Глава 8
Диверсанты

Немецкие части в начале декабря подошли к Москве близко. Ударом из-под Солнечногорска вторая танковая дивизия 4-й армии под командованием фон Клюге заняла Красную Поляну. Всего 17 км от Москвы и 27 км до Кремля. Следует учитывать, что граница города в 1941 году проходила по окружной железной дороге. На участке Наро-Фоминска 292-я и 258-я немецкие дивизии прорвали оборону советской 33-й армии и двигались на Кубинку. Уже 3 декабря 4-я танковая армия Гепнера захватила железнодорожную станцию Крюково, что в 22 км от столицы, а мотоциклисты-разведчики добрались до Химок, учинив там панику. Москва от Химок всего в 16 километрах. Эсэсманы дивизии СС «Дас Райх» захватили станцию Ленино, в 17 километрах от города. Немцы вышли на рубеж Клушино – Матушкино – Крюково – Баранцево – Хованское – Петровское – Ленино. Но к концу дня 3 декабря температура упала до минус 35 градусов. Техника встала. Вместе с частями 4-й армии Клюге двигалось особое подразделение «Москва» во главе с начальником VII управления РСХА штандартенфюрером СС Зиксом. Их задачей был захват важнейших объектов – Кремля, Генштаба, бункера Сталина.

Когда немцы были еще в сотне километров, все дипломатические миссии в организованном порядке эвакуировали в тыл, в Куйбышев, нынешнюю Самару. А Генштаб – в Арзамас. Берии приказано было скрытно минировать все объекты, от Кремля и Большого театра до фабрик и заводов, также мосты и станции метро и железной дороги. Из города начали эвакуировать оборудование заводов и людей. Поднялась паника. Единственный раз за все время войны встал общественный транспорт – метро, трамваи, автобусы. Начальство, погрузив на машины семьи и домашнюю утварь, спешно покидало город. Население и множество воров, мародеров, грабителей начали громить магазины, склады. Срочно для пресечения беспорядков, борьбы с грабителями, диверсантами, минированием объектов была создана отдельная мотострелковая бригада особого назначения – ОМСБОН, куда вошли люди физически подготовленные – спортсмены, цирковые артисты, а также люди Павла Судоплатова – самого известного и опытного диверсанта СССР, прошедшего войну в Испании в 1937 году.

Пойманных на месте преступления воров, грабителей, мародеров, насильников по законам военного времени расстреливали на месте. Волна грабежей и бесчинств пошла на убыль. Но в городе действовали немецкие агенты-разведчики, сигнальщики, диверсанты. Кроме того, немцы стали забрасывать в наш тыл, ближнее Подмосковье, диверсионные группы. Были и курьезные случаи, немало попугавшие жителей и командование. Немецкие мотоциклисты из артиллерийской разведки заблудились и добрались до нынешней станции метро «Войковская». Четверых из них удалось убить, а двоих взяли в плен. Или другой случай – одиночный немецкий танк добрался до Сходненской улицы, командир осмотрелся, сделал на карте отметки, и танк скрылся в Алешкинском лесу.

Наши войска 5 и 6 декабря начали наступление. На Калининском направлении наступали 29-я и 31-я армии, 20-я армия Власова остановила 4-ю танковую армию Гепнера, 16-я и 5-я армии наступали на Крюково, 33-я армия ликвидировала прорыв южнее Наро-Фоминска. Опасаясь окружения, Гейнц Гудерман, наступавший южнее Москвы, отвел свои части на рубеже рек Дон, Шат, Упа.

Уже 8 декабря части РККА освободили Клин, Истру, Солнечногорск. События посыпались как из рога изобилия. 8 декабря Япония объявила войну США, а 11 декабря войну США объявили Германия и Италия.

К 14 декабря морозы от 35–40 градусов ослабли до 30. Для того чтобы отрезать пути отхода немцев, в ночь на 15 декабря в немецкий тыл был выброшен наш десант из 415 человек в район Теряевой слободы. Десант отвлек на себя значительные силы немцев, заставил командование вермахта действовать с оглядкой, нервничать. В отместку немцы сами забросили диверсионные группы. Одну на парашютах в городской парк, ими занялся вновь созданный ОМСБОН, поднятый ночью по тревоге. Вторая группа была выброшена к востоку от Москвы. Их задачей были взрывы на железнодорожных путях и мостах. Их засекли посты ВНОС, по тревоге подняли все незначительные армейские части, находившиеся в этом районе, учебные и тыловые подразделения. Место приземления оцепили, стали прочесывать. Разгорелся ночной бой, но в итоге группа была уничтожена. Третья группа имела задание взорвать канал Москва-Волга. Группа была обстреляна охраной канала и погибла.

Ночью, уже ближе к утру, батальон подняли по тревоге. Бойцы разобрали из пирамид оружие, получили патроны. Командиры взводов и рот собрались у комбата.

– Товарищи командиры! Получены сведения, что немцы выбросили десант между Юсупово и Битягово. Деревенские заметили посторонних, позвонили в милицию. Самая близкая и боеспособная часть – это наш батальон. Командование отдало приказ – уничтожить группу десанта. Ставлю задачу. Сейчас прибудут грузовики. Первая рота выдвигается к Юсупово, вторая – к Битягово, третья – к Одинцово. По прибытии на означенные пункты развернуться в цепь, попытаться взять противника в кольцо. Взять в плен, при сопротивлении уничтожить. Вопросы?

У Федора вертелся на языке вопрос. Чтобы окружить предполагаемую группу, надо отрезать все возможные пути отхода. А у диверсантов, если это они, есть возможность отойти на запад, в сторону Харитоново или Бережков, что южнее Подольска. Но Федор среди командиров самый молодой и новичок. Промолчал. Другие головой согласно кивали, отмечали карандашом на картах населенные пункты.

Прибыли крытые брезентом грузовики «ЗИС-5». На фронте машины эти ценили за надежность, неприхотливость и неплохую проходимость. Немцы охотно использовали «Захаров», как прозвали их наши шофера, в качестве трофеев. А вот полуторкой брезговали, мала грузоподъемность, надежность не на высоте.

Роты быстро погрузились. Вроде ехать недалеко, если судить по километражу на карте. Да непогода сделала свое дело. Бойцам то и дело приходилось выталкивать из снежных заносов грузовики. Бойцы даже рады размяться, согреться. В кузове так же холодно, как на улице, только что ветер под тентом не дует.

Когда прибыли на место, командир роты Афонин распределил полосы ответственности для каждого взвода. Федору и его взводу выпало быть крайними на левом фланге. Слева – занесенное снегом шоссе, сзади – село, справа покрытая льдом река со смешным названием Рожайка. Связь оговаривалась посыльными или ракетами. В самый бы раз пригодились рации, но на весь батальон была одна, да и то для связи со штабом полка.

Федор поставил бойцов через полсотни метров друг от друга. Для ночи, когда темно – многовато. Но в случае обнаружения групп, другие бойцы могут быстро прийти на помощь.

– Вперед! – подал сигнал Федор.

Бойцы передали его по цепочке, крайний от Федора боец был в полутора километрах, не докричишься. С ходу увязли в снегу, которого на открытой местности было по колено, местами – в низинах, намело с человеческий рост. Через полкилометра Федор почувствовал, что вспотел, как от тяжелой работы. А стоило остановиться передохнуть, как начинали мерзнуть ноги. Все бойцы в сапогах, а не помешали бы валенки. Видимость скверная. Ветер со снегом, темно. Только и видны смутно фигуры соседа по цепи слева и справа. Федор на компас поглядывал – верный ли курс держат? Заблудиться можно запросто, выйти не к месту сбора. Вот позорище будет!

Через час Федор распорядился о кратковременном отдыхе, сил идти не было, выдохлись солдаты. На передовой военнослужащих, когда находились в обороне и кухня была рядом, кормили лучше, чем в тылу. Солдаты Федора немощны не были, но и сил для долгой и тяжелой работы не хватало. Молодому организму энергия нужна, мясо, рыба, а не пустые супы с прожилками неизвестного происхождения. В других взводах ситуация была не лучше. На востоке начало сереть, видимость улучшилась, к тому же снегопад утих, ветер ослабел, однако мороз усилился. Федор напоминал бойцам о необходимости растирать лицо, дабы не поморозиться.

Снова двинулись вперед. К Федору сержант пробился.

– Товарищ лейтенант! Левее нас движение какое-то было. Сначала подумал – ветер поземку несет. Но почему там есть, а у нас нет?

– Где? Покажи!

Сержант показал рукой. Сколько Федор ни всматривался – белая пустыня. Померещилось сержанту? Пошли вперед и наткнулись на полузанесенные снегом следы. Сколько человек, в каком направлении двигались, непонятно. Судя по всему, с тех пор как прошли, не более получаса минуло, иначе ветер и снег укрыли следы.

– Цепь, стоять! – приказал Федор.

Сам на левый фланг пробиваться стал. Если это заброшенная группа диверсантов, они туда направиться должны, подальше от населенных пунктов. По пути Федор собирал бойцов. Десятерых на первое время вполне хватит. Через снег пробивались по очереди, так быстрее. След в снегу становился все более отчетливым.

– Приготовить оружие к бою! – приказал Федор.

Винтовки еще с начала прочесывания были заряжены, но стояли на предохранителе. И вдруг выстрел. Из ниоткуда, из снега. Шедший впереди Федора боец упал.

– Ложись! – крикнул Федор и сам рухнул в снег. Повернувшись на бок, вытянул из-за отворота шинели ракетницу. В стволе уже был патрон с красной ракетой. Взвел курок, направил ствол в небо, выстрелил. Теперь тревожный сигнал увидят все. Другой вопрос – как быстро смогут подойти. По глубокому снегу это может быть полчаса, а то и больше. Федор подполз к бойцу впереди. Если бы не он, пуля досталась Федору. Перевернул бойца на спину.

Попадание точно в голову, наповал. Точно стреляет, сволочь! Он подтянул к себе винтовку бойца, на ствол нацепил шапку-ушанку убитого, осторожно приподнял. Тут же выстрел. Пуля сбила шапку. Но Федор засек направление. Когда выстрел один, определить направление сложно, а со второго уже понятно. Северо-северо-запад, в направлении Чулпаново. Севернее Бережков, как первоначально предполагал Федор, но направление мысли было правильным.

Он обернулся назад. В его сторону двигались бойцы роты. Федор выругался в голос. Фигуры солдат в шинелях на фоне снега видны отчетливо, как мишени на стрельбище. А немцев не видно, потому как в белых маскхалатах.

Федор снял винтовку с предохранителя. Собрался, вскочил на колено, дал выстрел и упал в снег. Выстрел не прицельный, но немцы вполне себя могут как-то проявить. Не дураки они, видят, что их обнаружили. Даже если рота сюда подойдет, не батальон, группе диверсантов открытого боя не выдержать. Сколько их? Десять, двадцать? Обычно это число кратное десяти. Ровно столько вмещает «Юнкерс-52», который используется для выброски парашютистов. А в роте сто человек, пусть хуже подготовленных. Но за ротой вся страна стоит, на звуки ожесточенной перестрелки обязательно помощь подойдет. Диверсанты же на помощь рассчитывать не могут, поэтому будут уходить, отрываться от преследования. Летом им это могло бы удаться. Но в глубоком снегу каждый десяток метров давался с трудом.

Парашютисты это сами должны понять. Тогда кто-то один, от силы двое останутся прикрывать отход остальных. В снегу, да на морозе долго не улежишь, замерзнешь. Федор передернул затвор, вскочив, сделал выстрел. Уже не в небо пальнул, а в снег впереди себя метров за двести. Предположительно там находился противник. Накрыть бы его из минометов, было в батальоне такое оружие, да не взяли. Кинули бы десяток-другой мин и вяжи оставшихся в живых.

Рота подошла и залегла. Федор доложил ротному Афонину о группе противника и об убитом бойце.

– Стреляют, говоришь? Сейчас мы посмотрим, кто такие и на что способны! Рота! В атаку!

И сам вскочил первым, вскинув руку с пистолетом. Рота поднялась, а Афонин упал, сраженный пулей. Глупо получилось. Сам Федор сделал бы не так. Ползком, не рискуя бойцами, окружить хотя бы полукольцом и тогда атаковать. Немцы вынуждены будут рассредоточить внимание и ответный огонь по разным секторам. Цепь бойцов пробежала немного и залегла. Быстро продвигаться невозможно, а медленно – обречь себя на гибель. Уж подготовленные диверсанты стрелять умеют. Немцы на подготовке своих агентов патронов не жалели.

Федор немного приподнял голову. Надо принимать командование на себя. Если ротный убит, командование должен принять на себя командир первого взвода. Но он не проявляет инициативы. Ранен или убит? Или не в курсе, что ротного уже нет?

– Рота, слушай мою команду! Первый и второй взвод ползком влево, третий и четвертый – вправо. Под пули не подставляться. Выполнять!

Как военный, он знал, что легче команду выполнять, без командира подразделение превращается в неуправляемую толпу. Услышали, поползли. Федор выждал четверть часа, времени должно хватить. Ползти по глубокому снегу легче, чем идти на ногах. Да и бойцы должны сообразить, ползти друг за другом, по проторенному следу, так сподручнее. Догадались, или командиры взводов подсказали, но вправо и влево уходили глубокие, почти до промерзшей земли следы, можно сказать, неглубокие траншеи. Федор полез вперед по снежной целине. Когда преодолел половину пути, выстрелил из пистолета вверх и закричал:

– В атаку!

Бойцы дружно поднялись. Навстречу лишь жидкий огонь из одного автомата немецкого «МР-38/40», уж очень характерный «голос» у него. Федор сам вскочил, прыжками вперед кинулся. Все-таки уползли немцы, как он предполагал. Оставили для прикрытия одного. Худо-бедно, на какое-то время красноармейцев он сдержит. А фактически – смертника оставили. Диверсант успел высадить магазин, а когда менять его стал, кто-то из метких стрелков попал ему в голову. Подбежали все разом, с двух сторон. Молодой парень, под белым маскхалатом гражданская одежда. Снимет маскировку и ничем от местных жителей отличаться не будет.

Бойцы убитого обыскали, подали Федору документы. Подготовлены диверсанты хорошо были, судя по качеству документов. Бланк настоящий, фото, печать подлинная. Скорее всего, паспорт немцы захватили в каком-то городе, там же и печать. Если попадутся патрулю, не подкопаешься. Подделки говорили о качестве работы школы.

Федор приказал сержанту:

– Обыскать, забрать все – оружие, зажигалку, любые бумаги!

– Слушаюсь.

– Забирай двоих людей из своего отделения, тащите убитого к грузовикам.

Сержант глаза вылупил.

– Хоронить эту падаль?

– Осмотреть. Характерные наколки на теле, либо другое что.

– Понял.

Федор повернулся к бойцам.

– Идем по следу за диверсантами. Первый меняется каждые пять минут. Смотреть под ноги и по сторонам.

– Под ноги зачем, товарищ лейтенант?

– А если немцы мину поставили? Первое отделение – вперед!

Федор следовал за первым отделением, уже за ним двигалась рота. Построение неудачное – цепочкой. Но так пробиваться быстрее, по уже проторенному диверсантами следу. А с другой стороны – безопаснее. Решат диверсанты принять бой, первый боец наверняка погибнет, остальные успеют залечь. Первому идти опасно, поэтому Федор бойцов менял, пусть каждый прочувствует на своей шкуре, каково оно – под прицелом? Первоначально след шел на северо-северо-запад. Федор подумал еще – хотят выйти к Подольску или на шоссе Серпухов – Москва. Остановят грузовик, даже силой оружия, и оторвутся от преследователей вмиг. Как вариант – их могла поджидать в условленном месте машина. Документы у них в порядке, проедут любой пост.

Но след неожиданно повернул круто на юг. Передумали? Или след запутать хотят? Федор открыл командирский планшет, посмотрел на карту. Что на юге от Подольска может их заинтересовать? Климовск? Сомнительно. Взгляд зацепился за значок. Черт, как же он сразу не подумал? Южнее десять километров от того места, где они сейчас находились, был поселок Романцево, где располагался радиоцентр.

Причем вещал центр в гражданском диапазоне на европейскую часть Союза и еще работал на нужды обороны. Для кого – партизан, зафронтовую разведку, морфлот, Федору было неизвестно, да и ни к чему знать. Меньше знаешь – лучше спишь, а от себя добавить – дольше живешь. Почему-то люди, посвященные в большие тайны, умирали не своей смертью. Выпал из окна, попал под машину, смертельный удар током, да мало ли причин?

Федор прикинул, какую фору по времени имеют немцы? Минут двадцать-тридцать. Пока пристрелка шла, с трупом задержались. Конечно, немцам трудно, теряют силы и время торить в снегу проход. Но в таких группах люди физически подготовленные, выносливые. Но уйти за полчаса смогут километра на два от силы. И Федор принял важное для себя решение. Часть роты надо бросить наперерез. Он поведет их сам. Если немного вернуться назад, будет дорога от Одинцово на Тургенево и далее – Валищево. Радиоцентр рядом. Вот и устроить там засаду. Если он не ошибся, диверсанты выйдут на его бойцов. Страшило другое. Вдруг ошибся, и цель диверсантов Москва? Спросят по полной программе. В лучшем случае попадет служить туда, где Макар телят не пас. В худшем – под трибунал. Приказ в боевой обстановке нарушил? Нарушил! Не стал преследовать, а уклонился от боя, виновен. Это поражение всегда сирота, все открещиваются от участия, а у победы отцов много, примазываются, чтобы награды получить, звания, чтобы приметили. Действовать надо быстро. Уходят драгоценные минуты.

Федор подозвал к себе командира второго взвода Черевиченко. Командир упрямый, решительный.

– Лейтенант, берешь второй и третий взвод, идешь по следу. Если завяжется бой, мы придем на помощь.

Черевиченко не нравилось, что командование принял Федор. Но это временно, пока не назначат приказом по полку нового командира роты. Черевиченко был старше Федора, засиделся в лейтенантах, и теперь рассчитывал на повышение.

– А ты куда? – спросил он.

– Думаю, диверсанты к радиоцентру направились. Я с первым и четвертым взводом наперерез, по карте – там деревня Валищево. Слева от нее поле, там засаду устроим. А случится – в окружение группу возьмем. Я с юга, ты с севера.

Черевиченко головой покивал. Если диверсанты к радиоцентру идут, все сложится в лучшем виде, а если нет? Он сразу прикинул – у него положение лучше. Он преследует группу и при любом исходе будет на коне. Федор же рискует. Черевиченко отговаривать не стал. Опозорится Федор, так даже лучше будет. А он, Иван, гитлеровцев возьмет непременно. Нужно только увеличить темп.

– Задумка хорошая, надо действовать быстро.

– Удачи! Первый и четвертый взводы – за мной!

По уже проторенной тропинке почти бегом Федор повел бойцов к дороге. Да, небольшой крюк в пару километров придется сделать. Но идти по снежной целине напрямик еще хуже. Времени уйдет больше, и бойцы измотаются. Уже издали Федор обернулся. Черевиченко вел людей цепью, сам бежал впереди. Федор усмехнулся. Выдохнется через километр. Когда выбрались на грунтовку, Федор приказал перейти на бег. Вдоль грунтовки лесозащитные полосы, снега намело мало, сугробы у деревьев. И хоть дорогу никто не расчищал, бежать было не в пример удобнее. А недалеко от Ильинского вообще повезло, к реке вышли. Лед на ней толстый, немного снежком присыпан по центру, ветер снег к берегам сдул. Федор остановился, дал бойцам дух перевести, а сам за карту. Дорога вдоль реки вела, повторяя ее изгибы. Выходила к Валищево. На грунтовке ямы, а лед ровный. Вот где можно время сэкономить.

– На лед, за мной! – приказал Федор и первым на пятой точке съехал с берега на лед.

Сперва опасался, выдержит ли лед вес полусотни людей? Но морозы были сильные, лед не прогибался и не трещал. Федор бежал по середине, тут всегда лед толще. Единственное, чего побаивался – полыньи. Где со дна били ключи, лед был тонким. Но Бог миловал, и добежали без происшествий. Падали, оскальзывались, это было, но никто не покалечился, не сломал руку или ногу. На берег выбрались у Валищево. Федор в бинокль осмотрел поле. Никакого движения. Слева и южнее мачты радиоцентра видны, до них километра три, ориентир хороший. Сам развел бойцов по полю. Одного направил пройти поперек поля, нет ли следов? Вдруг диверсанты опередили? Он будет ждать их с севера, а они уже сзади и к радиоцентру подбираются?

Успели, боец следов не обнаружил, везде целина снежная. Успели отдышаться. Многие в снегу себе лопатками окопчики отрыли. Не так ветер дует, и в шинелях на снегу не так заметны. Двоих Федор наблюдателями поставил. День уже. Одиннадцать часов. Солнце за тучами, пасмурно, но видимость хорошая. Даже хорошо, что солнца нет, от снега лучи отражались бы, слепили.

Прошло полчаса, наблюдатель повернул голову к Федору.

– Наблюдаю движение!

– Где?

– Прямо перед нами, удаление двести.

Федор бинокль к глазам поднес. Вот они – диверсанты. Девять человек, в маскхалатах, со снегом сливаются. Только оружие их выдает черными пятнами. Во весь рост идут, силы и время экономят. Не дураки, понимают – по их следам русские идут.

– Приготовиться к бою! Огонь по моей команде! – приказал Федор.

Бойцы передали приказ по цепочке. Защелкали затворы, предохранители. Солдаты пальцы у рта отогревали, хоть кисти рук в варежках были, да не шерстяные они, холод достает. Варежки солдатские, под два пальца – указательный и большой, чтобы не снимая огонь вести. А без варежек совсем плохо, пальцы к голому железу прилипают. На бровях, ресницах – льдинки от дыхания налипли. Кто новобранцы, немцев впервые перед собой видят. Почему-то Федор не сомневался, что группа немецкая, а не из наших предателей. За короткое время с начала войны подготовить грамотного диверсанта сложно. А эти действовали толково, для таких действий опыт нужен, навык.

Когда до диверсантов сотня метров осталась, Федор скомандовал:

– Огонь!

Громыхнул залп. Пятеро упали сразу, мертвыми. Федор уже воевал, знал, как падает убитый или раненый. Остальные залегли, стали отстреливаться. Явно растеряны. То, что по их следам преследователи идут, знали. Но не ожидали наткнуться на засаду. Не патруль, не случайных военных, а именно засаду – замаскированную, многочисленную.

Диверсанты отползать стали, решив оторваться, уйти в сторону. Цель – вот она, радиомачты видны. И прорваться невозможно, русских много. Немцы отползали, постреливали, сдерживая атаку. Федор не торопил события. Минут через двадцать подойдут два взвода, шедшие по следу. Диверсанты в клещи попадут. Тут выхода только два будет – или сдаваться, или погибнуть бесславно во имя Германии, не выполнив задания. Если в группе немцы, могут биться до последнего патрона. В 1941–1942 годах были еще фанатики, верившие Гитлеру. Война в Европе прошла быстро, с блеском, и вера в фюрера была велика. После Курской дуги, когда был объявлен траур в Германии и во многие семьи пришли похоронки, немцы протрезвели. Геббельс еще вещал о близкой победе, но многие немцы уже сомневались.

Немцы попробовали отползти влево, по приказу Федора по ним открыли плотный огонь. Снег – плохая защита от пуль. Немцы прекратили движение. Пусть подумают, что делать. Федор уже видел вдали через бинокль приближающихся бойцов во главе с Черевиченко. Еще десять-пятнадцать минут, и они будут здесь. Немцы заметили советских бойцов в своем тылу тоже. Ситуация для немцев стала угрожающей. Их командир принял решение сдаться. Когда начнется бой, он будет на истребление. Со стороны немцев закричали, причем на хорошем русском:

– Мы сдаемся! Не стреляйте!

Федор приподнялся, крикнул в ответ:

– Бросьте оружие, поднимите руки!

Из снега встали четыре белых фигуры. Считая с убитыми – все. У одного из поднявшихся из-за спины была видна антенна от радиостанции. Хм, занятно! Наводит на мысль, что после диверсии диверсанты могли сообщать в свой разведцентр и за ними могли выслать самолет с лыжным шасси. Причем даже не «Юнкерс», а легкий «Шторх», группа-то уже уменьшилась.

– Сержант, бери двух бойцов и к диверсантам. Забрать оружие и весь груз.

– Есть!

Федор, а за ним и бойцы, встали во весь рост, лежать уж очень холодно. Да и немцы на виду, куда они теперь денутся? Сержант с двумя бойцами уже у немецкой группы. Федор приказал:

– Цепью – вперед!

До диверсионной группы оставалось пятьдесят, может, чуть больше метров, когда раздался сильный взрыв. На месте немцев и сержанта с бойцами дым, снежная пыль клубами. Взрывной волной бойцов в цепи и Федора сбило с ног, шапка с его головы слетела. В ушах звон. Федор привстал, осмотрелся. Его бойцы поднимались. Вроде все целы. Что произошло? Немцы несли взрывчатку и подорвались сами, совершив групповое самоубийство, или сержант совершил роковую ошибку? Так сержант несколько метров не дошел до немцев. Но теперь этого уже не узнать. Федор, а за ним и бойцы бегом рванули к месту взрыва. Сержант и двое бойцов были мертвы. Шансов уцелеть рядом с эпицентром взрыва не было. От немцев остались только окровавленные куски тел.

– Все оцепить, искать любые предметы – одежду, куски тел, рацию, вернее, то, что от нее осталось. Все! Приступить!

Собрали скромную кучку. Все, что осталось от немцев. К взводам Федора наконец вышел Черевиченко. Его бойцы просто качались от усталости. По глубокому снегу, в мороз, им пришлось пробиваться час.

– Чего тут произошло, Казанцев? – крутил головой по сторонам Иван.

– Немцы подорвали себя. Видимо, несли мощный заряд взрывчатки. После перестрелки потеряли половину группы. Сделали вид, что сдаются, подняли руки. Наши бойцы подошли, немцы взорвались. Куски тел собирали, ты видишь все, что осталось.

– Жесть! Сколько их было?

– Четверо. Еще пятерых в перестрелке убили, еще не обыскивали.

– Повезло тебе, Казанцев. Диверсантов уничтожил, потери во взводах небольшие, – с завистью в голосе сказал Иван.

Ревновал к успеху взводного. Да ведь ровня они. После гибели ротного промедлил, не решился. На войне молодые, решительные, везучие и толковые командиры росли быстро. Получали досрочно звания, должности. Рисковали сильно, многие не дожили до Победы. Но уже в сорок третьем можно было видеть молодых майоров и полковников, вещь почти невозможная до войны, когда поднимались медленно. От лейтенанта до старшего лейтенанта пять лет. На войне вакансии освобождались быстро, особенно в пехоте, на передовой. Срок жизни взводного в траншее – неделя.

Федор отправил в Одинцово посыльного за грузовиками. Надо было убитых забрать, своих и чужих. Да и жестоко было вести всю роту пешком, набегались уже.

Следующим днем комбат Жуленко проводил «разбор полетов». На ошибки указали. Но Федор ходил в именинниках. Отличилась третья рота во многом благодаря обходному маневру.

А уже через два дня приехал командир полка вместе с начальником штаба. За находчивость, за правильные и грамотные действия Федора назначили командиром роты. От неожиданного известия Черевиченко красными пятнами на лице пошел. А командир полка пообещал поговорить в Управлении о повышении Федора в звании. Конечно, времени после окончания училища мало прошло, два полных года. Но на войне год за три шел. Так что – заслуженно.

Командир не обманул, через неделю Федор обмывал новое звание в кругу командиров. Традиция была старой, с царских еще времен. Бросали кубари в стакан водки. Виновник торжества стакан должен был выпить, а кубари губами поймать. При царе кубарей или шпал не было, но от этого ритуал не изменился. С повышением в звании и должности приятелей у Федора прибавилось, но и недруги появились, хотя он никому дорогу не переходил. Вместо убитых бойцов прислали пополнение. Федор, несмотря на скверную погоду, морозы, роту старательно тренировал.

Никто не проявлял недовольство, после боестолкновения с группой диверсантов поняли даже скептики – нужна подготовка. А еще Федор начальнику штаба надоел, приносил заявки на автоматическое оружие – автоматы, ручные пулеметы.

– Да пойми ты, не пехота у нас! – ругался начштаба. – Автоматы в армии нужны, не хватает их.

– Хоть один на отделение, десяток на роту. Или пару ручных пулеметов.

– Твои бойцы в патрулях участвовать должны, на подвижных заставах, зачем им автоматы?

Но Федор настаивал. Винтовка хороша для дальнего и точного выстрела. Для городского боя или траншейного лучше автомата нет ничего. Видно – надоел со своими заявками начштаба. Через месяц рота Федора первой в батальоне получила десяток автоматов «ППШ», или, как ласково называли их бойцы, – «папаша». Федор сам вручал их самым метким и толковым бойцам. Были в его подразделении немного хулиганистые, но быстро соображавшие, способные принять в неординарной ситуации грамотные и правильные решения. Отличались бойцы друг от друга. Одни исполнительные, по службе придраться не к чему. Но без приказа от командира безынициативные, не способные генерировать идеи. Конечно, не вселенского масштаба, речь о сугубо прагматических решениях.

Каждый бой выявлял лидеров в подразделении. Или должны сержанты быть, но не всегда так получалось.

А сержант в армии фигура важная, на нем отделение держится, а из отделений взвод состоит, рота.

Стоит командиру серьезных, болеющих за дело сержантов подобрать, за подразделение можно быть спокойным, поставленную задачу выполнят.

Их батальон служил больше для массовых мероприятий – облав, уничтожения групп террористов, борьбы с непорядками, какие случились в Москве в октябре сорок первого. И от безделья батальон не страдал. Когда не было масштабных действий, действовали заставами на улицах. Московская область урбанизированная, в одном районе, вблизи друг от друга, зачастую города расположены. Чем ближе к столице, тем гуще. Повзводно их привозили в Подольск, Климовск, Чехов и даже Бронницы. Усиливали бойцами наряды милиции или патрули НКВД. Не любил таких выездов Федор. Отделение придавалось офицеру или сержанту НКВД, и Федор не мог контролировать или направлять их действия.

Но все быстро переменилось. В ходе наступательной операции Калининского фронта 29-й и 31-й армиями был освобожден Калинин (до революции – Тверь). Он был занят немцами 17 октября 1941 года и был под оккупацией 62 дня. Немцы уделяли Калинину особое внимание. Город имел стратегическое значение как плацдарм с севера от Москвы для наступления на русскую столицу. Кроме того, город был расположен на пересечении важных транспортных путей – Октябрьской железной дороги, шоссе Москва – Ленинград и реки Волги с выходом на канал Москва-Волга. Также в город сходились дороги из Ржева, Волоколамска, Бежецка. В городе располагались важные предприятия – вагоностроительный завод, ткацкие фабрики, завод искусственных кож, где выпускали кирзу для солдатских сапог, оборонные заводы. До войны в крупном областном центре проживали 216 000 жителей, было 3 театра, 3 вуза, имелось военное училище химзащиты. С начала октября в городе сложилась напряженная ситуация. Боеспособных частей для обороны города не было, ополченцы не представляли серьезной силы. Как и в Москве, возникла паника. Население грабило склады, магазины, процветали мародерство, грабежи, изнасилования. Немцы город бомбили, а пожары некому было тушить. В докладной записке военный прокурор 30-й армии Березовский писал:

«К 22.00 13 октября в городе не оказалось ни милиции, ни пожарной охраны, ни сотрудников УНКВД, за исключением майора госбезопасности т. Топорева. Это обстоятельство было вызвано трусостью замначальника УНКВД капитана госбезопасности т. Шифрина и начальника областной милиции капитана Зайцева».

Между тем число сотрудников госбезопасности в городе до октября составляло 100 человек, а милиции – 900.

После оккупации города немцы быстро стали наводить свои порядки. Был введен комендантский час с 16 часов вечера и до 8 часов утра. Для оставшихся в городе 35 тысяч жителей ввели строгие порядки. Переход через реки Волгу, Тверцу, Тьмаку – только по мосту, через заставы, а не по льду. За нарушение – расстрел на месте. Причем тела казненных убирать не разрешалось в назидание остальным. Подозреваемых в связях с партизанами или большевистским подпольем вешали, причем обязательно публично. Мужчин от 17 до 60 лет по малейшему подозрению в нелояльности к новому режиму направляли в лагеря. Женщин и подростков обязали трудиться на принудительных работах. Город снова сменил имя на старинное – Тверь.

Немцы сформировали местную администрацию, главой которой был бургомистр Ясинский Валерий Амвросиевич, дворянин, воевавший в свое время в армии Колчака.

Управа состояла из 16 отделов – канцелярии, полиции, хозяйственного, транспортного, связи и других. Русская полиция активно выявляла подпольщиков, членов семей партийного и советского актива. Возглавлял ее Бибиков Владимир Михайлович. Город был поделен на восемь районов, во главе районных управ были старшины. Районы делились на участки, участки на кварталы. Их возглавляли предатели из местных. Коллаборационистов нашлось неожиданно много. На сотрудничество с немцами шли из практической целесообразности – выжить, получая зарплату. Из-за репрессивной системы СССР, потому как жесткие репрессии прошли по всем социальным слоям населения, у многих пострадали семьи, родня. Да и ненависти к большевикам нельзя сбросить со счетов, многие помнили отцов, занимавшихся купечеством. Были и выходцы из дворян, которых революция семнадцатого года в одночасье лишила всего – домов, званий, денег, семей.

Но русская администрация и полиция у немцев авторитетом не пользовались. В городе с войсками пришли спецкоманды. Первая – зондеркоманда 7-А прибыла уже 28 октября, числилась за СД, штаб в городе состоял из 4 отделов и 25 человек. И костяком был отдел безопасности, иначе – гестапо, возглавляемое оберштурмбанфюрером СС Ойгеном Карлом Штеймле.

Была еще ГФП – гехаймфельдполицай – аналог нашего «СМЕРШа». Она занимала здание на улице Софьи Перовской, дом 15. Там же располагалась криминальная полиция с начальником, поляком по происхождению Стефаном Юзефовичем Поннером, подчинявшаяся ГФП. Там же располагался штаб полевой жандармерии при 161-й пехотной дивизии, под руководством лейтенанта Хейдера. В подвалах гестапо, жандармерии, ГФП, русской полиции располагались следственные тюрьмы. Расстреливали обвиняемых, просто подозрительных в Первомайской роще и у Московской заставы.

За короткий срок оккупации немцам удалось выявить многих подпольщиков с помощью агентов-провокаторов. Когда немцев выбили из города, завербованная ими агентура осталась. Немцы всерьез рассчитывали вернуться. Город повторно взять они не смогли, но в Калининской области оставались до 1944 года.

После освобождения города большевики быстро восстановили органы управления. Но новая власть держится на силе штыков, карательных органов, иначе – беззаконие, анархия. В Калинин перебросили из разных городов милицию.

Приказом по Управлению войск по охране тыла для помощи НКВД в борьбе с диверсантами, агентами фашистов, в Калинин был направлен Федор с ротой бойцов. Подразделение на грузовиках перебросили быстро. Роту разместили в общежитии ткацкой фабрики. В период оккупации здесь была немецкая казарма.

Первым делом Федор посетил городской отдел НКВД, все-таки официально войска по охране тыла входили в состав комиссариата внутренних дел. Представился, предъявил выписку из приказа. Начальник отдела документы тщательно изучил.

– Я уже в курсе, мне телефонировали. Садись, старшой, можешь курить.

– Не курю.

– Это правильно. Надеюсь, службу знаешь, неопытного сюда бы не направили. Поэтому давай сразу договоримся. Мы выявляем спящих агентов, предателей, служивших немцам. Сотрудников у меня пока мало, отдел в стадии становления. А твое дело – город. Патрулирование улиц, заставы на улицах, подавление беспорядков, если случатся такие.

– Сомневаюсь, жителей мало осталось. Недовольные советской властью с немцами ушли.

– Э, не скажи! Вот у меня в папке заявления граждан. Пишут – редактора «Тверского вестника» Никольского на улице видели. А «Вестник» этот при немцах издавали. Идеологически вредное издание. Так что не все сбежали, ты это в своей работе учти. Есть оперативная информация, что на рынке видели Дилигитского. Правда, бородой оброс, очки нацепил. Маскируется, сволочь.

– Кто такой?

– Один из заместителей начальника полиции города. Сам в нескольких казнях партизан участвовал, веревка по нему плачет.

– Дашь учетные карточки посмотреть, с фото?

– Не успели еще завести, а фото и вовсе нет. Да и откуда им взяться? Там же Бибиков, начальник полиции, фашистский прихвостень. В царское время ротмистром был, в Белом движении участвовал, в охранке. Ушел из Крыма за границу. А с немцами вернулся. Нет его фото, как и многих других.

– Плохо. Вся эта шваль могла остаться в городе по поддельным документам, тех же расстрелянных подпольщиков.

– Сам так думаю! – стукнул кулаком по столу Осадчий. – Но всех выявим, всех к ответу призовем, дай только время. В городе уже две пекарни заработали, хлеб пекут, жители возвращаться начали. Со дня на день обещают электричество дать. А будет свет, заработает телеграф. С водой пока плохо, немцы водонапорную башню разрушили, жители воду из Тверцы и Тьмаки берут. Немцы расстреляли в городе две с половиной тысячи жителей. Коммунисты, члены семей военнослужащих, подпольщики. Самая опора наша.

– Ты это к чему?

– А вернуться в город могут не самые лучшие. Отсиделись в деревнях, а то и немцам служили. Время для проверки нужно. И ты со своими людьми первым фильтром будешь. Так что со всей пролетарской строгостью и бдительностью!

– Понял.

– Удачи, старшой! Вместе в одной упряжке работать будем. Но гадов всяких истребим.

Из городского НКВД Федор отправился в милицию. Надо познакомиться с начальником, ведь сотрудничать придется. А еще лелеял надежду разжиться картой города. Как давать командирам взводов или отделений задания, когда ни он сам, ни они города не знают и карт не имеют. Начальником милиции оказался бравый капитан, с бритой головой и пышными усами, как у Тараса Бульбы. Да и сам оказался украинцем – Непейвода Тарас Григорьевич.

– Рота твоя, старшой, в самый раз. Людей мало у меня, все в городе новички. Воровство, грабежи, у населения на руках оружия полно. Будем сотрудничать, одно дело делаем.

– Вот и помоги для начала. Дай план или карту города.

– Эка хватил! Сам немецкой пользуюсь.

– Дай хоть такую.

– Хоть сто штук. На складе брошенном нашли, немецкие запасы. План еще 1939 года, но лучше нашей. Представляешь, все колодцы обозначены даже. Только названия улиц читать смешно, язык сломаешь.

Тарас Григорьевич распорядился дежурному доставить карты, и через пять минут тот принес их целую стопку. Хозяин кабинета сделал жест рукой.

– Владей.

– Спасибо.

– Давай уговоримся. В случае непредвиденных или тяжелых случаев мои милиционеры сигнал свистом подавать будут. Пусть твои бойцы без внимания не оставят, подмогнут.

– Обязательно прикажу.

Из милиции Федор со стопкой карт под мышкой направился в исполком и горком партии. Помещались они в одном здании. Председатель исполкома понравился, деловой мужик, сразу спросил – чем помочь?

– Валенок бы нам, хоть десять пар для патрульных, матрацы и одеяла.

– Сложно, но обещаю, поможем.

А вот секретарь райкома типичный болтун оказался. О руководящей роли партии вещал, о величии и провидческом гении великого вождя товарища Сталина. И никакой конкретики. Как будто дел в разрушенном городе мало.

Город разрушен сильно – бомбардировки, артиллерийский огонь, а еще пожары. Деревянных домов в городе множество было. При отступлении немцы организовали большую, из восьмиста человек, команду факельщиков, подожгли дома. Целые улицы сгорели, кварталы. Некому и нечем тушить было.

Поэтому карты, очень точные на 1939 год, не совсем соответствовали действительности. Федор, как прибыл в распоряжение роты, собрал командиров взводов и отделений, раздал карты.

– Изучайте. Кто не сможет перевести названия улиц, обращайтесь ко мне. Буквально вызубрить. С завтрашнего дня рота выходит на патрулирование. Разбейте личный состав на смены – по восемь часов. А сейчас обустраивайтесь.

Мелких хозяйственных дел много, начиная с изготовления пирамиды для оружия и кончая организацией питания. На три дня был получен в батальоне сухой паек. А дальше надо самим думать. Продукты получать со склада НКВД не проблема. Но готовить? С каждого взвода выделили по бойцу.

А еще котлы нужны, кастрюли. Два дня, распределив заставы и задания командирам взводов, Федор мотался по городу, выискивая необходимое.

Но понемногу обживались. С появлением в городе милиции и его бойцов преступлений становилось меньше. Немцы наших уголовников не трогали, воры и убийцы в политику не лезли. А при отступлении фашистов уголовники обнаглели, только сейчас получив отпор. Федор инструктировал своих командиров взводов и отделений.

– Не рискуйте жизнями бойцов! Не подчиняется кто-то или оружие обнаружил, пусть даже нож, сразу стреляйте на поражение. Застали на месте грабежа, кражи, сразу на поражение. Надо очистить город от преступных элементов.

– На то милиция есть, – возразил один из командиров.

– Преступный элемент – база для агентуры, на хазах ихних могут укрываться предатели. Это пособники фашистов, а вовсе не заблудшие овечки. Если вор отобрал у ребенка кусок хлеба, обрекая его на голодное существование или смерть, то чем он лучше фашиста? Твердость, жесткость, беспощадность к врагу!

В первый раз Федор сам выводил бойцов на заставы или пропускные пункты. На месте определялся, где быть КПП. По карте одно, а на месте не всегда так, иной раз приходилось передвигать пост на сотню метров. Каждой точке номер присвоил сам, список раздал командирам взводов, так удобнее распределять наряды. Сам не брезговал с парой бойцов по улицам пройтись. Чтобы грамотно руководить, надо знать обстановку в городе. Быт в Калинине налаживался. Заработала почта, 7 января – водопровод, а 5 февраля пустили трамвай, на тот момент единственный общественный транспорт в городе.

Бойцов стало легче доставлять к месту несения службы. На трамвае солдат, как и милиционеров, возили бесплатно. Калинин – город по площади большой. Пешком не находишься, а своего транспорта в роте не было.

Вечером Федор направился проверять посты, взяв с собой двух бойцов. Одному на служебные проверки выходить не положено. В первую очередь из-за соображений безопасности. Пока начальник патруля, будь это офицер или сержант, проверяет документы, солдаты должны наблюдать за проверяемыми. Были случаи, когда нападали внезапно.

Подошли к вокзалу. Место бойкое, постоянно народ толкается. Основное внимание – мужчинам призывного возраста.

Федор на тротуаре рядом с вокзалом остановил военнослужащего. Ефрейтор лет тридцати, с сидором за плечами.

– Военный патруль, проверка документов.

– Как же, понимаю, – улыбнулся ефрейтор. – Пожалуйста.

Ефрейтор предъявил красноармейскую книжку, справку о ранении на нахождении в госпитале, воинское требование на проезд по железной дороге. Федор документы проверил – все в порядке. Уже возвратить хотел, да номер воинской части на справке из госпиталя показался знакомым.

– В Липецке на излечении были?

– Так точно!

Федор там сам лечился после контузии и ранения. Посмотрел подпись начальника госпиталя внизу, такая же, как у него была.

– Как там начальник госпиталя?

– Не видел я его. Я рядовой состав, ефрейтор. Какое дело начальству до солдата?

– В каком отделении находился?

– В хирургическом.

– Кто хирург?

– В справке подпись есть, не помню.

Федор сам лежал в хирургии. Начальник отделения лейтенант Петухов, военврач. И два рядовых хирурга. Петухов, как начальник отделения, каждый день обход отделения с военврачами делал. Его в лицо все ранбольные знали, как и по фамилии.

– Когда и куда ранен был?

– В левое бедро, двенадцатого ноября. Могу рубец показать.

– Не надо. Последний вопрос – как выглядел начальник отделения?

– Роста среднего, от сорока.

– Усы по-прежнему носит и трубку курит?

– По-прежнему, – кивнул ефрейтор. Когда Федор расспрашивать дотошно о госпитале стал, бойцы патруля насторожились. Если при проверке документов все в порядке, отпускали сразу.

– Руки вверх подними. Обыскать его, – приказал Федор.

Оружия при ефрейторе не оказалось, если не считать оружием перочинный ножик. И в сидоре при досмотре ничего предосудительного не оказалось. Но Федор точно знал, что ефрейтор в госпитале не был, потому что Петухов усов не носил, не курил вообще и был значительно моложе, чем поведал задержанный.

– Ребята! Да вы что? Мне же на поезд надо! – жалостливым тоном канючил ефрейтор.

– Шагай!

Федор пошел впереди, за ним задержанный ефрейтор, сзади двое бойцов с винтовками в руках. Федор направился в городской отдел УНКВД. Документы у ефрейтора похожи на настоящие, а может быть, настоящие и есть. Но задержанный не тот человек, за которого себя выдает. Если бы Федор сам не был в том госпитале, то ефрейтора после проверки отпустил. В лучшем случае он дезертир или купил документы, либо украл у настоящего ефрейтора, уклоняясь от призыва на воинскую службу, либо это настоящий враг.

Завели задержанного в здание УНКВД. Дежурный спросил:

– За что сцапали?

– В камеру его определи, потом поясню.

Когда солдат НКВД задержанного увел, Федор рассказал подробно, документы ефрейтора дежурному вручил.

– Хм, занятно. Рапорт пиши, завтра его наш оперуполномоченный допросит.

Несколько дней прошли в обычных заботах. Через неделю на полуторке к казарме подъехал Осадчий, начальник городского отдела НКВД.

– Время уделить можешь?

– Для тебя всегда.

– Поехали в отдел, интересное расскажу.

Приехали в горотдел, зашли в кабинет к старшему лейтенанту.

– Чайку сделать?

– Не откажусь.

Пока ординарец или дежурный занимался чаем, Виктор Матвеевич прошелся по кабинету, потер руки.

– Ты как, почему ефрейтора задержал?

– Ошибся, не того взял?

– Все правильно сделал. Понять хочу. Я сам его документы изучал под лупой. Придраться не к чему, а ты его взял.

– Можно сказать – повезло. Я сам в том госпитале на излечении был. Хирургов, начальника отделения, лично знаю. А этот ефрейтор врать начал, описать внешность не может.

– Удача нам привалила обоим. Ты немецкого агента сцапал. Его полгода готовили. Сведения секретные, но тебе расскажу, что можно, одно дело делаем, в одном ведомстве служим. Предыстория длинная. Еще до войны некий Фриц Каудерс из абвера познакомился с русским генералом-эмигрантом Туркулом. Он еще во время Гражданской войны в Румынию сбежал, у нас на него досье толстенное есть. Так вот у этого Туркула в СССР масса приятелей осталась. Каудерс склонил Туркула к сотрудничеству, знакомые генерала стали опорой для создания разведсети. Причем знакомые генерала, это бывшие сослуживцы, однокашники по военному училищу, академии.

– В военном деле соображают, – вставил Федор.

– Именно! Каудерс развернул кипучую деятельность по подготовке агентов, а потом поселил их в Бессарабии.

– Подожди, я догадался. Наши после акта Молотова – Риббентропа заняли в 1939 году Бессарабию, присоединив к Украине, и немецкие агенты оказались на нашей территории, не переходя границу. Потом им, как советским гражданам, выдали наши паспорта и прочие документы – трудовую книжку, аттестаты.

– В самую точку! Натурализовавшись, не подкопаешься, агенты разъехались по стране, явились по адресам, данным им через Туркула. Вот тебе крыша над головой, связи, помощь.

– Ни фига себе комбинация!

– Тонко задумано, с дальним прицелом, на перспективу. Высший пилотаж в разведке! Причем немецкая разведка загодя о Бессарабии знала. Наверняка в одной связке с германским министерством иностранных дел работали. Так вот, осели на нашей территории десятки подготовленных агентов. Сам Каудерс с началом войны в Болгарии оказался, где возглавляет радиоцентр абвера. Как думаешь, для чего?

– К бабке ходить не надо, связь с агентурой держит!

– Правильно. Не знаешь, откуда на связь выходят?

– Не возьмусь гадать, страна велика.

– Основной радиопередатчик в Куйбышеве, иногда на этой частоте выходит рация из Подольска.

– Так-так. Ведь в Куйбышев правительство эвакуировало и дипломатические миссии.

– В правильном направлении думаешь!

– И кто-то из агентуры или их пособников работает в правительстве, скажем, обслуживающий персонал.

Осадчий на дверь обернулся.

– Ты свои догадки про себя держи, чревато это! Понимаешь, если агентура в самом верху окопалась, все секреты немцам известны.

Если это так, понятны неудачи на фронтах, знания немцами войсковых резервов РККА, мобилизационных планов, в том числе по развертыванию оборонных заводов, выпуска военной техники. Мало того, немцам могут быть известны пути транспортировки поставок по ленд-лизу, порты назначения, выход караванов.

Федора холодный пот пробил.

– А ефрейтор этот кто?

– Связист, рядовая пешка, бывший красноармеец, в плен к немцам попал, сотрудничать стал. Жить-то охота. Но слабак. Сразу же явки и пароли сдал. Деталь интересная. Кодовые слова и цифры у него на башке.

– Ты имеешь в виду в голове?

– Именно на голове. Обрили налысо, на темени и затылке текст нанесли химическим карандашом или кто его знает чем. Приказали не мыть голову. Волосы за две недели отросли, никаких компрометирующих документов или вещей при себе нет. Мы постригли его машинкой под ноль, текст сфотографировали, переписали.

– Дальше будешь с ним работать?

– А ты как думал. Ефрейтор этот боится, что расстреляют, согласился помогать. Он в Москве сейчас. Я, когда сопроводительную записку писал, о тебе упомянул, про бдительность и прочее.

– Если бы медаль хотя бы дали.

– Может, и отметят. За кончик веревочки мы ухватились. Но уверен будь, размотаем весь клубок.

Федор ошарашен таким известием был. Думал, дезертира задержал, а вышло – агента, да еще на разведсеть вышли. Так везет редко.

Удача улыбалась не только советской разведке, создавшей в Германии «Красную капеллу». Немцы, с их богатым опытом в этой области, не отставали. Уже после войны стали известны данные о их разведсети «Макс» в Москве, агент был в Государственном комитете обороны.

Вербовкой агентов среди наших пленных на Западном фронте занимался от абвера генерал Эрнст Кестринг. Это был русский немец, родившийся под Тулой. Отлично, как родным, владел русским языком, знал русский менталитет. И ему повезло. В плен 13 октября 1941 года попал 38-летний политрук, капитан Минишкий. До войны он работал в секретариате ЦК ВКП(б), с началом войны его мобилизовали на Западный фронт. После пленения он сразу дал согласие сотрудничать с немцами, дал согласие на работу в абвере и восемь месяцев провел в разведшколе. За это время Эрнст Кестринг тщательно готовил операцию возвращения агента в советский тыл. Затем началась операция «Фламинго», которой руководил Браун, уже имевший в Москве агентурную сеть, главное – в Москве был радист с псевдонимом «Александр». Люди Гелена переправили Минишкия через фронт, он доложил в штабе армии о своем пленении и дерзком побеге, каждая деталь была тщательно подготовлена и проработана немцами. Его забрали в Москву, памятуя о прежних заслугах в секретариате. Минишкий через небольшое время стал трудиться в военно-политическом секретариате ГКО. После 14 июля 1942 года от него потоком пошла ценная информация. Первое же сообщение о совещании Ворошилова, Молотова и Шапошникова с военными атташе американской, английской и китайской миссий. В последующих донес о наших силах и резервах под Сталинградом, чем немало способствовал продвижению немцев к Волге. У немцев он проходил под шифром «438». Участники операции «Фламинго» работали до глубокой осени 1942 года. Затем Минишкий был отозван, с помощью диверсантов группы «Валли» его перевели через линию фронта. В дальнейшем он работал в разведшколах, готовя агентов, а ближе к концу войны в аналитическом отделе. После открытия второго фронта в Европе ухитрился переметнуться к англичанам, имея на руках военную информацию о спящей и действующей агентуре немцев у русских. Их смогли задействовать разведки Англии и США.

По неподтвержденным данным, во время войны действовали агенты абвера в ближайшем окружении советского генералитета.

А сколько еще малоизвестных агентов действовало на железнодорожных станциях, в городах, воинских частях? Сообщения от них передавались в радиоцентр, аналитики делали выводы, докладывали ближнему окружению Гитлера и ОКВ – верховному немецкому военному командованию. Но если генералитет умел читать разведсводки и делать прогнозы, то Гитлер действовал неадекватно, порой сам издавал директивы и приказы.

Интересный случай произошел с Федором через пару недель после задержания ефрейтора. Федор вышел на проверку патрулей и пропускных пунктов. Был уже конец января, морозы отпустили, к вечеру было градусов десять. Бодрит, но не так холодно, как в декабре, когда были по тридцать пять – сорок. Дышалось легко, воздух чистый. Один из солдат, что сопровождал Федора, обратился к нему:

– Товарищ старший лейтенант, вроде человек на льду.

На лед Волги в черте города жителям разрешалось выходить только днем. Чтобы как-то выжить, многие мужчины занимались подледным ловом рыбы. Поймал за два-три часа килограмм – два, уже приварок к скудному столу в виде ухи. А сейчас уже сумерки и фигура явно движется к берегу. Рыбак засиделся? У многих любителей лова еще с довоенных времен были раскладные стульчики или фанерные ящики с ремнем. Внутри рыболовные снасти и посидеть на ящике можно. Подошел к берегу неизвестный, стало видно – хромает на одну ногу и снастей нет. Почему инвалид по мосту не пошел, а по льду? Время экономил или остерегался проверки? Федор решил подождать, проверить. Мужчина с трудом выбрался по крутому и заснеженному склону на набережную. Увидев военный патруль, замешкался. Ага, стало быть, есть что скрывать. Мог самогон из деревни от родни нести. А самогоноварение преследовалось по закону, ибо на его изготовление шла пшеница или другие продукты. Самогон на базаре продавали из-под полы, и он пользовался спросом.

– Стоять! – приказал мужчине Федор. – Документы!

– Да я свой, городской, к родне ходил на другой берег, по льду-то короче. Ноги у меня нет.

В доказательство мужчина поднял левую штанину. Вместо ноги и башмака уродливая деревяшка.

– Где ранило-то, отец? – участливо спросил один из бойцов.

– Еще на финской, зимой сорокового.

Документы у мужчины были в порядке, но не понравился он Федору. Глаза бегают, вроде опасаются чего-то. Если самогон несет, то черт с ним, преступление мелкое, дело милиции. Но все же приказал:

– Обыскать!

Бойцы добросовестно прощупали одежду, обыскали карманы. Кисет самосада, самодельная зажигалка из винтовочной гильзы, несколько мятых рублей. Ничего подозрительного. Федор уже отпустить инвалида хотел, а интуиция подсказывает – не чист и не прост мужик.

– Мне твой протез осмотреть надо! – заявил Федор.

– Да что же вы делаете, сынки? Я ногу за советскую власть потерял, воевал, а вы за культяпку мою взялись.

– Придется пройти с нами.

Федор с бойцами довел его до КПП, располагавшегося в уцелевшей половине разрушенной взрывом избы. Для бойцов это было местом, где можно обогреться в морозы. Они топили печь, и в единственной комнатке было тепло. Увидев Федора, два бойца вскочили, руки по швам.

– Здравия желаем, товарищ командир!

Федор приказал инвалиду:

– Садитесь, снимайте протез.

Мужик опять заблажил, чтобы вызвать жалость и сочувствие.

– Добровольно не хотите? Вы двое – держите его, а ты, Гнутиков, снимай протез.

Бойцы переглянулись. Инвалид, документы в порядке, чего командир прицепился к человеку? Мужик насупился, уселся на табурет.

– Сам сниму, коли ты такой настырный!

Мужик задрал штанину, бойцы отвернулись, уж больно вид неприглядный. Задержанный расстегнул кожаные ремни. Примитивный деревянный протез с глухим стуком упал на пол. Федор поднял его. Внизу ничего интересного. Кверху, к культе, деревяшка расширялась конусом. Там углубление, прикрытое войлочным кружком. Федор вытащил его двумя пальцами. А внутри полость, небольшая, в два кулака, а в ней золотые изделия. Кольца, цепочки, крестик матово желтым отливают при свете коптилки. На всех изделиях царапины мелкие, потертости. Не новые изделия, ношеные.

– Товарищи бойцы! Попрошу осмотреть содержимое тайника, – объявил Федор.

Бойцы, как увидели, отношение к инвалиду переменили.

– Спекулянт! Народу жрать нечего, а он с золотом разгуливает. Дать бы ему в морду!

– Ты где золотишко взял, болезный? – почти ласково поинтересовался Федор.

– На еду выменял! – буркнул мужик.

– Только врать не надо. Это деревенские в город еду на базар несут, на вещи выменять. Обносились все. Гнутиков, бегом в горотдел милиции. Не наш клиент, пусть сами разбираются.

– Слушаюсь!

Боец убежал. Федор ссыпал золото на снарядный ящик, заменявший стол.

– Надевай протез, сам пойдешь с милиционером, нести тебя никто не будет.

Мужчина надел протез, а правильнее – деревяшку, на ноге застегнул.

– Закурить позволите?

– Кури. Наверное, долго теперь табачку не попробуешь.

В годы войны за золотовалютные операции суды давали большие сроки, от десяти лет и выше. Мужчина закурил, выпустил клуб ядреного дыма, выдохнул.

– Забирайте все золото, а про меня забудьте.

– Не пойдет. Я бы такую мразь сразу расстреливал. Знал бы, еще на льду кончил, – жестко ответил Федор.

Через какое-то время в комнатку ввалился боец из роты Федора, за ним два милиционера. При форме, на боку револьверы в кобурах. Увидели инвалида.

– Доскакался, Михей!

– Знакомая личность?

– На базаре каждый день отирается. Чего натворил?

– Золото в деревяшке, что вместо ноги, нес. Вот оно. Пишите опись и забирайте фигуранта вместе с золотом.

Всего насчитали двадцать одно изделие, Федор и милиционеры подписали бумагу. Федор твердо знал, все сдать по описи надо, с золотом не шутят. А уже следующим днем к нему в казарму пришел начальник городской милиции. Осмотрел пустой, даже убогий кабинет Федора, хмыкнул.

– У тебя закуска найдется?

– Найду.

Федор прошел на кухню, принес хлеба, две банки мясных консервов, несколько кусков сахара-рафинада.

– О, да вы здорово живете! – восхитился Тарас Григорьевич. – Стопки давай или кружки.

– По какому поводу?

– Да ты что, забыл, старшой? Ты же с рыжьем Михея взял, теперь от срока не отвертится. Ночью обыск у него в доме делали, на грузовике добро вывозили. Представляешь – все стены картинами увешаны, одних шуб в шкафу три. Никак я его с поличным взять не мог. Чуял – гнилой мужик, но чувства к делу не пришьешь. А теперь посидит. За то и выпьем, за сотрудничество!

Тарас достал из кармана бутылку водки, щедро плеснул в жестяные кружки. Чокнулись, выпили. Тарас ложку в американскую тушенку запустил, пожевал.

– Вкусно. Мы в милиции такой жратвы не имеем.

– Американская помощь, а может – английская. На банке надпись на английском.

– Ты знаешь языки? – изумился Тарас Григорьевич.

– В училище изучали. Забыл почти все.

– Во-во, я в школе немецкий тоже учил. А сейчас только три слова помню.

Не спеша поллитровку допили.

– Засиделся я у тебя. Хороший ты мужик, Казанцев. Однако же на службу пора. Закончится война, не будет разных шпионов, диверсантов, дезертиров. Перейдешь ко мне?

Федор оторопел:

– Я подумаю.