Книга: Поединок спецслужб. Перезагрузка отменяется
Назад: ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ «ПОД КОЛПАКОМ» КОНТРРАЗВЕДКИ
Дальше: ПАРАДНЫЙ МУНДИР ПРЕДАТЕЛЯ

ПОЛКОВНИК АБЕЛЬ. ИНТЕЛЛЕКТ, БЛИЗКИЙ К ГЕНИАЛЬНОСТИ

Анекдот в тему
Генерал советской разведки инструктирует разведчика-нелегала, выезжающего в длительную загранкомандировку:
—Ваша легенда работы в США состоит в следующем: вы богатый бизнесмен, у вас вилла на побережье и вы ведете шикарный образ жизни. Каждую неделю вы устраиваете роскошный ужин, куда приглашаете VIP-персон, заводите связи с высокопоставленными политиками, дипломатами, учеными, военными, получаете от них важную секретную информацию и направляете ее в Центр. Понятно?
— Так точно, товарищ генерал.
— А теперь идите в бухгалтерию и получите командировочные из расчета 20 тысяч долларов в неделю.
— Уже там был, товарищ генерал, — отрапортовал будущий нелегал. — Но в кассе сказали, что валюты нет и не будет до конца года...
— Ну что ж... — задумчиво произнес генерал, и в его по-человечьи умных глазах сверкнула новая мысль.—Тогда срочно меняем легенду. Итак, вы нищий, живете на помойке в Гарлеме, ночуете под мостом...
Однажды, где-то в середине шестидесятых годов прошлого века, в буфете штаб-квартиры Первого главного управления КГБ СССР на Лубянке к изрядной очереди за сосисками подошел высокий, худощавый и лысоватый мужчина пенсионного возраста с небольшими усиками, в очках и сеткой-авоськой в руках. С легким акцентом он спросил, кто будет крайним, и встал в хвосте, терпеливо ожидая, когда подойдет его черед делать покупки. Кое-кто из находившихся тут же старших офицеров разведки, не скрывая восхищения, украдкой шепнул своим молодым сослуживцам, указывая взглядом на посетителя буфета: «Смотри-смотри. Это Абель!»
А он, получив свой килограмм сосисок (тогда, в годы повального дефицита, даже в разведке в одни руки больше не давали), пожелал буфетчице всего доброго и ушел.
Вскоре, когда в 1968 году на киноэкраны СССР вышел один из лучших фильмов о нелегальной работе советских разведчиков «Мертвый сезон» с Донатасом Банионисом и Роланом Быковым в главных ролях, вся страна узнала имя, точнее — один из псевдонимов легендарного разведчика-нелегала — Рудольф Иванович Абель. Его небольшое выступление отсняли, изрядно загримировав разведчика (одна накладка на лысину чего стоила) и вмонтировали этот сюжет в начало фильма. И настоящее имя героя не стали озвучивать. В титрах так и остался псевдоним, который самому разведчику не очень нравился, но под которым он вошел во всемирную историю спецслужб как один из самых лучших нелегалов XX века.
11 июля 2003 года сотрудники Службы внешней разведки России отмечали вековой юбилей со дня рождения этого разведчика. Были цветы на его могиле на Донском кладбище Москвы, торжественная встреча ветеранов в Музее СВР и другие присущие юбилею мероприятия. А накануне в здании Пресс-бюро внешней разведки мы долго разговаривали с генерал-лейтенантом Вадимом Кирпиченко, который несколько лет возглавлял нелегальную разведку Первого главного управления КГБ СССР, знал Абеля и вел активную работу в архивах этого ведомства но поиску документов, связанных с деятельностью нелегала. В общем-то, говорил Вадим Алексеевич, а я лишь внимательно слушал, записывал, да иногда задавал интересующие меня вопросы.
Тогда, во время встречи, даже и в голову не могло прийти, что через два с половиной года не станет генерала Кирпиченко (он умер в начале декабря 2005 года), в марте 2007 года уйдет из жизни единственная дочь легендарного разведчика-нелегала Эвелина Вильямовна Фишер, и сегодня практически по пальцам одной руки можно сосчитать людей, которые бы лично знали Рудольфа Ивановича или работали вместе с ним. Разведчики-нелегалы супруги Вартанян, Блейк — они познакомились с Абелем уже в Москве, бывший руководитель (с 1979-го по август 1991-го) Управления «С» КГБ СССР (нелегальная разведка) Юрий Иванович Дроздов, приемная дочь разведчика, ну еще пара-тройка ветеранов СВР — вот, пожалуй, и все...
Наверное, о полковнике Абеле, а его настоящее имя Вильям Генрихович Фишер, написано гораздо больше, чем о других разведчиках-нелегалах. Но те новые и доселе не известные факты, о которых рассказал мне генерал Вадим Алексеевич Кирпиченко, без всякой натяжки можно назвать сенсационными. И это тем более интересно, что разведка крайне редко открывает свои тайны. Потом были встречи с другими людьми, работа с архивными документами и материалами, газетные и журнальные публикации. Постепенно вырисовывалась необыкновенно интересная история жизни разведчика-нелегала. Появлялись новые детали, о которых хотелось рассказать.
Конечно, тот долгий разговор с Вадимом Алексеевичем Кирпиченко не мог охватить все эпизоды жизни разведчика Абеля-Фишера. Вот и подумалось, а почему бы не написать о ставших известными мне фактах биографии полковника Абеля, а наиболее важные детали уточнить, проверить, подтвердить или, может быть, даже опровергнуть материалами того давнего интервью бывшего руководителя нелегальной разведки...

БУДУЩЕГО НЕЛЕГАЛА НАЗВАЛИ В ЧЕСТЬ ШЕКСПИРА

Генеалогическое древо рода Фишеров своими корнями уходит в германские земли. Но сам Вильям Генрихович родился в Англии (в те годы уже одну эту новость из биографии Абеля можно было считать сенсацией), хотя родиной считал Советский Союз.
Семейное предание хранило историю о том, как в незапамятные времена приехала в Россию семья Фишеров, выписанная из Германии князем Александром Куракиным.
Осели немцы в Ярославской губернии, а в конце XIX века один из потомков семьи — шестнадцатилетний Генрих Фишер приехал в Петербург. Работая токарем на заводе, включился в революционную деятельность, вступил в «Союз борьбы за освобождение рабочего класса», познакомился с Глебом Максимилиановичем Кржижановским и даже Владимиром Ильичом Ульяновым-Лениным. Через несколько лет за революционную деятельность его выслали в Саратов, где он по взаимному чувству и общим революционным идеалам женился на русской барышне — восемнадцатилетней Любови Васильевне. В 1901 году семью высылают из России, и она оседает в Ньюкасл-на-Тайне — индустриальном городе на северо-восточном побережье Великобритании. Там 11 июля 1903 года в семье рождается второй ребенок, которого назвали Вильямом.
В детстве Вилли был упрямым и молчаливым. Видимо, сказалось первое жизненное потрясение, которое в детстве переживается особенно остро, — гибель старшего брата. Мальчик утонул на глазах у Вилли, который не смог помочь ему выбраться на берег. Судя по всему, семейная трагедия оставила тяжелые воспоминания и не лучшим образом отразились на дальнейших взаимоотношениях родителей и сына. Мальчик замкнулся, ушел в себя. Второй стороной одиночества стало увлечение книгами. Он много читал, хорошо рисовал, играл на пианино, мандолине, гитаре, любил математику, физику, астрономию, историю.
В 15 лет после окончания школы он работает учеником чертежника на судоверфи, а через год успешно сдает вступительные экзамены в Лондонский университет. Однако долго учиться ему не пришлось. После бурных петроградских событий октября 1917 года родители решили вернуться в Россию и с 1920 года поселились в Москве.
Прекрасно зная русский, немецкий и английский, Вилли работает переводчиком в Исполкоме Коминтерна, затем поступает на индийский факультет Института востоковедения. В 1925 году, после окончания первого курса, его призывают в РККА — Рабоче-крестьянскую Красную армию, где он служит в Первом радиотелеграфном полку Московского военного округа. Здесь он увлекся радиоделом и получил специальность радиста, которая стала определяющей на всю оставшуюся жизнь. После армии он работает радиотехником в научно-испытательном институте ВВС РККА, женится на студентке Московской консерватории Елене Лебедевой, а вскоре его призывают на службу в Иностранный отдел ОГПУ.
—Почему своему ребенку родители дали такое странное—пи русское, пи немецкое — имя? — спрашиваю я у своего собеседника Вадима Кирпиченко.
— Поскольку он родился в Великобритании, то по обоюдному согласию отца и матери его назвали Вильямом в честь гениального английского драматурга Шекспира.
—Родители Вильяма Генриховича не были связаны с ВЧК или ОГПУ?
—Таких сведений в наших архивах не найдено, да и вряд ли такое могло быть. В те годы только происходило становление разведки. Просто его родители были революционерами и патриотами своей страны, поэтому и вернулись из эмиграции. И сына своего воспитывали в духе любви к России. Поэтому Вильям хоть и родился в Англии, своей родиной всегда считал Советский Союз.
—А в годы сталинских репрессий никто из них не пострадал, как многие старые большевики, к тому же этнические немцы?
— К счастью, жернова политического террора не задели семью Фишеров.

ПЕРВЫЕ КОМАНДИРОВКИ ЗА КОРДОН

Около четырех лет Вильям Фишер проработал в Центральном аппарате разведки, занимался обеспечением радиосвязью зарубежных резидентур. В 1931 году ему предложили выехать в первую загранкомандировку. Конечная цель — Англия. Промежуточный этап — Скандинавский полуостров. Впрочем, не совсем так. Действительно первой была его поездка в Китай, состоявшаяся несколько месяцев назад. Но это был кратковременный выезд для ознакомления молодого разведчика с условиями совершенно незнакомой страны.
Безусловно, определяющую роль в выборе кандидата для работы в Соединенном Королевстве и Скандинавских странах сыграли его знание английского языка и профессия радиотехника. Первая задача — установить радиосвязь Центра с резидентурой в Скандинавии, а также подбор, вербовка и получение разведывательной информации политического и военно-технического характера. Фишер успешно справляется с заданием Центра, и в 1934 году семья возвращается в СССР, чтобы через несколько месяцев опять уехать за границу — в хорошо знакомую с детства Англию.
Легализация на островах проходит успешно, налаживаются контакты, отрабатываются способы связи, начинается активная оперативная работа. И вдруг из Великобритании Фишера неожиданно отзывают. Досрочно...
А случилось вот что.
В июле 1938 года из Барселоны непонятным образом и неизвестно куда исчез крупный советский разведчик, создатель красных разведрезидентур в Германии, Франции, Англии, Испании Александр Михайлович Орлов (Лейба Лазаревич Фельдбин), который в кадрах ОГПУ—НКВД проходил как Лев Никольский, за границей работал под псевдонимом Швед. Ходили слухи, что этому орденоносцу, майору госбезопасности (по нынешнему статусу — генерал-майор) псевдоним «Орлов» присвоил лично товарищ Сталин. Это Орлов подобрал основу будущей «кембриджской пятерки» — Кима Филби, Дональда Маклейна, Гая Бёрджесса, а будучи начальником аппарата НКВД в Испании во время франкистского мятежа и гражданской войны, организовал доставку в СССР испанского золота (более подробно читайте об этом в очерке «Разведчик на все времена». —Авт.) Четверть века руководство органов госбезопасности Советского Союза считало его изменником и предателем. Но те, кто хорошо знал ту эпоху и лично Александра Орлова, предпочитали называть его иначе — невозвращенцем. И на то были веские основания. Реабилитировали Орлова только в 1964 году.
Но в 1938 году на Лубянке об этом ничего не знали и спешно возвращали в СССР всех сотрудников европейских загранрезидентур, которых знал и мог выдать Орлов. В числе этих людей оказался и Вильям Фишер.
После возвращения из Англии он получает звание лейтенант госбезопасности, что соответствовало армейскому майору. Фишеры живут спокойной московской жизнью, если можно назвать спокойными вторую половину тридцатых годов. Но вдруг, без объяснения причин, в последний день 1938 года Вильяма Генриховича увольняют из разведки. Для него это страшный и неожиданный удар. Почему? За что? В связи с чем? Что будет дальше? Неужели вслед за увольнением последует арест? Но за что?
Он ищет новую работу, устраивается во Всесоюзную торговую палату, затем на авиационный завод, где и работает до начала войны.
— Вадим Алексеевич, я знаю, что сотрудники разведки, а уж нелегальной особенно, не любят рассказывать о каналах вывода своих людей за границу. И тем не менее, как выехал Абель в свою первую зарубежную командировку?
— Был придуман простой, но необычный для разведки план. Фишер должен был выехать из СССР... совершенно официально, под своим настоящим именем и с разрешения английского посольства. Легенда состояла в том, что он отбывал в Англию, но не как гражданин нашей страны, а как уроженец островов и подданный Ее Величества. По пути на родину он должен остановиться в одной из Скандинавских стран, чтобы подзаработать денег.
— А как же семья?
— В свою первую командировку он выехал вместе с женой, недавно закончившей Московскую консерваторию.
— Это был брак по оперативному расчету? Еще одно непременное условие конспиративной деятельности?
— Нет, со своей будущей женой он познакомился еще до работы в разведке. А вот свадьба состоялась в том же 1927 году, когда его призвали на службу.
—И чем они занимались в Скандинавии? Какова была легенда пребывания в этих странах?
— Он снял небольшой дом в столичном пригороде и устроил в нем кустарную радиомастерскую. Жена преподавала балет в частной школе. Здесь же у них родилась дочь Эвелина. Специальность радиотехника обеспечила нашему разведчику широкий круг общения, возможность поездок по Скандинавским странам, но самое главное — была надежным прикрытием для создания и функционирования пункта радиосвязи между резидентурой и московским Центром. Конечно, занимался он и подбором агентуры из числа местного населения, сбором разведывательной информации военно-политического характера, изучал местную эмиграцию первой волны из СССР.
— В связи с чем Фишеру пришлось покинуть Скандинавский полуостров?
—Он выполнил свою задачу—обустроил и наладил работу пункта связи и даже подал заявление в официальные инстанции для поступления на государственную службу. Но местные власти отказали ему в дальнейшем пребывании на территории государства и предложили выехать после окончания срока визы. Так после четырехлетнего пребывания за границей семья вернулась в Москву.
— Затем была Великобритания. А с каким заданием он был туда направлен?
—Да, это была Англия. Туда, опять же вместе с семьей, он выехал примерно через год. Но здесь сложилась нестандартная ситуация. Согласно легенде, семья должна прибыть в Англию из Скандинавии. Но был огромный риск провала этой легенды из-за... их шестилетней дочери Эвелины. Набравшись московских впечатлений, она по детской наивности могла разболтать, где жила семья до Англии. Поэтому для психолого-географической «акклиматизации» ребенка и смены ее детских впечатлений пришлось пару месяцев прожить в одной из стран Западной Европы и только потом пересечь Ла-Манш. Уже в феврале 1936 года разведчик установил прочную двустороннюю радиосвязь английской резидентуры с Москвой, однако, по соображениям безопасности, его отозвали на Родину.
— Это правда, что Вильям Генрихович побывал и в Китае?
— Да, это была кратковременная ознакомительная поездка, так сказать, для «обкатки» разведчика в условиях другой страны.
—Но почему после очевидных успехов его уволили со службы?
— Внятных объяснений этому нет, во всяком случае, в архивных документах мы не нашли никаких однозначных причин. Зная общую политическую и оперативную ситуацию, можно строить лишь некоторые предположения. Тогда заканчивались годы ежовщины и начиналось время Берии. Около 20-и тысяч сотрудников госбезопасности вообще были расстреляны. Так что Абелю с его немецкой фамилией и рождением в Англии еще повезло. С такой биографией его могли и в лагерную пыль стереть...
— Побег Орлова не был одной из причин отзыва?
— И это тоже...

ФАШИСТСКИЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ КРЕСТ СОВЕТСКОМУ РАЗВЕДЧИКУ

Конечно, в годы войны с фашизмом руководство разведки не могло не вспомнить об офицере запаса, прекрасном радиоинженере, знатоке трех европейских языков, да еще и этническом немце, Вильяме Фишере, и в сентябре 1941 года его возвращают на службу в НКВД. Он работает в 4-м (разведывательно-диверсионном) управлении НКГБ у Павла Анатольевича Судоплатова и занимается обеспечением устойчивой радиосвязи наших партизанских групп, действующих в тылу врага и даже на территории оккупированных европейских государств.
Со слов дочери разведчика стало известно об активном участии Вильяма Фишера в проведении уникальной операции «Березино» и даже его заброске в немецкий тыл. Материалы этой уникальной операции были рассекречены не так давно. К сожалению, в архивах Службы внешней разведки не были найдены документы, подтверждающие участие в ней Фишера. Но незадолго до своей смерти Абель рассказал эту историю своей биографии Эвелине.
Летом 1944 года советским органам госбезопасности удалось завербовать попавшего в плен бывшего командира полка немецкого подполковника Герхарда Шерхорна. С его помощью, а также во взаимодействии с другим перевербованными немецкими офицерами и радистами, легендировались активные боевые действия крупной, до двух с половиной тысяч человек группировки немецких войск, а также прибившихся к ним русских предателей и бывших полицаев в тылу Красной армии на территории Белоруссии.
В этой радиоигре Фишер отвечал за один из важнейших участков — радиосвязь между вымышленной фашистской группировкой и Берлином. Он активно работал с немецкими радистами, контролировал их деятельность, получал и анализировал поступающую из Берлина шифрованную радиоинформацию. Ведение подобных радиоигр в течение многих месяцев было вершиной контрразведывательного искусства. Достаточно сказать, что каждый немецкий радист имел несколько условных приемов, которые он должен был использовать во время сеанса радиосвязи с Берлином, если попадал в плен и был вынужден работать «под контролем противника». Нужно было своевременно разгадать и выявить все эти хитроумные уловки и полностью исключить возможность хотя бы разового их применения. А ведь в игре участвовали не один и не два немецких радиста, и велась она не две-три недели, а десять месяцев. Немцы тщательно изучали всю поступающую от «своих окруженцев» информацию. С целью проверки и перепроверки сведений засылали агентов и радистов как непосредственно в расположение лагеря, так и для изучения всей обстановки вокруг отряда со стороны. О борьбе солдат вермахта в тылу врага докладывалось лично Гитлеру и Гиммлеру.
—Вадим Алексеевич, когда закончилась операция «Березино», и каковы ее результаты?
— Последняя шифровка из Берлина пришла 4 мая 1945 года. Кто-то из еще оставшихся в живых германских руководителей благодарил офицеров и солдат за службу, сообщал, что больше не сможет оказывать помощь, и предлагал действовать самостоятельно. «С тяжелым сердцем мы вынуждены прекратить оказание вам помощи. На основании создавшегося положения мы не можем также больше поддерживать с вами радиосвязь. Что бы ни принесло нам будущее, наши мысли всегда будут с вами, кому в такой тяжелый момент приходится разочароваться в своих надеждах», — таков был текст последней радиограммы.
Всего за время операции немцы совершили 39 самолето-вылетов в советский тыл, забросили несколько десятков тонн оружия, боеприпасов, медикаментов, обмундирования и продовольствия, 1 777 ООО рублей советских денег, а также 22 разведчика и радиста с 13 радиостанциями. Все они были арестованы, многие перевербованы или использовались «втемную» и продолжали участвовать в игре, действуя под нашу диктовку. Со стороны чекистов в операции «Березино» участвовали 25 пленных немецких офицеров. Оперативная игра велась настолько филигранно, что командование вермахта и даже знаменитый Отто Скорцени поверили в реальное существование крупной немецкой группировки в тылу Красной армии на территории Минской области Белоруссии. Гитлер лично присвоил Шерхорну звание полковника, а нескольких солдат и офицеров, в том числе и Фишера, представил к Железному кресту.
По рассказам участников той операции, фашистские награды раздавал Георгий Иванович Мордвинов — один из руководителей легендированного отряда. Впрочем, сделал он это весьма своеобразно. Построив большую группу солдат и офицеров в две шеренги, чекист с самым серьезным видом рассказал о полученных от Гитлера наградах и, пожимая руки бойцам первой шеренги, вручил каждому немецкий крест. Но этим дело не кончилось. Он тут же отдал общую команду «Кругом!» и приказал прикрепить кресты к... штанам солдат второй шеренги, — на то самое место, что ниже спины. Под общий хохот команда тут же была выполнена. Вероятно, что среди тех «награжденных» бойцов был и Вильям Фишер.
И еще о наградах — советских. Руководители операции — Павел Анатольевич Судоплатов и Наум Исаакович Эйтингон — были удостоены орденов Суворова II степени. Таких наград чекисты никогда не получали, поскольку ими отмечались командиры корпусов, дивизий и бригад за организацию и успешное проведение боевых действий по разгрому крупных вражеских соединений.
— Где была семья разведчика в годы войны?
— Жена и дочь эвакуировались в Куйбышев, а Вильям Генрихович жил в Москве, в коммунальной квартирке дома, что в Троицком переулке. День Победы встретили в столице уже все вместе. За годы Великой Отечественной войны разведчик был награжден орденом Красной Звезды и тремя медалями.
— Сам он забрасывался в немецкий тыл?
— Есть некоторые моменты, косвенно свидетельствующие о том, что Фишер переправлялся за линию фронта под видом немецкого офицера. К сожалению, документальных подтверждений — где и когда это происходило, какое он выполнял задание — в архивах пока не найдено. Но медаль «Партизан Отечественной войны» I степени давали лишь тем, кто принимал непосредственное участие в партизанских действиях в тылу врага. А Вильям Фишер в годы войны был награжден этой медалью.

ПОД ПСЕВДОНИМОМ МАРК

После окончания Второй мировой войны военно-политические отношения между СССР и США резко обострились. Атомная бомбардировка японских городов Хиросимы и Нагасаки вселила в головы американских военных идеи вседозволенности и безнаказанности. Действительно, в тот период ни одна страна в мире не могла противопоставить Соединенным Штатам оружие, адекватное по своей разрушительной мощи атомной бомбе.
Впервые возможность атомных бомбардировок Советского Союза рассматривалась США еще в конце 1945 года. В документе «Стратегическая уязвимость России для ограниченной воздушной атаки» отмечалась возможность сбросить атомные бомбы на 20 густонаселенных и промышленно развитых городов СССР. Основные цели — Москва, Ленинград, Киев, Рига, Свердловск, Владивосток.
К 1948 году эти сумбурные планы стали приобретать характер глубоко продуманных военных разработок под кодовыми названиями «Чериотир» и «Флитвуд». В случае полномасштабной войны американское командование планировало уже в первый месяц боевых действий сбросить на 70 советских городов 133 атомные бомбы. Из 28 миллионов человек, населявших эти территории, пс менее 6,7 миллионов были обречены на страшную гибель в атомном смерче. Дезорганизацию, панику и развал с последующей капитуляцией СССР должны были обеспечить еще 200 атомных бомб, сброшенных в различные точки Советского Союза. Какая часть населения страны должна умереть от лучевой болезни в первые недели и месяцы после атомных бомбардировок —уже никто не считал. Готовясь к войне, американцы укрепляли и расширяли свою стратегическую авиацию, создавали вокруг СССР свои военные базы, совместно с союзными державами формировали военно-политические блоки. Одновременно велась массированная разведывательная деятельность против нашей страны. (Подробнее об американских планах атомных бомбардировок Советского Союза читайте в очерке «Атомный “Шторм” длиною в 32 года». —Авт.)
Перед советской разведкой встала задача не пропустить возможность подготовки к ядерному нападению на СССР со стороны США, выявлять планируемые американцами цели, добывать документацию по новым образцам ракетно-ядерного оружия. При этом наши нелегальные резидентуры в США рассматривались как наиболее стойкие разведывательные структуры не только в мирный период, но и на случай особых кризисных ситуаций и даже военных конфликтов.
В это время Вильям Фишер занимает должность заместителя начальника отдела Западных стран. Ему 43 года, и в этом, уже не молодом для сотрудника спецслужб возрасте, он подает руководству своего ведомства рапорт.
«Я, Фишер Вильям Генрихович, вполне осознавая важность для моей Родины—Союза ССР—нелегальной работы и отчетливо представляя себе все трудности и опасности этой работы, добровольно соглашаюсь стать в ряды нелегальных работников Министерства государственной безопасности СССР. ...Я обязуюсь строго соблюдать конспирацию, ни при каких обстоятельствах не раскрою врагам доверенных мне тайн и лучше приму смерть, чем предам интересы моей Родины».
Через два с половиной года, пройдя соответствующую подготовку, разведчик уезжает в США. Но чтобы легализоваться, он под именем литовского эмигранта Андрея Койтиса прибывает в Канаду и некоторое время живет в Монреале. У местных властей этот высокий худой литовец не вызвал никаких подозрений. К тому же канадцы с сочувствием относились к тем, кто перенес ужасы фашистской Германии и был вынужден спасаться от нацистов. И даже тот факт, что литовец Койтис попал в Германию по каналу репатриации, не вызвал никаких подозрений.
С 5 ноября 1948 года Вильям Генрихович начинает работу разведчика-нелегала в США. Через какое-то время в Нью-Йорке, на верхнем этаже дома из красного кирпича № 252, что на Фултон-стрит в Бруклине, поселился коренной житель этого города свободный художник и фотограф Эмиль Робер Голдфус, 1902 года рождения. А в документах Центра Вильям Фишер с тех пор проходит под псевдонимом Марк. Его жена и дочь на этот раз остались в Москве.
Работа в новой стране оказалась трудным испытанием. Аура всеобщей подозрительности и доносительства серьезно осложняла мероприятия но связи нелегала Марка с представителем Центра. В довершение ко всему у него закончились деньги, и он вынужден был влачить едва ли не нищенское существование. Дело дошло до того, что во время явки со своим связником из Москвы нелегал был вынужден попросить у него хотя бы несколько долларов, чтобы оплатить текущие расходы и купить что-нибудь поесть. Связник отдал ему всю имеющуюся наличность — что-то около ста долларов, и только во время следующей встречи передал нелегалу значительную сумму денег на оперативные и бытовые расходы.
Вскоре разведчик и сам научился зарабатывать деньги — чинил радиоаппаратуру, на заказ снимал, увеличивал и печатал фотографии. Небольшой доход давала и живопись. Уже через несколько лет на его банковском счете скопилась весьма приличная но тем временам сумма — 21 тысяча долларов, заработанных собственными руками.
— Вадим Алексеевич, чем Марк занимался в США, какие выполнял задания, с кем сотрудничал?
— В его задачу входили сбор информации по атомным объектам, подбор и вербовка лиц, способных получать информацию по этой проблеме, поиск и восстановление связи с агентурой военного периода. Агентами-связниками у него были легендарные разведчики—супруги Леонтина и Моррис Коэн, которые проработали с Марком до 1950 года. Позднее, когда над ними нависла угроза расшифровки, эту супружескую пару вывели из США в Москву по заранее подготовленному каналу. (Более подробно о работе супругов Коэн читайте в очерке «“Портлендское дело” бизнесмена Лонсдейла». —Авт.)
А Вильям Фишер продолжал работать, получая от своих источников и переправляя в Москву чрезвычайно важную информацию, в том числе и по американскому атомному проекту.
Наконец, 29 августа 1949 года в 7 часов утра на Семипалатинском полигоне состоялось испытание первой советской атомной бомбы — РДС-1. Она представляла собой авиационную атомную бомбу массой 4700 кг, диаметром 1500 мм и длиной 3300 мм. Так был положен конец американской атомной монополии. Лишь спустя пятьдесят три года после этого события главный конструктор РДС-1 академик Юлий Борисович Харитон признал, что первая советская атомная бомба была едва ли не точной копией американской. А если так, то становится очевидным, что материалы для создания этого оружия были представлены советской разведкой. И все же Берия до последней минуты боялся, что американцам удалось скрыть какой-нибудь важный технический секрет, который сорвет всю работу. Всего за 10 минут до испытательного взрыва он, явно нервничая, сказал Курчатову: «Да не получится у вас ни черта...»
Впрочем, нельзя умалять и успехов отечественной науки. Параллельно готовились еще четыре программы, значительная часть которых выполнялась по оригинальным разработкам советских ученых. Но их выполнение в силу объективных причин и новизны проекта откладывалась на более поздний срок. Лаврентий Берия, который лично курировал советский атомный проект и не только присутствовал на первом испытании в Семипалатинске, но и руководил им, не забыл о награждении основных участников создания РДС-1. С этим событием молва связывает необычную историю.
Когда Берию спросили о том, кому и какие награды давать за изобретение и успешное испытание первой советской атомной бомбы, он будто бы ответил: «Тех, кого нужно было расстрелять — дать Героя Соцтруда. Кого хотели осудить на двадцать пять лет — наградить орденом Ленина. Кто тянул на “пятнашку” — присвоить орден Красного Знамени. И так далее, по нисходящей...»
Конечно, это не более, чем легенда, исторический анекдот. Но, как говорят, в каждой сказке есть доля правды. В августе 1949 года, когда за работу по атомному проекту наградная волна докатилась до разведчиков, Вильям Фишер был удостоен ордена Красного Знамени. Значит, по логике всесильного Берии, когда-то разведчик вполне мог быть осужден на 15 лет... Вот только за что?
Однако с успешным испытанием в Семипалатинске работа по атомному проекту для разведчиков не закончилась. Ответной реакцией Пентагона на появление атомного оружия в СССР стали призывы к немедленному нанесению превентивного атомного удара по нашей стране. В США срочно разрабатывается план «Троян» по атомной бомбардировке 100 городов Советского Союза. Предполагалось сбросить на эти центры 300 атомных и десятки тысяч обычных бомб. Дата начала войны — 1 января 1953 года.
Нашей разведке предстояло выяснить эти планы, конкретные цели, время возможного удара, а также вероятность разработки американцами новых, еще более мощных видов вооружения. Ведь в 1952 году в США был произведен первый в мире термоядерный взрыв. Советский Союз подобное испытание осуществил только через год.
— Вадим Алексеевич, — я вновь обращаюсь к генералу Кирпиченко. — Художник-любитель — не слишком ли легковесная легенда прикрытия для Марка — разведчика-нелегала?
— Конечно, нет. Профессия свободного художника и фотографа позволяла ему легко передвигаться по стране, встречаться с огромным количеством самых разных людей. Он имел свою студию, где занимался увеличением репродукций с цветных диапозитивов. Позднее открыл ателье по производству цветных фотографий и занятий живописью. Это было очень удобно для подготовки микрофильмов с секретной информацией, хотя реального существенного финансового дохода такая оперативная «крыша» давала немного. Тем не менее он установил прекрасные взаимоотношения со всеми соседями и слыл добропорядочным американцем средней руки. Кстати, его студия в квартире № 505 недалеко от моста на Фултон-стрит находилась рядом с полицейским участком. А напротив—здание Бруклинского федерального суда. В этом была и своеобразная дерзость нашего разведчика, и, если хотите, тот самый оперативный кураж, без которого невозможна работа истинного профессионала.
— Входили ли в состав резидентуры Марка супруги Розенберг, казненные в США в 1953 году за ядерный шпионаж в пользу Советского Союза?
—Извините, такие вопросы разведка не комментирует. Могу лишь сказать, что сами Джулиус и Этель Розенберг категорически отвергали обвинения в связях с советской разведкой.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО И АРЕСТ

В конце 1952 года в помощь Марку под псевдонимом Вик был направлен кадровый сотрудник КГБ, радист нелегальной разведки, этнический финн, капитан, затем майор госбезопасности Рейно Хэйханен. В Нью-Йорк он приехал под именем Юджина Никола Маки—гражданина США, родившегося в Финляндии. Он плохо знал английский язык, водились за ним и другие грешки бытового плана. Его задача — помощь Марку в работе и, в частности, обеспечение двусторонней связи резидента с Москвой.
Поначалу все было неплохо, но через некоторое время Вик все чаще и чаще стал прикладываться к бутылке. Естественно, пагубное пристрастие не осталось тайной для Марка. Старая истина — разведка и пьянство несовместимы. Вик срывал встречи, забывал о своевременном проведении тайниковых операций, даже на явки с Марком иногда приходил пьяным. Уговоры и воспитательные беседы оказывали на Вика не очень большое влияние. Да и требования конспирации в условиях чужой враждебной страны не создавали условий для активных мер профилактического воздействия — в партком не вызовешь, строгий выговор не объявишь... Дело дошло до того, что Хэйханен растратил весьма приличную сумму — пять тысяч долларов, которые должен был передать одному из агентов советской разведки.
Куда более пагубные последствия имел и другой «прокол» Вика. В 1953 году он по пьянке потерял пятицентовую монету с выточенной внутри полостью для хранения секретных материалов. Все бы ничего, но тайник совершенно случайно нашел тринадцатилетний разносчик газет Джеймс Бозарт. Обрадованный пацан уже хотел было приобрести на эти пять центов какую-нибудь мелочь вроде жвачки, но вдруг... монета развалилась у него в руках и из нее выпал крошечный негатив микропленки. Добропорядочный американский мальчик тут же отнес ее в полицейский участок. Оттуда она попала в ФБР, где джимены (так в те годы американцы называли сотрудников Федерального бюро расследований) сначала онемели от неожиданности, а потом впали в тяжелый ступор. Ведь тайник, филигранно выточенный в монете, и его содержимое свидетельствовали о том, что в стране действует неизвестный шпион. И не дилетант, а супер-профессионал. И не одиночка-«крот», а, скорее всего, хорошо развитая и глубоко законспирированная агентурная сеть.
Суда по всему, Марк знал о потере тайника и был обязан исходить из худшего варианта—возможности его попадания в ФБР. Значит, работать следовало еще более осторожно и довести степень конспирации до наивысшей точки. Но как это сделать с помощником пьяницей? Да и сам разведчик-нелегал после семи лет беспрерывной работы в чужой стране был на грани физического и психическою истощения. В 1955 году Центр разрешил ему приехать в Москву на отдых и, может быть, уже не возвращаться в Америку. Марк вылетел в Западный Берлин, оттуда перебрался в Восточную зону, где встретился со своей женой. Вскоре они уже были в Москве. Конечно, Вильям Фишер доложил руководству о своем проблемном помощнике. Обсуждая вопрос о руководстве резидентурой, начальники нелегальной разведки пришли к выводу, что ее нельзя даже временно оставлять на Вика, передав ему адреса, пароли, явки. Значит, Марк должен вернуться в Америку.
Все хорошее заканчивается быстро, а приятный отдых—тем более. В конце 1955 года Марк снова появляется в Нью-Йорке, где продолжает нелегальную работу. Однако за те несколько месяцев, что его не было в США, работа резидентуры была практически парализована. Оставшийся «на хозяйстве» радист Вик продолжал пьянствовать, едва ли не полностью забросив свою работу.
В начале нового, 1956 года, Марк шлет в Центр недвусмысленную просьбу о замене связника. Центр решает откомандировать Хэйханена в Москву. Весной 1957 года его отзывают из Нью-Йорка в Советский Союз, чтобы отдохнуть после четырех лет «напряженной» работы. Он прилетает в Париж — транзитную точку канала вывода и... исчезает.
— Вадим Алексеевич, говорить о провалах всегда неприятно. И все же как произошло предательство Хэйханена, была ли в этом вина Марка — Вильяма Генриховича Фишера? Ведь предатель способен выдать не только разведчика, но и его резидентуру.
— Четыре года за границей, без семьи, друзей, в совершенно незнакомой, полной риска ситуации стали трудным испытанием для Вика. Он начал пить, завел себе подругу, ссоры с которой не давали покоя соседям. Однажды американцы даже вызвали полицию, чтобы утихомирить разбушевавшихся любовников. Потом были растраты в личных целях денег, которые выделялись на оперативные нужды, самоустранение от выполнения своих обязанностей. Все это привело к тому, что радиста отозвали из США, а нашему резиденту-нелегалу во время очередного сеанса радиосвязи 20 апреля дали команду прекратить контакты с Хэйханеном, сменить документы и место жительства. Так что никакой вины со стороны Марка не было. Инициируя замену связника, он поступил так, как и должен был поступить на его месте любой разведчик, тем более нелегал. И какой-либо информации в отношении резидентуры Хэйханен практически не имел. По жестким требованиям конспирации он располагал лишь теми минимальными сведениями, которые ему были необходимы для работы. Не то что подлинных установочных данных Фишера, его адреса в Нью-Йорке, находящейся на связи у резидента агентуры, радист-финн не знал даже имени, под которым наш нелегал жил в США. Лишь однажды Фишер встретился с Хэйханеном недалеко от своей студии, что и позволило предателю приблизительно выяснить район проживания нашего разведчика.
— Какова анатомия этого предательства?
— В конце апреля 1957 года Вика вызвали в Париж, чтобы провести с ним встречу и обсудить вариант конспиративного вывода в Москву. На теплоходе «Либерти» он прибыл во Францию, добрался до Парижа, где и встретился с представителем Центра, которому заявил, что все нормально, никаких сложностей в работе нет и оперативная обстановка не вызывает никаких опасений.
О том, что все тревоги и волнения позади, Центр радировал Марку 6 мая.
Однако на следующую явку с представителем московского Центра финн не явился. Не пришел он и на контрольную встречу в течение следующих 48 часов. Его розыски во французской столице оказались безрезультатны. Как выяснилось позднее, не желая возвращаться в Советский Союз, он пьянствовал и пытался замести следы, а через десять дней обратился в посольство США во Франции с надеждой, что его предательство будет хорошо оплачено, ему простят нелегальную работу против США, доставят в Нью-Йорк или Вашингтон и разрешат легально остаться в Америке на постоянное жительство.
Действительно, уже 11 мая 1957 года на военном самолете его доставили через океан в США. Во время допроса в ФБР он снова рассказал все, что знал. Так, мол, и так... Здесь, на восточном побережье, действует советский резидент в звании полковника. Проживает в Нью-Йорке, ориентировочно где-то в районе Фултон-стрит, под легендой свободного художника и фотографа.
— Но ведь по таким сведениям довольно трудно отыскать человека в огромном, многомиллионном городе? Ведь в те годы еще не было компьютерной системы учета граждан США.
— Для контрразведки — это дело техники и времени. Тем более, что предатель смог дать довольно точный словесный портрет своего руководителя. Шеф Федерального бюро расследований Эдгар Гувер поставил на ноги едва ли не всех своих подчиненных и осведомительскую сеть в Нью-Йорке. Опрашивая жителей района, агенты довольно быстро вышли на адрес: Фултон-стрит, дом № 252, пятый этаж, студия Эмиля Р. Голдфуса. Но там никого не оказалось. Агенты ФБР провели в студии негласный обыск и обнаружили некоторые улики, свидетельствующие о проведении хозяином квартиры разведывательной деятельности. Но джимены не смогли узнать главное — какие материалы, в каком количестве, а главное — о чем, отправлялись в Москву, кто их поставлял и насколько широки были возможности разведчика-нелегала по получению секретной информации. Тогда за домом установили скрытый контроль. Кругло суточный конспиративный наблюдательный пункт был расположен в номере на двенадцатом этаже гостиницы, которая находилась почти напротив студии. Одновременно человека но имени Эмиль Голдфус продолжали разыскивать по всей Америке.
— Где же в это время находился наш разведчик?
— К тому времени под псевдонимом Мартина Коллинза он уже больше двух недель жил в отеле города Дейтон-Бич, штат Флорида. Заплатив хозяину нью-йоркского дома 70 долларов за аренду своей студии на два месяца вперед, нелегал сменил документы и под новыми установочными данными уехал во Флориду.
Оценивая угрозу, нависшую над резидентом, в руководстве нелегальной разведки решили вывести Фишера из США в случае реальной опасности провала по заранее отработанному каналу через Мексику. К сожалению, Марку удалось принять только одну радиограмму из Центра с информацией о планируемой с ним встрече в Париже и дальнейшей переброске в Москву. Но оставалось еще одно тревожащее нашего нелегала обстоятельство. В тайниках его студии были спрятаны материалы, по которым американская контрразведка могла бы догадаться о реальном характере работы, которую вел художник, найти шифрблокноты, выяснить способы тайной связи. Остался в студии и необходимый для работы специальный радиоприемник повышенной мощности и приспособлением, нейтрализующим искусственные американские радиопомехи. Без такой техники было весьма затруднительно осуществлять постоянную и качественную связь с Центром. И Марк решил рискнуть—вернуться в Нью-Йорк. Но просто так зайти в свою квартиру было верхом глупости и безрассудства. Поэтому он выбирает следующий вариант действий.
11 мая 1957 года под именем Мартина Коллинза разведчик поселился в гостинице «Латам», расположенной по адресу 4, Ист, 28, Манхэттен. Здесь, по понедельникам и пятницам, за плотно закрытыми шторами и запертой на замок дверью, он пытался принимать радиограммы из Москвы. Но расположенный в километре от отеля мощный телевизионный передатчик создавал серьезные помехи.
Главной задачей оставалось скрытное проникновение в студию. Прогуливаясь недалеко от своего прежнего места жительства или отдыхая на скамье в парке напротив, он мог незаметно для окружающих наблюдать за своим домом-студией. Четырехнедельный контроль не выявил подозрительных обстоятельств, и поздно вечером 12 июня он тайком пробрался в свою квартиру.
— Но ведь это был явный риск?!
— Конечно, и Центр предупреждал его об этом. О своем решении посетить студию Марк известил Москву. В ответ была послана радиограмма, запрещающая ему такие опасные действия. К сожалению, из-за помех в эфире он не получил эту радиограмму. К тому же в борьбе мотивов чувство ответственности за судьбу своих агентов победило опасения за свое личное благополучие. Ведь обнаружив дополнительные улики, свидетельствующие о деятельности глубоко законспирированной агентурной сети, контрразведка США перевернула бы всю страну в поисках этих людей. А нелегал-разведчик не мог поставить под возможный удар сотрудников своей нелегальной резидентуры. Конечно, агентов можно было негласно вывести из США, но это означало потерять годами наработанные каналы доступа к важнейшей секретной информации. И неизвестно, сколько уйдет времени, прежде чем будет создана новая, эквивалентная по эффективности утраченной, нелегальная агентурно-разведывательная сеть.
Не встретив в студии никакой засады, а именно этого Марк опасался больше всего, он благополучно забрал радиоприемник и вернулся в гостиницу. Успех обрадовал, обнадежил и окрылил разведчика. Судя но всему, сотрудники ФБР даже не заметили его визига. За несколько дней наблюдения у них, возможно, притупилась бдительность и внимательность. В общем, прохлопали. Такое тоже бывает даже с лучшими спецслужбами мира.
Вечером 13 июня Марк вновь пришел в свое ателье, где в тайнике под лестницей были спрятаны адреса для связи с Центром, шифрованные записи, шифрблокноты и другие секретные документы. На ощупь он достал все материалы, но в темноте случайно уронил миниатюрный контейнер с микропленками писем от жены и дочери. Пошарив руками, он не смог его отыскать, и был вынужден всего на пару минут зажечь свет. Его-то и заметили агенты ФБР, следившие за домом из окна гостиничного номера. Кстати, надо сказать, что американцы проявили выдержку, не арестовав его тут же. Установив за ним наружное наблюдение, они «довели» его до отеля «Латам» и попутно сфотографировали нашего разведчика. Уже через несколько часов предатель Хэйханен опознал на предъявленной ему фотографии своего бывшего руководителя. Негласно выяснить имя и фамилию подозреваемого в шпионаже человека, а также номер его проживания в гостинице не составило для агентов ФБР никакого труда. Выяснилось, что с 11 мая 1957 года некто но имени Мартин Коллинз снимал в отеле «Латам» маленький (три на четыре метра) однокомнатный номер № 839 на восьмом этаже и каждую субботу регулярно платил по 29 долларов за неделю вперед. Хозяева были довольны своим постояльцем. Он никому не докучал своими просьбами, вел себя тихо и спокойно...
Еще через несколько дней — 20 июня — Марк, захватив с собой небольшой портфель, вышел в город. Попетляв некоторое время по улицам и, не выявив за собой слежки, он направился в Ван-Корфланд парк. Здесь, в безлюдном месте у каменной гряды, он изъял тайник — пакет, спрятанный под большим камнем. Положив пакет в портфель, он не торопясь вышел из парка и еще часа два гулял по городу, пытаясь выявить возможный «хвост».
Вернувшись в отель, Марк достал из тайника его содержимое, ознакомился с наиболее важной информацией и уничтожил некоторые предметы и документы. Та же участь постигла практически весь «шпионский набор», доставленный накануне из студии. Для себя он оставил тот минимум предметов, без которых не мог обойтись в своей оперативной работе—два подставных почтовых адреса в Москве для связи, условия встречи в Мехико на случай вынужденного отъезда, шифрблокнот, деньги — шесть тысяч долларов, карандаш, внутри которого хранились микропленки с письмами от жены и дочери. Оставил и неприметную с виду деревяшку, внутри которой находился запасной шифрблокнот.
Покончив с этим, Марк провел сеанс радиосвязи. Но из-за усталости, небывалого напряжения последних недель и летней духоты большого города он не стал полностью расшифровывать радиотелеграмму, отложив эту кропотливую работу на утро. Его сморил сон, и в три часа ночи он разделся догола и лег в постель. А на следующий день, 21 июня, в семь утра со словами: «Полковник, мы знаем, кто вы такой и чем занимаетесь» — к нему ворвались трое сотрудников ФБР. Рассчитывая, видимо, на неожиданность, они весьма напористо и агрессивно предлагали ему тут же сознаться в проведении разведывательной работы и пойти на сотрудничество со спецслужбами США. Ответом был категорический отказ.
—А как же радиошифровка из Москвы, шифрблокноты? Ведь все это находилось тут же, в маленьком гостиничном номере, и явно свидетельствовало о причастности Марка к разведывательной работе...
— Конечно, некоторые предметы и материалы попали в руки к американцам. Однако даже в этой критической ситуации Вильям Генрихович, благодаря своему хладнокровию, выдержке и находчивости, смог сделать главное — уничтожить радиограмму и шифрблокноты.
— Но как это можно сделать на виду у нескольких агентов ФБР, которые не спускали с него глаз?
—Судя по всему, американская контрразведка была сориентирована на относительно «мягкий» вариант ареста, предполагавший перевербовку и дальнейшее сотрудничество с нашим разведчиком в интересах США. Это позволило Абелю в процессе беседы, которая продолжалась достаточно долго, как бы машинально взять со стола несколько листов бумаги, среди которых была запись радиограммы, и... на глазах у сотрудников ФБР вытереть ими палитру и кисточки, запачканные масляной краской, а затем спустить ее в унитаз. То же самое он сделал и с шифр-блокнотом, который лежал в заднем кармане его брюк.
Естественно, опытный разведчик, Вильям Фишер сразу понял, что его предал Хэйханен, и, значит, у американцев могут быть кое-какие сведения о его разведывательной работе. Но игру в «несознанку» нужно было вести до конца. Поэтому он решил отвергать все предъявленные ему обвинения, утверждая, что арест и обвинение в шпионаже против США — это просто какое-то недоразумение.
Не добившись от него согласия на сотрудничество, агенты ФБР, согласно американским законам, передали нашего разведчика представителям службы иммиграции и натурализации. Предъявив ордер на арест, который был подписан начальником нью-йоркского отдела этой службы, чиновники стали проводить обыск.

ДЕЛО № 45094. США ПРОТИВ АБЕЛЯ

Уже в день ареста Марка отвезли в аэропорт, а оттуда самолетом доставили в город Макаллен, штат Техас, затем довезли до лагеря перебежчиков, где поместили в одиночную камеру номер пять. Кровать, стол, стул, унитаз, зарешеченное окно и... невыносимая жара.
Но странному стечению обстоятельств допросы начались 22 июня — не самый лучший день в истории СССР и каждого советского человека, тем более — участника Великой Отечественной войны. Двое сотрудников службы иммиграции и натурализации явно действовали под диктовку ФБР. Ясно было одно: перед ними — советский разведчик-нелегал. Но следователи пытались понять, кого, собственно говоря, они арестовали, выяснить не только легендированные но и настоящие установочные данные разведчика, узнать, как он попал в США и чем конкретно занимался, источник получения фальшивых документов на имя Коллинза и Голдфуса и многое-многое другое.
Но Макс отказывался давать какие-либо сведения о себе. «По уголовно-процессуальному кодексу США обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Поэтому я не буду давать показания и отвечать на вопросы», — заявил он представителям власти.
Главная задача, которую должен был решить Вильям Генрихович, состояла в том, как оповестить Центр о своем аресте и дать понять сослуживцам, что он никого не выдал и не работает на американцев. И сделать это нужно было как можно скорее. Решение пришло неожиданно, Он назвался Рудольфом Ивановичем Абелем—именем, которое стало для него последним псевдонимом уже до конца жизни.
Примерно через неделю после этого «признания» состоялись слушания по делу о нарушении Абелем правил въезда и проживания в США. Они длились недолго. После двух часов судебного заседания его признали виновным и вынесли решение о высылке из страны. Формально буква закона была соблюдена, и на этом служба иммиграции и натурализации посчитала свою функцию выполненной. За дело вновь принялись сотрудники ФБР.
Абеля продолжали пугать смертельным приговором и склонять к сотрудничеству с ФБР и ЦРУ. Особый интерес контрразведчики проявляли к его источникам оперативной информации. Кто они, где живут и работают, какими сведениями располагают и какую информацию успели передать в Москву?
Абель неизменно отвечал отказом. «И вы, и я профессионалы... Так зачем задавать липшие вопросы?..»—такова была его тактика. За стойкость и выдержку, гибкий и аналитический ум, разносторонние дарования и глубокие знания даже сотрудники американских спецслужб прониклись к нему уважением. Во время одного из допросов Абеля подвергли тестированию, чтобы проверить уровень его интеллекта. Результат привел в замешательство американских экспертов. «Коэффициент интеллекта близок к гениальности», — такова оценка специалистов, проводивших тестирование. И в объективности этих психологов сомневаться не приходится,—ведь к своему испытуемому они не питали особой симпатии. Скорее наоборот. Ведь перед ними был разведчик, более девяти лет нелегально работавший на враждебную державу.
Ничего не добившись от подследственного, в начале августа Марку предъявили выданный на основании постановления Большого жюри, заседавшего в Нью-Йорке, ордер на арест и перевели в тюрьму Эдинбурга. С этого момента арестованный попадал под юрисдикцию судебных властей, и сотрудники ФБР уже не могли вмешиваться в его дело. Было решено, что судебные слушания состоятся в Нью-Йорке. Разведчик против этого не возражал, и его доставили в местную тюрьму. Уже в аэропорту Нью-Йорка Абеля и сопровождавших его охранников окружила толпа репортеров. Но ни на один из своих вопросов журналисты не получили ответа. Тем не менее на следующий день едва ли не все газеты США поместили фотографию «русского шпиона» и пространные комментарии о его тайной деятельности в ущерб национальным интересам страша. Еще бы! Ведь нужно же было создать общественное мнение против коммунистической шпионской угрозы и тем самым вынудить суд принять максимально жесткое решение.
Вскоре состоялось первое судебное заседание, на котором решались процедурные вопросы. Абелю отказали в возможности освобождения под залог (иного и быть не могло) и предоставили право в течение недели найти защитника.
Вскоре все юридические формальности были завершены и начались слушания по делу № 45094 «США против Абеля». В результате подсудимого приговорили к 30 годам тюремного заключения. На момент вынесения приговора ему было 54 года, так что на свободу он мог выйти в возрасте 84-х лет, что в условиях американских тюрем и с учетом состояния здоровья разведчика было в принципе невозможно.
— Вадим Алексеевич, что было наиболее важным для арестованного разведчика-нелегала, только что пережившего провал?
— Прежде всего, он опасался, что с помощью радиста Хэйханена спецслужбы США могут начать оперативную игру от его имени с целью выявления членов нелегальной резидентуры, а также дезинформации Центра. Поэтому он должен был найти способ передать информацию о своем аресте и дать понять, что не пошел на оперативный контакт с американцами и не выдал никого из своей резидентуры.
— Как же это можно сделать в условиях тюрьмы, когда связи с внешним миром не только существенно ограничены, а их попросту нет? К тому же постоянные допросы, психологическое давление, попытки перевербовки и реальная угроза смерти на электрическом стуле?
— Вильям Генрихович избрал единственно возможную в сложившейся ситуации тактику и стратегию. Он категорически отказывался от обвинений в разведывательной деятельности. Хотя у американцев было несколько вещественных доказательств, полученных в ходе ареста, плюс показания предателя Вика. Но они не знали даже настоящего имени Фишера и могли лишь догадываться о той колоссальной разведывательной деятельности, которую он вел на территории США в пользу СССР. Поэтому Марк придумал и довел до следователей легенду о том, что он действительно выходец из России и в числе перемещенных лиц сразу после войны попал в Германию. Там в разрушенном бомбами доме богатого бюргера он нашел деньги—50 тысяч долларов—купил себе фальшивый паспорт на имя Каютиса и по этому документу в 1948 году через Канаду въехал в США. Ну а «настоящее» его имя — Рудольф Иванович Абель. Это «признание» он сделал 25 июня и просил разрешения направить письмо в советское посольство.
— Почему Вильям Генрихович Фишер выбрал именно это имя?
— Это был его приятель по работе в разведке еще в довоенные годы и в годы войны. Он знал, что имя этого разведчика известно в Центре. Присвоив его, Фишер рассчитывал таким опосредованным образом дать понять своему московскому руководству, что не выдал сотрудникам ФБР никого и ничего — даже своего подлинного имени, а самое главное — не пошел на сотрудничество с ФБР и ЦРУ.
— Извините, но я не могу понять, каков реальный механизм выполнения этой задумки Фишера?
— Все очень просто. О том, что с Марком что-то произошло, мы поняли практически сразу, — ведь от него перестала поступать информация. Затем пришло письмо в посольство СССР в Вашингтоне «от советского гражданина Р. Абеля», которое ему позволили написать и отправить только 10 июля. А когда в американской прессе появились публикации об «аресте русского шпиона Рудольфа Абеля», мы убедились, что речь идет именно о Марке, поскольку настоящий Абель умер в Москве за два года до этих событий. Эта же логика подсказала нам, что Вильям Генрихович не пошел на сотрудничество со спецслужбами — ни с ЦРУ, ни с ФБР. Более того, мы поняли перспективный замысел Марка и в дальнейшем использовали эти сведения в работе по его освобождению из американской тюрьмы.
— Расскажите подробнее, кто такой настоящий Абель, чьи установочные данные присвоил себе в качестве псевдонима наш разведчик?
— Настоящий, как вы говорите, Рудольф Иванович Абель по национальности латыш. Он родился в Риге и был на три года старше Вильяма Генриховича Фишера. Абель—участник Гражданской войны, отличился в боях с белогвардейцами. Во второй половине двадцатых годов его призвали в органы госбезопасности молодой Советской Республики, где он служил в иностранном отделе (разведка) ОГПУ. Как и Фишер, он увлекался радиоделом и с 1927 по 1929 год работал радистом в Китае. Возможно, что именно здесь состоялась первая встреча Абеля с Фишером, который в это время был направлен в Китай в краткосрочную командировку. Затем до середины тридцатых годов Абель работал в Маньчжурии под легендой русского эмигранта первой волны. После возвращения на родину его уволили из органов госбезопасности, однако в декабре 1941 года, как и Фишера, вновь вернули в разведку как опытного радиста. Вместе с Фишером он работал в 4-м (разведывательно-диверсионном) управлении НКГБ у Павла Анатольевича Судоплатова. Занимался подготовкой наших радистов, которые в составе разведывательно-диверсионных групп направлялись за линию фронта на оккупированную территорию. Во время войны Абель и Фишер часто встречались. После окончания Великой Отечественной войны настоящий Абель в звании подполковника был уволен в запас и умер в Москве в возрасте 55 лет.
— В чем перспективный замысел выбора именно такой легенды? И как Марк понял, что в Центре правильно интерпретировали его действия?
— Наш разведчик был прекрасным аналитиком-интеллектуалом и просчитал не только свои действия на сто ходов вперед, но и ответную реакцию как Москвы, так и Вашингтона. Такая легенда позволяла официально обратиться за защитой в посольство Советского Союза или Германской Демократической Республики, поскольку благодаря такому вымыслу арестант мог претендовать на советское или восточногерманское гражданство. Как и следовало ожидать, американцы направили письмо Абеля и запрос в посольство СССР, а оттуда информация попала в Москву и на Лубянку.
— И каким же был официальный ответ?
— Таким, каким и ожидал его наш разведчик: «Рудольф Абель посольству не известен и в числе советских граждан не числится». Таков уж закон жанра. Но для Абеля это была победа. Он понял, что его сигнал все-таки дошел до московского Центра и правильно интерпретирован руководством разведки.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ БЕЗ ПРАВА ПЕРЕПИСКИ

У арестованного советского разведчика не было возможности выбирать себе адвоката. К тому же па волне всеобщей антисоветской истерии, поднятой американской прессой, среди юристов было не много желающих защищать «коварного русского шпиона» на публичном процессе. Да и общественность страны, разогретая шпиономанией, жаждала крови и была настроена не на правовое, а на политическое решение суда. Поэтому смертный приговор ни у кого не вызывал сомнений.
Ассоциация адвокатов, которая определяла кандидатуру защитника, остановила свой выбор на совладельце адвокатской конторы, американском юристе ирландского происхождения командере (соответствует воинскому званию капитана 3-го ранга) морской разведки Джеймсе Доноване. Он был не только хорошим служителем Фемиды, но и разведчиком с большим стажем и опытом. В годы Второй мировой войны Донован работал советником руководителя Управления стратегических служб—американской разведки—предшественницы ЦРУ. А на Нюрнбергском процессе, где судили главных нацистских преступников, он был помощником Роберта Джексона — главного обвинителя со стороны США. Донован согласился защищать Абеля за 10 тысяч долларов — не самый маленький адвокатский гонорар в то время.
21 августа 1957 года (день в день ровно через два месяца после ареста разведчика) состоялось знакомство адвоката со своим подзащитным. Эта первая встреча произошла в арестантской комнате Бруклинского суда, который размещался в здании почтамта. «Он показался мне похожим на школьного учителя», — вспоминал позднее адвокат об этой встрече.
Вскоре Донован познакомил Абеля с двумя своими помощниками — молодыми юристами Арнольдом Фрейменом и Томасом Дебевойсом. Все вместе они ознакомились с обвинительным заключением, которое на двенадцати листах составили и подписали прокурор Бруклина и Лонг-Айленда Мур и помощник генпрокурора США Томпкинс. Согласно этому документу, Абеля обвиняли:
1. В заговоре с целью передачи Советскому Союзу секретной информации по атомной и военной тематике.
2. В заговоре в целях сбора такой информации.
3. В заговоре в целях пребывания на территории США в качестве агента иностранной державы без регистрации в государственном департаменте.
По первому пункту обвинения Абелю грозила смертная казнь, по второму пункту — десять лет, и по третьему — пять лет тюрьмы. В отличие от советского законодательства, где самый большой срок наказания покрывал все менее существенные, американская Фемида суммировала все сроки.
Тактику защиты Донован решил построить на уязвимых местах обвинения и фактах процессуальных нарушений в ходе ареста Абеля и следствия но его делу. В частности, разведчика арестовали на основании ордера, выданного службой иммиграции и натурализации. Но он действителен лишь по делам о нарушении правил въезда и проживания иностранцев и не распространяется на лиц, обвиняемых по другим уголовным преступлениям. Не было и ордера на обыск и изъятие имущества, а значит, эти действия проводились незаконно. Следовательно, никакие вещественные доказательства, изъятые при обыске в студии на Фултон-стрит и в гостинице «Латам» в рамках оперативного расследования, не могут фигурировать в уголовном процессе.
Также с согласия Абеля было решено нанять квалифицированного детектива для наведения справок о нынешней жизни предателя Хэйханена. Получение компрометирующих материалов могло пригодиться в суде для дискредитации предателя в глазах публики и присяжных как главного свидетеля обвинения.
14 октября 1957 года в старинном здании федерального суда Восточного округа Нью-Йорка, построенном еще в 1889 году, начались слушания по делу Рудольфа Абеля. В качестве председательствующего вел процесс федеральный окружной судья Мортимер Байерс. Юридической общественности страны он был известен как ультраконсерватор, который в свое время предложил ставить на руку всем иностранцам, постоянно проживающим в США и не желающим принимать американское гражданство, специальное клеймо.
Суду предстояло опросить и выслушать показания 69 свидетелей, в том числе 32 сотрудников ФБР. Однако обвинение подсудимого строилось исключительно на показаниях Хэйханена и тех вещественных доказательствах, которые были обнаружены в номере гостиницы «Латам», где арестовали разведчика, и найдены в его студии на Фултон-стрит.
Подсудимый, прекрасно разбиравшийся в законах американской юстиции, где каждое сказанное им слово могло быть обращено против него, выбрал тактику молчания. Он спокойно сидел за столом позади защиты и за все дни процесса не произнес и десятка слов. Пожалуй, самой длинной стала его фраза, сказанная в шутливой форме, в ответ на неосторожность кого-то из судейских, случайно уронившего на Абеля достаточно тяжелый вещдок. «Не убивайте меня раньше времени», — иронично произнес Абель. Шутка была по достоинству оценена и прессой, и всеми присутствующими на судебных слушаниях. Все остальное время разведчик с отрешенным и безучастным видом постороннего человека сидел на скамье подсудимых, и порою, казалось, даже не слушал ни судью, ни обвинителя, ни свидетеля, ни защитника. Но это была лишь маска. Внешнее безразличие скрывало напряженную работу ума. Он четко анализировал показания свидетелей и доводы обвинения, сопоставлял факты, находя в них противоречия и нестыковки. После окончания разбирательства дела по существу и перед началом прений сторон он передал Доновану несколько страничек рукописного текста «Заметок по делу Р.И. Абеля» со своими замечаниями, сделанными по ходу первых десяти дней судебного процесса. А все присутствующие в зале суда отмстили, что Абель в основном... рисовал. Карандашные наброски судьи Байерса, предателя Хэйханена, обвинителя, присяжных, судебных исполнителей... Но чаще всего это было изображение пожилого мужчины, одиноко сидящего на лавочке в парке.
Лишь однажды железная воля и выдержка изменили разведчику. Это произошло во время публичного чтения восьми писем его жены и дочери, которые были скопированы с микропленок и оглашены в ходе судебного заседания. Во время ареста разведчик успел выбросить их в мусорный бак, но сыщики из ФБР, изучившие едва ли не каждую щель в номере гостиницы «Латам», где жил Марк, нашли микропленку, исследовали ее содержание и приобщили к материалам дела в качестве вещественного доказательства преступной деятельности.
Когда судебный исполнитель монотонным голосом читал строки из письма дочери Абеля Эвелины, лицо подсудимого от волнения слегка порозовело, скулы дрогнули, а из глаз невольно потекли слезы, которые он туг же смахнул рукой, стараясь, чтобы никто не заметил его мимолетной слабости. В этот момент казалось, будто весь зал вспомнил старинную английскую поговорку о том, что «истинные джентльмены не читают чужих писем», и был против того, чтобы озвучивать эту переписку, которая носила глубоко личный характер и практически не имела отношения к уголовному делу о шпионаже. Именно эта ситуация вызвала у всех присутствующих в зале не только сочувствие, но и невольное уважите к этому уже немолодому, но такому сильному и мужественному человеку. В нем увидели не «злого и коварного красного шпиона», а верного мужа и любящего отца, которому уже не суждено ни разу в жизни увидеть свою семью.
«Как личность, Рудольфа просто нельзя было не любить»,—вспоминал Джеймс Донован в своей книге «Незнакомцы на мосту», которую он написал и издал после освобождения советского разведчика.
Удивительное дело, но вопреки всем ожиданиям, общественное мнение отвернулось от главного свидетеля Рейно Хэйханена, благодаря которому, собственно, был пойман и оказался на скамье подсудимых советский разведчик-нелегал. По мнению адвоката Донована, Хэйханен стал «самым жалким из свидетелей, который когда-либо выступал в суде». Вздох разочарования прокатился по залу, когда Хэйханен впервые занял свое место. Это был тучный, багроволицый и потный человек с зачесанными назад крашеными черными волосами. Он никак не походил на идейного борца с коммунизмом. Ему пришлось ответить на 220 вопросов, но его показания на плохом английском вызывали лишь раздражение слушателей. Он говорил, будто носки жевал. Вскоре и вся публика убедилась в том, что за сбивчивыми, путаными и бестолковыми объяснениями главного свидетеля просматривалось лишь одно желание—спасти свою собственную шкуру. От наметанного таза журналистов не ускользнули признаки алкоголика со стажем, бабника, труса и отщепенца. Для пуританской Америки этого было вполне достаточно, чтобы кардинально изменить о нем свое мнение и не выказывать ничего, кроме брезгливого презрения. Его терпели просто потому, что он был нужен на процессе как основной инструмент обвинения. Но ни в показаниях Хэйханена, ни в материалах дела, ни даже в речах обвинителя не было главного—доказательств и конкретных фактов, свидетельствующих о том, что в ущерб национальной безопасности США Рудольф Абель добывал и переправлял за границу государственные секреты, разглашение которых могло представлять угрозу для этой страны. Самое большее, что могли подтвердить показания главного свидетеля, так это третий пункт обвинения—незаконный въезд и пребывание Абеля на территории США.
Продолжая борьбу за смягчение приговора, адвокат Донован обращался к судьям и присяжным: «Возможно, в ближайшем будущем американец такого же ранга будет арестован в Советском Союзе. В таком случае может быть произведен обмен заключенными в интересах США». Старый разведчик, опытный юрист и просто мудрый человек Джеймс Бритт Донован словно в воду глядел...
25 октября, через месяц и один день после начала судебных слушаний, судья Байерс обратился с пафосной речью к присяжным. Благоговейно выслушав напутствие, они удалились на совещание, которое длилось три с половиной часа. Вернувшись в зал, присяжные по всем трем пунктам обвинения вынесли свой вердикт. Виновен!
В ответ Донован выступил с предложением отклонить этот вердикт, как противоречащий доказательствам. Но его протест был отклонен, а дата вынесения приговора назначена на 15 ноября. В эти дни пресса всего мира только и делала прогнозы в отношении судьбы советского разведчика-нелегала. Впрочем, предсказания сводились к одному: Абеля ожидала «зеленая миля» и казнь на электрическом ступе.
В 10.30 утра 15 ноября 1957 года началось последнее заседание суда. Слово взял адвокат Донован. В своем выступлении он доказывал, что интересы США и законы правосудия требуют исключения смертной казни в качестве меры наказания для его подзащитного.
На вопрос судьи Байерса, желает ли подсудимый сказать что-либо в свое оправдание, Абель спокойно ответил: «Нет, ваша честь. Мне нечего сказать».
Затем состоялось вынесение приговора, которое заняло не более четверти часа. Рудольф Абель приговаривался к тридцати годам тюремного заключения и штрафу в три тысячи долларов.
«Когда после оглашения приговора я пришел к Абелю в камеру, которая располагалась тут же, в подвале суда, — вспоминал адвокат Донован, — он спокойно сидел в деревянном кресле и курил сигарету. Глядя на него, можно было подумать, что у этого человека нет никаких забот. Такое самообладание профессионала показалось мне в ту минуту просто сверхъестественным».
В отведенный процессуальным кодексом срок Абель обжаловал жестокий приговор. Апелляционный суд рассмотрел документы лишь 11 июля 1958 года и оставил в силе решение суда первой инстанции. По просьбе своего подзащитного Донован обратился с ходатайством о передаче материалов дела в Верховный суд. 28 марта 1960 года пятью голосами против четырех (весьма показательное соотношение) высшая судебная инстанция США вынесла отрицательное решение.
Но, пожалуй, самым жестоким наказанием для Рудольфа Ивановича Абеля стало лишение его права переписки с семьей—той единственной ниточки, которая связывала разведчика с домом и родиной. Донован подал прошение о смягчении этого условия, и после долгих проволочек был получен положительный ответ. Увы, ненадолго. Через семь месяцев — 28 июня 1959 года — из Министерства юстиции США пришел однозначно жесткий и категоричный запрет.
«Министерство приняло решение принципиального характера: лишить Абеля привилегии вести переписку с кем-либо, в том числе с лицами, выступающими в качестве его жены и дочери. Это решение основано на убеждении в том, что предоставление Абелю — осужденному советскому шпиону — права переписки с людьми из стран советского блока не будет соответствовать нашим национальным интересам».
Во время суда и ожидания решения по апелляции Абель находился в камере Нью-Йоркской окружной тюрьмы на Уэст-стрит. Распорядок здесь был строгий. Подъем — в 6.30, завтрак — в 7.00, обед — в 11.30, ужин — в 17.00, отбой — в 22.00. Плюс к этому пять проверок в день. После окончания суда к Абелю «подселили» весьма буйного сокамерника—уголовника со стажем Винсепта Скуиллапта—самого известного в городе вымогателя и короля рэкета. Чтобы хоть как-то нейтрализовать дикий нрав бандита, разведчик... стал обучать его французскому языку и, к удовольствию самого Скуиллапта, буйный ученик без всяких учебников достиг неплохих результатов. А чтобы скоротать свое время, Абель занялся разработкой проекта по более эффективному использованию тюремных помещений. Представленные им в Управление тюрем чертежи и пояснительная записка вызвали одобрение, и лишь из-за отсутствия финансовых средств проект не был реализован.
24 мая 1958 года Абель подал прошение о своем желании начать отбывать срок. Дело в том, что в США время, проведенное в следственной тюрьме, не засчитывается в срок отбытия наказания. Уже на следующий день оп был отправлен из Нью-Йорка в Джорджию, и 27 мая за ним захлопнулись двери федеральной исправительной тюрьмы в Атланте.
«Почтовый ящик ПМБ, Атланта, 15, Джорджия, государственное дело. Заключенному 1—16 Рудольфу И. Абелю»—таким стал его почтовый адрес на ближайшие три десятка лет.
— Вадим Алексеевич, опять же по законам жанра разведывательного противодействия периода «холодной войны» нашего разведчика должны были посадить на электрический стул. Око—за око, зуб — за зуб. Почему этого не произошло? — интересуюсь я у генерала Кирпиченко.
—Первоначально Абеля и предполагали осудил» на смертную казнь, но его адвокат предпринял активные процессуальные меры. Сработал и личный авторитет Донована, и его прошлая работа в разведке. Чтобы исключить высшую меру наказания для своего подзащитного, он даже встречался с руководителем ЦРУ Алленом Даллесом. Бюрократическая переписка и процедура принятия решения тянулась довольно долго. Окончательное решение было принято только весной 1960 года. Американское правосудие смилостивилось и, если можно так выразиться, «смягчило» приговор, вместо смертной казни осудив Абеля на тридцать лет тюрьмы. Но для пожилого человека в конечном итоге это все равно означало неминуемую гибель в тюремных застенках. Причин, объясняющих этот шаг американской юстиции, несколько. Прежде всего, американцы так и не смогли выяснить, какой именно разведывательной деятельностью занимался Абель. Ведь на суде не было доказано ни одного факта (!), свидетельствующего о получении и передаче другому государству секретных сведений в ущерб национальной безопасности и стратегическим интересам США. А как американцам этого хотелось! Они полагали, что рано или поздно тюремная жизнь сломит Абеля и в надежде на сокращение срока он расскажет все.
Нельзя умалить и роль в отмене смертной казни адвоката Донована. Не могу сказать, что бывший американский разведчик встал на сторону Абеля. Просто он проникся уважением к своему коллеге по ремеслу и честно выполнил обязанности адвоката. Он показал на суде, что Абель работал в интересах своего государства и не был предателем. Говорил защитник и о возможности обмена подсудимого на сотрудников разведки США, которые могли быть арестованы в Советском Союзе. Как бы там ни было, но определенное положительное влияние на общественное мнение оказали и зачитанные в суде письма жены и дочери разведчика. Ну и, конечно, сам Вильям Генрихович, спокойное поведение которого в ходе судебных слушаний контрастировало с действиями Хэйханена. Отвечая на вопросы, Вик потел, краснел, а в итого ушел с низко опущенной головой, оставив о себе, сам того не желая, впечатление предателя, развратника, пьяницы и негодяя.
— Почему американцы, в своей стране, где властвует закон, допустили так много ошибок процессуального характера во время ареста и следствия но делу Абеля?
— Уже в день ареста Рудольфа Ивановича перед Минюстом США стояла непростая задача: арестовать разведчика и предать суду как уголовного преступника или задержать как иностранца, незаконно въехавшего и проживающего в США. Судя по всему, они рассчитывали склонить Абеля к сотрудничеству, то есть к предательству, и огласка дела, тем более судебная перспектива, им была не нужна. Поэтому они и пошли на второй вариант, чем лишили себя законного юридического права использовать добытые в ходе ареста и обыска разведчика предметы в качестве доказательств, поскольку изъяли их с нарушением закона. Рассмотрением этой коллизии суд занимался три дня. В итоге судья Байерс все же отклонил ходатайство защиты. Тем самым он противопоставил закону политические интересы и, по существу, ушел от решения вопроса о процессуальных нарушениях при изъятии вещественных доказательств.
— Где, в каких тюрьмах и в каких условиях отбывал наказание Фишер, вернее — Абель?
— Сначала он сидел в Нью-Йоркской окружной тюрьме, затем в федеральной исправительной тюрьме города Атланта, недолго в камере техасской тюрьмы и других застенках. Практически всегда его помещали в блок для особо опасных преступников рядом с отъявленными негодяями. Условия были тяжелыми, среди заключенных — отпетые уголовники с огромным тюремным стажем, в том числе такие «уникальные» личности преступного мира, как главари итальянской мафии Фрэнк Костелло, Вито Дженовезе. Был среди уголовников и Робинсон — первый в истории США преступник, осужденный за киднеппинг. Он похитил дочку известного богача и требовал выкуп за ее возвращение. Преступника дважды осуждали на смертную казнь и оба раза меняли этот приговор на пожизненное заключение.
Нашего разведчика помещали и в одиночку, и в двухместную камеру, и в блок на восемь человек, но он всегда умел находить для себя интересное занятие и ладил с соседями. Попав в тюрьму Атланты, он работал уборщиком помещений, при тюремной администрации, выдавал бумагу, анкеты и другие стандартные бланки. После карантина работал художником в тюремной школе прикладного искусства. Помогали коротать время запятая математикой, живописью и шелкографией. Кстати, его рождественские открытки, исполненные в этой технике, неизменно пользовались спросом среди заключенных. Хотя у Абеля была язва желудка, он ни разу не пожаловался па плохое содержание, по иногда отказывался от пищи, когда продукты были совсем уж негодными. Так прошло более четырех лет.

«РУССКУЮ АКУЛУ МЫ ПОМЕНЯЛИ НА АМЕРИКАНСКУЮ САРДИНКУ»

Реальный шанс обмена Абеля появился после 1 мая 1960 года, когда в небе Свердловска наши ракетчики сбили американский самолет-разведчик У-2, а его пилот Фрэнсис Гарри Пауэрс был захвачен советскими спецслужбами. Вскоре в Москве состоялся открытый суд, который в США произвел эффект разорвавшейся бомбы. Рядовые американцы не могли поверить в то, что их страна, оплот демократии, так беззастенчиво и нагло проводит шпионские акции по сбору секретной информации в других государствах. Да еще и делает это с ведома президента!!! (Подробнее об этом—в очерке «Смерть его, как у Кощея Бессмертного, была на конце иглы». —Авт.)
Об уничтожении самолета-разведчика Абель узнал 7 мая из газеты, которую ему кто-то подбросил в камеру тюрьмы Люисберга, штат Пенсильвания. Уже вскоре узник почувствовал, что в его жизни наступают некоторые перемены к лучшему. После того как Фрэнсису Пауэрсу — летчику сбитого самолета — разрешили переписку с семьей, был спят запрет и на получение почтовой корреспонденции для нашего разведчика. И хоть письма шли около месяца, для Абеля каждая весть от жены и дочери была настоящим праздником.
«Милая Елена,—писал он жене,—наконец-то мне представилась первая возможность написать тебе и нашей дочери Лидии (так дома звали дочь Эвелину. — Авт.). Я искрение верю, что ты получишь это письмо и ответишь мне... Я сижу в тюрьме, осужден па 30 лет за шпионаж, пока нахожусь в федеральной тюрьме в городе Атланта, штат Джорджия... Пожалуйста, не переживай слишком о том, что произошло, подумай лучше о себе и надейся на скорую встречу... Передай от меня привет всем нашим друзьям. Еще раз прошу подумать о своем здоровье. Остаюсь с любовью к Вам Ваш муж и отец Рудольф».
Сложившаяся ситуация была использована и советской стороной. Вскоре на имя адвоката Донована пришло письмо от жены Рудольфа Ивановича, в котором опа интересовалось возможностью получить для своего мужа помилование или по крайней мере смягчение наказания. Благодаря своим личным связям и высокому авторитету Донован сумел показать  письмо министру юстиции Роберту Кеннеди—младшему брату недавно избранного президента США Джона Кеннеди. Официальный ответ был категоричен—шансов на снижение срока осуждения нет. Однако на неофициальном уровне переписка продолжалась, поскольку советская сторона тоже предпринимала конкретные шаги к решению проблемы.
Вскоре в переписку с адвокатом вступил и двоюродный брат Абеля — мелкий служащий из ГДР Юрген Дривс. Вот когда еще раз сработала легенда, придуманная Вильямом Генриховичем Фишером в отношении его репатриации в Германию. Через свои оперативные возможности ЦРУ осуществило негласную проверку и убедилось: все верно, Юрген Дривс действительно проживает в Германской Демократической Республике и является родственником Абеля. И лишь совсем недавно выяснилось, что никакого Дривса не было и в помине. Просто его роль великолепно сыграл будущий руководитель нелегальной разведки КГБ СССР генерал Юрий Дроздов.
— Парадокс в том, что с Абелем я виделся всего два раза, — рассказывает Юрий Иванович. — Первый раз — в Германии, во время его обмена на Пауэрса, второй — через несколько лет, когда в конце шестидесятых годов я ненадолго вернулся из Китая, где находился в длительной служебной командировке. Тогда мы случайно столкнулись в нашей столовой на Лубянке. Абель узнал меня, подошел поздороваться и сказал, что пора бы нам встретиться и познакомиться поближе. К сожалению, в тот же день я возвращался в Пекин. Больше мы не виделись. А жаль... Но чтобы достоверно сыграть роль родственника, мне пришлось заочно хорошо изучить Рудольфа Ивановича. В своих письмах, которые направлялись на его имя в Америку, я, как мог, пытался подбодрить его и сообщал, что родственники предпринимают определенные шаги к его освобождению. Конечно, американцы читали эти письма, но ничего подозрительного в них не находили. А нам нужно было морально поддержать Абеля и, что называется, между строк, информировать его о состоянии дел но обмену. Уверен, он правильно интерпретировал все мои письма...
Около года тянулась эта «семейная» переписка. Наконец в декабре 1961 года Абеля вызвали к начальнику тюрьмы. Он показал заключенному конверт, на котором значилось: «Вскрыть в присутствии Рудольфа И. Абеля». В нем был другой конверт с пометкой: «После прочтения уничтожить». Это было послание от адвоката Донована, который сообщал своему подзащитному, что выезжает в Берлин, чтобы на неофициальном уровне вести переговоры о возможном обмене Абеля. В связи с этим он просил его известить жену и объяснить ей цель приезда американского юриста в ГДР.
В тот же день Рудольф Иванович подготовил письмо, которое в течение трех суток было передано его жене.
Потянулись долгие недели ожидания. Наконец вечером 6 февраля 1962 года в камеру вошел надзиратель и скомандовал: «Абель, на выход, с вещами».
В комнате дежурного начальник тюрьмы объявил заключенному, что сейчас ему выдадут новый костюм и повезут в Нью-Йорк. Уже в два часа ночи заключенный был в самолете, а в пять утра его зарегистрировали в тюрьме Нью-Йорка. На следующий день Абеля усадили в машину и под охраной повезли на какой-то военный аэродром.
Сохранились кадры американской кинохроники, запечатлевшие Рудольфа Ивановича Абеля в момент его выхода из тюрьмы. В его руках—сумка и небольшой портрет в рамке с изображением 35-го президента США Джона Фицджеральда Кеннеди, который Марк написал в тюрьме Атланты. Существует легенда, что этот портрет долгое время висел на стене Овального кабинета президента США в Белом доме.
Уже темнело, когда заключенный и сопровождающие его лица (сказать точнее — охрана) сели в четырехмоторный самолет. Абелю никто не говорил, куда и зачем они летят, но он сам сориентировался по ночному звездному небу и понял: самолет взял курс на Европу. Летели долго. Где-то остановились на дозаправку. Наконец ближе к вечеру 9 февраля приземлились в Западном Берлине в аэропорту Темпелгоф. Последние часы в качестве заключенного Абель провел в подвале здания оккупационных войск США. Его заперли в клетку, где он и просидел всю ночь под охраной двух солдат.
И вот наступил долгожданный день. Утром 10 февраля 1962 года на мосту «Альтглинике-брюкке», соединявшем Западную и Восточную Германию, состоялся акт обмена. Для нашего разведчика это был действительно «Мост свободы»
Вот как об этом вспоминал сам полковник Абель.
«В машине со мной сидели мои “телохранители” и еще один человек, прилетевший из США.
— Вы не опасаетесь, полковник, что вас сошлют в Сибирь, — спросил он.
Я рассмеялся.
— Подумайте, еще не поздно, — продолжал он.
Я улыбнулся опять и отвернулся.
Дорога шла под уклон, впереди были видны вода и большой железный мост. Недалеко от шлагбаума машина остановилась. Приехали!
Еще несколько минут ожидания. Мы вышли из машины, и тут обнаружилось, что вместо двух больших сумок с моими вещами взяли только одну. Вторая, с письмами и судебными делами, осталась у американцев. Я запротестовал. Мне обещали их передать.
Неторопливыми шагами мы прошли шлагбаум и приблизились к середине моста. Там уже стояли несколько человек. Я узнал Уилкинсона (бывший начальник тюрьмы в Атланте) и Донована. С другой стороны тоже стояли несколько человек. Одного я узнал — старый товарищ по работе. (Среди встречающих был и «двоюродный брат» Абеля — Юрген Дривс, он же Юрий Дроздов. —Авт.) Между двумя охранниками стоял Пауэрс.
Представитель СССР громко произнес по-русски и по-английски:
— Обмен.
Уилкинсон вынул из портфеля какой-то документ, подписал его и передал мне. Быстро прочел — бумага свидетельствовала о моем освобождении и была подписана президентом Джоном Ф. Кеннеди! Я пожал руку Уилкинсону, попрощался с Донованом и пошел к своим товарищам. Сели в машины и спустя некоторое время подъехали к небольшому дому, где меня ожидали жена и дочь.
Кончилась четырнадцатилетняя командировка!»
После возвращения в Москву Абель прошел курс восстановительной терапии под наблюдением врачей Центральной поликлиники, что расположена в Варсонофьевском переулке, и госпиталя КГБ СССР, отдохнул в санатории. Этого требовало состояние его здоровья. За время тюремного заключения он потерял более пяти килограммов веса, был истощен морально и физически, к тому же обострилась язва желудка, а также другие болезни, присущие его возрасту.
— Это быта специально разработанная для него лечебная методика, — рассказал мне начальник медслужбы ФСБ РФ генерал медицинской службы Алексей Ланин. — Кроме общеукрепляющих процедур специально для Рудольфа Ивановича была придумана уникальная система психофизиологической реабилитации. Помимо всего прочего, много внимания в ней отводилось, вы не поверите, шелкографии и решению математических задач. Он мог полностью отдаваться этой работе, забыв обо всем на свете. Так мои коллеги тех лет избавили его от посттюремного синдрома и практически полностью восстановили физическое и психическое здоровье этого удивительного человека.
—Что делалось разведкой для освобождения Фишера из тюрьмы? — поинтересовался я у генерала Вадима Кирпиченко.
— Хотя на официальном политическом уровне наша страна, как, впрочем, и любая другая в подобных ситуациях, хранила молчание, оперативные и дипломатические мероприятия по возвращению разведчика на родину стали готовиться уже с октября 1957 года, еще до вынесения судебною приговора. К этому была подключена семья Фишера, наши оперативные возможности, адвокаты-посредники из Берлина. Подыскивали мы и вариант обмена из числа арестованных в СССР американских разведчиков. Но в США считали Абеля очень крупной фигурой. Руководитель ЦРУ Аллен Даллес прямо заявил в беседе с Донованом: «Если бы у меня в Москве были три таких разведчика, как Абель, я бы знал о Советском Союзе все». Поэтому они не соглашались ни на какие уступки.
— Почему же они пошли на обмен с Пауэрсом?
— Дело американского летчика-шпиона приобрело широкую известность во всем мире, ведь его сбили за две недели до совещания на «высшем уровне» СССР, США, Англии и Франции. Понятно, что американцы в этой ситуации выглядели далеко не лучшим образом, тем более, что разведывательные полеты одобрил лично президент Эйзенхауэр. Встреча глав правительств четырех стран была сорвана. К тому же американцы боялись, что, находясь в СССР, Пауэрс может выступить с новыми разоблачениями. Стремясь замять политический скандал, они и пошли на обмен, хотя ФБР было против. Позднее один из крупных американских политиков сокрушался: «Мы обменяли русскую акулу на мелкую американскую сардину». И в этой оценке он был прав.
— Вадим Алексеевич, была ли реальная возможность какой-нибудь провокации со стороны американцев?
— Трудно ответить па этот вопрос. Скорее всего — нет. Уж очень высокие политические интересы с обеих сторон были поставлены на карту. И все-таки мы подстраховались. На всякий случай...
В группу сотрудников органов госбезопасности, участвующих в процессе обмена, был включен, если можно так выразиться, офицер-боевик. (В те годы в органах госбезопасности еще не было спецподразделений «Альфа» или «Вымпел». —Авт.) Он виртуозно стрелял из пистолетов с обеих рук. Его коронный номер — двойное попадание с двух выстрелов в подброшенную консервную банку па расстоянии в 10—15 метров. Причем стрелял он, не вытаскивая пистолет из кармана плаща. Обеспечивая безопасность Абеля, этот чекист все время обмена стоял, засунув руки в карманы своего пальто, сжимая взведенные пистолеты. К счастью, все обошлось без липшего шума.
—Через четыре года после суда Хэйханен погиб в автокатастрофе па Пенсильванском шоссе при невыясненных обстоятельствах. Несколько позже та же участь постигла и Пауэрса... Два факта из одной истории, — едва ли это можно назвать случайностью...
— Если вы намекаете на причастность к гибели этих людей органов госбезопасности нашей страны, то, уверяю вас, их смерть в схожих ситуациях—действительно трагическое совпадение. Кстати, предатель — летчик Беленко, угнавший в 70-х годах из СССР в Японию новейший МиГ, тоже погиб в автокатастрофе. И в этой ситуации тоже говорили о «длинных руках КГБ». Но, поверьте, ни одна разведка мира, если и проводит операции по физической ликвидации, старается не повторяться в подобных акциях. И уж тем более — не проводить их три раза подряд. Да и зачем уничтожать всех этих предателей? Большего ущерба, чем они нанесли, сделать было уже невозможно. А во-вторых, к тому времени в органах госбезопасности уже давно перестало существовать подразделение, которое занималось физическим устранением наиболее одиозных противников типа Степана Бандеры. Так что их фактическим убийцей стало пьянство и трагическое стечение обстоятельств. Все остальное — ерунда и досужие вымыслы.
—Вадим Алексеевич, существует мнение, что к вернувшимся на родину разведчикам-нелегалам их родное ведомство относится, как бы это помягче сказать, с некоторым недоверием. Им не дают высоких званий, должностей, ответственных участков работы. Так ли это?
— Это глубокое заблуждение. По чтобы понять это, нужно хорошо знать специфику работы разведчика-нелегала. Ведь он по определению не пишет бумаг, справок, отчетов, а работа любого руководителя разведки —это на 70 процентов канцелярская деятельность. Попробуйте представить на такой бюрократической должности бывшего нелегала. Не получится. Он сам сбежит от такой бумажной текучки и правильно сделает. Это были люди реальных дел, а не бюрократической бумажной волокиты.
И по поводу недоверия — тоже глупость. Возвратившись на родину, наши разведчики передают свой богатый опыт молодым сотрудникам, которым предстоит работать за границей. Но если бы не было доверия к вернувшимся из-за рубежа разведчикам, разве бы поручили им подготовку молодых кадров? Конечно, нет. А все наши ветераны — и Молодый, и Абель, и Филби, и супруги Вартанян и многие другие еще долгие года после возвращения из загранкомандировок работали с молодежью, которая затем выезжала в зарубежные поездки и успешно справлялась со своими обязанностями. Конечно, для многих ветеранов нелегальной разведки хотелось бы создать и более комфортные жилищные условия, и предоставить коттеджи и дачи, как у «новых русских», но государству это, к сожалению, не но карману. Хотя, если говорить о разведчиках, работавших по ядерному проекту, то они как минимум вдвое сократили и календарные сроки изобретения нашего ядерного оружия, и в несколько раз финансовые расходы нашей страны. А это — несколько лет и многие сотни миллионов (!) рублей. Поэтому — низкий поклон и глубокое уважение всем нашим разведчикам-нелегалам.
Назад: ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ «ПОД КОЛПАКОМ» КОНТРРАЗВЕДКИ
Дальше: ПАРАДНЫЙ МУНДИР ПРЕДАТЕЛЯ