Глава 12
Вместо обеда Хэйзел отправилась в уборную и брызнула на лицо водой, изучая в зеркале веснушки и вглядываясь мимо подводки и теней в синеву глаз. Девушка надеялась, что на нее посмотрит кто-то, кто знает, что делает. Кто-то, кто вытащит ее из всего этого. Ничего подобного.
Джек мог взять ее на пир, но там ей предстоит задать правильные вопросы, которые заставят фей думать, будто Хэйзел знает больше, чем на самом деле. Вопросы, отвечая на которые, они не догадаются, что открывают ей нечто новое. Однако девушка в зеркале не походила на искусную лгунью. Она выглядела так, будто уже опростоволосилась.
Если не получится обмануть фей, придется им что-нибудь предложить: Народец никогда не делает ничего задаром. Если бы Хэйзел была Беном, то сыграла бы песню – даже сломанными пальцами, – да так, что феи выполнили бы любую ее просьбу. Если бы Хэйзел была Джеком, феи ей бы и так все рассказали, ведь она была бы одной из них.
Но Хэйзел была Хэйзел. И не обладала никакой магией. А это означало, что ей придется быть начеку, соображать и действовать очень быстро. Она со вздохом взяла бумажное полотенце, вытерла лицо и пошла в коридор.
Девятиклассник, выбежавший из-за угла, чуть в нее не врезался. Его лицо было мокрым. Младший брат Лурдес – Майкл, кажется. По его покрасневшим щекам струились слезы, с губ сорвался придушенный стон.
– Что такое? – спросила Хэйзел. – Что-то случилось?
– Я не могу, – выговорил он сквозь рыдания и прерывисто вздохнул, яростно вытирая лицо. – Нельзя останавливаться. Она идет. Она почти здесь!
И тогда Хэйзел услышала плач, раздающийся из классов. Тонкие стоны, перерастающие в визг.
Дверь справа от девушки распахнулась, и наружу хлынули старшеклассники. Их глаза были распахнуты от ужаса и мокры от слез. Меган Рохас упала на колени и начала с остервенением рвать на себе одежду.
– Пожалуйста, – прорыдал Франклин, поворачиваясь к Хэйзел. Страдания так исказили лицо парня, что она его едва узнала. – Пожалуйста, прекрати это. Поцелуй меня. Прекрати это!
Внезапно девушка вспомнила предупреждение Джека: нечто еще более опасное, чем ваш принц, таится в его тени.
Хэйзел отшатнулась от Франклина и его ужасного перекошенного лица. В воздухе стоял запах гнилых листьев и плесени.
– Это так грустно, – снова и снова повторяла Лиз, слова тонули в рыданиях. – Так грустно. Очень, очень грустно.
Хэйзел должна была что-нибудь предпринять – найти Бена, прежде чем с ним случится то, что случилось с остальными. Она бросилась бежать мимо шкафчиков и закрытых дверей, завернула за угол – в коридор перед классом рисования. Из окон, выходящих на газон, струился свет. Учительница литературы запирала дверь. Из другого класса раздался взрыв смеха. Как будто Хэйзел прибежала не из коридора, заполненного рыдающими учениками.
– Ты идешь с какого-то собрания? – спросила миссис Нельсон. – Я слышала шум.
Хэйзел, запинаясь, начала было объяснять, как вдруг над их головами ожил громкоговоритель. На другом конце кто-то рыдал. Слова застряли у Хэйзел в горле, словно конфета-тянучка.
Миссис Нельсон выглядела озадаченной:
– Должно быть, кто-то случайно нажал кнопку в кабинете.
Хэйзел слышала плач в каждом ударе сердца. В каждом вдохе. От него защипало в глазах. Стало так грустно, будто вся печаль, которую девушка когда-либо испытывала, разом обрушилась на нее.
Миссис Нельсон оступилась, и ее рука коснулась окна. Дыхание, обдав стекло, затуманило его, глаза наполнились слезами. Внезапно Хэйзел заметила какие-то зеленоватые пятна вроде плесени или мха, ползущие по стеклу. Вороны, перекаркиваясь, рассаживались по деревьям во дворе.
– Надо отсюда выбираться, – пробормотала Хэйзел невнятным плаксивым голосом. Она отступила и услышала стук упавшего на пол тела и тихий приглушенный плач.
Нужно что-то срочно придумать. Ее уже душили горячие слезы, а в голове теснились мысли обо всех потерях, которые она когда-либо пережила. Она вспомнила, как смотрела на обглоданного Адама Хикса, чувствуя себя совершенно беспомощной. Вспомнила, как плохо ей стало на одной из родительских вечеринок, когда она умяла большущий кусок торта, прежде чем поняла, что тот пропитан ромом. Девочка, пошатываясь, искала маму, но все вокруг казались незнакомцами. Ее бесконечно выворачивало в ванной – под конец даже с прожилками крови, – а потом какой-то мужчина принес ей стакан воды из-под крана. Хэйзел думала о той ночи и других ночах, думала о сломанных пальцах брата, о том, как на них один за другим чернели и отваливались ногти. Из всех мальчиков, которых она перецеловала, первыми в голову приходили имена тех, кто ее потом возненавидел. Вспоминалось только то, что ранило, но никак не то, что приносило удовольствие. Хэйзел захотелось кинуться на липкий линолеум и рыдать, вечно и неутешно.
Бороться и держаться на ногах казалось бессмысленным, но Хэйзел продолжала стоять. Идти куда-то казалось таким же бессмысленным, но она все равно двинулась по коридору.
«Включи пожарную сигнализацию», – приказала она себе.
Хотя не была уверена, что сможет.
«Не гадай, сможешь-не сможешь, – не сдавался внутренний голос Хэйзел. – Просто сделай».
Плач становился все громче, вытесняя из головы любые мысли.
Пальцы девушки сомкнулись на красном металлическом рычаге. Навалившись всем своим весом, она с усилием потянула его вниз.
И тут, заглушая рыдания, причитания, вопли и карканье ворон, заорал сигнал тревоги. От его воя разрывалась голова, но теперь Хэйзел хотя бы могла думать. Спустя пару мгновений из классов начали вываливаться ученики – с мокрыми щеками, красными глазами и мертвенно-бледными лицами. Обычно коридор оглашался криками, сплетнями, телефонными звонками. Сейчас было тихо, как на похоронах.
– Лиз? – учитель труда присел рядом с упавшей миссис Нельсон. – Эванс, что здесь случилось? Что происходит?
– Не знаю, – ответила Хэйзел, глядя на громкоговоритель. По стене островками разрастался мох, плотный, будто мех. Если он не сбавит темп, то скоро поглотит и сигнализацию.
Учитель удивленно моргнул, словно не до конца верил своим глазам и все еще пытался придумать какое-то рациональное объяснение.
Миссис Нельсон пришла в себя и приподнялась.
– Что происходит? – хрипло спросила она. – Это пожарная тревога?
Трудовик кивнул:
– Какая-то чрезвычайная ситуация. Давайте отведем вас наружу.
По стене, из угла, побежала крошечная трещина. Хэйзел наблюдала, как она расширяется, расходясь на две трещины, а сквозь них пробиваются виноградные лозы.
– Где горит? – спросил бритоголовый десятиклассник в спортивной форме, вывернувший из другого коридора.
– Все на улицу! – скомандовал учитель труда, указывая в сторону выхода. – Вы тоже, Эванс.
Девушка кивнула, хоть и не была готова идти. Она не могла оторвать взгляда от мха и бледных завитков виноградных лоз, которые лезли из расширяющихся трещин, подобно пальцам рвущихся из могил мертвецов.
Ученики устремились наружу, огибая Хэйзел. На их пути встал пожарный, заверявший учеников, что тревога ложная: возможно, кто-то просто пошутил. Хэйзел прислонилась к окну и сделала несколько неуверенных вдохов.
В следующую секунду она увидела Молли, которая пробиралась по коридору против течения толпы. Она двигалась очень странно, словно ноги ее больше не слушались; лицо казалось пустым, а взгляд скользил по людям и предметам, пока не уперся в Хэйзел.
Сначала Хэйзел показалось, что у Молли посинели губы, но, присмотревшись, девушка поняла: они в зеленых, проступающих изнутри пятнах, как если бы она объелась ирисок со вкусом кислых яблок.
Хэйзел стояла, не шелохнувшись. По спине пробежал неприятный холодок. Ей было страшно, когда остальные ребята плакали, но увидев, как двигается Молли, она испытала неведомое до сих пор отвращение. Хейзел понимала, что, хоть и видит Моллино тело, вовсе не Молли глядит из него ее глазами.
– Не подходи! – крикнула Хэйзел, инстинктивно выбрасывая руку вперед, отчего чуть не сбила девушку на пол.
Из Моллиных губ полился певучий, сладкий, как сахарный сироп, голос; голова свесилась набок.
– Я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Где он?
С каждым словом с ее языка падали сгустки грязи.
– Что ты сделало с Молли? – дрожащим голосом спросила Хэйзел.
Коридор почти опустел. Пожарная тревога все еще звенела, но голос, раздающийся изо рта Молли, легко перекрывал ее:
– Я любила его, а он умер – остались одни косточки. Я любила его, а они забрали его у меня. Где он? Где он? Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Мой отец забрал его. Мой брат убил его. Умер – остались одни косточки. Умер – остались одни косточки. Где он?
Молли два года была лучшей подругой Хэйзел. С ней она допоздна переписывалась о мальчиках, ей доверила обстричь свою челку. Когда они с Молли болтали на переменах, Хэйзел чувствовала, что в нормальности нет ничего плохого – можно просто весело проводить время, не слишком беспокоясь о том, что произойдет потом. Молли не волновали лесные феи: для нее они были всего лишь сказкой. Она считала, что все происшествия с туристами – выдумка, что они просто ужасно скучают и хотят, чтобы все верили, будто они особенные. Смотря на Фэйрфолд глазами Молли, Хэйзел видела совершенно другое место. Когда подруга предала ее, Хэйзел порой думала, что скучает по Моллиному взгляду на мир даже сильнее, чем по самой Молли.
Теперь у Молли не будет выбора, кроме как верить в Народец. Эта мысль привела Хэйзел в ярость.
– Ты ее не получишь, – прошептала Хэйзел, нащупывая амулет Бена и потихоньку стягивая цепочку с рябиновой щепкой. Существо никак не отреагировало, и Хэйзел накинула цепочку Молли на голову. Амулет повис у нее на шее. – Получило? Пошло прочь! Вон! Тебе здесь не рады!
Моллины глаза начали закатываться – пока не стали видны одни белки.
Сердце Хэйзел отчаянно забилось. Тело Молли тут же обмякло, и она рухнула на пол. Голова со страшным глухим стуком ударилась о линолеум.
– Помогите! – закричала Хэйзел. Она опустилась на колени, потянувшись к Моллиному запястью – прощупать пульс, и только тогда сообразила, что понятия не имеет, как это делается. Девушка снова и снова звала на помощь, но безуспешно.
Вдруг Молли открыла глаза, ошарашенно заморгала и ужасно, почти задыхаясь, закашлялась. Когда она подняла взгляд на Хэйзел, на ее лице читалось смятение, смешанное со страхом. Несомненно человеческое выражение.
– Хэйзел, – прохрипела Молли, выплевывая грязь вперемешку с листьями.
Почувствовав несказанное облегчение, Хэйзел привалилась спиной к стене:
– Ты в порядке?
Молли медленно кивнула, приподнимаясь и вытирая подбородок. Ее черные волосы, обычно уложенные гелем в идеальную прическу, спутались. Из небольшой ранки на голове – там, где она ударилась об пол, – на воротник белой блузки капала кровь.
– Я видела его. Чудовище. Оно будто из старых узловатых веток, обросших мхом, а какие у него страшные черные глаза!
Хэйзел протянула Молли руку, и та крепко ее сжала.
По пустым коридорам по-прежнему разносился вой пожарной тревоги.
– Ты ведь всегда знала, что все по-настоящему? – страдальчески спросила Молли. – Как ты это выносишь?
Хэйзел пыталась подобрать слова, когда Моллины глаза закрылись. Она коротко вздрогнула и, словно марионетка с перерезанными ниточками, рухнула на пол. Хэйзел закричала, затрясла ее за плечи, но тело Молли было таким же безвольным, как и Амандино.
Значит, чудовищу надоело таиться в лесной чаще. Оно средь бела дня заявилось в Фэйрфолд, а Хэйзел даже не знала, можно ли его вообще убить.
Пришло ли оно за Северином, потому что его кто-то призвал, или по другой, неизвестной Хэйзел причине, – необходимо было сосредоточиться.
Нужно выбраться наружу самой и как-то вытащить Молли. Можно перенести ее на плечах, но это не слишком удобно: не получится ни сражаться, ни быстро двигаться.
– Жди меня здесь, – тихо проговорила Хэйзел, поднимаясь.
Она шла к выходу мимо трещины в стене, из которой, извиваясь, как змеи, лезли усики плюща, когда из-за угла выбежали двое. Картер с телефоном в одной руке и клюшкой – в другой. И размахивающий битой Робби Дельмонико. Увидев ее, парень вскрикнул и отскочил к стене, с грохотом наткнувшись на шкафчики.
Хэйзел поняла, что неосознанно сжала руки в кулаки:
– Какого черта?
– Расслабься. Мы тебя искали, – объяснил Картер. На нем были нагрудник от футбольной формы и наколенники. Хэйзел раньше не замечала, как сильно футбольная защита напоминает латы. Широкоплечий, с выдающимся подбородком, Картер выглядел, как сэр Морин из рыцарей Круглого стола. – Аварийная служба не пускает никого обратно в школу. Бен с Джеком застряли на парковке и скинули мне эсэмэску с предположениями, куда ты могла пойти.
И он неопределенно махнул куда-то рукой.
– Еще кое-что, – вставил Робби. – Мы нашли под столом в кафе трех девятиклашек. Все были без сознания – по крайней мере, я так думал, – но одна девушка вдруг открыла глаза и начала говорить что-то мега-жуткое про кости. Потом она снова отключилась. Мы передали их врачам через открытое окно, а сами остались внутри – убедиться, что все вышли.
Хэйзел кивнула. Теперь она вспомнила, какой Робби хороший парень и почему она его поцеловала, прежде чем все пошло не так. Самое трудное в том, чтобы быть желанной, – это и самое трудное в том, чтобы желать самой: желать до боли в животе, желать не просто целовать, а поглотить, как змея – мышку или Серый Волк – Красную Шапочку; желание превращает привычного тебе человека в незнакомца. Независимо от того, был ли это лучший друг твоего брата, или принц, спящий в стеклянном гробу, или девушка, поцеловавшая тебя на вечеринке, – в тот момент, когда начинает хотеться больше, чем просто прикоснуться губами к их губам, они становятся ужасными, и ты становишься ужасной.
– Умер – остались одни косточки, – пробормотала Хэйзел.
Робби занес биту, и его глаза расширились:
– Нет, только не это. Ты тоже?! Хэйзел, вздохнув, покачала головой:
– Молли твердила это перед тем, как потеряла сознание. Она была – даже не знаю – одержима или что-то типа того.
– Молли Липскомб? – Картер взглянул мимо Хэйзел дальше по коридору и застыл, заметив Моллино тело. – Ты видела чудовище? Оно было здесь?
Хэйзел мотнула головой.
– Нужно вытащить ее отсюда. Я добуду стул, – она повернулась к Робби. – А ты найди веревку или нитки: что-нибудь, чем мы сможем ее привязать.
– Ага, окей, – Робби кивнул и направился к одному из классов.
– Джек сказал… – Картер обнаружил, что говорит скорее с собой, чем с ними, и, не закончив мысль, покачал головой. – Я побуду с Молли. А вы, ребята, тащите, что вы там придумали.
Заглянув во второй же класс, Хэйзел нашла учительское кресло на колесиках и выкатила его в коридор, а Робби обнаружил в одном из шкафов внушительный моток темно-синей бечевки. Хэйзел приподняла Молли; Робби держал стул, чтобы он не откатился под ее тяжестью. Потом Картер помог им привязать девушку, как будто она была заключенным, которого готовили к допросу, или мухой, попавшей в паучью сеть. Вскоре Молли – со свесившейся набок головой и по-прежнему закрытыми глазами – уже крепко держалась на стуле, несколько раз перевязанная бечевкой.
Затем Хэйзел отправилась за оружием. На одной из парт она нашла большие ножницы и швыряла их об пол, пока не получилось два «кинжала».
– Боже, это было громко, – пробормотал Картер, берясь за спинку Моллиного кресла. – Ну, поехали.
Они шли по пустынному коридору, вглядываясь в покинутые классы: на спинках стульев висели забытые куртки, на партах лежали тетради, ручки и учебники. На магнитных досках остались наполовину решенные задачки с валяющимися над ними неиспользованными цифрами. На проекторе по-прежнему шел документальный фильм о генетике. Несколько столов в конце одного из классов полностью заросли мхом.
Когда они проходили мимо спортзала, тени удлинились. Хэйзел заглянула в него, и ножничные кинжалы блеснули в мигающем свете ламп под потолком – откуда, обвиваясь вокруг канатов, полз плющ. Сердце заколотилось в груди так бешено, будто хотело оставить внутри синяки.
Спортивный зал – с его блестящим скользким полом и скелетообразной металлической лесенкой – никогда не казался Хэйзел зловещим, но теперь она отчетливо вообразила, где могло бы таиться чудовище: например, под кучей матов – высунув наружу только пальцы, готовые обвиться вокруг лодыжки…
– Видишь что-нибудь? – спросил Робби у нее за спиной.
Хэйзел мотнула головой, довольная, что не показала парню, как сильно он ее напугал.
– Тебе необязательно помогать нам искать оставшихся, – заметил Картер. – Бери Молли и жми к выходу. Твой брат за тебя переживает. И мой – тоже.
В мигающем свете парни казались другими. Робби выглядел болезненным и немного безумным; круги под глазами стали заметнее. А Картер сильнее обычного походил на Джека: лицо заострили падающие на него тени. Немного фантазии – и Хэйзел могла бы притвориться, что это не он, а его брат. На одно ужасное мгновение она поняла Аманду. Это как целовать гроб Северина. Не по-настоящему. А значит, не причинит боли.
– А почему бы тебе не пойти наружу? – позабыв о вежливости, спросила Хэйзел Картера: девушке не нравилось, когда к ней относились снисходительно, а еще больше не нравился ход своих мыслей.
– Потому что это я виноват. Я был последним, кто ее видел. Все так говорят, и это правда.
– Что произошло? – спросила Хэйзел. Они шли мимо классов литературы и истории к главному входу, мимо актового зала со сценой, закрытой занавесом. Одно колесико Моллиного стула немного заедало, снова и снова издавая жалобный скрежет, от которого Робби снова и снова вздрагивал.
По некоторым классам гуляло эхо, но Хэйзел не могла распознать его источник. Ей чудилось, будто это ползет плющ или шаркает чудовище, скребя стену когтями. Девушка охотилась в лесу и знала, как перевозбуждение и адреналин усиливают звуки, так что собственное дыхание кажется посторонним шумом, – но игнорировать инстинкты тоже было чревато. В лесу она, по крайней мере, различала шорохи, ветер и шаги. Школа – другое дело. Здесь каждая мелочь заставляла Хэйзел стискивать зубы, а волоски на руках – становиться дыбом.
Картер заговорил снова, почти беззвучно: чтобы Робби не услышал.
– Мы поцапались. Я и Аманда. Она наговорила какой-то фигни о Джеке. Вроде того, что он даже не человек. Может, просто хотела меня выбесить. Короче, у нее получилось. Я вытолкал ее из машины, хотя был в курсе, что на этих своих дебильных каблуках она даже идти толком не может. До меня только квартала через три дошло, какой я придурок. Мама прикончит меня, если узнает, что я пригласил девушку на свидание и бросил ее не пойми где совершенно одну, не подумав, как она доберется до дома.
– И? – спросила Хэйзел.
– Когда я вернулся, Аманды уже не было. Больше я ее не видел, а ее родители не пустят меня в больницу, – он слегка повысил голос. – Эй, Робби, а ты? С чего вдруг шатаешься здесь, изображая героя? Почему не свалишь домой?
Робби криво усмехнулся:
– Единственное, что я усвоил из ужастиков – никогда нельзя разделяться. Кроме того, вы двое без меня пропадете.
– Что верно, то верно, – добродушно согласился Картер, хотя это и отдаленно не походило на правду.
– Эй, Хэйзел, а ты… – начал было Робби, но тут тишину разрезал крик.
Они побежали на него. Шаги гулко отдавались от пола, визг Моллиного кресла звенел в ушах. Крик доносился из женского туалета. Хэйзел ринулась вперед и толкнула дверь плечом, держа ножницы-кинжалы наготове.
Возле раковин стояла Леони. Из открытых кранов, переливаясь на пол, хлестала вода. Увидев Хэйзел, она завизжала еще громче. Похоже, в туалете больше никого не было, но Леони выглядела такой напуганной, что Хэйзел решила удостовериться. Она выбила ногой дверь первой кабинки – пусто, только три окурка плавают в унитазе. Девушка пнула вторую дверь – тоже никого. Она уже собиралась распахнуть третью, когда Леони схватила ее за руку.
– Что ты делаешь? Прекрати! – попросила Леони. – Ты меня пугаешь.
– Я тебя пугаю? – сорвалась Хэйзел. – Это же ты кричала!
– Чудовище… я его видела, – выговорила Леони. – Боже, я думала, что в коридоре безопасно, но там было оно. Что с Молли?
– Ты его хорошо рассмотрела? – спросил Картер, маяча в дверном проеме. Они с Робби стояли на пороге: даже сейчас мысль о том, чтобы зайти в женский туалет, выложенный розовой плиткой и с древним аппаратом с тампонами на одной из стен, казалась им запретной.
Леони покачала головой:
– Я видела нечто. Оно было ужасно…
– Мы почти у выхода, – содрогнувшись, напомнил Робби. – Может, просто уберемся отсюда?
– А вдруг оно нас поджидает где-нибудь поблизости? – предположила Леони.
– Поэтому-то и надо уходить, – громко заявил Робби, как будто забыл, почему они до сих пор шептались. Как будто забыл, что они остались внутри, чтобы вывести как можно больше людей.
На мгновение Хэйзел подумала сбежать от них, забраться поглубже в школу и ждать там чудовище, готовясь к бою. В детстве она так часто мечтала сразиться с ним, воплощением леса и ужаса. В ее фантазиях схватка походила на битву с боссом в компьютерной игре. Если она выигрывала, все остальные ужасы тоже прекращались.
Инстинкты подталкивали ее к борьбе. Пальцы сильнее сжали кинжалы, в жилах забурлила кровь. Ей хотелось найти чудовище и прикончить его…
– Так, заткнулись все! – прикрикнул Картер. – Хэйзел, как ты думаешь? Будем выбираться отсюда или продолжим искать людей?
– Почему ты ее-то спрашиваешь? – запротестовал Робби.
– Потому что мое мнение мне известно, твое тоже, а что думает Молли, значения не имеет. И потому что… – начал было Картер, но замолчал, повернувшись.
Снаружи раздался жуткий звук: будто кто-то волок по коридору тело. Внезапно одна из ламп, горевших под потолком, взорвалась каскадом искр, и из раковины начал лезть мох. Зеркала пошли пятнами плесени. Картер оттолкнул стул с Молли подальше в комнату; ее голова окончательно свесилась набок, волосы закрыли лицо. Робби захлопнул дверь, и Картер зафиксировал ручку клюшкой.
Никто не сказал ни слова. Хэйзел втянула воздух и задержала дыхание.
По узорчатому стеклу промелькнула тень – кто-то прошел по ту сторону двери. Кто-то огромный: больше двух метров в высоту, напоминающий очертаниями человека – если бы люди состояли из веток, виноградных лоз и земли. У него была сгорбленная спина, а макушка напоминала узловатый пень. Непомерно длинные ветки-пальцы болтались в воздухе.
На мгновение существо остановилось, как будто расслышало биение их сердец и ощутило дыхание. Но через пару секунд двинулось дальше, шелестя по коридору.
Хэйзел считала про себя. Тысяча. Две тысячи. Три тысячи. Четыре тысячи. Пять тысяч.
– Я голосую за то, чтобы убраться, – прошептала она. – Прямо сейчас.
Картер распахнул дверь, и они побежали к выходу. Моллин стул, подталкиваемый Робби, катился все быстрее и быстрее; кроссовки Леони взвизгивали, касаясь пола. Хэйзел бежала последней, постоянно оглядываясь через плечо. Она ждала, что существо вот-вот выскочит из тени, вцепится в них своими ужасными руками и задушит грязью. Паника гнала девушку вперед, сопротивляясь желанию остаться и сразиться. Только когда ребята миновали парадные двери и всей грудью глотнули холодного осеннего воздуха, Хэйзел поняла, что им удалось выбраться из школы.
С деревьев взметнулись каркающие вороны – в воздухе замелькали черные перья, – словно потревоженные мухи разлетались с трупа.
Двор освещали мигалки скорых и полицейских машин. Здесь же толпились ученики – но, похоже, многие уже разошлись по домам. Синие и красные огни, ложась на лица оставшихся, делали их призрачными.
– Там еще кто-нибудь есть? – спросил сотрудник скорой, когда они зашагали по ступенькам.
– Чудовище! – ответила Леони. В ярком дневном свете Хэйзел заметила, как растекся ее макияж – она явно плакала.
– Произошла утечка газа, – пояснил врач немного озадаченно и встревоженно. – Вы могли надышаться…
Не утруждая себя ответом, Леони закатила глаза и пошла дальше; Картер нес стул с Молли. Бен взбежал вверх по лестнице и обнял Хэйзел. Она обняла его в ответ, по-прежнему стискивая половинки ножниц в руках – они прижались к его спине.
– Совсем с ума сошла? – прошептал он, уткнувшись ей в волосы.
Она посмотрела мимо брата: Джек сидел на капоте машины Бена, наблюдая за ними своими серебристыми глазами. Я трижды предостерегу вас – это все, что мне дозволено. Знал ли он обо всем этом, но просто не мог рассказать?
– Я же сумасшедшая, – прошептала она в ответ.
Весьма внимательный волонтер из бригады скорой помощи осмотрел Хэйзел и отпустил девушку домой, велев без промедлений обратиться в больницу, если она почувствует даже малейшее головокружение.
Бен ждал сестру у машины, тихо переговариваясь с Леони. Хэйзел пошла было к нему, но тут Джек поймал ее за руку. Когда девушка испуганно обернулась, его пристальный взгляд заставил ее смутиться.
– Полагаю, встреча на площадке отменяется, – сказал он.
– Только не говори, что передумал брать меня с собой, – отрезала Хэйзел. – Не после того, что сейчас произошло.
Она пыталась сдержать дрожь в голосе, но не сильно в этом преуспела.
Джек покачал головой. Синяк на его щеке выглядел ужасно: отек увеличился, кожа вокруг глаза стала виноградно-фиолетовой.
– Приходи к моему дому на закате, только не заходи внутрь, хорошо? Я улизну и встречу тебя на заднем дворе. Пойдем оттуда.
– Хорошо, – кивнула Хэйзел, удивленная и успокоенная, что не пришлось спорить, но все же немного напуганная. – А что мне надеть?
В глазах Джека зажглось лукавство. Первый раз за день его что-то развеселило:
– Все, что захочешь. Или вообще ничего.
* * *
По дороге домой Хэйзел рассказала Бену про чудовище, очертания которого увидела через стекло, и про виноградные лозы и мох, расползающиеся по школе. В ответ он рассказал, как Джек вытолкал его из школы, как только все это началось. Джек собирался вернуться за Хэйзел и Картером, но несколько учителей его остановили и запретили заходить внутрь. Более того, они недвусмысленно дали понять, что считают, будто это он во всем виноват.
– Это должно прекратиться, – со вздохом сказал Бен. – Они должны понять, что Джек не имеет к этому никакого отношения. Мы все его хорошо знаем.
Хэйзел кивнула. Но она помнила, как шарахались от него утром; помнила свежий синяк на его щеке и историю, которую рассказала Леони после стольких лет молчания. Сколько людей хранили похожие истории? Сколько учеников видели, как он приподнимал маску, и не могли об этом забыть?
– И мы с тобой так и не поговорили, – напомнил Бен, паркуя машину перед домом. – О Северине и той ночи, когда он освободился.
Хэйзел кивнула, хотя надеялась избежать разговора до тех пор, пока не вернется с пира.
Мама сидела за кухонным столом и курила. Хэйзел уже много лет не видела ее с сигаретой. Когда они вошли, мама положила окурок на край тарелки и рывком встала.
– Что с вами такое? Не подходите к телефонам! Я чуть с ума не сошла, пока обзванивала всех подряд, чтобы узнать, что происходит. Мне позвонили из школы, но толком не объяснили, в чем дело. А теперь еще комендантский час ввели. Возможно, нам стоит поехать к папе и какое-то время пожить в городе…
– Комендантский час? – переспросил Бен.
– По телевизору был экстренный выпуск новостей, – сказала мама, махнув в сторону «ящика». – Никто не должен выходить из дома без крайней необходимости. А сегодня категорически запрещается покидать дом после шести.
– И какую объявили причину? – поинтересовалась Хэйзел.
– Штормовое предупреждение, – ответила мама, приподнимая брови. – Что там на самом деле произошло?
– Штормовое предупреждение, – пробормотала Хэйзел и побежала вверх по лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз.
Оказавшись в своей комнате, она тут же устремилась к шкафу. Множество старомодных платьев, пара изношенных джинсов и дырявые свитера; что-то висит на плечиках, что-то валяется кучей на полу, закрывая еще одну кучу – обувную. Казалось, тут не было ничего подходящего для волшебного пира. Ничего, что убедило бы Народец с ней считаться.