Глава 10
По пути домой Бен с трудом сдерживал нервозность: достаточно было взглянуть, как он выкручивает руль и возится с радио. Подъехав к Тетеревиной улице, они увидели во тьме обнадеживающий свет фар – полиция и скорая прибыли на место. Они помогут Аманде, которая, как сказал Северин, еще жива.
– Надо остановиться, – сказала Хэйзел. – Вдруг она…
– Собираешься рассказать им, как все было? – поинтересовался Бен, вскинув брови, и выкрутил руль, поворачивая в сторону дома.
В памяти Хэйзел тут же вспыхнуло воспоминание: Северин кружит возле брата с голодным выражением лица и поблескивающим кинжалом в руке. Потом она вспомнила, как страшно были раскинуты Амандины бледные ноги и руки на клочковатой траве, и вздрогнула: Аманда не выглядела живой. Нет, Хэйзел не была уверена, что сможет объяснить это полицейским. Даже в таком странном месте, как Фэйрфолд.
– Подай немного вперед и остановись, – попросила она. – Не представляю, что им скажу, но мне придется сказать хоть что-то. Там мой велосипед.
Девушка понятия не имела, поверят ли ей. Но увидев Бена с топором в руках, вспомнила, почему он перестал охотиться много лет назад. Брат понял, насколько это опасно и как они уязвимы – даже если она и не желала этого признавать.
Хэйзел больше не собиралась ставить его в подобное положение. То, что Бен отправился искать принца, еще не означает, что он хочет снова подвергаться опасности.
Глядя на сестру так, будто она сошла с ума, Бен остановился в нескольких футах от скорой. Хэйзел спрыгнула на дорогу. Врачи уже склонялись над телом Аманды.
Офицер поднял на нее глаза. Совсем молодой парень. Интересно, он родом из Фэйрфолда? Если нет, ей придется как следует его ошарашить.
– Извините, мэм, – сказал он, – но вам лучше вернуться в машину…
– Я видела Аманду сегодня ночью, – перебила его Хэйзел. – С рогатым мальчиком. Вы должны найти его…
Полицейский подошел ближе, закрывая ей обзор на носилки и медиков.
– Мэм, вернитесь в автомобиль.
Хэйзел залезла обратно, от души хлопнув дверью. Бен укоризненно покачал головой, когда офицер осветил машину фонариком.
– Пожалуйста, опустите окно. Кто с вами?
Она опустила стекло со стороны пассажирского сиденья.
– Я ее брат, – ответил Бен. – Бенджамин Эванс. Вы говорили с Хэйзел.
Полицейский смотрел на них, будто не совсем представляя, что делать в такой ситуации.
– У вас есть документы?
Бен протянул ему водительские права. Офицер долго их рассматривал, потом передал обратно.
– Вы утверждаете, что кого-то видели?
– Рогатого мальчика. С Амандой. Она уже лежала без сознания, но он стоял рядом. Он и сейчас где-то поблизости. Если это сделал он, мы все в большой опасности.
Коп смерил их долгим взглядом.
– Вам обоим лучше поехать домой.
– Вы меня слышите? – взорвалась Хэйзел. – Мы в большой опасности! Весь Фэйрфолд в опасности!
Полицейский отступил от автомобиля:
– Я сказал, вам лучше поехать домой.
– Вы ведь не местный? – не унималась девушка. – Я хочу сказать, родились не здесь?
Коп на нее оглянулся, и на его лице впервые отразилось сомнение. Затем его взгляд стал жестким, и он махнул им уезжать.
– Хотя бы скажите – с Амандой все в порядке? – крикнула Хэйзел ему вслед, но полицейский не ответил.
Бен повел машину домой. Уже занимался рассвет, золотя верхушки деревьев. Вырулив на их улицу, он повернулся к Хэйзел:
– Не думал, что ты выкинешь такое.
– Все равно не сработало.
– Ничего себе вечерок, – ответил Бен непринужденным тоном, давшимся ему с видимым усилием. – Все пошло малек не так, а? Ты ведь не этого ожидала?
– Да уж, – пробормотала девушка, прижимаясь щекой к холодному стеклу и берясь за дверную ручку.
Бен вывел машину на подъездную дорожку, и под колесами захрустел гравий.
– Я ведь твой старший брат. Ты не обязана меня защищать. Ты можешь что угодно мне рассказывать. Можешь доверять мне.
– Ты тоже можешь рассказывать мне что угодно, – ответила Хэйзел, открывая дверь и вылезая. Она ожидала, что брат вытащит из кармана сережку и потребует объяснений. Но он этого не сделал.
Торжественно объявив, что могут рассказывать друг другу что угодно, они так ничего и не рассказали.
В доме было совершенно темно. Даже фонари в пристройке не горели. Девушка направилась к лестнице.
– Эй, Хэйзел? – тихо окликнул сестру Бен. Она обернулась. – На что похож его поцелуй?
На его лице отразилась буря эмоций: тоска, может быть, немного ревности и всепоглощающее любопытство.
Хэйзел фыркнула и удивленно рассмеялась. Плохое настроение как рукой сняло:
– Как будто он был акулой, а я кровью, растекшейся в воде.
– Так хорошо? – ухмыляясь, уточнил Бен.
Хэйзел знала, что он поймет. У них был свой собственный язык, особенные тайные словечки. Девушка была рада поделиться этой странной, нелепой бессмыслицей с единственным человеком, знавшим те же истории, что и она: он сам же и сочинил большую их часть.
– О да.
Бен подошел к сестре и положил руку ей на плечо:
– Давай-ка тебя подлатаем.
Хэйзел позволила брату отвести себя наверх, и Бен, усадив ее на край ванны, протер все ссадины перекисью. Они смотрели, как лекарство шипит и вспенивается, соприкасаясь с ранами, а затем стекает и капает вниз.
Потом, неловко стоя на коленях на потрескавшихся бежевых плитках, он замотал ей руки и ноги марлевыми бинтами: в детстве они называли это «сделать мумию». Старая шутка вертелась на кончике языка, оживляя воспоминания о тех временах, когда они приходили сюда после охоты – промывать разбитые коленки и перевязывать запястья и лодыжки.
Тогда в доме постоянно толпились какие-то люди, и оставаться незамеченными не составляло труда. Гости заходили постоянно: попозировать для картин, или одолжить холсты, или отпраздновать крупный заказ бутылочкой бурбона. Иногда дома не оказывалось никакой еды, кроме пьянящих, пропитанных вином бисквитов, банки холодных равиоли или сыра, пахнущего ногами.
Прошли годы, родители повзрослели и стали более нормальными, даже если и открещивались от этого. Хэйзел не знала, были ли их воспоминания о тех днях такими же путаными, как у нее, – такой же мешаниной из людей, музыки и красок. Но что она знала наверняка, так это то, что «нормальность» выглядит куда притягательней, когда недосягаема.
Когда-то девушка боялась задохнуться под тяжелым, душным одеялом, которым казалась ей нормальность. Но сейчас она стала такой непрочной, будто Хэйзел могла разрушить ее, просто выдернув одну ниточку.
Наконец Хэйзел доползла до кровати: настолько уставшая, что даже не смогла разобрать постель. Девушка уснула, как угасшее пламя.
* * *
Под утро Хэйзел приснилось, что она, одетая в тунику из кремовой шерсти с кольчугой поверх нее, скачет на лошади по ночному лесу – да так быстро, что видит только размытые деревья и искры из-под мелькающих впереди копыт.
Но тут листья расступились, и в свете полной луны девушка обнаружила, что смотрит вниз, на стоящих в грязи коленопреклоненных людей, окруженных молочно-белыми фейскими лошадьми. Мужчина, женщина и ребенок, одетые в современную фланелевую одежду, – явно любители походов. Палатка, разрезанная и провисшая, валялась рядом с затушенным костром.
– Даровать ли им жизнь или смерть? – спросил один из Народца у своих спутников. Он говорил небрежно, словно вопрос не имел особого значения. Его конь фыркал и рыл копытами землю. – Бьюсь об заклад, они пришли сюда увидеть сладких маленьких фей, собирающих росинки. По мне, этого достаточно, чтобы расправиться с ними, как бы они ни пресмыкались и ни молили о пощаде.
– Посмотрим-ка лучше, какими талантами они обладают, – сказал другой, спрыгивая с лошади. Серебряные волосы взметнулись за его спиной. – Мы могли бы отпустить того, кто окажется самым забавным.
– А что, если даровать здоровяку лисьи уши? – воскликнула третья – женщина с сережками, позвякивающими, как бубенцы на уздечке ее лошади. – А его жене – вибриссы. Или совиные когти.
– Оставьте малявку чудовищу, – предложил четвертый эльф, скривившись на ребенка. – Может, она с ним немного позабавится, прежде чем проглотить.
Спрыгивая на землю, Хэйзел услышала собственный голос:
– Нет, они рискнули прийти в лес Ольхового короля в полнолуние и должны сполна изведать его гостеприимства. – Это правда был ее голос? Хэйзел говорила таким властным тоном. И люди смотрели на нее с таким же ужасом, как и на других фей, будто она – одна из них. Может, во сне так и было. – Давайте наложим проклятие, чтобы они оставались валунами, пока другие смертные не признают их истинную природу.
– Но это может занять не одну тысячу лет, – небрежно заметил первый эльф, приподнимая бровь.
– И даже больше, – ответила Хэйзел. – Но подумайте о сказках, которые они смогут рассказать, если когда-нибудь обретут свободу.
Мужчина с лицом, искаженным страданием и обидой, что его обманули, разразился слезами и прижал к груди ребенка. Должно быть, он любил сказки про фей и решил проверить, насколько они правдивы. Ему следовало читать их повнимательней.
Среброволосый всадник рассмеялся:
– Хотел бы я посмотреть, как другие смертные, ничего не подозревая, будут устраивать на них пикники. Да будет так! Превратим их в камни.
Один из людей начал просить пощады, но Хэйзел, не вслушиваясь, возвела глаза к небу и принялась считать звезды.
* * *
Хэйзел проснулась в холодном поту.
Под ухом дребезжал будильник. Перевернувшись, она выключила телефон и заставила себя вылезти из кровати. Казалось бы, сон должен был взволновать девушку, но вместо этого он разжег в ней давно забытое желание взять в руку меч. Она практически не спала и должна была ощущать себя гораздо более изможденной, чем чувствовала на самом деле. Возможно, адреналин бодрил лучше кофеина?
Выйдя из душа, Хэйзел натянула свободную серую футболку и черные легинсы. Тело одеревенело и ныло. Даже костяшки пальцев оказались разбиты. Девушка завязала волосы в хвост, пытаясь собраться с мыслями. Воспоминания о рогатом мальчике – о Северине – постоянно ее сбивали. Выражение его лица, ощущение его пальцев на коже, жар губ… В ярком утреннем свете ночные события казались невозможными, ненастоящими, но она всем своим естеством чувствовала, что это было реально. А потом перед глазами возник брат с топором, поднятым высоко над головой – с раскрасневшимся лицом и падающими на глаза волосами. Хэйзел давно не видела Бена таким – смелым, безумным, страдающим. Она испугалась за него еще сильнее, чем за себя, когда рогатый мальчик тащил ее по лесу.
Девушка задумалась, чувствовал ли Бен то же самое, когда Хэйзел стояла впереди с мечом в руках и сражалась с феями.
* * *
Когда Хэйзел спустилась на кухню, мама делала смузи. На столе выстроились капуста, имбирь, кефир и мед. Мама была в одном из папиных потертых клетчатых халатов; ее короткие каштановые волосы торчали в разные стороны, под ногти забилась краска. По радио передавали старую песенку о блестящих кожаных ботинках.
Бен, одетый в мятые зеленые брюки и мешковатый свитер, сидел на столе, тер глаза, зевал и пил свой смузи из литровой кружки. Маленький кусочек капусты прилип к его верхней губе.
– Доброе утро, – пробормотал он сонным голосом и приветственно поднял кружку.
Хэйзел улыбнулась. Мама вручила ей чашку кофе.
– Мы с Беном говорили об Аманде Уоткинс. Она попала в беду прошлой ночью, в паре кварталов отсюда. Об этом только что объявили по радио, а еще предупредили, чтобы с наступлением темноты никто не выходил из дома.
Хэйзел красочно вообразила, какой увидели Аманду сотрудники службы спасения: бесчувственную, растрепанную, со сложенными на груди руками, закрытыми глазами и землей, набившейся в рот.
– Что про нее сказали? – глухо спросила она.
– Она в коме. У нее что-то не то с кровью. К тому же сегодня полнолуние: вам обоим лучше вернуться домой пораньше. Позвоните, если где-нибудь задержитесь, окей? А я скажу папе на тот случай, если он решит вернуться домой раньше, чем планировал.
Бен спрыгнул со стола. Или, точнее, просто опустил свои длинные ноги на пол.
– Мы будем осторожны, – ответил он, предвосхищая мамину просьбу.
Мама наполнила стакан зеленоватой жидкостью из блендера и передала Хэйзел.
– Не забудьте вывернуть носки наизнанку. На всякий случай. И положите в карманы что-нибудь железное. В сарае стоит ведерко старых гвоздей – можете прихватить по одному.
Хэйзел осушила стакан. Напиток оказался немного комковатым – наверное, капуста плохо перемололась.
– Хорошо, мам, – Бен закатил глаза. – Мы знаем.
Хэйзел не занималась подобной ерундой, но была благодарна брату, что тот ее прикрывал. Они вместе вышли к машине. По пути к школе Бен сонно скосил на нее глаза:
– Ты же мне сегодня расскажешь все, чего я не знаю о прошлой ночи?
Хэйзел вздохнула. Ей следовало испытывать благодарность – по крайней мере, брат давал ей подумать над ответом, – но девушка ощущала только страх.
– Окей, – кивнула она.
Бен сунул руку в карман и вытащил амулет: рябиновую щепку на цепочке.
– Надень ради меня, окей? Тут мама права.
Рябиновая щепка. Защита от фей. Все ребята из школы сделали такие еще в детском саду, вместе со значками с четырехлистным клевером. Большинство носило их – или новые – в канун каждой Вальпургиевой ночи. Хэйзел погладила деревяшку большим пальцем, тронутая тем, что брат отдал ей амулет, который – она была уверена – сделал больше десяти лет назад. Девушка приподняла волосы и повесила цепочку на шею.
– Спасибо.
Бен ничего не ответил, но несколько раз взглянул на сестру, словно пытался понять что-то по выражению ее лица или обнаружить там нечто, чего прежде никогда не искал.
В школе было странно. Тихо и как-то пусто: должно быть, многих детей родители просто не выпустили из дома. Ребята, сбившись в небольшие группки, шептались, а не шумели, как обычно. Хэйзел заметила, что многие повесили на запястье или шею талисманы. Сушеная бузина, нанизанная на серебряные цепочки. Золотые монеты. От травяных масел, втертых в кожу, в коридоре приятно пахло: прямо как в эзотерическом магазине. Когда Хэйзел разбирала сумку в своем шкафчике, на линолеумный пол, два раза подпрыгнув, выкатился грецкий орех.
Наклонившись поднять его, она увидела, что он перевязан грубой ниткой.
Хэйзел дрожащими пальцами открыла орех. Внутри лежал еще один кусочек скрученного пергамента, исписанный все тем же небрежным почерком: В небе полная луна; быть в кровати ты должна.
Ну уж нет! Она больше не подчиняется каким-то там неизвестным феям. Нет, если может сопротивляться. Скомкав записку, девушка сунула ее обратно в сумку.
Запахло сигаретным дымом – к шкафчику Хэйзел подошла Леони. На ней была длинная фланелевая рубашка поверх белой футболки, на шее – золотая цепочка. Леона повесила на нее колечко для ключей, а на него, кроме ключей от дома, – с полдюжины амулетов. Темные вьющиеся волосы девушки были собраны в два пучка на макушке: мокрые, как будто она завязала их сразу после душа.
– Ну что? – спросила она. – Думаю, ты уже слышала?
– Об Аманде? Да, – кивнула Хэйзел.
– Последним ее видел Картер. Все говорят, что в этом замешан один из братьев Гордонов, – Леони пожала плечами, будто показывая: не то что бы она с этим согласна, но как человек, распространяющий сплетню, тоже не совсем верит в их невиновность.
– Думаю, что бы с ней ни случилось, в этом замешано волшебство, – Хэйзел вздрогнула, вспомнив грязь и виноградную лозу во рту Аманды.
– Тогда другой из братьев Гордонов. Его-то большинство как раз и обвиняет.
– Джек не имеет к этому никакого отношения! – Мысли о прошлой ночи заставили Хэйзел вспомнить прикосновение губ Северина. Всего через два дня после того, как она поцеловала Джека – как будто Вселенная решила дать девушке все, чего она когда-либо желала, и одновременно наказать ее. Когда мысли Хэйзел вернулись к Аманде, лежащей в канаве, ей стало ужасно стыдно за воспоминания о поцелуях.
– Ладно, это всего лишь слухи, – беспечно ответила Леони. – Не то что бы я в это верила.
– Бред какой-то. Не надо такое повторять.
– Дерьмовый бред, – согласилась Леони. – Это не нормальная фэйрфолдская жуть. Не тупистическая жуть. Это реально охрененно ненормальная жуть. Семья Аманды всегда здесь жила, с ней не должно было ничего такого случиться. Все напуганы. Я повторила слухи, потому что подумала – ты захочешь знать. Я не разношу их по всей школе.
Хэйзел несколько раз глубоко вздохнула. Огрызаясь на Леони, она ничего не изменит.
– Извини. Какая бы жуть ни происходила в лесу, это ненормально. И неважно, приключается она с туристами или с кем-то еще. Лично я не вижу вообще никакой связи между Джеком и тем, что случилось с Амандой.
– Ну, люди опираются на два факта: во-первых, Джек из этих. А во-вторых, Аманда разбила ему сердце – и это очень грустно, потому как означает, что даже у сверхъестественных красавчиков такие же вкусы, как и у всех идиотов в этой школе. Думаю, она нравилась ему даже больше тебя, а это о чем-то да говорит. И дает ему повод.
Хэйзел закатила глаза:
– Ты, наверное, меня с кем-то путаешь. Я никогда не нравилась Джеку Гордону.
Леони покачала головой:
– Неважно. Главное, он не человек, и все это знают. Помнишь, как он сломал нос Мэтту?
– Кажется, – ответила Хэйзел, захлопывая дверцу шкафчика. Ей со все бо́льшим трудом удавалось сохранять спокойствие. – Мэтт нечеловечески раздражает, если ты клонишь к этому.
По коридору прокатился звонок, и они направились к классам – до второго звонка оставалось около пяти минут. Хэйзел прикидывала, знают ли о слухах Джек с Картером. Если знают, лучше бы им не появляться в школе, пока шумиха не уляжется. Люди напуганы, а Джек оказался удобной мишенью. Никто не поверит, что Картер имеет какое-то отношение к случившемуся – а если и поверит, то ненадолго. Впрочем, они перестанут винить и Джека, как только хорошенько обо всем поразмыслят.
Во всяком случае, Хэйзел очень на это надеялась.
– Я все видела, – продолжила Леони. – Драка с Мэттом была странной. Такой странной, что вовек не забудешь.
Мэтт Йоско был на три года старше Хэйзел и Леони – красивый, с черными, как смоль, волосами и неизменной ухмылкой. Мэтт был вредной привычкой Леони: хуже, чем сигареты или трава, хуже любого козла, с которым кто-либо из них встречался. Он был из тех негодяев, что капают тебе на мозги, заставляя сомневаться в себе, и Хэйзел искренне его ненавидела. Это был один из немногих симпатичных мальчиков города, которых она и не подумала бы целовать. Впрочем, когда Мэтт уехал в колледж, Леони все равно прорыдала неделю.
– В смысле «странной»? – переспросила Хэйзел. Они остановились перед классом американской истории, но девушка не была готова закончить разговор. Ее сердце бешено билось. Очевидно, освобождение Северина из гроба – первая упавшая фишка домино, но Хэйзел все еще не знала, к каким последствиям это приведет. А если Северин был не первой фишкой, то она понимала еще меньше.
– Джек не бил Мэтта, – Леони покосилась в сторону: наверное, боялась, что их подслушают. – Мэтт вел себя не ужаснее обычного, а Джек… ну, Джек как-то странно улыбнулся, наклонился и что-то шепнул Мэтту на ухо. И Мэтт принялся бить себя сам. Словно слетел с тормозов: колотил себя кулаком по лицу, пока не разбил губы и из носа не полилась кровь.
Хэйзел понятия не имела, как на это реагировать.
– Почему же ты никогда…
– Не рассказывала? Не знаю. Потом Мэтт как будто вспомнил, что подрался, и я с этим согласилась. Так казалось проще. Там были и другие ребята, и если они ничего прежде не говорили, то теперь наверняка расскажут. Вряд ли это был единственный раз, когда Джек сорвался. Проблема в том, что он не совсем откровенен. У него есть секреты. И он может делать разные вещи.
Звонок заставил Хэйзел подпрыгнуть.
– Надо было рассказать тебе раньше, – тихо проговорила Леони.
– Мисс Эванс, – окликнул ее учитель, лысеющий мистер Де Кампо. – Стоять под дверью моего класса и сплетничать с подругой – не то же самое, что присутствовать на уроке, так что предлагаю вам немедленно занять место за партой. Мисс Уоллес, вы опаздываете. Полагаю, вам придется пробежаться.
– Ты хорошая подруга, – сказала Хэйзел Леони.
– Знаю, – улыбнулась та, гримасничая в сторону мистера Де Кампо. – Увидимся за обедом.
Сев за парту, Хэйзел открыла тетрадь. Но вместо того, чтобы записывать основные положения внутренней политики эпохи федерализма, принялась набрасывать все, что знала. Девушка любила списки. Они были утешительно простыми, даже если состояли из безумств, вроде:
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:
Семь годков – отдай должок.
Поздно сожалеть, дружок.
ВАСМА – имя волшебного существа, околдовавшего меня?
Старинная история о фермере, обманувшем боггарта.
В НЕБЕ ПОЛНАЯ ЛУНА; БЫТЬ В КРОВАТИ ТЫ ДОЛЖНА.
ДР. ИНФ.
Джек владеет магией, которую скрывает.
Северин свободен и очень опасен.
Его освободила я.
Еще опаснее чудовище, которое охотится за Северином и, возможно, погрузило Аманду в зачарованный сон.
Северин знает обо всем, что мы говорили рядом с гробом.
Кто-то (Ольховый король? из-за сделки?) заставляет меня делать разные вещи, пока я сплю. (По крайней мере, однажды.)
Северину нужен магический меч, который он называет каким-то-там-Сердцем, для неизвестного и, возможно, зловещего дела. (Убить того, кто наложил заклятие на Аманду? Убить Ольхового короля? Убить нас всех?)
Мой старый пропавший меч – тот самый меч???
Тут она остановилась. Мысль о том, что меч, который она нашла много лет назад, был именно тем, который искал сейчас принц, приходила к ней и прежде, но она не позволяла себе на ней задерживаться. Если это так, значит, меч кто-то взял – или она сама кому-то его передала. Может быть, тому, кто оставляет ей записки? Таинственному существу по имени Васма?
А вдруг она заключила с Народцем вторую сделку, о которой не может вспомнить? Потеря памяти была частью сделки? Она так сильно вдавила ручку в тетрадь, что стержень погнулся.
Ей необходимы ответы. Чтобы их получить, она должна найти кого-то, кто обладает большей информацией. А это мог быть только один из Народца. Она подумала о вчерашнем сне и полнолунии, которое наступало этой ночью и предвещало пир. Может быть, Джек – со всеми его секретами – знает, как туда попасть? Тогда все, что ей нужно сделать – это пережить пир, получить информацию, придумать план и воплотить его.
Проще простого.
И она придвинулась на жестком пластиковом стуле к столу, размышляя, что же наплести Джеку, чтобы убедить рассказать о пире.
После урока Хэйзел ждала парня у его шкафчика, но он не появился; в классе, где у него был следующий урок, его тоже не оказалось. Она так разволновалась, что когда ее вызвали на литературе, начала, всех рассмешив, рассказывать что-то из тригонометрии, которая была на прошлом уроке.
Хэйзел нашла Джека только в обеденный перерыв.
Он шел по коридору вместе с Картером. Девушка была недостаточно близко, чтобы расслышать, о чем они говорят, но голос Картера явно звучал сердито. Хэйзел уловила слова «со мной прошлой» и «подозреваю». Джек сгорбился и выглядел измученным. На его щеке багровел синяк. Хэйзел представила, сколько людей к нему уже успело прицепиться.
– Джек! – окликнула она, пока окончательно не потеряла мужество.
Он обернулся, и его улыбки оказалось достаточно, чтобы девушке стало немного лучше. По крайней мере, до тех пор, пока она не увидела красные слезящиеся глаза – все из-за амулетов и масла, ведь любая защита от фей действовала и на него. Потом она заметила сбитые, с запекшейся кровью, костяшки на руках Картера. Значит, была драка.
– Можно тебя на минутку? – спросила Хэйзел, пробираясь к Джеку между толпящимися в коридоре ребятами.
Картер шутливо подтолкнул к ней брата:
– Иди же. Не томи девушку.
Хэйзел удивилась: чем она заслужила благосклонность Картера?
Джек выглядел немного смущенным.
– Да, конечно, на сколько угодно.
И они зашагали по коридору, подстраиваясь под походку друг друга. На Джеке был полосатый кардиган поверх потертой футболки с афропанковского фестиваля. В ушах поблескивали массивные серебряные колечки. Джек явно пытался удержать улыбку ради Хэйзел, но она совсем не вязалась с выражением его лица.
– Ты в порядке? – спросила девушка, крепче прижимая учебники к груди.
Он вздохнул:
– Просто не хочу, чтобы Картер в это ввязывался. Ты, наверное, уже слышала. Но если что, он ей ничего такого не делал.
Хэйзел начала было протестовать – она и сама это знала.
Он покачал головой:
– И я тоже. Клянусь, Хэйзел…
– Слушай, – перебила она. – Я знаю, что это не он. И не ты. Прошлой ночью я видела Аманду с рогатым мальчиком.
– Что? – Его брови поползли вверх: необходимость убеждать Хэйзел в невиновности Картера отпала сама собой. – Как?
– Я рассказала полиции, но не знаю, что это даст, – объяснила она. – Извини, что после такого прошу тебя об этом, но мне нужно знать, где Народец закатывает свой полнолунный пир. Ты мне поможешь?
– Ты об этом хотела со мной поговорить? – с прохладцей в голосе спросил Джек. – Вот почему ты меня остановила?
– Но мне правда нужно знать.
– Да, – тихо ответил он. – Я в курсе, где его устраивают.
Она не сдавалась:
– Ты на нем бывал?
– Хэйзел, – он предупреждающе возвысил голос.
– Пожалуйста, – попросила она. – Я в любом случае туда пойду.
Джек склонил голову, и Хэйзел снова подумала, что его черты совсем не такие, как у Картера: скулы выше, лицо более вытянутое. И, конечно, заостренные уши. Всего на мгновение – как тогда, когда он предупреждал их с Беном, – знакомое лицо стало чужим.
Хэйзел невольно подумала об истории Леони – о том, как Джек шепнул что-то Мэтту на ухо, и тот сам избил себя до крови.
– Мне пора в класс, – он пошел было прочь, но вдруг, явно устыдившись, обернулся к ней. – Прости меня.
Она схватила его за руку.
– Джек, – взмолилась она, – пожалуйста!
Он покачал головой, избегая смотреть ей в глаза.
– Ты знаешь, что у каждого полнолуния есть свое имя? Сейчас будет полнолуние Охотников, а в марте – полнолуние Червяков или полнолуние Ворона. В мае – Молочное полнолуние, в июле – Сенное. В феврале – Голодное, в конце октября – Кровавое. Миленькие названьица? Они тебе ни о чем не говорят, Хэйзел? Недостаточно предупреждают?
– Сколько раз ты там был? – шепотом спросила Хэйзел. Если миссис Гордон что-нибудь заподозрит, это точно разобьет ей сердце.
– Достаточно, – наконец ответил он сдавленным голосом.
– Я пойду с тобой, – сказала она. – Этой же ночью, в кровавую, охотничью – или какую там – луну, хоть в головорубительную, мне без разницы.
Джек покачал головой:
– Для тебя это небезопасно.
– Ты не слышал? Мне без разницы, – отрезала Хэйзел. – Кто-то меня использует, и мне нужно знать, кто и почему. К тому же тебе надо вернуть Картеру доброе имя. И себе тоже. Мы должны выяснить, что на самом деле происходит.
– Не проси меня об этом, – сухо ответил Джек.
Хэйзел задумалась: боялся ли он предать свою другую семью? Не был ли его Фэйрфолд совсем иным Фэйрфолдом – тем, который она не могла и представить?
– А я и не прошу, – заявила она так твердо, как только могла. – Я иду, даже если одна.
Он судорожно вздохнул и наконец кивнул.
– После школы. Я буду ждать тебя на детской площадке.
С этими словами он повернулся и побежал по коридору. Несколько случайных учеников, опоздавших на урок или бредущих в спортзал, отскочили от него, как от прокаженного.