Марио де Спаданте поднялся на второй этаж аэропорта Сан-Франциско и направился к комнате отдыха. Для человека его комплекции он двигался довольно легко. На какую-то секунду остановился, ожидая, когда негр-носильщик пройдет мимо со своей тележкой для багажа. Добравшись до комнаты отдыха, Марио широко распахнул стеклянную дверь и, не сбавляя темпа, прошел мимо дежурной, предупредив ее невысказанный вопрос небрежным жестом. Здесь его уже ждали: двое сидели за столиком в самом углу.

– Если позволите высказать мое мнение, мистер де Спаданте, то скажу, что вы возбуждены без всякого на то основания...

– А если вы позволите высказать мое мнение, мистер Годдард, то я скажу, что вы – долбанный идиот!

Несмотря на крепкие выражения, фразы произнесены были вежливым тоном, хотя голос де Спаданте звенел чуть сильнее, нежели обычно.

Марио взглянул на второго господина, сидевшего за столом. Ален... Ему уже под шестьдесят, но одет по-прежнему модно, прекрасно сшитый костюм.

– Что Уэбстер?

– Не видел его и не говорил с ним с самого Нью-Йорка. В последний раз мы беседовали перед тем, как Болдвин выдвинул этого Тривейна. Надо было покончить с этим уже тогда!

– Серьезные люди вас не услышали: предложение глупо и безнадежно. Я принял другие меры, у нас теперь все под контролем, включая всякие там чрезвычайные меры.

Спаданте перевел взгляд на Годдарда, ангелоподобное лицо которого полыхало гневом, вызванным дерзостью итальянца. Средних лет, средней упитанности и среднего ума – вот кто такой Годдард. Типичный представитель какой-нибудь корпорации. Он и был им: Годдард работал в «Дженис индастриз».

Де Спаданте нарочито молчал, затягивая паузу, и просто смотрел на Годдарда. На этот раз была его очередь говорить, и Годдард знал об этом.

– Тривейн приедет завтра утром, – сказал наконец Годдард. – Где-то в половине одиннадцатого... У нас запланирован завтрак...

– Надеюсь, получите удовольствие.

– Нет причин придавать этой встрече большее значение, чем остальным... Самая обычная дружеская встреча. Он планирует провести конференции с шестью компаниями, расположенными в нескольких сотнях миль друг от друга. И все это в течение нескольких дней...

– Вы меня просто убиваете, мистер Одну Минутку! Ну просто по полу катаюсь со смеху! «Нет причин придавать!» Замечательно! Да вы неотразимы со своим детским лепетом!

– Вы оскорбляете меня, мистер де Спаданте, – вспыхнул Годдард, вынимая из кармана носовой платок и вытирая подбородок.

– Не смейте говорить об оскорблении! На этой земле пет оскорбительнее глупости! А еще хуже – самонадеянной глупости!

Де Спаданте помолчал и, обращаясь уже к Алену, спросил, кивая на Годдарда:

– Где вы откопали этого capo-zuccone?

– Он вовсе не глупый, Марио, – мягко ответил Ален. – Он был лучшим бухгалтером, какого когда-либо имела «Дженис индастриз»! Именно он разрабатывал экономическую политику компании в последние пять лет...

– А, счетовод! Вшивый счетовод со слюнявым подбородком! Видал я таких...

– Я не намерен выслушивать ваши оскорбления! – воскликнул Годдард, пытаясь встать.

Марио де Спаданте, протянув руку, схватился за подлокотник кресла. Движение было быстрым и уверенным, как у человека, хорошо знакомого с тяжелой работой и решительными методами. Резким усилием он подтащил кресло вместе с Годдардом назад к столу.

– Сидеть! Ты... Ты никуда не уйдешь! И запомни: наши проблемы гораздо важнее твоих намерений. И моих, кстати, тоже, мистер Счетовод!

– Почему вы так уверены? – спросил Ален.

– Сейчас скажу. Может, вы и поймете кое-что из того, что так меня взволновало... Или вывело из себя. Долгое время мы только и слышали, как все прекрасно. Никаких серьезных проблем, за исключением некоторых пунктов, но и они контролируются. А потом вдруг узнаем, что все основные вопросы помечены грифом «Удовлетворительно». Все, конец. Тихое плавание... Даже я купился на это!

Де Спаданте отпустил ручку кресла, продолжая удерживать Годдарда на месте одним лишь взглядом своих выразительных глаз.

– Но, к счастью, – продолжал он, – нашлась пара любопытных ребят из Нью-Йорка, решивших проверить всю бухгалтерию. Конечно, они слегка понервничали: ведь им платят за решение проблем, так что если даже проблем нет, ребята их начинают выискивать, справедливо полагая, что лучше перестараться, чем что-либо упустить... Они взяли пять, всего лишь пять самых важных опросов, которые вернулись в подкомитет, и выяснили, что на всех пяти стоит пометка: «Удовлетворительно». Они послали дополнительную информацию Тривейну. Не было ничего такого, что нуждалось бы в объяснениях, и тем не менее информацию затребовали! Нужно объяснять, что произошло?

Годдард, по-прежнему сжимавший носовой платок, поднес его к подбородку. В глазах его светился страх. Он четко произнес два слова:

– Двойные входы!

– Если смысл вашей аллегории сводится к тому, что документы имеют дубликаты, то вы правы, мистер Счетовод!

– Вы это имели в виду, Годдард? – подавшись вперед, спросил Ален.

– Естественно! Только, возможно, я поспешил. Надо бы выяснить, нет ли на них пометки: «Требуют дальнейшего изучения»...

– Нет, – ответил де Спаданте.

– Тогда я уверен, что существуют дубликаты документов!

– Скорее всего, – подтвердил де Спаданте.

– Но где? – Ален начал уже терять свое хладнокровие.

– Какая разница? Вы же не собираетесь подменить содержимое...

– Хорошо бы все-таки знать, – проговорил Годдард. – Это бы нам помогло...

От его враждебности не осталось и следа. Её сменил страх.

– Следовало позаботиться об этом в последние два месяца, вместо того чтобы штаны просиживать!.. «Дружеские встречи»!..

– У вас нет никаких оснований...

– Заткнись! И вытри слюни! Масса типов заслуживает виселицы! Но есть и другие, с которыми этого не должно случиться! Можно принять чрезвычайные меры: свою работу мы делаем.

Де Спаданте вдруг сжал руку в кулак, лицо его исказила гримаса.

– Что с вами? – спросил Ален, с тревогой глядя на итальянца.

– Все из-за этого сукина сына Тривейна! – хрипло выдохнул Спаданте. – Уважаемый, ужасно уважаемый бывший заместитель министра! Какой он, к черту, уважаемый? Долбанный председатель! Грязная свинья!..

Майор Пол Боннер, сидя у окна «Боинга-707», наблюдал за Тривейном через проход. Вместе с Аланом Мартином и Сэмом Викарсоном Тривейн сидел прямо напротив. Все трое были погружены в изучение какого-то документа.

«Бобры! – думал о них Боннер. – Честные, сильные, перегрызают стволы и валят деревья, перекрывая движение водных потоков. Но ведь это нарушает естественный ход вещей, хотя тот же Тривейн назвал бы это экологическим равновесием».

Дерьмо все это...

Куда важнее, чем жизнь таких вот бобров, орошение полей, а ему мешает воздвигнутая ими запруда. Бобры сушат землю и уничтожают урожай, думая только о себе. Но в мире есть и другие заботы – этой мелюзге их не понять. Те заботы под стать только львам, царям природы. Лев идет по джунглям с достоинством, свойственным лишь ему. Только он знает, кто настоящий хищник. Лев, а не бобер.

Пол Боннер знал, что такое джунгли. Истекая кровью, он поползал по той земле, кишащей черт знает чем. Он помнил глаза, полные ненависти, в упор смотревшие на него. И он понимал, что должен убить обладателя этих глаз, вырвать их. В противном случае убьют его.

Это был его враг, это были их враги. А что, черт побери, могли знать такие вот бобры?..

Но вот Тривейн и его помощники принялись складывать документы в свои портфели. В салоне уже загорелись надписи «Не курить» и «Пристегните ремни» – подлетали к Сан-Франциско.

Ну, а что дальше?

На этот раз он получил задание не очень конкретное. Да и сама атмосфера вокруг отношений министерства обороны с Тривейном весьма осложнилась. После обеда с Энди и Филис генерал Купер учинил майору такой допрос, словно тот побывал в плену у партизан с удавкой на шее. К концу допроса Боннер стал всерьез опасаться, как бы генерала не хватил удар. Вопросы сыпались один за другим, словно из рога изобилия.

«Почему Тривейн не предупредил о поездке министерство обороны?.. Каков на самом деле его маршрут?.. Почему так много конференций и остановок?.. Не маневры ли это, не дымовая ли это завеса?»

В конце концов, майор разозлился. Не знает он, как отвечать на все эти вопросы, не знает! Если генералу нужна какая-то особая информация, пусть скажет! Боннер напомнил Куперу, что уже подготовил для него около пятидесяти сообщений, касавшихся «Потомак-Тауэрз». И если бы Тривейн узнал, что информация украдена из секретных досье, дело могло бы кончиться судом.

Он прекрасно понимает причины, по которым его прикрепили к Тривейну, согласен на риск и привык верить начальству. Но он же не ясновидящий, черт побери! Надо же понимать...

Реакция генерала на эту вспышку крайне удивила майора. Тот вдруг как-то засуетился, разволновался, даже стал заикаться. Вот уж что меньше всего укладывалось в сознании Боннера – генерал-заика! Но потом он понял: Купер столкнулся с совершенно новыми, не оцененными еще данными и испугался.

Интересно, что его так напугало? Боннер знал, что он не единственный информатор; в «Потомак-Тауэрз» работали еще двое. Темноволосая стенографистка, например, числилась заведующей машбюро. Однажды он видел на столе у Купера ее фотографию вместе с отчетами, под которыми лежали расписки о полученных на расходы деньгах. Обычная процедура.

Вторым был блондин лет тридцати, некто Ф.Д. из Корнелла, которого Тривейн взял к себе по просьбе старого приятеля. В один прекрасный вечер Боннер, который сам задержался у Купера, видел, как в здание через черный ход вошел Ф.Д. и направился к грузовому лифту. Как правило, именно этими лифтами пользовались информаторы, каждый из которых являлся сюда строго по расписанию. И когда Боннер, выйдя на улицу, взглянул на окна Купера, он увидел в них свет...

Купер был слишком расстроен, чтобы хитрить с Боннером или уклоняться от прямого ответа. Он просто приказал сообщать по телефону обо всем, что будут говорить Тривейн и оба его помощника. Передавать все абсолютно – важное, неважное, – все! Звонить самому Куперу, по прямому телефону. Боннеру поручалось выяснить истинные цели каждой встречи Тривейна и держать под контролем каждую его связь или контакт с «Дженис индастриз». В распоряжение Боннера передавались любые необходимые суммы, ему предоставлялась полная свобода действий в обмен на информацию.

Причем любую информацию, подчеркнул генерал. Никакой специфики, теперь важно все!

Боннер весьма неохотно признался самому себе, что поведение генерала его встревожило. Он не любил поддаваться чужому гневу или панике, но на сей раз дело обстояло именно так. Конечно, Тривейн не имел никакого права вмешиваться в дела «Дженис индастриз». По крайней мере, до такой степени, чтобы вывести из себя генерала. Ведь компания, – конечно, по-своему, – необходимое звено в системе оборонной промышленности. Может быть, даже более важное, чем любой заокеанский союзник. Во всяком случае, более надежное!

Ее истребителям не было равных: она производила четырнадцать видов вертолетов, от тяжелых – на них перевозились войска, техника и оружие – до быстрых, бесшумных «змей», доставлявших таких же солдат, как Боннер, в глухие джунгли. В ее двенадцати лабораториях разрабатывалось новое оружие, сотни типов защитного снаряжения, спасавшего от крупнокалиберных пуль и напалма. В ведении компании были многочисленные артиллерийские заводы, производившие самое мощное и разрушительное оружие на земле.

Какая сила! Какая власть! К черту, к черту! Как они не могут понять такой простой вещи?

Это же не просто обладание, это защита! Их собственная защита и безопасность. Неужто, черт возьми, бобрам непонятно? Неужели, черт бы его побрал, это непонятно Тривейну?