Мозгу Лернера потребовалось какое-то мгновение, чтобы понять смысл того, что увидели его глаза. Три смерти приняло в себя лежащее на кушетке скатанное одеяло. Он начал разворачиваться.

Однако этой крошечной задержки между действием и ответным действием хватило Борну, стоявшему за дверью, чтобы вонзить Лернеру в шею шприц с сильной дозой общего наркоза. Однако с Лернером было далеко не все кончено. У него было телосложение быка и решимость одержимого. Вырвав шприц у Борна, прежде чем тот успел ввести ему всю дозу, он навалился на него всем своим весом.

Борн нанес ему два удара, а Лернер еще раз нажал на спусковой крючок, и пуля разорвала грудь охранника.

– Что вы делаете? – вскрикнула доктор Павлина. – Вы же говорили…

Вонзив локоть Борну в окровавленную рану, Лернер выстрелил ей в голову. Обмякшее тело доктора Павлиной отлетело в руки Сорайе.

Борн упал на колени. Боль обожгла все нервные окончания, парализовав мышцы. Лернер схватил его за шею, но тут Сорайя швырнула ему в лицо стул, на котором сидела. Ослабив мертвую хватку, которой он сжимал Борна, Лернер отлетел назад, продолжая стрелять, но теперь уже вслепую. Увидев на полу в противоположном углу пистолет охранника, Сорайя подумала было о том, чтобы броситься к нему, но поняла, что ей не позволит это сделать Лернер, который приходил в себя с пугающей быстротой.

Вместо этого молодая женщина метнулась к Борну, подняла его на ноги, и они выскочили из кабинета. Она успела услышать глухие шлепки бесшумных выстрелов, пули расщепили косяк двери рядом с ее локтем, но они уже пробежали по коридору и завернули за угол, спеша к двери черного хода.

Оказавшись на улице, Сорайя то ли швырнула, то ли запихнула Борна на переднее правое сиденье потрепанных «Жигулей», плюхнулась за руль, включила зажигание и, визжа покрышками и разбрасывая гравий, задом рванула со стоянки.

Опираясь на кушетку, Лернер с трудом поднялся на ноги. Он тряхнул головой, пытаясь прогнать туман, но тщетно. Протянув руку, он выдернул из шеи сломанный шприц. Что за мерзость вколол ему Борн?

Лернер постоял, качаясь из стороны в сторону, словно новичок, впервые попавший в сильный шторм. Ему пришлось ухватиться за столик, чтобы удержать равновесие. С трудом доковыляв до раковины, он сполоснул лицо холодной водой. Однако от этого у него перед глазами лишь все расплылось еще больше. Дышать становилось все труднее.

Пошарив по столу, Лернер наткнулся на маленький стеклянный пузырек с резиновой пробкой, которая протыкается иглой. Схватив пузырек, он поднес его к самому лицу. Ему потребовалось какое-то время, чтобы сфокусировать взгляд на мелком шрифте. Мидазолам. Вот что это было. Наркоз непродолжительного действия, погружающий организм в полудрему. Зная это, Лернер понял, какое ему нужно противоядие. Порывшись в шкафчике, он нашел ампулу эпинефрина, препарата, способствующего выработке адреналина. Схватив шприц, Лернер набрал эпинефрин, выпустил из иголки маленькую струйку жидкости, избавляясь от пузырьков воздуха, после чего сделал себе укол.

Действию мидазолама настал конец. Ватный туман мгновенно растаял в пламени вспыхнувшего в сознании пожара. Лернер снова смог дышать. Склонившись над трупом доктора Павлиной – он нисколько не сожалел по поводу того, что ее убил, – он достал ключи от машины.

Через несколько минут, отыскав дорогу к черному ходу, Лернер покинул здание медпункта. Подойдя к машине доктора Павлиной, он увидел на гравии свежие следы, оставленные машиной, стоявшей рядом. Похоже, водитель очень спешил. Лернер сел в «Шкоду». Следы вели в направлении паромного терминала.

Поскольку доктор Павлина подробно рассказала ему о работе порта Ильичевск, Лернер понял, куда именно направился Борн. Впереди он увидел у причала огромный контейнеровоз. Прищурившись, Лернер прочитал название: «Иркутск».

Он свирепо усмехнулся. Похоже, ему все-таки представится второй шанс выстрелить в Борна.

Капитан контейнеровоза «Иркутск» был бесконечно рад принять у себя на борту генерал-лейтенанта СБУ М.П. Туза и его помощницу. Больше того, он предоставил им лучшую каюту, отведенную для самых высоких гостей, с большими иллюминаторами и отдельной ванной. Белые стены изгибались вместе с корпусом корабля. Пол был деревянный, сильно вытертый. Койка, небольшой столик, два стула, дверь, ведущая к узкому шкафчику для одежды и в ванную.

Скинув пиджак, Борн сел на кровать.

– Как ты?

– Ложись. – Бросив пальто на стул, Сорайя взяла кривую иголку и нитку для наложения швов. – Меня ждет работа.

Борн беспрекословно повиновался. Все его тело было объято огнем. С мастерством профессионального садиста Лернер нанес удар в раненый бок, чтобы причинить максимальную боль. Сорайя вонзила иголку, и Борн ахнул.

– Лернер здорово тебя приложил, – заметила Сорайя, накладывая швы. – Что он здесь делает? И какого черта он решил расправиться с тобой?

Борн лежал, уставившись в низкий потолок. Он уже успел привыкнуть к вероломству Центрального разведывательного управления, к попыткам его устранить. В каком-то смысле он сделался бесчувственным к расчетливой бесчеловечности. И все же какая-то его частица отказывалась постичь всю глубину лицемерия. Директор ЦРУ, оказавшись в безвыходном положении, с готовностью использовал Борна, однако его враждебность к нему оставалась непоколебимой.

– Лернер – личный пес в услужении Старика, – сказал Борн. – Могу только предположить, что его направили в Одессу с приказом меня ликвидировать.

Сорайя удивленно посмотрела на него.

– Как ты можешь говорить это совершенно спокойно?

Она проткнула край раны и протащила нить. Борн поморщился от боли.

– Только сохраняя спокойствие, можно разобраться в ситуации.

– Но твое родное ведомство…

– Сорайя, ты должна понять, что ЦРУ никогда не было моим родным ведомством. Я работал в составе группы, которой поручались самые секретные, самые грязные задания. Я подчинялся только своему куратору, но не Старику или кому бы то ни было в ЦРУ. То же самое относится к Мартину. Согласно строгим порядкам управления, я отщепенец, не признающий никаких правил.

Оставив его на минуту, Сорайя удалилась в ванную. Она вернулась с полотенцем, смоченным в воде. Приложив полотенце к заново зашитой ране, она оставила его, дожидаясь остановки кровотечения.

– Джейсон, – сказала Сорайя, – посмотри на меня. Почему ты избегаешь на меня смотреть?

– Потому что, – сказал Борн, переводя взгляд на красивые миндалевидные глаза, – когда я на тебя смотрю, я вижу вовсе не тебя. Я вижу Мари.

Сорайе показалось, что из нее разом выпустили весь воздух. Она опустилась на край кровати.

– Значит, мы так похожи, да?

Борн вернулся к изучению потолка каюты.

– Напротив. Внешне в вас нет никакого сходства.

– В таком случае почему…

Каюта наполнилась низким рокотом двигателя. Через мгновение они ощутили легкий толчок, после чего последовала плавная качка. Контейнеровоз отчалил, начиная переход через Черное море в Стамбул.

– Полагаю, ты должен объясниться, – тихо промолвила Сорайя.

– Мы с тобой… я хочу сказать, раньше…

– Нет. Я бы ни за что не попросила у тебя такое.

– Ну а я? Я у тебя просил?

– О, Джейсон, ты же хорошо себя знаешь.

– Но я и Фади не выпустил бы из тюрьмы. Я бы не позволил заманить себя в ловушку на берегу. – Он опустил взгляд на лицо молодой женщины, наполненное терпеливым ожиданием. – Плохо уже то, что я ничего не помню. – У него перед глазами мелькнуло конфетти воспоминаний, его собственных и… чьих-то чужих. – Но когда воспоминания сбивают с пути…

– Но как такое возможно? Почему?

– Доктор Сандерленд ввел мне какие-то белки, воздействующие на синапсы головного мозга. – Борн попытался сесть, жестом остановив Сорайю, предложившую свою помощь. – Сандерленд в сговоре с Фади. И это так называемое «лечение» было частью плана Фади.

– Джейсон, мы это уже обсуждали. Это же какой-то бред. Во-первых, ну как Фади мог узнать, что тебе понадобится помощь специалиста по проблемам памяти? Во-вторых, как он мог знать, к кому именно ты обратишься?

– Очень хорошие вопросы. К несчастью, у меня до сих пор нет на них ответов. Но задумайся: Фади располагает достаточной информацией о ЦРУ и знает, кто такой Мартин Линдрос. Он знает про «Тифон». Имеющаяся у него информация настолько обширна, настолько подробна, что ему удается создать двойника, который обманул всех, и в том числе даже меня, даже мудрый сканер ЦРУ, анализирующий сетчатку глаза.

– А что, если он тоже входит в заговор? – предположила Сорайя. – В заговор Фади?

– Это уже начинает напоминать бред сумасшедшего, страдающего манией преследования. Но я постепенно прихожу к выводу, что все эти события – лечение у доктора Сандерленда, похищение и подмена Мартина Линдроса, чувство мести, которое питает в отношении меня Фади, – все они связаны между собой и являются частью блестяще спланированного и осуществленного заговора, направленного против меня и против всего ЦРУ.

– Но как нам проверить, прав ли ты? Как разобраться во всем этом?

Борн смерил Сорайю долгим взглядом.

– Нам нужно вернуться в самое начало. К моему первому приезду в Одессу, когда ты возглавляла местное отделение ЦРУ. Но для этого мне необходимо, чтобы ты восполнила недостающие фрагменты моих воспоминаний.

Встав, Сорайя подошла к иллюминатору и уставилась на широкую полосу воды, которая уже отделяла корабль от затянутого туманной дымкой побережья, оставшегося позади.

Не обращая внимания на боль, Борн спустил ноги на пол и осторожно встал. Действие местного наркоза подходило к концу; более глубокая, более сильная боль раскатилась во всему телу, позволяя в полной мере оценить последствия расчетливого удара Лернера, подобного столкновению с грузовым составом. Пошатнувшись, Борн чуть было не упал на кровать, но устоял на ногах. Он заставил себя дышать глубже, медленнее. Постепенно боль утихла до приемлемого уровня. Лишь после этого Борн пересек каюту и остановился у Сорайи за спиной.

– Тебе нужно лежать, – отрешенно промолвила та.

– Сорайя, почему тебе так трудно рассказать о том, что тогда произошло?

Мгновение она молчала. Затем:

– Я надеялась, что все это осталось позади. Что мне больше никогда не придется к этому возвращаться.

Схватив за плечи, Борн развернул ее лицом к себе.

– Во имя всего святого, что произошло?

Ее глаза, темные и горящие, наполнились слезами.

– Джейсон, мы убили человека. Мы с тобой. Постороннего, случайного человека. Молодую девушку, которой не было и двадцати лет.

– Кого? – резко спросил Борн. – Кого мы убили?

Сорайя дрожала, словно от леденящего холода.

– Ее звали Сара.

– Сара, а дальше?

– Это все, что мне известно. – У нее навернулись слезы. – И знаю я это только потому, что мне сказал ты. Ты сказал, что ее последними словами перед смертью было: «Меня зовут Сара. Помните меня».

«Где я теперь?» – гадал Мартин Линдрос. Когда его вывели из самолета, по-прежнему в капюшоне, закрывающем лицо, он ощутил кожей тепло, прикосновение мельчайших частичек пыли. Однако контакт с теплом и пылью был недолгим. Машина, джип или маленький грузовичок, ворча двигателем, на удивление гладко спустилась вниз. Оказавшись в благодатной прохладе кондиционеров, Линдрос прошел метров восемьсот. Он услышал лязг отодвигающегося засова, скрип открывающейся двери, после чего его толкнули вперед. Дверь захлопнулась у него за спиной, засов встал на место. Линдрос постоял, сосредоточившись только на том, чтобы дышать глубоко и ровно. Наконец он поднял руки и стащил капюшон с головы.

Он стоял посреди комнаты размером пять на пять метров, со стенами из прочного, но довольно грубо обработанного железобетона. Обстановка состояла из устаревшего медицинского кресла, небольшой раковины из нержавеющей стали и ряда невысоких шкафчиков, на которых были аккуратно разложены пакеты с хирургическими перчатками, коробки с ватными тампонами, различными лекарствами и медицинскими инструментами.

Окон не было, Линдроса это нисколько не удивило, поскольку он предположил, что находится под землей. Но где именно? Определенно, климат здесь пустынный, но это не пустыня – строить под землей в песках невозможно. Значит, в какой-то жаркой горной стране. Судя по отраженным звукам, долетавшим до него, пока Линдроса вели сюда, подземное сооружение было весьма значительным. Следовательно, оно расположено вдали от любопытных глаз. Линдросу на ум пришло с полдюжины подходящих мест – например, Сомали, однако он отбросил все как расположенные слишком близко к Рас-Дашану. Он обвел помещение взглядом, поворачиваясь против часовой стрелки, чтобы лучше видеть левым глазом. Что ж, если ему предложат гадать, он скажет, что это место расположено где-нибудь на границе Афганистана и Пакистана. Дикая, негостеприимная область беззакония, контролируемая горными племенами, из чьей среды выходят самые опасные и жестокие террористы на свете.

Линдрос с удовольствием спросил бы об этом Муту ибн Азиза, однако брат Аббуда покинул самолет за несколько часов до того, как тот совершил посадку здесь.

Услышав шум отодвигаемого запора и открывшейся двери, Линдрос обернулся и увидел щуплого мужчину в очках, с серой, шелушащейся кожей и огромной копной серо-соломенных волос. Издав утробный рев, он бросился на мужчину, но тот спокойно отступил в сторону, открывая стоявших у него за спиной двух охранников. Их присутствие не смогло остудить распаленное яростью сердце Линдроса, однако рукоятки их пистолетов уложили его на пол.

– Я не виню вас в желании сделать мне больно, – сказал доктор Андурский, застыв в безопасности над распростертым телом Линдроса. – Вероятно, на вашем месте я испытывал бы то же самое.

– Если бы ты только оказался на моем месте!

Этот ответ вызвал у доктора Андурского улыбку, излучающую неискренность.

– Я пришел, чтобы узнать, как ваше здоровье.

– Именно заботясь о моем здоровье, ты вырвал у меня правый глаз?! – крикнул Линдрос.

Один из охранников приставил ему к груди дуло пистолета.

Доктор Андурский оставался невозмутимым.

– Как вам прекрасно известно, мне был нужен ваш глаз; мне требовалось пересадить сетчатку Кариму аль-Джамилю. Без этой вашей частицы ему бы ни за что не удалось провести сканер ЦРУ. И он не смог бы выдать себя за вас, какую бы хорошую работу я ни проделал с его лицом.

Отстранив пистолет, Линдрос уселся на полу.

– У тебя все это получается таким сухим и отстраненным.

– А наука и есть сухая и отстраненная, – напомнил доктор Андурский. – Итак, почему бы вам не сесть в кресло, чтобы я смог взглянуть, как заживает ваш глаз.

Линдрос встал, прошел к креслу и улегся в нем. Доктор Андурский, от которого ни на шаг не отходили охранники, хирургическими ножницами разрезал грязные бинты, скрывавшие правый глаз Линдроса. Цокая языком, он осмотрел кровоточащую яму, где когда-то был глаз Мартина.

– А могли бы поработать и лучше, – с осуждением произнес доктор Андурский. – Все мои старания насмарку…

Тщательно вымыв руки в раковине, он натянул латексные перчатки и принялся обрабатывать рану. Линдрос не чувствовал ничего, кроме тупой боли, к которой уже привык. Казалось, к нему домой неожиданно нагрянул гость, поселившийся навечно. И теперь, нравилось ему или нет, боль не проходила.

– Смею предположить, вы уже освоились и обходитесь одним глазом. – Доктор Андурский работал быстро и умело. Он знал, что и как ему нужно сделать.

– Я вот тут подумал, – сказал Линдрос. – А почему ты не вынул у Фади правый глаз и не вставил его мне?

– Как это все по-ветхозаветному. – Доктор Андурский перебинтовал рану. – Вы здесь совсем один, Линдрос. Никто не придет к вам на помощь. – Закончив, он стащил перчатки. – Вам не вырваться из этой преисподней.

Джон Мюэллер догнал министра обороны Хэллидея, когда тот выходил из Пентагона. Разумеется, Хэллидей был не один. С ним находились два помощника, телохранитель и стайка мелкой рыбешки – генерал-лейтенантов, жаждущих привлечь к себе внимание великого человека.

Увидев краем глаза Мюэллера, Хэллидей сделал ему хорошо знакомый жест рукой. Задержавшись внизу лестницы, Мюэллер в самый последний момент проскользнул мимо свиты министра и сел в лимузин. Они не сказали друг другу ни слова до тех пор, пока помощники не вышли из машины у подъезда канцелярии. После этого поднялась стеклянная перегородка, разделившая сидящих спереди водителя и телохранителя и пассажиров в салоне сзади. Мюэллер ввел Хэллидея в курс дела.

По широкому лбу министра пронеслись грозовые тучи недовольства.

– Лернер заверял меня, что у него все под контролем.

– Мэтт подошел к делу не с той стороны. Я сам займусь этой Анной Хельд.

Министр кивнул:

– Ну хорошо. Но только предупреждаю, Джон. Меня в это не впутывать, понятно? Если что-нибудь пойдет наперекосяк, я и пальцем не пошевелю. Больше того, не исключено, что именно мне и придется на тебя охотиться. С этой минуты ты предоставлен сам себе.

Мюэллер оскалился, словно дикарь.

– Не беспокойтесь, господин министр. Сколько себя помню, я всегда был предоставлен самому себе. Это уже въелось мне в кости.

– Сара. Просто Сара. И ты не пыталась ничего узнать?

– Мне не от чего было оттолкнуться. Я даже не успела отчетливо запомнить ее лицо. Стояла ночь, все произошло так быстро. А затем ты сам был ранен. Нам пришлось спасаться бегством, за нами гнались. Мы укрылись в катакомбах, потом выбрались. Так что у меня было только имя. Никаких официальных данных об обнаружении тела этой девушки не появилось. Такое впечатление, как будто нас с тобой тогда и в помине не было в Одессе. – Сорайя опустила голову. – Но даже если бы и обнаружилась какая-то ниточка, все дело в том, что я… ничего бы не смогла. Мне хотелось забыть эту девушку, забыть ее гибель.

– Однако я помню, как бегу по брусчатке, держу девушку в руках, повсюду ее кровь…

Сорайя кивнула. На ее лицо легла печать скорби.

– Ты заметил движение, увидел девушку. Тогда тебя и ранили. Я выстрелила в ответ, и вдруг на нас обрушился целый град пуль. Мы разделились. Ты отправился искать цель, Хамида ибн Ашефа. Когда мы затем снова встретились в катакомбах, ты сказал, что разыскал его и выстрелил, но не знаешь, оказался ли твой выстрел смертельным.

– А Сара?

– К этому времени она уже давно была мертва. Ты оставил ее, чтобы выследить Хамида ибн Ашефа.

Наступило долгое молчание. Развернувшись, Борн подошел к столу, взял графин с водой, налил полстакана. Развернув пакетик, который ему передала доктор Павлина, он проглотил одну таблетку. Вода оказалась на вкус чуть горьковатой.

– Как это произошло? – Борн стоял к Сорайе спиной. Ему не хотелось видеть ее лицо, когда она заговорит.

– Девушка неожиданно появилась в том месте, где я встречалась со своим осведомителем. Тот сказал нам, где находится Хамид ибн Ашеф. За это мы ему щедро заплатили, как и было обещано. Мы как раз передавали деньги, когда вдруг увидели девушку. Она бежала, почему, я не знаю. И у нее был раскрыт рот, как будто она кричала. Но осведомитель тоже закричал. Мы решили, что он нас предал, – и это, как потом выяснилось, соответствовало действительности. Мы выстрелили в девушку. Оба. И она упала.

Борн устало опустился на кровать.

Сорайя шагнула к нему.

– С тобой все в порядке?

Кивнув, он шумно вздохнул.

– Произошла ошибка, – сказал он.

– Думаешь, для бедняжки есть какая-то разница?

– Возможно, ты в нее даже не попала.

– Опять же, возможно, и попала. В любом случае дает ли мне это прощение?

– Ты тонешь в чувстве собственной вины.

Сорайя издала печальный смешок.

– В таком случае, полагаю, это же самое можно сказать про нас обоих.

Они смотрели друг на друга, сближенные теснотой каюты. Снова прозвучал гудок «Иркутска», приглушенный, печальный. Качаясь на волнах, контейнеровоз шел на юг, пересекая Черное море, однако в каюте было так тихо, что Сорайе показалось, будто она слышит, как мозг Борна работает над этой запутанной тайной.

Наконец Борн сказал:

– Сорайя, выслушай меня. Я считаю, что гибель Сары является ключом ко всему, что произошло, ко всему, что происходит сейчас.

– Ты шутишь. – Однако по выражению его лица Сорайя поняла, что он говорит совершенно серьезно, и пожалела о своих словах. – Продолжай, – сказала она.

– Я думаю, Сара является центральной фигурой. И именно ее гибель привела все в движение.

– Ты имеешь в виду план «Дуджи» взорвать атомную бомбу в крупном американском городе? По-моему, это слишком натянутое предположение.

– Нет, я имею в виду не сам план как таковой. Не сомневаюсь, подобную мысль террористы лелеяли уже давно, – сказал Борн. – Но, на мой взгляд, сдвинулись временные рамки. Я считаю, гибель Сары запалила бикфордов шнур.

– Это должно означать, что Сара была как-то связана с твоим заданием ликвидировать Хамида ибн Ашефа.

Борн кивнул:

– И я тоже так думаю. Вряд ли она случайно оказалась на месте встречи с осведомителем.

– Но что она там делала? Как могла она узнать?

– Например, от твоего осведомителя. Он предал нас людям Хамида ибн Ашефа, – напомнил Борн. – А вот насчет того, что она там делала, у меня пока нет никаких мыслей.

Сорайя нахмурилась.

– Но где же связь между Хамидом ибн Ашефом и Фади?

– Я все ломал голову по поводу тех улик, о которых тебе сообщила знакомая из отдела расследования пожаров.

– Дисульфид углерода – катализатор, которым Фади воспользовался в гостинице «Конститьюшен».

– Совершенно верно. Ты мне сказала, что это вещество в числе всего прочего используется в качестве флотационного реагента – есть такой способ разделения смесей. Этот способ в промышленных масштабах был разработан в конце двадцатого века, в основном для производства серебра.

У Сорайи зажглись глаза.

– Одним из главных направлений деятельности компании «Интегрейтед вертикал текнолоджиз» как раз является производство серебра. А ИВТ принадлежит Хамиду ибн Ашефу.

Борн кивнул.

– На мой взгляд, именно ИВТ является тем законным прикрытием, которое на протяжении стольких лет финансирует «Дуджу».

– Но Сара…

– А что касается Сары и всего остального, то тут мы остаемся в полосе полного штиля до тех пор, пока не попадем в Стамбул и не получим доступ к Интернету. Сейчас от наших сотовых телефонов нет никакого толка.

Сорайя встала.

– В таком случае я раздобуду что-нибудь поесть. Не знаю, как ты, но я умираю от голода.

– Пойдем вместе.

Борн начал было подниматься с кровати, но Сорайя усадила его назад.

– Джейсон, тебе нужно отдохнуть. Я уж как-нибудь сама справлюсь.

Улыбнувшись, она развернулась и вышла.

Борн полежал, пытаясь вспомнить новые подробности окончившейся неудачей операции по ликвидации Хамида ибн Ашефа. Он представил себе эту девушку Сару, выбежавшую на площадь с раскрытым ртом. Что она кричала? К кому обращалась? Он чувствовал ее в своих руках, напрягался, вслушиваясь в ее слабеющий голос.

Однако он услышал голос Фади, раскатившийся над морем у пустынного одесского причала:

«Я долго ждал этого момента. Долго ждал возможности снова посмотреть тебе в лицо. Долго ждал часа отмщения».

Значит, в действиях Фади присутствует существенная составляющая личного плана. Потому что Фади охотился за ним, умело, хитро заманил в сети заговора беспрецедентных масштабов. Именно Борн разыскал человека, выдающего себя за Мартина Линдроса, именно он поручился за него в «угрюмом доме». И это также было частью плана. Фади использовал Борна, чтобы проникнуть в высший эшелон руководства ЦРУ.

Не в силах лежать бездеятельно, Борн поднялся с кровати, превозмогая боль. Он как мог размял затекшие мышцы, после чего прошлепал босиком в ванную: жестяной поддон под душем, крохотная железная раковина, фаянсовый унитаз, восьмиугольное зеркало. На вешалке пара тонких, вытертых до дыр полотенец. На полочке два больших длинных куска мыла, вероятно хозяйственного.

Протянув руку, Борн включил душ, подождал, когда вода станет горячей, и шагнул под струю.

Угасающий день сменился сумерками. Заходящее солнце скрылось за черными тучами, обещающими пролиться настоящим потопом. В преждевременно наступившей темноте с юго-запада налетел влажный ветер, принесший с собой с турецкого берега едва уловимые следы аромата сумаха и дикого майорана.

Мэттью Лернер стоял на палубе «Иркутска» у правого борта и курил. Вдруг он увидел Сорайю Мор, которая вышла со стороны двух кают первого класса на первой палубе.

Он проследил взглядом, как Сорайя спустилась по металлическому трапу вниз. У него возникло нестерпимое желание пойти следом за ней и вонзить ей в затылок кирку, которую он держал в руках. Это доставило бы ему лично огромное наслаждение, однако с профессиональной точки зрения такой поступок был бы равносилен самоубийству – точно так же не могло быть и речи о том, чтобы воспользоваться в замкнутом пространстве корабля пистолетом. Ему нужен Борн. Убийство Сорайи Мор лишь еще больше усложнит ситуацию, которая и без того уже сошла с рельсов. Лернеру приходилось импровизировать – занятие не из лучших, но в оперативной работе практически неизбежное.

Ловко развернувшись, Лернер уставился на волнующееся море как раз в тот момент, когда Сорайя дошла до площадки и на мгновение оказалась лицом к нему. Последний раз затянувшись крепкой турецкой сигаретой, он выбросил окурок за борт.

Лернер обернулся. Сорайя Мор исчезла. Вокруг никаких цветных пятен. Море окрасилось в серо-стальной цвет, корабль был выкрашен черной и белой красками. Быстро пройдя к трапу, Лернер поднялся на первую палубу и оказался перед дверью каюты первого класса.

Борн намылился, следя за тем, чтобы не задеть рану. Боль и мышечное напряжение стекали вместе с грязью и мыльной пеной. Ему хотелось бесконечно долго стоять под струями горячей воды, но это было грузовое судно, а не круизный лайнер. Горячая вода очень быстро сменилась холодной, а затем струя и вовсе иссякла, оставив местами на теле Борна слой скользкого мыла.

В то же самое мгновение он увидел краем глаза какое-то молниеносное движение. Стремительно развернувшись, Борн присел. Только быстрота реакции и скользкая кожа спасли его от кирки, которой Лернер попытался пронзить ему шею. Борн лишь отлетел назад, с силой ударившись о стену ванной. Лернер бросился на него.

Мозолистым ребром ладони он нанес два быстрых удара Борну в живот, стремясь вывести его из строя, чтобы можно было сделать завершающий удар киркой. Удары получились сильными, но недостаточно. Отразив третий удар, Борн, воспользовавшись дополнительным упором стены ванной, погрузил пятку левой ноги Лернеру в грудь в тот самый момент, когда его противник шагнул в душ. И вместо того чтобы запереть Борна в тесном пространстве, Лернер отпрянул назад, поскользнувшись на скользких плитках пола.

Борн в одно мгновение выскочил из душа. Схватив новый кусок мыла, он положил его в полотенце. Зажав концы полотенца в руке, Борн раскрутил его, надежно зафиксировав мыло. Отразив левой рукой жестокий прямой удар, он поднял правую руку Лернера, отводя ее в сторону, после чего с силой выбросил свое импровизированное оружие ему в солнечное сплетение.

Завернутый в полотенце кусок мыла нанес на удивление коварный удар, к которому Лернер оказался не готов. Пошатнувшись, он отступил в каюту. Однако тело его находилось на пике физической формы, поэтому смятение оказалось лишь мимолетным. Расставив ноги, Лернер стал ждать, когда Борн предпримет попытку проникнуть в его оборонительные порядки. Но Борн вместо этого снова взмахнул своим оружием, вынуждая Лернера отбить его киркой.

Лернер сделал обманное движение вправо и вонзил правое колено Борну в левую часть грудной клетки.

По всему телу Борна раскатилась волна боли, он оскалился в страшной гримасе. Железный кулак Лернера врезался ему в плечо. И тут Лернер подцепил его мыском за щиколотку, сбивая с ног.

Он повалился на Борна, но тот в самый последний момент успел нанести прямой удар Лернеру в лицо. Из разбитого носа хлынула кровь, обрызгав обоих противников. Лернер на мгновение поднял руку, чтобы вытереть кровь из глаз, а Борн, приподнявшись над полом, вонзил кончики пальцев Лернеру под ребро. Лернер крякнул от удивления и боли, почувствовав хруст двух ребер.

Взревев, он обрушил на Борна такой град свирепых ударов, что тот не смог защититься от всех даже обеими руками. Лишь треть ударов пробила его блоки, но и этого оказалось достаточно, чтобы подорвать его и без того ослабленную жизненную энергию.

Не представляя себе, как такое могло произойти, Борн обнаружил, что лапища Лернера, похожая на ломоть ветчины, сомкнулась у него на горле. Прижатый к полу, он увидел острие кирки, стремительно летящее к правому глазу.

Теперь у него только один шанс. Он уступил весь сознательный контроль над собственным телом инстинктам убийцы – той своей половине, которая являлась Борном. Никаких мыслей, никаких страхов. Борн ударил ладонями Лернера по ушам. Сдвоенный удар не только лишил Лернера ориентации, но и образовал полугерметичную пробку, поэтому, когда Борн быстро развел руки, от резкой смены давления у Лернера лопнули барабанные перепонки.

Кирка застыла на полпути, внезапно задрожав в обмякшей руке Лернера. Отбив ее в сторону, Борн схватил Лернера за грудки, рывком опуская его к себе, а сам при этом вскинул голову. Его лобная кость попала Лернеру в лицо как раз в том месте, где переносица сходится со лбом.

Отпрянув назад, Лернер закатил глаза, однако кирку не выпустил. Вступили в действие его отточенные до предела инстинкты выживания. Находясь в полубессознательном состоянии, Лернер снова взмахнул киркой. Борн не успел отдернуть руку, и острие пробило кожу.

Но тут Борн нанес обеими руками удар Лернеру справа в горло, по сонной артерии. Лернер повалился на четвереньки, шатаясь. Сложив пальцы в тугой клин, Борн вонзил их в мягкие ткани под подбородком Лернера. Он почувствовал, как рвется кожа, мышцы, связки.

Каюта окрасилась красным.

Вдруг Борн почувствовал, что у него перед глазами все темнеет. Силы мгновенно покинули его, схлынув, словно волна отлива. Задрожав, он повалился на пол, теряя сознание.