Глава 31

1.06 пополудни. – В номер позвонили. Арон с Сэмом скрылись на всякий случай в спальне.

– Кто там? – спросила Дженнифер, подходя к двери.

– Откройте, мисс Дженни! – послышался голос Романа Зет, который нельзя было спутать ни с каким другим. – Эта штуковина такая тяжелая!

Редуинг распахнула дверь, и взору ее предстали Роман и стоявшие позади него оба Дези. Латиноамериканцы держали за ручки огромный корабельный сундук; по лбу их стекал пот.

– Боже милостивый, почему вы не обратились к носильщикам?

– Дражайший мой друг, превратившийся вдруг в сурового непреклонного полковника, приказал нам самим поднять это наверх, вот так-то! – Цыган вошел внутрь. – Дело в том, что если сундук случайно раскроется, то мне придется перерезать глотки всем, кто увидит его содержимое… Давайте, мои дражайшие друзья, второй и третий, заносите его сюда!

– Не верится, чтобы Сайрус мог отдать такое распоряжение, – выразила сомнение Дженнифер и, глядя, как несчастные Дези сражаются с громоздким грузом, внося его в номер, добавила: – По крайней мере, вы могли бы воспользоваться тележкой «долли»!

– А что это? – спросил Дези-Два, отирая лоб.

– Платформа на колесах, довольно вместительная.

– Это ты не велеть нам брать ее! – завопил Дези-Один на Романа.

– Наш славный полковник, занятый разговором с теми ненормальными на грузовике, сказал только: «Быстро отнести это наверх!» Мой дражайший друг – человек очень умный. Вам никогда заранее не догадаться, где и какая ждет вас ловушка. Вы толкаете перед собой тележку в расчете выбраться незаметно из супермаркета, не заплатив ни гроша за товар, и вдруг раздается трезвон. Что это – сигнал тревоги, мисс Дженнифер?

– На товарах имеются специальные обозначения, нейтрализуемые лишь после того, как их пронесут мимо кассы.

– Видите, мой дражайший друг спас нас!

– Вам хорошо заплатят за вашу работу, – заверил парней Арон Пинкус, выскакивая в сопровождении Дивероу из спальни, и затем, не сводя взгляда с сундука, попросил:

– Пожалуйста, откройте его кто-нибудь.

– У него нет ключа, – ответил Роман, – он запирается на замки с цифровым кодом.

– Я знаю их номера, – возгласил изысканно одетый Сайрус, входя в дверь и тотчас же закрывая ее за собой.

– Боюсь, я должен буду предъявить своей фирме дополнительный счет за доставку груза, мистер Пинкус.

– Надеюсь, вы не сообщали никому моего имени?

– Конечно же, нет, черт подери, но фирма, заключившая со мной контракт, может выйти на вас, когда все наконец образуется.

– С этим я как-нибудь справлюсь! – воскликнул Сэм. – Наем беглых узников и разыскиваемых полицией наемников для выполнения грязной работы – дело столь серьезное, что фирме лучше всего унять свой пыл!

– Дорогой, но мы ведь делаем то же самое, – заметила Дженнифер.

– О?

– Ради бога, откройте сундук! Я спешу. Чувствую, что Шерли дышит мне в спину, а это ощущение не из приятных. Ведь я не звонил ей со вчерашнего утра.

– Дайте мне ее номер, – сказал Роман Зет, обертывая правую руку синим шелковым кушаком, выделявшимся на фоне оранжевой рубашки. – Женщины бывают разные, но только немногие из них могут устоять перед моим очарованием. Не так ли, мои дорогие друзья?

– Шерли сумела бы остудить ваш пыл, – промолвил в ответ Пинкус. – Сомневаюсь, чтобы ваши манеры заслужили ее одобрение.

– Ну! – проговорил Сайрус и, поколдовав над замками, открыл сундук.

– Боже мой! – изумилась Дженнифер Редуинг Восходящее Солнце. – Сколько же тут металла!

– Другого и нечего было ожидать, Дженни, – заметил Сайрус, разглядывая стальные нагрудники, шапочки и кое-что из одежды. – Вот оно, снаряжение для нашей игры!

1.32. – Содержимое огромного корабельного сундука было роздано присутствующим, тут же начавшим переодеваться и гримироваться.

Согласно полученным от Хаука инструкциям, несколько расширенным и уточненным правой рукой его Сайрусом, прежде всего следовало позаботиться о том, чтобы многочисленные соглядатаи противника, которые будут выискивать своих жертв в толпе перед входом в здание суда, не смогли обнаружить их еще до того, как они проникнут внутрь и направятся в зал заседаний.

Вторым пунктом программы Хаука предусматривалось пройти мимо сотрудников службы безопасности и охранников таким образом, чтобы те не сумели идентифицировать личности Сэма, Арона, Хаука и Дженни. В том, что охранникам были розданы подробные описания его самого и Дивероу и, возможно, вручены и их фотографии, Маккензи не сомневался. Поскольку же Сэм работал в фирме Пинкуса, то не было ничего удивительного, если бы в розыск объявили и старого юриста. Не исключено, что в список лиц, подлежащих задержанию, включили и С. Дж. Редуинг, выступавшую некогда в суде: узнать, что она из племени уопотами, не столь уж сложно. Впрочем, на Дженни едва ли охотились. Но вероятность этого нельзя было сбрасывать со счетов, как и то, что алчным недругам «почившего» Винсента Манджекавалло никак не улыбалось возвратить ему не подлежащие огласке миллиардные долги.

Ну а третий пункт предписывал Сэму, Арону и Хаукинзу разыскать мужской туалет, а Дженнифер – дамскую комнату. Причем проделать это надо было еще до того, как их допустят в августейшие покои. Судя по подробному плану здания, раздобытому каким-то образом «родственниками» Винни Бам-Бама и не вызывавшему никаких сомнений в его точности, подтвержденной Анджелиной, любимой тетей Винсента, эти помещения располагались на втором этаже, в противоположных углах мраморного холла.

Чтобы понять, какая роль отводилась Хауком этим комнатам, необходимо снова вернуться назад, к пунктам программы, касавшимся незаметного проникновения в здание Верховного суда, а заодно и к корабельному сундуку.

– Сэм, но это невозможно! – раздался из спальни вопль Дженни, когда она ознакомилась с тем, что было доставлено ей стараниями обоих Дези.

– Что случилось? – спросил Дивероу, выходя из второй спальни. В нелепом клетчатом костюме с широкими брюками он казался тяжелее фунтов на семьдесят. Но еще более странный вид имела его голова, увенчанная клочковатым каштановым париком с выбившимися из него колечками волос, и шляпой типа «пирог со свининой», столь популярной у щеголявших в енотовых шубах студентов двадцатых годов. Приоткрыв дверь в комнату Редуинг, он остановился на пороге: – Могу я помочь?

– Д-д-да-а!

– По-видимому, это значит «да».

– Кто ты теперь?

– Если верить водительскому удостоверению и свидетельству избирателя, я – Элби Джо Скрабб, владелец птицефермы, расположенной где-то там… А кто ты, черт возьми?

– Бывшая хористка! – ответила Дженни, пытаясь нацепить стальной щиток, не вполне соответствовавший по размерам ее пышной груди. – Слава богу, пристроила наконец!.. А теперь облачимся в эту дурацкую зеленую деревенскую блузку, которая не могла бы возбудить даже изголодавшуюся по сексу гориллу.

– Зато меня она возбуждает, – признался Сэм.

– Ты стоишь на одну ступень ниже гориллы, а посему и возбуждаешься гораздо быстрее.

– Давай не будем: мы же с тобой в одном лагере! Итак, кроме шуток, за кого ты должна выдавать себя?

– Скажем так, за заблудшую женщину, чей мощный бюст, особенно впечатляющий под этими латами, призван привлечь к себе внимание охранников и облегчить наше проникновение в здание.

– Этот Хаук продумал буквально все.

– Вплоть до либидо, – согласилась Редуинг. Надев через голову ярко-зеленую блузку, она заправила ее под желтую мини-юбку и слегка нагнулась, чтобы обозреть результат. Видя, какой мощный вал образует ее грудь под свободно свисающей блузкой, девушка обреченно вздохнула: – Это лучшее, что я могла сделать!

– Что, если еще поработать над этим!..

– Угомонись, пират!.. Сейчас последует самое трудное – водружение «головного убранства», как именует подобные вещи один из моих приятелей с Сорок девятой улицы.

– Убранство убранству рознь, – заметил глубокомысленно Дивероу. – Прическа твоя просто забавна. Волосы зачесаны куда-то назад, где и прихвачены заколками.

– Твой неандерталец точно рассчитал, как лучше всего отомстить мне! – Дженни потянулась к большому квадратному ящику на своей постели и извлекла оттуда платинового цвета парик, покоившийся на стальной каске. – Этот пуленепробиваемый шлем столь тяжел, что шея у меня будет болеть от него до конца года, если только мне удастся остаться в живых.

– Он действительно весьма тяжелый: у меня ведь тоже такой же, – произнес Сэм, в то время как Редуинг пристраивала парик над собственными волосами. – Поворачивать голову еще куда ни шло, но если кивнешь, то можешь сломать себе шею!

– Поворачивать голову мне совсем некстати, учитывая образ, который предстоит мне создать.

– Понимаю, что ты хочешь сказать. Это тоже месть Мака?

– Для меня этот факт очевиден. Он нацелит на меня детективов, занимающихся борьбой с проституцией и наркоманией, и те упекут меня за решетку как потаскушку.

– Сэм! – позвал Арон Пинкус из гостиной. – Я нуждаюсь в твоей помощи!

– Спрос на меня растет! – воскликнул Дивероу и ринулся из спальни, а вслед за ним вышла и Дженни.

То, что увидели они, было бесподобно, как, впрочем, и их собственный лик, в чем каждый из них убедился бы, глянув на себя в зеркало. Хрупкая, но импозантная фигура выдающегося бостонского юриста исчезла, уступив место хасидскому раввину в длинном черном пиджаке и с двумя косицами черных волос, свисавшими из-под черной же плоской шляпы.

– Вы исповедуете, или у вас не делается таких вещей? – полюбопытствовал Сэм.

– Не вижу в этом ничего смешного, – заявил Арон. Сделав несколько неуверенных шагов, он, чтобы не упасть, ухватился за матерчатый абажур настольной лампы. Та, естественно, полетела на пол, юрист же завопил во гневе: – У меня такое ощущение, будто я весь, с головы до ног, закован в железо!

– Это для вашей же безопасности, мистер Пинкус! – отозвалась Дженнифер и, опередив Дивероу, взяла старика за руки. – Сайрус ясно сказал, что без этого нельзя!

– Но подобные средства защиты способны убить меня, дитя мое. На Омаха-Бич я нес за спиной сорокафунтовый вещевой мешок, из-за которого чуть не утонул на глубине четырех футов, а тогда я был значительно моложе. Это же металлическое исподнее весит куда больше, чем тот груз, а сам я стал намного старше.

– Наибольшую сложность для вас представят ступеньки у здания суда, и так как нам придется на время расстаться, я попрошу Джонни Телячий Нос подыскать кого-нибудь вам в помощь.

– Телячий Нос? Кажется, я припоминаю это имя: оно из тех, которые непросто забыть.

– Это человек Мака в племени, – пояснил Сэм.

– Ну да. Он еще звонил в дом Сидни, а Дженнифер и наш генерал состязались тогда в крике.

– Джонни Телячий Нос и Маккензи Хаукинз стоят один другого. Телячий Нос все еще должен мне деньги за то, что я внесла за него залог, а Хаукинз посягнул на душу мою и карьеру. И все же Джонни найдет вам помощника. Ничего иного и не остается ему, поскольку в противном случае я подам на него в суд за то, что он удержал для себя тысячи из тех денег, которые генерал Психованный Гром дал совету старейшин в форме взятки.

– Хаук и впрямь сделал это? – спросил Дивероу.

– Откровенно говоря, понятия не имею, но такой поступок был бы для него вполне естествен.

В дверь торопливо постучали. Открыв ее, Сэм вновь был поражен величавой элегантностью Сайруса.

– Входите, полковник. Признаюсь, вы являете собой как бы двойника Дэдди Уорбакса, только с более темной кожей.

– Это мысль, Сэм! Но позвольте мне для расширения вашего кругозора познакомить вас с двумя моими друзьями – точнее, друзьями судьи Олдсмобиля. – Войдя внутрь, Сайрус сделал знак Дези-Один и Дези-Два, приглашая их последовать его примеру. Но это уже были не те Дези Арнацы, которых привыкли видеть все. Дези-Один с искусственными зубами, скрывавшими отсутствие настоящих, облачился в серый костюм и синюю рубашку, подчеркивающую цвет его белого священнического галстука. Дези-Два, в черном костюме со священническим воротником и золотым крестом, ниспадавшим на его сутану, выглядел его собратом по религии, хотя и иной конфессии.

– Перед вами преподобный Элмер Пристин, священник епископальной церкви, и его коллега, монсеньор Гектор Ализонго из некой католической епархии в Скалистых горах.

– Силы небесные! – только и смог вымолвить Арон, падая со звоном на стул.

– Боже мой! – воскликнула платиноволосая шлюшка, она же – Дженни.

– Господь бог слышать тебя, – произнес Дези-Два, осеняя себя крестом, а затем, спохватившись, благословил всех присутствующих в комнате.

– Не богохульствуй! – пробормотал Дези-Один.

– Что ты можешь знать? Ты теперь другой церковь.

– Все в порядке, ребята! – обратился Дивероу к обоим Дези. – Сайрус хочет сообщить нам что-то.

– Прежде всего генерал Хаукинз поручил мне спросить каждого из вас, все ли было доставлено вам. Список необходимых вещей у вас. – Дженнифер, Сэм и Арон кивнули утвердительно, хотя их лица выражали явное замешательство. – Хорошо, значит, в этом отношении никаких проблем. А были ли какие-нибудь сложности с вашей дополнительной экипировкой?

– О чем вы? – спросил Пинкус со своего стула.

– Ну, я имел в виду этот маскарад и все прочее. Нам с генералом хотелось бы, чтобы вам было как можно удобнее, – понятно, насколько это достижимо при данных обстоятельствах. Есть какие-то трудности?

– Если по-честному, полковник, – отозвался Арон, – то я с удовольствием попросил бы вас одолжить мне кран, чтобы он перетаскивал меня с места на место.

– Мы уже решили этот вопрос, Сайрус, – сказала Редуинг. – Один из моих соплеменников будет помогать мистеру Пинкусу.

– Сожалею, Дженни, но общение с уопотами исключается. Тем более что в этом не будет никакой необходимости.

– Нет, подождите минутку, – возразил Сайрусу Дивероу. – Мой уважаемый босс едва ли сможет передвигать ноги в этом достойном сожаления средневековом облачении!

– На всем пути следования мистера Пинкуса его будут сопровождать и поддерживать с обеих сторон двое наших духовных лиц.

– Наши Дези? – решила уточнить Дженнифер.

– Точно. Это идея Хаукинза, которая представляется мне просто прелестной… Преподобный Пристин и монсеньор Ализонго объединились с верховным раввином Рабиновичем для выражения Верховному суду коллективного протеста в связи с недавно принятыми решениями, сочтенными ими антихристианскими и антисемитскими. Почтенным священнослужителям ничего не остается, кроме как нанести по суду контрудар, что, несомненно, ослабит телевизионную компанию в поддержку пресловутых решений.

– Потрясающе! – восхитился Сэм. – Кстати, а где Роман Зет?

– Мне даже думать об этом противно, – заявил Сайрус.

– Он не удрал? Ведь нет? – спросила Дженни.

– Нет, конечно. Но у цыган есть одна поговорка, украденная ими еще в древности у китайцев. Так вот, она гласит: если вы спасли чью-либо жизнь, то можете затем до конца дней своих жить за счет этого человека.

– Я не думаю, чтобы Роман имел такое право, – предположил Арон. – По-моему, дело обстоит несколько иначе.

– Несомненно, – согласился Сайрус. – Однако цыгане по-своему, весьма решительно, истолковали эту поговорку, и убедить в чем-либо ином Романа просто невозможно.

– Так где же он все-таки? – добивалась ответа на свой вопрос Редуинг.

– Я дал ему денег, чтобы он взял напрокат видеокамеру. Но имею все основания полагать, что в данный момент он пытается стащить сей предмет у ничего не подозревающего продавца, которому, вероятно, сказал, что хочет проверить рефракцию линз на солнечном свету. Может быть, я и не прав, но сомневаюсь в этом. Ему претит платить за что бы то ни было. Он попросту считает это неэтичным.

– В таком случае он должен баллотироваться в конгресс, – заметил Сэм.

– Но зачем нам камера? – поинтересовалась Редуинг.

– Это моя идея. Думаю, было бы совсем не плохо сделать аудиовизуальную запись демарша уопотами, не упуская и кое-каких деталей, таких, например, как попытки определенных лиц не дозволить гражданам осуществить свое право проведения собраний и подачи петиций.

– Я чувствовал это! – произнес Пинкус чуть слышно. – Он не только профессиональный солдат и химик, но и настоящий юрист!

– Вовсе нет, сэр, – возразил Сайрус. – В силу ряда обстоятельств в мятежной юности мне, или, точнее, нам, поневоле пришлось усвоить дарованные нам конституцией основные права.

– Минутку! – произнес Дивероу с долей скептицизма. – Не будем отвлекаться на воспоминания о героическом прошлом и вернемся к нашей конкретике. Неотредактированная видеопленка с включенными в каждый кадр обозначениями даты и точного, вплоть до секунды, времени обычно считается неопровержимым свидетельством, не так ли?

– По-моему, многие конгрессмены и кое-кто из мэров согласились бы с тобой, Сэм, – ответил наемник, и на лице его промелькнула тень улыбки.

– Особенно те, кто готов на время отказаться от коктейля «Бенедикт» и удовольствоваться менее престижными напитками.

– И если мы будем располагать такой пленкой, запечатлевшей противоправные, насильственные действия, совершенные рядом лиц во время организованной племенем уопотами манифестации…

– И, – перебила Редуинг, глядя на Дивероу, кивнувшего лишь, как бы говоря: «Не стесняйся, будь как дома!» – и если при этом выявится, что эти мерзавцы выполняли соответствующие распоряжения, полученные ими от того или иного правительственного учреждения, то у нас появится серьезный рычаг воздействия на высшее чиновничество.

– Но дело не только в правительстве, – проговорил Сайрус. – В толпе будет группа балбесов, которым заплатили за то, чтобы они задержали нас. Типы, прибегшие к их услугам, настолько погрязли в долгах, что при одной мысли о вас они начинают скрежетать зубами и жевать тряпки.

– Насильственное противодействие отправлению правосудия, – молвил Сэм, – карается десятью годами тюремного заключения. Вряд ли среди этих головорезов найдется хоть один, кого устраивает подобная участь.

– Полковник, я восхищаюсь вами! – произнес Арон, пытаясь переменить позу, и все присутствующие услышали звон металла. – Даже если все пойдет вкривь и вкось, мы обеспечим себе юридическую защиту.

– Затею с пленкой я называю поджариванием задниц тем, кто собирался проделать то же с вами, мистер Пинкус.

– Чудесно! Знаете, хотя у вас и нет ученой степени в области юриспруденции, я хотел бы предложить вам место в моей фирме, скажем, аналитика в отделении уголовного права. Подумайте об этом.

– Я польщен, сэр, но, полагаю, было бы неплохо, если бы вы поговорили в связи с этим со своим другом Куксоном Фрейзером. У него, как оказалось, особняк на берегу Карибского моря, два коттеджа – во Франции, одна из квартир – в Лондоне, остальные – в краю лыжного спорта – то ли в штате Юта, то ли в Колорадо, но где точно, он не помнит. И все они подвергались нападению грабителей, что и побудило мистера Фрейзера обратиться ко мне с просьбой взять на себя организацию охраны разбросанной по всему свету его недвижимости.

– Право же, вам просто повезло! У вас будет неплохой заработок. Не сомневаюсь, что вы примете это предложение!

– Если я и пойду к нему на службу, то разве что на несколько недель: мне хотелось бы при первой же возможности снова устроиться на работу в какую-нибудь лабораторию. Я ведь инженер-химик, и химия – мое призвание.

– Все ясно! – сказал Дивероу, покачивая водруженной на голову шляпой «пирог со свининой». В дверь яростно забарабанили.

– Не обращайте внимания, – произнес спокойно Сайрус своим встревожившимся не на шутку товарищам. – Это Роман. Он считает, что каждое его появление – это своего рода представление, особенно когда за ним гонится полиция.

Наемник открыл дверь. Действительно, за ней стоял Роман Зет, и не с одной видеокамерой, а с целыми четырьмя – по две в каждой руке. Кроме того, на его широком плече висела на толстом ремне большая нейлоновая сумка. Шелковая оранжевая рубашка, синий кушак, черные брюки из плотной ткани и золотая серьга в ухе куда-то исчезли, и Роман являл теперь обликом своим типичного представителя средств массовой информации, каким видит его публика, когда он выбирается из фургона, приспособленного для передачи теленовостей с места происшествия – аварии или пожара. На нем были аккуратные, но изрядно поношенные джинсы «Левис» и белая рубашка с короткими рукавами и крупной надписью «ТВ-пресса».

– Задание выполнено, дражайший мой друг полковник! – доложил Роман, входя в комнату, и не успели еще отзвучать эти слова, как он, разглядывая с интересом Сэма, Дженни и Арона, спросил присутствующих: – У вас, наверное, и танцующий медведь есть?

– Если и есть, то это ты, – ответил Сайрус. – Медведи вечно рыщут в поисках пищи… Но зачем нам четыре камеры?

– Для надежности: они ведь выходят порой из строя, – ухмыльнулся цыган и, указывая на сумку, добавил: – Я и пленки прихватил на всякий случай побольше.

– Где квитанция?

– Что?

– Бумажка, где указаны стоимость проката и срок, на который выдано оборудование.

– Эти люди не пожелали заниматься подобными пустяками. Они рады были помочь мне…

– О чем ты толкуешь, Роман? – включилась в разговор Редуинг.

– Я командую ими, мисс Дженни, если только под этим красивым платьем действительно скрывается мисс Дженни.

– Кем «ими»? – решил уточнить Дивероу.

– Теми людьми! – Цыган с гордостью показал свою рубашку. – Я очень спешил, и они все поняли.

– Нет никаких таких людей! – заорал Сайрус.

– Потом как-нибудь я напишу им письмо. Сообщу, сколь скорблю я по поводу совершенного мною поступка.

– Полковник, – произнес Пинкус, стараясь с помощью Дженни подняться со стула, – у нас нет времени для проверки правдивости его показаний. Лучше скажите, что делать нам дальше?

– О, это уже проще простого! – отозвался Сайрус. Но все оказалось не так.

2.16. – Бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум!.. Хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя, хэйя!

Под барабанный рокот, топот ног и песнопение вверх взмыли транспаранты. Почтеннейшая публика была шокирована видом уопотами, бесновавшихся на ступенях Верховного суда. Туристы были возмущены. Причем жены выражали свое негодование более энергично, чем их мужья, поскольку танцевавшие девушки-индианки, участвовавшие в демонстрации протеста, отличались исключительной привлекательностью, а их юбки взлетали уж слишком высоко.

– Джебидайя, мы не сможем пробиться!

– Верно.

– И нигде полиции не видно.

– Верно.

– Олаф, эти сумасшедшие нас не пропустят!

– Верно.

– Но существуют же правила!

– Верно.

– Ставрос, подобное немыслимо в храме Афины!

– Верно.

– Перестань глазеть!

– Да что ты!.. Ах, прости меня, Олимпия!

В дверной нише на улочке, примыкавшей к Кэпитол-стрит, укрылись двое мужчин. Один из них был в генеральской форме и при регалиях, другой же выглядел сущим бродягой. Выскочив из убежища, оборванец заглянул за угол здания и вернулся назад, к генералу.

– Все идет как надо, Генри, – сказал Маккензи Хаукинз, ибо это был он. – Они входят в раж!

– А прибыли средства массовой информации? – спросил актер Саттон. – Вам же вполне определенно заявлено: я не появлюсь там, если на меня не будут направлены камеры!

– Пока что представлена лишь парочка радиостанций. Так что вы смогли бы обратиться к народу по микрофону.

– Нет, дорогой друг, этого недостаточно. Я требую, чтобы здесь были телекамеры!

– Ладно, ладно! – Хаук снова отправился на разведку, а возвратясь, доложил: – Только что приехали с телекомпании!

– С какой именно? И что это за телевидение? Сетевое?

– Почем мне знать, черт возьми?

– Выясните, mon general. Все должно соответствовать моему статусу.

– Черт бы побрал эти телешоу!

– Не стоит богохульствовать, Маккензи. Поглядите-ка лучше снова.

– Вы невозможны, Генри!

– Надеюсь. Это единственная возможность продвинуться в бизнесе. Поторапливайтесь же! Мне не терпится приступить к лицедейству. Так уж действует на меня все прибывающая аудитория. Это она, как вы знаете, награждает аплодисментами актера в театре.

– Вы никогда не испытывали страха перед выходом на сцену?

– Мой дорогой, я никогда не боялся сцены, это она боится меня! Я проношусь по ней, как раскат грома!

– Тьфу!

Хаук снова ринулся на улицу, но возвращаться к актеру он не спешил, ибо сейчас увидел то, на что и рассчитывал. Со стороны Первой улицы подкатили четыре такси, одно за другим. Из первого вышли трое духовных лиц: священники-христиане – евангелической и католической церквей и поддерживаемый ими под руки престарелый раввин. Второе подвезло неотразимую, как Мерилин Монро, представительницу древнейшей профессии, которая, однако, покачивала бедрами не столь уж искусно – впрочем, кто мог бы судить о том со знанием дела? Из третьей машины выгрузился деревенщина фермер из глухомани, являвший собою классический образ сельского жителя откуда-нибудь с плато Озарк: казалось даже, что с его бесформенной шляпы в стиле «пирог со свининой» и мешковатого клетчатого костюма стекает куриный помет. Четвертый кабриолет внес еще большее разнообразие в эту картину, доставив элегантно одетого огромного роста чернокожего мужчину со словно вылепленной умелой рукой скульптора крупной головой, рядом с которым автомобиль выглядел детской игрушкой.

Хотя, как и было обговорено, Дженнифер, Сэм и Сайрус пошли каждый своим путем, словно незнакомые друг с другом люди, ни один из них не перешел на противоположную сторону улицы, где располагалось здание суда. Что же касается троих столпов веры святой, то они, стоя на тротуаре, пререкались между собой. Раввин что-то горячо доказывал своим спутникам, пастыри-христиане с неодобрением покачивали в ответ головами.

Хаук извлек из изодранного кармана портативное переговорное устройство:

– Телячий Нос, отзовись! Отзовись, Телячий Hoc! – Использовать кодовое имя не было никакой необходимости.

– Не кричи так, Повелитель Грома: эта чертова штука у меня в ухе!

– Наш контингент прибыл…

– Так же, как и половина сексуально озабоченного населения Вашингтона! Я имею в виду вполне определенную половину… Другая же готова оскальпировать наших девушек!

– Передай им, чтобы брали выше!

– До коих пределов? До пояса с подвязками?

– Я не то имею в виду. Горланьте не переставая песни и как можно громче бейте в барабаны. Мне требуется еще десять минут.

– Ты их получишь, Повелитель Грома! – Хаук снова нырнул в укрытие: – Еще десять минут, Генри, и вы выйдете на сцену!

– Из-за чего такая задержка?

– Мне надо проверить одно дельце, и, когда я вернусь, мы вместе выйдем отсюда.

– А что же это за «дельце»?

– Я должен устранить кое-кого из стана противника.

– Устранить?!

– Волноваться нет причин. Эти парни молоды и неопытны.

Маккензи в который уже раз выскользнул в своих лохмотьях на улицу.

И вскоре четверо десантников – командос в маскировочных зелено-черных одеяниях были выведены один за другим из строя старым бродягой. Действовал он уверенно. Всякий раз, приблизившись к противнику, оборванец хлопал его по плечу и, когда тот падал без чувств, оттаскивал его на обочину тротуара и, предварительно брызнув ему в лицо несколькими унциями «Южного комфорта», укладывал свою жертву отдыхать до тех пор, пока к ней не вернется сознание.

Однако, к превеликому беспокойству сэра Генри, десять минут превратились в двенадцать, потом в двадцать, а затем и чуть ли не в полчаса! И все потому, что Хаук высмотрел пятерых застегнутых на все пуговицы федеральных агентов с суровыми лицами и шестерых джентльменов с мрачными широколобыми физиономиями, – пожалуй, превосходящими тупостью своей и морды горилл.

И ему пришлось «нейтрализовать» их тем же манером, как и незадачливых десантников.

– Любители! – прошептал Хаук себе под нос. – И что у них за командиры такие?

Но кем бы они ни были, ясно, что их операция фиксировалась на пленке. Во всяком случае, какой-то сукин сын в рубашке с короткими рукавами лихо орудовал видеокамерой, нацеливая ее на тех, кто пытался сорвать манифестацию. По-видимому, он действовал в пользу стоявших за этими типами лиц. Ха, сейчас он, Хаук, покажет этому мерзавцу! Однако всякий раз, когда Мак уже готов был схватить оператора, тот, с ловкостью балетного танцора совершив пируэт, растворялся в толпе. Публики же было предостаточно, в чем Мак еще раз убедился, пробираясь назад к дверной нише. Добравшись наконец до укрытия, он обнаружил, что сэра Генри Ирвинга Саттона там не было! Куда же, черт возьми, подевался он?..

Актер между тем, стоя в каких-то десяти футах от угла здания, наблюдал с изумленным видом за кутерьмой, творившейся на ступеньках Верховного суда. Перед топавшими ногами, горланившими песни, бившими в барабаны, размахивавшими транспарантами демонстрантами из племени уопотами численностью не менее сорока человек, завязалась потасовка, к индейцам, впрочем, судя по всему, не имевшая никакого отношения.

– Боже мой, я не столь уж молод, как прежде! – произнес Хаукинз, опуская руку на плечо Саттона.

– И я тоже. Что же следует из того?

– Несколько лет назад ни один из этих негодяев не появился бы здесь. Если только их не значительно больше, чем мне показалось.

– Кого это «их»?

– Ну, этих клоунов, колошматящих друг друга на глазах у туристов.

Типы в застегнутых наглухо воротничках орали на командос в пятнистых одеждах, ну а те в ответ перебрасывали их через плечо. Отребья мира, воображая, будто в любой заварушке на их долю выпадет победа, бросались с кастетами и свинчатками в гущу сражавшихся. Бой был в полном разгаре. Под разгневанные вопли туристов, которых толкали и сбивали с ног бузотеры, драчуны, не отличая в пылу схватки своих от чужих, молотили вслепую по ком попало, в то время как идиот с видеокамерой носился вокруг с восторженными воплями:

– Великолепно!

– Слушаю вас, Лютик! – крикнул Хаукинз в переговорное устройство.

– Сообщаю, Желтый Нарцисс, у нас возникла проблема, – послышался голос полковника Сайруса.

– И в чем она?

– Со святой троицей никаких хлопот, а вот шлюху и деревенского олуха мы потеряли.

– Каким образом?

– Покахонтас рассвирепела, когда какая-то туристка, крича что-то по-гречески, швырнула под ноги одной из танцовщиц связку петард. Наша девица бросилась за ведьмой, а Сэм устремился следом за ней.

– Ради бога, разыщите их!

– Уж не хотите ли вы, чтобы судью Олдсмобиля хватили по голове в этой круговерти?

– Черт возьми, у нас мало времени! Уже почти без четверти три, а мы еще не проникли в здание и не переоделись, чтобы ровно в три предстать перед преторами.

– Думаю, небольшое опоздание нам простят, – предположил Сайрус. – Ведь судьям наверняка известно о том, какая здесь заварушка.

– Но вспыхнула-то она из-за уопотами, Лютик! И хотя без кутерьмы нельзя было обойтись, данное обстоятельство, скажем прямо, свидетельствует не в нашу пользу.

– Не прерывайте связи!.. Цыплячье дерьмо волочит назад Покахонтас, применив, добавлю, железный захват.

– Этот мальчик всегда добивается своего… Изложите ситуацию и – вперед!

– Будь по-вашему! Но когда появится наш генерал?

– Как только я замечу, что наш фермер с принцессой переходят через улицу, поодиночке, и что она идет первой… А где наши трое святых простаков? Я их что-то не вижу.

– А вы и не можете их видеть: они пробираются сквозь дерущуюся толпу. Я полагал до сегодняшнего дня, что духовные особы пользуются большим уважением. Дези-Один и Дези-Два уже надавали тумаков дюжине иеху, и, клянусь, я сам наблюдал, как Дези-Один стибрил пять пар часов.

– Это то, чего нам не хватало: священник-карманник!

– Ну, это то, что у нас есть. Желтый Нарцисс… А вот они и вернулись, наша парочка юристов – Панч и Джуди!

– Приведите их в порядок, полковник: это приказ!

– Слушаюсь, маса! Но вам повезло: не будь я умнее вас, то обиделся бы.

– Из-за чего?

– Не важно. Но инстинкты у вас правильно срабатывают. Связь прерывается!

Хаук спрятал переговорное устройство в карман растерзанного пальто и повернулся к Саттону:

– У нас остается только пара минут, Генри. Вы готовы?

– Готов? – переспросил актер соответствующим случаю разгневанным тоном. – Вы ненормальный! Как могу я царить на сцене, если на ней идет потасовка?

– Оставьте это, сэр Генри: вы же сами буквально два часа назад говорили мне, что можно обойтись и без сцены.

– То был объективный анализ, а не субъективное восприятие реальности. Не бывает маленьких ролей, бывают плохие актеры.

– Ха?..

– Вы, Маккензи, проявляете полнейшее равнодушие к вопросам, касающимся искусства!

– Да?

– О, улицу переходит прекрасная Дженнифер!.. Боже, костюмершу следовало бы немедленно уволить: прелестная девушка выглядит шлюхой!

– Так было задумано… А вот и Сэм!

– Где?

– Вон тот малый в клетчатом костюме…

– И в нелепой шляпе?

– Не похож на себя, не так ли?

– Вид у него, надо сказать, идиотский!

– Но это как раз то, чего мы и хотели: умный и франтоватый адвокат исчез.

– Боже милостивый! – воскликнул актер. – Вы заметили?

– Что?

– Обратите внимание на священника в сером костюме… на того, что поднимается по ступенькам с другим пастырем… Между ними еще вроде бы какой-то раввин…

– Ну и что?

– Так вот, клянусь вам, этот викарий толкнул какого-то субъекта из публики и свистнул у него часы: сорвал прямо с запястья!

– Проклятье! Я ведь предупреждал полковника, что только этого нам недоставало – священника, обкрадывающего свою паству!

– Так вы знаете их? Конечно же, это так. Тот пожилой человек в одежде раввина – Арон! А двое других – наши парни из Аргентины или из Мексики!

– Из Пуэрто-Рико, но это не важно… Они уже поднялись по ступенькам… И вот вошли в здание… Еще немного, и наступит ваш черед, генерал!

Радиотелефон Хаука щелкнул. Мак выхватил переговорное устройство из кармана.

– Я перехожу через улицу! – раздался голос Сайруса. – Пожелайте мне удачи!

– Операция идет полным ходом, полковник!.. Телячий Нос, отзовись!

– Я на месте, не кричи так! В чем дело?

– Кончайте индейскую тягомотину и затягивайте национальный гимн!

– Наши песни лучше: они музыкальней.

– Поспеши, Джонни: сейчас появится генерал!

– Ты добился своего, бледнолицый!

– Ваш выход, Генри. Не подкачайте!

– Я никогда не проваливаюсь, запомните это, болван! – отрезал актер. Сделав несколько глубоких вдохов и выпрямившись во весь рост, он направился навстречу беснующейся толпе и индейцам племени уопотами, запевшим внезапно гимн «Звездный флаг».

Хор этот был весьма примечателен. Взмывшие ввысь до небес голоса и вид раскрашенных, исступленных физиономий сорока представителей коренного населения Америки повергли толпу в оцепенение. Свирепые командос, прекратив сражаться, лишь вытянули вперед руки, чтобы не подпустить к своим глоткам противников. Головорезы, в свою очередь, побросали кастеты и свинчатки. И все они, как те, так и другие, уставились на трагические фигуры, восславлявшие в скорби и печали украденную у них землю. У многих зевак затуманился взор от навернувшихся на глаза слез.

Взобравшись на четвертую ступеньку, сэр Генри Ирвинг Саттон повернулся лицом к толпе и взревел на самом пределе своего зычного голоса:

– Вот она – «зима междоусобий наших»! Хоть собаки и лают на нас, но взгляд наш ясен! Чудовищное зло совершено, и мы затем здесь, чтоб его исправить! «Быть или не быть, вот в чем вопрос!»

– Этот сукин сын может глаголить так целый час, – прошептал Маккензи Хаукинз в свое переговорное устройство. – Сообщайте по порядку, кто где находится.

– Мы в большой каменный холл, но ты ничего не понять, генерал…

– Со мной принцесса и фермер, – сказал Сайрус. – Но вам действительно все это ни о чем не говорит.

– Что вы там оба бормочете, черт подери?

– Вы не предусмотрели одного обстоятельства, – ответил наемник. – Здесь, внутри, установлены детекторы металла, и если Дженни или Сэм с мистером Пинкусом попытаются пройти мимо них, то во всем здании, а возможно, и в большей части Вашингтона поднимется тревога.

– Боже мой, и куда только катится эта страна!

– Думаю, при иных обстоятельствах я бы изрек: «Зри в корень», – но в данный момент мне не до этого, ибо мы здорово вляпались.

– Пока еще нет, Лютик, – крикнул Хаук. – Телячий Нос, ты на линии?

– Конечно, Повелитель Грома! У нас тоже проблема. Из-за твоего друга Винни. Он – наша головная боль.

– Винни с вами только с сегодняшнего утра, так что же успел он учинить за это время?

– Квитч, квитч, квитч – это все, что он делает! Потом появляется его друг – этот маленький, что пищит, словно цыпленок, – и прежде чем мы успеваем произнести «Джеронимо», в мотеле все начинают играть в азартные игры. Джо так и шныряет из номера в номер, чтобы многие из наших ребят остались без гроша в кармане.

– У нас нет времени на такие разговоры!

– А мы поговорим, пока твой генерал, которого я, должен признаться, не отличить от тебя, орет во всю глотку! Наши парни и девицы, выйдя из себя, решили покончить с этим: забрать свои деньги назад и выкинуть к черту обоих мерзавцев.

– Они получат свои деньги в пятидесятикратном размере, я обещаю!

– Черт возьми, видишь ли ты, что вижу я, Повелитель Грома?

– Я у угла здания, и впереди меня много чего происходит…

– Сквозь наши ряды прорываются молодцы в забавных черно-зеленых маскировочных костюмах… Их много… Подожди секунду!.. К ним присоединяются еще какие-то типы – не то агенты, не то обезьяны в деловых костюмах… Они охотятся за твоим генералом!

– Действовать согласно плану «Б», положению номер один! Вывести генерала оттуда! Мы не можем подвергать его риску быть схваченным… Устройте танцевальное представление! Живее!

– Как насчет этих пакостников, Винни и цыпленка?

– Скрутите их!

– Мы уже пытались сделать это в автобусе. Но малыш укусил Орлиное Око в задницу.

– Выполнять мое распоряжение! Я выступаю!

Полковник Том Дирфут, по общему мнению, самый умный офицер в военно-воздушных силах США и первый претендент на должность председателя комитета начальников штабов, шагал по улицам Вашингтона, знакомя свою племянницу и племянника с достопримечательностями этого города. Когда троица повернула с Конститьюшн-авеню направо, к зданию Верховного суда, до Дирфута долетели отзвуки песнопения, запечатленного его памятью сорок с лишним лет назад, в далекие годы детства, прошедшего на севере штата Нью-Йорк, неподалеку от канадской границы. Дело в том, что Том Дирфут – Оленья Нога – был чистокровным могауком, слова же и ритм, услышанные им сейчас, показались ему чуть ли не полностью заимствованными из фольклорной сокровищницы его собственного племени.

– Эй, дядя Томми, там восстание! – закричал племянник шестнадцати лет.

– Может быть, нам вернуться в отель? – предложила племянница, юная леди четырнадцати лет.

– Зачем? Вам же ничего не угрожает, – ответил дядя. – Подождите меня здесь, я ненадолго. Там словно с ума все посходили.

Дирфут, прекрасный бегун, в полном согласии с его именем, менее чем через тридцать секунд был уже у здания Верховного суда, на ступеньках которого бушевала охваченная гневом толпа, и, как бы подчеркивая ненормальность происходящего, индейцы – его индейцы! – в полной боевой раскраске топали, танцевали и вопили во всю глотку, выражая фанатичным упорством протест, суть которого было трудно понять.

В памяти полковника всплыли легенды, передававшиеся старейшинами племени от одного поколения к другому. Прислушавшись к языку и ритму песни, исполнявшейся под топот ног и барабанный бой, он вдруг понял: перед ним – уопотами из далекого прошлого!

Древние истории изобиловали рассказами о том, как они крали все, что ни попадалось на глаза, и поэтому нет ничего удивительного в том, что они похитили у его племени и язык, – во всяком случае, большую часть его, а еще из преданий было известно, что они никогда не покидали своих вигвамов во время снегопада.

Полковник Дирфут, согнувшись, схватился за живот, чтобы не упасть на тротуар от овладевшего им приступа истерического смеха. В ускоренном темпе, в сопровождении протестующих возгласов и яростной жестикуляции, исполнялось не что иное, как знакомая ему с детских лет «Песня празднования брачной ночи». Эти уопотами никогда ничего не делали должным образом!

– Телячий Нос, выполняй мое распоряжение! – свирепо шептал Хаукинз в микрофон своего переговорного устройства, пробираясь сквозь толпу танцевавших уопотами ко входу в здание суда.

– Что на этот раз? Твоего генерала мы увели отсюда, не обращая внимания на его вопли, что он, мол, «еще не кончил»! Маленький Джо прав, он и в самом деле псих!

– Маленький Джо?.. Псих?

– Мы с Джо заключили сделку: он возвращает нам половину денег, а двадцать процентов остающейся у него суммы отдает мне за посредничество.

– Джонни, мы оказались в тяжелой ситуации!

– Вовсе нет. Тех двоих мерзавцев мы препроводили в бар – вон туда, чуть ниже по улице. Сам должен понимать, рыжий парик Винни не делает чести нашему имиджу. Дешевка, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– О боже, ты выражаешься теперь точь-в-точь, как он!

– Винни, собственно, не такой уж плохой парень, когда узнаешь его поближе. Ты обратил внимание на тот факт, что к чистокровным индейцам в Лас-Вегасе относятся с большим уважением? В былые дни вся огромная территория Невады была заселена краснокожими…

– Я говорю не о том, что было, а о данном моменте. О данном! Пора приступать к осуществлению плана «Б», позиции номер два, – к мирному штурму суда!

– Да ты совсем рехнулся: нас же могут подстрелить!

– Нет, если только, попав внутрь, вы все падете на колени и поднимете вой. Это не по-американски – стрелять в коленопреклоненного человека.

– Кто это тебе сказал?

– Так записано в конституции. Вы не должны стрелять в человека, стоящего на коленях: он молится, а потому и умрет в состоянии благодати, вас же, за то, что вы прервали молитву, господь бог поразит огненной стрелой.

– Без шуток?

– Какие уж тут шутки! Так что давай начинай! – Хаук, уже пробравшись в просторный холл Верховного суда, спрятал переговорное устройство в карман своего видавшего виды пальто.

Сайрус между тем удерживал Арона, Дженни, Сэма и обоих Дези в стороне от детекторов металла, изогнутых в форме арок.

– Слушайте меня внимательно, – сказал им наемник-химик. – Когда уопотами вломятся сюда, Дези-Один и Дези-Два поднимут веревочные ограждения, и вы, Сэм, Дженни и мистер Пинкус, проскользнув под ними, направитесь на второй этаж – по лестнице или на лифте – это уж сами решайте. Ваша одежда – в пластиковом мешке во втором шкафу справа. Переоденьтесь в женском и мужском туалетах и отправляйтесь в западный конец холла, где я буду ждать вас.

– А как же Маккензи? – спросил Дивероу.

– Если только я его знаю, а я склонен думать, что это так, то он прибудет на место нашей встречи еще до того, как вы разберетесь, кому какая одежда предназначена. Хотел бы я, парень, чтобы он был моим командиром в тех нескольких кампаниях, в которых довелось мне участвовать. Я сам профессионал, но то, чего достиг он, – это верх мастерства, просто непостижимо!

– В общем, вы аттестуете его весьма положительно, Сайрус? – молвил Пинкус.

– Да. И уж поверьте мне, раввин, у меня имеются на то все основания. Охотно последую за ним хоть в ад, поскольку буду знать, что непременно вернусь.

– Но ему ни разу в жизни не приходилось преодолевать в море двадцать миль во время урагана…

– Успокойтесь, Сэм… О, а вот и они!

– Великий Авраам! – зашептал Арон Пинкус.

Ворвавшись шумною оравой в холл, уопотами, с раскрашенными, навощенными физиономиями, по которым гротескно катились слезы, мгновенно упали на колени, обратив взоры свои к потолку, и тут же, словно испрашивая у богов благости небесной, затянули слаженными голосами все ту же «Песню празднования брачной ночи», о чем, впрочем, никто из них не подозревал.

Охранники, числом около дюжины, вытащили из кобуры пистолеты и прицелились в головы манифестантов. Но стрелять не стали. Независимо от того, было ли записано то в конституции или нет, что-то подсказывало этим людям, коим было доверено поддержание правопорядка в здании Верховного суда, что открывать огонь по молящимся недопустимо.

Внезапно раздался сигнал тревоги, но исходил он не от детекторов, а откуда-то из внутренних помещений. И не прошло и нескольких секунд, как в холл устремились новые охранники, клерки и обслуживающий персонал. Неразбериха все возрастала.

– Пора! – шепнул Сайрус.

Воспользовавшись сумятицей, всполошившей полицию и гражданских сотрудников Верховного суда, Арон, Сэм и Дженни ринулись под толстые бархатные шторы, которые подняли для них Дези-Один и Дези-Два.

Во время этой совершенно неожиданной для него новой волны хаоса Маккензи Хаукинз благополучно прошел сквозь детекторы металла, поблагодарив судьбу, что рядом в тот миг не было ни души, и помчался по лестнице на второй этаж.

Возникла проблема. Иного быть и не могло. Ибо Анджелина, тетя Бам-Бама, перепутала шкаф справа со шкафом с пультом управления системой кондиционирования воздуха, в результате чего они уже в течение нескольких драгоценных минут разыскивали безуспешно черный пластиковый мешок с одеждой. И когда послышался издали приглушенный взрыв, никто из них не обратил на это особого внимания.

– Нашел! – воскликнул вдруг Сэм в радостном возбуждении и нажал нечаянно на какой-то рычаг. Гул тотчас же смолк, свидетельствуя о том, что кондиционеры перестали работать. Из груди Сэма исторгнулся отчаянный вопль: – Я, кажется, испортил все!

– Кому до этого какое дело! – изрекла глубокомысленно Дженнифер, указывая Пинкусу на Хаука, который несся по коридору, сбрасывая на ходу свое потрепанное пальто.

– Вот вы где! – заревел он. – Дверь на эту проклятую лестницу была заперта с той стороны!

– Так как же тогда вам удалось пробраться сюда? – поинтересовался Дивероу, вытаскивая из мешка одежду Редуинг.

– Я всегда имею при себе немного пластиковой взрывчатки.

– Мне казалось, будто я слышал какой-то шум, – произнес вконец измученный Пинкус.

– Так оно и должно было быть, – ответил Хаукинз. – Но не будем терять зря время!

– Где тут дамская комната? – спросила Редуинг.

– Вон в том конце коридора, – указал Маккензи на восток.

– А наша где? – задал аналогичный вопрос Сэм.

– Она намного ближе – вон там, слева. – Но только молодые люди направились каждый в свою сторону, Дженнифер, неожиданно повернувшись, крикнула:

– Сэм, могу я переодеться вместе с тобой? У нас всего несколько минут, а дамская комната отсюда на расстоянии двух футбольных полей.

– О, разве не ждал я давно этих слов!

Платиноволосая шлюшка кинулась к владельцу куриной фермы Элби Джо Скраббу, и они вдвоем последовали за Пинкусом и Хауком в комнату отдыха, где Дженни тут же исчезла за перегородкой. Мужчины начали заменять свою одежду и парики более приличествующим случаю облачением, включая причудливые заморские кольчуги.

Но сказанное выше к Хауку не относилось. Поскольку на самом дне пластикового мешка для мусора, аккуратно уложенные, чтобы их легче вынуть, лежали громоздкие церемониальные одежды Повелителя Грома, вождя племени уопотами, и в их числе – предлинный, украшенный яркими перьями роскошный головной убор, какого не видели с тех самых пор, как обитавшие вокруг Окичоби индейцы приветствовали Понсэ де Леона, оказавшегося волею случая на берегах будущего Майами-Бич.

Сбросив брюки и грязную рубашку, которые пристало носить только бродяге, он натянул на себя штаны из оленьих шкур и расшитую бусами куртку из шкуры буйвола. Затем, под изумленными взорами Арона и Сэма, водрузил осторожно себе на голову гаргантюанский убор из перьев. Хотя рост Хаука составлял ни мало ни много шесть футов и три дюйма, сие славное убранство ниспадало аж до кафельного пола.

Минутой позже из-за перегородки вышла Редуинг – в сшитом на заказ модном элегантном черном костюме, вполне соответствовавшем образу холодной и удачливой дамы-адвоката, ничуть не боящейся встретиться лицом к лицу с Верховным судом, хотя в нем и преобладали мужчины. Однако Верховный суд – это одно, а Маккензи Хаукинз – уже нечто иное.

– Ax! – вскрикнула она в ужасе при виде его.

– Точно такие же чувства вызвал он и у меня! – откликнулся Дивероу.

– Генерал, – молвил Пинкус мягко, но настоятельным тоном, – нас же ждет не пасаденский карнавал «Роуз Боул»! Заседания Верховного суда проводятся в строгом соответствии с требованиями нашей весьма серьезной, всеми уважаемой законодательной системы. И ваш костюм, несмотря на всю его презентабельность, едва ли подходит к данному случаю.

– К какому это «данному», командир?

– Ведь решается судьба племени уопотами, а заодно и существенного подразделения оборонной системы страны.

– Меня интересует только первое. Что же касается моего одеяния, то это не предмет для обсуждения. Хотя бы уже потому, что из-за отсутствия иных нарядов у меня, по существу, нет выбора, если, конечно, вы не желаете, чтобы я вошел в зал заседаний в облике безвестного бродяги, что, впрочем, тоже, наверное, было бы не столь уж плохо.

– Мы войдем туда в перьях! – заявила Дженнифер.

– Это грязное пальто, вероятно, еще в коридоре, – размышлял Хаукинз. – Вряд ли кто его подобрал: там все внизу, в холле… Подумать только: поверженный во прах коренной житель, представитель обездоленного народа собственной персоной – в лохмотьях и к тому же, скорее всего, с пустым желудком!

– О чем ты, Мак! – завопил Сэм. – Да тебя сразу же выволокут оттуда, чтобы подвергнуть санобработке!

– Перспектива вполне реальная, – нахмурился Хаук. – В этом городе не знают, что такое жалость.

– В нашем распоряжении тридцать пять секунд, – объявила Редуинг, посмотрев на часы. – Нам бы лучше уже отправиться.

– Не думаю, что задержка в минуту-другую имеет какое-то значение, – сказал Арон. – Я исхожу из того, что там, внизу, возможно, разыгралась настоящая битва с массами, идущими на штурм.

– Штурма нет, командир. Только молебственные песнопения. А это разница.

– К сожалению, он прав, Арон, – заметил Дивероу. – Как только охранники поймут, что это всего-навсего мирная манифестация, сигнализацию тут же отключат, тревогу отменят, и все разойдутся по своим местам… Вам уже доводилось, босс, присутствовать на подобных слушаниях?

– Да. Три или четыре раза, – ответил Пинкус. – Сперва устанавливается личность истца, а также его поверенного и всех amicus curiae, если таковые будут. И уже затем, собственно, и начинается слушание дела.

– Кто дежурит у входа в зал, командир?

– Один из охранников и клерки, генерал.

– Вот оно что! – заревел Хаук. – И у кого-то из них, если не у обоих, будет находиться список с нашими именами. Как только мы заявимся туда, они переговорят по радио, и дюжина молодцев уволокут нас прочь. В общем, нам никогда не попасть в зал.

– Как вы можете говорить так всерьез? – произнесла Дженнифер. – Ведь здесь Верховный суд. И поэтому подкуп охранников и клерков исключен.

– Вспомните о миллиардных долгах и красных рожах в Пентагоне, в государственном департаменте и в министерстве юстиции, а также о нескольких дюжинах пиявок в конгрессе, которые катаются как сыр в масле. О сотнях тысяч долларов, перепадающих кое-кому в священных стенах этого заведения, в коем пребываем мы в данный момент, я уже и не говорю!

– А в словах Мака есть резон, – заключил Сэм.

– Плоть слаба, – констатировал Арон.

– И все же пошли отсюда, – воззвала к товарищам Редуинг.

Все четверо прошествовали торжественно в спешном порядке к массивным резным дверям зала заседаний и там, у самого входа, увидели к своему облегчению здоровенную фигуру Сайруса, а по обеим сторонам от него – и двух Дези в священнических одеяниях. К немалому изумлению вновь прибывших, парни стояли на коленях.

– Полковник, что делают здесь мои адъютанты?

– А что, черт возьми, вы нацепили на себя, генерал?

– Облачение, соответствующее моему положению в племени, неужто не ясно? А теперь будьте добры ответить на мой вопрос!

– Это все Дези-Один. Он сказал, что они уже все продумали и, хотя им не вполне понятно, что творится вокруг, дополнительные меры предосторожности, по их мнению, вам не помешают. Пробраться сюда не составило бы для них особого труда: ведь внизу настоящий бедлам!

– Как мило с их стороны! – восхитилась Дженнифер.

– Не мило, а глупо! – заорал Дивероу. – Их выследят, арестуют и допросят, и нашему противоправному вторжению в здание Верховного суда будут посвящены первые полосы газет!

– Ты не понимать, – возразил Дези-Один, поднимая голову, хотя ладони его были по-прежнему молитвенно сложены. – Во-первых, мы никогда ничего не будем говорить. Мы миссионеры, которые наставлять бедные варвары на путь господа Христа. Кто может арестовать такие падре? А если какой чудик пытаться сделать так, он не будет ходить два месяц. Мы никого не пропускать в дверь, кроме вас.

– Черт бы меня побрал, если что не так! – произнес восторженно Хаукинз, с любовью глядя сверху вниз на своих адъютантов. – Я правильно вас воспитал, ребята! В подобных тайных операциях всегда следует иметь вспомогательный персонал, который обычно первым принимает огонь на себя. Мы не решаемся вводить его в бой, поскольку знаем все «за» и «против», но иное дело, когда находятся добровольцы. В общем, вы поступили как надо!

– Это прекрасно, генерал, – ответил Ди-Два, – но черт тебя не побрать. Я помешать ему сделать это, но не мой амиго. Ты видеть, я – католик, а он только протестант. Это не считать.

Вдали послышался громкий топот, заставивший всех повернуть в испуге головы в ту сторону, откуда раздавался шум. Но грохот быстро сменился обычным звуком шагов, и они увидели Романа Зет с видеокамерой в каждой руке. Нейлоновый футляр, свисавший на ремне с его плеча, бил его по бедрам, рубашка была мокрой от пота.

– Мой любимый и дорогой друг! – крикнул он, захлебываясь, Сайрусу. – Я снял все и всех, включая и тех троих, которые вынуждены были сказать, когда я достал нож, что их прислал сюда генеральный прокурор и какой-то маленький человек – они именуют его министром чего-то, что, по их словам, называется обороной. И еще там был большой детина, футболист, заявивший мне, будто он лишь невежественный представитель чего-то, названного им «Фенни-Хилл сосайети». Это какое-то общество, но у нас в Сербо-Хорватии есть и получше.

– Потрясающе! – вырвалось у Сэма. – Но как вы добрались сюда?

– Очень просто. Там, внизу, в большом мраморном холле, танцуют, поют, смеются и плачут, как лучшие из моих предков-цыган. Мужчины в нелепых одеждах и с раскрашенными лицами вьются вокруг девушек, и все так счастливы и так печальны, что я невольно вспомнил наши таборы в Моравских горах. Все это великолепно!

– Бог мой! – воскликнула Дженнифер. – Да они надрались!

– Что, моя дорогая?

– Надрались, мистер Пинкус! Напились своего зелья, наиболее опьяняющего напитка из всех созданных когда-либо цивилизованными и нецивилизованными людьми. Могауки утверждают, что это они сотворили сие питье. Мы же путем перегонки сделали его в двадцать раз крепче. В резервации запрещено распитие самогона, но коль скоро бутылка пущена по кругу, то, несомненно, раздобыл ее этот паршивец Телячий Нос!

– По-моему, учитывая его этническую принадлежность и общую обстановку, он не совершил ничего предосудительного, – вступился за Джонни Дивероу.

– Да. Вы, то есть мы знали, как вытягивать деньги у переселявшихся на запад индейцев, – проговорил Хаук.

– Это не имеет ничего общего с действительностью, генерал, – возразил ему Сэм.

– Интересно было бы узнать…

– Пора заходить! – произнес Сайрус повелительным тоном. – Этот напиток оказывает двоякое действие: сперва выпивоха погружается в забытье, а потом, вспомнив внезапно о своих обязанностях, впадает в панику, что нам вовсе ни к чему… Итак, я отворяю дверь. – Сделав это, он добавил: – Вы первый, генерал!

– Отлично, полковник!

Маккензи Хаукинз, в развевающихся перьях и в сопровождении преисполненного чувства собственного достоинства эскорта, прошествовал в огромную, в панелях из красного дерева залу. И в этот же миг грянула яростная индейская боевая песня, загремели барабаны, раздались дикие вопли, потрясшие святилище. Судьи, только что восседавшие на полукруглом возвышении с суровым выражением лица, насмерть перепугались. Двое из них – мужчина и женщина – даже залезли под стол. Когда же чуть погодя они выглянули из убежища с широко раскрытыми от ужаса глазами, то ощутили облегчение, поняв, что насилия не предвидится. И тут же раскрыли рты, уставившись на стоявшего внизу украшенного перьями монстра, чей вид невольно поверг их в состояние шока.

– Ясно, что ты наделал? – шепнул Сэм за спиной Хаука.

– Этому небольшому фокусу я научился в Голливуде, – произнес сквозь зубы Маккензи. – Подобная какофония подчас выразительнее любых слов. У меня в кармане магнитофон с тремя степенями громкости и защиты от помех.

– Выключи его, черт бы тебя побрал!

– Я сделаю это только после того, как эти дрожащие от страха дегенераты осознают, что перед ними Повелитель Грома, вождь уопотами, чье высокое положение в его племени требует почтительного к нему отношения.

Двое самых трусливых судей стали медленно подниматься с колен, и когда исторгавшиеся магнитофоном вопли затихли, они вернулись на свои места.

– Слушайте меня, мудрые старейшины национального правосудия! – заревел Повелитель Грома, и слова его эхом отразились от стен. – Ваш народ изобличен в организации подлого заговора с целью обманным путем лишить нас права владения собственностью и отобрать у нас наши луга, и горы, и реки, обеспечивавшие нас средствами существования. Вы загнали нас в гетто из глухих лесов и безводных земель, где не растет ничего, кроме не нужных никому сорняков. Но разве это не наша страна? Не здесь ли обитали тысячи племен, то жившие в мире со своими соседями, а то и воевавшие с ними, как делали это и вы, сперва сражаясь с нами, потом с испанцами, французами и англичанами, а в заключение – и друг с другом? Неужто у нас меньше прав, чем у тех, кого вы победили, а затем, простив, приняли в лоно своей культуры? Чернокожее население этой страны пребывало в состоянии рабства двести лет, мы же – пятьсот. Неужели вы допустите, чтобы подобное продолжалось и в наши дни, в эту эпоху?

– Я против такого положения вещей, – произнес тотчас один из судей.

– И я, – поспешил присоединиться к нему второй член Верховного суда.

– Разумеется, и я тоже, – заявил третий и столь отчаянно тряхнул головой, что челюсти его громко клацнули.

– О боже, я читала материалы этого дела не менее десяти раз и всякий раз рыдала! – воскликнула женщина-судья.

– Этого-то уж от вас никто не требовал! – сверкнул глазами на нее верховный судья и отключил микрофоны, чтобы суд мог посовещаться в тишине.

– Я люблю его! – шепнула Дженнифер на ухо Сэму. – Мак высказал буквально все в каких-то нескольких фразах!

– Но зато он никогда не проплывал в море во время урагана тридцати семи миль!

– Наш генерал очень красноречив, – заметил Пинкус чуть слышно. – Он знает, что и как говорить!

– Мне что-то не очень понравилась ссылка на чернокожих, – так же тихо промолвил Сайрус. – Ведь его индейских братьев не заковывали в цепи и не продавали, хотя, признаюсь, в целом он действует в верном направлении.

– Вы правы, Сайрус, нас не заковывали в цепи, – отозвалась Редуинг, – нас просто убивали или сгоняли с наших земель в места, где мы умирали с голоду.

– О’кей, Дженни, признаю свое поражение!

Снова включили микрофоны.

– Итак, продолжаем! – изрек крайний справа судья. – Поскольку ваши интересы представляет адвокат Пинкус, известнейший в Бостоне юрист, мы, конечно, признаем ваши полномочия, но осознаете ли вы, сколь серьезен предъявленный вами иск?

– Мы хотим лишь получить назад то, что принадлежит нам по праву. Обо всем же остальном можно порассуждать, но не более того.

– В вашем иске об этом сказано не столь определенно, вождь Повелитель Грома, – заявил судья-негр, и, когда он взял со стола листок бумаги, во взгляде его промелькнуло неодобрение. – Ваш официальный поверенный – Сэмюел Лансинг Дивероу, не так ли?

– Да, так. Означенное лицо – это я, сэр, – выступил вперед Сэм и встал рядом с Хаукинзом.

– Исковое заявление составлено чертовски здорово, молодой человек.

– Благодарю, сэр, но если по-честному…

– Возможно, вам за него пустят пулю в лоб, – продолжил судья, не обращая внимания на слова Дивероу. – Однако в этой бумаге содержится некий подтекст, отдающий сарказмом. Создается впечатление, будто вы заинтересованы не столько в восстановлении справедливости, сколько в мести.

– Если возвращаться к прошлому, то, действительно, я был возмущен, сэр, когда узнал о свершившейся несправедливости.

– Вам платят не за то, чтобы вы предавались своим чувствам, господин адвокат, – проговорил судья слева, – а за то, чтобы вы в своем обращении объективно изложили суть дела. Вы же вместо этого возводите чудовищную напраслину на давно уже почивших лиц, которые, понятно, не в состоянии сказать что-либо в свою защиту.

– Мои заключения основываются на ранее неизвестных материалах, и нет ни одного факта из упомянутых мною, который не был бы подтвержден историческими документами.

– Вы что, профессиональный историк, мистер Дивероу? – спросил один из судей.

– Нет, господин судья, но я профессиональный юрист и как таковой способен представить излагаемые в документах бесспорные факты в качестве свидетельских показаний, что, я уверен, доступно и вам, сэр.

– Очень мило с вашей стороны, что вы не отказываете в этом нашему коллеге, – съязвил другой судья.

– Я никого не хотел обидеть, сэр.

– Однако, судя по вашему высказыванию, сами вы весьма обидчивы, господин адвокат, – молвила леди. – А из этого следует, что и вам ничего не стоит обидеть другого.

– Я действительно могу быть резок, но только тогда, когда имеются на то основания, мадам.

– Эту особенность вашего характера я и имел в виду, мистер Дивероу, когда говорил о саркастической тональности составленного вами заявления. У меня сложилось впечатление, что вы хотите ни больше ни меньше, как отставки части правительства, тотальной капитуляции с его стороны, что легло бы тяжелым бременем на плечи налогоплательщиков нашей страны. Учитывая объективные условия, предложенный вами путь решения проблемы нереален для нашей нации.

– Если только суд позволит мне сказать пару слов, – вмешался вождь уопотами Повелитель Грома, – то я хотел бы заметить, что сей блистательный адвокат и мой юный друг имеет репутацию человека, способного выразить в открытую благородное негодование, когда он чувствует, что для этого есть причина.

– Что?! – зашептал Сэм и ударил Хаукинза локтем под ребро. – Замолчи сейчас же!..

– Он смело берется за то, на что не решились бы и ангелы, но кто из нас смог бы осудить исключительно честную натуру только за то, что она искренне верит в конечное торжество справедливости по отношению к обездоленным? Вы, сэр, заявили, что ему платят не за то, чтобы он предавался своим чувствам. Но вами в данном случае допущена неточность, ибо ему вообще не платят: он безвозмездно тратит свое время, не рассчитывая на награды за верность своим убеждениям… И каковы же они, эти убеждения, заставившие его встать на нашу сторону? Позвольте мне попытаться объяснить вам это. Впрочем, было бы куда лучше, если бы каждый из вас лично посетил с дюжину резерваций – мест обитания индейцев. Тогда бы вы сами увидели, что сделал белый человек с нашим некогда гордым народом. И убедились бы, в какой нищете и в какой грязи приходится нам влачить свое существование и сколь, увы, беспомощны мы. Спросите себя, могли бы вы жить в таких условиях, не испытывая при этом чувства обиды? Эта земля была нашей. Когда же вы захватили ее, мы сумели как-то проникнуться сознанием того, что на ней взрастет более великая, чем мы, единая нация и что мы станем частью ее… Но этому не суждено было сбыться. Вы отнеслись к нам с полнейшим пренебрежением, отмахнулись от нас и, загнав племена наши в изолированные от внешнего мира резервации, лишили индейцев возможности внести свой вклад в прогрессивное развитие общества. Это зафиксировано в исторических документах, а посему не может быть предметом дискуссии… Если даже наш ученый адвокат и привнес в свое заявление гневные, саркастические, по вашему выражению, нотки, то это все равно не помешает ему войти в историю юриспруденции двадцатого века как Кларенс Дарроу наших дней. И, выступая от имени принесенных в жертву уопотами, я заявляю, что мы боготворим его!

– Боготворение, вождь Повелитель Грома, не входит в перечень вопросов, рассматриваемых нашим судом, – хмуро заметил крупный чернокожий судья. – Вы можете сколько угодно боготворить своих богов, быка, икону или самого что ни на есть нового гуру, но для судопроизводства это не имеет никакого значения, да и не должно иметь. Для нас предметом поклонения является только Закон. Мы вносим решение, опираясь на проверенные факты, а не на умственные спекуляции, пусть и кажущиеся весьма убедительными, но базирующиеся исключительно на ничем не подтвержденных сведениях, содержащихся в письменных текстах столетней давности.

– Подождите минутку! – крикнул Сэм. – Я читал исковое заявление…

– Мы полагали, господин адвокат, что это вы составили его, – перебила его леди. – Выходит, мы заблуждались?

– Да… То есть это другая история… Но позвольте мне сообщить вам кое-что. Я, черт возьми, юрист и как таковой тщательнейшим образом изучил это дело. Так вот, сведения, приводимые в исторических документах, использованных при составлении искового заявления, неопровержимы! И если суд из практических соображений предпочтет проигнорировать данное обстоятельство, то, значит, вы кучка…

– Чего, адвокат? – спросил сидевший слева судья.

– Ну что ж, я скажу: кучка трусов!

– Я люблю тебя, Сэм! – прошептала Дженнифер.

Членов Верховного суда столь потрясло это заявление юного поверенного, что они заговорили вдруг все разом, пока раскатистый голос вождя Повелителя Грома – он же Маккензи Лохинвар Хаукинз – не заставил их умолкнуть:

– Может, вы позволите и мне вымолвить слово, столпы правосудия на этих похищенных у нас землях?

– О чем это вы, оперенный термит? – промолвил верховный судья Рибок.

– Вы только что выслушали гневную речь честного человека, выдающегося юриста, изъявившего готовность отказаться от блестящей карьеры во имя правды, сокрытой в письменных материалах, которые никогда не должны были увидеть света дня. Именно таким, как он, бескомпромиссным личностям обязана наша страна своим величием, поскольку они не отворачиваются от правды, осознавая ее значимость. Правда, нравится она нам или нет, должна приниматься нами как нечто данное, и, каких бы жертв ни требовала она от нас, нам следует относиться к ней, как к яркой звезде, указующей нашей молодой еще нации путь к славе. Все, чего он хочет, – это то, чего хотим и все мы, – не быть чужими в этой великой стране, которую мы когда-то называли своей. Неужто вам так трудно это понять?

– Ваш иск затрагивает глубокие национальные интересы, сэр, – произнес чернокожий судья, чье мрачное настроение несколько рассеялось. – Ведь удовлетворение его потребует гигантских расходов и приведет к непомерно высокому росту налогов. Как уже неоднократно говорилось до нас, этот мир далеко не из лучших.

– И все же не отказывайте нам в рассмотрении нашего дела, сэр! – вскричал Повелитель Грома. – Орел не добивает замеченного им случайно раненого воробья. Вместо того чтобы спикировать на него вниз, могучая птица, как выразился однажды наш юный адвокат, взмывает в поднебесную высь, и чудо ее полета затмевает собой все остальное, поскольку символизирует непреходящее стремление к свободе…

– Я уже сказал, что…

– Заткнитесь!.. Так не лишайте же, господа судьи, раненого воробья надежды обрести спасение под крылом великого орла! Не прогоняйте нас снова, ибо нам некуда больше идти! Отнеситесь к нам с уважением, хотя бы и с запоздалым! Без вашей моральной поддержки нам просто не выжить! Без нее мы погибнем, исчезнем с лица земли! Неужели захотите вы взять на душу свою такой грех, тем более что руки ваши и так по локоть в крови?

Судьи словно в рот воды набрали.

– Неплохо, Мак, – прошептал Сэм левой стороной рта.

– Великолепно! – вторила ему Дженнифер сзади.

– Подождите, маленькая леди, – ответил Хаук чуть слышно, повернувшись к ней. – Сейчас поднимется такой шум, как во время битвы в Арденнах, когда мой приятель генерал Мак Олиф назвал кислокапустников психами.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил Арон Пинкус.

– Послушайте, – зашептал Сайрус, – я знаю, что хочет сказать генерал. Сейчас он укусит их, да так, что они подскочат!

– Зачем нам это? – произнесла Редуинг. – Мы должны убедить их в своей правоте!

– Они сейчас оказались между Сциллой и Харибдой, а посему, Дженни, им наплевать на то, кто там прав или неправ.

Микрофоны снова были отключены на время совещания судей.

По истечении некоторого времени изнуренного вида судья из Новой Англии заговорил спокойным, размеренным тоном:

– Вы произнесли весьма трогательную речь, вождь Повелитель Грома. Но высказанные вами претензии могли бы предъявить и многие другие национальные меньшинства. К моему величайшему сожалению, история немилостиво обошлась с ними. Как отметил один из наших президентов, «жизнь не столь уж прекрасна», но мы должны идти вперед во благо большинства, а не несчастных, испытывающих страдания меньшинств. Мы всем сердцем желали бы, чтобы вы изменили сей сценарий, но помочь вам не можем ничем. Шопенгауэр называл подобную ситуацию «исторической жестокостью», сколь бы отвратительным ни представлялось мне данное определение, оно, признаю я, точно отражает реальность. Вы могли бы открыть шлюзы и затопить все сообщества на территории нашей страны, но это не отвечало бы интересам ни одной из тяжущихся сторон.

– Что же вы предлагаете, сэр?

– Позвольте спросить, что предприняли бы вы, учитывая всю глубину проблемы, если бы суд в своей мудрости вынес решение не в вашу пользу?

– Все очень просто, – откликнулся вождь Повелитель Грома. – Мы бы взяли да и объявили войну Соединенным Штатам Америки, будучи уверенными в том, что найдем поддержку и понимание у наших братьев-индейцев по всей стране. Многие тысячи бледнолицых ждала бы гибель. Конечно, в итоге мы проиграли бы, но и вы бы остались внакладе.

– Дерьмо! – прогнусавил верховный судья Рибок. – У меня дом в Нью-Мексико…

– Территория этого штата принадлежала когда-то воинственному племени апачей, не так ли, сэр? – спросил Хаук с невинным выражением лица.

– Мой особняк в каких-то двух с половиной милях от резервации, – молвил, сглотнув слюну, судья.

– Апачи – наши кровные братья. Да ниспошлет вам великий дух быструю и сравнительно легкую смерть!

– А как насчет Палм-Бич? – проговорил, подняв брови, другой член суда.

– Семинолы тоже в родстве с нами. Они кипятят кровь белого человека, чтобы очистить ее от посторонних включений: мясо от этого становится нежнее. Разумеется, подобную операцию проделывают, пока кровь еще находится в теле.

– Что вы скажете об Аспене? – произнес с дрожью в голосе еще один из судей. – Кто проживает там?

– Темпераментные чероки, сэр. Они, по существу, наши соседи. Но мы частенько порицали применявшиеся ими примитивные методы расправы со своими пленниками, которых они сперва связывали, а затем укладывали вниз лицом на муравейник.

– Ах! – выдохнула Дженнифер.

– А как с озером… с озером Джордж? – с трудом выговорил бледный от страха судья, сидевший слева. – У меня там прелестный летний дом.

– Это на севере штата Нью-Йорк, сэр? Может, вам лучше не знать ничего? – Маккензи понизил голос, усиливая и без того жуткое впечатление от его слов. – Разве не там расположены охотничьи угодья и места погребения могауков?

– Да, кажется… там.

– Наше племя происходит от могауков, сэр, но, признаюсь, мы перебрались на запад, подальше от этих братьев по крови.

– Почему?

– Воин-могаук, вероятно, самый свирепый и дерзкий из нас. В общем, вы сами все понимаете.

– Понимаю?.. Но что?

– Если их рассердить, то ночью они подожгут вигвамы своих обидчиков и предадут огню буквально все, чем владеют их враги. Мы считаем подобную политику выжженной земли излишне жестокой. Могауки думают, что они и мы – одно целое: узы крови не так-то легко порвать. А потому они без единого слова присоединятся к нашей борьбе.

– Я полагаю, что нам снова следует посовещаться, – бросил верховный судья.

Микрофоны были выключены, головы судей заметались из стороны в сторону, и начался взволнованный обмен мнениями, излагавшимися исключительно шепотом.

– Мак, – рассерженно зашипела Редуинг, – в том, что вы сказали, ни слова правды! Апачи входят в племенную группу атапасков и в родственных отношениях с нами не состоят. Чероки никого не бросают в муравейник, это абсурд! Семинолы – самое мирное племя из всех! Могауки хоть и любят нести околесицу, потому что это приносит им деньги, но никогда ни на кого не нападали, если только на них самих не совершал кто-то набег и не крал у них их вещи. И, уж конечно, они не стали бы проводить политику выжженной земли, поскольку в таком случае им не удалось бы ничего на ней вырастить!

– К чему вы все это, дочь уопотами? – произнес Мак, величественно возвышаясь в головном уборе из перьев и глядя сверху вниз на Дженнифер. – Что знают эти тупые бледнолицые?

– Но вы оболгали и опозорили индейские племена!

– А что сделали они для нас за все эти годы?

– Для нас?

Микрофоны снова загудели, и из одного из них раздался гундосый голос верховного судьи:

– Мы приняли решение немедленно рекомендовать правительству Соединенных Штатов как можно быстрее вступить в переговоры с племенем уопотами с целью совместного поиска возможных путей устранения учиненного прежде зла. Суд безоговорочно поддерживает истца, о чем официально будет заявлено несколько позже. Заседание окончено! – И, не обратив внимание на то, что микрофоны еще не отключены, верховный судья добавил: – Пусть кто-нибудь позвонит в Белый дом и порадует Сьюбагалу. Ведь мы этому сукину сыну обязаны своими напастями. Он всегда готов втянуть нас в какую-нибудь гадость. И он, наверное, выключил кондиционеры. Я вспотел аж до самой задницы!.. Прошу прощения, дорогая!

Весть об одержанной уопотами победе разнеслась по всему зданию, в считаные минуты достигла холла у входа и ступеней Верховного суда. Вождь Повелитель Грома в торжественном облачении шествовал по облицованному мрамором коридору в сторону зала, предвкушая в душе обращенные к нему восторженные приветствия его народа. Праздник, как заметил Хаук, был в полном разгаре, но, увы, не имел никакого отношения к радостному событию. Огромную галерею, судя по всему, заполнили танцующие и просто гордо прогуливавшиеся мужчины и женщины всех возрастов. Музыкальный репертуар был весьма разнообразен – от традиционного вальса до тяжелого рока. Из огромных громкоговорителей лились исконно индейские напевы. Даже охранники, туристы и полицейские округа Колумбия, и те, не устояв, присоединились к веселившейся публике.

В общем холле проходил импровизированный карнавал.

– Боже милостивый! – воскликнула Дженнифер Редуинг Восходящее Солнце, выходя в сопровождении Сэма и Арона из лифта.

– Веселая история! – заметил Пинкус. – Ваш народ вправе устроить себе такой праздник.

– Мой народ? Да это вовсе не мой народ!

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Дивероу.

– Посмотри! Видишь хоть одного уопотами с раскрашенным лицом или индейскую юбку среди танцующих, поющих или просто орущих?

– Нет, но я вижу твоих соплеменников чуть в стороне от них.

– И я тоже. Только не понимаю, чем они там занимаются.

– Вроде бы подходят то к одной группе, то к другой… Разносят что-то…

– А, бумажные стаканы! И пластиковые бутылки… Это то, о чем говорил нам Роман: они угощают друг друга самогоном.

– Позволю себе сделать небольшое уточнение, – возразил Сэм. – Они продают его.

– Я убью этот Телячий Нос!

– Не могу одобрить такого решения, Дженнифер, – захихикал Арон. – На вашем месте я ввел бы его в состав комитета по финансам.