Глава 20

Молчание было напряженным и тягостным. Как если бы все присутствующие оказались вдруг свидетелями страшных мук, испытываемых крупным верным животным, преданным незримым хозяином, отдавшим своего подопечного на растерзание не знающей жалости волчьей стае.

Дженнифер Редуинг подошла не спеша к телевизору и выключила его. Маккензи Хаукинз уставился на Сайруса.

– Думаю, вы должны объясниться, полковник, – произнес генерал, чьи глаза выражали одновременно и удивление, и боль. – Мы с вами только что просмотрели программу новостей и слышали, что сказал высокопоставленный иностранный гость, представляющий здесь шведский Нобелевский комитет. Он заявил, если слух не подвел меня, что я признан солдатом века. Поскольку эта передача стала достоянием миллионов людей во всем цивилизованном мире, ни о каком обмане, полагаю я, не может быть и речи.

– И все же, безусловно, специально для вас был разыгран спектакль, – возразил спокойно Сайрус Эм. – Я уже пытался объяснить это вашим коллегам мисс Р. и мистеру Д.

– А теперь попытайтесь объяснить это мне, полковник.

– Я вновь заявляю, что я не полковник, генерал…

– А я не солдат века, – перебил Сайруса Хаукинз. – Как мне кажется, вы были бы не прочь повторить и заключительную часть своей фразы.

– Сколь бы ни были вы достойны именоваться солдатом века, сэр, инициатива признания вас таковым никоим образом не может исходить от кого бы то ни было, связанного с Нобелевским комитетом.

– Почему?

– Сейчас разъясню, чтобы расставить все точки над «i».

– Кстати, а вы не юрист? – полюбопытствовал Арон Пинкус.

– Нет, но среди всего прочего я еще и химик.

– Химик? – вконец изумился Хаукинз. – Тогда что, черт возьми, понимаете вы во всем этом?

– Хотя я, разумеется, не могу тягаться с Альфредом Нобелем, который тоже был химиком и, создав динамит, учредил Нобелевскую премию – как полагают, во искупление вины за это изобретение, одно мне тем не менее известно точно: ни одна из присуждаемых этим комитетом премий никогда не будет связана с войной. Саму идею признания кого-то солдатом века Нобелевский комитет тут же предал бы анафеме.

– Ну а если конкретно, в чем же суть всего того, что говорите вы, Сайрус? – спросила Дженнифер.

– Все происходящее – подтверждение той мысли, которую я высказал вам сегодня утром. Это ловушка, чтобы выманить генерала Хаукинза…

– Так вы знали мое имя? – вскричал Маккензи.

– Да, он знал твое имя, Мак, а посему пошли дальше, – проговорил Дивероу.

– Но откуда стало оно известно ему?

– Не все ли равно, генерал? – вмешалась Редуинг. – В данный момент он дает мне свидетельские показания… О’кей, Сайрус, итак, мы решили: это ловушка. Но ведь это не все? По вашему тону я заключила, что вы хотели бы что-то добавить.

– Операция задумана не малой лигой психов с комплексом Александра Македонского. Это сольный номер, и исполнитель его – некий сукин сын из высших эшелонов власти.

– Значит, это дело рук Вашингтона? – произнес недоверчиво Арон Пинкус.

– Не Вашингтона, а кого-то из Вашингтона, – уточнил наемник. – Подобная акция не может быть результатом коллективного творчества, поскольку в таком случае слишком велика вероятность утечки информации, и посему вполне правомерен вывод о том, что за всем этим стоит какое-то весьма высокое должностное лицо, которое в состоянии в одиночку справиться со всеми задачами.

– Расскажите нам поподробней, почему вы считаете, что этот человек имеет какое-то отношение к правительству, – настаивал Арон.

– Потому что Нобелевский комитет в Швеции пользуется безупречной репутацией, и чтобы решиться бросить на него тень, необходимо занимать очень высокое положение. В конце концов, любой уважающий себя журналист может связаться со Стокгольмом и получить интересующую его информацию. И, как подозреваю я, это уже проделано.

– Ну, парень, это же черт знает что! – воскликнул Дивероу.

– Помнится, сегодня утром я говорил что-то в том же роде.

– И еще вы сказали мне, что подумаете о том, чтобы вместе с Романом Зет дать отсюда деру, как только будет установлена сигнальная система с литиевыми штуковинами… Так вот, они уже на месте, Сайрус. И что же дальше? По-прежнему собираетесь нас покинуть?

– Нет, адвокат, я передумал. Мы остаемся.

– Почему? – поинтересовалась Дженнифер Редуинг.

– Полагаю, вы ждете от меня глубокого обоснования своего решения, опирающегося на мои расовые особенности, – вроде того, что мы, мол, ниггеры, ухитрились выжить, несмотря на Ку-клукс-клан, лишь потому, что у нас развилось шестое чувство, и вот теперь нас чертовски огорчает, когда правительство ведет себя неподобающим образом. Но это же чистейшей воды вудуизм!

– Разве не красиво говорит этот большой парень? – промолвила миссис Лафферти.

– Подождите, милая Эрин, обсудим это чуточку попозже, – сказала ей Редуинг и вновь обратилась к Сайрусу: – Послушайте, господин наемник, не лучше ли прекратить разглагольствования о расовом чувстве и вудуизме, о котором мне кое-что известно, и прямо ответить на мой вопрос: почему вы остаетесь с нами?

– А это важно?

– Для меня – да.

– Это я могу понять, – улыбнулся Сайрус.

– А я вот ни черта не понимаю! – взорвался Маккензи Хаукинз, разминая пальцами сигару, прежде чем положить ее в рот.

– Так дайте же джентльмену договорить все до конца, – не сдержался Арон Пинкус. – Если позволите, генерал, я попрошу вас заткнуться.

– Командиры не отдают подобных приказов друг другу!

– Да бросьте вы всю эту дурь! – огрызнулся Арон и тотчас покачал головой, недоумевая, как мог он вымолвить такое. – Боже милостивый, я ужасно сожалею о своих словах, генерал, и прошу прощения!

– Нечего перед ним извиняться! – изрек Сэм и повернулся к Сайрусу: – Мы слушаем вас.

– О’кей, адвокат, – отозвался наемник, глядя на Дивероу. – Вы с леди сообщили что-либо остальным? И если да, то что именно?

– Мы сообщили все, что знали сами, но не «остальным», а только Арону. В число посвященных не вошли ни Мак с его «адъютантами», ни моя мама…

– Почему, черт возьми, вы обошли меня стороной?! – возмутился генерал.

– Нам надо было побольше собрать информации, перед тем как ты начнешь отдавать приказы, – ответил ему грубо Сэм и снова повернулся к Сайрусу: – Мы рассказали о ваших сложностях в Штутгарте и о том, что было потом. Как «выпустили» вас из тюрьмы.

– Впрочем, все это не имеет особого значения. Если тут заваривается какая-то каша, – а я думаю, что так оно и есть, – то мы с Романом Зет сумеем вам помочь. Но, надеюсь, вы не используете эту информацию против нас?

– Даю вам слово! – откликнулась Редуинг.

– Я ничего не слышал! – вторил ей Дивероу.

– Слышать-то вы слышали, но только потому, что с вами была мисс Р., – заявил наемник резко. – Вопросы вы задавали неуклюже, а мисс Р. – четко и разумно. Она ясно дала понять, что для того, чтобы поверить мне, ей требуется знать кое-что. И я рассказал ей все о себе.

– Слова словами и остаются, насколько я понимаю, – изрек Пинкус.

– Мои вопросы никогда не бывают неуклюжими, – пробормотал Сэм.

– Ну, у вас на уме много чего… как и на ваших брюках, – произнесла Дженнифер спокойно и опять переключилась на Сайруса: – Вы утверждаете, что ваше желание остаться не имеет расовой подоплеки, но ведь никто об этом и не заговаривал, кроме вас. Не кроется ли за этим обида? Вас, человека с черной кожей, несправедливо осудили. Да случись такое со мной, индианкой, я бы взбесилась от гнева и не скоро еще пришла бы в себя. Я была бы готова наброситься на любой символ власти и не уверена, что учитывала бы при этом истинное положение вещей. Не потому ли и вы остаетесь?

– Ваши суждения психологического плана производят впечатление, но действительности не соответствуют. Оставляя в стороне вопрос о моей ссылке на то, что я действовал в целях самозащиты, мы должны будем признать, что меня упекли в тюрьму не потому, что я черный, а потому, что я инженер-химик. Ну а что касается расовых предубеждений, то разве что лишь несколько идиотов в Штутгарте вообразили, будто чернокожему не под силу произвести анализ на финальной стадии синтеза вещества…

– Право, в этом парне что-то есть! – провозгласила миссис Лафферти.

– Пожалуйста, милая Эрин!

– И все же, – продолжал Сайрус, – факт остается фактом: удовлетворение заявки на этот продукт со стороны конечного его потребителя было санкционировано главой Комиссии по контролю над вооружениями, хотя я лично известил его в своем письме, переданном ему через дипкурьера, с которым ранее я никогда не встречался, о некоторых внушающих тревогу моментах. Что же касается остальных членов комиссии, то какой-то нечистый на руку крупный чинуша скрыл от них мои подозрения. И в итоге меня, простите за выражение, выбросили из игры, однако данное обстоятельство не имело никакого отношения к цвету моей кожи, ибо в отчетах о лабораторных исследованиях не содержится подобной информации.

– А как ваша штутгартская эпопея соотносится с вечерней пресс-конференцией в аэропорту Лоуган? – спросил Пинкус.

– Учитывая все то, что я рассказал уже вашим коллегам о кое-каких странностях в связи с нашим заданием, мне придется вновь вернуться к шестому чувству, которое я только что отказывался принимать в расчет, поскольку оно, не будучи в своей основе одним из расовых отличий, ориентировано не на расовый вопрос как таковой, а на несколько иные, – в данном случае на коррупцию, или, точнее, коррумпированность правительственных кругов, примеров чему немало. То, что это так, подтверждает и следующий случай из моей биографии. Один влиятельный человек из Комиссии по контролю над вооружениями, нажав на боннские судебные органы и заключив со мной сделку, сумел извлечь мой черный зад из немецкой тюрьмы, где он пробыл бы пятьдесят лет, затянись это дело еще хотя бы на месяц. И – никакого шума, стало внезапно так тихо, что если бы мы захотели услышать хоть что-то о химическом заводе, то пришлось бы удовлетвориться воркованием горлицы – единственного существа, не хранившего молчания. Мой же срок был сокращен до пяти лет, и если бы я держал рот на замке, то, по всей видимости, отсидел бы лишь год. И не говорите мне, что там не пахло жареным.

– Но вы не выполнили условия сделки, хотя они для вас были исключительно выгодны, – произнесла осуждающе Дженнифер.

– Я же не добровольно, а вынужденно пошел на эту сделку… Мне не доставляло особой радости быть единственным чернокожим в немецкой тюрьме, значительную часть обитателей которой составляют бритоголовые маньяки, только и ждущие воскрешения Адольфа из мертвых.

– Простите, я понимаю вас: у нас тоже развито шестое чувство.

– Пожалуйста, не извиняйтесь, – попросил Ред наемник. – Когда я смотрел по тюремному телевидению все эти фильмы о пострадавших от химикатов, которые я разрабатывал, мне было стыдно за себя.

– Продолжайте, продолжайте, полковник…

– Ради бога, прекратите, адвокат: я же не полковник.

– Это у меня вырвалось случайно, – проговорил торопливо Дивероу. – Я просто хотел спросить, что бы вы делали в тюрьме пятьдесят лет, если нормальному человеку не выдержать и пятидесяти минут в компании бритоголовых.

– Вопрос не имеет практического значения, хотя частичным ответом на него служит тот факт, что сперва я нашел рациональное решение, позволившее мне выбраться из немецкой тюрьмы, а затем удрал с Романом Зет. И довольно об этой чепухе, парень!

– И вы полагаете, что нечто, подобное тому, что обрушилось на вас, ныне угрожает и генералу Хаукинзу? – спросил Арон, подаваясь вперед в своем кресле. – Во всяком случае, в пользу этого предположения свидетельствует та программа теленовостей, которую мы только что видели.

– В ответ на ваш вопрос скажу вам следующее. Во-первых, я никогда не поверю – просто не смогу поверить, – чтобы Нобелевский комитет учредил вдруг премию «солдату века». Во-вторых, уже из одного того, что так называемая делегация Нобелевского комитета прибыла самолетом не куда-нибудь, а в Бостон с его аэродромом, единственным на весь район, в котором вы подвергались в последнее время нападению, мы можем сделать заключение, что за вами следят с помощью новейшей техники, имеющейся в распоряжении секретных служб. И, в-третьих, те четверо психов, что пытались захватить вас в Хуксетте, содержались в тюрьме строгого режима и, как догадываюсь я, не смогли бы подкупить ни одного охранника. То, что они из каторжной тюрьмы, вы и сами поняли по клейму прачечной на белье, – например, на внутренней стороне брюк, – что и позволило вам отослать мерзавцев в мешках для трупов назад, в место их заключения.

– Чертовы кретины! – загремел Маккензи Хаукинз. – Наш гостинец тюремному начальству – это лишь цветочки!.. Но кто-нибудь объяснит мне все же, о чем мы тут толкуем?

– Мы просветим тебя чуть позже, Мак, – отозвался Сэм, держа руку на плече Сайруса, к коему он тут же и обратился: – Если я вас правильно понял, нам необходимо выяснить, кто стоит за этой операцией. Не так ли?

– Так, – согласился наемник. – Потому что, возможно, нападение на вас в Нью-Гэмпшире организовано тем же лицом, что придумал и трюк с делегацией. Но на этот раз оно зашло уж слишком далеко, а посему и стало уязвимым.

– Что позволяет вам сделать такой вывод? – поинтересовался Пинкус.

– Делегация прибыла на «Эйр-Форс-два», – ответил Сайрус. – Иностранцы, и к тому же гражданские лица, прилетают на самолете, занимающем по престижности второе место в стране. А это значит, что тот, кто проводит операцию, непременно должен быть связан с одним из трех учреждений – с Белым домом, ЦРУ или с государственным департаментом. Белый дом мы сразу же можем сбросить со счетов, поскольку там и без того хлопот полон рот. Причастность ЦРУ к этой акции также более чем сомнительна: в условиях, когда половина нации справедливо расшифровывает данную аббревиатуру как Центр работы ублюдков, это заведение, скорее всего, побоялось бы навлечь на себя лишние неприятности. Но государственный департамент – это уже нечто иное. О нем никто не может наверняка сказать, чем оно занимается, хотя что-то, вероятно, оно все-таки делает. На мой взгляд, если отбросить оговорку в отношении ЦРУ, мы должны искать организатора операции в одном из двух последних учреждений, и если нам удастся выяснить, в каком из них пребывает наш незримый противник, то круг лиц, которые могли бы послать этот самолет, значительно сузится. И рано или поздно мы выйдем на ту скверную большую шишку, что не дает нам спокойно жить.

– А разве не могут быть замешаны в этом деле и государственный департамент, и ЦРУ? – высказал свое предположение Пинкус.

– Никоим образом. Центральное управление не доверяет госдепу, и наоборот. Кроме того, в случае сотрудничества обоих этих ведомств резко возрастает опасность утечки информации.

– Представим себе, что мы узнали уже, которое из данных учреждений интересует нас. И что же дальше? – спросил Сэм.

– Мы будем трясти всех подозреваемых нами вашингтонских шишек до тех пор, пока у них не затрещат кости. Мы должны найти того, кто стоит за этой операцией. Ну, а если конкретней, то выяснить его или ее имя, звание, должность, личный номер, потому что только это позволит обеспечить вашу безопасность.

– Каким образом?

– Разоблачив преступника, Сэм, – заявила Дженнифер. – Ведь пока еще в нашей стране правит закон, а не маньяки из Вашингтона.

– С чего это вы взяли?

– Впрочем, согласна, это спорный вопрос, – признала Редуинг. – Так что же нам следует предпринять, Сайрус?

– По-моему, лучше всего поселиться кому-то под видом генерала, упомянутого по телевизору в отеле, – и не одному, а со мной и Романом Зет, в роли сопровождающих его гражданских лиц, что было бы вполне естественно: отставной генерал с двумя почетными медалями конгресса должен иметь помощников.

– Это вы о Дези-Один и Дези-Два? – разволновался Арон. – Но их могут ранить!

– Почему? Они же останутся с настоящим Хаукинзом.

– О, конечно! Мой мозг дряхлеет. Все происходит слишком быстро для него.

– Они славные ребята и сумеют защитить вас здесь, друзья. – Сайрус замолчал, но тут же, почувствовав внезапно на себе тусклый взгляд Элинор Дивероу, брошенный на него с кушетки, прошептал чуть слышно: – Кажется, я не нравлюсь этой даме!

– Она вас еще не знает, – заверил Сайруса Сэм, понижая голос. – Когда познакомится с вами, то, обещаю, сделает богатый взнос в Объединенный фонд негритянских колледжей.

– Жалко расставаться с такой личностью, как чернокожий наемник, – вымолвила в раздумье Ред. – И к тому же – вот проклятье! – среди нас нет никого, кто мог бы сойти за генерала, кроме, разумеется, самого Хаукинза. Так что придется придумать что-то другое.

– Подождите минутку! – вмешался Пинкус. – Шерли и я поддерживаем местные театральные труппы. Ей нравится, когда в день премьеры ее фотографируют. Есть у нее и свой любимчик, пожилой актер, игравший когда-то во многих прославившихся пьесах на Бродвее. Сейчас он, как бы это выразиться, наполовину в отставке. Я уверен, что смогу уговорить его помочь нам, – разумеется, за соответствующее вознаграждение… Ну, понятно, я сделаю это лишь при том условии, что ему не будет угрожать никакая опасность.

– Даю вам слово, сэр, – произнес убежденно Сайрус, – за него не стоит бояться: ведь мы с Романом Зет неизменно будем находиться по обе стороны от вашего приятеля.

– Вы решили привлечь актера? – воскликнул Дивероу. – Но это же безумие!

– Вовсе нет, хотя, по правде говоря, он часто выглядит немножко не в себе, – начал было Арон, но тут на столе рядом с его креслом зазвонил телефон, и он тотчас же поднял трубку: – Да?.. Это вас, Сэм. Думаю, ваша горничная, кузина Кора.

– Боже мой, я совсем забыл о ней! – молвил покаянно Дивероу, обходя стол, чтобы подойти к телефону.

– А я вот нет! – заявила Элинор. – Я говорила с ней вчера, но не сказала ей, где мы, и не давала этого номера.

– Кора! – закричал в трубку Сэм. – Как… – И тут же обратился к миссис Дивероу: – Так ты говорила с ней, мама? И почему не поставила в известность меня?

– А ты не спрашивал. Главное, что дома все идет своим чередом. Блюстители порядка днюют и ночуют там, думаю я, так что Кора кормит всю полицию Бостона.

– Кора, мама сказала, что у вас все в порядке.

– Эта задавака-жеманница опять, видать, надулась своего «чаю», Сэмми. Весь день трезвонит проклятый аппарат, но никто не говорит мне, где вы, черт бы вас побрал!

– Как же узнала ты номер нашего телефона?

– От Бриджит, дочери Пэдди Лафферти. Этот номер дала ей Эрин – на тот случай, если с внуками случится вдруг что-нибудь.

– В этом есть резон. А кто мне звонит?

– Да не тебе, Сэм-мальчик… Всем, кроме тебя!

– И кому же?

– Прежде всего – этому психу-генералу, о котором ты всегда говоришь, потом – той длинноногой индейской девушке, которую лучше не выпускать из дому. И, должна сказать, каждого из них спрашивали раз по двадцать. Каждые полчаса или около того. И все – двое каких-то парней.

– Как их зовут?

– Один не назвал своего имени, а другой… Да ты не поверишь… Голос у первого был отчаянный: он явно паниковал, – ну как бывает это, Сэмми, с тобой. И все кричал, что ему должна позвонить сестра.

– О’кей, я скажу ей. А как насчет другого, которому нужен был генерал?

– Наверняка ты подумаешь, что я снова хлебнула лишку, когда услышишь его имя, но я не пила, поскольку тут полно полицейских… Если бы ты знал только, какой счет придет тебе от мясника!..

– Так как же зовут его, Кора?

– Джонни Телячий Нос. Сэмми, ты можешь поверить в такое?

– Джонни Телячий Нос? – повторил Дивероу тихо.

– Телячий Нос?! – чуть не задохнулась Дженнифер.

– Телячий Нос! – завопил Хаук. – Это мой охранник пытается связаться со мной! Отойдите же от телефона, лейтенант!

– Нет, это мой прежний клиент пытается связаться со мной! – закричала Дженнифер, столкнувшись с генералом по пути к телефонной трубке, которую держал в руке Сэм.

– Ничего подобного, Ред! – возразил Дивероу, подняв трубку так, чтобы ни один из них не мог до нее дотянуться. – Телячий Hoc звонил Маку, вам же – ваш брат. Он хочет, чтобы вы связались с ним.

– Дай мне трубку, мальчик!

– Нет, сначала мне!

– Если вы помолчите немного, – промолвил Пинкус, возвышая голос, – то я сообщу вам, что в доме моего свояка несколько телефонов с отдельными номерами, – по крайней мере, три, а то и все четыре… Не менее двух – только для сестры Шерли… И вообще, во всем этом доме черт знает сколько этих переговорных устройств. Просто найдите каждый для себя по аппарату и нажимайте на кнопки сколько угодно.

И тут началось черт-те что, как во время перемены в младших классах. Хаук и Дженнифер носились по дому в поисках автономных телефонов. Разглядев один на галерее красного дерева. Мак подбежал к стеклянной двери и с шумом распахнул ее. Редуинг же разыскала вожделенный аппарат на прижавшемся к стене белом антикварном столике. И свомпскоттский вечер огласился какофонией:

– Прощай, Кора!

– Чарли, это я!

– Телячий Нос, с тобой говорит Повелитель Грома!

– Ты шутишь, братишка!.. Скажи, что шутишь.

– Черт возьми, час «зеро» минус четыре дня!

– Так ты всерьез?

– Отошли назад бумагу с моим согласием! Да смотри не забудь подписать ее: «Глава тактического командования наиболее угнетаемого в нашей стране народа!»

– Чарли, пришли мне авиабилет на Американское Самоа, где мы и встретимся с тобой.

Хаук и Дженнифер, один – торжествуя, другая – в подавленных чувствах, – повесили трубки. Горделиво, словно командир римского легиона, входящего во врата Карфагена, прошел генерал твердым шагом через дверь, соединявшую галерею с остальной частью дома, в то время как Редуинг, отвернувшись от изящного белого столика, стояла понуро, всем видом своим напоминая нежную птаху, не выдержавшую натиска враждебных ветров.

– В чем дело, моя дорогая? – спросил ласково Арон, встревоженный выражением лица Дженнифер, когда та вслед за генералом вернулась в гостиную.

– Случилось самое худшее, – ответила она чуть слышно. – В общем, хоть сейчас отправляйся в лифте прямо в ад.

– Давайте, Дженнифер, выкладывайте все начистоту…

– Самолеты «Лир», лимузины, акции нефтяных компаний с офисами на Лексингтон-авеню и предприятия по производству спирта в Саудовской Аравии…

– Боже мой! – прошептал Сэм. – Значит, заседание Верховного суда состоится!

– Попадание прямо в яблочко! – заревел Хаук. – В центр мишени! Да здравствует Верховный суд!

– Ты посылать нас обратно в тюрьма? – закричал Дези-Один.

– Генерал, почему ты это делать? – изумился Дези-Два.

– Вы не поняли, капитаны! Впереди вас ждет блестящая военная карьера: вы будете десантниками!

– Да замолчите вы все! – заорал Сэм Дивероу и тут же несказанно удивился тому, что присутствующие вняли ему. – Отлично, Ред, вам первое слово. Что сказал ваш брат?

– То, что заявил сейчас этот кроманьонец. Чарли позвонил Джонни Телячьему Носу, чтобы узнать, все ли там в порядке. Оказалось, что Джонни лез из кожи вон, чтобы найти вашего дезертира-мутанта. Вчера утром пришла телеграмма с требованием немедленного ответа по телефону или факсом… Генерал Громила – он же Психованный Гром – обязан через пятеро суток, начиная со вчерашнего дня, явиться в три часа пополудни в Верховный суд, чтобы подтвердить документально свое право представлять руководство племени и изложить суть иска. Короче, все кончено, и нам остается теперь лишь наблюдать с болью в сердце, как станут уничтожать постепенно моих соплеменников. Решения суда по этому вопросу будут преданы гласности.

– Мы добились своего, Сэм! Старая гвардия не утратила своей хватки!

– Я здесь ни при чем! – завопил Дивероу. – Я палец о палец не ударил для этого! И не имею с тобой ничего общего!

– Мне не хотелось бы возражать тебе, сынок…

– Я не сынок тебе!

– Да, он мой сын, – изрекла Элинор. – А что, кто-то решил усыновить его?

– И все же я вынужден заметить, что ты мой официальный поверенный, утвержденный судом, – закончил Хаукинз, слегка повысив голос.

– О нет, в суд вызывают только тебя, но не меня!

– Вы опять заблуждаетесь, адвокат, – молвила печально Дженнифер. – По капризу вашей человекообразной обезьяны вы заняли место не только моего брата, не утвержденного, впрочем, в роли поверенного, но и мое. Чарли объяснил все очень ясно: явиться в суд, помимо генерала, просят и Сэмюела Л. Дивероу, эсквайра, поверенного племени уопотами.

– Они, судейские чинуши, не могли этого сделать!

– Однако сделали, и Чарли хочет поблагодарить от всего сердца этого С. Л. Дивероу, кем бы он там ни был. А свое понимание ситуации он изложил примерно так: «Я с радостью предложил бы этому идиоту стаканчик, но не думаю, чтобы он прожил долго».

– Генерал, – послышался спокойный голос Сайруса Эм, чьи последующие слова были похожи на внезапные раскаты приглушенного расстоянием грома, – мы что, забыли о солдате века?

Хаук побледнел, глаза его забегали, ни на чем не задерживаясь, что свидетельствовало о бушевавшей в его душе буре из противоречивых чувств.

– Иисусе и Цезарь иже с ним! – пробормотал он глухо, плюхаясь в кресло напротив Пинкуса. – О боже, что же мне делать?

– Это ловушка, сэр, я глубоко убежден в этом, – продолжал огромный чернокожий наемник.

– А что, если вы ошибаетесь?

– Во всей истории Комитета по Нобелевским премиям вы не найдете ни одного факта, который давал бы вам основание усомниться в моей правоте.

– Во всей истории? Христа ради, парень, не будьте столь наивны! За последние сорок лет в истории не было ничего, что могло бы натолкнуть нас на мысль о том, что однажды Берлинскую стену снесут, а Восточный блок распадется. Но, как видим мы, все и везде меняется.

– И все же есть вещи, которые не меняются. Например, тот же Стокгольм с его Нобелевским комитетом.

– Проклятье, полковник! Я отдал армии всю свою жизнь, а эти дерьмовые политиканы в кружевных подштанниках взяли да и смяли меня! Понимаете ли вы, что значила бы эта награда для меня и всех тех, кто служил под моим началом в трех войнах?

– Минуточку, генерал! – Сайрус посмотрел на Дивероу. – Могу я задать вам вопрос, Сэм?.. Надеюсь, вы позволите мне называть вас так? Ведь, как мне кажется, мы уже перешагнули через систему отношений между наемным охранником и его нанимателем.

– Да, обращение «маса» не подойдет ни с какой стороны. Конечно, зовите меня по имени, а как же еще?

– Мне вот что хотелось бы знать: связана ли как-то эта ловушка, в существовании коей я ничуть не сомневаюсь, с Верховным судом, о котором вы все время шумите? Я понимаю ваши опасения, но сами посудите: вы нуждаетесь в моей помощи, я же не могу оказать ее вам на высоком профессиональном уровне, пока не получу дополнительной информации. Будучи химиком, я всегда требовал от своих подчиненных точных данных относительно компонентов изготовляемого нами вещества. И, выступая в роли «пса войны», я тоже должен знать если уж не все, то хотя бы основные компоненты – время, порядок событий и так далее, – чтобы иметь возможность действовать сообразно обстоятельствам.

Дивероу сперва повернулся к Арону, тут же кивнувшему ему в знак согласия, потом взглянул на Дженнифер. Та раздумывала какое-то время, но затем также кивнула, хотя и неохотно. Наконец Сэм подошел к Элинор, сидевшей на диване.

– Мама, вы бы с миссис Лафферти только порадовали меня, если бы нашли себе какое-нибудь занятие на кухне.

– Позвони Коре, – бросила Сэму гранд-мама из Уэстона, штат Массачусетс, не двигаясь с места.

– Эй, пойдемте же, девушка в маскарадном костюме! – крикнула Эрин Лафферти. – Мне надо разделаться с этой миской салата, а вы сможете тем временем приготовить чай! Догадайтесь, что я здесь нашла, миссис Величие Номер Один! «Хеннесси»! Превосходный, выдержанный коньяк: ему никак не меньше двадцати пяти лет!

– Она разговаривала с нашей бессовестной кузиной, – заметила Элинор, мгновенно поднимаясь. – Время чая уже давно прошло, ведь верно? Так что пойдемте, Арон, приготовим чай.

– Это же я, Эрин, миссис…

– Ах да! Но вы совсем не похожи на еврейку. А вам нравится чай из ромашки?

– Нет, мне больше по душе «Хеннесси».

– Ну вылитая Кора! Вы давно ее знаете?

– Она католичка, а я принадлежу к другой церкви. Однако мы встречаемся все же – в комитете, созданном нами, чтобы попытаться свести этих идиотов вместе…

– Мы обсудим все это за чаем, Эррол, и, возможно, я присоединюсь к вашему комитету. Что же касается моей веры, то я, конечно же, из англиканцев.

– Кора не смогла бы правильно написать это слово! – Обе дамы рука об руку прошествовали наконец в кухню.

– Дези-Один и Дези-Два, – обратился к латиноамериканцам Сэм, – перестаньте смотреть так! Все, что обещал вам генерал Мак, непременно сбудется, можете мне поверить! Я познал и хорошее, и плохое, вас же ожидает только хорошее.

– Privado, – пояснил Хаук. – Confidencial, usted comprendez?

– Понятно, в путь мы отправиться с этот romano gitano. Он ненормальный, что и для тебя не секрет, не так ли? Кружиться время от время и постоянно улыбаться. Но на улице он вполне подходящий компания. Усек, к чему я клонить? Вместе мы много чего сможем сделать.

– Запомните, мои капитаны, – воскликнул Маккензи, – отныне вы в полном моем распоряжении! Никаких улиц, никаких потасовок, никакого воровства и никаких враждебных действий по отношению к мирному населению! Неужели вы этого еще, черт возьми, не усвоили?

– Да, мы не усвоить, ты прав, генерал, – молвил Дези-Один сокрушенно. – Иногда мы просто забывать об этом, хотя и не хотеть так. Теперь мы джентльмен и офицер, поэтому мы должны думать по-другому. Я согласный с тобой… В путь мы отправиться с сумасшедший gitano.

Дези-Один и Дези-Два вышли в прихожую, отделанную кафелем, а оттуда – на улицу.

– О чем шла речь? – спросил Сайрус, глядя на опустевшую переднюю. – То, что говорилось по-испански, мне ясно, но я не понял, что за распоряжения вы им отдавали и почему зовете их капитанами. В какой они армии?

– В армии Соединенных Штатов, полковник… О, прошу прощения, вам ведь не нравится, когда вас называют полковником… Считайте, что я обучаю их: не будь этого, мы могли бы натворить черт знает что!

– Что есть, то и есть, генерал, – отозвался наемник, покачивая головой. – Но все это меня не касается. В данный момент меня больше интересует другое – то, о чем мы только что говорили. Итак, может кто-нибудь объяснить мне все толком?

Присутствующие обменялись взглядами. Дженнифер Редуинг, дочь племени уопотами, подняв руку, настояла на том, чтобы ей дали слово. Она описала все, что знала сама об исковом заявлении племени уопотами, представленном Верховному суду, потом без тени сомнения обрисовала страшную картину гибели, якобы ожидавшей в ближайшем будущем ее племя как неизбежное следствие судебного заседания независимо от решения, принятого на нем.

– Стоит только Верховному суду приступить к рассмотрению иска, как федеральное правительство в полном составе все сделает для того, чтобы выставить моих соплеменников предателями и париями и, вынеся в отношении наших земель суровый приговор, уничтожит резервацию как таковую, а ее обитателей расселит по всей стране. Вашингтон просто вынужден будет пойти на это, дабы сохранить за командованием стратегической авиации всю занимаемую им территорию, что является задачей первостепенной важности. Не последнюю роль сыграет в необъявленной войне против нас и многочисленная армия поставщиков военно-промышленной продукции, которые так же, как и сам Пентагон, возжаждут нашей крови!.. Кроме того, на наше племя обрушатся полчища авантюристов от политики, которые попытаются растлить каждого, кто появится в их поле зрения, в надежде урвать вполне легально кусок пирога пожирнее, что теоретически вполне реально, хотя на практике едва ли осуществимо. Найдутся и такие, кто займется за наш счет саморекламой. Боже мой, даже представить себе невозможно, сколько прибудет в наши края разномастных, диких и необузданных банд в погоне за долларом! Во всяком случае, больше, чем цветовых оттенков в рыбьей чешуе! А кончится все тем, что от нас ничего не останется. Мы полностью деградируем, поскольку люди алчные, изолгавшиеся и вообще опустившиеся вконец неизбежно проигрывают битву и сбрасываются со счетов. А это не то, чего желала бы я братьям и сестрам своим, которых я так нежно люблю… Ну вот, я и сказала все, что хотела, а вы, полагаю, выслушали меня, генерал Чингисхан из глиняной миски!

– Славное резюме, если не считать последнего высказывания! – констатировал Арон Пинкус, сидя неподвижно, будто его приковали к креслу. – Что же касается упомянутого высказывания, моя дорогая, то я могу сказать лишь одно: на присяжных оно, скорее всего, произведет отрицательное впечатление.

– Не уверен в этом, командир, – сказал Маккензи Хаукинз, обменявшись взглядом с дочерью племени уопотами. – Выступая здесь в данный момент как бы в роли присяжного, я должен заявить, что лично на меня эта речь произвела благоприятное впечатление.

– Что вы хотите этим сказать, Мак? – спросил Дивероу, заподозрив по выражению лица генерала какой-то подвох.

– Вы позволите мне изложить свою точку зрения, маленькая леди? – произнес Хаук, вставая с кресла… – Ох, простите, вы вовсе не маленькая, хотя все же леди! У меня не было на уме ничего дурного! Я и не думал вас обижать!

– Ближе к делу! – обронила Дженнифер ледяным тоном.

– Я начал эту кампанию всего лишь три года назад. В то время у меня в голове было не так уж много идей, и к тому же – ни одной ясной, потому что я солдат, а не мыслитель – разумеется, не тогда, когда речь заходит о стратегии. Что хочу я этим сказать? А вот что: я не интеллектуал и не трачу времени на то, чтобы понять или проанализировать такие, например, вещи, как побудительный мотив, нравственная подоплека того или иного действия или оправдание каких-то там деяний. Если бы я делал это, то потерял бы гораздо больше солдат, чем зафиксировано в моих сводках, молодые люди… Конечно, принимаясь за это дело, я рассчитывал на блистательную победу, потому что только она, а не нечто мелкое, могла удовлетворить старого, выброшенного на свалку солдата. К тому же это было увлекательно. Каждый, кто поступал неправедно и творил несправедливость, должен был получить по заслугам. Я пытаюсь убедить вас в том, что никогда не имел намерения использовать насилие в своекорыстных целях. Я собирался только привлечь к ответу тех, кто вершил зло…

– Но вы сами совершили зло – в отношении тех, кого использовали в качестве орудия своего правосудия, – перебила гневно генерала Дженнифер. – Я имею в виду мой народ, и вы прекрасно знаете, что все так и есть!

– Нельзя ли мне закончить?.. Итак, когда я узнал, что произошло с племенем уопотами свыше ста лет назад, то подумал, что нечто подобное выпало и на мою долю. И, насколько мог я заключить из беседы с полковником Сайрусом, его тоже постигла примерно та же участь. Правительство больших шишек пожертвовало нами. Нами всеми! Эти большие шишки, и без того сидя близко к пирогу, подвигаются еще ближе к нему, что может быть объяснено двумя обстоятельствами: или у них чрезмерно большие политические амбиции, или же они просто лжецы, злоупотребляющие оказанным им доверием. Не важно, когда имел место тот или иной случай – сто или десять лет назад, вчера ли или с тех пор прошло уже три месяца. Главное, как выразился наш друг наемник, – это прекратить подобное! У нас самая лучшая на свете система, позволяющая жить всем вместе в мире и согласии! Но всегда найдется кто-то, готовый ее изгадить!

– Никто из нас не ангел, Мак, – проговорил Дивероу мягко.

– Конечно, нет, черт возьми! Но никто не выбирал и не назначал нас, Сэм, на высокие посты, а мы не присягали действовать исключительно во имя благоденствия двухсот миллионов людей, которых мы даже не знаем. И вот теперь, если только полковник прав, кто-то, занимающий очень высокий пост, решает вдруг остановить гражданина – лишь потому, что тот хочет воспользоваться дарованным ему конституцией правом предстать перед судом. Все снова возвращается на круги своя!.. Ну а коли присутствующий тут друг наш, который не любит, чтобы его называли полковником, все же не прав и я действительно солдат века, то я все равно не смог бы принять заслуженную мной высокую награду, если бы знал, что уклонился от попытки разобраться, что так, а что нет, и действительно ли существует эта огромная правительственная машина, пытающаяся остановить гражданина, которым случайно оказался я.

– Превосходно сказано, генерал! – восхитился Арон, откидываясь на спинку кресла. – Совсем недурно для человека, не искушенного в вопросах права.

– Что подразумеваете вы под понятием «неискушенный», мистер Пинкус? – спросила Дженнифер с ноткой зависти в голосе. – Ведь это он составил исковое заявление, будь оно проклято!

– Пусть так, моя дорогая. Но сделал он это, мучительно подбирая термины и фразы из учебника по юриспруденции, чтобы концы сходились с концами. И в результате мы имеем пересказ, а не оригинальное произведение.

– Мне кажется, что кое-кому следует хотя бы на время забыть о своем «я»: сейчас это не имеет никакого значения, – вмешался Сэм и тут же повернулся к Хауку: – Меня волнует ряд обстоятельств, которых ты почему-то не счел нужным коснуться. Если и они не говорят тебе о том, что кто-то чертовски влиятельный пытается достать не только тебя, но и всех нас, то я не знаю даже, что и сказать. Могу я напомнить о них?..

– Сынок, в отличие от тебя я давно уже перешагнул через это и продвинулся значительно дальше, – решительно перебил его Хаукинз. – Ты ведь имеешь в виду наши прежние приключения?

– Естественно, Мак! События в двух отелях, черная «Мария», прикатившая к моему дому, и четверо вооруженных до зубов воинственных горилл в лыжном домике. Кто послал всех этих бандитов? Злая волшебница?

– Об этом мы никогда не узнаем, малыш, поверь моему слову. Ты не знаешь, как делаются такие дела – с зеркалами и дымом и таким количеством невидимых реле, что найти, кто где и за какую веревочку дергает, не легче, чем разобраться в Иран-контрас. Черт возьми, Сэм, я же сам разрабатывал эту систему за полсотней вражеских линий. Вот почему мог я заниматься тем, чем занимался. После каждой удачной операции я отправлял своим донесение с описанием того, что сами они не сумели бы сделать.

– Боюсь, я не вполне понимаю вас, – признался сбитый с толку Арон.

– Я тоже, – вторила ему не менее озадаченная Дженнифер.

– Кто вы, ребята, – юристы или подмастерья сапожника? – закричал Маккензи раздраженно. – Если вы попадаете вдруг в переделку, когда решается вопрос жизни или смерти, и для вас не секрет, что нужна информация, которая где-то здесь, но никто не желает вам ее дать, то как поступаете вы в таком случае?

– Начинаем интенсивный перекрестный допрос, – заметил Пинкус.

– С упором на недопустимость клятвопреступления, – добавила Редуинг.

– Я думаю, кое в чем вы правы, но мы ведь не в зале суда. А посему упомяну еще об одном способе…

– Я знаю! – выкрикнул Дивероу, встретившись взглядом с Хауком. – Вы просто провоцируете противника! Делаете чудовищное заявление или даже ряд их и ждете ответной реакции – злобного выпада, обеспечивающего вас необходимой информацией.

– Браво, Сэм, я всегда говорил, что ты лучший из лучших! Вспомни Лондон, Белгрейв-сквер, где я инструктировал тебя, как взяться за этого мерзавца-предателя…

– Не будем углубляться в историю ваших взаимоотношений с Сэмом, генерал! – твердо заявил Арон. – Мы не хотим ничего знать об этом.

– Тем более что это не имеет никакого отношения к нашему делу, – сказала Дженнифер примиряюще.

– О, понимаю! – воскликнул Сэм, глядя с неискренней улыбкой на свою индейскую Афродиту. – Вы не переносите, когда я выскакиваю с чем-то, до чего вы еще не додумались!

– Чушь это!

– Когда эти двое детей перестанут ссориться из-за пустяков, то вы, может быть, объясните нам, в чем заключается ваша стратегия, генерал? – обратился к Хауку Пинкус.

– Если полковник – мой полковник – прав, то объяснение следует начать на взлетно-посадочной полосе аэропорта Лоуган. Подумать только, «Эйр-Форс-два», командир! Кто его послал?.. Но это – лишь в том случае, если я и в самом деле не солдат века. Поскольку иначе мы оказываемся на борту самолета, планирующего над сильно укрепленным вражеским берегом с выключенным двигателем и без огневой поддержки.

– Я даже не стану пытаться понять все то, о чем вы говорите, но тем не менее… – Внезапно замолчав, Арон завертел головой во все стороны, пока не нашел, что искал, – наемника Сайруса Эм. Его мощная фигура казалась слишком огромной для антикварного стула, на котором восседал он возле изящного белого столика. Широко раскрыв рот, бывший химик, а ныне «пес войны» уставился большими темными глазами на двух немолодых уже людей. – О, так вы здесь, полковник!

– Что?

– Вы слышали, о чем мы разговаривали?

Кивнув головой, Сайрус ответил спокойно и четко:

– Да, я слышал, мистер Пинкус. История, прямо скажем, невероятная. И я невольно вспомнил клоунов, утверждавших, будто ядерное расщепление может быть произведено в ледяной воде по двадцать центов за галлон… Вы все, ребята, сумасшедшие!.. Душевнобольные!.. Да есть ли хоть крупица правды во всем том, что было наговорено тут?

– Все, о чем говорилось здесь, чистейшая правда, Сайрус, – заверил его Дивероу.

– В какое же дерьмо я угодил! – заревел чернокожий гигант. – Ох, простите, мисс Редуинг, за столь неудачный речевой оборот, но я пытался выразить все это в одной формуле, что вовсе не легко.

– Не стоит извиняться, Сайрус. И почему бы вам не звать меня просто Дженни?.. Меня как-то смущает это ваше «мисс».

– Вудуизм, и только! – молвил наемник и, поднявшись со стула, оглядел его встревоженно, чтобы убедиться, что он цел и невредим. – Если все, что я слышал, – правда, то, полагаю, нам не остается ничего иного, кроме как прощупать эту делегацию от Нобелевского комитета, а посему, мистер Пинкус, нанимайте своего актера: пора и нам выходить на сцену!