Так закончилась прежняя жизнь Грейс. Однако сильной тревоги она пока не ощущала. Просто озадаченно закрыла дверцу тумбочки, потом заперла на задвижку, будто мобильный телефон мог сбежать. Потом всю ужасную ночь просидела на кровати, погруженная в свои мысли, но думала не о трясине, образовавшейся у нее под ногами. К счастью, она до сих пор не сложила из разрозненных фрагментов целостную картину. Впрочем, это был тот случай, когда фрагменты сами по себе достаточно плохи. Что-то, связанное с Джонатаном, и с малознакомой женщиной, которую убили, и с полицией. Генри лег около десяти и перед сном пришел обняться. Очень неправдоподобно изображая жизнерадостность, Грейс прижала сына к себе, надеясь, что он не почувствует, как она дрожит. С тех пор прошло несколько часов, а Грейс все не спала.

Конечно, у нее были кое-какие варианты. Например, позвонить в больницу начальнику мужа, которого звали Робертсон Шарп-третий (впрочем, Джонатан давно уже переименовал его в Шарпея). Можно объяснить, что муж – «Ах, он у меня такой рассеянный!» – забыл дома телефон, и спросить, нельзя ли связаться с кем-нибудь из его коллег, тоже поехавших на конференцию. Еще один вариант – позвонить прямо на конференцию, но Грейс не знала, как она называется и где проходит. Съезд онкологов-педиатров в Кливленде? Нет, слишком общо. А что, если позвонить Стю Розенфельду, который замещает мужа? Нет, с таким же успехом можно просто оповестить всех знакомых, что жена Джонатана Сакса понятия не имеет, где ее муж, и «стоит на ушах». А Грейс на ушах не стояла. И все же…

Грейс невольно вспоминала утро понедельника. Они, как всегда, разговаривали за кофе, а Генри ел завтрак – сын был единственным членом семьи, который завтракал. Супруги делились друг с другом планами на день. Грейс точно не припоминала, но, кажется, она до четырех часов принимала клиентов, а потом отводила Генри на урок музыки, а Джонатан был записан к дантисту. Мужу надо было наконец поставить постоянную коронку на нижний зуб, который он сломал год назад. В больнице поскользнулся на лестнице и упал. Еще что-то такое обсуждали про ужин. Кто-то из них должен был что-то купить по пути домой, вот только что и где? В любом случае про Кливленд Джонатан ни словом не обмолвился. Может, собирался улетать после этого самого ужина? А потом решил, что идея плохая – конечно, вместе они ужинали редко, но тогда придется вылететь поздним рейсом, а конференция начинается с утра пораньше. Наверное, Джонатану просто вдруг пришла в голову эта мысль, он проверил расписание рейсов и быстро забежал домой за вещами, а Грейс решил позвонить позже. И позвонил – кажется, после полудня. Звонка она не слышала, но по дороге до школы прослушала сообщение на автоответчике. Вот почему после урока музыки они с Генри отправились ужинать в кубинский ресторан на Бродвее. Сообщение было ничем не примечательное: «Лечу на конференцию. Еду в аэропорт. Название отеля не помню, а все бумаги в сумке. Позвоню, когда доберусь. Вернусь через пару дней. Люблю, целую!» Грейс даже не стала сохранять это сообщение – да и зачем? Джонатан часто уезжал на конференции, и длились они обычно несколько дней, а случалось, и дольше. Чаще всего они проводились в городах на Среднем Западе, где находились крупные больницы. Например, в Огайо располагалась Кливлендская клиника, а клиника Мэйо… кажется, в Миннесоте? Грейс толком не пыталась запомнить все эти подробности, да и зачем? Жителям Нью-Йорка для получения медицинской помощи нет необходимости куда-то ехать. А что касается мужа, то он ей обязательно позвонит. И сама Грейс может позвонить ему. Какая разница, где сейчас Джонатан, в Китае или за углом? Главное, чтобы телефонный номер был тот же. Но проблема как раз в том, что телефон Джонатан оставил.

Нет, не забыл. К сожалению, было совершенно ясно – муж никак не мог забыть «блэкберри» в том месте, где его отыскала Грейс. Между кожаными футлярами в тумбочке. Мобильники не забывают в таких труднодоступных местах. Вот это подозрительное обстоятельство и не давало Грейс покоя.

Обсуждали планы на день – ничего особенного. Планы изменились – тоже ничего особенного. Второпях позвонил жене, чтобы поставить в известность об изменившихся планах, а потом забыл телефон – со всяким случиться может. Но засунуть мобильник к задней стенке тумбочки, спрятав между футлярами?..

И вообще, почему не позвонить жене с конференции? В Огайо Джонатан или в Миннесоте, ничто ему не мешает это сделать. Просто узнать, как дела. А заметив, что случайно забыл мобильник, Джонатан непременно ей набрал бы.

Он из тех, для кого лишние звонки домой не проблема, а удовольствие. Джонатан как-то сказал, что звук ее голоса успокаивает – даже на автоответчике в кабинете. Грейс это признание растрогало до глубины души. Она всегда знала, что является для Джонатана единственной настоящей семьей, и началось это практически с тех пор, как они познакомились. Грейс понимала – с ней муж обрел чувство надежной гавани и принадлежности, которого в детстве ему не хватало в родной семье. То, что при столь малообещающем начале Джонатан стал таким чутким, отзывчивым и неравнодушным, лучше всяких слов говорило о том, что он за человек.

Но, думая обо всем этом, Грейс вдруг вспомнила еще кое-что. Вернее, кое-кого. Женщину, сидевшую у нее на кушетке много лет назад, в конце восьмидесятых. Кушетка сохранилась до сих пор, а вот кабинет был другой. Это был ее первый офис на Манхэттене. Грейс совсем недавно закончила учиться и только-только вырвалась из-под чересчур заботливого крылышка мамы Роз, чтобы начать самостоятельную практику. Так вот, эта женщина, эта клиентка… Имя ее Грейс не припоминала, но хорошо запомнила шею, довольно жилистую и длинную, – последнему факту она тогда даже слегка позавидовала. Женщина пришла одна, но поговорить хотела не о себе. Ее беспокоил муж, поляк по происхождению, работавший параюристом. Сначала они встретились в фитнес-клубе, потом в любимом кафе этой женщины. Период ухаживаний длился недолго, но за это время мужчина успел рассказать печальную историю своего тяжелого детства, полную таких горестей и лишений, что даже самый отъявленный мизантроп почувствовал бы сострадание. Сколько он пережил! Клиентка повторяла это снова и снова. Удивительно, каких успехов он добился при такой трудной жизни! Мальчик из практически неграмотной семьи смог поступить в университет, потом не побоялся в одиночку эмигрировать в Америку. Причем прибыл, не имея за душой ни единого пенни, а его диплом о юридическом образовании в США был совершенно бесполезен. Бедняге пришлось работать в подчинении у юристов, которые были моложе, чем он, и не обладали даже частью его способностей. Снимал квартиру в Квинсе, где ютилась еще куча народу, условия были ужасающие. А главное, над головой, точно дамоклов меч, все время висела угроза депортации. Но тут появилась прекрасная избавительница, спасшая его силой любви и законного брака, а также полезных знакомств, благодаря которым квалификация новоиспеченного супруга была подтверждена. Когда Грейс осторожно предположила, что, возможно, клиентка слишком мало знает о мужчине, за которого вышла замуж, мышцы красивой шеи клиентки напряглись, и она с некоторой досадой ответила: «Я знаю, из какой среды он вышел и чего достиг. Этого мне достаточно».

Сам муж на сеанс ни разу не явился. Женщина объяснила, что это национальное – там, откуда он родом, нет традиции обращаться к психологам. А потом перестала приходить и она сама. Несколько лет спустя Грейс случайно заметила ее на рынке «Элис» на Третьей авеню, за прилавком с сырами. Грейс подошла и деликатно напомнила, при каких обстоятельствах они встречались. Оказалось, бывшая клиентка до сих пор живет в той же маленькой квартирке, но теперь в одиночку воспитывает дочь. Муж ушел вскоре после рождения девочки, затем помог с эмиграцией своей старой польской знакомой и женился на ней. Во время бракоразводного процесса интересы бывшего супруга представлял один из партнеров основанной им юридической фирмы. И этот партнер, помимо всего прочего, умудрился вытрясти из жены компенсацию за моральный ущерб.

Грейс сидела на кровати неподвижно. Внизу, на Парк-авеню, завыла сирена. Грейс завернулась в наброшенное на плечи одеяло. Ноутбук она больше не открывала. Подумывала о том, чтобы поискать информацию о конференции в Кливленде, но не смогла себя заставить. Кроме того, наверняка все уладится само собой. Грейс просто раздувает из мухи слона. У клиентов тоже такое случалось. Много раз она видела, как женщины почем зря изводятся из-за пустяков. Правда, в некоторых случаях это были не пустяки. Возможно, ее случай относится к первой категории.

Почти с облегчением Грейс вспомнила, что у них с Джонатаном уже была похожая ситуация, и тогда все благополучно обошлось. А ведь Грейс беспокоилась точно так же! Это было, когда они только поженились. Грейс целых два дня понятия не имела, где Джонатан. Тогда он был врачом-ординатором и, как и все ординаторы, дежурил в больнице по тридцать шесть часов подряд. После этих смен Джонатан приползал домой совершенно измотанный, соображал туго и к общению был не расположен. Кроме того, мобильных телефонов тогда еще не было. Впрочем, в том, что человек не находится постоянно на связи, есть и свои плюсы, подумала Грейс. Конечно, она бы ни за что не выпустила Генри из дома без мобильника (а если бы могла, то и GPS-локатор ему навязала). Зато пятнадцать лет назад Грейс так не тревожилась, когда Джонатан пропал на пару дней. Она, конечно, звонила в больницу и даже просила передать мужу, чтобы вышел на связь, но результата не дождалась. Поженились они совсем недавно, и оба работали сутками, поэтому Грейс не сразу сообразила, что даже не представляет, где ее муж. Казалось, она помнит его график и знает, когда он должен ввалиться в дверь неуютной квартиры на Шестьдесят пятой улице и упасть на стоявшую в нише двуспальную кровать. Но когда Джонатан не пришел в нужное время, одну половину дня Грейс провела, пытаясь сообразить, где он может быть, а вторую звонила в больницу. Может, Джонатан кого-нибудь подменяет? А может, муж слишком устал, чтобы ехать домой, и лег спать на кушетку в одной из специальных комнат, которые появились во всех больницах после трагического случая с Либби Зайон? Тогда в смерти восемнадцатилетней пациентки обвинили двух хронически не высыпающихся ординаторов – справедливо или нет, другой вопрос. Как ни странно, благодаря отсутствию мобильных телефонов тогда Грейс гораздо легче было убедить себя, что с Джонатаном все в порядке. Тревога представляла собой настойчивое тянущее ощущение, отвлекавшее от привычных повседневных мыслей. О чем Грейс думала до рождения ребенка? О событиях дня? О том, что приготовить на ужин? Тогда, конечно, было неприятно, однако сейчас Грейс чувствовала себя гораздо хуже. Казалось, внутри воет сирена, сигнализирующая о том, что произошло нечто очень, очень плохое, но что, Грейс пока не знала. Даже название дать затруднялась.

Сколько времени пропадал Джонатан в тот раз? День, ночь, потом еще день и большую часть третьего. Потом наконец явился домой, причем вид у мужа был прямо-таки до неприличия бодрый. Грейс была безумно рада его видеть. Сразу спросила, где был. Взял на себя чужое дежурство? Джонатан ответил «да». Переночевал в больнице? Да, подтвердил он. Разве ему не передавали, что она звонила? Оказалось, что нет. У них в больнице это обычное дело, все уже давно привыкли. Нехорошо, конечно, но в онкологической больнице другого ожидать не приходится. Правда, несколько часов назад Джонатану попадалась на глаза бумажка с номером Грейс, но он рассудил, что все равно скоро будет дома, вот и не стал будить.

Хорошо, но почему Джонатан сам не позвонил ей и не предупредил, что задержится на целых несколько дней? Можно же было сказать. Неужели не понимал, что Грейс волнуется? Волнуется? Почему? Джонатан искренне недоумевал. Он же врач, а не больной. Вот плачущим родителям, наблюдающим, как их ребенка накачивают сильнодействующими препаратами, и впрямь есть из-за чего волноваться.

Конечно, Грейс сразу смутилась. Стало неудобно, что она до такой степени себя накрутила. Да, хорошо, Джонатан не набирает ее номер каждые две секунды, и что с того? У него без этого забот хватает. Сколько больных детей нуждаются в помощи! Джонатан постоянно занят чем-то важным. За это она его и выбрала.

И вообще, чего именно боялась Грейс? Если бы и впрямь произошло что-то плохое, если бы у Джонатана был сердечный приступ, инсульт или опухоль мозга, кто-нибудь из коллег, даже задерганные женщины, принимавшие звонки, непременно попытался бы связаться с Грейс. А они ее просто игнорировали, потому что понимали – с Джонатаном все в порядке, зато его жена ведет себя как полная идиотка. Но, к сожалению, сейчас ситуация другая.

Тогда Грейс разнервничалась на пустом месте, а теперь, наоборот, не заметила того, на что следовало бы обратить внимание. Если бы к ней с похожей жалобой обратилась клиентка, Грейс бы так и сказала.

Ей никогда не приходило в голову, что Джонатан может уйти от нее. Никогда. Даже во время трехдневных переживаний, которые сама себе устроила, Грейс не рассматривала такой возможности. И сейчас не рассматривает. Эта мысль ни разу не посещала ее с того вечера, когда они встретились в подвале общежития. Почувствовав узнавание, влечение и облегчение одновременно, Грейс поняла – вот он, тот самый.

Когда-то давно одна клиентка рассказывала, что, познакомившись с будущим мужем, сразу подумала: «Ну слава богу, больше не надо бегать на свидания». Грейс в свое время тоже ощутила нечто подобное. Все, закончились дни, когда она находилась в поиске. Правда, этот практичный внутренний голос целиком заглушило мгновенно нахлынувшее влечение. Грейс, конечно, пыталась представить, каким будет мужчина, в которого она влюбится. Как и все, фантазировала о семейной жизни, детях, совместной старости. Однако, стоило увидеть Джонатана, и Грейс сразу поняла – другой мужчина ей не нужен. Осталось только понять, можно ли рассчитывать на взаимность.

Вот он, тот, с кем Грейс хочет вместе состариться. Джонатан Гэбриел Сакс, двадцать четыре года, худой, но крепкий, на щеках ямочки, волосы вечно растрепанные. Умный, энергичный, трогательный. Посмотришь и не поверишь, что он из такой семьи!

Так и прошла ночь, в компании с легким физическим дискомфортом и сильными душевными страданиями. Время от времени Грейс забывалась не приносившим облегчения сном. Стоило проснуться, и снова начинали одолевать мучительные мысли. В семь утра Грейс заставила себя встать и стала собирать Генри в школу. Пожарила ему тост, сделала себе кофе – как и в любое нормальное утро. Дожидаясь, когда Генри соберет портфель, Грейс почему-то чувствовала нетерпение, хотя уже заранее боялась того момента, когда он скроется в дверях школы, и на нее снова накинутся тревожные мысли.

Как только они с Генри свернули с Лексингтон-авеню, сразу стало заметно, что атмосфера сегодня в школе будет напряженная. Достаточно было того, что поблизости стоял фургон с эмблемой канала «Нью-Йорк 1». Рядом с машиной Грейс заметила нескольких человек, в которых безошибочно узнавались репортеры. И конечно, перед входом собралась целая толпа родителей – вернее, матерей. Кто отправит ребенка в школу с няней и добровольно согласится пропустить такое событие? Большинство мам были в одежде для йоги или спортивных костюмах. На кожаных поводках они держали собак. И на тротуаре, и во дворе эти женщины собирались в тесные группы по несколько человек и оживленно обсуждали ситуацию. Женщин было так много, что Грейс невольно подумала: вот где настоящая беда, а с ней на самом деле ничего плохого не произошло. Убитая мать, осиротевшие дети, переживания для других учеников, нежелательное внимание к школе в целом. Грейс почти приободрилась. Недоразумение с Джонатаном непременно разрешится само собой, а вот Малагу Альвес уже не вернуть, а ее сыну и дочери ничем не поможешь.

Ободряюще сжав плечо Генри, Грейс попрощалась с сыном, потом позволила затянуть себя в группу под предводительством Салли Моррисон-Голден.

– Господи! – воскликнула Салли, как только Грейс присоединилась к ним. – Ужасная история!

Она держала в руках огромный пластиковый стакан из «Старбакс», то качая головой, то дуя на кофе.

– Кто-нибудь видел мужа? – спросила женщина, которую Грейс не знала.

– Я. Правда, всего один раз, – ответила Линси – та самая, которая коллекционировала сумки «Биркин».

Сегодня эта женщина выглядела еще моложе и свежее, чем в тот день, когда выставила Грейс за дверь и отправила к консьержу вызывать такси.

– Сначала и не подумаешь, что он отец нашего ученика, – продолжила делиться впечатлениями Линси. – Думала, в школе работает. Ну, вы понимаете. Даже, кажется, поставила в известность, что в женском туалете бумажные полотенца закончились.

Удивительно, но факт – Линси рассказывала об этом эпизоде без малейшего смущения. Несмотря на то что скрывшийся в неизвестном направлении мистер Альвес, скорее всего, и убил жену, Грейс даже оскорбилась за этого незнакомого ей мужчину.

– Это, наверное, перед родительским собранием было? – предположила одна из мам.

– В самую точку. Представляете – сижу в классе, и вдруг он заходит и тоже садится! Сразу подумала: «Вот не повезло! В одном классе с Вилли оказался сын уборщика!»

Линси выразительно закатила глаза. Видимо, все еще находила случай забавным.

– Сами понимаете, я ведь южанка, у нас с этими вещами строго…

«С какими «вещами»?» – подумала Грейс. Но решила, что связываться ни к чему. Правильнее будет воспользоваться случаем и задать пару вопросов. Вдруг кто-то что-то знает?

– А где дети? – спросила Грейс.

Все сразу повернулись к ней.

– Какие дети? – уточнила мама одного из дошкольников.

– Малаги Альвес. Мигель и маленькая девочка.

Все растерянно уставились на Грейс.

– Понятия не имею, – сказала одна.

– Наверное, органы опеки забрали, – предположила вторая.

– Их теперь, наверное, обратно в Мексику отправят, – прибавила третья. Еще одна незнакомка, но Грейс часто ее видела в компании Салли.

Между тем Салли опять подула на кофе.

– Дафна вчера из школы такая расстроенная вернулась! В класс приходил психолог, что-то там говорил про Мигеля. Не понимаю, разве нельзя было сначала спросить разрешения у родителей?

– Они и спрашивали, – возразила одна из незнакомок. – Ты, наверное, просто электронную почту не проверила. Писали – если кто-то против, просьба известить директора.

– А-а, – Салли пожала плечами. – Я теперь туда редко заглядываю. Все общение через «Фейсбук».

– Неужели во все классы психолог приходил? – уточнила только что подошедшая Аманда. – Редмонд, кажется, не предупреждал…

Фамилию Редмонд носил неприятный молодой учитель, от которого стонал весь седьмой класс.

– Нет, – с важным видом пояснила Салли. – Только к четвероклассникам. И то не ко всем, а к тем, кто учился вместе с Мигелем. Как Дафна, – зачем-то повторила она. – Рассказывает, сидели в кругу, говорили про Мигеля – мол, когда вернется в школу, надо относиться к нему по-доброму, или что-то в этом роде.

– Если вернется, – отметила очевидное Аманда.

– Боже, – ахнула Линси, выуживая темные очки из очередной сумки. На этот раз – из страусиной кожи, цвета фуксии. Смотрела она куда-то в сторону крыльца. – Видели этих парней?

Грейс оглянулась и заметила двух вчерашних знакомых – ирландско-латиноамериканский полицейский дуэт, с которым беседовала в подъезде. Сейчас они стояли возле главного входа и разговаривали с помощницей директора Хелен Кантор. Записей не делали, зато очень много кивали.

– Ой, это же те самые детективы, с которым я вчера встречалась! – радостно объявила Салли. – Точно – вот… как там его?.. Менендес.

«Мендоса», – мысленно поправила Грейс и вспомнила, как вчера разглядывала его жирную шею.

– Ты с ними разговаривала? – спросила Грейс вслух.

– Вчера утром. Пришли и начали задавать всякие вопросы про аукцион, про комитет – в общем, про все подряд. Я, конечно, и сама собиралась позвонить, только они меня опередили.

Одна из незнакомок спросила:

– И что ты им сказала?

– Правду, конечно, – рассказала про собрание комитета у меня дома, и про то, что творилось на аукционе в субботу.

«О чем это она?» – озадаченно нахмурилась Грейс.

– Ты о чем? – будто прочитала ее мысли Аманда.

– По-твоему, когда вокруг женщины сразу десять мужчин увивается – это обычное дело? Думаешь, ее неожиданная популярность здесь ни при чем? А вот я рассудила, что надо поставить в известность полицию. Нет, Малага, конечно, их не провоцировала. Я не из тех, кто делает из жертвы козла отпущения, – с легким вызовом сообщила Салли. – Но если мои показания могут помочь найти убийцу, молчать нельзя.

– Найти убийцу? – переспросила шокированная Линси. – Ты вообще о чем? И так понятно – убийца муж! Он ведь сбежал.

– Ну-у… – протянула незнакомая женщина, – дело может быть и в наркотиках. Вполне вероятно, за ее мужем охотился наркокартель. Бандиты ворвались к нему, но в квартире была только Малага. Вот он теперь и прячется. Он же мексиканец! Они через одного наркотиками промышляют.

Подумаешь, перепутала Мексику с Колумбией, мрачно отметила Грейс. Впрочем, никто из здесь присутствующих в деятельности латиноамериканских наркокартелей не разбирается.

Наконец Грейс надоело слушать эту трескотню, и она стала искать удобного случая сбежать. По всему двору толпились матери учеников – видимо, обменивались теми же самыми крохами сведений. Обычной жизнерадостности как не бывало – ну, хоть это хорошо. Однако Грейс все равно не нравилось общее настроение. Погрустили из-за трагедии, поволновались за собственных детей и теперь приступили к самой главной, «интригующей» части программы. Машина телевизионщиков стояла на улице. Во двор въехать она не могла, поэтому все пространство заняли мамаши. Впрочем, эти женщины вообще привыкли вращаться в сферах, куда не могут проникнуть другие. Привыкли, что для них всегда находится свободный столик. На их звонки неизменно отвечают. Их детей принимают в лучшие школы города. В магазине не приходится записываться в очередь на новую дизайнерскую вещь. И вообще, наряды им подбирают профессиональные консультанты. И въехать они могут куда угодно, лишь приветливо помахав ручкой охраннику. Но вряд ли кому-то из этих женщин приходилось участвовать в расследовании, тем более в таком удобном качестве – с одной стороны, дело их не касается, а с другой – есть возможность находиться в центре событий. Редкая возможность, прямо приключение. И сейчас они этой возможностью пользуются.

Вдруг кто-то окликнул Грейс по имени. Она обернулась. Рядом стояла Сильвия. Грейс не заметила ее в толпе.

– Уже говорила с Робертом? Он тебя ищет.

– Правда? – недоумевающе спросила Грейс. – Зачем?

Впрочем, она уже догадывалась. Нет ничего удивительного в том, что Роберт решил обратиться к специалистам по психологии среди родителей. В таком деле не обойтись без совета, консультации. Грейс пожалела, что он сразу не обратился к ней, вместо того чтобы устраивать общее собрание четвертого класса и разжигать ненужную шумиху своим загадочным письмом.

– Не знаю, – ответила Сильвия. – Но думаю, дело как-то связано со всем этим.

– Наверняка, – согласилась Грейс. – Я, конечно, могу побеседовать с детьми, если он хочет.

– Еще Роберт сказал, что завтра собирается открыть черный ход, – прибавила Сильвия.

Упомянутый черный ход представлял собой узкую аллею, разделявшую улицу и задний двор, где находилась детская площадка. В основном им пользовались во время пожарных учений. Сколько Грейс могла припомнить, в качестве запасного выхода ее раньше не использовали. Впрочем, на что только ни пойдешь, чтобы сбежать от журналистов, подумала Грейс.

– Уверена, скоро страсти улягутся, – сказала она Сильвии, – и все успокоятся. Со школой убийство никак не связано.

– Надеюсь, ты права, – пожала плечами Сильвия.

Оставив школьных мамаш и дальше сплетничать, Грейс вошла в холл, потом поднялась наверх, где располагались кабинеты администрации. Шагая по лестнице, она поглядывала на развешанные на стенах рисунки учеников, фотографии классов в рамках, а также афиши школьных спектаклей и концертов. Среди них попадались даже «реликвии», относившиеся к школьным годам Грейс. Проходя мимо одного такого снимка, она вдруг узнала себя. Вот она, двенадцатилетняя семиклассница Грейс в костюме для мюзикла по мотивам оперы «Гондольеры». Она, конечно, пела в хоре. Грейс уже много раз видела эту фотографию и всегда обращала внимание на прямую, безупречно ровную белую линию пробора, особенно выделявшуюся из-за контраста с темными косами. Грейс не могла припомнить, когда в последний раз заплетала волосы в косы. Или делала прямой пробор.

Тяжелая дубовая дверь кабинета Роберта была приоткрыта, но Грейс все равно постучала. Сидевший за столом директор едва не подскочил от неожиданности.

– A-а, это вы! Отлично. Значит, Сильвии удалось вас найти?

– Во дворе.

– Вот как? – Почему-то вид у Роберта был слегка растерянный. – Закройте, пожалуйста, дверь.

Грейс выполнила просьбу и села на один из стульев по другую сторону стола. Невольно возникало ощущение, будто она провинившаяся ученица, вызванная для строгого разбирательства. Впрочем, к директору Грейс ни разу не вызывали – ни в детстве, ни в качестве родителя. Грейс всегда была послушной и благовоспитанной девочкой, а Генри, похоже, унаследовал от нее эти качества.

После небольшой паузы, во время которой сложилось странное впечатление, будто Роберт забыл, зачем ее пригласил, Грейс сказала:

– Да, ужасный случай.

Произнесла она эту банальную фразу, лишь бы прервать молчание.

– Конечно. – Почему-то Роберт избегал смотреть ей в глаза. – Как вы?

Грейс озадаченно нахмурилась:

– Я? Со мной все нормально. Я ведь ее почти не знала. Но вы молодец, что не игнорируете ситуацию, держите руку на пульсе…

Про рассылку Грейс упоминать не стала. Нет никаких оснований считать, что Роберту интересно ее мнение по этому поводу, пока он сам ее не спросит. Но Роберт упорно молчал. Наконец Грейс уточнила:

– Хотите, чтобы я поговорила с детьми? Вообще-то обычно с детьми не работаю, но, если не хватает школьных специалистов, с радостью помогу.

В первый раз Роберт посмотрел ей прямо в лицо.

– Грейс, – произнес он. – В Реардон приходила полиция.

Грейс села на стуле прямо.

– Я так и поняла. Наверное, хотели побеседовать с вами о случившемся? – произнесла она подчеркнуто сдержанным, спокойным тоном.

Однако Роберт продолжал смотреть на нее так, будто не совсем понимал, к чему клонит собеседница. Что это с ним, ломала голову Грейс. Сейчас директор был совсем не похож на веселого, чуть фамильярного и совсем немножко выпившего Роберта, с которым Грейс болтала в субботу вечером. Сколько дней назад это было? Грейс посчитала. Всего несколько. Вид у Роберта был такой, будто у него стряслась какая-то неприятность. Впрочем, так и было.

– Да, но они приезжали еще несколько раз.

– Хотели поговорить о сыне миссис Альвес? – озадаченно предположила Грейс. – О Мигеле?

Директор кивнул. Тут луч утреннего солнца очень неудачно осветил его голову, и сквозь поредевшие волосы явственно проглянула намечающаяся проплешина. Бедный Роберт, невольно подумалось Грейс. Лысеет. А ведь еще вполне интересный мужчина…

– Детективы хотели знать, на какие средства Мигель обучается в Реардоне, – продолжил Роберт. – Спрашивали про стипендию.

– Да, странно, – произнесла Грейс. Впрочем, тем же самым словом можно было охарактеризовать весь разговор. – Какое полиции дело до его стипендии?

Роберт снова взглянул на нее и поджал губы. Вид у директора был крайне растерянный.

– Грейс, – наконец смущенно выговорил он, – надеюсь, вы понимаете, что я вынужден целиком и полностью сотрудничать с полицией. Возможно, я не совсем понимаю суть их методов, однако в любом случае должен предоставить сведения, которых от меня требуют.

– Разумеется, – кивнула недоумевающая Грейс. – Я… тоже не представляю, какое отношение к делу может иметь процедура присуждения стипендий, но, как вы правильно заметили, полиции виднее.

– Стипендия Мигеля не совсем обычная. Средства поступали по другим каналам.

Грейс почувствовала, что вот-вот взбесится и потеряет самообладание, хотя подобные вспышки были характерны для нее исключительно в подростковый период. Хотелось возмутиться: «Мне-то какое дело?» Однако Грейс сочла за лучшее промолчать.

Теперь Роберт просто сидел и смотрел на нее. Казалось, директор утратил способность соображать здраво. Что за нелепый разговор! Сколько она уже просидела в этом кабинете? Однако до сих пор недоумевает, по какому поводу Роберт ее вызвал. Причем атмосфера становилась все более напряженной. Даже стоять во дворе среди взволнованных мамаш было приятнее.

– Так вы хотите, чтобы я поговорила с учениками? – наконец спросила Грейс. – Утром у меня очень плотный график, но могу зайти днем…

Роберт сел прямее и натянуто улыбнулся:

– Нет, спасибо. Очень мило с вашей стороны, но, думаю, мы справимся своими силами.

Грейс пожала плечами и, мысленно произнеся «Ну, в таком случае…», просто встала и вышла из кабинета. Оставалось только пожалеть о том, что она не сделала этого раньше. Поведение Роберта одновременно и раздражало, и заставляло задуматься, что вынудило его вести себя таким странным образом. Когда Грейс снова проходила под своей фотографией в образе гондольера с косами, вдруг подумала – а что, если директор хотел попросить о помощи для себя? Вдруг ему самому нужна консультация? Что и говорить, ситуация достаточно стрессовая. Грейс сразу почувствовала себя виноватой. Замерла, положив руку на перила, и обернулась.

Но вернуться она не может. Больше всего Грейс сейчас хотелось сбежать отсюда, желательно на свежий воздух.

Выйдя через главные ворота, Грейс свернула на восток и зашагала по усаженной деревьями улице. Потом свернула на юг и по Третьей авеню направилась к своему офису на Семьдесят шестой улице. Впрочем, первому клиенту назначено только через час. Представив, как сидит одна в тихом кабинете или, еще хуже, снова тянется к компьютеру, Грейс вдруг поняла, что испытывает, – опасение. Она проверяла мобильный телефон каждые десять минут, однако ни звонков, ни эсэмэсок не было. Во всяком случае, важных. А те, что пришли, только раздражали. Новостная рассылка Си-эн-эн – в Пакистане произошло землетрясение. Магазин, о котором Грейс ни разу не слышала, предлагал купить совершенно не нужный ей товар. Из Реардона сообщали, что все желающие могут прийти на встречу с психологами в столовой для дошкольников после трех часов дня. Собрание было организовано для «родителей, тревожащихся за детей». «Какие же мы все эгоисты, считаем важными только собственные переживания! – с удивлением и раздражением думала Грейс. – Ах, мы все такие чувствительные, никто не должен нас волновать – ни нас, ни наших драгоценных детишек!» Тревожилась ли Грейс? Конечно, и тревожило ее то, что есть на свете мужья, способные совершить «кровавое убийство» жены, причем так, чтобы ее потом нашел их общий ребенок. «Считаю, что для детей это не совсем полезно. У них потом будут «некоторые затруднения». Подобные случаи демонстрируют, что обстановка в семье «не совсем здоровая». Ребенка такое положение дел может «огорчить». А еще меня немножко тревожит то, что я не знаю, где мой муж».

До офиса Грейс добралась примерно за десять минут до прихода клиентов и занялась привычными мелкими делами.

Включила свет, заглянула в ванную, пополнила запас бумажных носовых платков, проверила график. Клиенты на сегодня будто нарочно подобрались, подумала Грейс. У клиентки, которая должна была вот-вот прийти вместе с мужем, проблема была в следующем. В прошлом году пара разошлась по причине измены супруга, а потом приняла твердое, зрелое решение спасти брак любыми средствами. Грейс, хотя и находила само намерение похвальным, не верила, что муж, сценарист по профессии, перестанет заглядываться на других женщин. Потом пришла та самая женщина, которой не давали покоя «студенческие эксперименты» мужа. Теперь они с Грейс вынуждены были обсуждать эту тему постоянно. Сегодня клиентка пришла одна, и хотя Грейс обычно не соглашалась консультировать пары по отдельности, в этом случае она была уверена, что совместным сеансам больше не бывать. Причем, скорее всего, женщина будет приходить на приемы и после официального развода. Затем пришла очередь новой клиентки. Бедняжка очень переживала – они с женихом работали в одной фирме, и вдруг его обвинили в растрате.

После работы Грейс ждали на традиционный ужин у папы дома. Где Джонатан, она по-прежнему не знала. Решила еще раз попытаться написать электронное письмо. Напечатала адрес. Грейс злило, что ей приходится буквально заставлять мужа позвонить. Да, порой Джонатан бывал рассеянным. Забывал о назначенных встречах, забронированных столиках в ресторанах, уроках музыки у Генри, не говоря уже о таких мелочах, как День матери или День святого Валентина. Ну конечно, эти праздники ведь только для того и выдумали, чтобы продать побольше конфет и открыток! Однако каждый раз у Джонатана находилась уважительная причина, объясняющая его поведение. Причем, выслушав оправдание, Грейс всегда чувствовала себя виноватой – еще бы, изводить мужа мелкими упреками за то, что он, оказывается, спасал умирающего от рака ребенка!

«Джонатан, – набрала Грейс, – пожалуйста, позвони прямо сейчас. Под «прямо сейчас» имею в виду – как только получишь это письмо. С Генри все нормально». Грейс немного смутилась – саму ее подобное послание изрядно встревожило бы. «Жду звонка».

И Грейс отправила письмо в неизвестный город на Среднем Западе, где проходит конференция детских онкологов.

Хотя, возможно, на ней обсуждаются и другие сферы медицины, просто Джонатан не счел нужным об этом упомянуть. Скажем, съехались специалисты в области педиатрии или онкологии в целом. Или те, кто занимается смежными областями медицины. Скажем, препаратами на основе антител, или генными технологиями, или паллиативной помощью, или даже альтернативными методами в медицине. Впрочем, последний вариант не слишком правдоподобен. Вряд ли Джонатан захотел бы поехать на конференцию, где обсуждаются альтернативные методы. И он сам, и все его коллеги твердо придерживались традиционной западной медицины и ни на шаг не готовы были отойти от сложившихся устоев. Грейс знала только одну сотрудницу больницы, интересовавшуюся подходом, который сама называла «стратегиями параллельного лечения». Но эта женщина давно уже покинула Нью-Йорк, чтобы открыть практику в другом месте – кажется, где-то на юго-западе.

А больше всего огорчало то, что во всем виновата сама Грейс. Была слишком невнимательна, рассеянна, не слушала мужа. Работа, дом, сын, аукцион, книга, в конце концов! Не будет ничего удивительного, если вдруг окажется, что насчет конференции она напутала. Выхватила несколько слов – скажем, «педиатрия», «онкология» и «лететь» – и вот вам пожалуйста, уже сочинила название конференции в Кливленде. «Я в своем репертуаре», – почти жизнерадостно подумала Грейс.

Но ведь она никогда не отличалась рассеянностью.

Между тем пришли клиенты. Когда Грейс спросила, как прошла неделя, муж разразился яростным монологом, на чем свет стоит ругая какого-то продюсера. Тот купил у него сценарий еще в прошлом году, однако фильм снимать по-прежнему не планировал. Жена сидела в другом углу дивана. С мрачным лицом, напряженная, будто сжатая пружина, она сохраняла молчание, пока муж излагал другие свои проблемы и огорчения. Большого карьерного прорыва пока так и не произошло, ассистент продюсера был ужасно невежлив, а до агента не дозвонишься – перезванивает только через четыре дня. Причем на второй день сценарист своими глазами видел его обедающим в «Майкле», то есть к постели он не прикован и нажать пару кнопок на телефоне в любом случае в состоянии!

Грейс слушала, но толком не слышала. Голова слегка кружилась. Когда клиент делал паузу, чтобы набрать воздуха в грудь, Грейс кивала, но не могла заставить себя его перебить. Собственное поведение ей совсем не нравилось. Когда Грейс училась в магистратуре, среди студентов был популярен анекдот, который ей тогда совсем не казался смешным – про двух психотерапевтов, работавших в соседних кабинетах. Много лет они вместе поднимались на лифте утром и спускались вечером. Один был угрюмый, мрачный, постоянно беспокоящийся из-за проблем пациентов, а второй, наоборот, всегда жизнерадостный и бодрый. Наконец угрюмый психотерапевт не выдержал и сказал веселому: «Не понимаю – наши пациенты ведь целыми днями жалуются на тяжелую жизнь, а ты слушаешь. Как же тебе удается сохранять хорошее настроение?» А второй психотерапевт отмахнулся: «А ты не слушай, и все дела».

Так вот – Грейс всегда слушала. Но сегодня не могла: ее занимали совсем другие мысли. Жена все больше ерзала на диване. Видно было, как с каждой новой тирадой нарастает ее раздражение. Мужу не угодили все. Актриса, которая слишком стара для роли, на которую пробуется. Сдвинутый на Тарантино парень со сценарных курсов, которому хватило наглости написать в «Фейсбуке», что преподаватель – клиент Грейс – некомпетентен, потому что по его сценарию не сняли ни одного фильма. Сестра жены, настаивающая, что в этом году они должны все вместе поехать в Висконсин и отпраздновать Рождество там. Это уж совсем бред! Эта стерва их обоих терпеть не может, и со старшей сестрой всегда обращалась по-свински. Так с какой стати они будут выбрасывать целое состояние на билеты, а потом еще таскаться по переполненному аэропорту? Там ведь перед Рождеством не протолкнешься! Но чего еще ждать от этой дуры?

– Да, – полуутвердительно-полувопросительно произнесла Грейс.

Жена ответила едва слышным вздохом.

– Это все из-за Сариной матери! – продолжил муж. – Представляете, позвонила Саре пару месяцев назад и потребовала привезти Корины обратно! Мол, пусть опять поживет у нее. Совсем обнаглела, распоряжается, будто у себя дома!

– Стивен, – предостерегающе произнесла жена.

– Сара, слава богу, вежливо отказалась. Потому что она – моя жена, а Корины – наша дочь! Проблемы, конечно, есть, да и как иначе? Но мы над ними работаем, а теща, между прочим, отнюдь не помогает! А теперь мы, значит, должны сделать вид, будто ничего не случилось, и преспокойно отправиться в какую-то глушь кушать пудинг!

Грейс знала, что именно должна сказать. В любом случае она должна была ответить хоть что-то. Но Грейс по-прежнему молчала.

– Родные за меня беспокоятся, – принялась оправдываться жена, Сара. – Если у Корины будут проблемы, ты ведь тоже волноваться начнешь, правда? Если у нее будет брак распадаться…

– Я же вернулся, – с интонацией капризного ребенка проворчал муж. Похоже, думал, что этого вполне достаточно для всеобщего счастья и трудности исчезнут сами собой.

– Да. Мама и сестра все понимают. Они знают, что мы стараемся наладить отношения. Просто хотят поддержать нас. – Покосившись на мужа, Грейс заметила, что его слова жены тоже не слишком убедили. – Особенно в Рождество, это же семейный праздник.

Муж бросил на Сару сердитый взгляд:

– Между прочим, я еврей.

– Ну и что? Мы все евреи. Дело не в этом.

Тут мужа снова прорвало. Болевых точек у него было более чем достаточно, причем все время обнаруживались новые. Впрочем, сводились жалобы к одному: его не ценят. Карьера с места не движется, родители учат жить, будто мальчишку, дочь-подросток по непонятной причине не испытывает по отношению к отцу благоговейного восхищения… Сидя в кресле, Грейс могла заранее предсказать, в каком ключе пройдут оставшиеся сорок минут сеанса.

Муж продолжал выплескивать раздражение, а обе женщины сохраняли молчание, хотя обычно вставляли хоть пару слов. Поверх голов супружеской пары Грейс поглядела на закрывавшие окно жалюзи, а сквозь их повернутые под углом пластинки – на безнадежно облепленное городской пылью стекло. Иногда Грейс давала немного денег консьержу Артуру, чтобы вымыл окно снаружи. Давненько она этого не делала. Можно, конечно, и самой управиться. Да хоть сейчас – какая клиентам разница, где она будет их не слушать, в кресле или у окна? Тогда за день Грейс сделает хоть что-то полезное. В кабинет хотя бы солнце заглядывать будет. Впрочем, сегодня день все равно пасмурный.

Когда прием закончился, Грейс едва удержалась, чтобы не извиниться перед клиентами. Провожая до двери, посоветовала не обсуждать конфликт из-за рождественской поездки до следующего приема. Вместо этого пусть оба подумают, чего хотят от рождественских праздников для себя и для дочери. Воспользовавшись пятью минутами до прихода следующих клиентов, Грейс проверила телефон и электронную почту.

Никакого результата. Во всяком случае, от Джонатана ничего не поступало. Сью Краузе с канала «Нью-Йорк 1» написала письмо на рабочую почту – просила дать комментарий по поводу «ситуации» с Малагой Альвес, а потом спрашивала, не сможет ли Грейс поделиться воспоминаниями об этой женщине с семью миллионами ньюйоркцев? Оставалось только радоваться, что эта особа не позвонила на мобильный или, что еще хуже, домашний телефон. Да и адрес почты ей был известен только рабочий, а не «семейный». Однако Грейс все равно почувствовала раздражение.

Видно, репортеры думают, что любой рад воспользоваться чужой трагедией, лишь бы посветиться перед камерой, даже если рассказывать толком нечего! Грейс удалила письмо, но тут вдруг на телефоне замигала лампочка, дающая знать, что кто-то звонит. Во время приема Грейс всегда отключала звук.

Номер был незнакомый. Мобильный, нью-йоркский. Дождавшись, когда запишется сообщение, Грейс включила автоответчик.

«Доктор Рейнхарт-Сакс, это Роберта Сигель с сайта «Пейдж сикс».

Сказано было таким тоном, будто Грейс с этой Робертой старые знакомые. Однако про «Пейдж сикс» слышать доводилось. Про этот сайт слышали все, даже те, кто, подобно Грейс, не увлекался «желтыми» сплетнями. То, что к школе проявили интерес средства массовой информации такого рода, отнюдь не радовало. Тем более что большинство относилось к сайту с доверием – вернее, большинство тех, у кого своих дел мало, поэтому так и тянет влезть в чужие.

«Мне сказали, что вы с Малагой Альвес были близкими подругами. Не могли бы вы уделить мне несколько минут и дать небольшое интервью?»

Грейс устало закрыла глаза. Каким образом ее «повысили» до звания близкой подруги Малаги, оставалось загадкой, разрешать которую ни к чему. Это сообщение Грейс тоже удалила, гадая, звонила ли Роберта Салли Моррисон-Голден еще одной «близкой подруге» миссис Альвес.

Первая пациентка вошла в кабинет и сразу разразилась слезами. Это была та самая женщина, которая отменила встречу на прошлой неделе. Муж ее теперь проживал по неизвестному адресу где-то в Челси. Дозвониться ему можно было только на работу, но и там к телефону мужа не звали – просто обещали сказать о ее звонке. Рыдая, жена сообщила, что теперь он намерен обратиться не к психологу, а к адвокату.

Звали женщину Лиза, возраст – примерно за тридцать. Крепкая, коренастая, небольшого роста. Себя характеризовала как «слона в посудной лавке». Грейс вынуждена была согласиться с этой нелестной оценкой – клиентка каждый раз налетала на один и тот же угол журнального столика. На этой неделе муж сообщил Лизе, что и в самом деле намерен развестись. С легким вызовом клиентка заявила, будто сообщил он эту новость «деликатно». Кроме того, муж назвал фамилию своего адвоката и тех специалистов, которых вышеупомянутый адвокат предлагал нанять Лизе.

Да, очень деликатно, подумала Грейс. Даже слишком.

Лиза долго плакала, комкая салфетку за салфеткой. То закрывала лицо, то открывала. Грейс не пыталась ее остановить. Трудно найти время, чтобы просто посидеть и поплакать. Лиза полный день работает в одном из самых престижных пиар-агентств Нью-Йорка, а ее пятилетние дочери только-только пошли в детский сад. Теперь, когда от Лизы ушел муж, вряд ли она сможет позволить себе жить в прежней квартире. Или отправить дочерей в частную школу, о которой так мечтала. Или пользоваться услугами Грейс. Впрочем, можно найти и более недорого специалиста. Грейс имела дело с подобными ситуациями не в первый раз, и ей всегда удавалось оказать клиенту поддержку в преодолении кризиса.

Оказалось, что у супруга – вот неожиданность! – есть мужчина. А у этого самого мужчины есть роскошный дюплекс на уютной зеленой улице в Челси. И в этом дюплексе – еще один сюрприз! – теперь проживал муж Лизы. Рыдая, женщина сообщила, что шла за ним до дома.

– Что еще оставалось делать? К телефону он не подходит. Из офиса не перезванивает. А Саманта, Сэмми, все спрашивает, почему папа больше не провожает их в детский сад! Тут я наконец и подумала: это же надо до такого докатиться! Вру собственным детям, и ради чего?

– Вам, должно быть, очень больно и тяжело, – произнесла Грейс.

– Да, я все понимаю, – с горечью продолжила Лиза. – Мы развелись, он гей. Но ведь у нас общие дети! Что же теперь им говорить? Папа пошел в магазин за любимым зерненым творогом и не вернулся? А мама ваша идиотка, потому что поверила этому красавчику, который твердил, что любит ее, хочет жениться, создать семью…

Грейс вздохнула. Эту тему они уже обсуждали, и не раз.

– Я ведь всегда была такая практичная, такая приземленная, никаких розовых очков… Ну, вы понимаете. Отдавала себе отчет, что не красотка. Не стройная блондинка. Первые красавцы – не мой контингент. Знаю, знаю! Меня это даже не расстраивало, мне самой слащавые красавчики никогда не нравились! Причем до мужа встречалась с хорошими парнями, которые ценили, что я и сама из себя ничего не корчу, и от них лишнего не требую! Могла бы сейчас прекрасно жить с одним из них, но тут появляется этот Аполлон. Первая мысль: «Это что же, я и за такого пойти могу, стоит только захотеть?..» И готово дело. Муж, наверное, на такой эффект и рассчитывал. Кинусь ему на шею, а на радостях даже не замечу, что мне в глаза врут! Семью он хочет, детей… Ага, как же!

– Но, Лиза, – попыталась урезонить рыдающую клиентку Грейс, – вряд ли Дэниел лгал вам. Когда ваш будущий муж говорил все это, он действительно так думал. Дэниел и вправду хотел жениться, стать отцом… Скорее всего, он сказал себе – ради этой цели я готов побороть ту часть себя, которая желает совсем другого. Но Дэниел не смог. Большинству из нас не удается подавить свои желания, какими бы они ни были, из чувства долга либо других соображений. Мы тянемся к тому, чего жаждем, наши потребности слишком сильны.

– Ну да, бывает, что хочется чего-то не того, но я же вот не поддаюсь и не вытворяю все, что душа пожелает! – недовольным тоном возразила Лиза.

– А вы попробуйте побороть влечение к мужчинам, и увидите, как это тяжело, – ответила Грейс. – В прежние времена некоторые мужчины становились священниками, чтобы из-за нежелания жениться их не обвинили в гомосексуальности. Они и сами боялись себе признаться, что у них существуют подобные наклонности. Конечно, вовсе отказаться от сексуальной жизни – очень большая жертва, чтобы решиться на такое, надо по-настоящему ненавидеть проявления своей сексуальности, бояться их. По-моему, Дэниел на самом деле хорошо к вам относится, вы ему небезразличны. Он искренне хотел стать хорошим мужем для вас и хорошим отцом для детей. Дэниел старался добиться этой цели, но потерпел неудачу, и это его проблема, а никак не ваша вина. Ваша проблема в том, что вы могли с самого начала понять, чего ждать от отношений с Дэниелом, но упустили эту возможность. Думаю, в дальнейшем эта ошибка сможет вас многому научить, но это будет позже. А сейчас вы имеете полное право испытывать грусть, это совершенно естественно.

– Короче говоря, меня предупреждали, а я ушами хлопала, – со своей обычной прямотой подвела итог Лиза.

В самую точку, подумала Грейс.

– Нет, – вместо этого сказала она. – Просто ваши чувства к этому мужчине были абсолютно искренни, вы по-настоящему доверяли ему. К тому же Дэниел говорил, что мечтает о том же, что и вы. Вам казалось, что ваши с ним семейные ценности совпадают. Из-за всех этих причин вы не могли оценить ситуацию объективно и не заметили того, что сразу бросилось бы в глаза лично незаинтересованному наблюдателю. Лиза, вы обычный человек, а людям свойственно ошибаться. Это нормально. Даже не думайте казнить себя за то, что в данной ситуации проницательность вас подвела. Это совершенно бесполезно. Более того – вредно, потому что отнимает лишнюю энергию. А силы вам нужны, чтобы позаботиться о себе и дочерях. И вот еще что – поверьте, Дэниелу очень стыдно, что у него не хватило смелости быть с вами честным и, не избегая вас, признаться во всем в открытую.

– Уф-ф… – шумно вздохнула Лиза, потянувшись за второй салфеткой.

Некоторое время они сидели молча. Грейс почувствовала, что против воли мысли ее начинают блуждать совсем в другом направлении. Грейс не хотелось отвлекаться, она ведь должна заниматься проблемой клиентки – кстати, очень серьезной проблемой. Но собственные тревоги – для которых, скорее всего, и оснований-то не было – все равно не давали покоя.

– А вы сразу поняли? – вдруг спросила Лиза.

Грейс нахмурилась:

– Простите, вы о чем?

– О Дэниеле. Сразу поняли, что он…

– Нет, – ответила Грейс, хотя это была бесстыдная ложь. Подозрения у Грейс возникли с самого начала, а скоро они превратились в уверенность. Наблюдая за Дэниелом, пришла к выводу, что внутри у него разгорелась битва эпического размаха, и Грейс принялась следить, какая сторона берет верх на этом поле брани. Та часть Дэниела, которая хотела оставаться мужем Лизы, отступала все дальше и дальше, обращенная в бегство превосходящими силами его истинной сексуальности. За все восемь месяцев, что Лиза с Дэниелом ходили к Грейс, он ни разу не прикасался к жене, даже случайно.

– У него на стене висит картина Ротко.

– У Дэниела? – уточнила Грейс, гадая, не свернут ли они сейчас на финансовый вопрос.

– Нет, у Бэрри, парня с Тридцать второй улицы.

Похоже, назвать его любовником Дэниела у Лизы не поворачивался язык.

– Для вас это имеет какое-то значение?

– Нет, представьте! Ротко! Над камином! В роскошном доме из бурого песчаника! Разглядела через окно, когда стояла на красивой зеленой улочке – заметьте, не где-нибудь, а в Челси! А я ючусь с двумя детьми в конуре на Йорк-авеню, но даже из нее вот-вот съехать придется. Дэниел, как я погляжу, хорошо устроился. Получил все, что хотел. Будет папочкой по выходным – а ему и раньше чаще не надо было. А в остальное время перед детьми никакой ответственности – можно просто «быть собой» и наслаждаться жизнью!

Это выражение – «быть собой» – Дэниел употребил во время одного из сеансов. На Лизу оно действовало, как красная тряпка на быка.

– Испытывать гнев в вашей ситуации так же естественно, как и грустить, имеете на это полное право.

– Ну, хоть что-то, – с горечью отозвалась Лиза. Потом прибавила: – Вы, наверное, хотите еще кое-что мне сказать?

– Что, например?

Грейс проследила за взглядом Лизы. Ей показалось или клиентка действительно взглянула на гранки книги, лежащие на столе? Грейс не стала говорить никому из клиентов, что скоро у нее выйдет книга. Она считала, что это неуместно – слишком похоже на навязчивую рекламу. Но несколько человек читали рецензию в «Киркус ревьюс» или слышали о ней от знакомых. А одна клиентка, имеющая какое-то отношение к программе «Доброе утро, Америка», была свидетельницей того, как Грейс пытались зазвать к себе сразу три утренних шоу.

– Ну, что я могла всего этого избежать. Надо было просто слушать внимательнее.

– По-вашему, я так думаю?

– Вот только не начинайте вешать мне на уши эту фрейдистскую лапшу!

Лиза подалась вперед. Голос звучал почти свирепо. Резко и внезапно Лиза вдруг нащупала направление, по которому можно обратить накопившийся гнев. И направлением этим была Грейс.

Лиза продолжила. Тон сочился ядовитым сарказмом.

– По-вашему, я пришла, чтобы вы меня же во всем винили? Знаю-знаю, о чем вы думаете: она должна была заметить, никто ее не заставлял за гея выходить! Да-да, я заметила, вы с самого начала удивлялись: «И как она вовремя не разглядела?» Сочувствия и утешений я от вас уже и не жду, холодноваты вы для таких дел, но ваше осуждение терпеть мне, знаете ли, без надобности.

Делай глубокие вдохи и выдохи, велела себе Грейс. Молчи, не возражай. Лиза еще не все выплеснула.

– Да я вообще к вам идти не хотела! Мне понравился тот психолог, к которому мы в январе обращались! У него еще кабинет рядом с Линкольн-центром. Высокий, здоровенный, с бакенбардами, прямо медведь. С ним мне было хорошо и спокойно. Надежное плечо почувствовала. Но Дэниел непременно хотел к вам! Сказал, вы жесткая, а в нашей ситуации как раз жесткость и надо проявить. Так вот, знаете, где у меня уже ваша жесткость сидит? Вы вообще чувства проявлять умеете? Хоть какие-нибудь, а?

Ощущая, как напряжены мышцы спины и скрещенных ног, Грейс заставила себя выдержать паузу и только потом очень медленно, очень сдержанно произнести:

– Проявления моих чувств вам ничем не помогут, Лиза. Они не окажут ни малейшего терапевтического эффекта. То, что вам действительно нужно, – это мои знания и опыт. А в тех ситуациях, когда это уместно, еще и мнение. Моя работа заключается в том, чтобы помочь разобраться с тем, что вас беспокоит. С причинами, которые привели вас сюда. Гораздо полезнее для вас будет не получать утешение от меня, а научиться утешать себя самой.

– Может, и так, – кивнула Лиза. – А может, вы просто бесчувственная стерва.

Грейс сдержалась только громадным усилием воли. Неприятная пауза затягивалась, и вдруг на улице громко засигналила машина. Будто придя в себя, Лиза наклонилась вперед и потянулась за новой салфеткой.

– Извините, – не глядя на Грейс, выдавила Лиза. – Сама не знаю, как вырвалось.

Грейс кивнула:

– Сеанс терапии – не светский раут. Ничего страшного. Но позвольте спросить: почему же, в таком случае, вы продолжили ходить ко мне даже после расставания с мужем? Притом что меня выбрал Дэниел, а не вы. Хотя моя манера поведения создает у вас впечатление, будто мне недостает теплоты, вы, похоже, все-таки верите, что я могу вам помочь.

С унылым видом Лиза пожала плечами. По ее щекам снова потекли слезы, на этот раз тихие.

– Я тоже думаю, что могу оказать вам помощь, – продолжила Грейс. – Я же вижу, какая вы сильная женщина. Я сразу это поняла. Сейчас вы злитесь на Дэниела, на себя, на меня, но еще больше горюете из-за того, что лишились семьи, о которой так мечтали. На самом деле и гнев, и печаль в вашей ситуации – неизбежные чувства. Вы должны пройти через эти страдания, преодолеть тяжелый период, и я могла бы помочь вам обрести хоть немного покоя и равновесия. Ради вас самой, ради ваших девочек. А еще я могу помочь вам примириться с Дэниелом, ведь он в любом случае останется частью вашей жизни. Да, бакенбарды у меня, как видите, не растут, и на образец добродушия не претендую, но, поверьте, вы не первая клиентка, которая предъявляет мне подобные обвинения…

Лиза коротко рассмеялась сквозь слезы.

– Но, если бы думала, что не в состоянии оказать вам соответствующей помощи, давно бы посоветовала обратиться к другому специалисту, да еще помогла бы найти того, который больше всех похож на медведя – если вы этого хотите.

Лиза откинулась на спинку кушетки и прикрыла глаза.

– Не надо, – устало произнесла она. – Все понимаю. Вы правы. Просто иногда смотрю на вас и думаю: «А вот она бы на такую удочку не клюнула». Я, значит, полная неудачница, а вы вся такая собранная, внимательная… Понимаю, на сеансах мы про вас говорить не должны, да и не хочу я лезть в ваши дела. Просто иногда вижу такого человека, как вы, – сдержанного, разумного, и прямо досада берет. Сама не рада, а ничего поделать не могу. А еще… конечно, весной, перед первым сеансом, я поузнавала про вас. Только не обижайтесь, но ведь хочется же обратиться к проверенному специалисту – что к психологу, что к водопроводчику. Я ведь вам все секреты рассказывать буду…

– Даже не думала обижаться, – ответила Грейс. Лиза права – ничего удивительного в ее желании не было.

– Вот я и узнала, что вы уже сто лет замужем за одним и тем же мужчиной, и скоро у вас выходит книга про то, что не надо связываться с кем попало. И тут припираюсь я. Как раз на таких идиоток ваша книга и рассчитана.

– Ошибаетесь, – возразила Грейс. – Моя целевая аудитория – отнюдь не идиотки. Мои читательницы – обыкновенные женщины, которым есть чему учиться, как и всем нам.

Лиза скомкала салфетку и машинально запихнула в сумку. Сеанс уже почти закончился.

– Надо будет прочитать.

Рекламировать свою продукцию Грейс не стала.

– Дело ваше. Если тема интересна, почему нет?

Грейс склонилась над столом и принялась выписывать счет.

– Хочу поучиться, чтобы в следующий раз не свалять дурака, – ответила Лиза.

Грейс невольно улыбнулась. Вот и умница, подумала она. Очень радовало, что, несмотря на переживания, Лиза говорит о «следующем разе». Ничего, выкарабкается, и все у нее будет хорошо, подумала Грейс. Пусть даже финансовое благополучие Лизы покачнется, и на нее как на мать-одиночку навалится больше забот и ответственности. Разумеется, в подобной ситуации Лиза чувствует себя униженной и злится на сбежавшего в Челси мужа (Грейс видела эти красивые улицы и дома подобного рода, поэтому могла себе представить, какая там внутри обстановка). Однако Лиза вовсе не намерена ставить на себе крест.

Но Лиза, по крайней мере, точно знает, где ее муж, подумала Грейс.