11

В трактире Белевцева Рымалова знали все – от швейцара до официанта. Кланялись, расплывались в улыбках, величали по имени-отчеству. Сразу чувствовалось, что он не только постоянный, но и щедрый клиент. Вера окончательно успокоилась и перестала бояться. Ясно же, что ни один убийца не рискнет перед убийством показаться в компании со своей жертвой там, где его хорошо знают.

Сели в дальнем от входа углу. По дневному времени народу в зале было немного, соседние столы пустовали.

– Сегодня Антип Христофорыч жарят «гусарскую печень», – доложил официант, подавая Рымалову карту в красной картонной обложке. – И селянка рыбная сегодня бесподобная – так и благоухает на всю кухню.

Мебель в трактире была изящной, европейской, официанты рядились во фраки, но карту по старинке подавали мужчинам. Кто платит, тот и заказывает.

– А вам, сударыня, – официант перевел взгляд на Веру, – осмелюсь предложить суп из сушеных вишен с красным вином и пряностями. К нам из Тулы с Рязанью приезжают ради того, чтоб отведать этого блюда!

– И непременно попробуйте цыпленка под соусом из можжевеловых ягод! – посоветовал Рымалов таким благодушно-дружеским тоном, будто они с Верой были старые приятели. – Или же гуся с грибным соусом.

– Принесите мне «гусарскую печень», – распорядилась Вера, не столько из желания отведать незнакомого блюда, сколько из нежелания следовать чьим-то советам. – И квасу яблочного.

– Превосходный выбор! А мне, любезный, принеси селянки, печени и про лимонную с закуской не забудь!

– Как можно! – притворно ужаснулся официант. – Сей момент!

Официант ушел, Рымалов достал портсигар и спичечницу и вежливо осведомился:

– Вы позволите?

Вера кивнула и с любопытством посмотрела на портсигар – уж не скрыт ли там (непонятно как) фотографический аппарат? Портсигар и спичечница были вырезаны из слоновой кости и украшены выпуклою резьбой – на портсигаре тигриная голова с раскрытой пастью, а на спичечнице цветок лотоса.

– Память о службе на Дальнем Востоке, – сказал Рымалов, заметив Верин интерес.

Вера никак не отреагировала. Перестала разглядывать портсигар и уставилась на оператора, но тот не спешил начинать разговор. Пыхал папироской, деликатно пуская дым в потолок, до тех пор, пока официант не принес графинчик с водкой и тарелочки с закусками – янтарной селедкой и фаршированными половинками яиц. Выпив рюмку, Рымалов закусил селедкой, по-детски чмокнул губами, выражая свое удовольствие, и спросил таким тоном, будто речь шла о чем-то незначительном, обыденном:

– Ну и что мне теперь прикажете делать?

– Для начала верните мне то, что вы забрали! – потребовала Вера. – А потом можете делать все, что вам угодно! Но если вы думаете…

– Я думаю, что мы с вами поладим. – Резким тычком Рымалов загасил папиросу в пепельнице. – Простите, запамятовал ваше имя-отчество…

– Вера Васильевна.

– А я – Владимир Игнатович. – Рымалов растянул губы в улыбке. – И это, прошу заметить, мое настоящее имя.

Вера не стала уточнять, что сама тоже назвалась настоящим именем.

– Что же касается… Прошу прощения, забыл! – Рымалов достал слепок, повертел его, рассматривая, в руке и положил на стол перед Верой. – Я, собственно, забрал его только для того, чтобы вы не отказались со мной поговорить. Залог благорасположения, так сказать…

– О чем вы хотели поговорить? – перебила Вера.

Говорила она сухо и требовательно, давая понять собеседнику, что она его нисколько не боится.

– Обо всем по порядку. – Рымалов достал из портсигара новую папиросу. – Первый вопрос – как мне поступить? Рассказать Сиверскому о том, что я видел, или смолчать?

– Поступайте, как вам велит ваша совесть! – не раздумывая, ответила Вера. – Только давайте обойдемся без риторических вопросов. Если бы вы хотели рассказать, то не привели бы меня сюда.

– Важные решения нельзя принимать на голодный желудок. – Рымалов чиркнул спичкой по прорези на боку спичечницы, прикурил и прокомментировал: – Никак не могу накуриться после съемок. Больше даже курить хочется, чем есть. Да, вы правы, если бы я хотел поднять шум, то сделал бы это сразу. Скажите, пожалуйста, а что вам нужно в кабинете нашего Бонапартика? Сценарии новых картин? Папка с его грандиозными проектами? Или вы рассчитывали поживиться деньгами? Но нет, навряд ли, все знают, что он не любит держать при себе крупные суммы. Осторожничает. Предпочитает лишний раз в банк наведаться.

– Что мне было нужно, это мое дело, – грубовато ответила Холодная. – Скажите лучше, чего вы хотите в обмен на ваше молчание! Денег? Сколько?

– Я не торгую своим молчанием, – усмехнулся Рымалов. – Я его обмениваю. Услуга за услугу – вот мои условия. Вам они по душе или…

– В зависимости от того, о какой услуге пойдет речь.

Официант принес Вере «гусарскую печень», оказавшуюся огромным куском жаркого под соусом, а перед Рымаловым поставил тарелку с аппетитно пахнущей селянкой. Владимир Игнатович выпил вторую рюмку, попробовал селянку, удовлетворенно хмыкнул, отпустил официанта и сказал:

– Я ведь сразу же заподозрил неладное, Вера Васильевна, как только услышал про то, что некая состоятельная дама желает вложить свой капитал к Бонапартику и с этой целью знакомится с производством картин. Объяснение более чем наивно, поскольку деловые люди в таком случае знакомятся с бухгалтерией, а не с производством. Вас должен был интересовать процент годовой прибыли, а не то, как снимают картины. Это только Бонапартик верит в то, что всем людям безумно интересно его дело. Хм! Людям интересны картины и вызываемые ими чувства, а не киносъемочный процесс, точно так же, как нам с вами интересен вкус блюд, которые мы едим, а не то, как их готовят. Ясно было, что никаких капиталов вы никуда вкладывать не собираетесь, но я все же немного ошибся. Сначала я подумал, что вы сами хотите сниматься в кино, потому и выдумали такой предлог.

Вера почувствовала, что у нее начинают гореть щеки.

– Я же видел, с каким любопытством вы наблюдали за Анчаровой, – продолжал Рымалов. – Просто глазами ее ели. Впору было предположить, что вы мечтаете оказаться на ее месте. Но оказалось, что вы преследовали совершенно иную цель. Примите мои восхищения! У вас есть актерский талант. Если бы мне не посчастливилось сегодня задержаться у Василия Максимовича, то я бы пребывал в заблуждении относительно вас.

Жаркое вкусно пахло, разжигая аппетит. Вера взяла приборы, оказавшиеся тяжелыми и неудобными для ее рук, и начала есть. Разговаривать за едой в определенном смысле удобно – пока жуешь, есть время для обдумывания.

– Итак, на кого вы работаете? – Рымалов откинулся на спинку стула и смотрел на Веру строго и испытующе.

– Вы уже сами догадались, – ответила Вера и не удержалась от шпильки. – Вы же такой сообразительный!

– Есть немного, – кивнул оператор. – Значит, на Тимана. Впрочем, этот мой вопрос тоже был риторическим. Кто еще, кроме Павла Густавовича, способен на такие кунштюки? В России есть только два кинопромышленника suns peur et sans reproche – Бонапартик и Тиман… Почему вы морщитесь? Каналья Антип не прожарил мясо как следует?

– Мясо в порядке, – ответила Вера, – просто я не люблю, когда людей называют уничижительными прозвищами, тем паче за глаза. Если Ханжонков Бонапартик, то вы тогда кто? Изабе? Или Маршан?

Унизила его нарочно, то был не столько бестактный, сколько проверочный, испытующий выпад. Шпиону, по мнению Веры, полагалось в ответ начать туманно намекать на свою значимость, а вот обычный кинооператор должен был оскорбиться, возмутиться, одним словом – отреагировать нервно. Но Рымалов удивил тем, что взял и рассмеялся. Да так громко, что на них начали оборачиваться другие посетители трактира. Вера продолжала есть как ни в чем не бывало, давая понять окружающим, что ей безразлично поведение спутника.

– Верный Маршан – это, скорее, Сиверский, – отсмеявшись, сказал он. – А в роли Изабе выступает Гончаров. Он, подобно Изабе, запечатлевает славные деяния Бонапартика, только делает это не на холсте, а на бумаге. Не верите? Он сам мне говорил, что, отойдя от дел, хочет написать историю российского кино и потихоньку собирает материалы. Однако селянка стынет.

Несколько минут ели молча. У Рымалова была редкая способность есть быстро, но прилично. Расправившись с селянкой, он кивнул официанту, чтобы тот нес жаркое, и спросил:

– А можно узнать, как вы собираетесь производить «ревизию» у Бонапартика? Сами? Днем? Или ночью? Лучше ночью, так гораздо спокойнее, нет риска, что вдруг зайдет Бонапартик или его верный Маршан. Сторож – не помеха. Заперев двери, он выпивает чарку-другую, ложится спать и спит так крепко, что его не добудиться. Имел несчастье убедиться на собственном опыте, когда понадобилось ночью попасть в ателье. Полчаса в дверь колотил, пока сторож не проснулся, все руки отбил. Проникнуть внутрь, минуя двери, несложно. Позаботьтесь заранее о том, чтобы одно из окон было не закрыто на задвижку.

Владимир Игнатович излагал так гладко, словно говорил о чем-то давно знакомом, хорошо обдуманном. У Веры создалось впечатление, что он наведывался тайком в кабинет к Ханжонкову. Интересно. Узнать бы зачем.

– Моя задача – сделать слепки, – честно призналась Вера. – Прочее меня не касается. И вы не так уж и ошиблись насчет меня. Я действительно мечтаю стать актрисой, причем кино привлекает меня больше, чем театр.

– Еще бы, – хмыкнул Рымалов. – С вашими-то данными!

– Будьте любезны объяснить, что вы имели в виду! – гневно сверкнула глазами Вера. – То, что вы застали меня не за самым благовидным делом, еще не дает вам права…

– Сделайте одолжение, посмотритесь в зеркало, – спокойно перебил Рымалов. – Пожалуйста. Я не шучу.

Испугавшись, что с ней что-то не так – уж не появились ли на лице пятна, как это бывает у некоторых беременных? – Вера достала из сумочки зеркало и внимательно осмотрела не только лицо, но и прическу. Все было в порядке, разве что только румянец на щеках был ярче обычного.

– У вас живое, выразительное, очень красивое лицо. – Слова оператора звучали по-деловому, нисколько не комплиментарно. – Вы созданы для кино, для крупного плана. Со сцены даже в первом ряду, не говоря уже о четвертом, не разглядеть и половины того, что видно на экране. К тому же отсутствие звука требует от киноактеров максимально возможной выразительности. Ну и, конечно, лицо, которое показывают крупным планом, должно быть красивым, чтобы на него было приятно смотреть. Вот это я и имел в виду, говоря о ваших данных. Только напрасно вы связались с Тиманом. Этот хищный остзейский волк любит рядиться в овечью шкуру. Он избавится от вас, как только вы выполните поручение. Зачем ему держать при себе людей, знающих его не с самой лучшей стороны? Никакого резона. Да и хватка у Тимана не та. Я бы на вашем месте поставил на Бонапартика. В нашем деле он признанный фаворит. Если хотите, то могу попытаться при случае замолвить за вас словечко. Он прислушивается к моему мнению. Ваше здоровье!

Рымалов выпил водки и вернулся к жаркому.

– Что вам от меня нужно? – спросила Холодная, не понимая, почему Рымалов тянет с оглашением условий своего молчания; неужели собирается свести все к интрижке?

– Расскажите мне о себе. Вкратце, в общих чертах, а то ведь я вас совершенно не знаю.

Ложь легко было разоблачить, поэтому Вера рассказала правду, напирая на то, что муж ее вечно занят делами, а ей скучно.

– Ну и свободные средства в своем распоряжении тоже хочется иметь, верно? – с усмешкой спросил Рымалов. – Чтобы не обращаться к мужу за каждым рублем?

Вера ответила утвердительно. Владимир Игнатович выдержал паузу, а затем сказал, глядя ей в глаза:

– Пока что мне от вас ничего не нужно, Вера Васильевна. Помните только, что вы передо мной в долгу. Настанет час, и я обращусь к вам с просьбой, заведомо рассчитывая на ваше согласие.

– Но только… – начала было Вера, но Рымалов не дал ей договорить.

– Я – дворянин, офицер и человек чести! – отчеканил он. – Можете не беспокоиться, ничего бесчестного я от вас не потребую!

Вера подумала, что границы честного и бесчестного каждый определяет для себя сам, но говорить ничего не стала. Подозвала кивком официанта и попросила рассчитать ее. Официант недоуменно посмотрел на Рымалова. Тот сделал круглые глаза и велел, чтобы счет принесли ему. Прикинув, сколько мог стоить ее обед, Вера выложила на стол радужную трешницу, кивнула своему спутнику и ушла.

Извозчику, увезшему Веру с Житной, было о чем рассказать жене или приятелям за вечерним самоваром. Вначале молодая женщина громко (мало ли кто слышит?) приказала отвезти себя на Пятницкую, к магазину галантерейных товаров Крестовникова, то есть домой. Когда сани свернули с Житной, велела извозчику ехать в Петровский пассаж. Выйдя на Петровке, она дала извозчику рубль и сказала, чтобы он подъехал к входу со стороны Неглинной и ждал ее там. Прошлась по пассажу, заглянув наугад в два магазина и не задерживаясь там более чем на минуту, вышла, села в сани и велела ехать к Тверской заставе. Когда отъехали немного, сказала извозчику, чтобы он ехал на Малую Грузинскую. Бедный ванька так запутался, что, довезя Веру до места, дважды спросил, не угодно ли ей будет ехать куда-нибудь еще.

Холодная ехала наугад, не зная, застанет ли Немысского на месте. Но она торопилась отдать слепки, а кроме того, по телефону все равно о делах рассказывать нельзя. В конце концов, можно изложить все в письме и попросить передать Немысскому. И во время разговора с Рымаловым, и по дороге Вера все гадала – он или не он, но так и не смогла определиться с выводами. С одной стороны, застав ее за снятием слепков, Рымалов не стал поднимать шума и дал понять, что поступил так не из благородства, а с дальним расчетливым умыслом. Шпион не упустит возможности обзавестись еще одним союзником при помощи шантажа, особенно если этот союзник – молодая и красивая женщина. С другой стороны, подобное поведение выглядит неосторожным. Станет ли Ботаник рисковать, раскрываясь перед незнакомым человеком? Ладно, пусть не до конца, но все же раскрываясь, давая почву для каких-то подозрений. Какие услуги могут понадобиться обычному оператору? Кстати, Немысский прав – Рымалов живет на широкую ногу. Носит дорогие костюмы, посещает дорогие трактиры… А ведь деньги ни на кого манной с неба не сыплются. Ох, прямо хоть на картах гадай – он или не он!

Георгий Аристархович был у себя. Увидев слепки, радостно просиял, а выслушав Веру, надолго задумался, а потом сказал:

– Не могу пока решить, будет ли нам от этого какая-нибудь польза или один только вред. Скажу только одно – повадка у Рымалова самая что ни на есть шпионская. Но для Ботаника он ведет себя чересчур вызывающе. Обычный человек в такой ситуации потребовал бы за свое молчание денег или… кхм… благосклонности. В каких еще услугах с вашей стороны может нуждаться скромный оператор из киноателье?

– Не такой уж он и скромный, – заметила Вера.

– Это я образно, – нахмурился Немысский. – В том смысле, что это обычный человек, представитель профессии, не располагающей ко всяким коварствам. Поведи так себя Ханжонков, можно было бы заподозрить, что он попросит вас раздобыть ключи от кабинета господина Тимана или как-то еще помочь в борьбе с конкурентами. Отношения между компаниями очень напоминают отношения между странами. Та же борьба, та же конкуренция, тот же шпионаж, только в меньших масштабах. Но Рымалов не Ханжонков…

– А что, если попытаться застать его врасплох?! – подумала вслух Вера. – Взять и сказать: «Здравствуйте, герр Ботаникер!» Он же от неожиданности выдаст себя – вздрогнет или еще что-нибудь.

– Это мы выдадим себя таким образом. – Немысский сдержанно, едва заметно, улыбнулся в усы. – Вы, Вера Васильевна, не представляете, в каком постоянном напряжении живут шпионы. Это очень трудно – прятаться, изворачиваться, просчитывать каждый шаг, вечно ждать подвоха. Такая жизнь по плечу только сильным, волевым натурам, с нервами толстыми, как корабельные канаты. Настоящий Ботаник в ответ на вашу провокацию недоуменно пожмет плечами, да и только. Но поймет, что он под подозрением, и примет меры к тому, чтобы мы его не нашли. Или чтобы не смогли вывести на чистую воду. Так что давайте обойдемся без провокаций. Подождем, чего от вас захочет Рымалов. Кстати, он уже начал приносить нам пользу.

– Какую? – удивилась Вера. – Вы имеете в виду, что он никому не рассказал про меня?

– Нет, – покачал головой Немысский. – Мы предполагали, что сторож в киноателье имеет привычку выпивать на сон грядущий, а теперь, благодаря Рымалову, знаем это наверняка.

– Какие важные сведения! – съязвила Вера. – Тайна за семью печатями! Мелочь!

– Из таких мелочей и складывается большая польза, – сказал ротмистр. – Кстати, о мелочах. Загляните завтра после трех часов к Михаилу Петровичу. У него будет конверт для вас.

– Какой конверт? – Вера почему-то подумала, что Немысский собирается выдать ей премию за слепки.

– С фотографиями господ Тимана и Рейнгардта и кое-какими сведениями, касающимися их торгового дома, – объяснил Георгий Аристархович. – Должны же вы знать немного о своем мнимом патроне. Вдруг Рымалов спросит, где вы встречаетесь с Тиманом, или задаст еще какой-нибудь невинный на первый взгляд вопрос, а вы не будете знать, что ответить.