Глава 19

Через раздвижные застекленные двери огромной гостиной в летнем доме Бирнбаумов, которые вели на широкую галерею красного дерева, окружавшую дом по всему его периметру, был виден пляж. Небеса в это раннее утро затянули тучи, а под ними, далеко внизу, вспучиваемый взбунтовавшимися водами, пенился океан. Небольшие, но яростные волны набегали остервенело на песок и неохотно, как бы обещая вернуться, откатывались назад.

– Дерьмовый будет день, не правда ли? – сказал Сэм Дивероу, выходя из кухни с кружкой кофе.

– Да, ждать от него вроде бы нечего, – согласился огромный чернокожий, представившийся им прошлым вечером как Сайрус Эм.

– Вы всю ночь не спали?

– Привычка, адвокат! Я знаю Романа Зет, но не знаю тех двоих испанских парней. Этих Дези-Один и Дези-Два. А как их зовут по-настоящему?

– А как зовут по-настоящему Сайруса Эм?

– Ну, собственно, я – Сирил, а «Эм» – это в честь моей мамочки, которая научила меня, как выбраться с клочка земли в дельте Миссисипи. Конечно, книги мне дали много чего, но главное – самое главное, уверяю вас, – заключалось в том, что упор делался на физическое воспитание, поскольку мы знали: чтобы выжить, надо быть сильным.

– Я думаю, что вы могли бы играть в Национальной футбольной лиге.

– Или бросать биту? Или заниматься боксом? Или стать профессиональным борцом по кличке Черный Бегемот?.. Продолжайте в том же духе, господин юрист. Но ведь спортсмены такие же существа из плоти и крови, как и все остальные. И если вы не окажетесь лучше других, то дело кончится увечьем, а в итоге вам, искалеченному и с тем, что осталось еще от вашего мозга, просто податься будет некуда. Смею заверить вас, что лучше других я не стал бы, поскольку не смог бы вкладывать в это душу.

– Судя по речи, вы человек образованный.

– Я учился.

– И это все, что вы можете сказать?

– Пожалуйста, давайте поговорим начистоту и покончим с этим. Меня наняли, чтобы я вас охранял, а вовсе не для того, чтобы излагать вам историю моей жизни, – произнес Сайрус изысканно-любезным тоном.

– О’кей, прошу прощения!.. Но каков же ваш анализ текущего момента? Я осмелился задать вам этот вопрос, потому что, как кажется мне, мы платим вам именно за это – за то, чтобы вы держали ситуацию под контролем.

– Я осмотрел всю территорию с различных точек пляжа, а дюны – с крыши. Пока что мы уязвимы, но к полудню в результате принятых нами мер положение изменится.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я позвонил в фирму, которая меня наняла, и попросил их раздобыть шесть аппаратов с батареями на литии и антеннами высотой до пояса: незаметные в высокой траве, они защитят нас со стороны океана.

– Что, черт возьми, это значит?

– А вот что: как только какой-либо движущийся объект весом в пятьдесят фунтов или чуть больше пересечет исходящие от аппаратов лучи, так тотчас же будет подан сигнал тревоги, слышимый, по крайней мере, на пять миль вокруг.

– Вы знаете свое дело, мистер Сайрус Эм!

– Надеюсь, что вы свое – тоже, – откликнулся страж, поднося к глазам полевой бинокль, чтобы оглядеть раскинувшееся перед ним пространство.

– Странное замечание!

– Полагаю, вы сочли его несколько нагловатым. – Улыбку Сайруса не смог скрыть бинокль.

– Конечно, вы вправе были это сказать, и все же ваша реплика прозвучала как-то необычно. Не объясните ли, что вы имели в виду?

– Возможно, я старше, чем вы думаете, мистер Д., и у меня очень хорошая память. – Сфокусировав бинокль, Сайрус продолжил все тем же спокойным и небрежным тоном: – Когда вчера вечером нас представляли, – естественно, называя и наши воинские звания, – а потом генерал давал нам инструкции, я все вспоминал о том, что произошло когда-то в не столь отдаленном прошлом. Находясь какое-то время за рубежом, я с интересом читал газетные статьи о событиях на Дальнем Востоке… Ваш генерал – не тот ли самый, которого вышвырнули из Китая за то, что он осквернил в Бейдзине некий национальный памятник, своего рода святыню? Я и имя его запомнил – Маккензи Хаукинз, что находится в строгом согласии с условным обращением – «командир Эйч». Ну а поскольку все вы зовете его генералом, то ясно и без слов, кто он, этот «командир»… Безусловно, это тот самый человек, который заставил весь Вашингтон волчком вертеться в унитазе в связи с учиненным в Китае судебным разбирательством его дела.

– Не собираясь подтверждать, что в этом нелепом и оскорбительном предположении содержится хоть слово правды, я намерен в то же время спросить вас: к чему вы клоните?

– Это все в связи с тем, как нанимали меня для такой работенки. – Сайрус медленно водил биноклем по окружающей местности. Его огромная голова и мощные плечи находились в постоянном движении, придавая ему впечатляющий вид внезапно ожившей статуи, не менее угрожающей оттого, что линии ее отличались скульптурной четкостью. – Видите ли, я работаю на эту компанию много лет, – прежде, правда, значительно чаще, чем теперь. Так что я отлично знаю ее, как и то, что правила не меняются. Обычно, когда нам дают какое-нибудь задание, мы получаем краткий, но детализированный инструктаж…

– А что это означает? – спросил сообразительный юрист, каким Сэм всегда бывал в естественной для него стихии.

– Ну, сообщают соответствующие имена, излагают предысторию вопроса и обрисовывают в общих чертах характер нашей операции…

– А зачем? – перебил собеседника Дивероу.

– Эй, адвокат, – молвил тихо Сайрус, опуская бинокль и глядя на Сэма, – вы всерьез играете сейчас в юриста, не так ли?

– А чего еще вы ждете от меня, коль скоро вам и так уже известно, судя по всему, что я и есть юрист?.. Кстати, как вы узнали об этом?

– Да вы все как дети одной мамы, – проговорил насмешливо охранник. – Вы не смогли бы это скрыть, даже если бы лишились дара речи: ведь в этом случае ваши ладони оторвались бы от запястий, не выдержав ожесточенной жестикуляции, которой попытались бы вы заменить звуковой язык.

– Вы слышали, как я говорил?

– Я слышал всех троих: старика, смуглую леди, которая и без солнца выглядит загорелой, и вас. Если помните, генерал приказал мне обойти все поместье. Прошлой ночью я и занимался этим часа два, изыскивая места возможного проникновения противника на нашу территорию. Вы трое продолжали бодрствовать и после того, как ваша матушка – по крайней мере, я полагаю, что это была она, – и командир Эйч, которому пристало бы и такое имя, как «Неугомонный Эйч», отправились спать. Позвольте мне заметить, что я уже не раз сталкивался в своей взрослой жизни с господами юристами, и поэтому стоит им только заговорить, как я сразу же узнаю их.

– Вот и чудесно, – резюмировал Дивероу. – А теперь ответьте все же на мой вопрос: почему вам, всего лишь охранникам, сообщали столь много о вашей работе?

– Потому что мы не только охранники, но и наемники.

– Кто? – вскрикнул Сэм.

– Боевые солдаты, только и ждущие, чтобы их наняли. И, пожалуйста, говорите потише.

– Боже мой! – К сожалению, произнося это ни к кому по сути не адресованное обращение, Дивероу разлил кофе из кружки прямо на брюки. – Иисусе, да он же горячий!

– Хороший кофе всегда такой.

– Чтоб вам пусто было! – заорал Сэм, наклоняясь, чтобы как можно дальше оттянуть свои штаны от кожи. – Выходит, вы наемники?

– Вы слышали, что я сказал, и это как раз и есть ответ на ваш вопрос, почему, давая нам задание, нас подробнейшим образом вводят в курс дела. А сейчас я уточню вам кое-что. Бытует расхожее мнение, будто наемники на все пойдут ради всемогущего доллара, однако же это не так. Я готов стоять по любую сторону баррикад, когда это не имеет для меня принципиального значения, но не возьмусь за работу, если она идет вразрез с моими убеждениями. Я просто не соглашусь на нее… Не возьмусь я за нее и в том случае, если почувствую, что не могу наладить контакт со своими напарниками… Из-за этого-то вы и остались без третьего охранника.

– А что, был выделен кто-то еще?

– Его здесь нет, и посему что толку говорить о нем?

– О’кей! О’кей! – Дивероу распрямил спину и продолжил с максимально доступной ему в то время степенью достоинства: – Отсюда невольно проистекает следующий вопрос, заключающийся в том… В чем же, черт возьми, заключается он?

– Вы его не задали, адвокат, и поэтому мне остается только догадываться.

– Может, вы поделитесь со мной своими соображениями?

– Вас интересует, почему мы не получили более полных сведений относительно характера этого задания. Ну что ж, попытаюсь на основании длительного опыта дать вам разумное объяснение этого факта.

– Я был бы весьма признателен вам за это.

– Нам было сказано, что мы должны охранять семерых человек, в том числе трех военных, – о последнем обстоятельстве нам сообщили, чтобы позолотить пилюлю. Но ни слова ни об условиях, в которых будет протекать наша работа, ни о наших потенциальных противниках, ни о политических аспектах нашего задания, под коими подразумеваются, например, законность или, наоборот, противоправность готовящейся операции. Правда, приводились какие-то цифры, но это никому ничего не дало. Ну как, говорит это вам хоть о чем-то?

– Да, – заявил Сэм. – Из сказанного вами становится ясным, что все связанное с этим заданием должно храниться в строгом секрете.

– Подобные вещи звучат еще как-то на чиновничьем языке, но, произнесенные на языке «собак войны», они теряют всякий смысл.

– На языке «собак войны»?..

– Или, если угодно, на языке наемников. Хотя нам неплохо платят за тот огромный риск, которому мы подвергаем себя, это вовсе не значит, однако, что мы обязаны работать вслепую: знать кое-что нам все же необходимо. Другое дело – профессиональные разведчики. Пробираясь тайно в Камбоджу или Танганьику, эти солдаты счастливы тем, что в случае, если они не вернутся домой, их семьи получат полную пенсию. Ну как, улавливаете разницу?

– Пока что это не столь уж трудно. Но я так и не знаю, к чему вы клоните?

– В таком случае разложу вам все по полочкам. Отсутствие в имеющемся в нашем распоряжении сценарии некоторых страниц позволяет нам высказать одно или два предположения. Первое заключается в том, что данную операцию проводит правительство, причем самостоятельно, на свой страх и риск, без чьих бы то ни было санкций. Отсюда же следует, что никто ничего не сможет узнать: ведь каждый, кто что-то узнает, будь то чиновник или кто-то еще, окончит свои дни в Ливенворсе или в яме с негашеной известью… Другое же предположение и того хуже.

– Вы поделитесь им со мной? – спросил взволнованно Дивероу, вглядываясь в бесстрастное лицо Сайруса Эм.

– Речь идет об обмане, адвокат.

– Об обмане?..

– Да. Но не о том сравнительно мягком обмане, когда один жулик пытается оседлать другого или кто-то берет взятки, хотя делать этого не следует, а о гораздо более жестком, порою со смертельным исходом… Для подобных вещей имеется даже особое название – перманентный обман.

– Перманентный?

– Да. Как в случае, когда выздоровление невозможно.

– Вы хотите сказать…

– Дам-дам-ти-дам, дам-ти-дам, ти-дам-ти-дам, – зарокотал огромный наемник.

– Что? – завопил Сэм.

– Да не орите вы так!.. Я пытаюсь объяснить вам, в чем суть второго предположения. Возводится стена – якобы для защиты, а в действительности для того, чтобы скрыть истинное намерение. Или стремление ликвидировать одно или нескольких лиц.

– Боже мой! И вы мне об этом говорите? Но почему?

– Потому что, возможно, я убываю отсюда и забираю с собой и Романа Зет.

– Чем вызвано ваше решение?

– Мне, например, не понравился третий «пес», которого они включили в нашу группу, и, кроме того, теперь, когда я знаю, кто такой командир Эйч, я понимаю, что кто-то и впрямь охотится за вашим генералом, а возможно, и за всеми вами, раз уж оказались вы в одной с ним компании. Не исключено, что вы сумасшедшие, но, насколько могу я судить, вы, и особенно эта девушка, не заслужили той судьбы, которую уготовили вам. Я не хочу участвовать в этой игре… Вот расставлю литиевые датчики для сигнальной системы, если только сюда их вообще пришлют, и тогда поразмыслим, что дальше делать.

– Боже мой, Сайрус!..

– Мне показалось, будто я слышала чьи-то голоса, а потом кто-то вскрикнул несколько раз, – сказала Дженнифер Редуинг, выходя из кухни с чашкой чаю, и вдруг, уставившись на брюки молодого юриста, завопила в отчаянии: – Сэм Дивероу, опять!

Их было шестеро. Шестеро мужчин в возрасте от двадцати шести до тридцати пяти лет. У кого-то побольше волос, у кого-то – поменьше, один повыше, другой пониже. Но было в их внешности и нечто присущее им всем. Во-первых, лица их – узкие и широкие, с бойким или спокойным взглядом – выражали непосредственность, возможно, и наигранную. Во-вторых, каждый из них в течение многих лет занимался акробатикой, фехтованием, танцами – современными и бальными, боевыми искусствами (по мнению гильдии киноактеров, время и средства, израсходованные на это, вполне окупаются), владел двойным захватом и падением на ягодицы, столь необходимым для комедии и фарса, умел двигаться в костюме, что высоко ценилось Шекспиром и греческими драматургами. И, в-третьих, каждая пара голосовых связок поражала широкой звуковой гаммой и искусной имитацией всевозможных диалектных речевых отличий, представляющей собой особый жанр, которым потчуют публику различные бизнес-шоу. Все эти качества, необходимые для преуспевания в их ремесле – точнее, в искусстве! – понятно, фиксировались в составляемых на них кратких характеристиках, которые ложились с ритмичностью стаккато на столы бесчувственных импресарио и продюсеров. В общем, все было как положено, поскольку речь идет об актерах, наиболее ранимых и самых непонятных из всех разновидностей человеческих существ, особенно когда они пополняют собой ряды безработных. Одним словом, шестерка состояла из людей необычных.

Своеобразие этой группе придавало и то особое место, которое занимала она в анналах тайных операций. Прежде всего, сформировал ее в Форт-Беннинге пожилой полковник службы «Джи-2», помешанный на кино, телевидении и театре. Было известно, что ему ничего не стоило отменить ночные занятия, если они совпадали по времени с демонстрировавшимся в Питсфилде, Феникс-Сити или Коламбусе фильмом, который бы он хотел посмотреть. Не было секретом и то, что он не раз срывал график полетов, отправляясь самолетом военно-воздушных сил в Нью-Йорк или в Атланту, если там шла заинтересовавшая его пьеса.

Но излюбленным его наркотиком являлось все же телевидение – хотя бы потому, что оно всегда было под рукой. Как заявила его четвертая жена во время их бракоразводного процесса, он все ночи напролет проводил перед телевизором и порой, переключая каналы с помощью пульта дистанционного управления, ухитрялся смотреть одновременно два-три фильма. И, естественно, с появлением на базе шестерых актеров, прирожденных лицедеев, фантазия его заработала на полных оборотах – кое-кто из сослуживцев полковника утверждал даже, что старикашка совсем свихнулся.

Он лично наблюдал за тренировками каждого из этой шестерки, восхищаясь и физическими данными своих подопечных, и их способностью производить на окружающих благоприятное впечатление. Умение любого из членов этой группы интуитивно, самым естественным образом, найти общий язык с разношерстной толпой из новобранцев, прибегая для этого то к говору улиц, то, буквально через миг, к деревенскому просторечию, вызывало у него благоговейное чувство.

Полковник Этелред Броукмайкл когда-то был бригадным генералом. До тех пор, пока вшивый, обзаведшийся гарвардским дипломом адвокатишка из генеральной инспекции не обвинил его ложно в операциях с наркотиками в Юго-Восточной Азии. Подумать только, наркотиками! Да он не отличил бы коку от колы! Он лишь оказывал кое-какое содействие в транспортировке медицинских препаратов, а когда ему предлагали за это деньги, то большую их часть отдавал в сиротские приюты и только незначительную откладывал на будущее – на билеты в театр. И вот теперь, знал он, ему удастся с помощью этих актеров вновь обрести то положение, которое он безусловно заслуживал. Старый солдат частенько задумывался над тем, почему его кузен Хизелтайн решил уйти в отставку, когда серьезно отчитали и понизили в звании его, Этелреда, а не Хизелтайна, этого дебютанта-нытика, вечно жаждавшего самых затейливых мундиров, пригодных разве что для оперетты. Сам же он нашел наконец верный способ выбраться из той ямы, куда угодил. В самом деле, недаром же им разработана совершенно оригинальная концепция использования в тайных операциях группы прошедших специальную подготовку профессиональных актеров, способных, в соответствии с полученным заданием, как хамелеоны, менять свою внешность, а заодно и манеры! Он создал ее, живущую полной жизнью, энергичную, безотказно действующую и мастерски играющую свой репертуар труппу вездесущих агентов! И он победит!

Итак, разжалованный в полковники Этелред Броукмайкл, воспользовавшись связями в Пентагоне, сколотил под своим началом небольшую труппу. Поскольку она всецело находилась в его распоряжении, он мог посылать ее куда ему заблагорассудится, ну а если точнее, то туда, где требовалось их присутствие для претворения в жизнь сверхсекретных планов. Он подумывал о том, чтобы назвать свою опергруппу «Команда Зет», но актеры дружно воспротивились, ссылаясь на то, что «зет» – последняя буква алфавита. Первая буква их также не устраивала, поскольку, вне всякого сомнения, ее использование в названии уже запатентовано кем-нибудь. А в итоге они потребовали от полковника придумать что-то такое, чтобы в будущем, если вдруг появятся телесериалы с их участием, они смогли бы на правах самостоятельной труппы заранее знакомиться со сценарием, участвовать в распределении ролей и пользоваться прочими проистекающими из их статуса преимуществами.

Но название появилось лишь спустя девять месяцев, после того, как они, выполняя третье задание, внедрились в итальянском городе Коллонне в скандально известную банду «Бригада Росса» и освободили американского дипломата, которого держали там в заложниках. Начали актеры свою операцию с публикации в одной из местных газет рекламы, в которой расписали себя лучшими из известных в тамошних краях поставщиков продуктов для коммунистов. И вскоре банда поручила им доставить в тайную штаб-квартиру различную снедь и все прочее, чтобы достойно отметить день рождения одного из самых опасных руководителей террористов. Ну, а остальное было, как выражаются доморощенные острословы, «зуппа анитра» – суп из утки. И все же в среде подобных им сверхсекретных агентов они стали легендой. «Смертоносную шестерку» признали силой, с которой нельзя было не считаться.

Последующие акции в Бейруте, секторе Газа, Осаке, Сингапуре и Бискинг-Ридже, штат Нью-Джерси, еще больше упрочили репутацию группы. Удачливые агенты ухитрялись проникать в ряды уголовных элементов и отдавать в руки закона самых жестоких в мире преступников – от торговцев наркотиками и оружием до наемных убийц и спекулянтов недвижимостью, – и при этом, несмотря на чрезвычайно опасный характер возлагавшихся на них миссий, ни один из славной шестерки не пострадал.

К слову сказать, они ни разу не прибегли к огнестрельному оружию, ни разу не вытащили из ножен ножа и не бросили ни одной гранаты. Но знал об этом только один человек – вновь возведенный в чин бригадного генерала Этелред Броукмайкл. Надо же случиться такому позору! Знаменитая «смертоносная шестерка», считавшаяся образцом для «эскадронов смерти», ни разу никого не устранила, полагаясь всецело на смекалку. Боевой офицер воспринимал подобный факт как личное оскорбление.

И когда джип с государственным секретарем Уорреном Пизом, желавшим лично передать секретные инструкции Броукмайклу, остановился в самом дальнем уголке отведенной под Форт-Беннинг территории в девяносто восемь акров, Этелред увидел свет в окне. Наконец-то ему представилась возможность отомстить за нанесенную ему смертельную обиду.

О характере беседы между бригадным генералом и его гостем можно судить по нижеследующему тексту.

– Я согласовал этот вопрос с нашими людьми в Швеции, – сказал Пиз. – Они сообщат в Комитет по Нобелевским премиям, что у нас национальный кризис и сколько нам придется теперь импортировать сельди. Потом – из Вашингтона, а не из Стокгольма – прилетят в Бостон ваши мальчики якобы после беседы с президентом. Мэр этого города встретит их в аэропорту, где организует для них пресс-конференцию. И, понятно, будут там лимузины и мотоциклетный эскорт. Одним словом, целый кортеж.

– А почему выбор пал на Бостон?

– Потому что это американские Афины, цитадель знаний, откуда такой делегации и пристало возвестить всему миру о цели своего прибытия в нашу страну.

– И, вероятно, еще и потому, что там может пребывать и Хаукинз?

– Мы не исключаем подобной возможности, – ответил госсекретарь. – В любом случае несомненно одно: он никогда не откажется от такой награды.

– Еще бы! Ради этого Хаук запросто взорвал бы форт в Ханое и переплыл Тихий океан! О боже, он же солдат века! Старый Джордж Паттон начнет метать громы и молнии, когда узнает о премии!

– И как только Хаук объявится, ваши мальчики сцапают его, и мы отправим его на север. На Крайний Север, прямо над Атлантикой! Вместе со всей этой компанией антипатриотов – с теми ублюдками, что работают на него.

– Но кто же они, его сподвижники? – спросил генерал Броукмайкл, впрочем, без особого интереса.

– Один из них адвокат из Бостона, защищавший Хаукинза в Пекине. Юрист по имени Дивероу…

– А-а-а-а! – завопил бригадный генерал, и рев его был сопоставим по громкости своей разве что со взрывом атомной бомбы в пустыне. Вены на старческой шее так напряглись, что госсекретарь испугался, как бы его собеседник не свалился на соседний, усеянный цветами дикорастущий куст и не испустил там дух.

– Уж не гарвардский ли это щелкопер?

– Вроде бы он и в самом деле из Гарварда.

– В таком случае он мертвец! Мертвец! – визжал генерал, молотя кулаками воздух штата Джорджия и лягая землю ногами, обутыми в совершенно необязательные для местного климата тяжелые сапоги. – Он уже история, я обещаю вам это!.. Так сказал Брайан Донлеви в «Красивом жесте», поставленном на сцене «Шато Неф».

Марлон, Дастин, Телли и Герцог сидели лицом друг к другу в четырех вращающихся креслах «Эйр-Форс II», а Силвестр и сэр Ларри занимали места за маленьким столиком для совещаний в центре салона самолета. Все шестеро перечитывали свои роли, стараясь войти в них как можно глубже, чтобы позже произнесенные ими слова прозвучали естественно и непринужденно.

Когда правительственный самолет пошел на посадку в Бостоне, послышалось бормотание на шесть голосов, придававших индивидуализированное своеобразие звучавшей с явно шведским акцентом английской речи. Перед каждым бойцом из «смертоносной шестерки» было установлено зеркало размером восемь на десять дюймов, чтобы они могли в последний раз проверить три фальшивых бороды, две пары усов и тупей сэра Ларри и в случае нужды подправить грим.

– Эй, вы там! – крикнул моложавый блондинистый человек, появляясь из кабины в хвостовой части самолета. – Пилот сказал, что я могу уже выйти.

Разноголосица прекратилась тотчас же, как только вице-президент Соединенных Штатов вошел с улыбкой в просторный салон самолета.

– Разве это не забавно? – бросил он весело.

– Кто этот? – полюбопытствовал Силвестр.

– Не «этот», а «он», – заметил сэр Ларри, поправляя свой тупей. – Ты должен был бы спросить: «Кто он?» Понятно, Слай?

– Да, конечно, но что это?

– Это мой самолет, – обратился к нему наследник Овального кабинета. – Ну не славно ли это?

– Садись, пилигрим, – обратился к нему Герцог. – Если хочешь положить что-нибудь на зуб или промочить горло, нажимай на кнопки, и дело с концом. Они вон там!

– Да знаю я, знаю! Все эти шикарные ребята – моя команда!

– Он… он… он… он… вице… вице… Вы понимаете? – проблеял громко Дастин, вращая головой. – Он родился ровно… ровно… ровно в одиннадцать часов двадцать две минуты утра в тысяча девятьсот пятьдесят первом году… пятьдесят первом… пятьдесят первом… Через шесть… шесть… шесть лет двенадцать дней семь часов… часов… часов и двадцать две… две… две минуты после подписания японцами… японцами… японцами… на корабле… корабле… корабле… корабле «Миссури»… акта о капитуляции Японии…

– Продолжай, Дасти! – закричал Марлон, почесывая левую подмышку правой рукой. – Мне надоела вся эта канитель… канитель… канитель… Да знаешь ли ты, откуда я?

– Из той своей колымаги… колымаги… колымаги!

– Эй, иди сюда, младенчик! Может, хочешь ты леденчик? – ухмыльнулся Телли, взглянув холодно на вице-президента. – Поскольку с тобой все в порядке, детка, садись и заткни хлебало! Нам предстоит работа, усек?

– Мне сказали, что вы актеры! – воскликнул вице-президент и рухнул в кресло через проход напротив четверки со все еще восторженным выражением лица. – Я часто думал о том, как славно было бы и мне податься в артисты! Вы знаете, очень многие считают, что у меня внешность кинозвезды…

– Он не может играть! – заявил возмущенно сэр Ларри из-за столика, стоявшего позади вице-президента. – И пост-то свой занял он лишь потому, что ему повезло: его просто тянули наверх! И ко всему прочему – это глупое, не внушающее доверия и невыразительное лицо.

– Разве что на режиссера потянет… потянет… потянет, – предположил Дастин.

– Да ты спятил! – возразил ему резко Марлон. – Все дело в труппе. Он пролез на спинах актеров! Они ему подыграли!

– Не исключено, что он заранее распределил все роли, – выразил догадку Силвестр. – Во всяком случае, это похоже на правду.

– Эй вы, пилигримы, слушайте меня! – воззвал Герцог к своим товарищам, обегая взглядом все кресла. – Все это грязные делишки, вершимые в офисах похитителей земельных угодий и скота. То, что зовется ими «пирамидными сделками», суть коих в том, чтобы хапать акцию за акцией, пока не захватишь контрольный пакет. Если удается одолеть «звезду» – того, кто на самом верху, то все, что ниже, достается тебе.

– Ребята, да это настоящий разговор актеров! – восхитился вице-президент.

– Дерьмо это, крошка, и не суй в него свой хорошенький носик.

– Телли! – рассердился сэр Ларри. – Сколько раз говорить, что для некоторых скабрезности – дело естественное, но не для тебя, мое сокровище! В твоих устах они звучат премерзостно погано.

– Эй, парень, что, черт возьми, он хочет сказать? – спросил Герцога Марлон, строя гримасы зеркалу. – Может: «Стыдись, великий Цезарь!»? Я не раз обращался к этой фразе, но она не срабатывает!

– Значит, тебе не удается произнести ее как надо, Марли, – заметил Силвестр, приклеивая бороду к подбородку. – Если бы ты изрек это выражение с подобающим чувством, то глупые слова приобрели бы смысл.

– Это ты меня учишь, жалкий подзаборник?!

– Да стоит ли цапаться так из-за какого-то там дерьма? Из-за халтуры в доллар за кувшин!

– Чудно сказано, Слай! – отозвался Марлон на чистейшем английском, без всяких там проглатываний и смазываний звуков, к чему прибегали его соратники, чтобы придать своей речи «шведский» колорит. – Право же, просто потрясающе!

– Прекрасная оценка ситуации, мой мальчик, – молвил Телли тоном профессора английского языка.

– Мы можем все, что угодно! – проговорил хвастливо Дастин, приглаживая усы.

– В аэропорту Лоуган мы, джентльмены, не должны ударить в грязь лицом! – важно, в манере высокопоставленных чинуш, произнес Герцог, проверяя состояние своего слегка подкрашенного румянами носа.

– Черт возьми, да мы же гении! – возгласил сэр Ларри, воспроизведя характерные для Окефеноки-Свомп интонации.

– Боже милостивый! – воскликнул Силвестр, уставившись на вице-президента и выговаривая гласные с четкостью, приличествующей выпускнику Йельской школы драматического искусства. – Так вы действительно этот?

– Не «этот», а «он», Слай! – снова был вынужден заметить Ларри, соскальзывая на короткое время на стезю своего преисполненного аристократизма английского. – По крайней мере, я так думаю.

– Жанр естественно развертывающейся беседы узаконивает использование указательного местоимения «этот», – парировал Силвестр, все еще не сводя глаз с вице-президента. – Мы ценим честь лететь на вашем самолете, сэр, но как же это произошло?

– Государственный секретарь Пиз счел, что на Бостон это произведет приятное впечатление. К тому же я ничем не был занят… Вообще-то, хотел бы я сказать, работы у меня невпроворот, но на этой неделе – ничего срочного… И я пошел ему навстречу. «Ну что ж, раз так, – резюмировал я, – забирайте мой самолет!» – Наследник Овального кабинета с заговорщическим видом подался вперед. – Я даже наложил резолюцию на обосновании.

– На чем? – не понял таращивший глаза в зеркало Телли.

– На подготовленном спецслужбами обосновании вашей операции.

– Мы знакомы с этой процедурой, молодой человек, – произнес Герцог хорошо поставленным голосом, полностью соответствующим той роли главы исполнительной власти, в которую он только что вошел. – Но я полагаю, что правом накладывать резолюции на подобного рода документы обладает лишь один президент.

– Ну, дело в том, что он находился в тот момент в ванной, так что, кроме меня, там никого больше не было. И я решил: а почему бы и нет?

– Братья-трагики, – снова всматриваясь в свое отражение в зеркале, проговорил Телли зычным, богато окрашенным голосом, делавшим честь выпустившему его знаменитому театральному заведению «Лицедеи», расположенному в нью-йоркском парке «Греймерси», – если мы не подкачаем, то конгресс задаст во славу этого молодого человека такой обед, какого ему вовек не забыть!

– Что правда, то правда: ведь у меня там много новых друзей.

– И все – по причине сходства… сходства… сходства. – Констатируя этот факт, Дастин резко мотнул головой, как бы выходя из одного образа и вживаясь в другой. – Из-за этих ровно… ровно… ровно… ровно четырех часов двадцати… двадцати… двадцати… двадцати минут и тридцати двух… двух… двух секунд зад его будет на редкость хорошо смотреться.

– Как забавно! Я в восторге! Право же, вас есть за что любить!

– Не собираетесь ли вы представить нас в аэропорту участникам пресс-конференции? – спросил Марлон иронически, подчеркивая свой спокойный, теплый среднезападный акцент.

– Я? Нет. Вас встретит мэр. Собственно говоря, мне нельзя выходить из самолета в течение часа после посадки или около того и тем более принимать участие в какой бы то ни было пресс-конференции.

– В таком случае зачем вообще выходить из самолета? – высказал свое мнение эрудит из Йеля, называвший себя Силвестром. – Мы используем оборудование и транспорт военно-воздушных сил, чтобы добраться до…

– Ни слова больше! – завопил вице-президент, хватая его за руки. – Я ничего не должен знать! Предполагается, что я нахожусь в полном неведении относительно происходящего.

– Итак, как сказали вы, предполагается, что вы ни о чем не знаете? – произнес Герцог. – Но ведь на обосновании стоит ваша резолюция, сэр.

– Ну и что из того? Кто, черт возьми, будет читать всю эту муру?

пропел тихо Телли со своего вертящегося стула красивым баритональным басом, как нельзя лучше подходившим для трогательной песни Роджерса и Хаммерстайна.

– Повторяю, – не унимался Силвестр, – зачем покидать самолет?

– Я вынужден сделать это. Видите ли, какой-то жирный сукин сын угнал машину моей жены прямо из-под окон нашего дома, – не мою, заметьте, а ее! – и я должен опознать эту тачку.

– Да вы шутите! – изумился Дастин, и в его словах не было и тени наигранности. – Похищенная машина – и вдруг здесь, в Бостоне!

– Мне сказали, что на ней прикатили сюда какие-то исключительно мерзкие типы.

– И что вы намерены предпринять в связи с этим? – поинтересовался Марлон.

– А вот что: лягать ублюдков в зад, пока там не появится восемнадцать дыр, и повторять это снова и снова!

Воцарилось краткое молчание. Затем, поднявшись во весь рост, Герцог, от чьего взора не ускользнуло то сосредоточенное внимание, с которым его товарищи смотрели на вице-президента, заговорил величественным тоном, словно и впрямь носил титул, запечатленный в его прозвище:

– Возможно, ты и правильный парень, а, пилигрим? И кто знает, не сумеем ли мы помочь тебе?

– Что касается меня, то я, конечно, никогда не сквернословлю, а если и случается такое, то крайне редко…

– Бранись, беби, сколько хочешь! – встрял Телли и, засунув руку в карман жилета, вытащил оттуда конфету на ниточке. – Вот тебе леденчик, и не бейся больше, птенчик. Только что ты обрел здесь новых друзей и, думаю я, вполне можешь теперь рассчитывать на их помощь.

– Приготовьтесь к посадке в конечном пункте нашего следования аэропорту Лоуган в Бостоне, – послышались усиленные громкоговорителем слова из кабины пилота «Эйр-Форс II». – Самолет приземлится предположительно через восемнадцать минут.

– У нас есть еще время выпить, сэр, – проворковал сладкоголосый Марлон, рассматривая молодого блондинистого политика. – Все, что вы должны сделать, – это вызвать стюарда.

– А почему бы, черт возьми, и нет? – Вице-президент Соединенных Штатов с молодцеватым видом нажал на кнопку, и вскоре – а возможно, и не столь уж скоро – появился стюард из служащих военно-воздушных сил, не испытывавший, судя по всему, особого энтузиазма.

– Ч-ч-что вам угодно? – выдавил из себя капрал, устремив на молодого вице-президента грозный взгляд своих очей.

– Что ты бормочешь там, пилигрим? – заорал Герцог, все еще продолжая стоять.

– Прошу прощения?..

– Да знаешь ли ты, кто перед тобой?

– Да, сэр! Конечно, сэр!

– Тогда мигом в седло и мчи галопом! Понял, не рысью, а галопом!

Капрал, сопровождаемый на этот раз еще одним членом экипажа, вернулся с напитками значительно быстрее, чем можно было ожидать. И все улыбнулись, поднимая стаканы.

– За вас, сэр! – провозгласил Дастин чистым, четким голосом.

– Поддерживаю тост! – воскликнул Телли. – И забудьте о леденце, мой друг!

– Присоединяюсь к тосту третьим!

– Четвертым!

– Пятым!

– А я шестым! – подвел итог Герцог, кивая головой в лучших традициях языка жестов.

– Потрясные вы ребята!

– Быть друзьями вице-президента Соединенных Штатов – большая радость и великая честь для нас! – молвил ласково Марлон и, пригубив напиток, поглядел на приятелей.

– Не знаю даже, что и сказать. У меня такое чувство, что я один из вас!

– Так оно и есть, пилигрим, – заверил вице-президента Герцог и снова поднял свой стакан. – Тебя ведь тоже обделали.

Дженнифер Редуинг при активном содействии преисполненной энтузиазма Эрин Лафферти и с посильной помощью обоих Дези сотворила интернациональное жаркое. Поскольку особого устройства печь со стальным корпусом имела четыре отдельные секции с автономными терморегуляторами, удалось потрафить вкусам всех присутствующих.

Перед тем как приступить к готовке, жена Пэдди Лафферти обзвонила известных в Марблхеде поставщиков кошерных продуктов и попросила их прислать в «альпийский домик» самую лучшую лососину и свежайших цыплят, а затем связалась с ребятами из Линна и заказала у них филей, конечно, наивысшего качества.

– Не знаю, что и сделать для тебя: ты такая красивая! – произнесла восторженно Эрин, глядя широко раскрытыми глазами на Дженнифер, когда они остались в кухне одни. – Может, раздобыть буйволиного мяса?

– Нет, милая Эрин, – рассмеялась Дженнифер, чистя крупную картошку из Айдахо, которую они нашли в погребе. – Я предпочту несколько жареных ломтей лососины.

– О, так ты любишь свою индейскую рыбу, которая водится в ваших бурных, как черт знает что, реках?

– И снова нет, Эрин. Просто мне больше нравится пища с низким содержанием холестерина. Считается, что от нее нам будет только польза.

– Я уже пробовала кормить ею Пэдди, и знаешь, что заявил он мне?.. То, что при личной встрече с господом богом спросит его: зачем он населил землю пригодными для еды существами, если ему не хотелось, чтобы дети его с красной кровью в жилах ели филей?

– У вашего мужа всегда и на все есть ответ?

– Он считает, что да. Впрочем, с филеем тут целая история. Два года назад благодаря мистеру Пинкусу нам удалось посетить Ирландию, те места, откуда мы родом. Пэдди, упав на колени, поцеловал Камень Бларни, когда снова поднялся на ноги, сказал мне: «Я слышал голос, женушка. Что касается филея, то я тут исключение, святая правда!»

– И вы поверили ему?

– Послушай, девочка, – нежно, не без хитринки улыбнулась Эрин Лафферти, – он мой парень, и притом единственный, которого хотела я в своей жизни. Так неужели же после тридцати пяти лет совместной жизни я стану сомневаться в его видениях?

– Тогда давайте ему его филей.

– Я это и делаю, Дженни, но вырезаю весь жир, хотя он всякий раз и вопит во всю глотку, будто мясник нас обманывает или что я не знаю, как готовить филей.

– И как же вы поступаете в таком случае?

– Обычно даю ему лишний стаканчик виски, а иногда – и пару оплеух: это отвлекает его мысли от желудка.

– Вы замечательная женщина, Эрин!

– Брось ерундить, девочка! – молвила со смехом жена Пэдди Лафферти, готовя для салата латук. – Когда у тебя появится свой мужчина, ты научишься кое-чему. Во-первых, как сделать так, чтобы он всегда был сильным и здоровым, и, во-вторых, как поддерживать в нем огонь. Вот и вся премудрость.

– Я завидую вам, Эрин. – Редуинг изучала красивое, несмотря на чрезмерную полноту, лицо миссис Лафферти. – У вас есть кое-что, чего, боюсь, мне никогда не обрести.

– Почему ты так думаешь, девочка? – перестала рубить латук Эрин.

– Не знаю… Возможно, потому, что я захочу быть сильнее того мужчины, который пожелал бы меня в этом качестве, – я говорю о браке… Я не смогу никому подчиниться.

– Я так полагаю: ты не хочешь, чтобы парень, который женится на тебе, подмял тебя под себя, – понятно, не в грязном смысле.

– Мне ясно, что вы имеете в виду. Я действительно не могу приспосабливаться.

– Я не уверена, что знаю, что подразумеваешь ты под этим твоим «приспосабливаться», но, думаю, это означает, что, приспосабливаясь, человек как бы признает свою принадлежность к низшему классу или вообще безродность. Ты это хотела сказать?

– Да, именно это.

– Неужто нет ничего иного? Взять хотя бы нас с Пэдди, с которым я хотела бы провести всю свою жизнь до конца. Я говорю ему: ешь свой филей, – и при этом тайком от него срезаю весь жир. Он получает свои бифштексы и перестает жаловаться, но жира там нет, сколько бы он его ни искал, даже если вгрызается в самую кость. Понимаешь, к чему я клоню? Дай горилле пососать любимую косточку, и она забудет обо всем остальном, ибо она – счастлива!

– Выходит, мы, женщины, можем манипулировать своими мужчинами, этими представителями сильного пола?

– А что же остается нам делать на протяжении долгих лет?.. До тех пор, пока не появились вы, крикуны, все шло отлично: говори своей половине все, что угодно, но поступай по-своему.

– Замечательно, – произнесла задумчиво дочь уопотами. Внезапно из огромной гостиной, помещавшейся за кухней, послышались крики то ли боли, то ли восторга, а то и того и другого вместе, – понять точно было невозможно. Дженнифер уронила картофелину на пол, а Эрин, швырнув машинально головку латука в светильник, разбила длинную неоновую трубку, так что осколки стекла посыпались в миску с салатом.

Появившийся тут же Дези-Один распахнул дверь с такой силой, что одна из створок, откатившись назад, ударила его в лицо и сместила при этом временно установленные дантистом протезы.

– Вы! – завопил он… – Вы все выходить и смотреть на телевизион! Этот сумасшедший, этот псих вести себя, как бешеный бык!

Женщины ринулись к двери и, вбежав в гостиную, воззрились в изумлении на телеэкран, занятый шестью, по-видимому, очень важными, гостями города Бостон, облаченными в приличествующие столь торжественному случаю строгие костюмы. Кто-то из них выделялся коротко подстриженной бородой, другие, наоборот, были чисто выбриты или же красовались нафабренными усами, и у всех у них голову венчала черная мягкая фетровая шляпа. Их приветствовал мэр города интеллектуалов, который явно не очень-то справлялся с возложенной на него обязанностью выступить от имени всех горожан:

– Итак, прибывшие из Швеции посланцы Комитета по Нобелевским премиям! Мы приветствуем вас, господа, у нас в Бостоне и выражаем вам свою глубоко прочувствованную сердечную благодарность за то, что вы выбрали Гарвардский университет для проведения вашего семинара по международным отношениям, и за то, что вы ищете солдата века, а именно некоего генерала Маккензи Хаукинза, который, как вы считаете, находится где-то там, на наших западных рубежах, и который, возможно, увидит или услышит эту передачу… Боже, да кто же написал этакое дерьмо?

– Сейчас мы дадим пояснения! – вмешался ведущий, пытаясь спасти положение. – Делегация знаменитого Комитета по Нобелевским премиям прибыла в Бостон для участия в организованном Гарвардским университетом симпозиуме по проблемам международных отношений. Однако член упомянутой делегации сэр Ларс Олафер по прибытии сюда заявил несколько минут назад, что второй его целью является установление местопребывания генерала Маккензи Хаукинза, дважды лауреата почетной медали конгресса, признанного Нобелевским комитетом солдатом века… Вскоре кортеж машин мэра отправится в отель «Времена года», где шведская делегация разместится во время симпозиума в Гарварде… Простите, пожалуйста… Звонит президент Гарвардского университета… Как так – какой симпозиум? Откуда, черт возьми, мне знать? Ведь это вы возглавляете университет, а не я… Простите, ребятки, связь с Кембриджем временно прервалась… Так, из-за мелкой неисправности… А теперь продолжим программу. Повторяем самую популярную на сегодняшний день передачу «Следите за своими вкладами»…

– Опять кто-то выпустил карликов! – раздался в телевизоре чей-то вопль.

Маккензи Хаукинз, вскочив со стула, заревел:

– Черт возьми, солдат века! Вы все слышали?.. Конечно, рано или поздно это должно было произойти, и все же то чувство гордости, которое переполняет меня, не испытывал еще ни один боевой офицер из существовавших когда-либо на свете! И позвольте сказать вам, мальчики и девочки, я намерен разделить эту великую честь с каждым пехотинцем, служившим под моим началом, потому что подлинные герои – это они, и я хочу, чтобы весь мир узнал об этом!

– Генерал, – произнес спокойно, даже мягко, чернокожий гигант-наемник, – нам с вами надо бы поговорить.

– О чем, полковник?

– Я не полковник, а вы – не солдат века. Это ловушка.