Я не мог себе и представить, сколько злобной энергии может скопиться в этом маленьком и хрупком человечке с фарфоровым личиком и белой бородкой-кисточкой. Вокруг Монка стояли четыре обритых наголо служки в цветастых одеждах, а за ними — его паства, человек двадцать пять, в основном молодого и среднего возраста, жители поселка. Все они были возбуждены и подогреты зажигательными речами проповедника, раскачиваясь словно телескопические антенны, настроенные на нужную волну. Монк взмахивал коротким жезлом, с которого сыпались искры, и кричал:

— Вот они — сгинувшие в лжевере, уводящие детей ваших и застившие глаза! Глядите на них и возненавидьте! Мой свет озарит ваши души и пробудит сердца, идите ко мне, братья и сестры, склоните головы перед духом божественного Космоса, где я вижу ваши счастливые души!

Монк продолжал в том же бредовом духе, пересыпая свою речь проклятиями, предрекая близкое разрушение церкви и гибель отца Владимира. Это были уже явные угрозы, за которые в любом другом месте можно было бы схлопотать срок или по фарфоровому личику. Но он прекрасно знал, где и когда можно выкрикивать свои пропитанные ядом заклинания. Здесь, в Полынье, он был в полной безопасности. Даже наоборот, численное преимущество и сила были на его стороне. Похоронная процессия состояла всего из семи человек, среди которых я увидел и тетушку Краб, а возле церкви оставалось трое молодых парней, которые словно бы защищали вход в храм. Все это слишком явно напоминало сцены гонения на первых христиан, будто бы повторяющиеся через две тысячи лет в зловещем фарсе. Мне даже показалось, что вот сейчас Монк отдаст приказ — и его паства набросится на отца Владимира и его сподвижников, начнет бить и рвать их на клочья, а затем ринется в церковь. Но, увидав меня и Маркова (а мы подошли совсем близко и встали между его толпой и похоронной процессией), он несколько охладил свой пыл. Не думаю, что это произошло из-за того, что на сторону отца Владимира встали еще два человека. Скорее всего, наше появление — людей, которых сам Намцевич включил в элиту Полыньи, не входило в его планы. А мне вдруг захотелось повторить жест деда, ухватить Монка за бороду и потащить за собой по улице. Почему он сделал это? Только ли из-за того, что не принимал его проповеди, или тут скрывалась иная причина?

Между тем от процессии отделился отец Владимир и подошел к нам, что возбудило злобные выкрики с противоположной стороны. Казалось, они вновь готовы ринуться в драку. Марков хладнокровно повернулся лицом к толпе, скрестив на груди руки и поигрывая желваками на скулах. Он напоминал маленького, но когтистого зверька, умеющего постоять за себя, и его решительное спокойствие подействовало на «монковцев» отрезвляюще, словно холодный душ. Никто не посмел выступить вперед или хотя бы встретиться с ним взглядом.

— Прошу вас, — обратился ко мне отец Владимир. — Окажите мне одну услугу. — Он был чем-то сильно расстроен.

— Слушаю вас, — с готовностью отозвался я. — Что случилось? Вам мешает этот сброд?

— Нет-нет, это заблудшие души, которые требуют помощи. Они не ведают, что творят, но Бог вразумит их и не допустит, чтобы они исчезли бесследно… Я о другом. У меня пропала дочка…

— Аленушка? — поразился я. — Когда это случилось? Где?

Сердце екнуло в моей груди, и я, пытаясь отогнать от себя эту мысль, все равно первым же делом подумал о маньяке.

— Она ушла пять часов назад и до сих пор не возвращалась. Вы ведь знаете, что я ее часто отпускаю одну, но теперь… мне как-то тревожно. Я не могу сейчас сам отправиться на ее поиски, поскольку должен завершить обряд похорон. Но вы… Может быть, вы поможете мне?

— Конечно, — быстро ответил я. — Мы найдем ее. Не волнуйтесь. Где чаще всего она любит играть?

— Собственно говоря, поселок так мал… что… Я не знаю.

Отец Владимир вернулся к похоронной процессии, и она двинулась в сторону кладбища, а я объяснил Маркову, что случилось. Тем временем Монк увел свою паству в «айсберг», откуда стало доноситься крикливое пение.

— Говоришь, пять часов, как ее нет? — переспросил Егор. — Скверно. Но будем надеяться на лучшее. В конце концов, маньяки обычно выбирают или очень раннее время суток, или самое позднее.

Куда идти и где ее искать, мы не представляли. Но решили двинуться наугад в сторону болота. Прошли небольшой березовый лесочек, затем обшарили южную оконечность поселка, обогнув мой дом и Волшебный камень, и углубились к западу, постепенно приближаясь к тому месту, где произошел оползень. Но все наши поиски пока не приносили никакого результата. Мы опрашивали местных жителей, но никто из них не видел Аленушку. Сердце мое тревожно сжималось. Я вспомнил нашу первую встречу с ней и то, как мы оба напугали друг друга. Стоп! Ведь она тогда искала своего усатого разбойника, который забежал в мой дом. А что, если и сейчас она пошла следом за ним? Я предложил Маркову продолжить наши розыски в районе нашего дома. И мы вернулись назад, продираясь сквозь заросли ив. Мое предположение оказалось верным. Выйдя на небольшую полянку, которая золотой монетой лежала в тополиной роще, мы увидели среди ромашек черную спинку котенка. Он прыгал и играл с пойманной мышкой, не обращая на нас никакого внимания.

— Эй, Федор! Кис-кис! — позвал я, присаживаясь на корточки. Котенок повернул ко мне голову и махнул хвостом. А затем продолжил свои игры. — Где твоя хозяйка?

Аленушки здесь не было, иначе она бы откликнулась, услышав мой голос. Но зато сбоку раздался какой-то шорох, а за деревьями мы увидели фигуру человека, мелькнувшую и пропавшую, словно он спрятался за стволом тополя.

— Это кто же там вздумал со мной в прятки играть? — грозно произнес Марков и торопливо пошел в ту сторону. Я поспешил следом за ним. Человек вышел из-за дерева, смущенно кашлянул. Это оказался Дрынов, продавец газет, но меня поразил цвет его лица: обычно восковое и бледное, оно теперь приобрело какой-то пятнисто-фиолетовый оттенок.

— Что с вами? — спросил я. — Вам нездоровится?

— Нет, просто гуляю, — сказал он. — Дышу воздухом.

— А почему прячетесь? — Марков подозрительно смотрел на него.

— Я думал, это чужие.

— Какие чужие. Полынья отрезана от всего остального мира.

— Мало ли… А иной мир, астральный? — Дрынов говорил то ли всерьез, вконец помешавшись на своих спиритических сеансах, то ли пытался дурачить нас. Но глаза его как-то торопливо бегали.

— А что это вы в кулаке сжимаете? — продолжил Марков свой допрос.

— Так, бабочку поймал красивую. — Викентий Львович чуть разжал пальцы, показывая нам трепыхающееся насекомое с яркими синими крылышками. — Для своей коллекции. Люблю, знаете ли, подобные символы трансформации жизни. Ведь и после нашей смерти мы неизвестно во что превращаемся. Не так ли?

Я вспомнил, как Марков спрашивал у Зинаиды про ее сына: собирал ли тот в детстве насекомых? Вопрос этот был наверняка не праздный. Очевидно, у Егора были на то основания.

— Ну, я пошел, — сказал Дрынов. — Всего хорошего!

Он торопливо зашагал прочь, а Марков продолжал смотреть вслед, словно жалея, что отпустил его так быстро. Затем он повернулся ко мне и уверенно, но тревожно произнес:

— Девочка где-то здесь… Боюсь только, что мы уже опоздали.

Мы обшарили всю поляну и только на другом ее конце увидели на смятых цветах тело Аленушки.

— Вот дьявол! — выкрикнул Марков и бросился к ней. Он осторожно поднял ее на руки, а девочка вдруг сладко зевнула и открыла свои синие глазки. — Уф! — выдохнул он с облегчением. Да и я тоже не помню, как пришел в себя от внезапного испуга, что она мертва.

— А где Федор? — весело спросила она. — Опять убежал?

— Только дети способны играть до потери пульса, а потом брякнуться на травку и уснуть, — заметил мне Марков, опуская Аленушку на землю. — Пошли домой, принцесса. Отец заждался.

— Сначала я должна найти Федора, — упрямо отозвалась она.

Но черный проходимец уже сам, подпрыгивая, мчался ей навстречу: Она подхватила его на руки, лаская и целуя в усатую морду.

— А я бы его в болоте утопил, — шепнул мне Марков.

Все трое, а вернее четверо, мы отправились обратно. Возле ее дома, который находился за церковью, я сказал:

— Аленушка, обещай мне, что больше не будешь одна никуда ходить? Сейчас здесь стало очень опасно. Даже если твой четвероногий друг снова куда-нибудь убежит. Я сам пойду его искать. И поверь, сумею ему внушить, что так поступать тоже нельзя.

— Это точно, — подтвердил Егор. — Он может.

— А почему опасно? — спросила девочка. — Потому что Богородица на нас сердится?

— Возможно. Скорее всего, именно так. Наверное, много грехов накопилось, а одному твоему отцу трудно за всех молиться. Не огорчай его и будь умницей. А сейчас запрись дома и жди, когда он придет.

— Хорошо, — важно сказала девочка. — Я больше не буду.

Мы постояли, подождали, пока щелкнет дверной замок, и пошли к себе. Лично у меня словно камень с души свалился, потому что с самого первого дня я чувствовал какую-то ответственность за эту девочку, как будто она была моим ребенком — пусть даже не по крови, а по духу. Не знаю, почему у меня появилось такое ощущение после первой же встречи. Может быть, я просто полюбил ее, как маленькую звездочку, сияющую в ночи и дарящую своим светом последнюю надежду усталым путникам? И если бы с ней что-нибудь случилось, я бы не простил этого себе никогда. Любимое существо можно охранять и мысленно, на расстоянии, главное, чтобы твое желание было столь сильно, что никакие иные черные помыслы не смогли бы его одолеть.

Дома, кроме наших друзей, мы застали еще и пекаря Раструбова, чего я никак не ожидал. Он пил чай из моей любимой кружки и шевелил рыжими усами, словно огромный, пробравшийся за стол таракан.

— Вы слышали последнюю новость? — спросил нас Комочков: — И вообще, где вы шляетесь? Ким Виленович только что рассказал, что маньяк нанес свой второй удар — убил Мишку-Стрельца. Топором, по затылку.

— Вот как? — хладнокровно сказал Марков. — А почему вы думаете, что это дело рук маньяка?

— А кого же еще? — отозвался пекарь. — Ясно, что это Гришка, беглый убийца. Весь поселок шумит.

— А я слышал, что его замочили бревном. И не по голове, а по ягодицам, — довольно невесело пошутил Марков. — Нельзя доверять слухам. Но ясно одно: убийца ходит среди нас.

— Среди… вас? — испуганно переспросил пекарь, оглядывая собравшихся.

— Только вы себя тоже не исключайте, — посоветовал ему Марков. — Говоря «нас», я имею в виду всех жителей Полыньи.

Раструбов недоверчиво рассмеялся, после чего наступило какое-то неловкое молчание, словно каждый примерял на себя личину убийцы.

— Мы решили выбираться отсюда через болото, — произнес наконец Сеня. — Вот Ким Виленович согласился нам помочь.

— Только не бесплатно! — тотчас же отреагировал он. — Дело это трудное, опасное. За просто так я никого не поведу.

— Какая же будет ваша цена? — спросила Маша.

— Тысяча долларов. С каждого.

«Не хило, — подумал я. — Этот пекарь испечет еще много булочек». Я налил себе чаю, уселся за стол и с любопытством приготовился к предстоящему торгу. У меня таких денег не было, да я и не собирался отсюда никуда уматывать. Тем более через страшную трясину. Но меня удивило, что и Милена собиралась отправиться в этот вояж вместе с Барсуковыми и Ксенией. Значит, мы должны были остаться здесь втроем. Но откуда у моей женушки могла взяться эта сумма?

— Не косись на нее так, — заметила мой взгляд Ксения. — Я одолжу Милене.

— Ага, отдавать-то все равно мне придется!

— И зачем только я вышла замуж за человека, который способен лишь завести свою жену в болото, а чтобы вывести оттуда — у него нет ни цента, — съязвила Милена.

— Было бы лучше, если бы ты в этом болоте и осталась, — немедленно ответил я.

— Как только приеду в Москву, заберу свои вещи и ухожу к маме.

— Мама — это тот усатый грузин, с седьмого этажа?

— А хоть бы и он!

— Бедный кацо, лучше бы он оставался в своей Сванетии…

— Мы согласны, — прервал наш милый семейный спор Барсуков. — Вы получите свои четыре тысячи долларов.

— Когда?

— Как только мы окажемся в Москве.

— Э нет! — усмехнулся Раструбов. — Деньги вперед. Где же я потом стану вас искать?

— Вам недостаточно моего слова?

Пекарь посмотрел на Барсукова как на ненормального, которого уже бесполезно лечить. Даже ничего не ответил, только пожал плечами.

— Но… у нас нет с собой таких денег, — произнесла Маша.

— Мои золотые сережки стоят всего долларов двести, — добавила Ксения. — Если они вас устроят…

— Нет, — отрезал пекарь. — Так дело не пойдет. — Он насупился, глядя на всех нас. Потом вдруг сказал: — Тогда у меня есть другое предложение. Я провожу кого-нибудь одного через болото и возвращаюсь обратно. Этот человек едет в Москву, собирает полную сумму — все четыре тысячи — и приезжает через три дня в наш уездный городок, где я буду его ждать. Получив деньги, я вывожу из Полыньи всех остальных. Но только поодиночке, потому что гуськом, как на экскурсии, мы не пойдем. Думайте.

— Ну что ж, это разумно, — произнес Барсуков, который, очевидно, взял на себя роль начальника болотной экспедиции. — Мы согласны. Теперь надо решить, кто пойдет первым.

— Тот, кто сможет собрать за несколько часов требуемую сумму, — сказала Ксения. — У меня на книжке как раз лежат пять тысяч долларов. Я, пожалуй, готова рискнуть и пойти первой.

Возражений не последовало.

— Осталось только оговорить срок выступления, — произнес фельдмаршал Барсуков. — Но это уже зависит от вас, Ким Виленович.

Тот закатил глаза, высчитывая что-то. Видно, тоже ощущал себя великим стратегом.

— Дня через два-три, — ответил наконец он. — На рассвете.

Пекарь уже собирался уходить, но вдруг задержался в дверях.

— А не получится ли так, — сказал он, — что я выведу дамочку из Полыньи, а она так и останется в Москве? Мало ли что… Тогда что же, плакали мои денежки?

— Нас связывают многолетние узы чистой и бескорыстной дружбы, — несколько ехидно заметил я. — Мы все любим друг друга столь сильно, что каждый готов заменить выпавшего из гнезда. Не беспокойтесь.

— Хорошо же, — произнес Раструбов и удалился.

— Мне послышалась в твоих словах скрытая издевка, — сказала Милена. — На кого ты злишься, деточка? Ты сам нас сюда зазвал. Вот теперь и расхлебывай. Получай то, что хотел, и даже еще с наваром.

— По-моему, нам всем было хорошо, когда мы выбирались в какой-нибудь горный отель или на подмосковный пикник, — ответил я. — Никогда не возникало никаких проблем. Что же случилось теперь? Откуда эти постоянные трения?

— Тогда мы были свободны и в любой момент могли вернуться назад, — произнесла Маша. — А теперь мы… в тюрьме.

— Милая моя, весь мир — тюрьма. Так ответил один шекспировский персонаж Гамлету. Свободу надо ощущать внутри себя, вне зависимости от той местности, где ты находишься. Чем тебе плоха Полынья? Это та же Москва, только крошечная.

— А я вам скажу с точки зрения юриста, что свободы вообще не существует, — заметил Марков. — Это приманка для идиотов, которые хотят, чтобы какое-то красивое слово ласкало их слух. Нет, братцы, Вадим прав: весь мир — тюрьма. Добавлю только, что жить в ней все же прекрасно. Надо только перестать ныть и видеть всюду решетки. Мы ведь сами вешаем вокруг себя замки и запоры, не так ли?

Ему никто не успел ответить, поскольку возле калитки несколько раз просигналил джип.

— Кого еще черти носят? Новое приглашение на пир? — сказал я и вышел во двор. Там возле машины стояли два охранника Намцевича. У одного из них тянулся длинный шрам через левую щеку.

— Оружие в доме имеется? — спросил он.

— Нет. А что? Готовимся к войне? — отозвался я. — С кем, со Швейцарией? Давно пора разорить этих проклятых банкиров.

— В поселке убит еще один человек, — не обращая внимания на мой шутливый тон, произнес второй охранник, белобрысый, похожий на сельского паренька из деревни. — Мы вынуждены собрать все огнестрельное оружие и складировать в арсенале. В целях безопасности.

— Ну, какие же у нас могут быть бомбы да пистолеты? — ответил за моей спиной Марков, вышедший следом. — Стреляем, только когда пукаем.

— Проверять не будем? — спросил охранник со шрамом.

— А ордер на обыск есть? — Марков скрестил на груди руки.

Охранники некоторое время молча смотрели на него.

— Ладно, — сказал «шрам». — Советуем вам не выходить из дома после двенадцати часов вечера.

— Это что же, в Полынье вводится комендантский час?

— Нет, просто дружеский совет.

— Хорошо, мы учтем его, — сказал я.

Когда они уехали, Марков посмотрел на меня.

— Значит, уже собирают оружие… — задумчиво сказал он. — Дело серьезное.

— А ты все шутишь! Спрячь куда-нибудь подальше свой пистолет. Думаю, он нам еще пригодится.

— Теперь нам прежде всего пригодятся мозги. Если дело дойдет до большой заварухи, то перевес все равно будет не на нашей стороне.

— Мозги, говоришь? Тогда тебе крупно повезло, что я рядом.

Марков рассмеялся, толкнув меня в бок. Мы уже совсем позабыли о том, что произошло между нами ранним утром.