Глава 18

Хэйзел никогда не спала в одной кровати с парнем, разве что с братом. Девушке казалось, это сразу даст понять, что она не так уж хороша в отношениях. Она воображала, как будет ворочаться с боку на бок, тянуть на себя одеяло, брыкаться, а потом чувствовать себя виноватой. Но Хэйзел не представляла, что ощутит, положив голову на руку Джека. Или какой теплой будет его кожа, или что у нее появится возможность сполна насладиться его запахом – леса и гор, и глубоких топистых озер, – а он даже не заметит. Она не знала, каким сильным он покажется. Хэйзел не представляла, как рука Джека будет прикасаться к ее спине, медленно, будто он не может прекратить до нее дотрагиваться – или как она будет дрожать, когда парень это сделает.

Впервые с момента, как Джек сказал ей те слова, она позволила себе окунуться в них. «Я просто хочу сказать, что ты мне нравишься». Ты мне нравишься, сказал он перед тем, как она призналась, что служит Ольховому королю. Ты мне нравишься – перед тем, как она покаялась, что скрывала от него кучу разных вещей. Все произошло так неожиданно, что в это было трудно поверить.

И она не призналась ему в ответ.

Она могла сделать это сейчас – разбудить и сказать. А вдруг он наполовину бодрствовал, как она – наполовину спала? Тогда она может просто шепнуть ему на ухо. Пока девушка размышляла над этим, на лестнице послышались шаги.

В комнату, не постучавшись, вошел брат с тремя чашками кофе. За ним – опираясь на дверной косяк, тоже с чашкой в руках – стоял рогатый мальчик. Северин в Беновой одежде выглядел так же естественно, как и в лесу. Северин, на которого она должна была охотиться. Северин, которого она освободила. Северин, который одарил ее плутовской улыбкой.

Хэйзел, зевая, скинула одеяло. Выскользнув из кровати, она схватила с туалетного столика шпильку для волос и взмахнула ею в направлении принца, словно мечом, а потом подобрала волосы.

Северин отсалютовал ей кофейной чашкой.

– Гляжу, ты еще не сыскала моего меча, – он приподнял брови, отхлебывая кофе. На его лице мелькнула улыбка – девушка покраснела.

Бен пересек комнату и протянул сестре чашку, явно в знак примирения.

Она сделала большой глоток, однако кофеину было не под силу справиться с такой усталостью. Но все же напиток был теплым, разбавленным соевым молоком и вымывал изо рта вкус слез. Девушка тяжело опустилась на стул возле зеркала:

– Что происходит?

– У тебя дома что-то вроде городского собрания, – объяснил Бен Джеку. – Все думают, что беда с Амандой и в школе произошла из-за того, что ты не возвращаешься в Волшебное царство. Они хотят, чтобы ты ушел к феям. Надо вытащить тебя отсюда. Спрячем там, где они не найдут.

– Что? – у Джека округлились глаза. Он растерянно провел рукой по лицу и волосам. – Мама тоже так думает?

– Он же не хомячок, которого можно сбыть в добрые руки! – возмутилась Хэйзел.

– Не думаю, что твои родители имеют к этому отношение, – покачал головой Бен. – Скорее всего, это кучка глупых напуганных людишек.

– Вот почему она меня отослала, – тихо сказал Джек, как будто не был до конца уверен в правоте своих слов. – Не потому что не хотела, чтобы я возвращался домой. Просто знала, что заявится толпа. Но она… Они обвинят мою семью, если меня там не окажется.

С этими словами он начал обуваться.

– Джек, там будет весь город, – сказала Хэйзел. – Ты знаешь, что это не твоя вина. Случившееся не имеет к тебе никакого отношения. Никакого.

– Вот это я и собираюсь им сказать, – заявил парень, выходя из комнаты и сбегая по ступенькам.

– Я с тобой, – Хэйзел схватила сапоги, не потрудившись их надеть. Затем она повернулась к Бену: – Держи его здесь, пока мы не вернемся.

Она бросилась вниз по лестнице.

– Полагаю, что все-таки покину сей дом, – крикнул ей вслед Северин. – Утомляет, что обо мне толкуют, будто я по-прежнему сплю.

Когда девушка выбежала на газон, Джек уже заводил машину ее брата. Должно быть, он знал, где Бен хранит запасные ключи. Хэйзел едва успела плюхнуться на пассажирское сиденье, прежде чем Джек вывел автомобиль на дорогу.

Дом Гордонов – кремовый, с белой отделкой и идеальной, нигде не отслаивающейся штукатуркой, – был построен в английском колониальном стиле и выглядел просто отлично. Он стоял на невысоком холме с видом на дома поменьше и позапущенней.

Дом был старым, но любовно отремонтированным и достаточно большим, чтобы оказать гостеприимство половине города. Это пришлось очень кстати, потому что, судя по всему, как раз половина города там и собралась.

Автомобили, припаркованные вдоль дороги, исполосовали колесами лужайку мистера Гордона. Хэйзел все лето наблюдала, как папа Джека сеял, поливал и косил; его лоб блестел от пота. Никто не ходил по этой лужайке: ни почтальон, ни друзья Картера и Джека, ни даже собака, которая знала, что побегать можно на заднем дворе. Вид грязных канав, убивших всю работу мистера Гордона, выбил Хэйзел из колеи. Как будто внезапно изменились правила.

Пока Джек все быстрее и быстрее шагал к дому, его руки сжались в кулаки.

Наконец он дернул дверь и вошел в прихожую. Все деревянные детали дома были покрашены свежей блестящей краской. Она мерцала в залитых солнцем комнатах, где стояли или сидели на складных стульях люди; некоторые держали на коленях пластиковые стаканчики с чаем. Пуфики и стулья явно собирали по всему дому, чтобы разместить многочисленных гостей. Никто не обратил внимания на вошедших.

Миссис Питтс, работавшая на почте, качала головой, глядя на маму Джека:

– Ниа, не то чтобы этого кто-то хочет. Но мы не можем избавиться от мысли, что именно твой поступок обострил отношения с лесными людьми. Это не совпадение: они ухудшились, когда ты украла у них Джека.

Это правда? Хэйзел тогда была совсем ребенком – только родилась. Когда люди говорили, будто бы раньше в Фэйрфолде жилось спокойнее и Народец не так свирепствовал, она считала, что это было многие десятилетия назад, а не в недавнем прошлом.

Значит, вот когда все стало плохо?

– Нам нужно навести порядок, – заявил шериф. – В прошлом месяце в лесу чего только не происходило. Возможно, кто-то из вас слышал о нескольких инцидентах, которые не попали в газету, и все наверняка знают, что случилось в школе. Аманда Уоткинс не первая, кто впал в кому. Месяц назад мы нашли на окраине города какого-то искателя приключений. Все вокруг заросло – виноградные лозы были такими буйными, что практически скрыли его машину. А две недели спустя Брайана Кеннинга, который играл в лесу рядом с домом, нашли свернувшимся на куче листьев. Они настроены против нас, эти феи. И тем, кто тешит себя надеждой, что рогатый пацан проснулся, чтобы спасти нас всех, самое время разуть глаза.

Хэйзел вспомнила об обещании Ольхового короля: если она приведет ему Северина, в городе все снова станет хорошо, вернется на круги своя. Как будто бы великодушное предложение. Девушка полагала, что знает, насколько в Фэйрфолде все плохо; верила, что в курсе всех его секретов. Но, как оказалось, была очень далека от истины.

«Что бы я сделал, если бы вы мне позволили? – спрашивал маленький гоблин. – Что бы я сделал, если бы вы мне позволили?.. Чего бы я не сделал?»

– Мы не можем доверять подменышу, – заявил мистер Шредер. – Даже если они не хотят его возвращения, я против, чтобы он остался. Это слишком опасно.

Все лето, пока Хэйзел работала в «Лаки», она обожала мистера Шредера. Теперь девушка его возненавидела.

– Оба моих ребенка дружат с Джеком, – возразила мама Хэйзел и Бена. – Я знаю мальчика с самого рождения. Обвинять его просто потому, что он единственный из Народца, кого многие из нас когда-либо встречали, – неправильно. Он вырос здесь. Он такой же гражданин Фэйрфолда, как каждый из нас.

Хэйзел почувствовала большое облегчение, услышав слова матери, но не была уверена, что они убедили остальных. Похоже, горожане уже приняли решение.

– Народец был добр к фэйрфолдцам, – вставила пожилая миссис Киртлинг, которая стояла под двумя скрещенными саблями времен Испано-американской войны и выглядела в высшей степени непоколебимой. Много лет назад она занимала пост мэра города и, как все помнили, была этого достойна. – У нас было взаимопонимание. Но что-то его нарушило.

– Они не всегда были добры к нам, – отрезала мама Джека. – Не пытайтесь переиначить историю, чтобы стало легче принять решение. Нет, они не относятся к нам хуже с тех пор, как Джек стал жить с нами. Если вы припомните, они прекратили забирать наших детей, не сумев забрать Картера.

– Что ж, возможно, добры – слишком громко сказано, – согласилась миссис Киртлинг. – Но вы не можете отрицать, что жизнь в этом городе отличается от жизни в других местах. И вы не можете отрицать, что вам здесь нравится – ведь вы привезли с собой этого мужчину из Лиги плюща вместо того, чтобы остаться с ним. Если бы вы хотели нормальности, то поселились бы в Чикаго. И там бы никогда не было бы никакого Джека.

Стоящий рядом с Хэйзел Джек напрягся.

– Вы забрали своего сына у Этих Самых и даже на довольно долгое время получили на воспитание одного из них – хотя не имели на него никаких прав, а основывались лишь на недальновидности его матери. Но не могли же вы думать, что он останется с вами навсегда?

Хэйзел видела буклеты различных университетов на буфете Гордонов. Его мать была совершенно уверена, что он останется навсегда. Оглядывая комнату, Хэйзел узнавала школьных учителей, лавочников, родителей ребят, которых знала всю свою жизнь; даже нескольких детей. Большинство из них кивали, как будто передача Джека феям была чем-то большим, чем средством успокоить страхи.

В конце концов, в Фэйрфолде Народец причинял вред только туристам. Если вы пострадали, значит, вели себя, как турист, верно? Сделали что-то неправильно. Кто-то должен был сделать что-то неправильно.

И пока виновным считался кто-то другой, никто не допускал мысли, насколько беспомощными были они все.

– Так бывает, когда находишь одного из этих прелестных птенцов хищных птиц, – вставила Лекси Карвер, сестра Франклина и одна из самых молодых присутствующих женщин. В городе ее семья была печально известна поеданием сбитых зверьков. Если верить слухам, они состояли в дальнем родстве с троллем. – Хочется забрать их домой и заботиться о них, кормить мясными обрезками, но если это сделать, нарушится их охотничий инстинкт. Позже они не смогут выжить самостоятельно, когда возникнет такая необходимость. Ему здесь не место, Ниа. Это нехорошо для него. Это неправильно.

– А вам не кажется, что для подобных метафор слишком поздно? – громко поинтересовался Картер. Теперь стало ясно, что он все это время подслушивал с лестницы. – Вред уже причинен. Она уже прикормила его мясными обрезками или чем там еще. Все точно так, как вы говорите: Джек не сможет выжить, если мы отправим его обратно.

– Картер, – оборвала его мама тоном, который явно давал понять: он не должен был ничего говорить.

– Прошу прощения, – пробормотал парень, садясь на прежнее место – а потом вздрогнул от неожиданности, увидев, что в коридоре напротив него стоят Джек с Хэйзел.

– Мы примем к сведению все, что вы сказали. Надеюсь, вы понимаете: это решение должна принимать семья, и… – начала было мама Джека, но, проследив за взглядом Картера, остолбенела. Гул вновь закипающего спора поплыл по комнате и вдруг стих: горожане постепенно поняли, что тот, кого они обсуждают, стоит здесь же и слышит каждое слово.

– Я пойду, – сказал Джек в полной тишине.

Теперь был слышен только скрип пальцев по пластиковым стаканчикам и нервные глотки чая. Кажется, никто не знал, что сказать.

– Да, – ответила Хэйзел – возможно, слишком громко, – хватая парня за руку и делая вид, что произошло недоразумение. – Ты прав. Пошли. Давай выбираться отсюда. Прямо сейчас.

– Нет, – возразил Джек, качая головой. – Я хотел сказать, что уйду. Вернусь к ним. Если это то, чего вы все хотите, я уйду.

Его мама затрясла головой.

– Ты остаешься, – в ее голосе звенела сталь, но Хэйзел видела, что все остальные согласно кивают друг другу. Они уже приняли его предложение. В таком городе, как Фэйрфолд, любые слова могли послужить договором, который было невозможно отменить.

По крайней мере, если они не были неправильными.

– Ты не можешь, – сказала Хэйзел, но Джек только покачал головой. – Расскажи им, – взмолилась она. – Расскажи про Ольхового короля и Скорбь! Расскажи им правду. Я за тебя поручусь.

– Они мне не поверят, – возразил он. – И наверняка найдут причину, чтобы не поверить тебе.

– Ниа, будь разумной. Может, он не хочет с нами оставаться. Мы – не его народ, – вступила в разговор одна из женщин. Хэйзел не разобрала, кто именно: кровь прилила к голове, сердце барабанной дробью стучало в висках, заглушая все мысли. В груди сделалось тесно, все в комнате слилось в одно сплошное пятно.

– Не волнуйся, мама, – подал голос Картер. – Он никуда не денется.

Джек повернулся к брату, явно недовольный:

– Ты не можешь принимать решения за меня.

– А как насчет того, чтобы ушел я? Может, они бесятся, что у них забрали меня? Кто-нибудь вообще об этом подумал? – Картер вызывающе оглядел присутствующих, как будто подстрекал их признать, что он не был переходящим призом. – Может, они хотят меня, а вовсе не его.

– Это очень благородно, – сказала миссис Киртлинг. – Но я не думаю…

– Джек, послушай меня, – его мама подошла к нему через комнату. – Я знаю, ты хочешь всех защитить, если это в твоих силах – даже если это подвергнет опасности тебя самого. Ты хороший мальчик. Ты вызвался добровольно, хотя эти трусы думали, что тебя придется вынуждать или обманывать. – Она окинула присутствующих взглядом, но никто не посмел с нею спорить. – Они считают, что мы с твоим папой сперва воспротивимся тому, чтобы ты уходил, но в конце концов предпочтем благополучие города. Они думают, когда дело дойдет до драки, мы отречемся от тебя. И я уверена, твоя вторая семья придерживается того же мнения.

Люди вокруг зашептались.

Джек выглядел потрясенным. Его лицо окаменело – могло показаться, будто от удивления, но на самом деле от страха, что она может сказать дальше.

Миссис Гордон оглянулась на мужа. Он стоял у стены, скрестив руки на груди.

– Мы с твоей матерью долго разговаривали об этом прошлой ночью, – сказал он. – Мы не так беспокоимся о том, что весь город сгорит, как о тебе.

Услышав это, Джек рассмеялся – явно удивленный, восторженный и, вероятно, немного смущенный. Реакция была странной, и Хэйзел могла видеть, что отразилось на лицах горожан. Феи смеялись на похоронах и плакали на свадьбах; у них не было человеческих чувств для человеческих событий.

– Обсуждение превращается в какой-то балаган, – возмутилась миссис Холт, поджав накрашенные коралловой помадой губы и приложив руку к глазам. Внезапно ее пальцы увлажнились. Она издала тихий всхлип и в замешательстве огляделась по сторонам.

Затем заплакал шериф. Волна печали прокатилась по комнате. У всех на глазах наворачивались слезы. Мама Хэйзел издала сдавленный стон и начала тянуть себя за волосы.

Хэйзел взглянула на Джека. Его губы сложились в тонкую линию. Он качал головой, как будто от того, что происходит, можно было отказаться. Скорбь была здесь. Хэйзел слышала голос в голове. Девушку как будто подхватило течение реки. Она чувствовала себя потерявшим направление ныряльщиком, который мечется в попытке понять, в какую сторону всплывать…

Хэйзел моргнула. Джек завязывал узелок на ее волосах, шепча в шею:

– Ты не будешь плакать, пока я тебя не отпущу.

Он защитил ее от волшебства Скорби. Девушка только сейчас поняла, что ее щеки мокры. Она понятия не имела, на сколько выпала из жизни, но люди вокруг уже рыдали и стонали.

Внезапно входная дверь распахнулась, и в дом вбежал Бен.

– Надо отсюда выбираться! – Его голос произвел эффект разбившегося об пол стакана. Все уставились на него. – Это чудовище из самого сердца леса. Она идет!

За его спиной стоял Северин. Мгновение Хэйзел смотрела только на него – как, должно быть, и все в комнате. Высокий и нечеловечески красивый, с рогами, виднеющимися из-под каштановых кудрей, и мшисто-зелеными глазами, обращенными к ним, он был слишком необычаен. И не имело значения, что он надел обычную одежду. Принц был таким, какими они представляли себе фей; он был мечтой, которая привела их в Фэйрфолд, тем, что вынудило их остаться, несмотря на все опасности.

В то мгновение Хэйзел знала, что они должны чувствовать: смесь надежды и ужаса. Она ощущала то же самое. Он был ее принцем. Она спасла его, и он должен был спасти ее в ответ.

– Сыщите укрытие, – скомандовал Северин, направляясь к стене, где висели сабли, и одним плавным движением вытягивая их из ножен. Мгновение он держал по клинку в каждой руке, взвешивая их, как будто проверял балансировку. Потом, оглядев комнату, ухмыльнулся Хэйзел и бросил ей один.

Она поймала его прежде, чем поняла, что сделала это. Сабля приятно легла в руке, став ее продолжением – словно потерянная конечность, вернувшаяся на место. Весила сабля прилично: явно настоящая, а не копия. Девушка невольно подумала, дорогая ли она, потому что была уверена – оружие не переживет сражения с чудовищем.

Кровь, вскипая, понеслась по венам.

– Обычные лезвия не навредят ей, – заметила Хэйзел, подходя к рогатому мальчику.

– Нам нужно просто ее отогнать, – ответил он, двигаясь к двери. – Вымотать. На самом деле она не хочет делать никому больно.

Джек фыркнул:

– Ага, как же.

Ветер снаружи раскачивал деревья, как погремушки.

Плачущий Картер стоял рядом с матерью на другом конце комнаты. Джек наклонился над отцом, что-то шепча ему на ухо и возясь с седыми волосами.

Хэйзел приготовилась. Все сомнения разом накатили на нее. Ее ночная сущность, может, и была обучена Ольховым королем, а вот дневная умела сражаться не лучше, чем в двенадцать лет. И у нее больше не было волшебного меча. И она боялась все испортить.

Девушка глубоко вздохнула и закрыла глаза.

«Ты рыцарь, – сказала она самой себе. – Настоящий рыцарь».

Когда она открыла глаза, чудовище уже стояло в дверях. Люди, которые находились рядом и еще не плакали, зарыдали. Некоторые бросились на лестницу, другие спрятались за мебелью, а третьи замерли, будто от страха обратились в статуи.

Хэйзел не отступила. Когда она видела Скорбь через стекло, то представляла ее омерзительной, грязной и узловатой. На самом деле та оказалась сродни ожившему дереву, опутанному мхом и гнилыми виноградными лозами. Вместо костей у нее были ветви, а ноги проросли корнями, стелящимися, как шлейф платья. Из головы поднимались густые заросли маленьких веточек, покрытые плотными комьями грязи и листьями. Из дырок от сучков выглядывали черные глаза. Липкий красноватый сок вытекал из глазных дупел и смачивал лицо, напоминая дорожки слез. Она была столь же красива, сколь и ужасающа.

Скорбь возвышалась над ними – она была по крайней мере на голову выше любого, кто находился в комнате.

– Скоррель, – окликнул ее Северин, неуверенно шагая навстречу. Даже он казался испуганным – как будто, пока он спал, она стала еще ужасней. – Сестра, пожалуйста…

Похоже, она его даже не заметила. Хриплый от слез голос вырывался из горла и разносился по комнате, твердя о безутешном горе:

– Я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Где он?

Еще больше людей скорчились в рыданиях.

Скорбь сделала шаг к брату, опрокинув по пути столик. Когда она говорила, ее голос звучал скорее как ветер, гуляющий в кронах деревьев, чем как человеческий:

– Я любила его, я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Мой отец забрал его. Мой брат убил его. Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки.

– Ты же не этого хочешь, – сказал Северин. – Ты не должна этого делать. Сестрица, умоляю. Не неволь меня пытаться тебя остановить.

Скорбь двинулась вглубь комнаты, Хэйзел с Северином шли по обе стороны от нее. Люди завопили. Миссис Киртлинг в панике бросилась прямо наперерез чудовищу. Длинная рука с пальцами-прутиками протянулась и отодвинула ее, как щетка, сметающая паутину. Но это незаметное движение впечатало миссис Киртлинг в стену. По обеим сторонам от нее треснула штукатурка, и женщина со стоном осела на пол.

Через образовавшуюся трещину в комнату хлынули мох и плесень – словно вода в лодку, давшую течь.

Еще одна женщина начала откашливаться грязью.

Не имея представления, что ей делать, Хэйзел ударила чудовище саблей.

Всю свою жизнь она слышала о чудовище из самого сердца леса. Она воображала, что как только оно будет убито, феи снова станут озорными и волшебными.

Хэйзел представляла это столько раз, что даже сейчас, когда знала, что нет никакой надежды, какая-то ее часть верила: попав в чудовище, клинок нанесет ему глубокую рану.

Сабля не оставила вообще никакого следа, но вынудила Скорбь повернуться к девушке и потянуться к ней длинными пальцами. Хэйзел увернулась, почувствовав легкое прикосновение сухих листьев и запах свежевскопанной земли. Увы, она оказалась недостаточно проворна, и Скорбь ухватила ее за волосы. Несколько выдранных прядей, искрясь, проплыли по воздуху. Продолжая удерживать Хэйзел за волосы, чудовище швырнуло ее на диван. Сабля вылетела из рук девушки, громыхнув об пол.

Превозмогая боль, Хэйзел заставила себя встать. Голова раскалывалась, кости скрипели, словно больше не были скреплены друг с другом. Но Хэйзел все равно дотянулась до сабли, подняла ее и повернулась к чудовищу.

Северин прыгнул Скорби на спину, ухватившись за ветви и лозы, но она стряхнула его и обрушила на брата новый удар. Принц откатился и поднялся на ноги, двигаясь с такой быстротой и уверенностью, которых Хэйзел раньше не знала. Его клинок взметнулся в воздух. Он был великолепным фехтовальщиком. И все же его лезвие отскочило от Скорби, а она снова сбила его с ног.

Это произошло как раз в тот момент, когда мистер Гордон сбежал по лестнице с зажатым в руках охотничьим ружьем. Он пристроил приклад к плечу и, глядя в прицел, навел оружие на Скорбь.

– Пожалуйста, нет! – прокричал Северин с пола, но Хэйзел не была уверена, что мистер Гордон его услышал. Он спустил курок.

Выстрел огласил комнату, как раскат грома. Хэйзел качнулась. Однако пуля отскочила от коры чудовища, будто камешек, брошенный ребенком. Скорбь развернулась и пошла на мистера Гордона.

Картер заслонил отца, замахнувшись подсвечником, но существо тут же обхватило его своими длинными пальцами. Хэйзел бросилась к ним, ударив Скорбь саблей по спине. Чудовище, похоже, этого даже не заметило.

– Эй! – закричал Джек, а потом брызнул чем-то на Скорбь.

По воздуху разлился едкий запах спирта. Парень облил ее родительским бренди из открытого бара.

– Я сожгу тебя, – прошипел он, дрожащими пальцами сжимая спичечный коробок. – Уйди от них. Убирайся отсюда.

Чудовище вперилось в него долгим взглядом, уронив Картера на пол. Тот был без сознания, его губы пошли зелеными пятнами.

Все случилось так быстро.

Хэйзел услышала, как с другой стороны комнаты кричит ее мама; посмотрев туда, она увидела, что Бен тащит ее за старое фортепиано.

Джек чиркнул спичкой.

Чудовище ринулось на него быстрее, чем вспыхнуло пламя. Хэйзел бросилась между ними, целясь существу в глаза. Удар сабли пришелся Скорби в щеку, но из нее даже сок не потек.

Джек возился, чтобы зажечь еще одну спичку, но как только у него получилось, по комнате пронесся порыв ветра. Где-то вдалеке закаркали вороны.

Северин взвыл и снова прыгнул Скорби на спину. Держась за ветви, он прижал саблю к ее горлу, явно надеясь, что она испугается. Но она лишь встряхнулась, пытаясь его сбросить. Хэйзел постаралась ранить ее в бок, порезать руки или хотя бы неимоверно длинные пальцы-веточки. Но ни один удар не оставил на чудовище даже царапины. Хэйзел отбросило к стене, у которой жалась горстка людей; они закричали, когда девушка обрушилась рядом с ними.

По всему телу разлилась боль. Встать получилось только с усилием. Голова кружилась, грозя скорым обмороком. Хэйзел сморгнула с глаз пот. Десяток порезов сочились кровью – а она даже не помнила, как их получила. И понятия не имела, сколько еще продержится.

Северин рухнул на пол, быстро перекатился и встал. Он все еще двигался, но Хэйзел чувствовала, что какая-то его часть уже сдалась.

А потом она услышала музыку.

Девушка обернулась, и Скорбь снова сбила ее с ног. Хэйзел с размаху ударилась о деревянный пол, так что перехватило дыхание.

Перевернувшись на бок, она увидела брата. Тот сидел на банкетке перед фортепиано, его сломанные пальцы бегали по клавишам. Он играл.

Комната наполнилась звуками: Бен как будто извлекал из инструмента плач. Скорбь завыла.

Но потом Бен ошибся. Музыка оборвалась. Он больше не мог. Его сломанные пальцы, которым парень не дал правильно срастись, которые никогда даже не лечил, были недостаточно ловки для клавиш. Хэйзел не имела права с изумлением на него глазеть; она должна была использовать это остановившееся мгновение, которое подарил ей брат. Девушка заставила себя подняться, надеясь, что еще не слишком поздно.

Она кинулась к Скорби, но чудовище уже было наготове. Схватив девушку, оно бросило ее на диван так сильно, что затрещали ноги, а потом двинулось назад, волоча Хэйзел за собой. Та в шоке смотрела на нависающее над ней существо: ветки, мох и слезящиеся алым глаза.

– Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки, – тихо сказала Скорбь. Длинные руки потянулись к Хэйзел.

И тогда Бен запел. Но не привычную человеческому уху мелодию, которую он мог бы сыграть, будь его пальцы целы. Нет, его голос его звучал как плач, почти как стенания Скорби. В нем слышалось горе, страшное и парализующее. Несмотря на узелок в волосах и заклинание Джека, Хэйзел почувствовала, как глаза обжигают слезы.

Скорбь издала ужасный вопль и заметалась вперед и назад, сбивая стулья. Острые края поломанных веток вспороли обивку дивана. Она горестно взвыла.

– Бен! – закричала Хэйзел. – Ты делаешь только хуже!

Но Бен не останавливался. Он продолжал петь. Люди стенали в отчаянье и гневе. Слезы орошали их одежду и пропитывали волосы. Сбившись в кучи, они колотили кулаками по стенам. Скорбь ринулась к фортепиано, со страшным грохотом повалив его набок. Ее пальцы закрыли лицо. Плечи чудовища сотрясали рыдания.

И тогда Хэйзел поняла.

Бен вел ее сквозь бурю страданий. Он пел ей ярость и отчаянье. Пел страшное одиночество, потому что не было никакого способа заглушить горе, никакого способа отбросить его в сторону или побороть. Единственной возможностью положить конец скорби было пережить ее.

Когда Хэйзел это поняла, песня Бена начала меняться. Она стала мягче, слаще, как утро после долгого плача, когда по-прежнему болит голова, но сердечные раны начинают затягиваться. Как цветы, расцветшие на могиле. Люди в комнате один за другим прекращали рыдать.

Чудовище замерло.

Бен перестал петь и в изнеможении опустился на банкетку. Мама подошла к нему и переплела свои пальцы с пальцами сына. Она по-прежнему плакала.

На мгновение воцарилась тишина. Скорбь осмотрелась вокруг своими странными черными глазами, как будто очнулась от долгого сна. Северин поднялся на ноги и подошел к ней.

Она посмотрела на него и вдруг протянула свои длинные пальцы-веточки. На сей раз она казалась мыслящей, понимающей. Но ее настроение было невозможно прочитать. Хэйзел понятия не имела, собирается Скорбь ударить Северина или нет.

Принц поднял руку и коснулся поросшей мхом щеки. Скорбь на мгновение прижалась к его руке, почти уткнувшись в нее носом. Затем, отстранившись, ринулась к двери мимо искореженной мебели и ошеломленных людей – и пропала.