В одной из комнат разлетелось стекло в окне, и Намцевич пробрался в дом. Опустившись на колени, я приподнял голову Милены и в последний раз поцеловал ее в губы. Она уже не дышала. «Прощай, родная моя…» — прошептал я, закрывая ей глаза. Потом передернул затвор автомата, проверил, сколько у меня осталось патронов. На несколько выстрелов. Но и у Намцевича, по моим подсчетам, было не больше. Теперь предстояло главное состязание, и оба мы должны были превратиться в хитрых и ловких зверей, чтобы почуять противника, прежде чем он успеет выстрелить в тебя.

Я осторожно вышел в коридор и подошел к комнате номер три, которую когда-то занимали Барсуковы. Прислушался. Там было тихо, но я все равно затаился между дверным косяком и стенкой. Так прошло минут пять. Наконец в зале послышался какой-то шорох, потом чуть скрипнула дверь на кухню. Намцевич пришел на то место, которое я недавно покинул. Очевидно, он сейчас разглядывал трупы учителя и Милены… Я почувствовал, что он там, и выстрелил прямо через кухонную дверь. Через разлетевшиеся щепки я видел, как он быстрой тенью мелькнул в прихожую, и снова выстрелил. Потом побежал по коридору в обход. Остановился я только в своей комнате, где находился люк в подвал. Открыв его, я спустился по лестнице вниз. Пусть он пока поищет меня по дому, вымотается…

Подождав некоторое время, я прошел к другой лестнице и выбрался по ней снова на кухню. Стараясь не смотреть на мертвую Милену, я осторожно открыл дверь в зал. Там было пусто. В какой-то из пяти комнат, выходящих в зал, находился Намцевич. Мне предстояло угадать — в какой. От этого зависела не только моя жизнь, но и, возможно, судьба Маши и Аленушки, остававшихся в укрытии. Слух мой напрягся до такой степени, что казалось, лопнут барабанные перепонки. Я стоял в центре зала возле стола и медленно поворачивался вокруг своей оси, держа автомат навскидку. Я был готов выстрелить на любой шорох. Но и Намцевич был искусным охотником: он выжидал. И тогда я сам спровоцировал его на выход. Я с силой перевернул одной рукой стол, а сам отскочил к стене. Тотчас же распахнулась дверь моей комнаты, и высунувшийся Намцевич стал стрелять в меня из своего карабина. Падая, я выпустил в него ответную очередь. Все это произошло так быстро, что я даже ничего не осознал, лишь пороховой дым завис в воздухе да гулкое эхо от выстрелов продолжало звучать в зале. Приподнявшись с пола, я с облегчением обнаружил, что он так и не попал в меня. Но и моя комната была пустой. Намцевич снова куда-то скрылся. Я вошел в нее и увидел валявшийся на полу карабин. Он расстрелял все патроны. Но и мой автомат был также пуст. Отбросив его, я вытащил из-под кровати меч. Все-таки это было достаточно надежное оружие.

Хлопнула входная дверь, и я бросился в прихожую. Намцевич бежал по двору к калитке, петляя как заяц. Я сошел с крыльца, обхватил рукоять меча обеими руками и поднял его над головой. Затем отклонился назад и, резко выпрямившись, пустил что есть силы клинок в спину властелина Полыньи. Острая сталь вошла Намцевичу между лопаток. Пролетев по инерции несколько метров, он уткнулся головой в калитку, раскинув руки. Я осторожно приблизился, глядя, как покачивается в спине Намцевича меч, вошедший в нее сантиметров на десять. В предсмертном движении Намцевич повернулся ко мне. Будто продолжая куда-то спешить, он прошептал, глядя мне прямо в глаза:

— Не надо… останавливаться… убей… и его… тоже…

После чего умолк навсегда. Я вытащил меч и возвратился в дом. К Милене. Мне хотелось побыть с ней наедине… И, когда я сидел возле нее, мне казалось, что она улыбается и говорит мне какие-то слова, смысл которых был от меня бесконечно далек. Должно быть, прошел час, прежде чем я очнулся. Вспомнив о Маше и Аленушке, я спустился в подвал, повернул рычаг и сдвинул с места цементную плиту.

— Выходите, — устало сказал я. — Все кончено.

Мы выбрались по лестнице в мою комнату, потом вышли во Двор. Аленушка с ужасом смотрела на лежавшие на земле трупы.

Наверное, впервые она видела смерть так близко. Кто-то подошел к калитке и окликнул меня. Я узнал старосту Горемыжного.

— Победа! — провозгласил он радостно. — Они захватили особняк. Охранники перебиты. Монк растерзан толпой. Вот только Намцевич скрылся…

— Вон он лежит, — кивнул я головой.

Горемыжный опасливо покосился на него.

— Ну… тогда все в порядке, — шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властелин мертв. Потом добавил: — Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.

— Нет, не хочу, — отозвался я. — Займитесь трупами.

— Обязательно, немедленно, — согласился Горемыжный. — Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая!

«Вот именно, — подумал я, глядя, как он удаляется. — Спектакль почти закончен, только актеры, игравшие в нем, уже не поднимутся со сцены…»

— Маша, — произнес я. — Вам бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки немного развеетесь среди народа.

— Хорошо, — кивнула она. — А ты?

— За меня не волнуйся. Мне хочется побыть одному.

Я открыл калитку и вышел на улицу. А затем стал спускаться к болоту. Туда, где лежал Волшебный камень. Он необъяснимым образом притягивал меня к себе и на расстоянии жег лицо, а пока я шел, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный, какая-то горечь давила горло, и я хотел, но не мог заплакать.

Опустившись на его пористую поверхность, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в ушах, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие, враги и преследователи. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное. Любовь и смерть соединила всех…

Но вот я снова остался один. Я чувствовал, что кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Остановился за спиной. Вглядывается в мой неподвижный затылок. Я знал, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:

— Он ждет?

— Да. Он в твоем доме… В вашем доме, — поправилась она.

— Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?

— Я не могла. Ты бы не поверил. И я подумала, что потом ты догадаешься сам.

— Так оно и вышло. Ты хочешь, чтобы я убил его?..

— Иначе тебя убьет он. И тогда все повторится снова. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.

— Да. Я готов.

— Тебе горько?

— Конечно. Но что бы ни случилось — жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.

— Я желаю тебе удачи, — мягко произнесла Валерия. — Ты обязан победить.

Мы покинули Волшебный камень, поднялись к моему дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для сражения. Потом он повернулся ко мне — мой двойник, мой дед.

— Ты неплохо выглядишь для своих лет, — усмехнулся я.

— Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, — отозвался он. — Поверь, что я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!

— Надеюсь, целоваться не будем?

— Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь.

— Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончится. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?

— Разве так поступают? — возразил он. — Мой род тянется от древних египетских жрецов, но и они себе не позволяли такое. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты станешь продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.

— И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в Полынье, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? — Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие каким-то адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где побелены сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу и снял его с убитого бродяги.

— Видишь ли, в чем дело, — задумчиво произнес он. — Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдут и какие-то мутационные изменения в психике. Но природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.

— Которую он тебе продал.

— Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?

— Ждет за калиткой.

— Ждет, кто из нас победит… Чем не приз для одного из нас? Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?

— Нет.

— Это ты говоришь сейчас, когда в твоей душе еще не улеглась боль от утрат. Но через неделю, месяц ты будешь думать иначе. Горе не вечно. А любовь вылечивает все.

— Тебя же она не вылечила…

— Верно. Потому что я стар, несмотря на свой облик. И видно, это чувство мне уже недоступно. Во мне теперь живет одна лишь ненависть. — Он наклонился вперед и повторил: — Ненависть ко всему сущему на земле. Этого нельзя объяснить. Это можно только почувствовать.

— А за что ты убил тетушку Краб? — спросил я, вытирая со лба пот, хотя в зале не было жарко. Наоборот, каким-то могильным холодом тянуло от деда и его слов.

— Она напоминала мне о прошлом. А я хотел позабыть его. Кроме того, она слишком много болтала обо мне. Намцевич передавал мне, что тут происходило, в поселке. И я с интересом следил, как ты ведешь расследование моей… смерти.

— Лучше бы ты действительно умер.

— Ты так считаешь? Напрасно. Тогда бы все мои труды пропали впустую. Ты спрашиваешь, почему я не убил тебя сразу? Я хотел, чтобы люди привыкли к тебе, запомнили. А потом я бы подменил тебя собой, и они стали бы думать, что я — это ты. Впрочем, так оно и будет. Когда я завтра выйду на площадь, жители станут здороваться со мной и называть Вадимом Евгеньевичем. А я буду мило раскланиваться с ними.

— Все-таки ты безумен.

— Нет, просто я люблю иногда пошутить. Вспомни, когда к тебе приехали гости. Как ловко я дурачил вас ночью.

— Гадюка в кровати — очень остроумно.

— Ерунда, у нее уже не было яда. Я выдавил его.

— А для чего ты подбросил мне эти мечи?

— Чтобы ты был готов к бою. Ведь ты мой внук. Я не могу убить тебя просто так. Когда ты пренебрежительно отшвырнул мои тетради и даже не захотел вникнуть в них, я понял, что ты никогда не унаследуешь мой дар. А все последующие события только подтвердили это. Ты создан из другой закваски. И мы с тобой по разные стороны Черты. Поэтому один из нас должен умереть.

— И все же не понимаю… Неужели вы с Намцевичем готовы были использовать живых людей, их кровь и плоть, для приготовления твоих колдовских снадобий?

— Человеческий организм, если им умело пользоваться, целый кладезь лекарств, которые могут послужить другим людям. Я знал об этом давно, но все не решался… приступить. Теперь я знаю столько, что мне порой самому становится тяжко от своих знаний.

— Почему же ты не направишь их на добрые дела, как это было прежде?

— Мосты сожжены…

— Последний вопрос. Где ты хранишь свои записи?

— Зачем тебе это? Надеешься все же победить меня? Ты не найдешь их. Они спрятаны в надежном месте.

— Я знаю где, — произнес я вдруг. — Под Волшебным камнем.

Дед резко вскочил на ноги, и я понял, что догадался. Его взгляд стал еще более тяжел и бездонен.

— Приступим, — сказал он, кивнув на мечи. — Не будем больше терять попусту времени. Мы достаточно поговорили.

— Согласен, — произнес я.

Мы выбрали себе по мечу и отошли в разные концы зала. Потом стали сближаться. Внезапно с неожиданной силой дед кинулся на меня, и я еле отбил его натиск. Надо признать, он был в отличной форме и владел оружием мастерски. Наверное, у него был неплохой учитель. Может быть, кто-то из бывших фехтовальщиков. И рост, и вес у нас с ним были одинаковые, но дед показался мне даже чуть гибче, чем я, изнеженный московской жизнью. И кроме того, я был просто уверен в этом, дед наверняка принял какие-то биологические стимуляторы перед нашим поединком. Он походил на беспощадного жреца Смерти, и я даже растерялся, отступая под его ударами к стене. Несколько раз его выпады чуть не достигли цели, и я лишь чудом сумел увернуться, стараясь не выронить меч, который стал для меня вдруг необычайно тяжел. Потом я догадался, что он еще и подавляет меня своим магнетическим взглядом, и попытался больше не смотреть в его лицо.

Я отступал все дальше и дальше, а затем толкнул спиной дверь в комнату номер три, которую когда-то занимали Барсуковы, и побежал по коридору вдоль дома. Через кухню я вернулся в зал и встретил на пороге преследовавшего меня деда резким выпадом. Острие моего меча было нацелено ему прямо в грудь, но оно лишь скользнуло под мышкой, пропоров одежду.

— Поздравляю! — улыбаясь, сказал он. — Ты отлично владеешь сталью, мой мальчик.

Бой продолжался. От постоянно скрещивающихся мечей в зале стоял несмолкаемый звон, а мне казалось, что вокруг нас еще и сыплются искры. В одно из мгновений я оступился и упал на пол, но успел перекатиться под стол и выбраться с другой стороны. И тут дед чуть не снес мне голову, ухватив меч обеими руками и с чудовищной силой махнув им параллельно земле. Он просвистел над моими волосами, а я снизу ткнул деда в бок. Но снова лишь прорвал одежду. Он был неуязвим. И я не понимал, почему мой удар, который не мог не достичь цели, прошел мимо. Может быть, он и в самом деле заколдован?

— Смелее, смелее! — подбодрил меня дед. — Из тебя мог бы выйти толк.

Но я отступал перед его стремительными выпадами, отбиваясь как попало, и вот уже клинок деда задел мое левое предплечье, следующим ударом он полоснул меня по ноге, а третьим выбил меч из моих рук. Острая сталь коснулась моего горла. Я тяжело дышал, стараясь унять охватившую меня дрожь.

— Так не годится, — услышал я насмешливый голос деда. — Я не могу убить безоружного. Подними меч.

Взглянув на него, я послушно нагнулся, схватил оружие и отбежал назад.

— Старайся не допустить больше такой оплошности, — произнес дед. — В следующий раз я не прощу.

— Хорошо, — пообещал я. И со всей яростью бросился вперед, нанося колющие и режущие удары, стремясь задавить противника своим натиском. И на первых порах мне это удалось. Я попал ему в локоть и бедро, и на этих местах проступила кровь.

— Ага! — ликующе выкрикнул я. — Значит, ты не так неуязвим, как кажется!

— Ты тоже ранен, — хладнокровно заметил он.

— Пустяки! — отозвался я. — Царапины.

— А вот так? — спросил он, и я не успел уследить, как его клинок коснулся моих ребер, пронзив меня острой болью. Дед отступил назад. — Так лучше?

Мой правый бок стало заливать кровью.

— Гораздо, — через силу согласился я. Сжав зубы, я попытался взять себя в руки, чтобы не потерять координации. С новой, отчаянной злостью я бросился на него, моля Бога помочь мне… Я призывал на помощь своих мертвых друзей — Маркова, Комочкова, всех погибших здесь, в Полынье, вступивших в сражение со злом. Я знал, что и Милена сейчас находится рядом со мной, направляет мою руку. Мой клинок ткнулся в грудь деда, и он тяжело вскрикнул. Алое пятно расползлось по рубашке. С нескрываемым удивлением он посмотрел на меня, а затем перехватил меч в левую руку и начал атаковать так стремительно, что я снова вынужден был отступить. Мы уже оба обливались кровью, но продолжали бой. Никто из нас не мог уступить другому. Никто.

Я не знаю, сколько прошло времени, но мне показалось, что начинает темнеть. Или чернота стала заполнять мои глаза? Я чувствовал, что теряю силы. Но и дед уже не выглядел так, как перед поединком. Усталость настигла и его тоже. Нас обоих пошатывало, но мы снова и снова сходились и отступали, бросались друг на друга и уворачивались от ударов, отражая смертельные выпады. Звон мечей и отчаянный хрип, вырывавшийся из двух глоток, разносились по залу. И мне уже казалось, что этой схватке не будет конца…