Глава 23

– У нас теперь все, что надо! – воскликнула Дженнифер, прослушивая пленку и разглядывая увеличенные фотографии, лежавшие на кофейном столике летнего дома на берегу океана в Свомпскотте. – Явно это заговор. Но, по-видимому, в него вовлечены представители высшего эшелона власти, члены правительства!

– В этом нет ни малейшего сомнения, – подал голос со своего кресла Арон Пинкус. – Но с кем именно воюем мы? Ведь все наши трудности и проистекают главным образом потому, что мы не знаем этого.

– А как насчет Броукмайкла? – спросил Дивероу. – Это тот сукин сын, которого я поймал с поличным в Золотом Треугольнике…

– И перепутали его личное имя с именем его кузена, – вмешалась Дженнифер. – Надо же быть таким идиотом!

– Послушайте, а часто ли встречаются такие имена, как Этелред и Хизелтайн? Оба они настолько непривычны, что перепутать их совсем не трудно.

– Но только не для внимательного юриста…

– Хватит, Покахонтас! Вы, очевидно, не видите разницы между жестким перекрестным допросом и крайней степенью провокации!

– Вы, двое, может, прекратите эту перепалку?! – рассердился Пинкус.

– Я только хотел сказать, что, возможно, Броукмайкл охотился за мной, – объяснил Сэм. – О, Иисусе, если бы только он увидел мое имя в досье Хаука, то наверняка из его ноздрей вырвалось бы пламя!

– После того, как вы стали официальным поверенным племени уопотами, это, думаю я, вполне вероятно. – Арон помолчал немного, хмурясь и наклонив голову, затем продолжил: – С другой стороны, Броукмайкл не мог отдать подобного приказа своей удивительной шестерке на свой страх и риск, и, уж конечно, он не имеет доступа к «Эйр-Форс-два».

– А это значит, что он сам получил такой приказ от кого-то еще, кто обладает и властью, и доступом к самолету, – резюмировала Редуинг.

– Вы правы, моя дорогая, и в этом-то наша загвоздка, потому что Броукмайкл ни за что не выдал бы этого человека, даже если бы и мог. Так что, перефразируя слова генерала Хаукинза, мы могли бы так сформулировать истинное положение вещей: цепь команд оказывается такой запутанной, что для нас практически нет надежды отыскать концы. По крайней мере, за то время, что имеется в нашем распоряжении. Ну а если точнее, то за восемьдесят с чем-то часов, которые будут отсчитываться в каком-то обратном порядке, что, как понимаю я, особого значения не имеет для нас.

– У нас есть улики, – заявил Дивероу. – Фотографии, запись всех деталей операции, изложенных устами двоих участников и, если хотите, преступников. Мы могли бы сделать все это достоянием гласности. А почему бы и нет?

– Стресс отрицательно сказался на вашей способности адекватно воспринимать действительность, Сэм, – заметил Пинкус мягко. – Всю эту операцию можно отрицать. Как выразился наш друг Сайрус, отправившийся вместе с Романом Зет на пляж, проглотив предварительно со своим приятелем несколько кварт водки, – «они все чокнутые». Это-то и дает возможность все отрицать… Психопатия, иррациональное мышление… Люди чуточку не в себе… В общем, актеры!

– Постойте, Арон, но ведь нельзя же отрицать наличие «Эйр-Форс-два»! Это было бы чертовски сложно.

– А в этом есть смысл, мистер Пинкус. Разрешение пользоваться самолетом должно быть дано с самого верха.

– Благодарю вас, принцесса!

– Я всегда воздаю должное тому, что представляется мне заслуживающим внимания.

– Подумать только!

– Заткнитесь!

– Признаю, хотя и назвал вас путаником, но в ваших рассуждениях определенно есть резон…

– Нет! Нет там никакого резона, – послышался гортанный голос Маккензи Хаукинза из-за полуоткрытой двери, ведшей в погруженную во мрак кухню. Потом дверь отворилась, и в гостиную вошел Хаук в нижнем белье из маскировочной, зеленой с черным ткани и в рубашке с короткими рукавами. – Прошу простить меня за мой вид, маленькая… мисс Редберд.

– Редуинг.

– О, еще раз прошу прощения! Но когда я слышу голоса на биваке в три часа ночи, то мой природный инстинкт заставляет меня подкрасться к источнику шума, не одеваясь, как сделал бы я это, собираясь на танцевальный вечер в офицерском клубе.

– Так ты еще и танцуешь, Мак?

– Спроси об этом моих девушек, сынок! Я всех их учил танцевать – от мазурки и до настоящего венского вальса. Солдаты всегда были самыми лучшими танцорами: они должны наступать на дам в быстром темпе, а отступать медленно.

– Пожалуйста, Сэм, давайте выслушаем соображения генерала, если только он не против, – взмолился Арон, поглядывая на Хаука. – Почему мой премудрый сотрудник ошибается насчет вице-президентского самолета? Ведь это второй по рангу самолет в стране.

– Дело в том, что доступ к «Эйр-Форс-два» имеют дюжины управлений и департаментов, – хотя бы потому, что он нуждается в периодическом профилактическом и косметическом ремонте. Безотносительно к тому, кто под тем или иным предлогом использует самолет в своих личных интересах – сам ли вице-президент или кто-то еще, кому он благоволит, – администрация вице-президента всякий раз встает на дыбы при одной только мысли о том, что об этом узнает общественность… Ты помнишь, парень, как после процесса, затеянного китаезами, я из Пекина вылетел на Филиппины и уже оттуда попал в Тревис, где и произнес ту тошнотворную речь о «старых усталых солдатах»? Мне пришлось еще тогда сказать несколько слов и о том, сколь благодарен я вице-президенту за то, что он прислал за мной личный самолет.

– Да, я помню это, Мак.

– А ты знаешь, где в то время был этот вице-президент?

– Нет, не знаю, – ответил Дивероу.

– Он уединился с одной из моих жен, которая должна была сделать так, чтобы этот малый не смог попасть на вторую базу в Лос-Анджелесе. Наш вице-президент был пьян, как блоха, угодившая в бутылку с бурбоном, что и отразилось негативно на его способности осуществить свое желание.

– Откуда тебе это известно?

– Испытывая глубочайшее отвращение к мерзостному спектаклю, каким представлялся мне весь этот китайский процесс, я захотел выяснить, от кого из округа Колумбия исходит сия гнусная затея. Ну и послал туда мою девочку разведать, что к чему.

– И она разведала? – спросил Пинкус недоверчиво.

– Конечно, командир! Этот лукавый златоуст буквально валялся в ногах у славной старушки Джинни с брюками, спущенными до лодыжек, выспрашивая ее о том, кто я такой. Вот тогда-то я и узнал, насколько высоко сидит этот грязный пес, который, ухватив меня за хвост, счел возможным проделывать со старым солдатом непристойные фокусы. И, соответственно, я принял решение сменить образ жизни, в связи с чем и взял тебя в помощники, Сэм.

– Я предпочел бы, чтобы ты не напоминал мне об этом… И не хочешь ли ты сказать, что Джинни соблазнила вице-президента?

– Да ты невнимательно слушал меня, сынок. У девочки есть вкус, его же невыразительное жирное лицо не отличается особой привлекательностью.

– Оставим воспоминания, – вмешался Арон и покачал головой, как бы желая изгнать из сознания запрещенные образы. – Итак, генерал, к чему говорите вы это все?

– А к тому, чтобы вы поняли: теперь у нас есть прямой подход к нашим недругам, что позволит отразить любые их попытки напакостить нам, а то и уничтожить нас, командир. Понятно, задача не из легких, но мы сможем справиться с нею.

– Изъясняйся на общедоступном языке. Мак.

– Видишь ли, мальчик, то, что я имею в виду, срабатывало от побережья Нормандии до Сайпана и от Пиншона до Меконга – во всяком случае до тех пор, пока эти проклятые задницы не выболтали все своими трепливыми языками.

– Снова прошу, говори понятно.

– Речь идет о дезинформации, Сэм. В среде наивысших военных чинов, хотел бы заметить.

– Я только что упоминал об этом, – промолвил Пинкус. – Когда коснулся цепи команд.

– Знаю, – отозвался Хаук. – Я слышал все, что говорили вы в течение последних двадцати минут. Улучил всего чуток времени, чтобы отнести полковнику Сайрусу на пляж еще одну бутылку водки. Эти типы, актеришки, и в самом деле произвели на него сильное впечатление и изрядно взвинтили его, не так ли?

– Вернемся-ка к дезинформации, генерал! – произнес настойчиво Арон.

– Ну, пока я еще не разработал всего детально, но путь ясен, как след от машинного масла на свежевыпавшем снегу. Нам нужен Броуки Второй.

– Кто?

– Что?

– Кажется, я знаю, – сказала Дженнифер. – Это Броукмайл. Но не из Бюро по делам индейцев, не Хизелтайн, а тот, из Форт-Беннинга, кто командует этими рожами, что у нас на фотографиях на столе, – Этелред.

– Дама права. Этелред Броукмайкл всегда считался одним из самых слабых воспитанников Уэст-Пойнта. Ему вообще не следовало идти в армию, но в их семье все были военными – и по отцовской, и по материнской линии. Знаете, как это бывает, – сын армейского братства! Судьба распорядилась так, что Этелред обладал значительно более богатым воображением, чем Хизелтайн, но у него была и слабость. Он смотрел слишком много фильмов, в которых генералы жили как короли, и пытался следовать их примеру, хотя на генеральское жалованье замок не возведешь.

– Значит, я был прав, – вставил Дивероу. – Он и в самом деле выкачивал баксы из Треугольника.

– Разумеется, ты был прав, Сэм. Однако он не имеет никакого отношения к организации преступных махинаций и, скорее всего, сам того не подозревая, выполнял фактически лишь функции посредника. Все было так, как если бы шел фильм о нем: множество людей просто оказывают ему знаки внимания за те мелкие услуги, которыми он одаривал их когда-то.

– Но денежки-то он прикарманивал, Мак!

– Какую-то часть их – да, но не все. И вообще, он не совершал ничего похожего на то, что ты заподозрил. Если бы в армии стало вдруг известно что-то подобное, ему бы сразу же дали под зад коленкой. Он жертвовал немалые суммы на приюты для сирот и лагеря для беженцев. На этот счет есть документы, что, собственно, его и спасло. Другие поступали много хуже.

– Едва ли это можно считать оправданием, – заметил Пинкус.

– Думаю, что нельзя, но, как говорит Сэм, кто тянет на звание ангела! – Хаук помолчал, потом прошелся в своем маскировочном исподнем до окна, выходившего на пляж. – Кроме того, это уже история, я хорошо знаю Броуки Второго. Он не слишком симпатизирует мне, потому что я находился в относительно близких отношениях с Хизелтайном, а они не ладили между собой… Тем не менее мы с ним не раз разговаривали… И еще поговорим. И тогда я узнаю, кто стоит за всей этой чертовой затеей. В противном же случае представлю этого «Второго» на суд общественности, и тогда ему придется распроститься с золотыми галунами.

– Вы упускаете один или два момента, которые могут спутать все карты, – произнес Арон. – Начать с того, что как только наверху станет известно о поражении «смертоносной шестерки», так, несомненно, Броукмайкл тотчас же окажется в недоступном для вас месте. И по той простой причине, что через него может всплыть имя высокопоставленного лица, распорядившегося насчет «Эйр-Форс-два».

– Пока что, командир, о фиаско псевдоделегации никто не узнает, – проговорил Хаукинз, поворачиваясь к окну спиной. – По крайней мере, в ближайшие двадцать четыре часа. Вы же, уверен я, можете устроить так, что завтра рано утром я улечу в Форт-Беннинг на частном самолете.

– Вы вот сказали: в ближайшие двадцать четыре часа, – обратилась к генералу Дженнифер. – Но как вы можете за это поручиться? Если даже это актеры и психи, мы все равно не должны забывать о том, что они профессионалы, занимающиеся секретными операциями.

– Позвольте мне объяснить, мисс Редуинг… Дези-Один и Дези-Два поддерживают со мной постоянную связь по радио… Сэр Генри Саттон и так называемая «смертоносная шестерка» в настоящий момент заперлись в ресторане Джозефа на Дартмут-стрит. Они крепко выпили и пребывают в отличном настроении. Мои адъютанты отвезут их – но не в отель, а в ваш домик для лыжников, где они будут целый день приходить в себя. А когда протрезвеют, Дези-Два – не только прекрасный механик, но и, как сообщил мне Дези-Один, отличный повар – сдобрит их еду соусом «песто», в состав которого войдут помидоры, текила, джин, бренди, медицинский спирт и некая седативная микстура. Так что, отведав угощения, они снова вырубятся… Надеюсь, мне удалось развеять сомнения мисс Редуинг. И позвольте добавить еще: не исключено даже, что в нашем распоряжении будет не двадцать четыре часа, а значительно большее время, возможно, около недели. Если бы только помогло нам это!

– Видите ли, генерал, – не успокаивалась дочь уопотами, – мы имеем дело с прошедшими хорошую подготовку бойцами из отряда особого назначения, а ведь известно, что и самые обыкновенные люди, одурманенные наркотиками или алкоголем, могут очнуться внезапно на короткое время и воспользоваться телефоном…

– Телефоны там не будут работать: в провода во время грозы попадет молния.

– Во время какой грозы? – решил уточнить Арон.

– Гроза разразится там после того, как они захрапят, сон же у них будет крепкий.

– Но как только они придут в себя, так тотчас же прыгнут в машину и – ищи ветра в поле! – предположил Дивероу.

– Рама и ведущая шестерня главной передачи окажутся к тому времени испорченными из-за езды по разбитым проселочным дорогам.

– Но они могут подумать, что их похитили, и принять соответствующие меры, в том числе и физического воздействия, чтобы бежать из плена, – промолвил Пинкус.

– Такая вероятность есть, но невелика. Ди-Один объяснит им, что вы, командир, подумали в своей мудрости, что им было бы лучше провести сегодняшнюю ночь веселья в вашем пустом доме, поскольку появление их в отеле в состоянии сильного алкогольного опьянения может вызвать осложнения.

– А как с гостиницей, Мак? – спросил озабоченно Сэм. – Броукмайкл и его компания будут ждать экспресс-отчета от своих ребят, если не чего-то большего.

– Маленький Джозеф берет это на себя: он будет дежурить у телефона в том их номере, что посередине.

– Ну и что же он, черт возьми, скажет, когда туда позвонят? – допытывался Дивероу. – «Привет! Я „смертоносный седьмой“, остальные валяются пьяными в баре Джо»?

– Нет, Сэм. Он скажет, что единственная его обязанность – это принимать телефонные сообщения и что его наниматели вызваны по делу. И больше ничего.

– Кажется, вы все продумали, – сдался Арон, кивая головой. – План просто замечательный!

– Школа, командир! И, если откровенно, такого рода контрмеры – на уровне детского сада.

– И все же, Мак, ты кое-что забыл, – улыбнулся Дивероу сардонической улыбкой законника, заранее предвкушая триумф. – В наши дни телефоны есть во всех машинах.

– Прекрасная мысль, сынок, но часа два назад о том же подумал и Дези-Один.

– Не станешь же ты говорить мне, что он собирается вырвать с корнем антенну? Ведь это было бы уж слишком очевидно.

– В этом нет надобности, Сэм. Хуксетт, штат Нью-Гэмпшир, недосягаем для диапазона, в котором работают радиотелефоны: башня там еще не достроена. Дези-Два рассказывал, что ему стоило большого труда дозвониться до Дези-Один в Бостон, чтобы сообщить тому, где находится это шале, во всяком случае, ему пришлось для этого проехать по шоссе целых двадцать минут.

– У вас есть какие-нибудь возражения, адвокат? – поинтересовалась Редуинг.

– Я знаю только одно: должно случиться что-то ужасное, – пискнул Сэм сдавленным голосом. – Так всегда происходит, когда он считает, что продумал все до конца.

Реактивный самолет «Рокуэлл» взмыл вверх над горами Аппалачи, готовясь к посадке в Форт-Беннинге, точнее – на частном летном поле в двенадцати милях к северу от военной базы. Единственным пассажиром на борту был Хаук, снова в своем не поддающемся описанию сером костюме… На носу его сидели очки в стальной оправе, щетинящиеся короткой стрижкой седые волосы прикрывал тускло-рыжий парик, на сей раз причесанный и уложенный до состояния совершенства Эрин Лафферти.

Бывший генерал не отходил от телефона в Свомпскотте с четырех утра до пяти тридцати. Первый звонок его был адресован Хизелтайну Броукмайклу, пришедшему в восторг оттого, что наконец-то представилась возможность «вытряхнуть душу» из его омерзительного кузена Этелреда. Затем из дома на берегу океана последовали еще семнадцать звонков. И в итоге было получено разрешение на посещение базы неким писателем, занимавшимся в данный момент изучением проблем, связанных с постперестроечной конверсией.

А в восемь утра отдел по связям с общественностью при Пентагоне известил бригадного генерала Этелреда Броукмайкла, якобы занимавшегося «общественными отношениями», о том, что он должен встретить подобающим образом весьма влиятельного журналиста и сопровождать его во время осмотра им военного комплекса. Для Броуки Второго это было относительно рутинное задание, дававшее ему возможность практического применения своего скромного актерского дарования, которого, однако, сам он скромным не считал.

В десять часов утра – в десять ноль-ноль, если выражаться языком военных, – Этелред Броукмайкл повесил трубку служебного телефона и приказал своему помощнику по вспомогательному армейскому корпусу ввести писателя. Бригадный генерал готов был полностью повторить сообщение для печати, которое он столь успешно делал уже на протяжении многих лет.

Но к чему он не был подготовлен, так это к виду пожилого, сутулого человека в очках и с рыжими волосами, который вошел застенчиво в дверь его кабинета, излишне пространно благодаря женщину-сержанта, открывшую дверь для него. В посетителе было что-то неуловимо знакомое, возможно, аура, не имевшая ничего общего с его подчеркнутой учтивостью. Броуки Второму даже послышались отдаленные раскаты грома. Так что же было такого в этом чудаке, который с успехом мог бы сойти за персонажа из киноверсии романа «Большие ожидания», – большого, неуклюжего и потрепанного жизнью счетовода, пытавшегося поддержать старую леди?.. Или он перепутал, и то был персонаж из инсценировки «Николаса Никлби»?

– Как мило с вашей стороны – уделить мне свое драгоценное время и помочь в моем скромном исследовании, генерал! – сказал журналист спокойным, немного хриплым голосом.

– Это моя работа, – ответил Броукмайкл и тут же просиял улыбкой, которая, чувствовал он, сделала бы честь Керку Дугласу. – Мы – вооруженные слуги народа, и нам хотелось бы, чтобы он знал о нашем вкладе в укрепление оборонной мощи нашей страны и в дело мира во всем мире… Садитесь, пожалуйста.

– Замечательное, трогательное заявление! – Рыжий труженик пера подсел лицом к столу, вынул блокнот и шариковую ручку и приготовился писать. – Вы не будете возражать, если я процитирую в своем очерке вас? Припишу ваше высказывание «авторитетному источнику», если только вас устроит такой вариант.

– Конечно, нет… Я хочу сказать, что не возражаю и что вы можете смело назвать меня как автора данного высказывания: «Передо мною влиятельный журналист, ради которого так суетился отдел Пентагона по связи с общественностью. Они ходили вокруг него буквально кругами, чтобы только его ублажить. Почему? Этот стареющий чудак безусловно лицо гражданское, но из тех, кто благоговеет перед военной формой. В общем, работа сегодня утром предстоит непыльная». Мы в армии не прикрываемся ссылками на безымянные, анонимные источники, мистер… мистер…

– Харрисон, генерал. Лекс Харрисон.

– Рекс Харрисон?..

– Нет, Александер Харрисон. Мои родители прозвали меня Лексом давным-давно, и под этим-то именем и выходят мои статьи.

– О да, конечно… Признаюсь, я был потрясен в какой-то мере… когда мне послышалось, будто вас зовут Рексом Харрисоном.

– Понимаю. Мистера Харрисона весьма забавляло сходство наших имен. Однажды он спросил меня в шутку, не смогли бы мы с ним поменяться местами: он напишет за меня статью, а я заменю его в роли Генри Хиггинса… Но, увы, – безвременная кончина! А ведь это был такой очаровательный человек!

– Так, значит, вы лично знали Рекса Харрисона?

– Да. Я познакомился с ним через общих друзей…

– Через общих друзей?

– Нью-Йорк и Лос-Анджелес – небольшие городишки, если вы писатель или актер… Правда, мои издатели не интересуются ни мной, ни моими собутыльниками по Поло-Лаунджу, генерал.

– По Поло-Лаунджу?

– Это такая дыра. Курорт, куда съезжаются пить минеральную воду богатые и знаменитые, как, впрочем, и все остальные в Лос-Анджелесе, мечтающие стать таковыми… Но вернемся к моим издателям. Их привлекает военная тематика. В частности, они хотели бы получить материал о реакции армейских кругов на сокращение бюджетных ассигнований на оборону… Ну как, можно уже начинать?

– Да… разумеется… Я скажу вам все, что вас интересует. Видите ли, я всегда питал огромный интерес к театру и кино… И даже к телевидению.

– Мои друзья, которые пишут или играют на сцене, ставят телевидение выше театра, генерал. Ибо оно дает им то, что они называют «деньгами, позволяющими выжить». Играя на сцене, на жизнь не заработаешь, а фильмы снимаются нечасто, через большие промежутки.

– Я слышал об этом от… Ну, не важно от кого… но это проверенные сведения – от людей, которые знают эту кухню изнутри!

– Я не выдаю чужих секретов, поверьте мне, – сказал журналист. – Это могут подтвердить, например, Грег, Митч или Майкл.

– Боже мой, право? – «Ничего удивительного, что отдел Пентагона по связям с общественностью относится к этому журналисту с таким почтением. По-видимому, он давно там у них ошивается и к тому же бражничает со знаменитостями, которых Пентагон всегда не прочь использовать для своих рекламных роликов на телевидении. Подумать только, Рекс Харрисон, Грег, Митч и Майкл! Он был знаком со всеми ними!» – Я часто летаю в Лос-Анджелес, мистер Харрисон. Может, встретимся как-нибудь в Поло-Лаундже?

– Почему бы и нет? Я провожу там полжизни, другую же половину – в Нью-Йорке. По правде говоря, жизнь кипит только на побережье. Когда будете в тех краях, прямо отправляйтесь в «По-Лаундж» и скажите бармену Гасу, что вы разыскиваете меня. Я всегда поддерживаю с ним связь независимо от того, останавливаюсь ли в «Беверли-Хиллз» или нет. Таким образом люди узнают, что я в городе. Ну, тот же Пол… Пол Ньюмен… Джоан с Пэки, Митчем, Кэйн и эти дебютанты, оба Тома, – Сэллик и Круз… И, разумеется, Мэрил и Брюс… Славные они ребята!..

– Славные ребята?

– Ну, понимаете, настоящие такие парни и девушки, с которыми легко ладить….

– Я был бы счастлив с ними познакомиться! – перебил собеседника Броукмайкл. Его широко раскрытые глаза были как два белых блюдца с поблескивающими на них коричневыми чашками, в кои преобразилась радужная оболочка. – Я смогу согласовать это со своим расписанием когда угодно!

– Не спешите, генерал! Не спешите, – произнес с хрипотцой в голосе немолодой уже репортер. – Все они – профессионалы. И хотя живут всего-то через какой-то квартал от нас, вовсе не обязательно, что им нравится общаться с дилетантами с соседних улиц.

– Что вы хотите этим сказать?

– А вот что: проявляемый нами интерес к кино, телевидению или к чему бы там ни было еще отнюдь не означает, будто мы тоже принадлежим к их братству, если вы понимаете, что я имею в виду. Для вас не секрет, что каждый ведь желает с ними познакомиться. Но они такие же, как и мы, живые люди. И отлично разбираются, кто из их епархии, а кто незаконно вторгся на их территорию.

– К чему это вы клоните?

– Если коротко, лишь к тому, что вы не профессионал, генерал, а только поклонник. А таких пруд пруди на каждом углу, со всеми нами просто не управиться. Профессионалы не водят дружбу с дилетантами и поклонниками, они их терпят… Может, с вашего позволения, мы вернемся все-таки к нашему интервью?

– Ах да, конечно! – вскричал расстроенный Броукмайкл. – Но я думаю… я убежден, что вы недооцениваете мой вклад в сценическое искусство!

– Как вас понимать? Уж не пытаетесь ли вы убедить меня в том, что ваша мать принимала участие в любительских спектаклях, а отец выступал в школьной самодеятельности?

– Ничего подобного! Правда, моя мать мечтала стать актрисой, но родители убедили ее, что это прямая дорога в ад. Мимика же у нее была необычно богатая… Ну а мой отец – из военных, дослужился до полковника… Черт возьми, я все же обскакал этого сукина сына… От матери мне передалась безудержная страсть к сценическому искусству. Я по-настоящему люблю театр, хорошие фильмы и телевидение. Особое наслаждение получаю от старых лент. По мне будто ток проходит, когда я вижу представление, которое меня трогает. Я плачу, смеюсь. Чувствую себя каждым из персонажей, выступающих на сцене или появляющихся на экране. Это моя вторая жизнь!

– Боюсь, что это реакция любителя с гипертрофированной фантазией, – заметил журналист своим грубоватым голосом, возвращаясь к блокноту.

– Вы так считаете? – молвил протестующе Броукмайкл, ощутивший нервную дрожь. – Тогда разрешите мне кое-что сказать вам… Разумеется, не для протокола… И отложите перо и бумагу: все – строго между нами, хорошо?

– Почему бы и нет? Я здесь только для того, чтобы получить самое общее представление…

– Это вы получите, не волнуйтесь! – прошептал Броуки Второй, вставая из-за стола, и крадучись направился к двери. Затем, постояв возле нее какое-то время, прислушиваясь к возможным звукам извне с таким видом, будто играл в «Трехгрошовой опере» Бертольта Брехта, он продолжил: – Под моим началом находится особая, элитарная труппа. Другой такой не сыскать в анналах театральной истории! Я лично обучал каждого из этого маленького коллектива, руководил всеми ими, довел их актерский талант до совершенства, и теперь они, преуспевая там, где другие терпят поражение, по праву считаются антитеррористической группой мирового класса! Так что же это – любительство или нечто другое?

– Да ну же, генерал, они обычные солдаты, прошедшие спецподготовку для подобного рода работы.

– Нет, они не солдаты! – взорвался Броукмайкл, и шепот его перешел в свист. – Они актеры! Настоящие, профессиональные актеры! Когда они завербовались в армию целой группой, я сразу же усмотрел в этом открывающиеся перед нами большие возможности. Повторяю: сразу же! Кто может лучше, чем актер, просочиться в неприятельские ряды и нажать там на нужную кнопку? Кто может сделать это лучше, чем актер, для которого перевоплотиться пара пустяков? И кто лучше актеров, которые постоянно учатся друг у друга, способен создать иллюзию естественности?.. В общем, в секретных операциях, мистер Харрисон, нет им равных! Они словно родились для подобных дел, и я предоставил им возможность претворить свое предначертание в жизнь!

Журналист был вынужден признать свою неправоту:

– Черт бы побрал меня, идея интересная, генерал! Я бы даже сказал, блестящая!

– Ну как, согласны, что это не любительство? Теперь каждый хочет, чтобы они выполняли его задания. Вот и сейчас, в этот самый момент, труппа в полном составе осуществляет непростую во многих отношениях операцию, задуманную одним из самых могущественных людей в стране.

– О! – Человек по имени Харрисон вопросительно нахмурился, на его губах появилась скептическая улыбка. – Но их на месте нет, поэтому я не смогу с ними встретиться. Беседа же у нас носит неофициальный характер, так что все говорит о том, что я едва ли напишу что-либо о них.

– Боже мой, все, что я говорил, строго конфиденциально! Ни слова о них!

– Об этом не беспокойтесь, генерал. Выложу вам все откровенно, как репортер. У меня только один источник – вы. Но никто из ныне здравствующих издателей ни за что не возьмет материала, базирующегося на единственном источнике. Ну а мои друзья в Поло-Лаундже, стоит мне только передать им содержание нашей беседы, будут хохотать над своим коктейлем «Яйца Бенедикта» и говорить, что из этого можно было бы сделать отличный сценарий, если бы это было правдой. Вот именно: если бы это было правдой!

– Но это правда!

– Кто это может еще подтвердить?

– Ну… я… Я не могу!.. Не могу этого сказать!

– Очень скверно. Будь в этой идее хоть зернышко истины, вы, вероятно, могли бы продать ее за несколько сотен тысяч. Принимая же во внимание «обработку для сценария», – это что-то вроде тривиального резюме, к которому все мы имели обыкновение сводить свои школьные сочинения, – вы получили бы и полмиллиона. А заодно и удостоились тоста в свою честь от Города Мишуры.

– Боже мой, но это правда! Поверьте мне!

– Я-то могу вам поверить, но слово мое будет значить не больше, чем «Пеллигрино» с лимоном в «По-Лаундже». Чтобы такая вещь прошла, она должна выглядеть достоверной… А теперь, генерал, считаю я, пора заняться и нашим интервью.

– Нет!.. Я слишком близко подошел к осуществлению своей мечты… Пол и Джоан, Грег и Митч… И еще этот Майкл. И все они – такие славные ребята!

– То, что они…

– Вы должны мне поверить!

– Но почему? – проворчал старый журналист. – Я ведь даже не могу воспользоваться своим пером: беседа-то не для записи.

– И все же выслушайте меня! – взмолился Броуки Второй. Глаза его горели, по лицу струился пот. – В течение ближайших двадцати четырех часов моя антитеррористическая актерская труппа захватит в плен опаснейшего врага нашей родины!

– Вот это заявление так заявление, генерал! А есть у вас что-нибудь, чтобы подкрепить его? Какой-нибудь документ?

– Скажите сперва, имеется ли что-либо такое… ну нечто среднее между беседой конфиденциальной и предназначенной для печати?

– Думаю, такой жанр есть. Это короткая заметка. Публикуемая после того, как событие уже произойдет, но в ней о делах прошедших говорится только в общих чертах.

– А что это значит?

– Что не разглашаются ни имена, ни источники информации.

– О, это то, что мне и нужно!

– Ну так вы и получите это, – пробормотал журналист сквозь зубы.

– Прошу прощения?..

– Ничего, я просто так… Продолжайте, генерал.

– Они в Бостоне, штат Массачусетс, – произнес Броукмайкл скороговоркой, почти не разжимая губ.

– Очень мило.

– Читаете вы газеты? И смотрите ли телевизор? – спросил генерал таинственно.

– Ну, время от времени. Без этого ведь не обойтись.

– А читали вы или слышали что-нибудь о делегации Нобелевского комитета, прилетевшей в Бостон на самолете вице-президента?

– Да, что-то припоминаю, – ответил журналист, хмурясь в раздумье. – Речь, кажется, шла о выступлении в Гарварде и о присуждении премии какому-то генералу… солдату десятилетия или что-то в этом роде. Я видел это в телевизионных новостях.

– До-о-воль-но-таки впечатляюще, не так ли? – проговорил Броуки Второй.

– Естественно: любая делегация от Нобелевского фонда производит впечатление.

– Вы согласны, что это были рафинированные ученые и военные историки?

– Конечно! Нобелевские мальчики – это вам не фунт изюма! Да иначе и не может быть. Но какое они имеют отношение к вашей… хм… труппе антитеррористов?

– Это они!

– Кто они?

– Ну, делегация Нобелевского комитета! Это мои ребята! Мои актеры!

– Простите, генерал, ответьте мне откровенно, понятно, все останется между нами – вы случайно не перебрали сегодня утром?.. Послушайте, я ведь не молодой прощелыга, у которого в глазах рябит от звезд, – таких, как мои друзья в «По-Лаундже». Ведь и мне приходилось гулять по улице с пятеркой в кармане.

– Говорю же вам, что это правда! – загремел Броукмайкл. Его голос достиг крещендо, вены на шее вздулись, приобретя пурпуровый цвет. – И я никогда не позволяю себе ни капли алкоголя, пока в полдень не открывается офицерский клуб… Эта делегация от Нобелевского комитета – действительно моя спецгруппа, мои актеры!

– Может, отложим это интервью?..

– Я докажу вам! – Руководитель «смертоносной шестерки» ринулся к шкафчику с документами, рывком выдвинул ящик и, выхватив оттуда целую кипу конвертов из плотной бумаги, швырнул ее на стол. Потом достал из пакетов несколько дюжин фотографий и разбросал их перед журналистом. – Вот они! Мы ведем учет разным их перевоплощениям, чтобы не продублировать образ во время последующих операций: а вдруг в прошлом за ними вели наблюдение и сфотографировали их?.. Вот-вот! Это последние снимки! Взгляните только на их прическу, на эти короткие бороды, очки или брови. Это те самые люди, которых вы видели по телевидению во время трансляции пресс-конференции в бостонском аэропорту Лоуган! Смотрите, смотрите!

– Будь я проклят! – воскликнул журналист, вставая и разглядывая глянцевые фотографии размером восемь на десять. – Теперь я верю, что это правда.

– Конечно, правда! «Смертоносная шестерка» – мое творение!

– Но почему они в Бостоне?

– На это есть особая причина – из тех, что подпадают под рубрику «максимально секретная информация».

– Генерал, мне не хотелось бы говорить вам об этом, но все, что вы мне показали, – это разрозненный наглядный материал. Без ваших объяснений он не имеет смысла. Помните, мы с вами беседуем конфиденциально, и, кроме того, мое сообщение появится в печати только постфактум, после завершения операции, так что нет никаких оснований для беспокойства, можете смело все как есть рассказывать мне.

– Мое имя не должно упоминаться никогда и нигде, кроме разве что лишь тех случаев, когда вы будете беседовать с вашими друзьями в «По-Лаундже», с которыми мне до смерти хочется познакомиться!

– Никто ни о чем не узнает, даю вам слово журналиста, – заверил генерала тот, кто назвал себя Харрисоном.

– Ну а этот субъект, о котором вы упомянули, этот опозоривший себя бывший генерал – изменник родины… Я не стану входить во все детали, но, если он осуществит свой план, страна лишится возможности превентивного нанесения первого и второго ударов.

– Так он и есть тот «солдат»?.. Выкладывайте, чего там! – попросил Харрисон.

– «Солдат века»! Да все это камуфляж, чтобы заманить его в ловушку! Чем мои актеры и занимаются сейчас!

– Мне искренне жаль это слышать, генерал! Искренне жаль!

– Почему? Он же ненормальный!

– Как вы сказали?.. Ненормальный?

– Он сумасброд! У него явно психическое заболевание…

– Тогда почему он так важен для вас?

– Потому что он и юрист, этот преступник из Гарварда, – подчеркиваю: преступник, ибо о нем я тоже кое-что знаю, – замыслили грандиозную аферу и, совершив подлог, хотят возбудить дело против нашего безупречного во всех отношениях правительства, что обойдется нам, и особенно Пентагону, в кругленькую сумму, какую мы не выцарапали бы у конгресса и за сто лет!

– В чем заключается эта афера?

– Я не знаю подробностей, только самую суть, и позволю себе заметить… Да, кстати, вы видели этот фильм «Шоу-ужас Скалистых гор»?

– К сожалению, нет, – буркнул журналист, явно раздосадованный чем-то, и причиной его недовольства, судя по всему, был не Броуки Второй. Затем, как бы давясь вопросом, он произнес: – Но кто же все-таки этот генерал?

– Один псих, некто Хаукинз! Сущее наказание! Он всегда был таким.

– Имя вроде бы мне знакомо. Не ему ли это дважды присуждалась медаль конгресса?

– Ему, этому маньяку. В восьмидесяти случаях из ста этой медалью награждают посмертно. Как же так получилось, что он не был убит? Может, за этим что-то кроется?

– О-о-ох! – кашлянул журналист. Теперь в глазах его появился блеск. По-прежнему полностью владея собой, он спросил: – А как это вышло, что доставил этих обманщиков в Бостон «Эйр-Форс-два»?

– Это было сделано для того, чтобы устроить пресс-конференцию: как-никак, а такой самолет не сбросишь со счетов.

– Но не арендовали же его в агентстве «Хертца»? Этот самолет не для вас.

– Но для некоторых…

– Ах да, вы упомянули какую-то большую шишку – «одного из самых могущественных людей в стране». Кажется, так вы сказали.

– Да, человек этот – очень высокого ранга, может, даже высочайшего. Из тех, что на самом верху.

– Ну, такого рода конфиденциальная информация безусловно произведет впечатление на моих голливудских друзей. Возможно, разок-другой они пригласят вас к себе на побережье, чтобы обсудить кое-какие вопросы – разумеется, в условиях строжайшей секретности.

– Обсудить вопросы?..

– Они всегда смотрят в будущее, генерал, такова их жизнь. Картина начинается с идеи. Но претворение ее в жизнь требует до двух лет… Боже милостивый, у ваших ног будут крупнейшие звезды кинобизнеса!.. Вы встретитесь с ними всеми во время обсуждения актерского состава.

– Встречусь с ними… со всеми?

– Конечно. Однако, думаю я, для этого вам придется несколько пересмотреть свою позицию. Только что вы решительно заявляли, что не можете назвать мне имя той большой шишки, хотя я и обещал опубликовать материал лишь после того, как все останется позади и к тому же без упоминания конкретных лиц или источника информации. Но тогда любой дурак сможет разгадать, кто стоит во главе операции, скорее всего, имя этого человека станет достоянием гласности. Для вас же сейчас – самое благоприятное время бить по цели. Ведь потом вы не будете представлять собой никакой ценности… В общем, сколько выиграете, столько и проиграете… Продолжим же наше интервью, генерал. Итак, сокращение ассигнований на оборону непосредственнейшим образом влияет на ситуацию с обеспечением армии личным составом, что, в свою очередь, отражается и на нравственном состоянии военнослужащих.

– Подождите минутку! – Броуки Второй, которого, казалось, вот-вот хватит апоплексический удар, расхаживал взад и вперед по комнате, поглядывая на фотографии, запечатлевшие плоды его великолепного творения, неотделимого, словно наваждение, от него самого. – Как изволили вы заметить, потом, когда все узнают, – а рано или поздно так оно и будет, – я перестану представлять собой какой бы то ни было интерес, и любой придурок сможет воспользоваться тем, что было создано мною. Черт возьми, вот она, судьба! И мне придется еще заплатить пятьдесят долларов за вход в кинотеатр только затем, чтобы увидеть, что там сделали из моего шедевра! О боже, это так ужасно!

– Это жизнь, как поет в той песне старый Блю Айз, – заметил журналист, держа ручку над раскрытым блокнотом. – Кстати, Френсис Альберт ищет сейчас хорошую характерную роль… Он вполне мог бы сыграть вас.

– Френсис Альберт?..

– Я имею в виду Фрэнка… Разумеется, Синатру.

– Нет, я никому не позволю отнять у меня мое творение! – взревел бригадный генерал. – Все это создал я, и так, как хотел!

– О чем это вы?

– Будь что будет, я все вам расскажу, – молвил, покрывшись потом, Броукмайкл. – Позже, возможно, он еще станет благодарить меня, не пожалеет для меня еще одной звездочки, но если даже он и не сделает этого, то все равно ему никто не возбранит заплатить пятьдесят долларов и посмотреть этот фильм! Мой фильм!

– Не понимаю вас, генерал.

– Я говорю о государственном секретаре! – прошептал Броуки Второй. – Это в связи с его заданием моя «смертоносная шестерка» находится сейчас в Бостоне. Он прибыл сюда инкогнито. Это было вчера. Никто на базе не знал, кто он такой. Документы у него были фальшивыми.

– Вот это да! – закричал Хаук, вскакивая со стула и срывая с головы свой дурацкий рыжий парик. – Вот так-то, Броуки! – Вслед за париком полетели на пол воротничок, галстук и очки в стальной оправе. – Ну что, старый приятель, несчастный сукин сын?

Этелред Броукмайкл лишился дара речи: он был буквально парализован. Из его широко разверстого рта, провалом зиявшего в нижней части перекошенного лица, вырвалось несколько всхрапов с повизгиванием:

– А-а-ах-ха-ха!..

– Итак, он, значит, предатель, несносная личность, сеятель смут! И не исключено, что медали ему дали за то, что он вел огонь по собственным войскам!

– Не-е-е… не-е-ет!..

– Уж не хочешь ли ты сказать, что не думаешь так? Отвечай же, ничтожество!

– Мак, прекрати! – закричал Броуки Второй, достаточно оправившись от потрясения, чтобы выразить протест. – Ты не знаешь, через что я прошел! Мы с женой развелись… Эта сука вытянула из меня все до последнего гроша… И потом еще мне пришлось сражаться с Вашингтоном за финансирование своего подразделения, да и просто заботиться о нем, чтобы уберечь его от всяческих невзгод… Боже, я должен был сгонять ребят на эти чертовы показушные лекции, но рекруты, не понимая ни единого слова, курили травку, чтобы пройти через это тяжкое испытание… Мак, пощади: я всего лишь пытаюсь выжить! Что бы ты сделал, если бы получил распоряжение от государственного секретаря?

– Наверное, постарался бы выполнить его.

– Вот именно! И тебе никогда в жизни не приходилось платить алиментов! Ты ни цента не затратил на это!

– Само собой разумеется! Я научил своих девиц самих заботиться о себе, и, слава богу, им это удается. А если у меня возникают вдруг какие-то трудности, то каждая готова прийти мне на помощь.

– Я никогда этого не пойму! Никогда!

– Это же просто! Я заботился о каждой из них, старался сделать так, чтобы им было лучше, чем прежде. Тебе же на жену было наплевать.

– Ладно, Мак, кончим об этом! Знай, этот Пиз с глазами алкоголика катит на тебя бочку! Когда он сказал мне, что в дело замешан этот чертов идиот-адвокатишка Дивероу, я обезумел, форменным образом сошел с ума.

– Разве же можно так, Броуки! Ведь это ему, «идиоту-адвокатишке», обязан ты тем, что я здесь… Я хотел помочь тебе высвободить зад, а заодно и шею из той тугой петли, в которую ты угодил.

– Что?

– Сейчас самое время для тебя, генерал, пересмотреть свои взгляды и проявить снисходительность. Сэм Дивероу и сам понимает теперь, что он в тот раз слегка переборщил, выдвинув обвинения против тебя, и желал бы искупить свою юношескую нескромность. Ты думаешь, я рискнул бы явиться сюда, шагнуть прямо в лагерь врага, если бы он не настаивал на этом?

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Тебя подставили, Броуки. Сэм это выяснил и устроил все так, чтобы я смог прилететь сюда и предупредить тебя.

– Что?.. Как?..

– Видишь ли, вся эта кутерьма из-за иска правительству. Как ты знаешь, против правительства всегда кто-нибудь возбуждает дело, но на этот раз Уоррен Пиз оказался в довольно затруднительном положении. Этот весьма чувствительный к своему имиджу политик хочет, чтобы иск был аннулирован. Потому-то и подрядил он твоих ребят проделать грязную работенку, убедив тебя, что родина в опасности. Но как только задание будет выполнено, он о тебе забудет. Дальше все проще простого. Слушание дела не состоится из-за неявки истца в суд. Кто-нибудь выразит протест, и тогда следственная группа выйдет на «смертоносную шестерку», соответственно, на тебя. Офицер высокого ранга – твоего ранга! – не успев толком прийти в себя после серьезных обвинений, связанных с Золотым Треугольником, оказывается замешанным в другую грязную историю. В общем, если все пойдет, как я сказал, то ты мертвец, Броуки!

– Ну и дерьмо! Может, забрать парней обратно?

– На твоем месте я бы вложил в досье официальную записку, датированную вчерашним числом, в которой бы говорилось, что по размышлении ты решил отозвать свой отряд, сочтя характер выполняемого им задания выходящим за пределы компетенции военных властей. Если конгресс проведет расследование, то повесят Пиза, а не тебя.

– Черт возьми, я так и сделаю!.. Мак, но откуда ты столько знаешь о Лос-Анджелесе, побережье, Поло-Лаундже и обо всех тех вещах, о которых ты мне говорил?

– Ты забыл, старый приятель, они ведь снимали фильм обо мне. И в течение всех тех десяти безумных недель, что шла съемка, я был у них консультантом – из любезности к этим ослам в Пентагоне, которые считали, что картина будет содействовать повышению интереса к этому учреждению и таким образом даст возможность увеличить призыв в армию.

– Из этой затеи у киношников ничего не вышло, и все об этом знают. Это был самый худший фильм, который мне доводилось видеть, а я ведь эксперт в некотором роде. По-моему, это было по-настоящему ужасно, и хотя мне и отвратительна твоя наглость, я даже болел за тебя душой.

– Мне он тоже показался омерзительным, но я был вознагражден солидной суммой, которую можно получить только там… Отзови же своих ребят, Броуки. Тебя заманивают в ловушку, ты – жертва чудовищного преступления.

– Я это сделаю, сделаю. Не знаю только пока как.

– Возьми трубку и отдай распоряжение. Вот и все дела!

– Все это не так просто. Боже, отменить приказ государственного секретаря! Еще немного, и я заболею…

– Ты колеблешься, Броуки?

– Ради бога, мне надо подумать!

– Ну что же, пока ты размышляешь, погляди на это. – Хаук расстегнул пиджак и показал магнитофон, пристегнутый ремнями к его груди. – Полковник, которого я недавно принял на службу, посоветовал мне вооружиться техникой. Он это называет «подключением». Каждое слово, произнесенное в этой комнате, записано на пленку.

– Ты подонок, Мак!

– Брось, генерал! Мы с тобой давно уже знаем друг друга, и ты должен понять меня: мне тоже надо выжить… Как там сказано: «Если дьявол тебя не достанет, то бездна поглотит»?

– Никогда такого не слышал.

– Я тоже, но к ситуации это подходит, ведь верно?