Человек делает только первый шаг—остальное судьба! И не потому ли, что он жадно ищет, жадно впитывает и красивое, и уродливое?.. А среда, обстоятельства, принуждение? Мудр или глуп человек, «шагающий наперекор» судьбе?

Такие мысли приходят спустя много лет, когда делаешь оценку пройденного, долгого, похожего на лабиринт, жизненного пути...

Сталкиваться с непонятным, непостижимым, даже чудесным, довелось не только мне, последнему в роду, но и далекому моему предку, который, «вышед из немца, муж честна ратна», служил царю Алексею Михайловичу; и прадеду Матвею Павловичу Чеботаеву, начинавшему беднеть рязанскому помещику, получившему в дар от императрицы Елизаветы Петровны 5000 десятин земли и 350 душ крепостных в Новороссии, в 15 верстах от г. Александрии («родины» первого в России гусарского полка «Гусары смерти»).

Так, наряду с переселением сербов, шла и русская колонизация. На реке Ингулец возникла деревня Бандуровка.

Мой дед был женат на дочери соседа по имению Фальц-Фейна Елизавете. У них родились три дочери и сын: Мария, Анна, Лариса, Дмитрий. Мария и Анна вышли замуж за гвардейских офицеров — Крамерова и Бонафеде. Первый получил в приданое 500 десятин земли — и от Бандуровки отделился хутор, ставший потом деревней Крамеровкой. Бонафеде свои 500 десятин продал и купил роскошную виллу в Алупке.

Лариса увлеклась политикой, стала эсеркой, пыталась совершить на кого-то покушение, отсидела в тюрьме, раздала свои 500 десятин крестьянам и поселилась в Одессе. И когда государь император отправлялся через Одессу на отдых в Ливадию, ее, на всякий случай, «изолировали». И все-таки одно покушение, хоть и неудачное, она организовала: стреляла в мою мать. Вечером мать подошла к окну закрыть ставни—раздался выстрел, пуля попала в грудь, вернее, в висевший на груди медальон... Причина этого поступка навсегда похоронена с другими тайнами рода... Знаю только, что отец называл Ларису «бешеной крысой».

В начале века наши предки были чудаками, порой людьми «не от мира сего». Они чаще прислушивались к велениям совести, а не к эгоистическим желаниям, старались влиться в гармонию великого духа вселенной... старались!

Увы, далеко не всегда это получалось; они были честными и думали, что все люди такие же... Их обманывали... В этом мы убедились в 1918 году, с приходом большевиков...

Мой отец Дмитрий Федорович слыл оригиналом среди помещиков Александрийского уезда, тем не менее был уважаем и не раз избирался предводителем уездного дворянства. Звали его «ходячая энциклопедия». Это было почетно, если учесть, что уезд славился громкими фамилиями: Орлан, Протопоповы, Винберги, Фалыд-Фейны, Хорваты — генералы, министры, приближенные ко двору, предприниматели (Хорват строил Дальневосточную железную дорогу).

Отец мой родился в 1868 году. Окончив «курс наук», отправился, по установленной в ту пору традиции, «поглядеть мир», но, в отличие от многих дворянских сынков, не ограничился веселым времяпрепровождением в борделях Парижа или фешенебельных курортах, а жадно познавал мир...

Десять лет!

Такой страстью, как известно, заражены были когда-то древние философы. Моисей недаром заставил сорок лет блуждать свой народ! Болеют этим многие писатели; с двумя-тремя мне посчастливилось даже близко сойтись: мой добрый учитель Евгений Германович Лундберг в молодости исходил пешком всю Европу. Довелось даже прочесть в старой киевской газете о том, как молодой писатель-анахорет, блуждая в лесах Сербии, был заеден волками.

Но Лундберг прожил долго — в 1922 году он привез из Берлина «графа» Алексея Толстого (который потом перестал с ним здороваться). При Сталине и Берии, благодаря «доброму» врачу-психиатру, до самой их кончины числился на учете в «дурдоме» — слишком много знал!..

Таким же неутомимым путешественником был председатель Пенклуба Эстонии, впоследствии народный поэт, Иоганес Семпер. Не менее интересен был путешественник по морям народный писатель Латвии Вилис Лацис... или мой друг Сергей Смирнов... У каждого своя судьба!..

Весьма любопытен неоспоримый факт: некоторые, даже самые талантливые писатели, лишенные в сталинские времена возможности познавать мир, обычно пили горькую... и когда приоткрылся железный занавес при Хрущеве и можно было путешествовать, — таким, как Максим Рыльский или Семен Скляренко, — они все реже брались за рюмку...

В людях заложена потребность с пра-пра-древних времен кочевать, вбирать красоту и уродство мира, его добро и зло, правду и ложь.

Помню, с какой жадностью мальчиком я перелистывал альбомы, грудой наваленные рядом с французскими, немецкими, итальянскими газетами, журналами и книгами в бумажных переплетах, в большом светлом помещении, которое находилось рядом со службами и почему-то называлось кладовой. Я внимательно разглядывал мастерски сделанные фотографии высоких снежных гор Гималаев или Альп, долин широких рек, низвергающихся водопадов, тропиков и голых пустынь Африки, льдов Севера или цветущих садов Андалузии... Или изучал галерею людей пяти континентов: белых, черных, желтых, красных... Фото запечатлели скуластое лицо самоеда и овальное красивое испанки, страшного обезьяноподобного зулуса или волоокую красавицу-марокканку, толстого баварца и поджарого француза... Глядя на все это, меня неудержимо тянуло в мир...

Была ли это присущая всем «тяга к перемене мест» или наследство отца, хранящееся в «запасных» клетках мозга? Кто знает?

Мои путешествия связаны с велением судьбы: сначала болезнь отца заставила переехать все наше семейство в 1912 году в Ялту и поселиться со слугами на даче Эрлангера (ныне Дом творчества писателей), потом переехать по соседству на Княжескую улицу в дом Кочубеев. Там 30 апреля 1914 года скончался мой отец.

Набальзамированный и запаянный в металлический гроб, он был перевезен в Бандуровку и похоронен на родовом кладбище недалеко от церкви. Через шесть лет шайка преступников ночью раскопала его могилу, вскрыла гроб, ища драгоценности, но, увидев сохранившийся труп, разбежалась... В двадцатых годах церковь сгорела.

За это время я не раз побывал в Севастополе, Алупке, Никитском саду, даже ухитрился подняться на Ай-Петри, Медведь-гору...

Ялта — в то время курорт мирового класса — зеленая красавица, с ее богатыми особняками, роскошными парками, набережной, сверкающей витринами магазинов, увитыми виноградной лозой балконами, колоритными татарскими домами и красивым местным населением...

Ялта, куда стекался цвет русской интеллигенции—JI.H. Толстой, А.П. Чехов, Федор Шаляпин, Соболев, Серов, Айвазовский, Чайковский...

Ялта — курорт, где по соседству неизменно жили русские императоры. У меня до сих пор стоит перед глазами прибытие Черноморской эскадры, сопровождавшей царскую яхту «Штандарт» до самого порта. По трапу сходят Николай II, Александра Федоровна, цесаревич Алексей, цесаревны Ольга, Мария, Анастасия...

А вечером на набережную сходятся жители немноголюдной Ялты полюбоваться необычным фейерверком!..

После смерти отца, согласно закону, имение перешло ко мне. Моими опекунами стали мать и александрийский помещик, художник Дейнека. Старший, сводный брат получил какую-то долю наследства, а мать — пятую часть имущества. И, таким образом, до моего совершеннолетия никто не мог, даже для моего блага, скажем, продать, заложить имение...