Следующие дни прошли приблизительно так, как и полагается проходить отпуску на солнечном острове. После завтрака жена, сын и Натали отправлялись на пляж или в бассейн; я делал кружок по Кала-Бланке и поочередно покупал то «Телеграф», то «Общую газету» в первом же киоске пешеходного пассажа. Потом я занимал пластиковый стульчик на ближайшей террасе, между англичанами, поглощающими бобы и яйца. Я заказывал кофе и agua con gas и начинал спокойно читать с первой страницы. Только при переходе к третьей странице – когда начинались внутренние новости – становились заметны небольшие изменения в моем состоянии: увлажнялись кончики пальцев, и я чаще проводил языком по верхней губе. Так продолжалось до седьмой страницы, затем мой интерес к прочитанному начинал угасать. Тогда я останавливался на спортивной странице, но глаза больше не задерживались на новостях и непроизвольно перескакивали с одной статьи на другую, так что я ничего не дочитывал до конца. В первую неделю мое сердце забилось только однажды, когда на седьмой странице я увидел фотографию улицы, очень похожей на улицу Пифагора, но речь шла о реставрации какого-то малоинтересного школьного здания не то в Дордрехте, не то в Арнеме.

На второй неделе я стал покупать и «Телеграф», и «Общую газету»; я читал их по-прежнему в нормальном порядке, начиная с первой страницы, причем остальные только пролистывал. Не знаю, на что я ожидал наткнуться; так или иначе, я отреагировал бы наподобие любого другого человека, который вдруг узнает, что дома, на его улице, произошло событие, привлекшее внимание журналистов. Я покачал бы головой или даже сдавленно вскрикнул; потом, все еще качая головой от удивления и неверия, несколько раз перечитал бы газетное сообщение. А потом? Огляделся бы, нет ли поблизости дежурного официанта: мне надо как можно скорее расплатиться и вернуться в гостиницу. «На моей собственной улице, – бормотал бы я по дороге. – Более того, в моем собственном доме! Этот дом на фотографии, – (допустим, там была бы фотография), – этот дом на фотографии – это же наш дом. Что делать? Сразу возвращаться в Амстердам? Подумать только: такое событие совсем рядом с нами. Под самым носом, на первом этаже нашего дома. Кто же это сделал? Старуха даже мухи не могла обидеть…» И вот я уже в саду гостиницы: жена лежит в шезлонге у бортика бассейна, сын показывает подружке, как прыгать с трамплина «бомбочкой». Они еще ничего не знают. Пока что они в полном неведении, а ведь речь идет о событии, которое непосредственно касается нас всех.

«Только не пугайся», – тихо прошептал бы я жене на ухо, опуская ей на колени вчерашний «Телеграф» или «Общую газету», развернутую на нужной странице. Я постоял бы рядом с ней, пока она не прочла бы газетное сообщение; наверное, я кусал бы губы и оглядывался по сторонам или смотрел бы на сына и Натали в голубой воде бассейна. «Надо ли рассказать им все сразу?»

С другой стороны, я учитывал возможность того, что о госпоже Де Билде не напишут в газетах – разве что в траурном объявлении, размещенном ее свиноподобной дочерью: «После долгой и насыщенной жизни… покинула нас», а ниже, под белой полоской, – имя единственного оставшегося в живых члена семьи, ее дочери. «Тиция Де Билде…» – или нет? Не носит ли она фамилию неизвестного донора спермы? Фамилию человека, который давно, в безвозвратно ушедшем прошлом, в одинокой съемной комнате, ворочался на односпальной кровати с несвежими и вонючими дешевыми простынями, потому что не мог выбросить из головы свою милую.

Но возможно, «естественная» смерть на улице Пифагора вообще не попала бы на страницы «Телеграфа»; этого мог удостоиться лишь тот, кто получил известность благодаря телевидению, или получил пулю в голову, или был зарезан. Иногда, сидя на террасе пешеходного пассажа в Кала-Бланке после чтения газеты, я закрывал глаза и представлял себе госпожу Де Билде, мирно похрапывающую в своей спальне, – пока она внезапно не просыпается от какого-то звука: в темноте кто-то наткнулся на ходунок. А потом – наголо обритую голову Ришарда Х., возвышающуюся над изножьем кровати, освещенную только полоской лунного света, который проникает сквозь щель между занавесками. «Кто вы?.. Что вы делаете в моей спальне?..» Пятнистую собаку, которая спала на поролоновом коврике, а потом подняла голову и залаяла… «Спокойно, дамочка, все будет хорошо (голос Ришарда Х.)… Пойдем, собачка: смотри, что я тебе принес…»

Добравшись в своих фантазиях до этого момента, я обычно открывал глаза, складывал газеты и отправлялся в обратный путь. За две недели до отъезда, когда мы с Максом стояли на балконе, облокотившись о перила, я дал ему запасные ключи от нашего дома. Потом показал крючок в кухне, рядом с балконной дверью, на котором висел запасной ключ от первого этажа, – на тот случай, если… На ключе болталась черная бирка с этикеткой, где шариковой ручкой было написано «Первый этаж»; как владелец, я – например, в случае протечки – имел право войти в квартиру своей соседки снизу. Но о возможности использования обоих ключей мы с Максом не говорили.

Однажды днем, в начале второй недели, я вернулся из Кала-Бланки и застал жену с сыном на первом этаже номера: они сидели у телевизора.

– Под Парижем разбился «Конкорд», – сказал Давид, не отворачиваясь от экрана.

Я положил обе голландские газеты – со вчерашними новостями, неожиданно быстро устаревшими, – на стойку бара в открытой кухне и опустился на диван рядом с сыном.

На экране рядом с логотипом Си-эн-эн стояли жирные буквы «BREAKiNG NEws», которые обычно появляются в случае войн или бедствий. Клубами поднимался дым от черного пятна на типичном северофранцузском поле, снятого с высоты птичьего полета; вокруг него уже собралось множество пожарных машин и карет «скорой помощи». Немного позже показали фотографию – белый «Конкорд» низко пролетает над жилыми кварталами: сзади вырывались языки пламени, едва ли не длиннее самого самолета.

Я искоса бросил взгляд на жену; она сидела, положив руку на плечо Давиду и закусив губу, в ее глазах блестели слезы.

– А где Натали? – спросил я.

По Си-эн-эн стали показывать «Конкорд» компании «Эр Франс», который пока что летел над облаками; маленькие белые буковки в левом верхнем углу извещали о том, что это архивное изображение.

– У бассейна, – ответил Давид.

Я взглянул на сына. У меня возникло сильное ощущение, что не нужно спрашивать его: была ли новость о рухнувшем «Конкорде» настолько важной, чтобы уйти из бассейна?

Мы еще полчаса напрасно ждали новых кадров, после чего я вышел из номера. Возле бассейна было немноголюдно. Натали стояла по колено в воде в той части, где было мелко, и бросала мяч какому-то человеку, который находился у самого трамплина; из воды торчала только его голова.

Лишь через несколько секунд я сообразил, что это даун. Я медленно пошел вокруг бассейна. Даун издал сиплый вопль, нырнул к мячу, который бросила Натали, и с головой ушел под воду. Натали подпрыгнула и тряхнула мокрыми волосами, во все стороны разлетелся мелкий туман из капелек; я подумал, что где-то, наверное, мелькнула маленькая, незаметная для глаза радуга.

– Фред! – Она помахала рукой. – Идите к нам!

Я дошел до бортика бассейна, оперся одной рукой о перила лесенки, уходившей в воду, потом ухмыльнулся и покачал головой. Краешком глаза я вдруг увидел бабушку. Она лежала на пластиковом шезлонге в нескольких метрах от бассейна, под тенистой пальмой, и, похоже, спала. Ее голова свесилась к плечу, а газета соскользнула с колен в траву.

Когда я подошел поближе, по ее телу прошла короткая дрожь; она провела руками по цветастому платью и чихнула во сне. Рядом с шезлонгом я остановился; глядя на край ее платья и ноги в плотных коричневых чулках, я думал о незнакомом испанце, в один прекрасный день задравшем ей платье – чтобы в третьем поколении мог родиться даун. Значит, в итоге все закончилось провалом. Я нагнулся, чтобы поднять газету с травы, и в этот миг женщина открыла глаза: несколько секунд она таращилась на меня, потом ее взгляд метнулся к бассейну.

– Вы это уронили, – сказал я по-голландски.

– Gracias, – сказала она и кивнула. – Muchas gracias, – сказала она еще раз.

Я оглянулся через плечо и посмотрел в сторону бассейна. Натали сделала слишком сильный бросок, и мяч очутился в кустах. Даун вылез на бортик, не пользуясь лесенкой. Я видел его мокрые трусы: во время этого маневра они спустились и обнажили темную щель пониже спины. Оказавшись на суше, даун забыл подтянуть штаны и смотрел вокруг диким взглядом.

– Там! – кричала Натали, размахивая руками. – Нет, там!.. Да, там!.. Молодец! Молодец!

Когда даун победоносно вернулся с мячом, я бросил взгляд в сторону, на старую женщину, которая держала газету на коленях и вместе со мной наблюдала за этой сценой. Я не знал, чего ожидать: возможно, я рассчитывал на умильную улыбку или другое проявление радости в связи с тем, что ее слабоумный внук нашел себе подружку для игр. Должно быть, поэтому я всерьез испугался слез в глазах старухи; она в отчаянии покачала головой и снова уткнулась в газету, не дожидаясь, когда даун, поджав ноги и положив руки на колени, «бомбочкой» рухнет в бассейн, подняв столб воды, словно настоящая глубинная бомба, сброшенная с большой высоты.