Вслед за этой бедой грянула война!.. И тем больше связала руки и принесла новые заботы и огорчения...

Надо было помогать родине! Осенью Николай II обратился с призывом ко всем честным людям сдать имеющееся у них золото...

Я до сих пор помню, как вся ванна сверкала: отмывали золото. Ассигнации гладили горячим утюгом! Матери в ту пору и в голову не могло прийти, что через несколько лет сданные тысяча-другая червонцев оказались бы настоящим капиталом для нас — беженцев...

Большая часть земли была отдана в аренду известному сахарозаводчику Терещенко, который прислал в качестве управляющего Василия Викторовича Филимонова—красивого энергичного агронома, офицера финляндского полка...

Осенью того же злосчастного 1914 года я поступил в Московский лицей цесаревича Николая, где учился мой сводный брат Николай.

Мать—Евгения Борисовна—дочь крестьянина, волостного старшины Тараненко, была еще молода, хороша собой, понимала, что жизнь для нее еще не кончена, но строить новое гнездо ей в Бандуровке нельзя. Были и другие причины, в том числе, возможно, повторение революции 1905 года, так ее напугавшей: страшно и одиноко жить в помещичьем доме, среди парка, даже если на балконах по ночам сидят сторожа и бегают свирепые доги... Она продала часть своей земли и купила в Елизаветграде на Успенской улице роскошный особняк у известных помещиков Есиповых, со всей обстановкой, картинами, библиотекой, с флигелем, службами, гаражом, закатным двором, конюшней, коровником, погребом, дровяным сараем...

В 1917 году мне и брату пришлось прервать занятия в лицее и поступить в елизаветградскую гимназию Крыжановского на Александровской улице. Однажды меня подозвала мать и спросила: «Володя, скажи честно, ты не против того, если я выйду замуж за Василия Викторовича?» Мне он в то время нравился, и я сказал: «Не против!»... за что потом меня ругал брат... Мать отвергла такие блестящие партии, как сосед по имению Павел Протопопов — самый красивый мужчина Елизаветграда и поручик-князь Голицын, коннозаводчик поляк Жабоклицкий... и предпочла, полюбила нашего управляющего Филимонова...

А вскоре началась вакханалия: немцы, большевики, петлюровцы, гетманцы, добровольцы, григорьевцы, махновцы, анархисты Маруськи Никифоровой и т.д. Много страшных минут было пережито: обыски, убийство жившего во флигеле помещика Казаковского, прятанье евреев от банд погромщиков на сеновале, арест матери и угроза конфискации дома, нашего выселения и многое другое...

Пришли белые... Части генерала Мамонтова приближались к Москве. Стоял вопрос: кто первым на белом коне въедет в Москву — Колчак или Деникин?.. Несогласованность их военных операций заставила откатиться армии Колчака; потом кубанские, а затем и донские казаки оголили фронт и с награбленным добром разъехались по домам... Началось отступление... А вскоре и эвакуация русской интеллигенции из Елизаветграда... Брат ехать отказался. Ему в то время было 16 лет, был красив, подавал надежды стать большим художником... Ныне покойный Арсений Тарковский, елизаветградец, когда я упомянул про брата, сказал: «Кто же не знал Николая Чеботаева?»

Мать, отчим и я прибыли поначалу в Одессу и поселились у нашего нотариуса Волкова, ненадолго... Бегство пришлось продолжать — на этот раз на пароходе в Новороссийск. Там, случайно, на улице я встретил своих лицейских товарищей Каткова и Кановницына. Они собирались поступать в Донской имени Александра Ш кадетский корпус, который готовился к эвакуации в Египет, и звали меня с собой. Но судьба решила по- другому: свирепый норд-ост, опрокидывающий порой стоящие одиноко вагоны, «просквозил» меня, и я не встретился больше с товарищами.

В ноябре 1918 года мы вновь оказались в Ялте, поблекшей, но все-таки прекрасной! Я поступил в гимназию... увы, ненадолго... На этот раз мы — мать, отчим, только что родившаяся сестренка Галя и я—жили в скромной трехкомнатной квартире дачи Новосильцева, среди парка, выходящего на Учан-Су...

Катаклизмы делают людей мудрыми; молодежь—взрослой. Я уже вовсю поглядывал на девочек, особенно нравилась Оля Очеретко — красавица с длинной, ниже пояса, косой и большими выразительными голубыми глазами-озерами. Такие же глаза я полюбил потом! По-настоящему!..