Глава 7
Оборонительные бои
Течение в Соже хоть и не быстрое, равнинная река, не горная, где поток с ног срывает, а все же раскидало бойцов по берегу. Федор фонарик с синим светофильтром включил. В одну сторону несколько раз моргнул, в другую. Бойцов надо собирать. Все вместе они – застава, отряд, а по отдельности – почти дезертиры. Собрались все. Отжимали обмундирование, сливали воду из сапог. Четверть часа ушло. За это время немцы на берег вышли, пустили несколько трассирующих очередей, благо не попали ни в одного из бойцов. Людей уводить надо срочно.
– За мной, – вполголоса скомандовал Федор.
Куда, он еще сам не знал, главное – подальше от занятого фашистами города. Ни окопов тут нет, где можно укрыться от обстрела, ни приказа – куда следовать. Просто шли какое-то время на восток. Вошли в небольшой лес, где Федор решил сделать привал. Обсохнут, отдохнут, а утром в путь. Ночью идти опасно, можно на мины нарваться или в темноте кто-нибудь из такой же группы военнослужащих с перепугу огонь откроет. В начале войны в войска призвали мужчин, до того не служивших. Толком с оружием обращаться не могли, не владели военными специальностями. Их бы обучить, поднатаскать, а ими дыры в обороне закрывали.
Кадровые вояки в июне-июле-августе, сдерживая в упорных боях немцев, большей частью полегли или в плен попали в «котлах», которые неопытные командиры сами спровоцировали. Но жизни свои отдали не впустую. За два месяца войны Германия потеряла убитыми и пленными 409 998 человек, 8000 танков, 10 000 орудий, 7200 самолетов. Планы блицкрига были сорваны.
Начиналась война на истощение людских, материальных, технических и финансовых ресурсов. Как говорил Наполеон, для победы в войне нужны три условия – деньги, деньги и еще раз деньги.
После двух месяцев удачного продвижения на восток, оценивая потери, серьезные аналитики сделали вывод – в долгосрочной перспективе, продлись война еще год, Германия проиграет. Не те ресурсы, людские резервы.
20 августа немцы вышли на рубеж Гомель – Стародуб. 21 августа 47-й мехкорпус 2-й танковой группы гитлеровцев занял Почеп, выйдя к Новозыбкову, охватив с востока и запада войска 21-й армии РККА. Связь между Брянским и Центральным фронтами нарушилась. В штабах неразбериха, точных данных о дислокации немцев нет. Из всех возможных способов разведки действовала только авиаразведка. А разведка – глаза и уши армии.
24 августа Центральный фронт был расформирован, его войска передали Брянскому, который теперь состоял из 3, 13, 21 и 50-й армий далеко не штатного состава.
25 августа наши войска оставили Новгород. В этих условиях РККА следовало занять эшелонированную оборону, упорно держаться, перемалывая пехоту и танки врага. Любой военный знает, что потери в обороне в три раза меньше, чем в наступлении. Но во главе армий и фронтов стояли маршалы типа С.М. Буденного. Лихой кавалерист-рубака времен революции и Гражданской войны серьезного военного образования не имел, зато обладал классовым пролетарским чутьем и большевистским самосознанием. Поэтому отдал приказ на встречное наступление на Рославльском и Новозыбковском направлении. Недостаточно подготовленный в плане численности, материально-технического снабжения, удар привел к большим потерям.
Конечно, каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Но Федор, получивший хорошее военное образование, был удивлен и раздосадован. Но что мог сделать он, простой лейтенант? В дальнейшем эти события привели к печально известным Демянским и прочим «котлам», где немцы взяли только пленными около восьмисот тысяч наших бойцов и командиров.
Федору с бойцами чудом удалось найти управление войск по охране тыла 21-й армии. Его заставе, как она числилась в списке, было приказано следовать за наступающими частями, проводить зачистку местности. Немцы, оккупировав наши земли, довольно быстро насаждали свои порядки, власть. В деревнях, селах и городах назначали бургомистров, из предателей и дезертиров организовывали полицию. Для начальников застав и отрядов было проведено короткое инструктивное совещание.
– Действовать жестко и решительно! Никакой пощады полицаям, укрывающимся дезертирам, бургомистрам. Выявили – расстрелять! – напутствовал в конце майор из НКВД.
В начале наступление начало развиваться по плану. Немцы не ожидали удара русских. Их позиции не были сплошными. Вперед сначала шли танки и пехота, да и то вдоль шоссе и дорог или по ровной, удобной для действий танков местности. Только потом подтягивались их тылы. Бронетехнике иной раз приходилось ждать, пока подвезут горючее и боеприпасы, подтянутся кухни. Немцы оказались застигнуты врасплох. Начало нашего наступления было удачным, но резервов не было. Для успеха операции нужны свежие части, которыми можно усилить натиск на участке успешных действий. Наступление понемногу стало выдыхаться, замедлять темп. К тому же немцы осознали, что это не действия одного полка или дивизии. Стали срочно перебрасывать с других участков фронта бронетехнику, пехоту, навалились авиацией, в которой имели превосходство.
Застава в боях наступательных не участвовала, шла за нашими частями. Но звуки близких боев были слышны. Разрывы снарядов и бомб, рев моторов, налеты бомбардировщиков видны, многочисленные дымы.
Честно говоря, Федор сомневался, что удастся кого-то из предателей захватить. Скорее всего, полицаи и прочая мразь успели уйти с отступавшими немцами.
Ошибался. В первом селе, которое наши части заняли и прошли, причем почти без разрушений, поскольку в селе располагались тыловые подразделения, взяли двух полицаев и бургомистра. Когда погранцы зашли в село, из домов потянулись на улицу люди. Радовались возвращению своих. Немцы пробыли в селе всего десять дней. Но уже успели натворить бед. Нашлись предатели, указавшие на семьи командиров РККА, коммунистов, руководителей сельсовета и колхоза. Немцы устроили показательную казнь. Согнали арестованных по доносу людей в избу, забили досками окна и двери, облили бензином и сожгли. Селяне были в ужасе и шоке от увиденного, немцы для устрашения согнали на казнь посмотреть всех жителей. Гитлеровцы прошлись по дворам, забрали скотину – свиней, коров, овец. В довершение постреляли всех собак.
А уже потом организовали из добровольцев полицию. К удивлению селян, таковых нашлось немало – десяток. Двое пришлых, из дезертиров, остальные – местные, на которых подумать не могли. Немцы их в свою форму одели, дали трофейное оружие – винтовки Мосина. На рукавах отщепенцы носили белую повязку с надписью «полиция». Для всех жителей ввели комендантский час. Несколько полицаев успели от наших войск сбежать с оружием в лес, немцы уходили быстро, бросая технику и склады, не до полицаев было. Несколько смогли уйти с пехотой. А трое замешкались.
На встрече с жителями Федор сразу услышал о предателях. Покарать предателей хотели все. Бойцам показали избы, где проживали полицаи. После обыска их нашли в подвалах. А бургомистр – благообразный старичок, даже не прятался. Когда зашли в его избу, сидел за столом, пил чай.
Всех привели к бывшему сельсовету, где немцы устроили сельскую управу. Пока вели, жители вымещали на них свою злость. Били кулаками, жердями из заборов, пинали ногами, плевали. При всем этом ругали сильно. Федор жителей не сдерживал. Пусть полицаи на своей шкуре почувствуют плоды предательства.
Предателей поставили в ряд. Федор попросил жителей принести лопаты.
– Ройте себе могилы, – приказал Федор.
Жалости к молодым парням и благообразному старичку он не испытывал, скорее – отвращение. В одной школе с селянами учились, играли в городки или лапту, а потом встали на сторону врага. К таким пощады быть не должно.
Когда могилы были готовы, предателей поставили на край.
– Бойцы! Товсь! Огонь по изменникам родины.
Грохнул залп. Селяне трупы завалили землей. Федор громко сказал:
– Так будет с каждым предателем. Не бывать немцу на нашей земле. А кто еще захочет гитлеровцам служить, вспомните о бесславном конце вот этих гадов!
По-хорошему надо лес прочесать, всех полицаев выловить. Только сил на это нет. Для облавы лесного массива по меньшей мере батальон нужен, а не шестнадцать человек погранцов.
Селяне покормили бойцов салом, овощами с огородов, и отряд пошел дальше. Федор имел приказ – следовать за наступающими войсками в определенной полосе, чтобы те, кто остался, не успел уйти, были задержаны и понесли заслуженное наказание.
На грунтовой дороге попадалась разбитая и сгоревшая техника, немецкая и наша. Трупы лежали. О наших павших должна заботиться похоронная команда, о немцах душа у погранцов не болела. Погранцы, наткнувшись на разбитую снарядом подводу с боеприпасами, набили себе карманы и сидоры патронами.
А подходя к деревне увидели нашего погибшего пулеметчика. Рядом стоял целехонький ручной пулемет. Агарков сразу к Федору обратился:
– Товарищ лейтенант! Дозвольте забрать? Пригодится же.
– Бери, но тащить будешь сам. Возьми себе добровольца диски нести.
Диски были тяжелые и большие по диаметру, для переноски неудобные. На немецких пулеметах использовалась металлическая лента. Веса меньше и набивать удобнее. Однако наше командование на трофейное оружие среди красноармейцев смотрело косо. Мол – в силу отечественного оружия не верите? А где оно, советское? Не хватало остро пулеметов, противотанковых ружей, патронов и гранат. Вот и подбирали на полях сражений, пока трофейная и погребальная команды не прошлись. Особый спрос на гранаты был, их «карманной артиллерией» называли. А бутылок с «коктейлями Молотова» избегали. Воспламеняющаяся жидкость в них при повреждении в бою пулей или осколком легко возгоралась, зачастую превращая бойца в живой факел. Огнесмеси в бутылках разные были. Одни надо было поджигать прилагаемой к бутылке спичкой, другие начинали гореть при соприкосновении с воздухом. Учитывая любовь немцев к трассирующим или зажигательно-бронебойным пулям, переноска бутылок могла закончиться трагически для владельца. Вот при обороне – другое дело, такие бутылки стояли в отдельных нишах в траншее.
При приближении к следующей деревне от дальней околицы в лес побежали трое в гражданской одежде. У одного за плечом винтовка. Дезертиры или полицаи. Лес небольшой, есть все шансы задержать или уничтожить. Если бегут от Красной Армии, значит, враги.
– Агарков, с пулеметом и вторым отделением обходите лес справа. Займите позицию, никого не выпускать.
– Слушаюсь.
– Борисов, веди по следу.
Борисов охотник потомственный, по сломанной ветке, примятой траве способен идти не хуже служебной собаки. Тем более погранцы видели, в каком месте троица незнакомцев вошла в лес. Погранцы побежали к лесу. Борисов быстро место нашел, да и любой его увидел бы. Трава примята, на земле четкие и свежие следы от сапог. Борисов шел быстро. Иногда замирал, прислушивался, даже носом поводил. Кто-то и посмеялся бы над якутом, однако Федор бойцу цену знал. Борисов неожиданно замер, поднял руку. Погранцы замерли. Жесты еще на заставе, на границе отработаны. Федор, стараясь ступать неслышно, подошел к якуту.
– Тсс! Недалеко они. Чуете табачный дым?
Федор носом потянул. Нет запаха.
– Ветер оттуда наносит.
Федор шепотом приказал бойцам:
– Вы четверо – направо, остальные налево. Окружить и залечь.
Сам с Борисовым вперед двинулся. Через десяток метров остановились. До обоих донесся приглушенный разговор. О чем речь – не понять. Федор за дерево встал, приложил руку ко рту рупором:
– Сдавайтесь, вы окружены! Оружие бросить, выходить на меня с поднятыми руками.
Он не успел договорить, раздался винтовочный выстрел. Пуля ударила в ствол дерева. Отколола изрядную щепку. Федор вскинул автомат, дал очередь. Теперь, когда полицаи применили оружие, их надо уничтожить. Со всех сторон захлопали выстрелы. Погранцы уже обошли с двух сторон прятавшихся. Не думая, что их обложили, полицаи бросились к опушке, не ожидая, что их ждет сюрприз.
Треск сучьев, мелькание теней.
– Застава, лечь! – крикнул Федор.
И потом сразу длинная пулеметная очередь. Федор этого опасался, поэтому приказал бойцам прижаться к земле. По веткам зашлепали пули. Все мгновенно стихло.
– Товарищ лейтенант, можно выходить! – крикнул Агарков.
Федор сразу узнал его по голосу. Погранцы поднялись, двинулись цепью к опушке. Борисов замер, показал рукой на землю.
– Борисов, ты мне загадки не загадывай. Чего увидел?
– След немецкого сапога, свежий. Полчаса от силы тут кто-то проходил.
– Может, полицаи.
– Нет, направление движения с востока на запад.
– Бери трех человек, преследуй.
– Так точно!
Федор с погранцами вышел на опушку. Метрах в двадцати от деревьев была промоина. Видно, по весне вешние воды прошли. Туда и спрятался Агарков с бойцами, прямо естественная траншея, только не такая глубокая и значительно шире.
Полицаи выскочили как раз на пулемет, Агарков длинной очередью срезал всех троих. Федор подошел к убитым. На всех гражданская одежда, видимо, переодеться успели. У одного винтовка – трехлинейка, у двоих пистолеты в кобурах.
Федор сам обыскал убитых. Обнаружились документы – удостоверения полицаев, при фото и с печатями. Документы Федор в командирскую сумку сложил. Родина должна знать как героев, так и предателей.
В лесу хлопнул винтовочный выстрел. Второй.
– Борисов нашел кого-то, – сказал Агарков.
– Он может, всем бы так, умелец.
Из леса вышли погранцы. Впереди немец в пехотной серой форме с поднятыми руками, сзади бойцы, конвоируют. Замыкающим Борисов, лицо как всегда невозмутимое.
– Фашиста поймали, товарищ лейтенант, – доложил он.
– Он стрелял?
– Никак нет. Бегает, однако, быстро. Так я ему пилотку выстрелом сбил, а вторым – в дерево рядом.
– Напугал, значит. Оружие, документы изъял?
– А как же? Карабин при нем был, вон у Виктора на плече висит. А документы – вот.
Борисов протянул «зольдатенбух» – солдатскую книжку. Только ничего в ней не разберешь, все на немецком. Лучше бы его Борисов застрелил. Куда теперь пленного девать? И убить безоружного, хоть и враг, рука не поднимается. Все же пленный, это немцы с нашими не цацкались. Комиссаров, евреев расстреливали сразу, раненых – если не могли идти. Но погранцы не немцы. Те Женевскую конвенцию по военнопленным подписывали, но не соблюдали. А Сталин на конференции не был и не подписывал, а соблюдал.
Немцу связали руки, а через плечо перекинули четыре связанных веревкой магазина от ручного пулемета. Пусть тащит, не все погранцам тяжести тягать.
Вернулись в деревню, куда зайти не успели. В деревне десяток жителей остался, старики, женщины, малые дети. Бойцам Красной Армии рады, угостили бы на радостях, а нечем. Немцы все успели забрать, даже кур. Что и осталось, так это зерно, которое надежно спрятали. Впереди зима, будет из чего хлеб испечь. Жители полагали, что немца прогнали насовсем, но Федор знал, что гитлеровская армия наступать будет, до Москвы дойдет, а эти земли, на которых он с погранцами находится, еще два года под оккупацией будут.
До темноты еще час оставался, но Федор рисковать не стал, расположил бойцов по избам на постой.
Утром привели себя в порядок, попили воды и вперед, свои войска догонять. Километров пять протопали, как рядом треск мотоциклетных моторов, из-за поворота выскочили два мотоцикла с колясками. Приблизились – немцы!
– Лечь! Огонь по готовности.
Немцы тоже наших погранцов заметили, стали мотоциклы разворачивать. Бойцы огонь открыли. Здорово помог Агарков с пулеметом. Несколько секунд и один мотоцикл перевернулся, придавив коляской мотоциклиста. Второй мотоцикл завилял, мотоциклист на руле лежал уже убитый. Начал круги выписывать, пока в канаву колесом не попал и двигатель заглох. Бойцы к мотоциклам кинулись.
Готовы, убиты и мотоциклисты и пулеметчики в колясках. Документы немцев Федору отдали. То ли разведчики, то ли от своих отбились и заблудились. В багажниках, что под запасным колесом в коляске, бойцы нашли консервы, галеты, шнапс. Федор разрешил по два три глотка сделать. Пьяным не будешь, но на какое-то время люди взбодрятся. Галеты, да еще с консервированными сосисками на ура пошли, жаль, что мало было. Каждому по сосиске и галете досталось. Но все же голод утолили.
А за рощицей рев танкового мотора.
– В лес! – приказал Федор.
Он не исключал, что вслед за мотоциклистами не появятся танки. Но по грунтовке ехал наш «БТ-7» с пробоиной в башне и тащил за собой на буксире «Т-34», на котором с левой стороны не было гусеницы. Так и прогромыхал мимо них. Подбитый танк можно отремонтировать, а сгоревший – только в металлолом. После пожара свойства брони теряются, отпускается закалка. Ремонтом занимались и наши и немцы. Но у немцев техника сложная и нетехнологичная. Иной раз, чтобы снять двигатель, на немецких танках приходилось снимать башню. В полевых условиях без крана это выполнить невозможно.
Вошли в село. Несколько изб горели, вокруг них суетились жители, пытаясь потушить, заливая водой из ведер. Скорее всего, не дать пламени перекинуться на соседние дома. Еще несколько изб стояли наполовину разрушенные, селяне вытаскивали из них пожитки. Видимо, немцев из села выбили утром, совсем недавно, потому что кое-где лежали трупы – немцев, наших бойцов.
Федор остановил пробегавшего мужчину.
– Немцы, полицаи в селе есть?
– Все убегли, как наши подошли. Одного полицая жители сами забили, у сельсовета валяется. При немцах в сельсовете бургомистр заседал, тьфу на него.
– А он где?
– Барахло на подводу покидал и драпанул. Бывший счетовод колхозный. Все тихоней прикидывался.
– В селе кто-нибудь из бывших руководителей остался? Председатель колхоза или сельсовета?
– Еще в июле с нашими ушли. И хоть бы нас предупредили. Снялись потихоньку и даже не попрощались. Зачем так-то? Я бы тоже ушел, да не успел.
Обида слышалась в голосе. Да и правильно. Часть партийного и советского руководства, различного уровня хозяйственники в первую очередь думали о себе, о своих семьях. Уходили, уезжали первыми, бросая население. Особенно ярко, наглядно это проявлялось в городах. Не миновала сей участи Москва.
Руководитель наглядным примером должен быть. Если командир с поля боя побежит, солдаты за ним кинутся. От командира много зависит. И стойкость подразделения в бою, и дисциплина, да и уважение солдат. Если командир, чтобы выполнить поставленную задачу, бездумно посылает подчиненных под пулеметы, кто его уважать будет, если потери массовые? Но, к сожалению, такие часто получали награды от командования. Как же, рота или батальон понесли тяжелейшие потери, но задачу выполнили. Только к сорок третьему году командование научилось людей беречь. Перед наступлением разведка тщательная, артиллерийская подготовка мощная, пехота в бой идет при поддержке танков. Одним словом – воевать научились, опыт пришел. Тогда и немца всерьез бить стали.
Бои уже недалеко от погранцов были, хорошо слышны отдельные пушечные выстрелы, пулеметные очереди. Погранцы как раз в ту сторону направлялись. По дороге от села, избы которого уже видны были, мчался навстречу «ГАЗ-64» с брезентовым верхом. У Федора резко затормозил. На переднем сиденье полковник, сзади двое автоматчиков. Федор подбежал к машине, козырнул.
– Лейтенант Казанцев, войска по…
Полковник перебил:
– Лейтенант, видишь ту деревню слева?
Федор обернулся. На пригорке деревушка в несколько домов.
– Вижу.
– Бегом со своими бойцами туда. Немцы просачиваются. Продержись пару часов. Я до штаба дивизии доберусь, подмогу организую.
Федор не успел ответить, как машина сорвалась с места, подняв облако пыли. У Федора был свой приказ, но сейчас положение складывалось критическое, и полковник затыкал дыры, чем мог.
– Погранцы, за мной!
Федор побежал. До деревни метров восемьсот, пока добрались, запыхались. Не в спортивной форме бежали, в сапогах да с оружием. Федор сам определил позиции для каждого бойца. Плохо, что саперных лопаток нет. Он распорядился трем бойцам идти к жителям, просить лопаты, заодно предупредить, чтобы уходили в наш тыл. Если начнется бой, немцы от изб бревна на бревне не оставят.
Пока бойцы ходили к хозяевам, Федор в бинокль осмотрел пространство перед деревней. Пустое и изрытое картофельное поле, перелесок слева на удалении триста метров и далеко, километрах в пяти, полоса густого леса. Никакого движения – ни техники, ни людей. И чего полковник паниковал? Бойцы его успели окопы вырыть, пусть и не полного профиля, передавая друг другу лопаты. Борисов по своему обыкновению оборудовал стрелковую ячейку немного в стороне. Не поленился, в полусотне метров запасной окопчик соорудил. Мелкий, только лежать можно, но все же укрытие.
Не успели завершить работу, как показались мотоциклисты немецкие. Много, штук десять мотоциклов. На изрытом картофельном поле застревать стали. Земля рыхлая, колеса зарываются. Мотоцикл – он для хороших дорог или по плотной земле нормально едет. Пулеметчики из колясок выскакивали, мотоциклы подталкивали, уже на ходу запрыгивали на запасное колесо на корме коляски. Для стрельбы дистанция еще велика. Поторопишься, огонь неэффективным окажется, уйдут и своему командованию доложат. По деревушке пушки огонь откроют или пикировщики налетят. Уж лучше затаиться, а потом огонь в упор открыть. Кто уцелеет в первые минуты, умчаться на мотоцикле не сможет, поле не даст. Расчет оказался правильным. Когда до немцев сто метров оставалось, Федор крикнул:
– Огонь!
И сам из автомата по разведчикам. В первую очередь пулеметчиков выбить. Момент подходящий, они не за пулеметами в колясках, а сзади, на запасках сидят. Бойцы это тоже поняли. Первым же залпом почти всех выбили, не ожидали немцы встретить здесь сопротивление. Винтовочные выстрелы захлопали часто, Агарков поливал из пулемета. Минута, от силы две, и все кончено. Мотоциклы стоят, один гореть начал, пулей бензобак пробило, и ни одного живого немца.
Федор не обольщался. Не получив донесения от разведки, не дождавшись их возвращения, их командир сообразит, в чем дело. И вышлет сюда бронетранспортеры или танки. Командиры немецкие обучены, опыт боевых действий имеют и выводы правильные делать могут.
Пока было тихо, Федор распорядился собрать оружие, в первую очередь пулеметы и боеприпасы. Если попрет пехота, пулеметы окажут полноценную помощь. Жаль только, не все бойцы могут управляться с трофейным оружием.
Федор отобрал пятерых толковых, хороших стрелков. Показал, как ленту заправить, прицел поменять. Пулеметы «МГ-34» для них в новинку, зато боеприпасов вдоволь, на каждый пулемет две-три коробки и ленты на двести пятьдесят патронов. Бойцы вторым заходом коляски обыскали, принесли гранаты осколочные, с длинной деревянной ручкой. На фронте их «колотушками» за внешний вид называли. Наши бойцы их применяли, как захватывали трофеями, но не любили. Запал горит долго – 5–6 секунд и взрыв слабый, мало осколков. Не то что наша «Ф-1» или «лимонка». А еще принесли еды. Немцы всегда при себе провизию и выпивку имели, резонно полагая, что сытым воевать сподручнее.
У нас же в наступлении кухни за войсками не поспевали, потери от артиллерии и авиации несли, и бойцы не то что горячего, вообще никакой еды по нескольку дней не видели. В обороне, когда войска стояли, зарывшись в землю, питание налаживалось, но качество было скверным. Пустой суп, каша на воде. Мясо или рыба не каждый день. Сытости никакой от той еды. И в сорок первом году так было и в сорок втором, исправившись в сорок третьем. Тогда уже эвакуированные заводы в полную силу заработали, стали снабжать войска в достаточном количестве вооружением, боеприпасами, амуницией. А с продовольствием англичане и американцы помогли. Хоть и консервированная еда была, но вкусная и сытная, натуральная.
В первые годы войны немцы снабжались значительно лучше РККА и союзников. Конечно, заставили работать на себя всю Европу. Чехи выпускали для немцев танки и грузовики, норвежцы – рыбные консервы, датчане – тушенку, французы – вино и коньяки.
Через час послышался звук моторов. Далеко впереди из леса выбрался бронетранспортер и несколько грузовиков. Из кузовов выпрыгнули солдаты, рассыпались в цепь. Бронетранспортер пополз вперед – медленно, но уверенно. С него видны были застывшие на поле мотоциклы погибшей разведки. Федор посожалел, что не приказал убрать с глаз долой мототехнику, хоть в ложбину какую скатить или в овраг сбросить. Тогда немцам непонятно было бы, что именно здесь позиция русских. А теперь исход боя непредсказуем. Бронетранспортер пулей не подобьешь, а гранаты трофейные слабы, против брони бесполезны. Хоть бы одно ружье противотанковое было! Если броник проскользнет, из пулемета всех погранцов покрошит.
За бронетранспортером бежала пехота. Периодически транспортер останавливался, поджидая пехотинцев. Солдат много, не меньше роты, около ста человек. На каждого погранца по пять-шесть противников приходится.
Триста метров, двести. Пора! Федор приказал открыть огонь. Такого эффекта он сам не ожидал. Сразу открыли стрельбу трофейные пулеметы и наш «ДП», да еще бойцы из «СВТ» выстрел за выстрелом делали. Пулеметчик немецкий, что на бронетранспортере виден был, Борисовым убит. На его месте второй номер расчета появился, но и он прожил минуту. Борисов свои цели поражал наверняка. Немцы понесли большие потери убитыми и ранеными. Уцелевшие залегли. Бронетранспортер встал. Экипаж у него три человека, водитель и пулеметный расчет. Одновременно управлять бронированной машиной и вести стрельбу невозможно. Да и видел водитель, как погибли оба пулеметчика, рисковать не хотел. Без поддержки пулемета и пехоты бронетранспортеру приближаться к противнику нельзя. Он имеет бронированное днище и борта, а верх открыт. Забрось сверху гранату, ее осколки от бортов отрикошетируют, шансов выжить нет.
Немецкий офицер поднялся, взмахнул пистолетом, приказывая пехотинцам подняться в атаку. Хлопнул выстрел Борисова, офицер упал. Сдрейфили солдаты, отползать стали. За ними попятился бронетранспортер.
Атака захлебнулась. Федор крикнул:
– Все целы? По порядку рассчитайтесь!
Даже не ранило никого. Чудеса, да и только! Немцев наваляли, если с мотоциклистами считать, около полусотни.
Но от немцев добра ждать не приходилось. На мотоциклах раций не было, а на бронетранспортере Федор сам видел антенну. Сейчас свяжутся со своими, жди артналета или бомбардировщиков.
Федор не стал рисковать.
– Отползаем. Ищем укрытие. Агарков – останешься наблюдателем.
Справа от их позиций обнаружили промоину. Веток наломали, сверху прикрыли. Сами туда забрались. Выстрелов минометов никто не слышал, за несколько километров расположились. Просто завыли падающие мины, их слышно за две-три секунды до падения и взрыва. Два разрыва в сотне метров от окопов. Пристреливались, поскольку стреляли не всей батареей. С бронетранспортера огонь корректировали по рации, потому что два следующих разрыва легли ближе, а третья серия мин накрыла позиции. Только бойцов там уже не было. Корректировщик дал добро, и теперь позиции минами накрыла вся батарея.
Вой падающих мин, вспышка, черный дым, потом грохот. Осколки, еще горячие, на излете попадали и в укрытие, не причиняя вреда.
Федор беспокоился – как там Агарков. Огненный шторм бушевал на позициях пятнадцать минут, затем все стихло. Бойцы вернулись в окопы. Вся земля изрыта воронками, две мины угодили прямо в окопы. Не отведи Федор бойцов в укрытие, были бы убитые и раненые. А так обошлось. После такой мощной поддержки минометов немцы снова пошли в атаку. Сейчас уже осторожничали, старались не цепью бежать, а укрывались за бронированной машиной. И пулеметчик их до поры до времени не высовывался. Триста метров, двести, сто пятьдесят. Над броней показалась голова в стальном шлеме, да не вся, только верх каски и немного видно лицо в прорези бронещитка. Пулеметчик не успел огонь открыть, хлопнул выстрел, и голова исчезла. Федор мысленно поблагодарил Борисова. Молодец якут.
Солдаты быстро рассыпались цепью, побежали. Расчет был на быстроту. Кто-то должен успеть добежать до окопов на бросок гранаты, проредить защитников. Медлить было уже нельзя.
– Огонь!
Шквал огня из шести пулеметов, винтовок «СВТ» и автомата Федора сорвал атаку. Кинжальный огонь не дал шансов никому миновать стометровый рубеж. Немцы снова потеряли убитыми и ранеными не меньше двадцати человек, стали отступать. Бойцы в горячке боя еще выпустили несколько очередей вслед, потом прекратили. Один Борисов продолжал стрельбу, и все бойцы видели результат. Выстрел, и еще один немец упал.
Немцы снова отошли к опушке.
– Отходим в укрытие! Бегом!
Не добежали совсем немного, как немцы снова обрушили на позиции минометный огонь, на этот раз плотный и продолжительный. По их понятиям, на позиции не должно было остаться ничего живого.
Когда сидели в укрытии, Федор вспомнил эпизоды Чеченской войны, преподаватели рассказывали в училище.
– Ефрейтор, стреляешь ты метко, но есть более выигрышный вариант. Подстрели одного в ногу. Тот упадет, начнет кричать, просить помощи. К нему камрады бросятся на помощь. Вот ты их и бей. Худо-бедно двух-трех убить успеешь.
– А кто такие камрады? Санитары, что ли?
– Товарищи, сослуживцы.
– Понял. Вроде подсадной утки.
– Точно, Егор. Вернемся к своим, напишу на тебя представление. Пусть медаль дадут или в звании повысят. Воюешь ты хорошо, для других бойцов наглядный пример.
Разрывы мин стихли.
– Щеголев, стрелой на позиции, глянь, что немцы делают.
Боец выбрался неловко, побежал, петляя. И только взбежал на пригорок, как обернулся, закричал:
– Немцы! Близко!
– На позиции – бегом!
Федор сам выскочил первым. Мать твою! Под прикрытием минометного огня пехота немецкая подобралась близко – сто метров до них. Подошли бы и ближе, да убоялись быть пораненными своими осколками.
– Огонь!
Сам упал в воронку, стал бить короткими очередями. Откуда столько гитлеровцев? Подкрепление подошло? Их было не меньше двух рот. Автомат клацнул затвором, магазин пуст. Федор перекатился в соседний окоп. Из трофейного пулемета палил Сазонов, второй пулемет лежал в окопе. У немцев для интенсивной стрельбы, когда раскаляются стволы, на такой случай есть запасные, сменные. У погранцов их не было, но были пулеметы. Целиком снятые с колясок мотоциклов. Федор отбросил бесполезный автомат, патронов к нему больше нет. Схватил пулемет с коробкой, выбрался из окопа. Вдвоем там тесно, только мешать друг другу будут. Улегся в воронке, прижал приклад к плечу. Немцы уже рядом, видны раскрытые в крике рты. Еще немного и начнут метать гранаты. Нажал на спусковой крючок, повел стволом. На такой дистанции почти каждая пуля находила цель. Потери у немцев большие, но рвутся вперед. Уже пятьдесят метров.
Огонь пограничников не ослабевает. Кончается лента у одного, но пока он меняет, стреляют другие. От кожухов пулеметных уже жаром пышет. Все, сломались немцы. Развернулись и бегом назад. А погранцы стреляли в спины. Когда расстояние стало велико – триста метров, Федор приказал прекратить огонь. Все поле перед позициями усеяно густо трупами. Сколько их – сотня? Кто считал?
Немцы сменили тактику, вызвали на подмогу авиацию. Первым заметил быстро приближающиеся точки Агарков.
– Воздух! Наблюдаю самолеты!
По приказу Федора бойцы побежали в укрытие. Сквозь ветки было видно, как пикировщики построились в круг, первый свалился в пике, от него отделились две бомбы. Ахнуло разом, содрогнулась земля. Сбрасывали «сотки», значительно крупнее, чем минометная мина. И пошло! Бойцы потеряли счет, сколько раз пикировали «юнкерсы-87», сколько бомб сбросили. Позиции затянуло пылью и гарью от сгоревшего тротила. От него першило в горле, бойцы кашляли. Но вот последний самолет улетел. Федор недоумевал. Где же обещанное подкрепление? Полковник приказывал продержаться два часа, а прошло… Федор посмотрел на часы – четыре. Вдвое больше. Патроны на исходе, максимум – смогут отбить одну атаку.
Немцы притихли, но какое-то движение на опушке было. Затишье продлилось около двух часов, потом послышался приближающийся звук моторов и на дорогу из леса выползли два танка, средние «Т-III». У Федора тоскливо сжалось сердце. Сейчас танки не спеша пройдут на позиции погранцов, раскатают всех в лепешку и остановить их будет невозможно, нечем. Ни гранат противотанковых, ни бутылок с зажигательной смесью нет, винтовки и пулеметы против танковой брони бессильны.
Дать приказ отступить? Сколько можно пятиться? Так и до Москвы и до Урала отходить можно.
Полковник надеется на его отряд, вполне может быть – организует в ближнем тылу линию обороны. Не знал тогда Федор, что полковник, как и его охрана из автоматчиков, убиты уже. Пролетал истребитель немецкий, заметив вездеход, описал полукруг и дал со встречного курса пушечную очередь по машине. Так что ни подмоги не будет, как и линии обороны. И за позициями Федора в данный момент советских войск нет. Все дивизии 21-й армии участвуют в наступлении на Рославль и Стародуб, связаны боем.
Танки, бронетранспортер, а за ними пехота двинулись в атаку. Уверенно шли, не стреляли, зная точно, пушек у русских нет. Федор обвел глазами окопы. Как знать, может, бойцов своих, с коими свыкся за месяцы службы и войны, видит в последний раз?
До танков уже триста метров. Ударил одиночный винтовочный выстрел. Федор поднял голову. Кто посмел без приказа патроны жечь? А, Борисов. Зря это он или цель подходящую увидел? Скажем, офицера или фельдфебеля? Однако выстрел получился действенным. Один из танков стал понемногу забирать вправо, уклоняясь от курса, потом встал. На танках немцев, начиная с «Т-I» и до «Т-IV», перед водителем была смотровая щель, не прикрытая бронестеклом. В небоевых условиях механик-водитель рычагом мог раскрывать створки, увеличивая обзор. При бое верхняя створка опускалась, открывая обзор через узкую, чуть шире пальца щель. Вот туда и угодил пулей Борисов, убив водителя попаданием в голову. В отличие от наскоро подготовленных наших танкистов, которые не в совершенстве владели даже своей воинской специальностью, немецкие экипажи обучались долго и тщательно. Любой член экипажа в бою мог легко заменить погибшего или раненого. Так и произошло. Когда танк остановился, убитого механика сняли с сиденья, его место занял заряжающий. Боевая машина двинулась дальше. Конечно, танк потерял способность быстро и в полной мере вести обстрел, но остался в строю.
Егор Борисов подумал, что промахнулся или слегка ранил водителя. На его лице эмоции не отражались. Скуластый и узкоглазый, он лишь сосредоточился, тщательно прицелился. Танк на неровностях раскачивался и попасть даже в более крупную цель, чем смотровая щель, было затруднительно. Но Борисов выстрелил дважды и со второго раза попал. Танк после выстрела и попадания дернулся влево и застыл. Танкисты приметили, откуда производился обстрел. Башня танка стала поворачиваться, пушка опустилась немного, выстрел! Снаряд разорвался в нескольких метрах от позиции якута. Федор приподнялся в окопе.
– Борисов, ты как? Жив?
И в этот момент второй танк выстрелил. Снаряд разорвался недалеко от воронки с Федором. Вспышку на стволе танка он увидел, успел пригнуть голову. Его осыпало землей, пылью, контузило. Федор все видел, но не слышал. В ушах звон сильный, ощущение – как ватой заложило. В соседнем окопе к нему Щеглов повернулся, говорит что-то, но не понять. Рот Щеглов раскрывает, а звука нет. Федор голову руками сжал, потряс. Лучше не стало, но когда отнял ладони, на них была кровь. Оглохнуть в самый напряженный момент боя, когда нужно командовать! Что может быть хуже?
Приподнялся в воронке. Танк уже в пятидесяти метрах, за ним, приотстав, бегут пехотинцы. Курсовой пулемет на лобовой броне танка засверкал вспышками. Одна пуля сбила на Федоре фуражку, сорвав кожу на темени, другая ударила в плечо. Ощущение – как будто палкой с размаху ударили. Федор потерял сознание.
Сколько он находился в прострации, сказать не может. Когда очнулся, его раскачивало, как на корабле. Вокруг темень. Федор застонал.
– Сейчас, потерпите, товарищ лейтенант!
Голос знакомый, а кто? Угадать не смог. Федор обрадовался тому, что слышит, что вокруг свои, не немцы, не в плену он.
Федора несли на импровизированных носилках из двух жердей и плащ-накидки. Его опустили на землю. Слабость сильная, и боль в плече, усиливающаяся при малейшем движении. Пить охота сильно, от жажды во рту пересохло, аж язык не ворочается.
– Пить, – прошептал он.
Его услышали, поднесли ко рту флягу. Федор сделал несколько глотков. Пил бы еще, да не дали.
– Агарков, хорош! Вдруг ему нельзя?
– Где мы? – тихим голосом спросил Федор.
– А черт его знает? На восток идем.
– Как застава?
– Нет ее больше. Кроме вас, еще трое осталось. Думали, убило вас. Голова и левая половина в крови. Хотели документы ваши забрать, повернули на бок, а вы застонали.
– А немцы?
– Танк их на позиции ворвался. Парней в окопах подавил, землей засыпал. Окопчики мелкие были, только лежать. Танк на окоп наедет и крутится. Суки! А потом пехота прошла. Кто из наших ранен был или не до конца танком задавлен, достреливали.
Вопросов на языке у Федора вертелось много, однако слаб был, да и ситуация для расспросов не самая подходящая.
– Отдохнули, хлопцы? Поднимаем!
Федора подняли, понесли. Он растрогался, на глазах предательски выступили слезы. Не от боли, хотя она никуда не ушла. От благодарности своим погранцам. Не бросили в опасный момент. Ни его, ни парней. После того как немцы миновали позиции и двинулись дальше, пограничники вернулись. Его, считай, спасли. Так и загнулся бы в окопе от ран. Они перебинтовали, вынесли. Конечно, неизвестно еще, чем кончится переход. Стоит наткнуться на немцев, и могут погибнуть все. Федор четко понимал, что для маленькой группы он обуза. Нести надо, чаще привалы для отдыха делать, ползком опасное место не миновать, необходимо обходы искать.
Агарков двигался впереди, вроде дозора. Периодически он брался за жерди носилок, вперед уходил другой. Так двигались до рассвета. Как начало светать, расположились на небольшой поляне. Бойцы без сил повалились на землю, проспали почти весь день. Федор проснулся раньше всех, здоровой правой рукой добрался до кобуры.
Боец без оружия на войне чувствует себя неуютно. Есть пистолет, нащупал он его рукоятку. Не потерялся потому, что из кобуры его не доставал. Рядом шорох раздался.
– Командир, ты чего? – возник рядом Агарков. – Не вздумай, мы к своим выйдем, повоюем еще.
Федор понял, о чем подумал Агарков. Застрелиться хотел лейтенант. Нет, если случится боевая стычка, будет отстреливаться. Семь патронов для врага, восьмой для себя. Есть запасная обойма, но одной рукой сменить ее не получится.
– Я не думал, оружие проверил. Сколько прошли?
– Да кто эти километры считал. За сегодняшнюю ночь не меньше двадцати, за вчерашнюю столько же.
– Подожди, я что – двое суток в отключке был?
– Именно.
Ну, парни, молодцы! Если на ноги сам встанет, обязательно как-то отблагодарит. Только как их найти? Они целы, не ранены, их сразу в какую-то воинскую часть определят, а его в госпиталь. Федора неприятная мысль посетила. А вдруг руку отрежут? Станет калекой, комиссуют, куда податься? Ведь он из другого времени и тут родни, как и своего дома, нет.
Она, конечно, есть. Но о его существовании не знает. Заявись он к ним, если посчастливится найти, не признает его никто. А что данные в документах такие же, так однофамильцы. Так что ступай, милок, своей дорогой, откуда пришел.
Игорь Агарков водой Федора напоил. Есть не хотелось, а только пить, пить, пить. Видимо, сказывалась кровопотеря.
Тихий разговор разбудил других бойцов. С кряхтением поднялись, зябко поежились. Чай, не лето, сентябрь уже, хоть и самое начало, на земле уже прохладно. Подошли к лейтенанту. Самохин Павел и Юркин Андрей. Все трое старослужащие, Агарков служил больше их на полгода. Счастливчики, выжили в этой мясорубке на позициях. Хотя как знать, вся война еще впереди, уж Федор это точно знал.
– Пожрать бы! – мечтательно сказал Самохин. – Третий день в брюхе пусто.
В последний раз ели трофейные припасы, собранные у убитых мотоциклистов. Еще не стемнело, как тронулись в путь. Километра через два вышли к грунтовке, залегли на опушке. Через дорогу – луг, а лес вдали, темнеет километрах в двух. Если выйдут на открытое место, а на дороге немцы появятся, беда будет. Погранцы привыкли в засадах, в нарядах сидеть, наблюдать. Шум мотора послышался, показалась медленно ползущая полуторка.
Федор рта не успел раскрыть, как Агарков на дорогу выскочил, встал посредине. Скрип тормозов, машина встала.
– Уйди, парень, раненых везу.
– Нашего лейтенанта возьми.
– Полный кузов, куда его?
Но бойцы уже несли Федора. Потеснились, кое-как у заднего борта пристроили командира. На пассажирском сиденье в кабине санитарка или медсестра, поторапливает. Бойцы на подножке кабины с обеих сторон вскочили.
– Трогай!
– Слазьте! Перегружена машина!
– Сил нет идти, батя. Хоть до первого поста подбрось.
Сжалился водитель. На ходу машина скрипела, но ползла. В кузове раненые, шофер ехал осторожно, объезжая ямы и воронки. Показался мост через реку, за ним – заградотряд. Погранцов сразу сняли, а после осмотра грузовик проехал дальше. Попрощаться с бойцами Федор не успел.
Машина добралась до медсанбата. Хирург рану обработал.
– В госпиталь тебя отправляю, лейтенант.
– А здесь полечиться?
– Если руку потерять не хочешь, слушайся. Ночью санитарный поезд придет, вывезет. Немцы наступают, все равно медсанбат утром дальше в тыл отведут. У тебя, парень, ранение плечевого сустава, тебе госпиталь нужен, а не медсанбат.
– Спасибо.
Поезд пришел утром. Раненых машинами к станции свозили, грузили быстро. На крышах и боковых стенах в белых кругах красные кресты, но немецких летчиков это не останавливало, если обнаруживали такой эшелон, бомбили и обстреливали. Но Федору повезло. Его уложили на верхнюю полку, на нижнюю – самых тяжелых. Поезд тут же тронулся. Через полчаса тех, кто в сознании был, напоили и накормили жиденьким супчиком. У Федора аппетит проснулся. Лежа есть неудобно, часть супа на гимнастерку пролил. Лежа, да одной рукой, а поезд раскачивает, любой обольется. После еды уснул сразу. Все же чувство, что у своих, в безопасности, расслабило. А вот оружие еще при погрузке в поезд отобрали. Усатый старшина-санитар приговаривал:
– Зачем вам оружие в тылу? Настрелялись уже.
Поезд шел медленно, зачастую стоял на глухих полустанках, пропуская встречные поезда с войсками. А еще – сгружал умерших от ран. Особенно много их было в первые сутки.
Большинство раненых, в том числе Федора, выгрузили в Липецке, а поезд прошел дальше. Госпиталь располагался в здании школы. В классах палаты, даже доска на стене висела с формулами. В палатах по двадцать коек, почти вплотную друг к другу. Зато тепло, чисто, ни бомбежек, ни обстрелов, кормят три раза в день. Для прибывших с фронта, из самого пекла, это роскошь, воспоминания о мирной жизни.
На следующий день Федору сделали рентген и уже после обеда прооперировали. От эфирного наркоза отходил тяжело, тошнило, кружилась голова. Федор лежал в офицерской палате, от палаты для солдат она отличалась только тем, что вместо махорки выдавали папиросы и к обеду два куска сахара-рафинада или две конфеты. След от пули на голове, прошедший по касательной, уже зажил, но волосы на этом месте не росли, так и осталась дорожка, вроде пробора. А попади немец на сантиметр-два ниже, так и остался бы лежать на позиции. Так мало отделяет нас от смерти. Что такое сантиметр? Тьфу, мелочь.
Хуже всего в палате приходилось обожженному танкисту. Днем он терпел сильнейшие боли, а ночью стонал. Медсестры кололи ему морфий, но помогало ненадолго. А через неделю танкист умер. Молодой парень, только на год постарше Федора.
Как только швы подзажили, Федор начал разрабатывать руку. Сначала небольшие движения, потом в полном объеме, затем с отягощениями. Килограммовая гантель, потом пять килограмм. Через боль, через пот, едва не до слез.
Очередная комиссия признала его годным к строевой службе, чему Федор рад был. Один из выздоравливающих офицеров из их палаты пробурчал:
– Чему радуешься? Лучше бы признали годным к нестроевой. Преподавал бы в военном училище или сидел на складе.
– Буду пенсионером – насижусь, – посмеялся Федор.
– До отставки по возрасту еще дожить надо.
Федор получил свои документы, справку о ранении, сухой паек на три дня. В госпитальной каптерке, как называли вещевой склад, получил форму. Не свою, окровавленную и простреленную, а ношеную, но постиранную и отглаженную. Причем петлички на воротнике были пехотные, красные. Шапка-ушанка, ватник, сапоги кирзовые. А еще предписание – прибыть в запасной полк, что располагался на окраине города. В городе было несколько крупных госпиталей, и запасной полк постоянно пополняли выздоравливающими воинами. Федор решил в запасной полк не идти. Оттуда одна дорога – в пехоту. Имел бы техническую специальность артиллериста, танкиста, связиста, попал бы в свои войска. А он пограничник, западной границы практически нет, как нет ее на севере, от Мурманска до Камчатки. Федор направился на станцию, решив ехать в столицу, в Управление погранслужбы. С превеликим трудом добрался, поскольку пассажирские поезда ходили редко и не по расписанию. А на вокзале, на выходе с перрона, его сцапал воинский патруль. Документы в порядке, но ни пропуска в Москву, ни предписания нет. Доставили в комендатуру.
Офицер в погрануправление звонить стал, откуда через пару часов приехал представитель. Проверил документы Федора.
– Наш командир, я его забираю.
До управления ехали на легковушке. На лобовом стекле справа пропуск. В управлении его в кадры отвели. Кадровик долго рылся в папках, найдя папку с делами Федора, повернулся и бросил удивленно:
– А ты разве живой? Бумага на тебя пришла от управления войск по охране тыла Брянского фронта. Вот – погиб в бою у деревни Варваровка, число, подпись.
– Ранен был тяжело, в госпитале на излечении находился. Справка о ранении есть.
– Надо же! Ты в коридоре посиди, я к начальству схожу. Восстанавливать тебя надо.
Кадровик головой покачал. Федор в коридор вышел, уселся на стул. В длинном коридоре красная ковровая дорожка, проходящие идут без шума. Ждать пришлось долго, до вечера. Федор уже проголодался и притомился, когда его вызвали в кабинет.
– Повезло тебе, Казанцев. Начальство распорядилось дать тебе время восстановиться после ранения. Справка о твоей гибели признана недействительной. Да ты не один такой. Служить будешь в Московском погранокруге, так что ехать недалеко, в Домодедово. Пока документы оформлять будем, пройди в столовую. Она в подвале, подкрепись.
По военной поре кормили вкусно и сытно. Гороховый суп на бульоне, гуляш с тушеной капустой, компот. Федор поел первый раз за день, сразу почувствовал – сил прибавилось. Поднялся на этаж, получил документы.
– Сейчас машина в Каширу едет, если поторопишься, подбросят. Во дворе управления стоит, «ГАЗ-67».
Федор во двор спустился. Холодно и ветрено, водитель двигатель прогревает. Почти сразу капитан подошел. Фуражка с зеленым околышем, такого же цвета петлицы. Федор по сравнению с ним оборванцем себя почувствовал.
– Товарищ капитан, – обратился к нему Федор.
Он не успел высказать просьбу.
– Казанцев?
– Так точно!
– В кадрах о тебе говорили, садись. Все равно попутно едем.
На «козлике» верх брезентовый, а боковин нет, как и дверей. Дуло нещадно. Ноги в кирзовых сапогах, да с простыми портянками, замерзли. Хорошо – ехать недолго, через час его уже высадили перед КПП воинской части.
– Тебе сюда, лейтенант.
– Спасибо. Задубел я.
– Хоть такая машина есть, не на перекладных.
Федор сделал несколько приседаний, взмахнул руками, разгоняя кровь. По зимнему времени темнеет рано. А в КПП тепло, печка топится, дрова потрескивают. Караульный вызвал дежурного офицера.
– Оформим завтра, штаб уже не работает. Я провожу до казармы.
Для командиров в казарме на втором этаже комнаты на двоих. После поездки на машине, когда промерз, в комнате тепло. Оставшись один, перекусил сухарями и консервами – килькой в томатном соусе. Известно ведь, сытый не мерзнет. Утром – в штаб, на склад, где облачился в новую форму, а главное – шинель, теплые байковые портянки, сапоги яловые – уже удача.
В оружейке кобуру получил и пистолет с патронами. О, другое дело, ощутил себя настоящим командиром. Командир роты представил его взводу. Теперь придется привыкать. Не застава и пограничники, а взвод, рота и бойцы. Батальон числился за погрануправлением, однако петлицы были малиновые, как у внутренних войск, впрочем – комиссариат не изменился, НКВД.
Федор сходил со взводом на стрельбище. У бойцов трехлинейки на вооружении. Патроны экономили, Федору на каждого бойца по три патрона дали. Результаты стрельбы повергли его в шок. Ни один не смог выполнить упражнение. Половина не попала в ростовую мишень. Поневоле вспомнилась застава. Стрельбы часто проводили, у солдат навык был, в боевых действиях это выручало. А эти? Без слез смотреть нельзя, новобранцы. Как и каким концом обойму вставить в пазы ствольной коробки не знают. Понял, натаскивать жестко надо. Дашь слабину, не подготовишь, при первом же столкновении взвод большие потери понесет. Рукопашным боем не владеют, маскироваться на местности не могут, топографическую карту читать не умеют. Расстроился. Исправить, научить вполне можно, но сколько времени на обучение понадобится? Ситуация на фронтах сложная, если не сказать – критическая. Немцы уже под Москвой стоят. Народ по этому поводу волновался – удастся ли столицу удержать, все же символ, знаковое место. Но Федор спокоен был. И удержат Москву и контрнаступлением немцев на сто километров отбросят.
Вечером он к комбату пошел. Капитан Жуленко из старослужащих был, кадровый командир, а не призванный из запаса. Федор попросил хотя бы десять дней на подготовку бойцов и патронов на обучение стрельбе.
– Они же курс молодого бойца прошли, – скривился Жуленко.
– В мишень ростовую половина не попала с трех выстрелов. Случись стычка с немцами, полягут все.
– У нас не детский сад, лейтенант.
– Боец должен быть обучен, сыт и одет. Тогда с него спросить по полной можно.
– Убедил. Даю ящик патронов и неделю. Не взыщи, Казанцев. Батальон в любую минуту по тревоге поднять могут.
– Спасибо.
– Желаю удачи!
За неделю Федор вымотал взвод до упада. После подъема пробежка, физзарядка. После завтрака стрельбище. На огневом рубеже только три бойца. Около двух – сержанты, рядом с третьим сам Федор. Выстрел, разбор попадания. В чем ошибка – за спусковой крючок дернул или ветер боковой не учел?
После обеда короткий отдых и рукопашный бой. Бойцы понятия о нем не имели. Большинство новобранцев призваны из деревни, все разборки на танцах на кулаках, незатейливые. Кулаком в глаз или в ухо. Но диверсант – не пьяный сельский парень. Желательно его не убить, а взять живым, допросить, выяснить задание, связи, явочные квартиры. А еще – в какой разведывательно-диверсионной школе обучался, кто преподаватели, кого из курсантов знает, как выглядят и их особые приметы. Особое внимание – ножевому бою. Не столько пырнуть противника ножом, которого у солдат не было, поскольку ножи были положены только разведчикам, а защититься, уклониться от удара, обезоружить врага. Занятия шли с утра до ночи, даже после ужина, до команды отбой. Сон – это святое, на него отцы-командиры не посягали. А с утра снова тренировки. Федор взял в штабе несколько изъятых фальшивых документов, показывал и объяснял, что и как смотреть. Были трудности, потому что периодически документы менялись. Если до тридцатого августа на правой странице красноармейской книжки стояла лишняя точка, то с первого сентября на второй строке снизу точка отсутствовала там, где должна быть. Надо было помнить, в какое время и какой знак действовал.
Учил маскироваться, кто охотничал, осваивали премудрости быстро. А еще – связывать противника подручными средствами, обыскивать. Тоже целая наука. Мало выявить малогабаритное оружие – нож, пистолет, гранату. Но еще документы обнаружить, которые могли зашить в подкладку пальто или шинели, спрятать под стельку сапога, да много найдется потаенных мест. А еще – яды. Немцы осенью стали снабжать забрасываемых на нашу территорию агентов зашитыми в воротничок рубашки или гимнастерки ампулами с ядом. Раскусил агент ампулу и через пару минут уже на том свете. Не допросишь такого, если только апостол Петр, но это уже забота не НКВД.
Уставали и солдаты, и Федор. Интересно им было, узнавали много нового для себя. Другие офицеры, глядя на занятия, посмеивались. Не все, но половина таких была. А вот сержанты и старшины поглядывали издали, осмелившись, подходили ближе. Те, кто понюхал пороху, участвовал в заградотрядах, патрулировании, дозорах. Кто не знал простых приемов, в могилах лежали. Не отвлеченной теории в теплом классе учил, на плацу, на стрельбище.
В последний отпущенный для учебы день Федор после обеда побеседовал с бойцами. Внушал прописные истины о боевом братстве, взаимопомощи. Без этого на фронте никак нельзя. Он и сам выжил благодаря своим погранцам.
На следующий день комбат Жуленко пообещал лично проверить взвод. Да только не по плану пошло. Ночью снег повалил, ветер поднялся, короче – завьюжило. В ту зиму морозы ядреные были, по тридцать и по сорок градусов, да с ветерком. Кто из бойцов на посту стояли, надевали тулупы, огромные валенки прямо на сапоги. Время караулов сокращали, а все равно обмораживали носы, щеки, пальцы на руках. Немцам приходилось хуже. Шинели тонкие, фактически для русской осени, теплой обуви и шапок нет. А хуже того – техника отказывать стала. Не заводилась в морозы, а если удавалось запустить двигатели, не могли тронуться с места. Грязь или снег смерзались, превращаясь почти в бетон. Прежде чем тронуться, танкистам или самоходчикам приходилось до седьмого пота долбить ломами и прочим шанцевым инструментом лед. Во всей их технике замерзала смазка, не приспособленная к морозам.
Вот в такую погоду советские части начали наступление. Агенты немецкие доложили о концентрации войск, прибытии свежих сибирских дивизий, поставках в армию боевой техники. Только вермахт противопоставить русским ничего не мог. В дотах напрочь замерзали пулеметы, отказывались стрелять. К немцам пожаловал русский Дед Мороз, который покруче их Вайнахтсмана будет.
