До двух часов дня мы пребывали в напряжении, и во всем поселке стояла гнетущая тишина. Даже собаки не лаяли, словно чувствуя, что любой шум может взорвать хрупкое противостояние. Складывалось впечатление, что вся Полынья либо мирно спит, либо полностью вымерла. Но это было не так. В каждом доме возле затворенных дверей и окон измученные и доведенные до предела люди ждали чего-то, какого-то исхода, определенности, которая положит конец их напряженному состоянию. Большинству из них было не важно — что случится с ними в дальнейшем, кто и куда поведет их, обманет или нет. И даже возможная смерть не так пугала их, как это раскачивание на маятнике — от света к тьме, от любви к ненависти. Они хотели лишь, чтобы маятник этот кто-то остановил, в любой точке, и покорно приняли бы свою судьбу.

Я сидел на крыльце, положив автомат на колени, и всматривался в пустынную улицу. Мне казалось, что именно сегодня должно все и закончиться. Сколько времени я уже находился в Полынье? Недели две? Я потерял счет времени, потому что оно сконцентрировалось для меня в густой снежный ком, летящий с горы. За эти дни я будто прожил всю свою жизнь, от начала и до конца, стал совсем иным человеком. И смог бы я теперь, вернувшись в Москву, продолжать играть свою роль? Конечно нет. Я вырос из коротких штанишек, и между мной сегодняшним и прошлым мост был разрушен.

Вздрогнув, я передернул затвор автомата — к моей калитке приближался Клемент Морисович Кох, ведя за руку мальчика лет семи. Я узнал в нем юного отпрыска Намцевича. Интересное явление, подумал я. Впустив их во двор, я поинтересовался, что все это означает.

— Прежде всего отведите Максима в дом, — сказал учитель.

Позвав Милену, я перепоручил ей этого бледного, анемичного мальчика, который напоминал куклу.

— Сегодня утром я был в особняке, — продолжил Клемент Морисович. — У меня есть для вас кое-какие новости. Алена, дочь отца Владимира, находится там. И ваш друг Марков — тоже. Он ранен.

— Так я и знал! — воскликнул я.

— Вот поэтому я и привел к вам Максима. Хотя это было не так-то просто. Но мне удалось обмануть охранника, который сопровождал нас на прогулке… Бедняга, наверное, ему сейчас приходится не сладко.

— Зачем вы это сделали?

— А как иначе вы обменяете Аленушку и вашего друга?

Я молча пожал его руку, понимая, каких трудов ему стоило преодолеть свои мучительные колебания и нарушить нейтралитет. Что вынудило его совершить этот рискованный шаг?

— Я рад, что от теории вечных ценностей вы перешли к практике, — сказал я. — Но вам теперь нельзя покидать мой дом. Вас просто убьют, если встретят.

— Да, я знаю. Но выбор сделан.

— Тогда… вы умеете стрелять из пистолета или автомата?

— Все-таки после института я прослужил год в армии. Хотя и на бумажной работе в штабе.

— Ну, на курок нажимать умеете.

Я повел его в дом и объяснил, что надо делать в случае нападения. Потом попрощался с Миленой, взял у нее белый платок и, безоружный, отправился к особняку Намцевича. Еще по дороге я подобрал какую-то длинную палку, привязал к нему свой белый «флаг» и в таком парламентерском виде шествовал мимо домов с затворенными ставнями. Но я чувствовал, что жители поселка следят за мной через щели. Для бодрости я даже запел какую-то песенку. У дома Горемыжного меня окликнул сам поселковый староста. Опасливо оглядываясь, он подбежал к калитке.

— Вы с ума сошли, — прошептал он. — Вас там убьют… Берите свою жену и перебирайтесь ко мне. Я вас спрячу в подполе. Авось перебьемся…

— Нет, Илья Ильич, поздно прятаться. Надо дело делать. Видите, как все повернулось?

Горемыжный виновато пожал плечами.

— Прямо чума какая-то свалилась на Полынью, — сказал он. — Что же теперь будет?

— Не знаю. Только отсиживаться нельзя.

— Вы считаете, что я в чем-то виноват?

— А сами-то вы как думаете? Загляните в себя.

— Мне уже не измениться…

— Было бы желание, Илья Ильич.

Он только тяжело вздохнул и ничего не ответил. А я продолжил свой путь. Впереди показался особняк Намцевича. Метров за пятьдесят до него перед моими ногами от автоматной очереди забурлила фонтанчиками земля. Я высоко поднял над головой палку с белым платком и остановился. Потом уверенно зашагал дальше. Больше не стреляли. Подойдя к самым воротам, я увидел охранника с косичкой на затылке, который держал меня под прицелом.

— Позови хозяина, — сказал я. — Хочу поговорить.

Он молча кивнул головой, но не сдвинулся с места.

А от особняка уже шел к воротам сам Намцевич, приветливо помахивая мне рукой.

— Дорогой гость, — сказал он, широко улыбаясь. — Если бы вы только знали, как я рад! А что это у вас за палка с тряпкой? Никак, в парламентера играете? Так мы же с вами вроде бы и не ссорились?

— Ага, дружки неразлучные, — согласился я. Ворота открылись, и меня впустили внутрь. — Поговорим здесь, Александр Генрихович?

— Зачем же тут? На балконе, там нам и кофейку подадут.

Мы поднялись с ним на второй этаж. В особняке его было как-то безлюдно, я заметил только четырех охранников. Где остальные? Где пленники?

— Вас, очевидно, интересуют ваши друзья? Одного из них вы сейчас увидите, — усмехнулся Намцевич.

Так и произошло. Буквально минут через пять на балкон, где мы сидели за столиком, вышел Сеня Барсуков с подносом, на котором стоял кофейник, чашки, сахар и все прочее. Выглядел он как прибитая собака, виляющая хвостом. Поставив поднос на столик, он выпрямился, смущенно кашлянул.

— Много тебе здесь платят, Сеня? — спросил я. — Или жратвой берешь?

— В отличие от вас, он разумный человек и сделал правильный выбор, — отозвался Намцевич. — Вам бы последовать его примеру, а не тягаться со мной силой. Вы еще не знаете, на что я способен. Идите, Сеня, вы свободны.

— Как там Маша? — спросил Барсуков, не глядя на меня.

— Считает, что ты умер. И я не буду разуверять ее в этом.

— Ну и… катитесь! — Он повернулся и торопливо пошел прочь. А Намцевич, взяв кофейник, налил мне чашку, но я к ней даже не притронулся.

— Давайте о деле, — сказал я. — У вас находятся дочь священника и Марков. Предлагаю вам обменять их.

— Это на что же? На мыльные пузыри?

— На вашего сына Максима. Я спрятал его в надежном месте.

Впервые я увидел, как перекосилось лицо Намцевича. Одним уголком губ он продолжал улыбаться, а другой пополз вниз. С минуту он находился в замешательстве.

— Я должен был это предусмотреть, — произнес он наконец. — Значит, учитель решил подписать себе смертный приговор? Его воля. Где Макс?

— Я же говорю: у меня. Но вам его не достать. Будете меняться?

— Двоих на одного? Не многовато ли будет? Давайте так: девочку на мальчика. Это справедливо.

— Вам ли толковать о справедливости, Александр Генрихович? Не гневите Бога.

— Довольно. А вы, оказывается, умелый игрок. Где состоится обмен? — деловито спросил он.

— Возле моего дома. Но с вами должно быть не больше двух человек. Если же вы захотите напасть на нас, то погибнем и мы, и ваш сын.

— Хорошо, это меня устраивает.

— Через час, — сказал я.

— Чем больше я на вас смотрю, — произнес вдруг Намцевич, — тем больше вспоминаю вашего деда, Арсения Прохоровича. Такой же был уверенный в себе человек. И тоже предложил мне как-то обменяться… Думал, выиграет.

— Я знаю. Вы продали ему Валерию.

Намцевич удивленно вскинул брови.

— Вот как? Какой же вы все-таки проныра, Вадим Евгеньевич. И с Валерией уже успели переболтать. Я так и знал, что это вы пролезли ночью в мой особняк. Как вор.

— Вор — это вы. Вы же украли старинные рецепты деда?

— Нет, мы честно договорились.

— А потом вы его убили.

— Да кто вам вообще сказал, что он мертв? — усмехнулся Намцевич. — А если он уехал в Америку и зарабатывает там сейчас большие деньги, ведь он умница.

— Вряд ли бы вы выпустили его живым, — покачал я головой.

— Вы меня переоцениваете. Мне нужны только рецепты, а не ваш дед. А для этих рецептов нужны живые люди.

— Зачем?

— Много будете знать, Вадим Евгеньевич, быстро состаритесь. Вон и так уже поседели.

— Зачем вам живые люди? — повторил я, начиная кое о чем догадываться. Неужели некоторые рецепты деда были основаны на использовании человеческих органов? Если это так, то тогда понятно, почему Намцевич хочет превратить Полынью в большую лабораторию с живыми донорами. Я вспомнил, что в средние века маги и алхимики также использовали людей для своих опытов, для приготовления колдовских мазей и лекарств. Им требовалась еще теплая кровь, дымящееся сердце, печень, семенники, почки. И все это ради того, чтобы продлить свою жизнь, вернуть молодость, обрести силу, заглянуть в бессмертие…

— По глазам вижу, что вы уже догадались, — улыбнулся Намцевич. — А смышленость — большой порок. Прямой путь к могиле.

— Не надоело пугать? Я вас не боюсь.

— А зря. Вы знаете, ваш покровитель отступился от вас. Теперь вы обречены. У меня развязаны руки.

— Прощайте. Мне пора, — произнес я и поднялся. — Встретимся через час.

— А не хотите ли поговорить напоследок с Валерией? — коварно спросил Намцевич. — Я же чувствую, что она вам нравится. И в этом вы тоже не отстаете от деда. Просто гены какие-то…

— Не откажусь, — согласился я, хотя сначала хотел произнести совсем иное.

— Пойдемте.

Он повел меня по коридору, потом открыл дверь в одну из комнат. Там друг напротив друга сидели Монк и Валерия. Проповедник что-то монотонно бубнил, не спуская с девушки пронзительного взгляда, а та пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, даже не обратив на нас никакого внимания. Складывалось такое впечатление, что своим голосом Монк поразил ее сознание.

— Валерия! — тревожно позвал я.

Она посмотрела на меня, но… узнала ли? В этом я не был уверен.

— Не мешайте им, — насмешливо произнес Намцевич. — Монк свое дело хорошо знает. Через пару дней Валерия пойдет за ним куда угодно. А что, Вадим Евгеньевич, не выдать ли мне ее за него замуж? Хорошая бы получилась парочка.

Я рванулся к Монку и, потеряв над собой контроль, ухватил его за бороду, накручивая ее на кулак. Но в то же мгновение выскочивший из-за спины Намцевича охранник вывернул мою вторую руку.

— Ай-яй-яй! — невозмутимо произнес Намцевич. — Вы же парламентер. Ведите себя прилично.

Меня вывели из комнаты, но, обернувшись, я успел увидеть вспыхнувшие живым разумом глаза Валерии: она словно молила меня о чем-то… Потом я оказался за воротами особняка.

Прежде чем возвратиться домой, я пошел в кузницу — форпост Ермольника и его людей. Там я сообщил о своем визите к Намцевичу и сказал, что операцию можно начинать через час. Более ждать нельзя. Дальнейшее промедление уже невозможно. Или — или. Противостояние заканчивалось. И кузнец, выслушав мои доводы, согласился. Они начали подготовку к нападению на особняк, а я вернулся к себе и стал ждать ответного визита Намцевича.

Джип подъехал в назначенное время. Маша и Милена с мальчиком находились на кухне, готовые в любой момент скрыться через люк в подвал, Клемент Морисович с автоматом прикрывал меня из окна соседней комнаты. Я открыл дверь и вышел на крыльцо. В машине, кроме шофера, сидели сам Намцевич, двое охранников, Аленушка и Марков — боком ко мне. Я сунул пистолет за пояс и пошел к ним. А Намцевич вышел из джипа и встал возле калитки.

— Где Максим? — крикнул он.

— Сейчас выйдет. — Я махнул рукой: — Отпускайте Алену и Егора.

Мне почему-то показалось, что Намцевич задумал какой-то подвох. Марков сидел неподвижно, и это начинало меня беспокоить. Неужели он не может повернуться ко мне? Что с ним? Аленушка уже спрыгнула на землю, а из дверей дома вышел мальчик, и они пошли навстречу друг другу. Два ребенка, которых взрослые втянули в свои игры, встретились возле меня и переглянулись.

— Егор! — крикнул я. — Слезай.

Но он не шевелился.

— Сейчас дойдет очередь и до него, — усмехнулся Намцевич. — Не все сразу.

По его сигналу охранники приподняли Маркова за плечи и буквально вынесли из машины, положив на землю. Намцевич с мальчиком уже садились в джип. Я стоял в полной растерянности. Мотор взревел, и джип, сразу набрав скорость, понесся по улице. Открыв калитку, я подошел к Маркову, перевернул его на спину. Мне сразу все стало ясно. Они убили его совсем недавно, выстрелом в висок… Может быть, это произошло всего полчаса назад. Опустившись рядом с ним на колени, я взвыл, и мой отчаянный вопль разнесся над всей Полыньей.

А джип возвращался, но я не слышал этого. Высадив на перекрестке Максима, они мчались к дому, и двое охранников палили в мою сторону из автоматов.

— Назад! — закричала Милена, махая мне рукой с крыльца. — В дом! Быстрей!..

Оторвав взгляд от мертвого лица Маркова, я наконец-то начал соображать, что вокруг происходит. Перекувырнувшись через плечо, я влетел в калитку и побежал к дому. Пули щелкали прямо над головой. Ворвавшись в дом, я запер дверь на засов и занял позицию у окна шестой комнаты, откуда хорошо просматривался весь двор.

— Уходите в укрытие! — крикнул я Милене. — Спрячьтесь там вместе с Аленушкой.

Сам же начал стрелять из окна по подъехавшему джипу. Намцевич и охранники выскочили из него и укрылись за забором. Короткая автоматная очередь вылетела из кухонного окна — учитель приобщался к таинствам войны. Ответ не заставил себя долго ждать. Охранники ударили сразу из трех стволов, а в руках самого Намцевича я разглядел боевой карабин — с ним обычно охотятся на кабанов или тигров. Я прекрасно знал, что он меткий стрелок, и подумал, что с таким оружием он перестреляет нас как мух. На несколько мгновений наступила тишина, мы словно бы прилаживались друг к другу. И тут снова безмолвие взорвалось частыми выстрелами, но… не здесь. Перестрелка шла в другом месте, возле особняка Намцевича. Это начался штурм, организованный Ермольником. «Молодец! — с радостью подумал я. — Давай, дави их со всех сторон!» И хотя положение наше было незавидное, но атака на особняк явно пришлась Намцевичу не по вкусу. Он что-то яростно выкрикнул, и один из охранников побежал по улице прочь от нашего дома. Отлично, значит, теперь их осталось всего трое, включая самого Намцевича. Автоматная очередь прошила стену за моей головой, и я упал ничком на пол. Затем подполз к лестнице, ведущей на чердак. Надо бы мне сразу занять позицию именно там. Пока я поднимался на чердак, Клемент Морисович бил короткими очередями по калитке, не давая им сунуться во двор. Выглянув из чердачного окошка, я разглядел всех троих нападавших: они укрывались за джипом, поливая свинцом окна дома. Потом я с удивлением увидел еще одну фигуру, появившуюся в конце улицы.

Это был Петр Громыхайлов, который направлялся именно сюда… Но шел он прижимаясь к деревьям, и ни охранники, ни Намцевич его не видели. Когда до джипа оставалось метров сорок, милиционер начал стрелять, опустившись на одно колено. Со второго же выстрела он поразил одного из охранников. Тот выронил автомат и ничком рухнул на землю. «Есть!» — чуть не закричал я от радости. А Намцевич развернулся, выпрямился в полный рост и пустил пулю в Громыхай — лова, которая швырнула его на спину. Голова его судорожно дернулась, и он затих. Не давая Намцевичу времени снова спрятаться за джип, я выстрелил в него несколько раз подряд. И хотя стрелок я не меткий, но одна из пуль достигла цели: Намцевич схватился за левое плечо, выпустив из рук карабин. Он с удивлением посмотрел в мою сторону и что-то крикнул оставшемуся в живых охраннику. И я еле успел отскочить в сторону, потому что автоматные очереди засвистели по чердаку.

Вновь наступило кратковременное затишье. Намцевич, видно, не ожидал такого поворота событий. Наше отчаянное сопротивление и неожиданное вмешательство Громыхайлова не входило в его планы. К тому же он и сам сейчас был ранен, а вокруг его особняка также шел бой. Выстрелы оттуда продолжали доноситься до нас. А здесь перестрелка между учителем и охранником снова продолжилась. Я также, высунувшись из чердачного окна, пустил несколько пуль в сторону джипа и понял, что патроны закончились. А потом почувствовал что-то неладное. Автомат Коха замолчал.

Я увидел, как переглянулись Намцевич и охранник. Поднялись и подошли к калитке. «Все кончено, — подумал я. — Учитель мертв». У меня был последний шанс: успеть сбежать вниз и взять его автомат. Я помчался к лестнице и кубарем полетел по ступенькам, чуть не сломав себе при этом шею. Но неожиданно стрельба снова возобновилась. Ворвавшись на кухню, я увидел Милену, которая как-то неловко, по-женски держала автомат учителя и беспорядочно палила из окна. Сам же учитель лежал на полу, и его застывший взгляд уже ничего не выражал.

— Иди в укрытие! — крикнул я Милене, оттолкнув ее к стене. Отобрав автомат, я выпустил очередь в окно и увидел, как покачнулся попавший в зону обстрела охранник, как он медленно опустился на колени, не выпуская из рук оружие. А стоявший во дворе Намцевич вскинул одной правой рукой свой карабин. Я даже не успел заметить, что Милена встала между мной и им.

Все произошло за какие-то доли секунды. Прогремел выстрел, и я подхватил падающую Милену, которая, повернув ко мне лицо, что-то прошептала. Осторожно опустив ее на пол, я распрямился и разрядил в окно весь магазин. Но Намцевича там уже не было.