Обойдя дом, Джеймс Годдард вышел на лужайку. Заходящее солнце мягко освещало холмы Пало-Альто, окрашивая их в желто-оранжевые тона. Закат всегда действовал на Годдарда успокаивающе, особенно здесь, в этом чудном уголке природы. Собственно, поэтому он и решился двенадцать лет назад купить дом в Пало-Альто. Конечно, это влетело ему в копеечку, но к тому времени он занимал в «Дженис» такое положение, что должен был либо купить дом, – хотя бы в будущем, – либо остаться без будущего в «Дженис».

Правда, не так уж глубоко он был втянут в игру. Двенадцать лет назад Годдард начал быстрое восхождение в структуре «Дженис индастриз». Работа обеспечила ему благополучие, собственный дом, а также – при случае – владение одним из филиалов фирмы в Сан-Франциско. Хотя подчас напряжение становилось непереносимым. Как, например, сейчас.

Сегодняшняя беседа с Тривейном была мучительно-нервной. Прежде всего потому, что он так и не понял, зачем, собственно, они встречались? Проговорили о том о сем; покивали друг другу головами – в знак согласия неизвестно с чем; обменялись огромным количеством бессмысленных и насмешливых взглядов. Ко всему этому прибавились совершенно неуместные замечания и пустые вопросы помощников Тривейна. Один из них еврей, это уж точно, а другой – еще совсем юнец. Довольно оскорбительно!

Да и сама встреча прошла так себе, без какой-либо повестки дня. Правда, Годдард, как представитель «Дженис», пытался было навести хотя бы элементарный порядок, однако Тривейн – правда, довольно мягко – свел его попытки на нет. Выступил эдаким патриархальным дядюшкой: дескать, не следует волноваться, все будет в порядке. Этим утром нужно лишь прощупать основные сферы ответственности.

Сферы ответственности... Эта фраза поразила Джеймса Годдарда, словно разряд электричества.

В ответ он только кивнул головой, так же как трое его соперников: улыбаясь и раскланиваясь. Обычная ложь, подумал он тогда.

В половине четвертого, когда встреча закончилась, Годдард вернулся к себе и пожаловался секретарше на страшную головную боль. Необходимо было уехать, чтобы подумать над тем, что случилось за последние два с половиной часа. Несмотря на туманное вступление, главное было сказано. Проблема заключалась в том, что разговор шел не на языке цифр, понятном ему. Цифры для Годдарда были всем. Он мог процитировать, благодаря своим особым способностям, данные многих отчетов прошлых лет. Мог подготовить проекты с точностью до четырех процентов, взяв за основу горстку разрозненных чисел. Он поражал так называемых экономистов, академических теоретиков – тоже по большей части евреев – быстротой и аккуратностью, с которыми анализировал рыночные ситуации и статистику по общей занятости.

Даже сенатор Армбрастер из Калифорнии приглашал его в прошлом году для консультаций. Конечно, от какого бы то ни было вознаграждения Годдард тогда отказался, – он голосовал за Армбрастера, – да и компании не нужны были неприятности. Однако подарок от сенатора, переданный с одним из его друзей, пришлось принять: это был билет на «Транс Пасифик Эйруейз», действительный на десять лет. Его жена без конца мечтала о Гавайях, хотя Годдард не раз говорил ей: «Близок локоть, да не укусишь»...

Покинув офис, Годдард проехал вдоль океанского побережья около пятидесяти миль и через Ревенсвуд попал в Феар-Оукс.

Что было с Тривейном потом?

Когда бы Годдард ни пытался объяснять завышенную или, наоборот, недооцененную стоимость – а разве не эти вопросы составляли суть деятельности подкомитета? – его неизменно обескураживало отношение к этим проблемам помощников Тривейна и самого председателя. Вместо конкретного разговора затевалась общая дискуссия по поводу обоснованности производства продукции, ее качества, вопросов технологии, дизайна, обсуждали тех, кто утверждает планы, их ответственность за выполнение...

В общем, разговор на абстрактные темы, вокруг младшего персонала.

И теперь Годдард терялся в догадках: какой был смысл в этой встрече?

Только добравшись наконец до своего уединенного жилища в живописных, мирных холмах, Джеймс Годдард – главный бухгалтер корпорации «Дженис индастриз» – вдруг с ужасающей ясностью понял весь скрытый до сих пор смысл этой конференции, устроенной Тривейном.

Имена! Им нужны были лишь имена! Вот почему смиренными помощниками Тривейна делались торопливые записи – в самое неподходящее, казалось бы, время, вот в чем смысл их безобидных на первый взгляд вопросов.

Да, сомнений не было. Имена. Только ради этого if была затеяна вся эта канитель.

Его собственный штат преспокойно перекочевал и бумаги Тривейна. Они сами назвали ему имя главного инженера, консультанта по дизайну, посредника по найму рабочей силы, аналитика по статистике. Все это было выведано в совершенно безобидной болтовне!

Конечно, зачем им цифры! Им нужны люди, только люди! Именно за ними охотился Тривейн.

Недаром, значит, Марио де Спаданте говорил, что очень многих следовало бы повесить.

Люди. Анонимные персоны. Неужели он один из них?

Внимание Годдарда привлек ястреб: камнем упав вниз, он в ту же секунду взмыл вверх, из-за верхушек деревьев, и повис в свободном парении в небе. Правда, на этот раз без добычи.

– Джимми! Джимми! – услышал он голос жены. Гортанный, немного в нос, он всегда производил на Годдарда один и тот же эффект, независимо от того, звучал ли из окон или за обеденным столом. Раздражение.

– Да?

– Если ты собираешься разговаривать по телефону, то, ради Бога, возьми его наружу!

– Кто звонит?

– Какой-то де Спад... де Спадетти или что-то в этом роде... Он ждет!

Джеймс Годдард еще раз бросил взгляд на живописные холмы и поспешил к дому.

Ясно одно: он должен убедить Марио де Спаданте, что сделал все как надо. Рассказать подробно, о чем его расспрашивал Тривейн и о своих ответах. Так, чтобы никто не мог обвинить «счетовода» в том, что он проболтался. И вовсе не обязательно посвящать Марио де Спаданте в сделанные им выводы.

«Счетовод» не должен быть повешен...

Пол Боннер, толкнув дверь, вошел в погребок, один из сотни таких в Сан-Франциско. Его сразу же оглушили резкие звуки оркестра, разместившегося на небольшой эстраде, здесь же извивались в откровенных Движениях танцовщицы с обнаженной грудью. Впрочем, последнее обстоятельство никак майора не взволновало.

В принципе это был самый заурядный бардак. Боннер на секунду задумался, какой эффект произвело бы его появление, явись он сюда в форме, а не в спортивном пиджаке и брюках из грубой бумажной ткани. На всякий случай он снял галстук и сунул его в карман.

Тяжелый табачный запах забивал даже запах марихуаны.

Подойдя к стойке, майор достал из кармана пачку французских сигарет «Голуаз» и заказал «бурбон». Ему пришлось прокричать заказ – так было шумно, а когда он отпил глоток, то был изумлен вкусом пойла – вернее, его отсутствием – кислятина, явно разбавлено.

Майор старался усидеть на стуле, не двигаясь с места, что было не так-то просто: его постоянно толкали всякие бородатые выпивохи и полуобнаженные официантки, многие из которых уже положили глаз на чисто выбритое лицо и коротко остриженные волосы нового клиента.

Теперь он знал, что тот, ради кого он пришел, его видит. В джинсах и какой-то рубахе, смахивавшей на нижнее белье, его информатор стоял в каких-нибудь восьми футах. Почему-то в сандалиях, длинные волосы падали на плечи как-то слишком уж неестественно аккуратно. «Похоже, парик», – подумал Боннер. Хороший парик, правда, абсолютно не вяжется со всем видом незнакомца.

Взмахнув пачкой сигарет, Боннер поднял стакан с «бурбоном», как бы его приветствуя.

В следующее мгновение информатор подошел к Боннеру, остановился с ним рядом и, наклонившись к самому его уху, спросил:

– Прекрасное место, не так ли?

– Несколько утомительно... Впрочем, вы хорошо сюда вписываетесь...

– Это моя гражданская одежда, майор...

– Весьма подходящая... Пошли отсюда!

– Ну нет, поговорим здесь.

– Почему вы хотите остаться?

– Не хочется попадать в досье.

– Вам нечего бояться, обещаю... Идемте, будьте благоразумны. Здесь не место для подобных разговоров. О черт! Здесь как в парной!

Человек в парике внимательно посмотрел на Боннера.

– Вы правы. Об этом я не подумал. Нет, вы на самом деле правы! Но сначала рассчитаемся.

Боннер спрятал сигареты в карман рубашки и достал бумажник. Вынув три стодолларовые купюры, протянул собеседнику.

– Ого, майор! Почему вы не выписали мне чек?

– В чем дело?

– Попросите бармена разменять.

– Он не захочет...

– Попробуйте.

Повернувшись к бару, майор с удивлением и неприязнью увидел, что бармен стоит совсем рядом, не спуская с них глаз. Через минуту в руках у майора была целая кипа пяти-, десяти– и двадцатидолларовых бумажек.

– Прекрасно! Теперь пошли. Пройдемся по улице, словно два ковбоя! Только одно условие, майор: мы пойдем туда, куда скажу я... Идет?

– Идет.

Покинув погребок, они двинулись в южном направлении по старому индейскому району. Продавцы, торговавшие с лотков и в палатках, шумно доказывали готовность племен принять независимую экономику. Здесь, в О'Лири-Лейн, – заявляли они, зарождается большая часть прибыли.

– Судя по вашей обычной предосторожности, – проговорил майор, – вы вряд ли что-нибудь записали?

– Конечно, нет! Но все помню, можете записать сами.

– Встреча длилась около трех часов?

– На то я и приставлен к делу «Дженис», чтобы не жаловаться на память, – усмехнулся информатор и махнул рукой налево. – Сюда...

Они пошли вдоль кирпичной стены, на которой висели разодранные порнографические плакаты, исписанные цветными фломастерами. Света, падавшего с О'Лири-Лейн, было вполне достаточно, чтобы лицезреть друг друга, однако Боннер постарался остаться в тени. Лицо информатора было хорошо видно. Майор любил наблюдать за лицами тех, кого он допрашивал, будь то поле битвы или одна из аллей Сан-Франциско.

– С чего я должен начать, парень?

– Забудьте про чай и коктейли. Начните с самого главного, к остальному мы так или иначе вернемся...

– Хорошо, пойдем по нисходящей... Первое – удорожание производства «Ф-90» из-за изменений в дизайне воздушного винта, которых потребовали в хьюстонских лабораториях. Вообще-то говоря, это связано со скандалом на «Роллс-Ройсе», если вы помните...

– И что?

– Что значит «и что?»? Эти новации стоят сумасшедших денег, вот и все!

– Это ни для кого не секрет.

– А я обратного и не утверждаю... Но команду Тривейна интересовали подробности. Возможно, вашим парням стоит все обдумать... Впрочем, меня это уже не касается... Я даю информацию, вы ее оцениваете... Ведь так?

– Продолжайте! – Боннер достал блокнот и стал что-то записывать.

– Дальше. Идем на юг, в Пасадену... Заводы уже восемь месяцев опаздывают с производством из-за отсутствия специального оборудования. Они настолько в запарке, что вздохнуть некогда. Прибавьте к этому столкновения с рабочими, жалобы на загрязнение окружающей среды, изменения в кадрах... В общем, неурядиц хватает. Армбрастер должен взять эти заводы, так сказать, на поруки и обеспечить их очистительными сооружениями...

– И что Тривейн хочет на этот раз?

– Как ни смешно, он полон сочувствия... Непреднамеренные ошибки, забота об окружающей среде и все такое! И больше, чем деньги, его интересуют люди – те, у которых возникли сложности... Далее наш любимый Северо-Запад. Капиталы понемногу перекачивают в Сиэтл. «Дженис» приобрела компании «Белстар», истратив огромные суммы для того, чтобы заставить их работать.

– Если не ошибаюсь, эти заводы производят ракеты?

– Ракеты, ракетное топливо, оборудование, направляющие приспособления...

– Все это нужно, – пробормотал Боннер. – Заводы должны работать...

– А-а-а, это, мистер Мото! Не заставляйте меня давать оценку. Помните?

– Помню. Это не ваше дело. Что еще?

– В общем, они утратили лидерство. Лидеры они теперь только по убыткам, Чарли. А причина – та, о которой и подозревает Тривейн. «Дженис» не делает бизнес с самой собой... Ну, а теперь моя очередь давать оценки. – Длинноволосый рассмеялся. – Тривейну нужна информация. Как можно больше информации о «Белстар». И здесь, как и в Пасадене и Хьюстоне, он продолжает копаться в личных делах. Откровенно говоря, особо беспокоиться нечего: никто не намерен ничего ему сообщать. Этот номер у него не пройдет...

– Докопался он до чего-нибудь интересного? – спросил Боннер, делая очередную пометку в блокноте.

– Нет, не смог... Этот ваш мистер Тривейн либо тупица, либо большой хитрец!

Неожиданно от стены отделился какой-то пьяный. По всей видимости, это был заблудившийся турист, одет он был в куртку, слаксы и фуражку Американского легиона. Повернувшись спиной к Боннеру и его спутнику, он, расстегнув «молнию», стал мочиться. Информатор взглянул на Боннера.

– Идемте отсюда, – сказал он. – Подобное соседство может привести черт знает куда! И если это хвост, то вы достаточно изобретательны, майор.

– Можете мне не верить, но я ненавижу таких профессиональных героев.

– Верю, верю. Что-что, а ненавидеть вы умеете, сразу видно... Здесь неподалеку есть одно уютное местечко, закончим нашу беседу там.

– Закончим! Да мы еще не начинали! Я вижу, вам не терпится потратить те двести девяноста долларов, что лежат у вас в кармане?

– Так точно, майор!

Через час с небольшим блокнот Боннера был уже полон заметками. За свои три сотни долларов он получил веские подтверждения тому, что информатор действительно обладает прекрасной памятью. Он мог, если, конечно, ему верить, повторить целые фразы и специфические выражения, которые слышал на встрече.

Конечно, информацию следовало бы проверить. Пока же ясно одно: Тривейн и его команда больше копают вширь, нежели в глубину. Тут можно прийти к ошибочным выводам. Может, другим известно что-то еще...

– Ну как, майор, – проговорил сотрудник «Дженис» из-под своих длинных фальшивых волос, – надеюсь, в ваши силки заскочит пара наших «птичек», если вы, конечно, настоящий солдат, а не авантюрист с большой дороги...

– А если авантюрист?

– Тогда вы прижмете «Дженис индастриз» к ногтю.

– Я вижу, что, когда надо, вы можете быть гибким!

– Даже резиновым... Особенно если учесть, что моя цель – избавление человечества от мерзавцев!

– Наверное, с такой целью легко жить?

– Очень удобно! И за это удобство я должен благодарить таких, как вы!

– То есть?

– О да... Несколько лет назад я одевался точно так же, как вот сейчас. И мне это нравилось. Протесты, марши мира, манифестации – все это было мое, близкое мне. Как были близки и все люди, независимо от цвета их кожи: белые, черные, желтые... Все они были мне братьями. Я хотел изменить мир! Но такие, как вы, майор, послали меня во Вьетнам. Веселая история! Там я лишился половины желудка. А ради чего? Ради жалких, искусственных людишек, пережевывающих одно и то же дерьмо?

– Думаю, что полученный вами опыт мог бы снова подвигнуть вас на передел мира!

– Других, возможно, но не меня. Я потерял слишком много мяса, к тому же рассчитался с долгами. И понял только одно: все святые – сводники, а Иисус Христос – никакая не суперзвезда... Все это лишь чей-то скверный спектакль, а я бы хотел сыграть свой...

Боннер поднялся из-за грязного столика.

– Что ж, замолвлю словечко. Возможно, вас сделают президентом «Дженис индастриз»!

– Бросьте, майор... Я сказал то, что сказал. Хочу сыграть собственный спектакль! И если Тривейн останется в силе, пусть назовет мне свою цену. Я хочу, чтобы все это знали.

– Опасный поворот, парень. А если я выбью оставшуюся половину твоего желудка? Дважды меня просить не нужно...

– Не сомневаюсь... Но я люблю играть честно. А потому вы первым узнаете о моем решении. Если Тривейн, конечно, в силе...

Боннер смотрел на странное выражение лица своего собеседника, на его загадочную улыбку. Не чертовская ли ошибка – весь этот вечер? Может, человек «Дженис» с ним просто играет? Опасная игра... Наклонившись вперед и схватившись обеими руками за стол, Боннер спокойно, но твердо сказал:

– На вашем месте я бы трижды подумал, прежде чем закинуть сети на обоих берегах... Аборигены могут этого не понять...

– Успокойтесь, майор. Мне просто хотелось проверить вашу реакцию. Что ж, реакция мне понятна... Не стоит нервничать: я весьма дорожу тем, что у меня осталось от желудка! Чао!

Пол резко встал со своего места. Хорошо бы никогда больше не встречать этого странного, явно больного парня. Наихудший тип информаторов, хотя работают они прекрасно. Как крысы, что ютятся в грязных подвалах, но не боятся яркого света. Они знают одно лишь чувство: презрение, потому что всем обязаны только себе.

Но как бы там ни было, Боннер допускал существование и таких людей.

– Чао! – ответил он.