Глава 22
Пройдя сквозь двустворчатую застекленную дверь в здание «Аксель-Берлэп» на Уолл-стрит в Манхэттене, д’Амброзиа по кличке Туша поднялся на лифте на девяносто восьмой этаж, миновал еще пару застекленных дверей и протянул свою карточку величественной секретарше из англичанок.
Карточка гласила: «Сальваторе д’Амброзиа, консультант». Напечатана она была его кузеном в Рикерс-Айленде.
– Мне хотелось бы встретиться с мистером Иваном Саламандером, – сказал Сальваторе.
– Он вас ожидает, сэр?
– Меня это не интересует. Позвони ему, кошечка.
– Прошу прощения, но я не могу сама звонить президенту «Аксель-Берлэпа» без предварительной договоренности. Да и никто не может. И, понятно, он никого не примет, если встреча не была назначена заранее.
– Попытайся, моя радость, а иначе я сломаю твой письменный стол.
– Что?
– Возьми и позвони. Дошло до тебя? – Мистер д’Амброзиа был мгновенно допущен в святая святых Ивана Саламандера – президента третьего по величине маклерского дома на Уолл-стрит, ну а проще – в его кабинет со стенами, отделанными панелями орехового дерева.
– Что?! Что-о-о-о?! – закричал худой, в очках, Саламандер, вытирая со лба обильно выступавший бисеринками пот. – Вы до умопомрачения напугали в приемной бедную секретаршу, которой я плачу бешеные деньги только за то, чтобы она выглядела классно! Ее авиабилеты, норковая шуба – все из моего кармана! И это – не считая зарплаты. Слава богу, моя жена и не подозревает ни о чем подобном!
– Нам надо поговорить, мистер Саламандер, и, что не менее важно, тебе придется меня выслушать. Что же касается твоей секретарши, то она не выглядела столь уж расстроенной и тем более напуганной.
– Конечно, конечно: я дал ей указание в любом случае сохранять ледяное спокойствие! – завопил Иван Грозный, как прозвали его на Уолл-стрит. – Вы что, за дурака меня принимаете?.. Я не дурак, мистер Мускульный Мешок, и посему, что бы вам там ни приспичило мне сообщить, предпочел бы, чтобы вы выговорились не здесь, а в Бруклине, за блюдом спагетти в каком-нибудь задрипанном ресторанчике!
– Это было бы не так уж плохо, поскольку ни я, ни мои друзья не питаем пристрастия к вашей вонючей колбасе-салями и фаршированной рыбе. От ваших продовольственных лавчонок разит на всю округу.
– Ну а теперь, когда мы выяснили различия в наших вкусах, выкладывайте, что привело вас ко мне и почему я должен тратить свое драгоценное время на такую, как вы, уличную шпану.
– То, с чем я к тебе пришел, исходит от самого большого человека, и если у тебя имеется тут подслушивающее устройство, я перережу тебе глотку. Понятно?
– Клянусь, ничего такого у меня нет! Да что я, похож на сумасшедшего?.. Ну и что говорит большой человек?
– Чтобы ты скупал акции оборонных предприятий и особенно тех, которые производят самолеты и все, что связано с ними… Подожди-ка минутку, я лучше прочитаю тебе. – Д’Амброзиа сунул руку в карман и вытащил листок. – Ах, вот оно как… «Самолеты и все, что связано с их обеспечением, включая компоненты…» Компоненты! Этого-то слова я и не мог запомнить!
– Ну это же безумие! Оборона летит ко всем чертям, бюджетные расходы по этой линии буквально всюду урезаются!
– Здесь еще кое-что написано. Но прежде чем зачитать, я снова предупреждаю: если нашу беседу записывают, то можешь считать себя покойником.
– Вам же ясно сказано: никаких подслушивающих устройств! Я же не мешуга.
– Очень многое изменилось за последнее время. – Туша снова заглянул в свою бумажку с инструкциями и несколько минут молча читал ее, шевеля губами. – О’кей, вот оно!.. – Д’Амброзиа начал читать голосом столь же невыразительным, как и его глаза. Но это ему удавалось с большим трудом. То и дело следовали паузы, словно он хотел что-то вспомнить, но не мог. Иван Саламандер между тем напряженно слушал: – «Произошли тревожные события, о которых мало кто знает в стране, ибо в противном случае могла бы последовать паника…» Или там написано так: «могла бы произойти паника», а?
– Я всегда готов с вами согласиться. Со всем, что вы ни скажете. Продолжайте.
– «Неоднократно фиксировалось вмешательство в суб… субстратосферные военные спутниковые передачи, а это значит, что самолеты… самолеты, которые… которые… летают на большой высоте…» Черт бы побрал эти непонятные слова!.. И эту ублюдскую работу!
– Большая высота – это та, которая доступна «У-2»? Русские снова, что ли, принялись за старые штучки и опять ввели в оборот красивые словечки?
– «Специфическое, явно вражеское оборудование так и не было до конца опознано, – забубнил Туша, разворачивая бумагу и стараясь читать как можно лучше, – однако число инцидентов возросло… и… и жес-то… то-кость… и… и… русские в Кремле… подтвердили тайно наличие подобных явлений». – Сальваторе д’Амброзиа – он же Туша, – не выдержав, сложил бумагу и продолжал уже своими словами: – Вся эта дьявольская планета Земля, особенно та ее часть, которая принадлежит США, находится в состоянии боевой готовности, хотя это и держится в строгом секрете… Это могут быть китаезы, или арабы, или евреи – те, кто запускает это дерьмо…
– Бред какой-то!
– Или… – Сальваторе д’Амброзиа понизил голос и осенил свою широкую грудь крестным знамением, – эти вещи сверху… о которых мы ничего не знаем. – Туша возвел очи горе. В глазах его читались то ли покаяние, то ли мольбы о пощаде.
– Что-о-о? – завопил Саламандер. – Это самый невероятный блеф, с которым я когда-либо сталкивался! Все это полно… Это черт знает что!.. Хотя погодите минуту… Это, право же… Это просто гениально! Бесподобно!.. До такого не додумывался еще ни один проходимец!.. У нас появился новый враг, и поэтому мы должны вооружить весь этот чертов мир!.. НЛО!.. Неопознанные летающие объекты!
– Значит, тебе понравилась идея большого человека? Ты согласен с ней?
– Понравилась ли? Да я в восторге от нее!.. Эй, а знаете, внезапно мне в голову пришла интересная мысль: а что с большим человеком? Пошел на корм рыбам?
Настал момент, которого ждал Туша, к которому он готовился, репетируя свою роль до тех пор, пока не вколотил себе в голову, отуманенную кьянти, все, что ему следовало сказать. Потянувшись к другому карману, Сальваторе вытащил оттуда маленький конвертик с траурной рамкой, – в таких обычно рассылаются уведомления о предстоящих похоронах и приглашения на них, – и передал его загипнотизированному этим действием Саламандеру. А затем произнес одиннадцать простых слов, которые так запечатлелись в его мозгу благодаря многократному повторению, что он, вне всякого сомнения, мог бы произнести их и на смертном одре:
– Стоит тебе только обмолвиться об этом, и можешь заказывать себе гроб!
Иван Грозный, переведя воинственный взгляд с физиономии Туши на конверт весьма мрачного облика, взял блестящий медный нож для разрезания бумаг, вставил его между заклеенными краями конверта и, вскрыв его, извлек письмо. Взгляд маклера первым делом устремился к подписи в нижней части листка – к коряво нацарапанным, но столь хорошо знакомым инициалам. Дыхание его сперло, голова задралась кверху, взгляд широко раскрытых глаз уперся в Сальваторе д’Амброзиа.
– Это за пределами возможного! – прошептал он.
– Веди себя разумно! – проговорил Туша не громче, чем Саламандер, и медленно провел указательным пальцем по горлу. – Помни: одно слово – и ты мертвец!.. Прочти, что там!
Объятый страхом, с внезапной дрожью в пальцах Иван Грозный приступил к чтению:
– «Неукоснительно следуй инструкциям, которые курьер сообщит устно. Не вздумай не подчиниться хотя бы одному из указаний. Мы осуществляем сверхсекретную операцию, о которой знают только несколько человек. В свое время тебе все объяснят. А теперь сожги на глазах у курьера письмо и конверт, а не то он заставит тебя сделать это с сердцем, пылающим любовью к тебе. Я вернусь. – В.М.».
Покончив с каракулями, едва поддававшимися дешифровке, Саламандер, глубоко потрясенный, спросил тихо:
– Спички у вас найдутся? Я бросил курить, опасаясь за здоровье. Так что спичек я не держу.
– Сейчас, – откликнулся Туша и бросил на письменный стол коробок. – Когда сожжешь бумаги, то сделаешь еще кое-что до того, как я уйду.
– Скажите, что требуется от меня? Когда я получаю записки из загробного мира, то мне уже не до шуток.
– Возьми трубку и прикажи приобрести для тебя пятьдесят тысяч акций «Петротоксик амалгамейтид».
– Что-о-о? – завопил Иван Грозный. Лоб его покрылся испариной.
В ответ на восклицание Саламандера огромная правая рука д’Амброзиа поползла к карману пиджака… Этого уж маклер не выдержал.
– Ну конечно, конечно! – затараторил он, охваченный ужасом. – Почему бы и нет?.. Давайте сделаем лучше: пусть это будет семьдесят пять тысяч! Не плохо ведь, а?
Курьер Туша нанес еще пять подобных визитов вежливости. И всякий раз с одним и тем же результатом: два-три вскрика, а затем – покупка, покупка… Такого бума не было еще с тех пор, как индекс ДОУ повысился на две тысячи пунктов, ажиотаж продолжал все возрастать. И, естественно, управленческий аппарат в частных компаниях вел себя по всей стране – от океана до океана – с удивительным единообразием, уподобляясь ослу, тянувшемуся за морковкой, чего не стали бы делать и лошади, хотя и они не блещут умом! Невероятное множество различных заявок на акции, поступивших лишь за один день, исчислялось миллиардными суммами. Курсовая стоимость действительно ценных бумаг резко упала, проворные же парни с деньгами и дельцы из братства концернов ринулись в надежде поживиться в результате невиданных доселе конъюнктурных колебаний за стремительно дорожавшими акциями.
– Покупай эти компьютерные фирмы! И наплюй на цену!
– Захвати контроль над всеми этими подразделениями в Джорджии и не утомляй меня цифрами!
– Мы делаем это, потому что сильны, идиот! Я намерен приобрести большую часть акций в компаниях «Макдоннел Дуглас», «Боинг» и «Роллс-Ройс аэроинджайнз»! И, ради бога, не прекращай торговаться, пока не заполучишь их все!
– Покупай Калифорнию!
Операция, проведенная в условиях строжайшей секретности, поразившей бы и Маленького Джо, не говоря уже о Гудини или Распутине, принесла свои плоды: недруги Винсента Френсиса Ассизи Манджекавалло, приобретя акции по вздутым ценам, многократно превышавшим их реальную стоимость, влезли в миллиардные долги. Сам же триумфатор сидел под зонтом на флоридском пляже Майами-Бич с сигарой «Монте-Кристо» во рту, с радиотелефоном и транзистором под боком, с коктейлем «Маргарита» на пластиковом подносе перед ним и с широкой улыбкой на лице.
– Взлетайте ввысь на гребне волны, вы, завсегдатаи народных клубов, канальи! – говорил он себе, одну руку протягивая за стаканом, а другой поправляя свой ярко-рыжий хохол. – Вот схлынут воды, как тогда, когда море осушил Моисей, – да почиет он в мире! – и вас, ублюдков, засосет в песок! Подписывая мне приговор, вы должны были бы заглянуть в примечание, набранное мелким шрифтом: там же ясно говорилось о вашей судьбе! Вам всем предстоит чистить писсуары в «Каире», и это все, на что вы можете рассчитывать!
* * *
Сэр Генри Ирвинг Саттон, разгневанный, сидел неподвижно на кухонном табурете, в то время как Эрин Лафферти состригала гриву его седых волос, которыми так гордился актер.
– Только подстричь, женщина!.. Только подстричь! А иначе тебе предстоит провести остаток жизни в буфетной!
– Вам не запугать меня, старый брюзга! – сказала Эрин. – Я видела вас в том утреннем спектакле «Прощайте!.. Прощайте навсегда!»… Вроде бы он так назывался… Когда же это было? Лет десять назад?.. Так что я все о вас знаю, парень!
– Прошу прощения?
– Вы все бегали да орали там на детей, пока не довели их всех до истерики. А потом отправились в огромную библиотеку и начали вопить, что им слишком легко все давалось и что вы не выполнили свой долг – не подготовили их к жизни, чтобы они могли противостоять трудностям, которые встретятся на их пути… Клянусь Иисусом, Марией и Иосифом, ваши слова звучали так убедительно!.. Детям действительно пришлось тяжело!.. И, хочу сказать, вы по-взаправдашнему плакали, переживали из-за того, что наговорили им столько гадостей. И как же хотелось бы вам вернуть свои слова назад!.. В общем, внутри-то вы оказались мягоньким, дедушка Визе-ролл!
– Я просто играл роль, миссис Лафферти!
– Зовите это, как хотите, мистер Саттон, но я, как и все девочки в Олд-Саути, только из-за вас смотрела этот дурацкий спектакль: мы были влюблены в вас, парень!
– Я знал, что этот сукин сын никогда не обеспечит мне приличного контракта! – прошептал актер себе под нос.
– О чем вы это, сэр?
– Ни о чем, милая леди… Ни о чем… Стригите, стригите! Вы, видимо, женщина со вкусом.
Внезапно кухонная дверь резко распахнулась, и на пороге выросла мощная фигура Сайруса. Его темное лицо светилось предвкушением схватки.
– Отправляемся, генерал!
– Прекрасно, молодой человек! А где мой мундир? Я всегда был в военном оперении особенно импозантен!
– Никакого оперения, никакого мундира – это исключено!
– Бога ради, скажите же мне почему?
– Ну, прежде всего генерал не является больше таковым: по решению Пентагона и великого множества тех, кто обладает реальной властью в Вашингтоне, включая и Белый дом, он лишен воинского звания. Во-вторых, вы бы привлекли своим одеянием внимание к нам, а это не в наших интересах.
– Довольно трудно войти в роль без соответствующего реквизита, под коим, понятно, я подразумеваю одежду, адекватную обстановке, – в данном случае – мундир. По правде говоря, будучи генералом, я выше вас по званию, полковник.
– Если вы собираетесь точно следовать сценарию, мистер актер, то запомните: после войны вам была предоставлена майорская должность, я же как был, так и остаюсь полковником. А теперь судите, кто выше из нас. Вы проиграли, сэр Генри!
– Черт бы побрал этих дерзких гражданских!..
– Да где вы, черт возьми, пребываете? Все еще на полях сражений Второй мировой войны?
– Нет, я художник! Вы же все, остальные, – гражданские лица… И химики…
– Вот что, парень, вас с Хаукинзом объединяет нечто большее, чем Эль-Аламейн. Почти все генералы, которых я знал, тоже были актерами… Пойдемте же: нас ждут в двадцать два ноль-ноль…
– В две тысячи двести?.. Что это значит?
– Время, майор! Так военные обозначают десять часов вечера.
– Никогда не мог разобраться в этих проклятых цифрах!
Псевдоделегация Нобелевского комитета сняла в отеле три смежных номера. Средний из них был отведен уважаемым гостям из Стокгольма для приема августейшего генерала Маккензи Хаукинза, солдата века. Согласно договоренности с адъютантом генерала полковником американской армии Сайрусом Маршаллом, находящимся ныне в запасе, совещание должно было проходить в строго конфиденциальной обстановке, без представителей прессы и последующих заявлений для печати. Как объяснил полковник, хотя знаменитый воин и польщен бесконечно присуждением ему столь высокой награды, в настоящее время он предпочитает жить в уединении, посвятив себя написанию мемуаров под названием «Мир через кровь», и посему, прежде чем принять решение, соглашаться или не соглашаться ему на встречу с почтеннейшей делегацией, хотел бы знать, насколько длительной будет его поездка в Скандинавию и какие возлагаются на него обязательства по отношению к средствам массовой информации.
Представитель Нобелевского комитета некий Ларс Олафер столь бурно выразил радость, узнав о предстоящем свидании с прославленным генералом, что полковник Сайрус счел нужным пополнить свой и без того богатый арсенал газовыми баллончиками, упрятанными им и Романом Зет под одеждой. Кроме того, в лучших традициях подпольщиков, вынужденных бороться с предателями в своих рядах, были приняты контрмеры против готовящейся ловушки. Кто-кто, а уж Сайрус-то точно знал, как это делается. «Крыс» заманивают в западню, обездвиживают и, предварительно связав, доставляют в положенное место, где их подвергают допросу, но без телесных увечий. В крайнем случае можно лишь припугнуть.
– В мундире я выглядел бы гораздо эффектнее! – сокрушался Саттон, облаченный в костюм в узкую полоску, доставленный ему из его бостонской квартиры, когда он в сопровождении Сайруса и Романа Зет шествовал по коридору отеля. – Эта чертова одежда больше подходит для пьесы Бернарда Шоу «Миллионерша», но не для нашего задания.
– Но вы же смотритесь что надо! – заявил Роман Зет, ущипнув Саттона за щеку – к величайшему изумлению актера. – Может, вам не хватает только цветка на отвороте пиджака, с ним бы вообще был полный шик!
– Замолчи, Роман, – остановил его спокойно Сайрус. – Он и без цветка хорош… Ну как, генерал, вы готовы?
– Перед вами – профессионал, мой милый мальчик! Адреналин течет в моих жилах все быстрее по мере приближения решающего момента. Еще миг – и начинается волшебство!.. Стучите в дверь. Идите впереди меня, как и положено, и уже потом на сцену выйду я!
– Помните, старина, – напутствовал его наемник перед дверью, – артист вы изумительный, отдаю вам должное, но, пожалуйста, не увлекайтесь и не запугивайте их раньше времени. Мы должны выяснить все до того, как сделаем свой ход.
– Вы уже и режиссер, полковник?.. Позвольте мне объяснить вам, снисходя к вашему невежеству в сценическом искусстве, что в театре для достижения успеха необходимо наличие трех условий, или трех «О»: одаренности, отличного вкуса и одержимости. В частности, второго условия касается совет Гамлета актерам. Вспоминаю в связи с этим один случай в Поукипсе…
– Об этом расскажете мне как-нибудь в другой раз, мистер Саттон. А сейчас давайте начнем представление. О’кей?
Сайрус постучал в гостиничный номер и тут же расправил плечи, принимая осанку военного человека. Дверь отворил седовласый мужчина с бородой цвета соли с перцем и в пенсне.
– Полковник Маршалл, сэр! – представился Сайрус. – Адъютант генерала Маккензи Хаукинза!
– Велькоммен, полковник, – произнес пожилой эрзац-делегат якобы из Швеции, с утрированно скандинавским акцентом, заставившим Сайруса передернуться. – Мы есть с величайшей радости встречать великий генерал! – Делегат почтительно поклонился и отступил назад, давая дорогу славному солдату века.
Величественно, словно оживший Колосс Родосский, знаменитый командир прошел широким шагом в номер, а следом за ним прошмыгнул внутрь семенящей походкой и Роман Зет. Несказанно возбужденный.
– Глубоко тронут оказанной мне честью, джентльмены! – воскликнул актер, в точности воспроизведя гортанную речь Маккензи Хаукинза. – И от души благодарю вас за то, что вы остановили свой выбор на столь скромном актере на сцене великих конфликтов нашего времени, как я. Я просто выполнял свой долг и как старый солдат, закаленный в бою, могу лишь сказать, что если мы одержали верх, то только благодаря павшим смертью храбрых нашим солдатам, этим благородным душам, которые, жертвуя собой, позволяли остававшимся в живых идти вперед, навстречу победе!
Речь генерала была внезапно прервана гулом голосов. Подскочившие к нему люди говорили по-английски без акцента, характерного для шведов:
– Боже, кого я вижу!
– Ты забыл про грамматику, но, клянусь господом богом, это действительно он!
– Не верю глазам своим! Я думал, он давным-давно умер!
– Для театра он никогда не умирал! Он всегда был великолепен!
– Лучший характерный актер нашего времени! Уолтер Абель семидесятых-восьмидесятых годов! Ярчайший талант!
– Что, черт возьми, происходит? – раздался голос полковника Сайруса, богатый от природы, но не поставленный и в силу этого не шедший ни в какое сравнение с голосами секретной труппы актеров Этелреда Броукмайкла. Однако чернокожего наемника никто даже не услышал. «Смертоносная шестерка» окружила «генерала Маккензи Хаукинза». Кто-то тряс ему руку, кто-то хлопал его по плечу, а один особо ретивый почитатель сэра Генри умудрился поцеловать кольцо клуба «Актеры», украшавшее его палец.
Отчаявшись получить ответ на свой предыдущий вопрос, Сайрус крикнул громко в надежде привлечь все же к себе внимание этих странных субъектов:
– Да объяснит мне кто-нибудь наконец, что творится тут?
– Позвольте мне попытаться сделать это?! – предложил Дастин, отделяясь от группы, с лицом, выражавшим крайнюю степень изумления. – Вы, по-видимому, были подключены к операции позже остальных и поэтому не знаете, что это вовсе не тот старый клоун Хаукинз, а один из самых выдающихся театральных актеров! Мы все видели его игру, когда были моложе, изучали его актерское мастерство и устремлялись ради него к Джо Аллену – это был бар, где собирались артисты, – чтобы засыпать его вопросами, пытаясь узнать от него все, чем бы он мог поделиться с нами!
– Поделиться с вами? О чем вы толкуете?
– Этот человек – Генри Ирвинг Саттон! Тот самый Саттон… Сэр Генри!
– Да, я знаю, – молвил Сайрус мягко, не сумев подавить в своем голосе отзвук горького поражения. – Его назвали так в честь давно почившего английского актера Ирвинга, не имевшего ничего общего с банком с тем же именем на вывеске или с портным на Первой авеню… Минутку! – Затем, спохватившись внезапно, он закричал: – Кто же вы, черт бы вас побрал?
– Каждый из нас сообщает только свое имя, ранг и личный номер, – ответил Марлон, расслышав вопрос Сайруса и неохотно отрываясь от поклонения Саттону, принимавшему хвалу своих пэров с приличествующей монархам скромностью. – Я говорю это с грустью, полковник, поскольку однажды мне довелось играть маленькую роль в фильме с Сидни Пуатье, а он тоже был и остается замечательным артистом! Но из-за секретности я не смогу ничего рассказать вам о себе.
– Имя, ранг и что там еще, о чем вы только что упомянули?
– Могу повторить, что я уже сказал, полковник: имя, ранг и личный номер, как предписано Женевской конвенцией. И ни слова сверх того!
– Вы солдаты?
– Да. И довольно искусные, – ответил Дастин, поглядывая на своего героя Генри Ирвинга Саттона, державшего поклонников во власти своих чар, как в стародавние времена, когда триумф был для него обычным делом. – Конечно, мы сильно рискуем, вступая в бой без военной формы, но пока что это сходило нам с рук.
– «Вступая в бой», вы сказали?
– Я подразумевал участие в особых тайных операциях – от «серых» до «черных». Само собой разумеется, ссылка на цвет не имеет никакого отношения к расовым различиям.
– Что такое «черные» операции, я знаю, но не знаю, кто вы такие!
– Так я же уже объяснял вам, что мы – воинское подразделение для выполнения особо секретных заданий.
– И вся эта чушь с Нобелевской премией – один камуфляж?
– Между нами говоря, – произнес Дастин доверительно, подаваясь к Сайрусу, – вы должны быть рады тому, что повстречали нас, а не кого-то еще, ибо в противном случае вы рисковали бы лишиться права на пенсию. Этот человек – не генерал Хаукинз! Вас подставили, полковник! Надули, если вы понимаете, что я хочу сказать.
– Меня? – начал Сайрус, глядя так, будто впал в состояние кататонии.
– Конечно, сэр, это очевидно. Как, по-видимому, подставили и мистера Саттона, сэра Генри. Он бы никогда не запятнал свою безукоризненную репутацию участием в международном заговоре, ставящем под удар нашу главную линию обороны.
– Линию обороны?.. Международный заговор?..
– Так нам сообщили, полковник.
– Ну это уж, черт возьми, слишком! – возмутился Сайрус, как бы выходя из транса. – Но кто же вы, наконец, и откуда?
– Из Форт-Беннинга, состоим под началом бригадного генерала Этелреда Броукмайкла. Наши собственные имена не имеют сейчас никакого значения. Достаточно сказать, что нас называют «смертоносной шестеркой».
– «Смертоносной»? Боже мой, выходит, вы и есть подразделение «Дельта»? Самая эффективная антитеррористическая группа, которая когда-либо действовала в полевых условиях?
– Да, так говорят о нас.
– Но вы… Но ведь вы же…
– Совершенно верно, мы актеры.
– Актеры?! – завопил Сайрус в таком скерцо фортиссимо, что Генри Ирвинг Саттон и толпившиеся вокруг него его поклонники, умолкнув, уставились в недоумении на наемника. – Так вы… вы актеры?
– И самые достойные и надежные люди, каких я когда-либо встречал, полковник, – проговорил сэр Генри. – Они превосходно играют свои роли. Обратите внимание, как тщательно подобраны костюмы: европейский покрой, приглушенные тона, как и положено известным, уважаемым ученым. Вы могли бы выпить в честь того, какое внимание уделили они своим прическам, чтобы набавить себе годок-другой: седина лишь кое-где, и никаких излишеств. А как они держатся, полковник! Небольшая сутулость, слегка впалая грудь, что вы и сами могли бы заметить, когда входили в комнату. И эти пенсне и очки в черепаховой оправе! Короче, перед нами типичные представители профессий, требующих сидячего образа жизни. Ведь когда, например, приходится сильно напрягать зрение… Да, полковник, они действительно актеры, и актеры прекрасные!
– Он все подмечает!
– Какая наблюдательность!
– Ни одна даже самая мельчайшая деталь не ускользнула от него!
– Детали, джентльмены, – возгласил Саттон, – это наше секретное оружие, никогда не забывайте об этом!
Ответом немолодому уже актеру был хор голосов:
– Никогда!
– Конечно, нет!
– Как можно?
И так – до тех пор, пока сэр Генри не поднял руки, призывая всех к тишине.
– Конечно, я мог бы вам этого и не говорить: вы своим спектаклем в аэропорту ловко провели миллионы людей… Хорошо сработано, пастыри Феспида. А теперь мне хотелось бы познакомиться с каждым из вас. Будьте любезны, представьтесь.
– Ну, – отозвался Ларс Олафер, взявший на себя функции официального представителя «смертоносной шестерки», и с явной неохотой кивнул в сторону наемников, – не будь здесь кое-кого, мы бы с величайшей радостью назвали свои подлинные имена, теперь же вынуждены следовать приказу оставаться под псевдонимами, что лично для меня особенно тягостно.
– Почему? – поинтересовался сэр Генри.
– Потому что у меня славное имя, хотя, откровенно говоря, я в отличие от вас не заслужил такого… Меня называют сэром Ларри, потому что настоящее мое имя действительно Лоуренс.
– Пишется через «о» и «у»?
– Через «о», конечно!
– Ну, тогда я скажу, что вы его заслужили! Когда Ларри и Вив были вместе, мы выпили с ним немало пива, и, признаюсь, я нахожу большое сходство между вами и этим тощим, но ужасно симпатичным малым. Я играл Первого Рыцаря в «Бекете», поставленном им и Тони Куинном.
– Я умру сейчас от восторга!
– Вы были великолепны!
– Восхитительны!
– Необыкновенны!
– Ну, я бы сказал, что просто был сносен.
– Может, мы отложим на время эту белиберду?! – заорал Сайрус, да так, что на его бычьей шее вздулись вены.
– Меня зовут Герцог.
– Я – Силвестр.
– Мое имя Марлон.
– А я – Дастин, вы знаете… знаете… Я… Я… я прав… прав… прав?
– Мое прозвище – Телли, Крошка Генерал. Хотите леденчик?
– Вы великолепны все!
– Это какой-то абсурд! – завопил Сайрус, хватая Силвестра и Дастина за отвороты их пиджаков. – Вы, ублюдки, слушайте меня!
– Эй, мой добрый чернокожий друг! – вмешался Роман Зет, мягко похлопывая по широкой спине недавнего своего сокамерника. – Не кричи так, а не то у тебя поднимется давление, парень!
– Черт с ним, с давлением! Я бы хоть сейчас перестрелял всех этих сукиных детей!
– Ну, пилигрим, это же так примитивно! – высказался Герцог. – Видите ли, мистер, мы не одобряем насилия, этого проявления особого состояния ума.
– Состояния чего? – закричал чернокожий наемник.
– Ума, – повторил Герцог. – Фрейд называл подобные явления буйственной экспансией воображения. Мы широко используем это свойство человеческой психики в нашем актерском классе – обычно успешно, разумеется.
– «Разумеется»! – Сайрус отпустил своих не оказывавших ему сопротивления заложников и, опустившись в изнеможении на ближайший стул, пробормотал, пока Роман Зет массировал ему плечи: – Да, я бросаю эту затею!.. Да, я бросаю ее! – И затем, оглядывая сверху широко раскрытыми глазами сгрудившихся перед ним людей, которые и сейчас, когда он сидел, были ростом ниже его, заговорил громко: – Это вы-то «смертоносная шестерка»? Это вы-то та самая антитеррористическая группа «Дельта», о которой слагались песни? Но это же нелепица какая-то!
– В чем-то вы правы, полковник, – произнес Силвестр голосом, поставленным ему в школе драматического искусства при Йельском университете. – Дело в том, что нам никогда не приходилось стрелять из пистолета или из какого-либо другого огнестрельного оружия, как и калечить кого-то, если не считать, скажем, вывихнутого запястья. Или, в крайнем случае, сломанного ребра. Наша работа заключается не в этом, что лучше буквально для всех. Мы просачиваемся в ряды противника и, играя каждый свою роль, выполняем в конце концов поставленную перед нами задачу. Правда, иногда нам приходится и целиться, чтобы припугнуть, но все же чаще мы обзаводимся во время подобных вылазок одним, а то и парочкой друзей.
– Да вы просто сбежали из дурдома! – констатировал Сайрус и тут же добавил тупо: – Если только вы не инопланетяне.
– Вы слишком суровы по отношению к нам, полковник! – запротестовал Телли, обращаясь к наемнику в нормальной, цивилизованной манере, без обычных для него речевых выкрутасов. – Если бы все армии мира состояли из актеров, войны – эти безумные, варварские бойни – можно было бы превратить в искусные представления. При этом стали бы оцениваться как исполнение отдельных ролей, так и массовки… Учитывалось бы все: дикция, убедительность образа, реакция зрительской аудитории…
– И не забывай о костюмах и декорациях, – заметил Марлон. – Для наиболее искушенных в искусстве зрителей имеют значение и такие вещи, как оружие или мизансцена…
– А так же сюжет и его развитие, что, по моему мнению, вполне соответствует такому понятию, как «военная тактика», – дополнил Герцог.
– Не следует приуменьшать и роли режиссера! – выкрикнул сэр Ларри.
– Как и танцев, – добавил Силвестр. – Хореограф должен органично дополнять режиссера при любых обстоятельствах.
– Чудесно! Бесподобно! – воскликнул Генри Ирвинг Саттон. – Должна быть создана специальная международная академия театрального искусства, которая смогла бы оценивать действия вооруженных сил в полевых условиях – на суше, в воздухе и на воде. Естественно, для создания правдоподобия в состав экспертной комиссии должны быть включены и военные консультанты, но их мнение не будет иметь особого значения, поскольку главными при оценке творчества по-прежнему останутся такие показатели, как убедительность, характерность, страстность!..
– Верно, пилигрим!
– Эй, Стелла, он усек саму суть! Все верно!
– Вы… вы… вы… с… с… нами?
– Прошу, умоляю вас, произнесите речь!
– Милый, душка, хотите леденчика?
– Да-да… Нам не нужны гаубицы, чтобы давать жару этим гукам!
– Что?
– Да-да, он прав. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду? Никого не надо убивать. Никто не должен умирать на полях сражений.
– Ы-ы-ы-и-и-и! – взвыл Сайрус, чем наверняка заслужил бы одобрение Ануя, рекомендовавшего в случае чего кричать. – С меня довольно! Я сыт по горло!.. Вы, сэр Генри, дерьмо собачье, были военным… Я слышал, как этот псих Хаукинз говорил, будто бы вы проявили себя в Северной Африке настоящим героем! Так что же с вами случилось теперь?
– Если попросту, полковник, то все солдаты – актеры. Нам страшно, но мы делаем вид, что сам черт нам не брат. Мы сознаем, что в любой миг у нас могут отнять наши драгоценные жизни, но стараемся отвлечься от этой мысли иррациональными рассуждениями вроде того, что главное – овладеть определенным объектом, хотя и понимаем в душе, что объект этот – лишь точка на карте. Возникающая для солдат трудность в бою заключается в том, что им приходится становиться актерами без какой-либо предварительной профессиональной подготовки. Если промокшие насквозь, перемазавшиеся в глине солдаты поймут что к чему, то они будут действовать, как рекомендует Телли: яростно вопя, стрелять поверх голов таких же, как и они, молодых людей, которых они не знают, но с которыми в другое время и при иных обстоятельствах с удовольствием выпили бы в баре.
– Черт бы вас побрал! А как насчет духовных ценностей и веры? Я сражался и по ту, и по эту сторону баррикады, но никогда не шел против своих убеждений.
– В таком случае вы высоконравственный человек, полковник, и я искренне восхищаюсь вами! Хотя, замечу, воевали вы ради денег, что уже само по себе ставит под сомнение ваш постулат о своей принципиальности.
– А эти клоуны за что сражаются?
– Не имею ни малейшего представления, но не думаю, что из-за денег. Насколько я это понимаю, они реализуют свои давнишние театральные амбиции, честолюбивые замыслы. И делают это неортодоксальным путем, и, судя по всему, весьма успешно.
– В чем в чем, а в этом, черт возьми, я отдаю им должное! – согласился Сайрус и обратился к Роману Зет: – Ты все засек?
– Все и всех, мой терпеливый друг.
– Вот и отлично! – Химик-гигант, повернувшись к актерам, остановил свой выбор на Дастине: – Подойди-ка сюда, коротышка! – Миниатюрный лицедей поглядел вопросительно на товарищей. – Поверь мне, малый, я просто хочу поговорить с тобой без свидетелей. Или ты, может быть, полагаешь, будто я со своим другом в состоянии справиться со «смертоносной шестеркой»?
– Я бы, пилигрим, и думать не посмел о том, чтобы справиться не то что со «смертоносной шестеркой», а хотя бы с одним из них, – в данном случае с Дастином. Пусть он и уступает тебе по габаритам, но у него – черный пояс карате. Десятый разряд! А выше не бывает.
– Брось, Герцог! Ты же знаешь, я никогда этим не пользуюсь, если только мы не оказываемся в исключительно сложной ситуации. И тем более ни за что не стал бы применять свои приемы против такого славного парня, как полковник. Он просто в расстроенных чувствах, и я могу его понять… Не беспокойтесь, полковник, я не собираюсь вас калечить. Итак, в чем дело?
Дастин отошел с изумленным Сайрусом в дальний угол номера, к окну. Ночной Бостон буквально тонул в сиянии ярких огней.
– Ты, вероятно, был прав, когда сказал, что я мог бы лишиться права на получение пенсии, – заговорил Сайрус ровным тоном, глядя сверху вниз на низкорослого Дастина. – Я присоединился к новой для меня группе всего несколько дней назад и поэтому не знал, что этот человек – не генерал Хаукинз. Судя по тому, каким я видел генерала по телевизору, сэр Генри очень похож на него и говорит точно так же. И я, естественно, принял сэра Генри за генерала Хаукинза. Я очень признателен тебе, Дастин, за то, что ты раскрыл мне глаза.
– Не стоит благодарности, полковник! Я уверен, что вы сделали бы то же самое на моем месте. Ну, например, если бы кто-то вздумал вдруг изображать Гарри Беллафонте, и вы, будучи чернокожим, знали бы об этом, а я – нет.
– Что?.. О да, конечно, я знал бы, Дасти! Безусловно, знал бы!.. Ты сам понимаешь, я могу получить – по официальным каналам, разумеется, – всю интересующую меня информацию об этом грязном деле, но, поскольку мы с тобой в одном лагере, я хотел бы услышать от тебя прямо сейчас, в чем, собственно, заключается ваша миссия.
– Не секрет, круг лиц, которым мы можем доверять, весьма ограничен, но так как вы полковник, я могу поделиться с вами кое-чем из того, что известно нам. Согласно плану, мы должны вступить в контакт с генералом Хаукинзом, похитить его и всех, кто с ним, и доставить наших пленников на базу командования стратегической авиации в Уэстовер. Это здесь, в штате Массачусетс.
– А не в аэропорт Лоуган, на самолет «Эйр-Форс-два»?
– О нет, представление с самолетом задумано исключительно для пресс-конференции. А вы знаете, этот вице-президент малый славный?! Конечно, это вовсе не значит, будто я думаю, что он смог бы играть.
– Так он тоже был в самолете?
– Ну да! Но ему не разрешили сойти вместе с нами. Он смог покинуть самолет лишь спустя какое-то время.
– Зачем же в таком случае он прилетал сюда?
– Какие-то гангстеры угнали одну из его машин, и получилось так, что ее обнаружили в Бостоне…
– Ну и бог с нею! Я хотел сказать, что это к делу не относится. Итак, вы похищаете генерала и всех, кто с ним, и доставляете их на базу командования стратегической авиации в Уэстовер. Ну а дальше что?
– Дальше – БРП, полковник.
– Прошу прощения?..
– Будут решаться позже… Но нас предупредили, чтобы мы надели свитеры под наши куртки с капюшонами и кальсоны, из чего следует, что там, куда нас думают отправлять, совсем не жарко.
– Может, вам предстоит поездка в Швецию? – предположил наемник.
– Мы так и подумали, но потом Силвестр, участвовавший в конкурсном смотре «Энни» в Скандинавии, – мы слышали, правда главным образом от него, будто он был там просто великолепен! – сказал нам, что погода летом в тех краях не особенно отличается от нашей.
– Так оно и есть.
– Поэтому мы подумали, что наш маршрут пролегает значительно севернее.
– Например, в район ледников, – заключил Сайрус.
– Это мы узнаем, когда получим дополнительные инструкции.
– В которых будет сказано что-то вроде того, куда уложить окоченевшие трупы, чтобы их можно было подвергнуть медицинским исследованиям в трехтысячном году.
– Об этом мне ничего не известно, сэр.
– Надеюсь, что так… А кроме этого бригадного генерала Броук… Броукэтеля…
– Броукмайкл, сэр. Бригадный генерал Этелред Броукмайкл.
– Ладно, я понял. Так вот, у кого еще, кроме него, появилась эта идея – с Нобелевской премией? И кто вообще организовал данную акцию?
– Этого мы не знаем, сэр.
– Можешь поклясться в этом своим задом?
– Полковник!..
– Сматываемся, Роман! – проговорил Сайрус резко и решительно направился к двери. Цыган последовал за ним, сзади, за их спинами, послышался громкий металлический щелчок. Чернокожий наемник, тотчас повернувшись, обратился к актерам с целой речью: – Не пытайтесь нас преследовать: это бесполезно. Мы такие же профессионалы в своем деле, как вы – на сцене, уж поверьте мне. А вы, мистер Саттон, – хотя я ни черта не понимаю в сценическом искусстве, но подозреваю, что вы один из лучших, – можете остаться здесь и трепаться со своими дружками сколько угодно… Боюсь, сегодня мы сыграли со всеми вами старую шутку, как и подобает заслуженным «псам войны». Вы, может, удивлены, почему мой друг все прыгал вокруг, приглядываясь к каждому из вас. Так я скажу вам это. В красной гвоздике у него на отвороте спрятана крошечная камера. А это значит, что мы теперь располагаем как минимум дюжиной ваших фотографий. У меня же под пиджаком – включенный магнитофон, все еще работающий. Каждое произнесенное вами сегодняшним вечером слово записано.
– Минутку, пожалуйста! – воскликнул сэр Генри.
– Что? – Сайрус сунул руку в складки своего плаща и выхватил оттуда большой и уродливый «магнум-357», а Роман Зет извлек откуда-то из-за спины складной нож с лезвием длиной не меньше фута.
– Что касается моего гонорара, то пусть Арон перешлет его с курьером мне на дом, – попросил Саттон. – И неплохо было бы, если бы он отстегнул еще несколько сотен, потому что я собираюсь повести моих новых друзей и коллег в лучший в Бостоне ресторан.
– Сэр Генри, – тронул великого человека за рукав Силвестр, – а вы действительно вышли в отставку?
– Наполовину, мой дорогой мальчик! Иногда я участвую в натуральных съемках – как статист, чтобы кровь не застаивалась. К счастью, здесь, в Бостоне, у меня есть сын – правда, не помню, от какого брака. Он хорошо обеспечен. И просто настоял, чтобы я принял один из сотен принадлежащих ему домов на берегу океана. Да так оно и должно было быть. В добрые старые времена я оплачивал его учебу в нескольких университетах, чтобы после его имени в визитной карточке стояли присвоенные ему ученые степени. Славное дитя, должен сказать, но, увы, не актер! Право, это большое разочарование для меня!
– А как насчет армии? Вы могли бы стать нашим режиссером! Возможно, вам сразу бы присвоили чин генерала!
– Помните, мои юные соратники, что сказал Наполеон: «Дайте мне достаточное количество медалей, и я выиграю любую войну». Но для актера медаль – это имя на афише! И имя это должно набираться раз от разу все более крупным шрифтом, пока не сравняется по этому показателю с названием пьесы. Поскольку же вы играете в безвестности, то как может армия дать вам все это?
– О черт! – прошептал Сайрус Роману Зет. – Дадим-ка деру!
И они ушли. Но их ухода никто даже не заметил.
