Умирал богатый, уважаемый всеми, известный деятель Поплавин.

Зима стояла ветреная, бесснежная, ездили на колесах и потому улица перед домом его была густо устлана соломой; ни малейший шум не проникал сквозь спущенные толстые занавеси в просторную и высокую спальню.

Кроме больного, в ней находился лечивший его профессор, невысокий плотный господин в золотых очках, с ухватками обезьяны и лысой головой в виде дыни. Профессор стоял у постели и, крепко зажав в кулак бритый подбородок, склонил на бок голову и молча глядел на пациента.

От Поплавина — жизнерадостного пятидесятилетнего здоровяка — оставалась лишь тень, так он исхудал и измучился за время болезни. Он лежал, раскинув бессильные руки и дышал, с хрипом и свистом вздымая грудь.

Увидав, что Поплавин открыл глаза, профессор изобразил на лице своем подобие улыбки.

— Ничего… ничего!.. — проговорил он. — Дело идет на поправку, скоро поставим вас на ноги!

Больной не отвечал; такие фразы он слышал давно и знал им цену. Он повел на профессора расширенными зрачками и устремил их на стену: ему было все безразлично.

Профессор тихо вышел и плотно притворил за собой дверь. Его обступила ожидавшая его выхода семья больного.

— Что скажете? есть надежда?! — зашептали кругом него…

…Поплавин опять повел глазами на профессора; тот сидел на стуле в ногах у кровати в весьма странной позе: ноги его были подняты коленями к самому подбородку и руками он охватывал их. Из-за стекол очков, как хорек из норки, глядели острые, внимательные глаза.

— Дрянной опалишко будет… грошовый! — сказал вдруг профессор и с пренебрежением качнул дыней.

— О чем вы говорите? — прошептал Поплавин. И в то же время почувствовал, что боль внутри его начинает утихать и воздух свободнее входит в его легкие.

— Опал — камень страдания! — ответил профессор. — То, что вы пережили, ваши чувства станут опалом. Неужто вы не знали, что решительно ничто не теряется в мире? Горе, радость, страданья — все чувства и порывы людей превращаются в алмазы, рубины, радий и т. п. Человек это лейденская банка особой системы. Она шлет свои нервные волны в пространство и в землю, и когда атмосфера насытится ими — начинается кристаллизация. Заметили ли вы, что перед большими войнами атмосфера сгущена особенно? Люди мечутся: их давит, гнетет то, что носится в воздухе. Затем все разряжается, стихает и успокаивается: энергия где-то выкристаллизовывается и опять начинают скопляться радости, горе и обиды. Находки драгоценных камней особенно обильны после великих бедствий…

— Какой вздор!… — возразил Поплавин. Ему стало совсем хорошо и он даже улыбнулся, заметив, что собеседник его расцепил руки и быстро, всей пятерней, словно играя на балалайке, почесал совсем по-обезьяньему себе щеку.

— Шучу, а это что? — спросил профессор, указывая на грудь Поплавина.

Тот опустил глаза и увидал на одеяле совсем крошечный, зелено-белый камень. И в то же время различил два тонкие и неясные луча, исходившие из собственных зрачков своих; Поплавин чувствовал, что эти лучи переливают боль из него в камень. Они погасли.

— Как легко мне стало! — слабо и радостно воскликнул больной. — Все кончилось!

Профессор схватил камешек и с пренебрежением подбросил его на ладони.

— Плохой… мелочь, как я говорил! — процедил он. — Чем ярче чувства, тем лучше камни из них. Драгоценнейшие родятся в дни величайших народных бедствий. Море человеческих излучений сливается тогда в одно; что за красота создается из этих волн!

— Это какое-то чудо! — проговорил Поплавин.

Профессор захихикал.

— А что не чудо? — спросил он. — Чудеса на каждом шагу, только вы перестали замечать их. Чудо для людей — лишь то, чего они еще не видели. Электричество, магнит, — разве они не величайшие из чудес? А превращение непрозрачного песка в невидимку — в стекло не чудо? Вот почему так неотразимо влечет всех к драгоценным камням! В них заключены радость и горе, добро, и зло. И соответственно этому: есть камни злые и добрые. В каждом — энергия тысяч людей. Это сверх-динамит в замаскированном виде.

Профессор встал и Поплавин увидал, что ноги его собеседника поросли шерстью и имеют раздвоенные копытца. Это его не удивило.

— Сюртук не идет к вам! — сказал он.

Профессор нагнулся над Поплавиным. Глаза его заблестели.

— Ты мне необходим! — зашептал он. — Хочешь бессмертие? я тебе дам его! Нужно все камни в мире опять превратить в нервные токи. Вся атмосфера заполнится ими. Мир обезумеет! Какие неслыханные оргии вызовут бриллианты! Рубины зальют землю кровью! Человечество будет плясать среди пожаров, вонзать друг в друга ножи, обниматься, отравлять!.. Времена Ваала, Нерона, гуннов, — все бедствия всех времен и народов сразу слились бы в неистовом вихре!.. Мы победили бы!.. Так умер бы мир!

— Разве можно камень превратить в страдание? — произнес Поплавин.

— Если вода превращается в лед, то и лед превращается в воду! — ответил профессор. — Но для этого мне надобен ты. Хочешь бессмертие?

— Страдать… никому… не надо! — трудно проговорил больной.

Два красных, огненных глаза зажглись на изменившемся и ставшем похожем на редьку лице профессора. Он вырос; сюртук исчез с мохнатых плеч.

— Соглашайся скорей и я задержу твою смерть! — шипя, сказал он. — Еще минута и будет поздно!

Поплавин отодвинулся дальше от него к стене, насколько дозволили силы.

— Ты черт! — в тоске сказал он. — Что тебе нужно от меня?

— Пустяк! скажи только «да»! — Черт засмеялся, оскалив клыки.

— Нет! — произнес Поплавин. — Да воскреснет Бог и расточатся врази его!..

Черт откачнулся, посерел и превратился в прозрачно-мутное пятно, имевшее человеческие контуры; сквозь него обрисовалась гнутая спинка стула.

Пятно исчезло.

Поплавин вздохнул и почувствовал, что дышать ему опять стало труднее: истома снова стала овладевать им.

— Умираю! — подумал он, застонал и зарылся лицом в подушки…

Что-то нежное повеяло над ним. Больной поднял голову; мягкое серебристое сияние наполняло спальню; среди нее стоял ангел с белыми крыльями.

Жажда жизни с невероятной силой вспыхнула вдруг в груди умиравшего. Он сел на постели и протянул к ангелу обе руки.

— Спаси меня, спаси! — в отчаянии прохрипел он. — Я не хочу умирать!

— Мне дана эта власть! — прозвучал спокойный ответ. — Не бойся ничего и слушай…

Поплавин скрестил на груди руки и застыл с просветленным лицом.

— Продлить твою жизнь я не могу. Но если желаешь, повторить ее можешь!

— Не понимаю?.. — прошептал больной.

— Начнешь ее с самого детства! — продолжал ангел. — И день за днем, слово в слово повторишь и переживешь вторично все, что ты пережил!

— Во всех подробностях? В самых мельчайших?

— Да.

— Нельзя ничего исправить, ничего избегнуть?

— Нельзя.

Поплавин поник головою.

Прошлое с необычайной яркостью развернулось перед умственным взором его… Ни преступлений, ни грязных дел там не было. Но были проступки, обиды… совесть больнее закона наказывала за них; были мучительные ночи без сна, были унижение, несчастье, ужас смерти близких людей… И это пережить все снова?!

— Что же? — прозвучал голос ангела.

— Скажи… — Поплавин отнял ладони от лица. — Ты предлагал это другим людям, честным, не юношам?

— Да.

— Соглашались?

Ответа не было.

— Что же ты молчишь? — воскликнул больной. — Сколько решились на это? Ни одного? да, я угадал — ни одного?!

— Да… — тихо выговорил ангел.

Поплавин заломил руки.

— О… — простонал он. — Нет, не надо и мне твоей второй жизни! Не хочу ее!!

И Поплавин повалился ничком… разом наступили тишина и сумерки…

— Будьте мужественны, друзья мои! — ответил профессор семье Поплавина. — Надежды нет никакой: он уже бредит, начинается агония… не беспокойте его!..

Из спальни донесся глухой стук, как бы от падения чего-то тяжелого.

Хозяйка дома распахнула дверь и все увидали, что на полу у кровати неподвижно лежал Поплавин.

Он был мертв.