Глава 25

Дженнифер Редуинг выскользнула из накатившей на свомпскоттский берег волны, потянула за бретельки купального костюма, одного из многих, найденных в кабинах для гостей, и побежала по песку к ступенькам террасы, где на перилах висело ее полотенце. Вытерев энергично ноги и руки, она отбросила со лба волосы и помассировала голову. Потом, открыв глаза, заметила напротив себя, на террасе, своего молодого коллегу Сэма Дивероу. Он сидел на стуле, купаясь в лучах утреннего солнца.

– А вы отлично плаваете! – улыбнулся Сэм.

– Естественно! Заманивая белых переселенцев на быстрины, мы тоже кидались в воду, чтобы увидеть, как будут они тонуть в тех местах, которые для нас не представляли никакой опасности, – ответила Дженни со смехом.

– А знаете, я ведь могу этому поверить.

– Тем более что это, возможно, правда. – Редуинг, завернувшись в полотенце, поднялась по ступенькам на террасу и, оглядев стол из матового плексигласа, заметила: – Как славно! Кофейник с кофе и три чашки.

– Не чашки, а кружки. Я не могу пить кофе из чашек.

– Как ни странно, но я тоже не могу, – сказала Дженни, садясь. – Я думаю, потому-то я и называю чашками кружки. По сути, они относятся к одной категории вещей. У меня в квартире, по-моему, кружек двенадцать, и все разные.

– А у меня, должно быть, их дюжины две, и только четыре одинаковые. Понятно, эти последние – из особого, зеленоватого хрусталя, от матери, и я никогда ими не пользуюсь.

– Это называется ирландским стеклом, и оно ужасно дорогое. У меня есть две такие же кружки, и я тоже не трогаю их.

Они рассмеялись, глаза их встретились. Пусть на мгновение, но и этого не сбросить со счетов.

– Боже милостивый, – промолвил Сэм, – мы говорим почти минуту, но никто из нас не воткнул в другого словесной шпильки. Это вызывает у меня желание налить вам чашку, вернее, кружку кофе.

– Спасибо! Но только без молока, пожалуйста.

– Тем лучше. Я забыл попросить принести молоко или сливки. Белый же порошок я стараюсь не употреблять, поскольку выглядит он так же, как и тот, за хранение которого ты можешь угодить в тюрьму.

– А для кого третья чашка… то есть кружка? – спросила индейская Афродита, принимая кофе.

– Для Арона. Моя мать наверху. Она влюбилась в Романа Зет, который обещал приготовить для нее цыганский завтрак и принести его. Конечно, Сайрус не допустил бы этого, но он на кухне: никак не отойдет после вчерашней попойки.

– Вы думаете, что ему следует приглядывать за Романом?

– Вы не знаете мамы.

– Может быть, я знаю ее лучше, чем вы. Потому и спрашиваю.

Снова встретились глаза молодых людей, и смех их зазвучал громче и… теплее.

– Вы злая индейская леди, и мне следовало бы отобрать у вас кофе.

– Черта с два вам это удастся! Откровенно говоря, я думаю, это лучший кофе, который мне когда-либо доводилось пробовать.

– Это верно. И в связи с этим вам следовало бы пересмотреть свои взгляды относительно цыган: ведь его приготовил Роман Зет. Правда, для этого ему пришлось прочесать дюны, собрать всех этих выброшенных океаном слизняков и смешать их с молотым кофе. Но если вы начнете вопить, я найду бритву и сбрею вашу бороду.

– Ох, Сэм! – Закашлявшись от смеха, Дженнифер поставила на стол свою кружку. – Вы можете иногда быть забавным, хотя в действительности редко встречаешь столь скучных мужчин.

– Это я-то скучный? Боже сохрани, чего нет, того нет! Но не означает ли слово «забавный» на языке обитателей вигвамов, что у нас перемирие?

– Почему бы и нет? Прошлой ночью, перед тем как уснуть, я думала, что нам предстоит еще преодолеть пару крутых горок и мы недалеко уйдем, если не перестанем цапаться. На нас отныне будет направлен весь огонь – в юридическом и, возможно, в прямом смысле слова, хотя огонь в буквальном смысле никак не повлиял бы на мое давление крови.

– Почему же в таком случае вы не позволяете мне «вести дело», как сказал бы Хаук? На слушании я не помешал бы вам.

– Знаю, что не помешаете. Но с чего вы взяли, что лучше, чем я, сумеете отразить этот самый огонь? Если вы это говорите так только потому, что вы мужчина, то это значит, что мы снова начали подкалывать друг друга.

– Оставим лучше вопрос о подкалывании. И дело тут вовсе не в том, будто я считаю, что успешнее выступлю на суде. Главное – в другом. В том, что я лучше знаю Мака Хаукинза. Мне известно, как ведет он себя в критических ситуациях. Могу даже в том или ином случае предвидеть его реакцию. И позвольте мне сказать вам, что, когда попадаешь в трясину, нет на свете лучшего союзника, чем он.

– Судя по вашим словам, вы неплохо бежали с ним в одной упряжке.

– Я менее выносливая лошадка, чем он, но в прошлом и впрямь нам приходилось крутиться вдвоем. Я столько раз называл его коварным сукиным сыном, что и компьютер сбился бы со счета. Но когда дело швах и все летит кувырком, я начинаю благодарить луну и звезды за его богоданную хитрость и изворотливость. Я даже чувствую заранее, когда он залезет в свой солдатский вещевой мешок, чтобы извлечь оттуда что-то такое, что спасет нас. И просто плыву по течению.

– Вы должны и меня научить тому же, Сэм.

Дивероу уставился молча на кружку кофе. Потом перевел взгляд на девушку:

– Вы не обидитесь, если я скажу, что это было бы не очень разумно и, возможно, осложнило бы наше положение?

– Вы считаете, что я могу стать помехой двум славным старым друзьям?

– В каком-то смысле да: уж слишком вы активны.

– И все же, может быть, рискнем, несмотря на мою некомпетентность?

– Чтобы вы открыли стрельбу из снайперской винтовки?

– Прекратите, Сэм! Я понимаю, что вы делаете, и ценю это. Даже ваш запоздалый героизм. Откровенно говоря, остаться в стороне весьма соблазнительно: я же не такая дура, чтобы видеть себя в роли женщины-командос. Но ведь это мой народ. Я не могу вот так взять и отстраниться. Мои соплеменники должны знать, что я здесь… что я была здесь. Чтобы прислушиваться к моим словам, они должны питать ко мне уважение, но, хорошо это или плохо, этого не будет, если я исчезну неизвестно куда, а вместо меня обязанности поверенного, представляющего интересы племени, возьмет на себя кто-то другой.

– Понимаю, что вы имеете в виду. Хотя и не разделяю вашей точки зрения.

В доме открылась и закрылась дверь. Затем в гостиной послышались чьи-то шаги, и на террасе появился Арон Пинкус. Его хрупкое тело было облачено в белые шорты для пешей прогулки и синюю рубашку с короткими рукавами, на голове красовалась желтая шапочка для игры в гольф.

Поморгав от яркого солнца, он направился к столу.

– Доброе утро, многотерпеливый мой работодатель! – обратился к нему Дивероу.

– Доброе утро, Сэм! Приветствую вас, мисс Дженнифер! – Арон опустился на стул, Редуинг налила ему кофе. – Благодарю, моя дорогая! Я услышал здесь голоса, но так как они не были ни громкими, ни агрессивными, мне и в голову не пришло, что это вы.

– Мы заключили перемирие, – объяснил Дивероу. – Я проиграл.

– Ситуация заметно улучшается, – резюмировал почтенный законник, кивая и прихлебывая мелкими глотками напиток из своей кружки. – О, какой великолепный кофе!

– Заварен вместе с медузами и непромытыми водорослями.

– Что?

– Не обращайте внимания на его слова, мистер Пинкус. Кофе приготовил Роман Зет, а Сэм ревнует.

– Почему? Из-за Романа и моей матери? Ну нет, я не из таких!

– Роман Зет и Элинор? – Под козырьком желтой шапочки для игры в гольф широко раскрылись глаза Арона. – Может, мне стоит снова заглянуть в дом? Все это как-то странно.

– Сэм просто болтает!

– Я не очень-то разбираюсь в подобных вещах, моя дорогая, но, кажется, он перехватил… Уж слишком это похоже на умственную гимнастику, которой занимается наш друг генерал Хаукинз. Я только что говорил с ним по телефону.

– А что там делается? – спросил нетерпеливо Дивероу. – Какова обстановка в лыжном домике?

– По-видимому, нынешние обитатели его собираются перенести свой бивак в апартаменты нью-йоркской «Уолдорф-Астории».

– Ха?

– Я достаточно четко сформулировал свою мысль, Сэм.

– Значит, он разрешил эту проблему! – обрадовалась Дженнифер.

– И, думаю, создал много новых, – высказался Пинкус, поглядывая на Дивероу. – Он просил тебя открыть «Уолдорф-Астории» счет на сто тысяч долларов и ни о чем не беспокоиться. Поскольку это уже его трудности, он переведет средства из Берна в Женеву, о чем я предпочитаю не знать ничего… Но сможешь ли ты сделать это? И сможет ли это сделать и он?.. А впрочем, меня это совсем не касается!

– По правде говоря, это обычная операция с помощью компьютерной техники, позволяющей моментально перевести средства по требованию вкладчика из одного банка в другой…

– Я знаю, как это делается, вопрос не в том!.. Но какое мне до всего этого дело?

– Это лишь одна проблема, – заметила Редуинг. – А в чем состоят остальные?

– Это я не вполне представляю себе. Он спросил меня только, не знаю ли я какого-нибудь кинопродюсера.

– Зачем это ему?

– Понятия не имею. Когда я объяснил ему, что в свое время встречался с одним молодым человеком из кинокомпании в «Темпле», – собственно, его выкинули из «Темпла», что не помешало ему выпустить впоследствии несколько трехсерийных посредственных фильмов, – но больше, мол, ни с кем из этого мирка не был знаком, он сказал, чтобы я не беспокоился: он поищет в другом месте.

– Это как раз один из тех случаев, когда я ясно ощущаю претворение в жизнь хитроумного стратегического плана.

– Дурное предчувствие Дивероу? – съязвила Дженни.

– Пророчество Дивероу, – поправил ее Сэм. – Что еще, Арон?

– А вот что, совсем уже странное! Его интересует, нет ли среди клиентов нашей фирмы кого-нибудь с бегающим левым глазом, причем лучше всего было бы, чтобы он при этом остро нуждался в деньгах.

– И вы называете это странным? – не выдержала Редуинг. – У него просто сдвиг по фазе!

– Никогда не следует недооценивать хитроумие, о чем, согласно Оливеру Норту, говорится с проникновенной искренностью в Евангелии. – Дивероу помолчал немного, потом продолжил: – Я не могу вспомнить ни одного такого клиента, но если бы мог, то сразу же направил бы его к главе одиннадцатой или что там есть еще в роге изобилия Мака или в его солдатском вещевом мешке… Итак, босс, отвлекаясь от бесполезного обсуждения тривиальных вещей, я хотел бы спросить вас, что мы предпримем теперь? Вы с Хауком уже обсудили это?

– До начала слушания остается два с половиной дня. В урочное время ты, Дженнифер, и генерал должны выйти из машины или машин, подняться по ступеням Верховного суда, куда вас впустят дежурные, и пройти мимо охранников в приемную верховного судьи.

– О, я слышу речь Мака! – воскликнул Сэм.

– Так оно и есть, – согласился Пинкус. – Если отбросить пару-другую вульгарных выражений, то я вроде бы слово в слово передал его распоряжение. Генерал сказал мне, что у него такое чувство, будто он собирается с группой из трех человек поднять мятеж в тылу врага.

– Очень утешительно! – сглотнула Редуинг. – А чего он ожидает? Запрета на ведение военных действий против мятежников после того, как нам уже снесут головы?

– Нет, он считает насилие ненадежным средством, поскольку в случае его применения их могут поймать.

– Спасибо ему хоть за это, – сказала Дженни.

– Но насчет запрета вы правы: он и в самом деле не исключает его. Он полагает, что в качестве ответной меры его противники попытаются «запретить» ему, или Сэму, или им обоим появиться в здании Верховного суда, поскольку даже без одного из них слушание лишается смысла: истец и его поверенный обязаны предстать пред верховным судьей вместе.

– А как же я?

– Ваше присутствие там, моя дорогая, необязательно. Конечно, проявив настойчивость, вы как заинтересованное лицо непременно получите доступ в зал заседания, но требовать этого от вас, исходя из процедурных установлений, никто не станет. Замечу так же, что, как хорошо вам известно, подписанные и нотариально заверенные соглашения между вами, с одной стороны, и генералом и Сэмом – с другой, – это юридические документы. Обладая подобными бумагами, заинтересованное лицо вполне может следить за тем, чтобы во время слушания дела не нарушались права истца. Такое уже бывало не раз.

– Примите к сведению: заинтересованное лицо находится примерно на положении зевак, которые любят ошиваться возле стола защитника во время открытых процессов, – бросил Дивероу Дженни и снова повернулся к Пинкусу. – А почему нам не остаться здесь до полудня послезавтра, заказав предварительно самолет на Вашингтон, и приехать потом в суд на паре обычных такси? Я в этом не вижу проблемы. Никто не знает, где мы, кроме того, кто нанял Сайруса и Романа, чтобы они охраняли нас. Мак разговаривал с тем человеком. Сайрус согласен с ним: эта таинственная личность, кем бы она ни была, заинтересована в том, чтобы мы оставались в живых и предстали перед верховным судьей во время слушания дела.

– Сайрус хотел бы также знать, почему тот субъект решил вдруг оказать нам поддержку, – заявила Редуинг. – Или он не упомянул об этом?

– Мак объяснил ему это – в моем присутствии. Так вот, этот «командир игрек» желает свести свои личные счеты с людьми, стремящимися сорвать слушание или, что то же самое, не допустить нас в здание суда.

– По-видимому, моя дорогая, наш неизвестный благодетель раньше был верным союзником тех, против кого выступаем мы, но затем до него дошло, что его дружки уготовили ему не самую счастливую судьбу. Он должен был стать чем-то вроде политической жертвы, если только речь не шла о человеческом жертвоприношении: ведь ни то, ни другое не является для Вашингтона чем-то из ряда вон выходящим. Так, во всяком случае, считает генерал.

– Но, мистер Пинкус… – Дженнифер скривила свое милое личико: отчасти – из-за яркого солнечного света, а отчасти – и от тревожных раздумий. – Мы упускаем что-то. Что-то очень важное. Возможно, у меня параноидальное отношение ко всему, что связано с вождем Повелителем Грома, да и как могло быть иначе? Но вчера вечером Хаукинз сказал нам, что держит все под контролем… Под контролем!.. Что это значит?.. Хорошо, он повернул дело так, что этим партизанам-актерам не придется теперь во исполнение приказа расправляться с нами в каком-нибудь ущелье: это ведь всегда ущелья, утесы или что-то в том же роде. Но как удалось ему такое? И что произошло в Форт-Беннинге? Мы все испытали столь огромное облегчение, когда он сообщил нам, что отныне можно спать спокойно, что так и не спросили его ни о чем.

– Это не совсем точно, Дженнифер: спать спокойно нам еще рано, – возразил ей Арон. – Мы с генералом условились разговаривать по телефону крайне осторожно, поскольку, как указал он справедливо, убийц в Хуксетт смогли послать только потому, что нас подслушали: как известно, прослушивание телефонов – дело обычное.

– Я думал, телефонная линия там выведена из строя, – сказал Дивероу.

– Только на словах, а не на деле. Вчера вечером он не мог мне сказать того, что сказал сегодня утром.

– Прослушивание, выходит, прекращено? Но как мог он об этом узнать?

– Это не имеет значения. Сегодня утром он звонил из автомата в закусочной Софи на дороге девяносто три. Превозносил вовсю польскую копченую колбасу с чесноком и яйца…

– Пожалуйста, мистер Пинкус! – прервала Арона Редуинг. – Как там насчет Форт-Беннинга? Что он сказал?

– До обидного мало, моя дорогая, но достаточно, чтобы ваш престарелый правовед мог поразмыслить о том, как думают поступить с законом эти защитники идеи… Теперь, мне кажется, я уже ничему не удивлюсь.

– Тяжело это слышать, Арон.

– То, что генерал сообщил мне, действительно весит несколько тонн, молодой человек. Замечу, перефразируя слова нашего удостоенного многочисленных наград солдата, что против нас и особенно против закона, предписывающего предавать гласности рассматриваемые в судебном порядке заявления, выступила активно одна из самых влиятельных политических фигур, сумевшая так запутать свои следы, что создается впечатление, будто ее и вовсе не существовало. С ней нельзя вступить в борьбу, потому что нет ничего такого, что можно было бы поставить ей в вину…

– Проклятье! – взорвался Дивероу.

– Учитывая все, что произошло, за этим типом должно все же числиться что-то! – закричала Дженнифер. – Подождите минутку… А гангстер из Бруклина? Тот самый, которого Хаукинз нокаутировал в отеле?.. Цезарь и как-то там еще?.. Его ведь взяли под стражу!

– И проследили его связи вплоть до покойного директора Центрального разведывательного управления, – молвил Пинкус.

– Известное дело! – произнес Сэм.

– А те голые люди в отеле «Ритц»?

– От них отрекся весь Вашингтон, включая и зоопарк. А потом они были выпущены под залог, внесенный каким-то господином из Калифорнии, заявившим, будто он приверженец нудизма, и бесследно исчезли.

– Черт возьми! – воскликнула Дженни, выражая одновременно и досаду, и гнев. – Нам не следовало разрешать Хаукинзу отправлять четверых воруженных психов, вознамерившихся совершить налет на лыжный домик, туда, откуда они и явились. Мы должны были выдвинуть против них обвинение в вооруженном нападении и нарушении закона о неприкосновенности жилища… Улики налицо: огнестрельное оружие, гранаты, маски… А чего стоили их татуированные лбы?.. Мы были идиотами, что дали себя уговорить этому Повелителю Сигары…

– Моя дорогая, они совершенно ничего не знали: мы долго их допрашивали – и никакого результата. Это были маниакально запрограммированные психопаты, такие же пешки, как и те «нудисты». И, кроме того, обратиться по поводу них в полицию значило бы раскрыть свое местонахождение. Скажу еще одну вещь, хотя и против своей воли: лыжная обитель числится за моей фирмой, и поэтому подобного рода событие вызвало бы у средств массовой информации излишне большой интерес.

– Хотя я тоже не склонен осыпать Мака розами, однако считаю, что в данном случае он был прав, – произнес Дивероу. – Отослав их назад, мы предопределили появление в Бостоне «смертоносной шестерки».

– И вышли в итоге на генерала Этелреда Броукмайкла, – улыбнулся Арон злорадной, не свойственной ему улыбкой.

– Что вы имеете в виду, Пинкус? Вчера вы ясно дали понять, что к Броукмайклу не подступиться: стоит только его имени всплыть, как этого генерала тотчас же отошлют на какой-нибудь аванпост, не помеченный ни на одной карте. И еще вы говорили, что Вашингтон не позволит предать огласке имя чиновника, приказавшего поднять в воздух «Эйр-Форс-два»… Я еще, помню, была согласна с вами.

– И оба мы были правы тогда, Дженнифер, но нам недостает хитроумия и изобретательности генерала Хаукинза, как, если не ошибаюсь я, называл Сэм это. Отправляясь на встречу с генералом Броукмайклом, этот наш прекрасный военный тактик пристегнул к своей груди ремнями магнитофон, включающийся от звука голоса. Так что теперь Пентагону не удастся уже выслать Броуки Второго в неизвестном направлении и изолировать его от внешних контактов. В дополнение к вышеизложенному я должен также сказать, что генерал Хаукинз просил меня передать вам, что подал ему эту идею наш химик-наемник полковник Сайрус.

– Не трудно предположить, что имя этой могущественной политической фигуры, распорядившейся самолетом, записано на пленку, – произнес Сэм, стараясь скрыть от собеседников вспыхнувшую в нем надежду.

– Это вероятнее всего. Ведь зафиксирован же на пленке тот факт, что он прилетел на базу под чужим именем и покинул ее, не узнанный никем.

– Так кто же он, черт бы его побрал? – проговорил нетерпеливо Сэм.

– Пока что, боюсь, генерал хотел бы хранить это в тайне.

– Он не должен так поступать! – воскликнула Редуинг. – Мы все участвуем в этой игре и имеем право знать, кто этот человек!

– Генерал говорит, что сообщить Сэмми имя этого политикана – то же самое, что объявить его по радио, и что наш юный друг, узнав правду, сам бы в одиночку бросился на врага, чем значительно затруднил бы Хаукинзу дальнейшее осуществление его стратегического плана. Он выразился буквально так: «Сэм бы очень обиделся и сразу же ринулся в бой». Я знаю, что он подразумевал под этим, потому что не раз был свидетелем того, как ведет себя Сэм, когда считает, что его как юриста оскорбили.

– Но я никогда не был болтуном, – запротестовал Дивероу.

– Может, напомнить тебе о нескольких случаях, когда ты во всеуслышание критиковал суд?

– Но я имел для этого все основания!

– Я и не говорил, что ты не имел оснований: будь это так, тебе давно бы уже пришлось работать в другой фирме. На твоем счету, что делает тебе честь, по крайней мере четверо судей, которых вынудили подать в отставку, и это только в округе Бостон.

– Ну вот, сами видите!

– Примерно так же, как и я, рассуждает и генерал. Он утверждает, что ты позволял себе излишне резкие высказывания по поводу взяток пилотам и краденых вертолетов, которые перегнали откуда-то из Швейцарии в Рим. И он не хочет снова подвергать себя риску.

– Но я не должен был молчать тогда!

– Почему, Сэм? – спросила спокойно Дженнифер. – Почему вы не должны были молчать тогда?

– Потому что нельзя так делать! Нельзя ни с нравственной, ни с этической точки зрения! То был вызов признанным во всем мире юридическим нормам!

– О боже, Дивероу, прекратите! Вы кого угодно выведете из себя!.. И ни слова больше об этом!

– О чем «об этом»?

– Замолчите, и все тут!.. Итак, мистер Пинкус, а не подскажет ли нам Повелитель Древесного Ствола, что мы должны делать теперь?

– Подождем немного. Он перепишет пленку, и сегодня вечером Пэдди Лафферти привезет копию нам. И тогда, если в течение двадцати четырех часов мы ничего не услышим о генерале, я использую все свое влияние, чтобы добраться до президента Соединенных Штатов и прокрутить ему эту пленку по телефону.

– Дело серьезное! – произнес Сэм тихо.

– Серьезнее не придумаешь! – вторила ему Дженнифер.

Хотя поездка из Хуксетта в Нью-Йорк в лимузине Арона Пинкуса, стремительно несшемся в южном направлении, и была связана с определенными неудобствами: в то время как Хаук устроился рядом с Пэдди Лафферти, отважным бойцам из «смертоносной шестерки» пришлось разместиться по трое на двух расположенных друг против друга задних сиденьях, – в пути удалось все же сделать несколько важных вещей. Прежде всего, во время короткой остановки у торговых рядов в Лоуэлле, штат Массачусетс, генерал приобрел еще два магнитофона и коробку кассет, которой, по его мнению, должно было хватить до Нью-Йорка и для последующих вояжей. Кроме того, Мак купил короткий соединительный шнур с усилителем, без чего он не смог бы переписать кассету.

– Позвольте, я покажу вам, как надо пользоваться этим прибором. Право же, это совсем просто, – сказал продавец в отделе радиотоваров.

– Сынок, – ответил Хаук торопливо, – мне пришлось немало повозиться еще с доисторическими передатчиками, когда я налаживал связь между пещерами задолго до того, как вы радиофицировали их.

Оказавшись снова в лимузине и включив один из купленных магнитофонов, Мак повернулся к людям Броукмайкла:

– Джентльмены, поскольку мне предстоит выступить в роли посредника между вами и этими людьми из мира кино, с которыми вы встретитесь в ближайшее время, ваш командир и мой друг Броуки просит вас рассказать мне поподробней обо всем, что произошло с вами как с индивидуальными лицами и как с членами бесподобной «смертоносной шестерки». Это помогло бы нам в переговорах с кинопродюсерами… И пусть вас не смущает присутствие здесь мистера Лафферти – сержанта-артиллериста Лафферти! Мы с ним товарищи по оружию. Вместе участвовали в решающем сражении с немцами, когда те пытались взять в Европе реванш.

– Я умру сейчас! Моя душа уже очистилась от скверны и прониклась духом святости! – прохрипел Пэдди себе под нос.

– В чем дело, артиллерист?

– Ничего, генерал… Скажу только, я поведу машину так, как вы нас учили, когда мы прорывались в районе Рубе! Наш марш-бросок не уступал в скорости смазанной жиром молнии!

Огромный автомобиль ракетой понесся по бетону, и актеры, энергично перебивая друг друга, повели свой рассказ, в деталях воспроизведший за четыре часа историю подразделения под названием «смертоносная шестерка». У бульвара Брукнера, незадолго до того, как они проехали по мосту в манхэттенский Ист-Сайд, Хаук поднял левую руку – правой он выключил магнитофон.

– Все будет как надо, джентльмены! – возгласил он, и в ответ с задних сидений зазвучали крещендо подчеркнуто мелодраматичные голоса. – Теперь я составил полное представление обо всем, за что и благодарю вас!

– Силы небесные, я только что вспомнил! – вскричал сэр Ларри. – Наша одежда, которую ваши молодые адъютанты собрали, чтобы доставить в отель, нуждается в основательной глажке! Едва ли мы можем позволить себе щеголять в «Уолдорфе» в мятых костюмах. Не где-нибудь, а у Сарди!

– Тонкая мысль! – молвил Хаук. Он не предвидел возникшего внезапно нового осложнения. И дело было не в одежде. Ему только этого не хватало, чтобы эксцентричные и импульсивные актеры-командос расхаживали по всему отелю! С головами, вскруженными сладостным ожиданием звездного часа! За то краткое время, что Маккензи провел в Голливуде, он понял: даже слабый намек на вожделенную роль, хотя бы в отдаленной перспективе, делает актера, особенно безработного, самым счастливым человеком на свете, и все остальное тогда отодвигается для него на задний план. Он никогда не осуждал за это артистов, считая, что непризнанный талант нуждался в как можно большей вере в него. Но сейчас для «смертоносной шестерки» было бы не время возвращаться к тому образу жизни, который вели они до поступления на военную службу. «У Сарди»! Словно они опять в театральном училище!

И Хаук решил выиграть время.

– Вот что я вам скажу! – обратился он к своим подопечным. – Как только мы разместимся в гостинице, так сразу же сдадим одежду в чистку.

– И сколько времени это займет? – поинтересовался Герцог.

– Право же, данный вопрос не имеет особого значения, – ответил Мак. – Знаю лишь, что одежда не будет готова сегодня вечером, а возможно, и завтра.

– Что? – переспросил Марлон.

– Пошли отсюда! – позвал его Силвестр.

– Я не видел вестерны сороковых уже целую вечность! – заметил Дастин.

– Мистер Сарди – наш личный друг, – произнес Телли. – Кстати, он ведь владелец этого отеля и в прошлом моряк…

– Прошу прощения, джентльмены! – перебил его Хаук. – Боюсь, я был излишне краток, когда говорил вам насчет этого бивака. Но я думал, что вы и так все понимаете.

– А что мы должны понимать? – откликнулся Слай не слишком любезным тоном. – Вы рассуждаете, как вражеский агент.

– Наши переговоры должны проходить в обстановке строжайшей секретности. Хотя ваш несравненный командир генерал Броукмайкл собирается сражаться за вас с этой голливудской публикой, вы, однако, пока еще в армии, и в случае утечки информации все может полететь в тартарары: для этого достаточно одного неосторожно сказанного слова. Поверьте, я ничего не преувеличиваю. А посему вам следует сидеть безвыходно в своих номерах, пока наш Броуки не даст отбой.

– Мы позвоним ему, – сказал Марлон.

– Это исключается! Пользование средствами связи запрещено!

– Но так делается лишь в исключительных, экстремальных ситуациях! – возразил Дастин. – Когда грозит перехват частоты.

– А сейчас как раз одна из таких ситуаций. Эти проклятые извращенцы-политиканы, пытавшиеся натравить нас друг на друга, а также заправилы Голливуда были бы не прочь наложить свою лапу на ваш фильм и не дать вам сделать карьеру. Они с удовольствием присвоили бы всю славу себе!

– Подонки! – возмутился Герцог. – Не буду отрицать, многие из голливудских «светил» действительно актеры, но верить им на слово нельзя!

– Мотивация их поступков бесчестна и безнравственна! – добавил Силвестр.

– В их болтовне – ни унции правды! – дополнил с чувством Марлон.

– Несомненно, техникой голливудские актеры владеют, – признал сэр Ларри. – Но все у них выходит как-то заученно. Сразу видно, переусердствовали с репетициями.

– Так оно и есть! – согласился с ним Телли. – Непонятные вопли, заранее запрограммированные выражения лиц и нахмуренные брови, когда они забыли роль. Когда же зрители очнутся?

– Они могут пытаться играть, но они не актеры! – закричал Герцог, опровергая только что сделанное им самим замечание о своих собратьях по профессии. – И черт бы меня побрал, если я позволю им отобрать у меня работу!.. Мы заточим сами себя в номера и станем делать все так, как вы скажете нам, генерал!

Маккензи Хаукинз, опрятно одетый, но малоприметный в своем сером костюме, очках в стальной оправе и рыжеватом парике, пересек, слегка ссутулившись, устланный коврами и запруженный толпой вестибюль гостиницы «Уолдорф» в поисках телефона-автомата. Было час с небольшим.

Актеров – они же бойцы «смертоносной шестерки» – благополучно препроводили накануне в расположенные рядом номера на двенадцатом этаже. Избавленные от вредоносных кулинарных изысков Дези-Два, особо секретные агенты подкрепились обильной, здоровой и вкусной пищей, проделали ряд гимнастических упражнений и предались крепкому сну, не нарушаемому вторжением пауков. К утру они полностью восстановили свои силы и были в великолепном настроении.

«Смертоносные» солдаты заверили Хаука, что с них достаточно уже боевых свершений и они, запершись в своих номерах, не будут никуда звонить, как бы им этого ни хотелось.

Устроив своих питомцев, Хаук достал магнитофон, который был с ним в Форт-Беннинге, переписал беседу с Броуки Вторым и поручил Пэдди Лафферти доставить копию в Свомпскотт.

И вот теперь Хаукинзу предстояло сделать несколько телефонных звонков, и так, чтобы при этом его местонахождение никому не удалось бы засечь: Маленькому Джозефу в Бостон, второй – слегка эксцентричному отставному адмиралу, продавшему душу за место в государственном департаменте, но никогда не забывавшему о том, что это Мак, и никто другой, спас ему жизнь на борту линкора в корейской бухте Вонсан, и третий, последний, – в Беверли-Хиллз, одной из верных подруг, первой из четырех восхитительных жен своих, а именно Джинни. В общем, он уподобился в каком-то роде артисту цирка, жонглирующему одновременно несколькими шарами.

Набрав нулевой код, он ввел в щель аппарата свою кредитную карточку и начал крутить диск.

– Маленький Джозеф, это генерал!

– Эй, хмырь, куда ты запропастился? Большой человек хочет с тобой поговорить, но не желает звонить в это… Свомп… или как там его, потому что не знает, кто может подойти к телефону…

– Я тоже хотел бы поговорить с ним. Маленький Джозеф, это входит в мой стратегический план. – Хаук взглянул на номер телефона-автомата. – Ты сможешь с ним связаться?

– Да. Каждые полчаса он подходит к телефонной будке на Коллинз-авеню в Майами-Бич. Следующий выход его на связь – через десять минут.

– А могу я позвонить прямо ему?

– И не думай об этом, хмырь! Он сам тебе позвонит. Даю слово.

– В таком случае попроси его позвонить в Нью-Йорк вот по этому номеру, но только через двадцать минут. Мне надо отлучиться ненадолго.

Мак назвал номер телефона-автомата в отеле «Уолдорф» и повесил трубку. Потом извлек из кармана записную книжку и начал листать ее, пока не нашел то, что искал. И снова повторилась процедура с кредитной карточкой.

– Хэлло, Ангус! Как там поживает этот бык из северокорейских пампасов, взорвавший некогда наши радиостанции, которые мы зарыли в прибрежных песках Вонсана?

– Кто это, черт возьми? – послышался ворчливый голос бывшего адмирала флота, уже успевшего проглотить три порции мартини.

– Догадайся, Френк! Постарайся с первой же попытки. Или, может, назвать тебе мои шестнадцатизначные координаты?

– Хаук, это ты?

– А кто же еще, моряк?

– Так бы и сказал сразу: ты же отлично знаешь, что я не блещу умом.

– Ты что, не смог прочесть цифр?.. Цифр, предназначенных только для твоих глаз? Только для тебя, Френк?

– Оставь, Хаук! Откуда мне было знать, что это ты звонишь? Несколькими милями ближе, несколькими милями дальше – кто когда думал об этом?

– Я, черт возьми, думал, Френк! Я и моя команда. Мы были по ту сторону фронта!

– С этим покончено! Я в отставке!

– Но ты же консультант, Френк! Пользующийся всеобщим уважением эксперт государственного департамента по военным вопросам, касающимся Дальнего Востока. Гулянки, экстравагантные выходки, частные самолеты, отдых в дорогих курортных местах, благоволение подрядчиков…

– Черт возьми, я стою того!

– Конечно! Если только не считать того, что ты не можешь отличить один берег от другого… Пару миль в одну сторону, пару миль в другую… Прибавить или отнять – тебе все равно. Вот это эксперт так эксперт!

– Хаук, дай мне дух перевести! Что за радость нам обоим от твоих воспоминаний?.. Да, кстати, я видел по телевизору, что тебе присуждена какая-то важная шведская награда! И чего же ты хочешь после этого от меня? Верно, мне кое-что перепало. И я ухаживаю за своим садом. У меня артрит и многое что еще. И что же дальше?

– Ты связан с госдепартаментом.

– Да, я работаю там консультантом. И стараюсь выполнять свои обязанности как можно лучше.

– Вот что, Френк: или ты выполнишь мою просьбу, касающуюся твоего департамента, или солдат века свистнет в свисток и оповестит всех об одной из величайших военных ошибок в Корейской войне.

И Хаук обстоятельно разъяснил своему приятелю, что к чему. Звонок в Беверли-Хиллз начался с неудачи.

– Миссис Гринберг, пожалуйста!

– В этом доме миссис Гринберг не живет, – донесся из Калифорнии холодный британский мужской голос.

– Вероятно, я ошибся номером.

– Нет, но вы назвали не то имя, сэр. Мистер Гринберг съехал год назад. Так что не хотите ли побеседовать с леди Кэвендиш?

– Это Джинни?

– Это леди Кэвендиш. Могу я спросить, кто звонит?

– Хаук. Устроит это?

– Хаук? Ваше имя, сэр, пишется так же, как и название отвратительной хищной птицы?

– Да, как и название очень отвратительной и очень хищной птицы. А теперь доложите леди Каверне или как там ее, что я жду у телефона.

– Доложить-то я доложу, но обещать ничего не могу.

Наступившая было тишина в телефонной трубке была внезапно нарушена громким, возбужденным голосом первой жены Мака:

– Милый, в чем дело? Как ты там?

– Знаешь, все шло не так уж плохо, но только до тех пор, пока я не поговорил с этим клоуном, которому, по-видимому, только что удалили аденоиды. Кто он, черт возьми, такой?

– Он приехал с Чонси. Был дворецким у них в семье много лет.

– Чонси? Это Кэвендиш?

– Лорд Кэвендиш, милый! Денег куры не клюют. От желающих познакомиться с ним просто нет отбоя. У всех он стоит в списке под литерой «А».

– В списке?

– Ну да, милый! В списке приглашений.

– А что с Мэнни?

– Он стал скучать со старой женщиной, и я отпустила его на свободу в обмен на большой ломоть.

– Черт возьми, Джинни, ты совсем не старая!

– В глазах Мэнни любая девушка старше шестнадцати катится под гору… Но хватит обо мне, дорогой, пора и о тебе. Я так горжусь тобой, Хаук! Солдат века! И остальные девочки тоже испытывают такие же чувства.

– Праздник отменяется, детка, все это блеф!

– Что?.. Я не верю тебе! И остальные девочки тоже не поверят!

– Джинни, у меня мало времени. Эти в округе Колумбия снова устроили на меня облаву, и мне нужна помощь.

– Сегодня же обзвоню девочек. И что же мы должны делать? С кем нам предстоит связаться?.. Правда, Энни недосягаема для меня: она снова в одной из колоний прокаженных – во всяком случае, так думается мне. А Мэдж сейчас на Восточном побережье, то ли в Нью-Йорке, то ли в Коннектикуте или где-то там еще. Но я вызову ее, и мы обсудим все втроем: она, Лилиан и я.

– Я, собственно, звоню тебе, Джинни, поскольку думаю, что именно ты смогла бы мне помочь.

– Я, Хаук? Послушай, я ценю твою галантность, но ведь я самая старшая. Мне не особенно-то приятно это признавать, но, думаю, Мэджи и Лил гораздо больше подходят для твоих целей. Они обе еще красотки – любо-дорого поглядеть. Конечно, Энни – самый лакомый кусочек в нашей команде, вне конкуренции, хотя, думаю, туалеты, которые она предпочитает теперь, напугают всякого, кто носит брюки, и с этой точки зрения уязвима.

– Ты прекрасное, благородное создание, Джинни, но дело у меня совсем другого рода… Ты еще поддерживаешь контакты с Мэнни?

– Только через адвокатов. Он хотел бы получить несколько картин из тех, что мы покупали вместе, но будь я проклята, если позволю этому маленькому похотливому ублюдку вытащить из деревянной рамы хоть одно полотно, пусть и самое дешевое.

– Черт возьми, а я так надеялся, что выйду через тебя на него!

– А в чем дело, Хаук?

– Мне нужен кто-нибудь из его сценаристов, чтобы он состряпал кое-что для меня.

– Они что, собираются еще один фильм ставить о тебе?

– Да нет, черт бы их всех побрал! Этого не будет больше никогда!

– Рада это слышать. Так зачем же тогда тебе сценарист?

– Для одного прелестного материала, все в котором – чистая правда. Мне хотелось бы помахать им перед носом у этих голливудских будд. Только все должно выглядеть прилично и сделано достаточно быстро. Ну, скажем, за один день.

– За один день?!

– Речь-то идет о каких-то пяти или в крайнем случае десяти страницах, но страницы эти будут что чистый динамит, Джинни! Текст у меня записан на нескольких пленках. Мэнни наверняка знает кого-нибудь, кто…

– Так ведь и ты знаешь, дорогой! Как насчет Мэдж?

– Какой такой Мэдж?

– Твоей жены номер три, mon general!

– Мэджи? А при чем тут она?

– Да ты никак не читаешь журналов?

– Каких журналов?

– «Голливуд репортер» и «Дэйли вэрайети» – эти библии страны, пропитанной апельсиновым соком.

– По правде говоря, я и до настоящей Библии не охотник. Ну и что там в них?

– Мэдж – один из самых модных авторов в городе! Она настолько увлечена работой, что уезжает в Нью-Йорк или Коннектикут, где бы ей никто не мешал. Ее последний сценарий «Лесбийские червяки – мутанты-убийцы» принес ей большой гонорар.

– Черт возьми, я всегда знал, что у Мэджи есть литературное дарование, но…

– Не пользуйся словом «литературное»! – перебила Хаука леди Кэвендиш. – Вне здешних мест оно не очень-то популярно… Сейчас я дам тебе ее номер. Только потерпи пару минут: я хочу связаться с ней первая и сказать, чтобы она ждала твоего звонка. Она так обрадуется!

– Джинни, в данный момент я в Нью-Йорке.

– Тогда ей крупно повезло! Она – под номером ноль-три.

– А что это?

– Местный код. Мэдж в Гринвиче, но не в том, что в Англии. Позвони ей через пять минут, милый. А когда все закончится, то, чем бы все это ни завершилось, ты непременно должен навестить нас и познакомиться с Чонси. Он будет очень рад, поскольку просто почитает тебя. Он служил в Пятом гренадерском… А может, в Пятнадцатом… или в Пятидесятом… Мне никак не удается запомнить это.

– Гренадеры были лучшими из лучших, Джинни! Ты получила повышение! Можешь прозакладывать свои лучшие нейлоновые чулки, если я не приеду повидать вас обоих!

Солнце ярко освещало Маккензи Хаукинза, когда он вешал трубку в коридоре отеля «Уолдорф», записывая на мраморной стойке кончиком перочинного ножа телефон своей третьей жены. Считая, что все обернулось как нельзя лучше, генерал извлек из кармана сигару и жевал ее до тех пор, пока не размочил и не начал ощущать ее вкус. Потом зажег ее с помощью одной из своих «водонепроницаемых» армейских спичек и снова принялся царапать по стойке. Стоявшая в очереди к автомату почтенная дама в кричаще пестром летнем платье закашлялась у него за спиной.

– Такой достойный мужчина – и такие отвратительные привычки! – произнесла она с осуждением, когда кашель отпустил ее на мгновение.

– Не хуже ваших, мадам! Дирекция запрещает приглашать в номера этих молодых людей, помогающих сбросить вес.

– Боже мой, кто вам это сказал?.. – Достойная леди побледнела как мел и в панике обратилась в бегство. И тут же зазвонил телефон.

– Командир Игрек? – спросил Хаукинз спокойно. – Генерал, настало время нам встретиться!

– Оптимальный вариант, сэр! Но как сможем мы сделать это, если вы все еще мертвы?

– Я так изменил свою внешность, что меня не узнала бы и родная мать, да пребудет она в мире!

– Искренне сочувствую вам, дружок: мать всегда тяжело терять.

– Да нет, она в полном здравии в Лодердейле… Послушайте, мне многое надо сказать, поэтому не будем отвлекаться. Главное – это слушания, до которых осталось всего два дня. У вас есть какой-то план?

– Он еще в процессе разработки, командир. Потому-то мне и хотелось бы обсудить с вами кое-какие вопросы. Охрана, которую вы приставили к нам, произвела на меня огромное впечатление. И особенно я был поражен, когда узнал об этих стражах некоторые подробности…

– Что вы имеете в виду?

– А то, что они – «псы войны».

– О ком вы это?

– О тех двоих, которых вы наняли, чтобы они охраняли нас.

– Понятно. Видите ли, я всегда стараюсь придумать что-нибудь оригинальное. Но то, что в эту группу затесался нацист, вызывает у меня чувство глубочайшего сожаления. Правда, признаюсь, я полагал, что он бы умерил свой пыл, если бы вы ему приказали.

– Нацист? Какой нацист?

– Ах да, я забыл, он потерялся… Но в чем же в общих чертах состоит ваш план?

– Позвольте мне прежде всего уточнить одну деталь.

– Уточняйте все, что захотите.

– Я все о той же охране, командир.

– Повторяю: я жалею, что попался этот кислокапустник… Послушайте, мне надо переговорить с вами как можно быстрее, а раз ваш план еще не полностью разработан, то мне было бы много спокойнее, если бы вы и ваш сумасшедший законник встретились со мной. Надеюсь, вы понимаете, о ком я говорю.

– О Сэме, что ли? Вы слышали о Сэме Дивероу?

– Не произносите его имени, но, как я понимаю, когда в пятиугольный монумент, стоящий на страже нашей родины, просочились сведения о том, что этот субъект выступает в роли вашего поверенного, там возжаждали его крови. Эти типы с удовольствием вставили бы гранату вашему вшивому адвокатишке туда, где у него геморрой. Кажется, когда он работал в генеральной инспекции, у него случилась осечка с каким-то старым психом в Камбодже.

– Все уже улажено, командир: ошибка исправлена!

– Вашими устами да мед бы пить: пока что большие дяди ничего об этом не знают. Пара этих выпускников Уэст-Пойнта не прочь была бы повесить сукина сына. Сейчас он вместе с вами занесен в список особо опасных преступников.

– Я не рассчитывал, что дело примет такой оборот, – заметил Хаук. – Право же, он ничем не заслужил такого отношения к себе.

– Ха-ха, как сказал бы Маленький Джо! – завопил Винни Бам-Бам. – Может быть, вы забыли, к чему может привести эта ваша затея? А ведь командование стратегической авиации – не мешок с картошкой.

– Да, я понимаю это, командир. Но пока еще можно договориться об отказе от применения насилия. Это маловероятно, но вполне достижимо. И попытаться стоит.

– Позвольте высказать вам мое мнение, – произнес Манджекавалло. – Самое лучшее, что вы могли бы сделать в сложившейся обстановке, это прилететь со своим законником сегодня вечером в округ Колумбия, куда прибуду и я. Вы будете надежно укрыты, а когда настанет время выступить в суде, вас доставят туда в бронированной машине. Ну как?

– По-видимому, у вас нет опыта в проведении тайных операций – от «серых» до «черных», командир Игрек. Пробить брешь в заслоне врага – это еще полдела. Главное – как прорваться за линию обороны. Каждый шаг до объекта «зеро» должен быть точно рассчитан.

– Изъясняйтесь человеческим языком, черт бы вас побрал!

– Необходимо преодолеть любое препятствие на пути к верховному судье. И, возможно, мы найдем способ, как сделать это.

– Возможно? У нас нет времени для всяких «возможно» и «невозможно»!

– И все же оно у нас есть. Я согласен с вами, что нам стоит встретиться в Вашингтоне. И я скажу где… У Мемориала Линкольна. Двести шагов от главного входа и столько же – направо. Ровно в восемь. Усекли, командир?

– Что именно? Разве лишь то, что все это дерьмо собачье!

– Я не могу тратить время на разговоры с вспыльчивыми штафирками, – ответил Маккензи. – Забот хватает и у меня. Так что до встречи!

– Броуки, это Мак! – сказал Хаукинз, извлекая из щели свою телефонную кредитную карточку.

Мелодия «Ничто не сравнится с шоу-бизнесом!» была прервана голосом Броукмайкла:

– Иисусе, ты даже представить себе не можешь, что сделал со мной Мак! Этот чертов государственный секретарь! Он жаждет моей крови!

– Поверь мне, Броуки, это ты можешь заполучить его голову! А теперь слушай меня и делай так, как я тебе говорю. Лети в Вашингтон и…

– Френк, это Хаук. Ты сделал, что я просил? Добрался до этого тупого сукина сына? Или, может, я должен рассказать всем о том, что случилось на Эмбесси-Роу?

– Я сделал это, ублюдок! И то, что он хочет, это раздеть меня донага! В общем, я конченый человек!

– Вовсе нет, адмирал! Можешь записать в свой актив оказанную мне помощь. Он знает время и место?

– Он сказал мне, чтобы я запихнул это куда подальше… и никогда больше ему не звонил!

– Хорошо! Уверен, он будет там!

Маккензи Хаукинз отступил от автомата, зажег потухшую сигару и, бросив взгляд через толпу, запрудившую вестибюль, увидел напротив гостиницы расположившийся под тентом бар. У него возникло неодолимое желание пройтись туда, в это укрытое от солнца святилище, с которым у него были связаны воспоминания о той поре, когда он, тогда молодой офицер, вечно влюблялся в кого-нибудь, хотя обычно и ненадолго: он знал, что на это времени у него нет…

Мэдж, третья жена Мака, была столь же прекрасна и занимала в его жизни столь же важное место, как и остальные бывшие его супруги. Он любил их всех – и не только за то, чем они были, но и за то, чем они могли стать.

Однажды ему с одним сверхобразованным лейтенантом пришлось скрываться от хошиминовцев в какой-то пещере, и они, не зная, чем заполнить долгие часы, рассказывали друг другу о себе. Да и что еще оставалось им делать: ждать, когда их обнаружат и тотчас прикончат?

– Вам известно, чем вы страдаете, полковник?

– О чем вы, мальчик?

– У вас комплекс Галатеи. Вы желали бы превратить каждое прекрасное изваяние в живое существо, наделенное чувствами и сознанием.

– Где вы нахватались всей этой чуши?

– На первом курсе факультета психологии Мичиганского университета, сэр.

Имело ли для него, Хаука, какое-нибудь значение, из чего объект его восхищения – из камня или из плоти и крови? У Мэдж, как и у остальных, была своя мечта: ей хотелось стать писательницей. Мак внутренне вздрагивал, когда она предприняла очередную попытку создать нечто стоящее, но не отрицал ее способности приковывать внимание к выдуманным ею образам и безумным сюжетам. И вот теперь время Мэджи пришло. Конечно, она не Толстой, но все же «Лесбийские червяки – мутанты-убийцы» завоевали признание, и сколь бы скромным ни был этот труд, Хаук верил, что у его третьей жены неплохие перспективы.

Маккензи вернулся к телефонному аппарату, извлек кредитную карточку и набрал номер. Едва раздались гудки, как трубку сняли, но все, что услышал он, был голос, полный самого неподдельного ужаса.

– Помогите, помогите! – вопила женщина в трубку. – Червяки ползут! Со стен спускаются на пол… их тысячи!.. Они гонятся за мной!.. Уже совсем близко!.. Вот-вот набросятся на меня!

Внезапно наступила тишина: по-видимому, кричавшую парализовал страх.

– Подожди, Мэджи, не бросай трубку, я еду! Какой у тебя, черт возьми, адрес?

– Все в порядке, Хаук! – прозвучал вдруг спокойный голос. – Это только рекламный ролик.

– Что?..

– Ну, это то, что передают по радио и показывают в телерекламе. Детям нравится этот маленький шедеврик, ну а их родители с радостью депортировали бы меня.

– Как ты узнала, что это я?

– Несколько минут назад звонила Джинни. Этот номер никому не известен, кроме нас, девочек, да еще моего агента, который никогда мне не звонит, если не возникает каких-то проблем, а их, слава богу, никогда не бывает! Это твоя заслуга, Мак! Это ты сделал меня такой, и мне вовек не отблагодарить тебя!

– А Джинни сказала тебе, что мне надо?

– Сценарий на десять страниц? Конечно, сказала. Я уже вызвала посыльного, дело теперь – за твоим адресом. Отдай ему пленки, и к утру что-нибудь да получится. Боже милостивый, это самое меньшее, что я могла бы сделать для тебя!

– Ты потрясающая девочка, Мэджи! И я очень высокого о тебе мнения.

– «Потрясающая девочка»! Это так на тебя похоже, Хаук! По правде говоря, ты самый шикарный парень, которого все мы, девочки, знали в жизни, хотя с Энни ты, пожалуй, зашел уж слишком далеко.

– Я тут ни при чем…

– Нам все известно: мы же поддерживаем с ней контакт. Но обещали никому ничего не рассказывать. Боже мой, кто бы этому поверил?

– Но она счастлива, Мэдж.

– Знаю, Мак. И все благодаря тебе, наш гений.

– Я не гений… Разве что только в боевых условиях…

– И не пытайся убедить в этом четырех девушек, которые никогда бы ничего не достигли, если бы не ты.

– Я в отеле «Уолдорф», – молвил тихо Хаукинз, вытирая скатившуюся из глаза слезу, которую ему так и не удалось удержать. – Скажи своему посыльному, чтобы направлялся прямо в номер двенадцать «А». Если его вдруг остановят, пусть скажет, что номер снят на имя Дивероу.

– Дивероу? Сэм Дивероу? Это тот славный, прелестный мальчик?

– Ты все еще в прошлом, Мэджи. Он значительно повзрослел, у него теперь жена и четверо детей.

– Вот сукин сын! Это же настоящая трагедия для нас! – вскричала третья экс-жена Маккензи Хаукинза.