Эндрю Тривейн смотрел из окна своего кабинета на быстрое течение Потомака. Опавшие почерневшие листья, солоноватая вода в реке, футбольные матчи по субботам и воскресеньям... Одним словом, осень. Разгар осени характерен еще и тем, что газеты больше пишут о спорах в конгрессе, нежели о его достижениях.

Заседание прошло нормально, мозговой центр подкомитета сумел собрать достаточно информации, чтобы противостоять власть имущим из «Дженис индастриз», особенно одному из них – Джеймсу Годдарду, единственному, кто отвечал на вопросы. Следующей остановкой для Тривейна был Сан-Франциско.

Собственно, с задачей они справились, и не в последнюю очередь благодаря особому методу, рекомендованному Тривейном своим сотрудникам. Заключался он в том, что серьезная работа велась не в офисе, а в комнате отдыха в доме на Таунинг-Спринт. Понятно, что в этот своеобразный штаб допускались лишь избранные – Алан Мартин, Майкл Райен, Джон Ларч и неугомонный Сэм Викарсон. У Тривейна были к тому весьма веские основания. Когда пришли последние ответы от «Дженис» и ее заводов, а также от разбросанных по всей стране подрядчиков, Тривейн и его люди столкнулись с огромным объемом информации. Кабинет, где хранились папки, был забит до отказа. Ознакомившись с новыми документами, команда Тривейна поняла, что ответы весьма расплывчаты, и разослали главам компаний повторные запросы. Тривейн понял тактику «Дженис»: завалить его беллетристикой. Трудно было даже просто сопоставить огромное количество ответов, не говоря уже о том, что почти все они отличались уклончивостью.

Тривейн оказался в сложном положении: следовало найти кончик ниточки в этом огромном клубке лжи и, минуя тысячи преград, добираться до истины. Работа предстояла сложнейшая, можно сказать, исполинская, и, чтобы выполнить ее, нужно было найти удобное для всех место, где можно работать допоздна, по субботам и воскресеньям.

Была и еще причина, почему они выбрали Таунинг-Спринг: уединение... И к Райену и к Ларчу уже подкатывались некие типы, пытаясь выяснить, что известно команде Тривейна о «Дженис». Не обошлось, понятно, и без завуалированных намеков на солидное вознаграждение и отдых на Карибских островах. Но эти попытки ничем не кончились: и Райен и Ларч сразу поняли, о чем речь.

Произошли и три инцидента, в которых опять же чувствовался завуалированный, осторожный интерес.

В один прекрасный день сосед по дому пригласил Сэма Викарсона в загородный клуб в Чеви-Чейз. Небольшой коктейль, в котором приняли участие какие-то полузнакомые Сэму люди, очень скоро превратился в настоящую пьянку: едва знакомые друг с другом люди стали вдруг закадычными друзьями, настоящие же друзья перессорились. Веселье тем не менее продолжалось, алкоголь кружил головы, и очень скоро Сэм Викарсон оказался на площадке для гольфа вместе с женой мелкого конгрессмена из Калифорнии.

Потом, как рассказывал Сэм Тривейну, опуская некоторые подробности, – большая доза ликера, очевидно, вызвала и провалы в памяти, – им пришла в голову великолепная мысль прокатиться по площадке на тележке для гольфа. Однако проехать удалось лишь несколько сот ярдов: сел аккумулятор. Жена конгрессмена сначала испугалась, но потом повела себя весьма недвусмысленно, намекая, что ее тянет к Сэму. Они почти тут же направились в клуб и вдруг наткнулись на ее мужа, которого сопровождал незнакомый Сэму человек.

Последовала безобразная сцена: муж и не думал стесняться в выражениях, поскольку был пьян до бесчувствия. Отведя душу, он врезал жене пощечину и кинулся на Сэма. Тот отступил, готовясь защищаться, но тут приятель нападавшего схватил конгрессмена за руки, повалил наземь и велел успокоиться, не выставлять себя за посмешище. Обманутый муж еще более разъярился, принялся вырываться из рук приятеля и, убедившись, что это ему не удастся, прокричал Сэму:

– Убирайся к черту со своим Пало-Альто!

Жена конгрессмена тем временем кинулась к автомобильной стоянке.

Незнакомец зажал конгрессмену рот рукой, поднял его на ноги и потащил к стоянке, вслед за супругой.

Сэм Викарсон, стоя на траве, молча наблюдал за происходящим. Он тоже был пьян, но тем не менее понял, что рухнул какой-то договор, распалась какая-то связь с Пало-Альто... Это и есть «Дженис индастриз»...

Сэм рассказал Тривейну о своих подозрениях, и тот с ним согласился. Что ж, впредь надо быть осторожнее, принимая подобные приглашения...

О втором случае Тривейну рассказала его секретарша. По ее словам, она вот-вот должна была расстаться со своим женихом: их отношения давно изменились, не осталось и намека на чувство. Неожиданно он попросил ее вернуться к нему, хотя бы на несколько дней для видимости. С чего бы вдруг? К тому же он стал задавать ей слишком много вопросов. Затем вдруг уехал из Вашингтона, попросив ее снабдить его рекомендациями, что она и сделала. В день отъезда в Чикаго, к месту новой работы, жених позвонил. «Передай своему шефу, – сказал он, – что многие с Небраска-авеню заинтересованы в „Дженис индастриз“. И все они очень встревожены!»

Секретарша, понятно, все рассказала Тривейну. Так снова выплыла корпорация «Дженис индастриз».

И наконец, о третьем инциденте ему стало известно от Франклина Болдвина, того самого нью-йоркского банкира, которому Тривейн был обязан своим назначением на пост председателя.

Болдвин приехал в Вашингтон на свадьбу внучки, выходившей замуж за родовитого англичанина, атташе английского посольства. По словам Болдвина, «это была самая глупая церемония из всех, которую я когда-либо видел! Времена не меняются: скажите любой американской матери, что ее дочь нашла титулованного жениха, и вместо свадьбы она сразу же возмечтает о нудной коронации».

Итак, банкиру все-таки пришлось принять участие в этом погребальном обряде, и, когда уже Болдвин собирался уйти, один из его старых друзей, отставной дипломат, пригласил его «на лучшие воды Вирджинии», где можно превосходно отдохнуть.

Они поехали, но в доме старого друга Болдвин, к своему великому удивлению, встретил какого-то отставного адмирала.

Поначалу ему даже нравилась та безобидная игра, которую затеяли старики: они вели себя так, будто к ним снова вернулась молодость, избегавшая надоевших разговоров о делах.

Но мало-помалу атмосфера непринужденности и легкости исчезла. Адмирал принялся вдруг всячески поносить статью Родерика Брюса о четырех стоявших на приколе подводных лодках. Затем перешел к тому, как Тривейн трактует проблемы военных, в том числе министерства морского флота. Похоже, иронизировал он, у самого Тривейна никаких проблем нет.

В конце концов Болдвин был втянут в спор: ведь речь зашла о Комиссии по делам вооруженных сил, за деятельность которой он отвечал. Ему снова пришлось повторить, что кандидатура Тривейна была единогласно одобрена не только их комиссией, но сенатом и самим президентом. И военным, включая, естественно, министерство морского флота, лучше бы принять факты такими, каковы они есть...

Однако, как выяснилось, именно этого адмирал и не желал признавать. И когда Болдвин уже собрался уходить, старый моряк вдруг заявил, что вчерашнее одобрение может сегодня обернуться чем-то иным. Особенно если Тривейн будет продолжать беспокоить один из самых великих институтов, – «институтов, имейте в виду!» – от которого в значительной степени зависит положение в стране – «да, черт побери, зависит.». Понятно, что этим «институтом» оказалась «Дженис индастриз».

И теперь, глядя на реку, Эндрю думал о том, что пока знает лишь о пяти попытках выйти на его людей: это ситуации с Райеном, Ларчем, Сэмом Викарсоном, его секретаршей и Франклином Болдвином. Но ведь он практически ничего не знает о других сотрудниках, а их в подкомитете – двадцать один человек. Искали ли уже подходы к ним? Если да, то расскажут о них ему или нет?

Конечно, он мог бы собрать всю команду и спросить напрямую. Но он никогда не сделает этого, и не только потому, что считает такой шаг отвратительным. Главное – подобная тактика все равно не принесет успеха. Ведь если с кем-нибудь уже была проведена работа, а ему ничего не сказали, то маловероятно, что человек «расколется» на общем сборе. В глазах других такое промедление выглядело бы преступным...

К тому же, думал Тривейн, если кого-то из его сотрудников завербуют, – весьма сомнительно, но все может быть, – едва ли этот человек сможет поставлять своим новым хозяевам ценную информацию. Ведь папки с особо важными документами, касающимися «Дженис индастриз», хранятся в Таунинг-Спринг.

Досье на корпорацию были помечены следующими записями: «Статус – Текущие дела. Закончено. Удовлетворительно». Те папки, где содержались сведения о менее важных сделках, имели и другие надписи, например: «Статус – Текущие дела. Возможные решения». Хранившиеся в них документы не представляли особой важности.

Код «Удовлетворительно» был дан вовсе не для того, чтобы получше скрыть что-либо. Просто он подходил более всего. И только пять человек из штата подкомитета – четверо из «мозгового центра» и сам Тривейн – могли работать с этими папками, прекрасно зная, что означает этот термин. Если бы досье попали к непосвященному, он бы ничего не понял.

Отойдя от окна, Эндрю вернулся к столу, на котором один на другом лежали три блокнота. Все они имели отношение к «Дженис» и являли собой те самые концы ниточек, потянув за которые можно было распутать огромный клубок. В этом лабиринте кривых зеркал они были единственными источниками света, хотя и слабого. Что, черт возьми, скрывается в лабиринтах?

Интересно, а что предприняли бы люди типа Родерика Брюса – или Роджера Брюстера, – попади эти блокноты им в руки?

Родерик Брюс – крохотный охотник за драконами... Нет, его он пока не сразил. Несмотря на все свои угрозы, когда дело коснулось председателя подкомитета в деле о субмаринах, он повел себя как джентльмен. Хотя никто его ни о чем не просил, да и причин у него вроде не было.

Более того, можно считать, что Тривейн удостоился некоего подобия комплимента: «Сильный, невозмутимый председатель подкомитета, – писал Родерик Брюс, – по-прежнему недосягаем для высших чинов разведки, забивших тревогу. Контакты со средствами информации он предоставил другим – может быть, и не самый мудрый шаг, но кому на этом посту нужна мудрость; большее, что ему грозит, – это угодить на свалку. Возможно, такая угроза реальна. Но, может, он этого и добивается?»

Интересно, почему Брюс молчит о его просьбе не публиковать статью? Впрочем, ему нет дела ни до Родерика Брюса, ни до его читателей...

Ни при каких условиях не позовет он снова Брюса. Что бы ни отстаивал Пол Боннер – видит Бог, тяжеловесно и старомодно, – человек он настоящий. Его убеждения глубоко искренни, не бездумны, и он ими не бросается. Боннеров этого мира следует переубеждать, а не приносить их в жертву идеологическим стычкам, словно коз.

Прежде всего – переубеждать.

Тривейн взял в руки блокнот, лежавший поверх остальных. В правом углу красовалась римская цифра «один». Именно этот блокнот и был сейчас своеобразным путеводителем. Первая остановка – Сан-Франциско.

Обыкновенная работа, ничего особенного. Председатель подкомитета совершил поездку по расположенным на Западном побережье компаниям. И если заинтересованные лица возьмут на себя труд проверить, – а они обязательно это сделают, – то выяснят, что Эндрю Тривейн посетил около дюжины фирм. Вот и все, что они смогут узнать.

Ну, выяснят еще, что председатель не отказывался от партии в гольф или нескольких сетов в теннис – если, конечно, позволяла погода.

Общий настрой его поездки был вообще-то предопределен. Ходили слухи, что подкомитет скоро обретет нового председателя, что поездка Тривейна по стране – его прощальный визит, символическое завершение бессмысленной деятельности.

Прекрасно. Именно этого Тривейн и хотел.

Все было бы по-другому, если бы Родерик Брюс добрался до документов о «Дженис».

Сам Бог не допустил этого! То, чего следовало избегать любой ценой, выглядело сейчас туманными обвинениями. Основываясь на них, трудно было прийти к каким-либо выводам...

Звонок вывел Тривейна из задумчивости. Эндрю взглянул на часы. Начало шестого, сегодня он отпустил сотрудников пораньше и остался один.

– Слушаю.

– Энди? Это Пол Боннер!

– Вы ясновидящий! – воскликнул Тривейн. – Я только что о вас думал!

– Надеюсь, что-то хорошее?

– Не особенно... Как у вас дела? Мы не виделись почти две недели.

– Меня не было в городе... Каждые шесть месяцев мои начальники посылают меня в Форт-Беннинг на скачки с препятствиями. Хотят, чтобы я находился в форме...

– Ну, тут уж ничего не поделаешь. Видно, надеются таким образом вытрясти из вас враждебность, а заодно дать отдых вашингтонским дамам.

– Лучше так, чем холодные ванны... Что вы собираетесь делать вечером?

– Обедаем с Фил в «Авийоне». Пойдете с нами?

– Конечно, если не помешаю...

– Отлично! Встречаемся минут через сорок пять?

– Договорились! У нас еще будет время поговорить об этой вашей дурацкой поездке.

– Что вы сказали?

– То, что я вернулся, маса! Махните рукой или свистните, – и я к вашим услугам!

– Вот уж не знал, – с некоторым сомнением произнес Тривейн.

– Я получил указания... Думаю, мы переходим к активным действиям... А то вы слишком расслабились, Энди!

– Похоже, что так. До встречи в «Авийоне». Тривейн положил телефонную трубку и посмотрел на блокнот «Дженис», который все еще держал в левой руке.

Ни одного обращения в министерство обороны с просьбой о помощи не было. Практически Пентагон не должен был знать о его поездке. Во всяком случае, через служащих...