Его звали Родерик Брюс, и у всех, кто знал этого человека, создавалось впечатление, что имя специально придумано для него. Несколько театральное и запоминающееся, оно как нельзя более подходило этому журналисту с твердым взглядом и острым пером.

Его колонка перепечатывалась в восьмистах девяноста одной газете, издававшихся по всей стране, он получал гонорары по три тысячи долларов и неизменно тратил их на благотворительность, причем делал это всегда публично. Но что самое удивительное – он был любим своими собратьями.

Впрочем, его популярность среди представителей «четвертой власти» объяснялась довольно просто: Род Брюс был всюду свой – от Вашингтона до Нью-Йорка – он твердо помнил, что его настоящее имя – Роджер Брюстер, а родился он в пенсильванском городке Эри. Журналистской братии льстили также его щедрость и умение с легкой иронией отзываться о своем общественном положении.

Короче говоря, Род был отличным парнем, за исключением тех случаев, когда речь заходила об источниках, откуда он черпал информацию, или о его необузданном любопытстве.

Разузнав довольно подробно о Брюсе, Эндрю Тривейн решил с ним встретиться. Журналист с готовностью принял приглашение и согласился обсудить свою статью о четырех небоеспособных атомных субмаринах. Правда, сразу предупредил Тривейна, что статья не будет напечатана только в том случае, если автору представят веские доказательства ее несостоятельности. Иначе она появится уже через три дня.

Самым удивительным во всей этой ситуации было то, что Брюс сам обещал появиться в «Потомак-Тауэрз» в десять часов утра.

Когда в назначенное время Тривейн увидел входящего в дверь его кабинета журналиста, он едва сумел скрыть изумление. Его удивило не лицо Брюса, оно было ему хорошо знакомо по газетам, поскольку портреты ведущих обозревателей, как правило, печатались вместе с их материалами. Да и не было в лице Брюса ничего необычного: острые черты, глубоко сидящие глаза и длинные, еще до того, как это стало модным, волосы. Что поразило Тривейна, так это его рост. Родерик Брюс оказался настоящим коротышкой, это подчеркивалось и его манерой одеваться: темная, консервативная, не бросающаяся в глаза одежда. Он казался мальчиком, принаряженным для воскресной службы в церкви с обложки «Сатердей ивнинг пост». И только длинные волосы напоминали о его независимости – своеобразной независимости маленького мальчика, хотя журналисту было уже за пятьдесят.

Войдя вместе с секретаршей в кабинет, Брюс приблизился к столу, за которым сидел Тривейн, протянул руку. Эндрю встал гостю навстречу и смутился: вблизи Брюс казался еще меньше. Однако тот сам пришел на помощь. Улыбнувшись и крепко пожав руку Тривейну, журналист сказал:

– Не обращайте внимания на мой рост, на самом деле я еще ниже, поскольку ношу туфли на высоком каблуке... Рад познакомиться с вами, Тривейн!

Во время короткого приветствия Тривейн обратил внимание на две детали. Во-первых, журналист смягчил ту неловкость, которую испытывает человек, находясь, по сути дела, рядом с карликом. И во-вторых, назвал его просто Тривейном, сразу давая понять, что они на равных.

– Благодарю вас. Пожалуйста, садитесь! – И, обращаясь к секретарше, добавил: – Прошу вас, Мардж, пока ни с кем меня не соединяйте и закройте, пожалуйста, дверь.

Подождав, пока Брюс устроится в стоявшем у стола кресле, Тривейн вернулся на свое место.

– Далековато вы забрались от дороги, – проговорил журналист.

– Прошу прощения за причиненные неудобства, – ответил Тривейн. – Потому-то я и предлагал пообедать где-нибудь в городе.

– Ничего страшного. Хотелось своими глазами посмотреть на то, о чем столько слышал. Пока не вижу ни дыбы, ни кнутов, ни гильотины!

– Все это хранится в специальной комнате, в одном месте, – так удобнее...

– Хороший ответ! При случае непременно использую...

С этими словами журналист достал маленький блокнот, очень маленький, под стать его собственному росту.

– Вот уж воистину никогда не знаешь, – заметил он, взглянув на смеющегося Тривейна, – где найдешь хорошую фразу!

– Ну я-то ничего особенного в ней не нахожу...

– Очень человеколюбивая фраза. Вы, конечно, помните, что лучшие остроты Кеннеди звучали так же.

– Какого именно Кеннеди?

– Конечно, Джека... Бобби, тот всегда обдумывал и взвешивал слова. А вот Джек был очень человеколюбив. И насмешлив. Надо сказать, что насмешки его были весьма чувствительны...

– Что ж, хорошая у меня компания...

– Неплохая. Но вы же ничего не боитесь, верно? Так что это не так уж важно.

– Вы уже достали свой блокнот...

– Да, и не собираюсь его убирать, господин Тривейн. Что ж, давайте поговорим о четырех субмаринах, простаивающих в сухих доках, каждая из которых стоит сто восемьдесят миллионов. Подумать только, семьсот двадцать миллионов долларов выброшены на ветер! Мы знаем об этом, так почему же не поделиться этим знанием с другими? С теми, кто оплатил строительство атомных лодок, с налогоплательщиками?

– Возможно, и следует...

Брюс, не ожидавший подобного ответа от Тривейна, сменил позу в кресле и скрестил ноги. «Интересно, – подумал Тривейн, – достанут ли они до пола?»

– Все это, конечно, хорошо, – продолжал Брюс, – не стану даже записывать ваш ответ: и так запомню... Значит, у вас нет возражений против появления статьи?

– Откровенно говоря, нет. У других есть, но не у меня, – ответил Тривейн.

– Для чего же вы тогда хотели видеть меня?

– Для того, чтобы... попросить...

– Меня уже просили, – признался Брюс, – но я отказал... Не вижу причин, чтобы не отказать и вам!

– Такая причина есть, – произнес Тривейн. – Дело в том, что я лицо незаинтересованное... А это, в свою очередь, означает, что могу быть объективным. Думаю, у вас есть причины для того, чтобы нанести им чувствительное поражение, да еще публично. На вашем месте я без малейшего колебания опубликовал бы статью. Правда, у меня нет вашего опыта, и я не знаю границы между материалами о некомпетентности и посягательством на национальную безопасность. Надо бы пролить свет на это...

– Продолжайте, Тривейн, продолжайте! – раздраженно проговорил Брюс. – Я уже слышал подобные аргументы – они не выдерживают никакой критики!

– Вы в этом уверены?

– Да! И по причинам гораздо более серьезным, чем вы подозреваете!

– Если так, мистер Брюс, – Тривейн достал из пачки сигарету, – то вам следовало бы принять мое приглашение отобедать... Мы могли бы провести время в приятной беседе. Вы, конечно, не знаете об этом, но я с удовольствием читаю ваши материалы. Хотите сигарету?

Отвесив нижнюю губу, Брюс внимательно смотрел на Тривейна. Эндрю, так и не получив ответа, вытряхнул из пачки одну сигарету – для себя – и, откинувшись на спинку кресла, закурил.

– Господи! – сказал тихо Брюс. – А ведь вы говорите вполне серьезно!

– Конечно, – подтвердил Тривейн. – Подозреваю, что все ваши мотивы так или иначе связаны с безопасностью. А если так, то мне нечего возразить...

– Ну а если я откажусь от статьи, это будет вам на руку?

– Нет. Сказать по правде, только помешает... Однако это уже не мои проблемы.

Брюс слегка наклонился вперед: его миниатюрная голова выглядела весьма забавно на широкой кожаной спинке кресла.

– Вы не должны иметь проблем. И наплевать, даже если нас просвечивают!

– Что делают? – Тривейн от изумления даже привстал.

– Я хочу сказать, меня мало волнует, записывается ли наш разговор... Впрочем, едва ли. Давайте, Тривейн, заключим сделку... Никаких помех с моей стороны, никаких проблем с бардаком в Нью-Ланден. Обычная сделка. Я только задам вам несколько вопросов и хотел бы получить хоть какие-нибудь ответы...

– О чем вы говорите, черт побери?

Брюс медленно поднял правую полу своего пиджака и медленно спрятал в карман свой блокнот. Он проделал это с таким значительным видом, словно этот жест значил никак не меньше какого-то особенного доверия с его стороны. Затем стал вертеть в руках золотую авторучку.

– Начнем со вчерашнего дня, – произнес он наконец. – Вчера вы провели час двадцать минут в статистическом управлении. Появились там в начале пятого и просидели до закрытия, заказав документы по штатам Калифорния и Мэриленд за период, охватывающий последние восемнадцать месяцев. Мои люди легко смогли найти интересующие вас книги, а возможно, и то, что вы в них искали. Но, с другой стороны, в них несколько сотен страниц и двести тысяч всевозможных вставок! Естественно, меня заинтересовал вопрос: почему вы проделали эту работу сами? Не ваш секретарь и даже не помощник, вы сами!

Тривейн пытался разгадать, что скрывается за словами Брюса.

– Значит, это вы были в сером «понтиаке»? Вы следили за мной в сером «понтиаке»?

– Ошибаетесь, хотя это интересная ошибка...

– Сначала вы были на Род-Айленд-авеню, – продолжал Тривейн, – потом поехали в Джорджтаун, впереди вас тащился фургончик точильщика.

– Прощу прощения, но я же сказал, что вы ошибаетесь, – повторил Брюс. – Если бы я решил следить за вами, вы никогда бы об этом не узнали. И все же что вы искали в НСУ? Если это нечто стоящее, обещаю вам не возвращаться к истории с подлодками!

Тривейн молчал, все еще думая о сером «понтиаке». Следует, пожалуй, позвонить Уэбстеру и Белый дом, как только он отделается от журналиста. Он почти забыл о «понтиаке»...

– Ничего стоящего, Брюс, – сказал Тривейн. – Так, общая информация...

– Хорошо, – согласился с ним журналист, – попрошу моих ребят выяснить, в чем там дело с НСУ. Надеюсь, они справятся... Ну а теперь я задам вам второй вопрос, правда, он будет не очень тактичен. Ходят слухи, что шесть недель назад, сразу после вашего памятного выступления на слушаниях в сенате, вы встречались со старым сенатором из Небраски. Причем встреча эта произошла за несколько часов до трагедии. Как утверждают, ваш разговор носил далеко не дружеский характер. Это правда?

– Единственный человек, который мог слышать нашу беседу, – ответил Тривейн, – это шофер... Кажется, его зовут Лоренс Миллер. Спросите у него. Если информация идет оттуда, пусть он и доказывает.

– Этот человек верен памяти старого сенатора, он ничего не скажет. К тому же за долгие годы шофер приучился не слышать того, что говорится на заднем сиденье...

– Так вот. Никакой ссоры у нас с сенатором не было. Просто весьма корректное несовпадение во взглядах...

– И наконец, последний вопрос, Тривейн... Если мы не договоримся, я стану крупной помехой на вашем пути. Могу, например, рассказать, что вы пытались отговорить меня от публикации материала или дать положительный материал... Что вы думаете по этому поводу?

– Думаю, что вы воинственный коротышка! Теперь я вряд ли захочу читать ваши творения.

– Это ваше дело.

– Скорее следствие нашей беседы...

– Тогда расскажите мне напоследок о Боннере.

– О Поле Боннере? – удивился Тривейн, подумав, что этот последний вопрос – главный. И дело не в том, что первые два были такими уж безобидными, вовсе нет. Однако на сей раз журналиста выдал голос: в нем прозвучала явная заинтересованность, а может быть, и прямая угроза...

– Майор Пол Боннер, – продолжал Брюс, – личный номер 1583288, войска особого назначения, приписанные к министерству обороны, разведывательное управление. Отозван из Индокитая в семидесятом году, после того, как он провел три месяца в военной тюрьме, ожидая суда трибунала. Ему запрещено давать интервью, о нем невозможно получить хоть какую-нибудь информацию. Только раз о майоре обронил одну фразу генерал корпуса: он назвал его «убийцей из. Сайгона». Вот об этом-то Боннере я и спрашиваю вас сейчас, мистер Тривейн! И если вы на самом деле читали мои материалы, как сказали в начале беседы, то должны помнить: я не раз заявлял, что этот сумасшедший майор должен быть заперт в Ливенуорте, а не разгуливать по улицам!

– Должно быть, эту газету я пропустил. – Я сказал «материалы», – напомнил Брюс. – В чем заключаются функции Боннера? Почему его приставили к вам? Вы знали его раньше? Вы просили об этом?

– Слишком много вопросов, Брюс.

– А мне ужасно интересно!

– Что ж, в таком случае удовлетворю ваше любопытство, – проговорил Тривейн, – но по порядку... Майор Боннер – обычное связующее звено между мной и министерством обороны. Если у меня в чем-то возникает нужда, он делает все необходимое. Во всяком случае, так говорит, и как бы то ни было, работает он весьма эффективно. Не знаю, кому принадлежит идея прикомандировать его ко мне, но мне хорошо известно, что он далеко не в восторге от этой работы. Я никогда не знал его раньше, а значит, не мог просить о назначении...

– Отлично, – сказал Брюс. Не спуская с Тривейна глаз, он снова сделал несколько быстрых, раздраженных движений авторучкой – вниз-вверх. – Все это можно проверить... Но вы-то сами верите?

– Во что?

– В то, что убийце из Сайгона отводится роль обыкновенного мальчика на побегушках?

– Да, конечно. Он весьма полезен и помогает мне... Все эти офисы, транспорт, предварительные заказы по всей стране... Каковы бы ни были его убеждения, работать они ему не мешают.

– И он помогал вам подбирать штат?

– Конечно, нет! – Тривейн заметил, что рассердился: Боннер ведь предлагал ему свои услуги. – Должен заметить, что у нас с ним совершенно разные взгляды и убеждения, и мы оба знаем об этом. Тем не менее я ему доверяю. В известных пределах, конечно. В наши дела он не посвящен.

– Я бы сказал обратное. Именно благодаря своей роли и положению он прекрасно осведомлен о том, что вы делаете, с кем встречаетесь, какой компанией интересуетесь...

– Но это только внешняя сторона. Содержательная же хранится в тайне, – перебил журналиста Тривейн. – Никакие могу понять, куда вы клоните?

– Но ведь это же очевидно! Если вы ведете расследование о деятельности шайки жуликов, то как можете доверять одному из последних мерзавцев в городе!

Тривейн вспомнил, как отреагировал на назначение Боннера его адвокат. Мэдисон сказал тогда, что министерство обороны в особой деликатности не упрекнешь.

– Я думаю, Брюс, – проговорил Тривейн, – что могу развеять ваши опасения. Майор Боннер в решении вопросов не участвует. Не обсуждаем мы с ним и сути наших дел и наши успехи. Мы можем обменяться парой фраз, но только на общие темы и в самых общих выражениях. Или перекинуться шутками. Иначе и быть не может: он занят текущими делами, и теперь, кстати, куда меньше, чем в самом начале. Основные хлопоты падают на мою секретаршу, которая обращается к Боннеру только в крайних случаях... Повторяю, он оказался очень полезен.

– Еще немного, и вы скажете, что он вам крайне необходим, – заметил Брюс. – И все же необычность ситуации чувствуете.

– Военные не отличаются особой чувствительностью, – ответил Тривейн, – может, оно и к лучшему... Но ведь мы имеем отношение к оборонной промышленности, следовательно, необходим посредник. Почему военные решили прислать именно Боннера, не знаю. Но его прислали, и он оказался довольно сносным парнем, хотя не думаю, чтобы он так уж был нам нужен... Как бы там ни было, он хороший солдат, способный выполнить любое задание, независимо от того, что он по этому поводу думает...

– Отлично сказано!

– Другого сказать не могу...

– Так вы говорите, он не пытается навязать вам точку зрения Пентагона?

– Иногда я спрашивал майора, что он думает по тому или иному поводу, но всякий раз он высказывался с точки зрения военных. Признаться, будь это иначе, я бы встревожился. Думаю, так же, как вы... По вашей логике получается, что мы знали, о том, кем на самом деле является майор Боннер, или узнали об этом. И это, естественно, нас встревожило. Однако тревоги оказались несостоятельны...

– Вы не ответили на мой вопрос, Тривейн!

– По-моему, вы ищете название для вашей очередной статьи о майоре Боннере, который «торпедирует деятельность подкомитета». Хотите убедиться в том, что он подослан ко мне с целью передачи секретной информации о нашей деятельности? Возможно, все это выглядит весьма логично, но это неправда. Это было бы шито белыми нитками...

– Ну а что он сам-то говорит? В чем заключается его «точка зрения военных»?

Тривейн внимательно взглянул на журналиста. Уж слишком резким и нервным казался тот в эти минуты: словно боялся упустить нечто весьма для себя важное. Он вспомнил, как Боннер представляет себе контрмеры против гипотетических «маршей мира» – ввод войск, быстрое подавление и репрессии, – и понял, что именно это хочет услышать от него журналист.

– Да у вас паранойя! Вы хотите замазать Боннера грязью, не так ли?

– Нет необходимости, Тривейн! Он и без того вымазан по уши! Этого бешеного пса следовало отправить в газовую камеру еще три года назад!

– Серьезный приговор, Брюс! И если вы действительно так считаете, вам следовало бы собрать пресс-конференцию по этому вопросу... Если, конечно, вы сможете что-либо доказать...

– Этого сукина сына тщательно оберегают – все как один! Его поместили на территории, на которую не может ступить нога постороннего! Даже с теми, кто проклинает его подвиги от Меконга до Дананга, невозможно обменяться хотя бы парой слов. Вот что меня тревожит! Думаю, это должно волновать и вас.

– Я не располагаю вашей информацией. К тому же у меня достаточно проблем, чтобы создавать еще дополнительные – из полуправды-полулжи. Меня совершенно не интересует майор Боннер!

– А следовало бы заинтересоваться!

– Подумаю...

– В таком случае, подумайте еще вот над чем – даю вам на это два дня. Вы много говорили с Боннером, он провел с вами уик-энд в Коннектикуте. Позвоните, мне и расскажите о ваших беседах. Вполне возможно, что вам его слова не представляются важными. Но вместе с той информацией, которой располагаю я, они могут дать интересные результаты. А вы тем самым окажете услугу не только себе, но и стране...

Тривейн встал с кресла и сверху вниз посмотрел на журналиста.

– Не стоит прибегать здесь к гестаповским методам, мистер Брюс! Здесь это не пройдет.

Родерик Брюс понимал, что стоит ему подняться, и он потеряет последние преимущества. А потому продолжал сидеть в кресле, по-прежнему нервно поигрывая авторучкой.

– Не делайте из меня врага, Тривейн. Это в высшей степени глупо! Ведь я могу преподнести историю с подлодками таким образом, что люди начнут отворачиваться от вас... Или – что еще хуже – смеяться!

– Убирайтесь вон, пока я вас отсюда не вышвырнул!

– Угрожаете представителю прессы, господин председатель? Грозите физической расправой «маленькому человечку»?

– Пишите все, что вам заблагорассудится, но только убирайтесь отсюда, – спокойно повторил Тривейн.

Брюс медленно поднялся с кресла и спрятал авторучку в нагрудный карман.

– Через два дня жду вашего звонка, Тривейн... Сейчас вы, конечно, расстроены, но через несколько дней все уляжется. Вот увидите...

С этими словами Брюс повернулся и засеменил к двери, так и не удостоив больше Тривейна взглядом. Он захлопнул за собой дверь с такой силой, что она ударила по стоявшему рядом креслу и еще долго вибрировала...

– Проклятый ублюдок! Чертов лилипут! Что ему нужно? – Генерал Лестер Купер, с красным от гнева лицом и набухшими на шее жилами, изо всех сил ударил кулаком по столу.

– Пока не знаем, – ответил стоявший перед ним Роберт Уэбстер. – Ведь наша основная задача – Боннер, и мы уже рассчитали момент, когда его можно вводить в игру...

– Вы рассчитали! А мы не желаем иметь с этим ничего общего!

– Мы знаем, что делаем...

– Лучше бы вы убедили в этом меня... Мне не нравится, что каждый может быть использован...

– Не будьте смешным! Просто надо сказать Боннеру, что его старый приятель Брюс кое-что против него имеет, так что пусть поостережется... Но не надо запугивать, – продолжал Уэбстер с чуть заметной улыбкой на губах. – Не нужно, чтобы он полностью замкнулся в себе... Он знает, что за Тривейном ведется наблюдение, не стоит, чтобы кто-то еще говорил об этом.

– Понятно... Тем не менее, надеюсь, что ваши люди заставят Брюса выйти из игры. Его нельзя подпускать так близко!

– Всему свое время, генерал!

– Этим следовало бы заняться сейчас... Чем дольше тянуть, тем больше риск! Не забывайте, что Тривейн охотится за «Дженис»!

– Именно поэтому мы и не предпринимаем необдуманных шагов... Особенно теперь. Тривейн ничего не выудит, а вот Роджер Брюстер может...