Глава 14

Восходящее Солнце – она же Дженнифер Редуинг – затворила не спеша дверь спальни и подошла к письменному столу в кабинете снятых Ароном Пинкусом апартаментов в отеле «Ритц-Карлтон».

– Ваша мама заснула, – произнесла она, отодвинув стул и усаживаясь на кушетке лицом к Дивероу. Затем, скрестив решительно ноги, добавила с облегчением: – Наконец-то!

– Думаю, нет смысла убеждать вас, что моя мать не всегда напивается вдрызг.

– Если бы я была твоей матерью, Сэмюел Дивероу, и мне стало бы известно о вас все то, что узнала она о своем сыне за эти несколько дней, я бы пила не просыхая все пять последующих лет!

– Не слишком ли вы суровы, адвокат?

– Можно подумать, что вы предпочли бы принести себя в жертву на арене сан-францисского кабаре «Коу-Пелейс», с тем чтобы все сборы пошли в пользу матерей, сведенных с ума своими отпрысками!

– Судя по всему, она предостаточно наговорила вам обо мне, – резюмировал Сэм, безуспешно пытаясь избежать не слишком дружелюбного взгляда прекрасной леди.

– Все, что я узнала у вас дома, – это были только цветочки. За последние же полчаса, после того, как я – вы слышали, наверное, – закрыла по ее просьбе дверь на замок, мне стало известно множество кошмарных вещей… Убийцы из преступного мира на площадке для игры в гольф, предатели-англичане, фашисты на птицефабриках, поджаренные козлиные принадлежности, которыми угощали вас в пустыне арабы, – о боже! – похищение папы римского! Вы намекали что-то насчет того, что этот безумный генерал изрядно пошарил в папках с секретными документами, позволившими ему раздобыть сорок миллионов долларов, но ни слова – о чем-то подобном… Иисус Христос, папа римский – не могу в это поверить!.. Должно быть, она чего-то недопоняла.

– Видите ли, они – не одно и то же лицо, – я имею в виду Иисуса Христа и папу римского. Вспомните, я ведь принадлежу к англиканской церкви, хотя, по правде говоря, не знаю даже, когда последний раз ходил в храм. Думаю, еще будучи подростком…

– Мне плевать на то, к кому вы там принадлежите – к англиканцам ли или к свалившимся с луны полковникам некоего тибетского знака Зодиака. Главное для меня то, что место вам, адвокат, – в сумасшедшем доме! Вы не имеете права разгуливать по улицам и тем более – служить в судебных органах!

– Вы недоброжелательны, – заметил Дивероу.

– Я просто на грани помешательства! В сравнении с вами даже мой не без странностей братец выглядит чуть ли не Оливером Уэнделлом Холмсом!

– Держу пари, мы с ним поладим!

– Не сомневаюсь в этом! Ваша юридическая фирма «Редуинг энд Дивероу»…

– «Дивероу энд Редуинг», – поправил ее Сэм, – поскольку я старше и опытнее его.

– Ваша фирма, как бы там она ни называлась, разработает новые правовые нормы, объединяемые девизом «Назад к каменному веку!».

– Возможно, тогда в законах стало бы разбираться куда легче, – откликнулся Сэм, кивая головой. – На скалах же не высечь бесконечного множества поправок и дополнений.

– Да будете ли вы хоть когда-нибудь серьезным, идиот!

– Я не идиот, Ред. Однажды некий драматург сказал, что бывают времена, когда не остается ничего иного, кроме как закричать. Я же вместо этого ограничусь ироническим хихиканьем.

– Вы ссылаетесь на Ануя, но ему ведь принадлежит еще и эта фраза: «Носитель жизни, даруй свет!» В данном случае слово «жизнь» равноценно для меня слову «закон». Там, у вас в доме, я поверила было, что вы чтите его. Поймите же, Сэм, мы обязаны даровать свет!

– Так вы тоже знакомы с Ануем? А я-то полагал, что, кроме меня, никто его больше не знает…

– Он никогда не занимался адвокатской практикой в Париже, – перебила Сэма Дженнифер, – и, однако же, уважительно относился к закону и особенно к языку, каким излагаются законодательные акты: об этом красноречиво свидетельствуют особенности его поэтического слога.

– Вы просто сразили меня своей эрудицией, индейская леди!

– Надеюсь на это. Мы с вами, адвокат, столкнулись со сложной проблемой в связи с принятым к слушанию делом.

– Не упоминая сейчас о достигшем крайней степени безрассудстве Мака, хотя, вы правы, оно представляет огромную опасность, замечу только, что я думаю все же, что мы найдем выход из создавшегося положения, сохранив при этом если и не рассудок, то, по крайней мере, свою жизнь.

– Я рада, что вы верите в это, – заметила Редуинг. – Обо мне же такого не скажешь.

– Было бы неправильно говорить, будто я верю во что-то, Ред. Пожалуй, лучше отнести меня к фаталистам. По-моему, судьба окажется на нашей стороне: хотя бы по тому, что с нами – Арон Пинкус и Маккензи – два самых находчивых человека, каких я когда-либо встречал. И если уж мне придется принять участие в судебном заседании, то все увидят, что я тоже кое-чего стою.

– Но я в таком случае буду не на вашей стороне… Итак, что же вы все-таки хотели бы сказать?

– Только то, что касается лично вас, леди… За какие-то несколько часов с той безумной первой нашей встречи мы проделали довольно длинный путь – от лифта в отеле до кабинета Пинкуса.

– Мне кажется, вы из скромности приписали нам обоим то, что проделано лишь вами одним, – вставила быстро Редуинг. Голос ее был спокоен, глаза же светились.

– Да-да, конечно… И тем не менее я не могу умолчать о том, что кое-что все же случилось…

– Ах, право? И с кем же из нас?

– Со мной, понятно. Я увидел вас, находясь в состоянии, которое ребята, занимающиеся психологией, назвали бы, возможно, стрессом, и пришел в восторг. В таких ситуациях многое узнаешь о встреченном тобою человеке… В частности, открываешь для себя удивительные, прекрасные стороны его натуры.

– Это немного отдает сахарином, мистер Дивероу, – отреагировала Дженнифер. – И, кроме того, у меня нет ни малейших сомнений в том, что сейчас не время для подобных разговоров.

– Как раз самое что ни на есть время, неужели вам не ясно это? Если я не выскажу всего сию минуту, когда чувства мои так свежи и сильны, то не уверен, что сделаю это позже! То, что так волнует меня в данный момент, может потом ускользнуть куда-то, хотя я и не хотел бы, чтобы произошло такое.

– О каких волнениях идет речь? Уж не вернулись ли к вам воспоминания о… Как это выразилась там ваша матушка?.. Ах да, о «любви всей вашей жизни», о некой благостной и благочестивой монашке, сбежавшей с папой римским? Еще одно безумие в этом безумном мире!

– Об этом я тоже хотел сказать, – упорствовал Сэм в своем решении выговориться до конца. – Поскольку я чувствую, что память о том как бы стирается. Еще вчера вечером я готов был убить Мака за одно лишь упоминание ее имени, теперь же все это не имеет для меня никакого значения – во всяком случае, я думаю так. Глядя на вас, я уже не могу представить себе ее лица, что свидетельствует об очень многом.

– Уж не собираетесь ли вы утверждать, что эта особа действительно существует?

– Да, собираюсь.

– Адвокат, до конца фильма ужасов еще, судя по всему, далеко, у меня же кончился попкорн, часть которого я просыпала нечаянно на пол, заляпанный жевательной резинкой.

– Добро пожаловать в мир Маккензи Хаукинза, адвокат! И не вставайте с места: если даже вы и не поскользнетесь на жирном попкорне, то туфли наверняка уж прилипнут к жевательной резинке… Почему, полагаете вы, ваш брат дал деру? Почему, полагаете вы, искал я защиты у могущественного Арона Пинкуса, чтобы не оказаться вновь втянутым в дела свихнувшегося Хаука?

– Потому, что все, что задумал он, – явное безрассудство, – ответила бронзовокожая Афродита, смягчая свой взор. – Однако ваш блистательный мистер Пинкус – а я не отказываю ему в достоинствах, поскольку кое-что о нем знаю, – не отшил обезумевшего генерала! Не секрет, он поддерживает с Хауком постоянную связь, сотрудничает с ним, хотя, как мы оба знаем, чтобы порвать с ним, Пинкусу достаточно было бы лишь одного звонка в Вашингтон, причем его репутация при этом по-прежнему осталась бы безупречной, стоило бы ему только заявить, что он и не думал никогда иметь какие бы то ни было дела с этим ненормальным… И вы хороши: я ведь наблюдала за вами, когда вы говорили с ним по телефону из машины. Вы чувствовали себя крайне неуверенно, и ваши возражения Хауку звучали неубедительно. Почему, адвокат? Что заставляет вас быть заодно с генералом? Вас обоих?

Сэм, опустив голову, очертил взглядом незримую линию вокруг своих башмаков.

– Я думаю, все это оттого, что Хаук прав, – сказал он просто.

– Прав? Да это же все сумасбродство какое-то!

– Что есть, то есть, однако под этим сумасбродством таится некая правда. Как в случае с папой Франциском. Началось все с величайшего, по определению Арона, в истории человечества вымогательства, но за всем этим скрывалось и что-то еще. Этот прекрасный человек, папа римский, попал в зависимость от фарисеев, больше думавших о своей власти, чем о прогрессе. Дядюшка Зио хотел раскрыть пошире двери, приотворенные Иоанном Двадцать третьим, они же пытались вновь их захлопнуть. Потому-то и сдружились так в Альпах Зио и Хаук. Потому-то и сделали то, что сделали.

– И что они сделали там, в этих Альпах?

– Сейчас узнаете, адвокат: вы спросили, и я отвечаю, но кратко. Альпы тут не имеют особого значения: это могло бы произойти и в каком-нибудь домике в Джерси-Сити. Важно не это, а правда, чем и пользуется коварно Мак, коварно расставляя свои ловушки. По каким бы извилистым тропинкам ни блуждала его мысль, правда всегда, уверяю вас, оказывается каким-то образом на его стороне, и к тому же с потрясающим эффектом… По отношению к вашему народу было совершено насилие, леди, и он раздобыл то, что принято называть неопровержимыми свидетельствами преступления. Несомненно, лишь на то, чтобы добиться официального рассмотрения этих документов, могут уйти миллионы и еще большая сумма потребуется тем, кто попытается доказать их несостоятельность, но никто из нас – ни я, ни Арон и, в конечном итоге, ни вы – не сможет отрицать правомочность исходной посылки Хаука, если только имеющиеся в распоряжении генерала материалы аутентичны…

– И все же я намерена отрицать правомочность его посылки! Я не хочу, чтобы мой народ пропустили через мясорубку! Многие уже старики и еще большее число моих соплеменников в силу своей малограмотности не смогут разобраться в столь сложном вопросе. Они растеряются, их запутают, соблазнят щедрыми посулами, в итоге же их ждет печальный конец. Но это же недопустимо! Такого не должно быть!

– Все ясно, – сказал Сэм, усаживаясь на кушетке. – Пусть себе эти темнокожие и впредь наслаждаются счастьем на своих плантациях, оглашают воздух молитвенными песнопениями и погоняют мулов.

– Что вы несете? Как смеете вы говорить мне такое?

– Это не я, а вы говорите такое, индейская леди. Хотя вы и сами из них, однако занимаете в Сан-Франциско высокое служебное положение и в силу этого считаете себя вправе провозглашать, будто те, чей социальный статус значительно ниже вашего, неспособны порвать сковывающие их цепи.

– Я никогда не говорила, что они неспособны, я сказала лишь, что они не готовы! Мы строим еще одну школу, нанимаем лучших учителей, каких только можем найти, обращаемся за помощью к Корпусу мира и все большее число детей посылаем во внешний по отношению к резервации мир, чтобы они могли получить там более хорошее образование. Но жизненный уклад не изменить в мгновенье ока. Нельзя превратить лишенных гражданских прав людей в политически зрелое сообщество за месяц или два, на это требуются годы.

– Но у вас, адвокат, нет в запасе этих лет: вам придется принять решение прямо сейчас. Если мы упустим этот, хотя бы и столь слабый шанс восстановить попранную справедливость, то уже навсегда. Мак прав насчет этого. Потому-то он и принял соответствующие меры: орудия расставлены по местам и надежно укрыты, высшее командование – вне пределов досягаемости и в то же время у пульта управления.

– Что означает эта тарабарщина?

– Мне кажется, Хаук назвал бы то, о чем я сказал, чем-то вроде «ударных сил Дельты» или «броска в час ноль».

– О да, конечно! Теперь-то я поняла!

– Внезапное нападение, Ред! Без объявления войны, без малейшего упоминания о предстоящих действиях в газетах и прочих средствах массовой информации, без каких бы то ни было поверенных, уведомляющих суд о намерениях Хаука! Все быстро и без шума, как удар кинжалом…

– В общем, он собирается захватить всех врасплох, – заключила Дженнифер, начиная вникать в суть дела.

– Совершенно верно, – подтвердил Дивероу. – Но необходимо учитывать одну вещь: если даже, несмотря на всю абсурдность обстановки, сторонники рассмотрения иска получат перевес – пускай в один лишь голос, – то и в этом случае нельзя будет требовать от Верховного суда принятия окончательного решения, поскольку речь может идти только о внесении изменений в законодательные акты.

– Конгресс же, сколь бы ни оказывали на него давления, станет изучать проблему с черепашьей скоростью, – дополнила леди-юрист. – В результате ваш безумец Хаук сможет до бесконечности просидеть на жердочке, чирикая себе сколько душе угодно.

– А уопотами между тем останутся при своих интересах, – добавил Дивероу. – Это и называется тянуть время.

– Хотя может быть названо и иначе – подготовка спецрейса в ад, – развила тему Редуинг, вставая с кушетки, и, подойдя к окну, выходившему на Бостонский парк, медленно покачала головой. – Впрочем, конгрессу не придется заниматься этим делом. Члены Верховного суда бессильны будут что-либо сделать. На них, словно стая птеродактилей и прочих чудищ, налетят авантюристы от политики в роскошных лимузинах и на личных реактивных «Лирах» – и в таком числе, что у судей голова пойдет кругом… И никому – ни мне, ни кому бы то ни было еще из нас – не помешать этой вакханалии.

– К кому относится это ваше «из нас»?

– К тем – нас около дюжины, – кого совет старейшин признал в свое время «оготтова», самыми одаренными детьми. Перевод этого слова, однако, не вполне точен, поскольку оно содержит более глубокий смысл. Нам, в отличие от остальных наших сверстников, была предоставлена возможность получить хорошее образование. Жизнь у всех нас сложилась удачно, и, за исключением трех или четырех, кто не смог дождаться, когда приспособится к новым условиям и приобретет для себя «БМВ», мы стараемся держаться вместе и хоть как-то помочь своему племени. Мы делаем все, что в наших силах, но защитить своих сородичей от взирающих сверху вниз с олимпийским величием судейских чинуш нам бы ни за что не удалось.

– Мы то и дело обращаемся к греческим образам, вы не находите?

– А я и не заметила. С чего вы это взяли?

– Да сам не знаю. Наверное, где-то тут возле нас разгуливает один грек в лучшем моем пиджаке от самого Пресса… Простите, я не хотел вас перебивать.

– И все-таки перебили. А сейчас вы обдумываете, что бы такое сказать мне в ответ.

– В быстроте мышления вам не откажешь, адвокат. Я и в самом деле обдумываю кое-что, хотя не для того, чтобы сказать вам что-то в ответ, а, наоборот, чтобы спросить у вас кое о чем. Интересно, я прав, полагая, что вы главная ударная сила этой дюжины?

– Думаю, что да. Я связана с соплеменниками кое-какими обязательствами и в состоянии оказывать им помощь как юрист-консультант.

– Тогда воспользуйтесь своим особым положением, прежде чем начнется эта заварушка – если только она вообще начнется.

– Что вы имеете в виду?

– Скольким из избранных детей своего племени можете вы доверять? – ответил Сэм вопросом на вопрос.

– Ну, моему брату Чарли – конечно, когда у него в голове прояснится. И еще шестерым-семерым, которые, надеюсь, не купились на приманку вроде Алисы в Стране Чудес.

– Так вот, соберитесь-ка вместе и составьте доверительный документ, согласно которому, после того как он будет подписан всеми членами вашего совета старейшин, ни один из вопросов экономического характера, затрагивающих интересы всего племени, не может решаться никем, кроме лиц, означенных в этой бумаге в качестве поверенных.

– Но это означало бы некий тайный сговор в преддверии лишь предполагаемого нами официального рассмотрения дела, – возразила Редуинг.

– При чем тут сговор? Разве у вас нет права предпринимать любые юридические действия в пользу своего племени?

– Черт возьми, не могу не согласиться с вами! У меня оно действительно есть. И даровано мне это право свихнувшимся братцем моим Чарли и моим новым знакомым Сэмом в насквозь промокших штанах.

– Подумайте сами, выбор у вас весьма ограничен: или тот доверительный документ, или спецрейс в ад.

Вернувшись к письменному столу, Редуинг уперла руки в бедра и, откинув голову назад, уставилась в раздумье в потолок. Провокационная поза, в которой стояла она, вызвала у Дивероу соответствующую реакцию.

– Вам обязательно это делать? – полюбопытствовал он.

– Что «это»? – отозвалась Афродита из племени уопотами, переведя взгляд на Сэма.

– Ну вот принять такую позу.

– Какую «такую»?

– Конечно, вы можете сколько угодно изображать из себя бесстрастную леди: не у вас же при этом вырабатывается в избытке тестостерон!

– О чем вы там, не пойму никак, толкуете?

– Где вам понять: вы же не мужчина.

– Вы совершенно правы: я не мужчина. – Редуинг бегло оглядела себя. – Ах так… Послушайте, адвокат, давайте-ка покончим с этим. Сконцентрируйте внимание на своей монахине.

– Не прозвучала ли в вашей речи нотка ревности? О лучшем я не мог бы и мечтать! – Сэм запел, безбожно фальшивя: – «Ре-е-е-вность… Вижу я, ре-е-внуешь ты меня…»

– Господи, да заткнитесь же!.. Этим мог бы заняться и Чарли…

– Надеюсь, что нет.

– Что вы хотите этим сказать?

– Не важно. Итак, чем бы мог заняться этот ваш Чарли?

– Составлением доверительного документа, – ответила Редуинг, берясь за телефонную трубку. – К его услугам – моя секретарша. Он может передать по факсу все, что следует. Это займет у него не больше дня.

– Хэй! – воскликнул Дивероу, вскакивая с кушетки. – Звоните же ему побыстрее. И, кстати, я не смог бы принять участие в разговоре в качестве вашего секретаря?

– А зачем?

– Чтобы услышать голос бедненького сукина сына, вляпавшегося в грязные делишки Хаука точно так же, как и я когда-то… Можете называть это идеей фикс, но я рассмотрел ваше брачное предложение. Что вы скажете по этому поводу?

– Только то, что я разрешаю вам побыть здесь в роли моего гостя, – проговорила Дженнифер, набирая номер.

– А как его полное имя? – поинтересовался Сэм, подходя к умопомрачительной индианке-юристу. – Чтобы он не усомнился в моей аутентичности.

– Чарлз… Заход Солнца… Редуинг.

– Вы шутите?

– Он родился, когда последние лучи заходящего солнца золотили небо. Что же касается ваших комментариев по этому поводу, то я не собираюсь выслушивать их.

– Разве отважился бы я на такое?

Набрав номер, Дженнифер передала трубку Дивероу. Спустя какое-то время Сэм спросил в ответ на спокойное «хэлло» на другом конце линии:

– Это Чарлз Сансет Редуинг?

– Вы от Орлиного Ока? – отозвался братец. – Там что-нибудь не так?

– От Орлиного Ока? – повторил недоуменно Дивероу и, прикрыв микрофон ладонью, обернулся к Дженнифер: – Он сказал: «Орлиное Око». Это что, индейский пароль?

– Нет, это наш дядя. Вы произнесли среднее имя Чарли, которое мало кому известно. Дайте-ка я сама с ним поговорю.

– Он до смерти напугал меня, – признался Сэм.

– Почему? Он же славный паренек.

– У него такой же голос, как у меня.

– Чем и поверг он в ужас белого человека, – съязвила Редуинг, беря трубку. – Хэлло, осел, это я, твоя старшая сестра! Запомни: ты будешь делать то, что я скажу. И не смей приставать к моей секретарше, а не то я перепеленаю тебя, как делала это, когда ты был маленьким, только на этот раз ты недосчитаешься парочки очень важных своих принадлежностей. Усвоил, Чарли?

Сэм направился было к кушетке, однако, передумав, подошел к утопленному в стене зеркальному бару и замер, потрясенный изобилием разнообразных напитков. Пока Ред Редуинг отдавала распоряжения своему брату, он извлек из этой сокровищницы графин сухого мартини: если уж ему не остается ничего, кроме как кричать, то он прекрасно сделает это и в состоянии легкого опьянения.

– Эй! – сказала Дженнифер, опуская трубку на рычаг и оборачиваясь в уверенности, что Дивероу – на кушетке. Но, не обнаружив Сэма там, перевела взгляд на бар, где и застала его в момент священнодействия – приготовления коктейля. – Чем это вы занимаетесь?

– Стараюсь смягчить боль, как мне кажется, – ответствовал Сэм, тыча крошечной вилочкой в горшочек с маслинами. – Скоро здесь появится Арон, а затем раньше или позже и Мак, если, конечно, ему удастся выбраться из «Времен года»… Но это будет вовсе не то совещание, в котором я хотел бы принять участие… Хотите глоточек?

– Нет, благодарю. Ведь хотим мы того или нет, а в совещании участвовать нам придется. От хорошего «глоточка» я запросто могу оказаться на полу. Боюсь, виной тому – мои гены. Так что лучше воздержаться.

– Право? А я-то полагал, что это все дурацкие выдумки об индейцах и огненной воде.

– Уж не думаете ли вы, что Покахонтас взглянула бы на этого тощего англосакса Джона Смита, если бы не была пьяна в стельку? Как-никак ее окружали такие славные парни!

– Я считаю, что от этих слов отдает расизмом!

– Да бросьте вы! Оставьте же нам хоть что-нибудь!

Пройдя в импозантные парадные двери фешенебельного загородного клуба в Фонинг-Хилл на восточном побережье штата Мэриленд, крепко сбитый мужчина кивнул в ответ на почтительный, но молчаливый, без обращения к нему по имени, поклон, которым приветствовали джентльмена элегантный управляющий этого заведения и его помощник, и прошествовал дальше.

– Роджер, мой мальчик, – сказал затянутый в смокинг управляющий, – ты только что видел, как эти двери впустили сюда не менее двенадцати процентов богатства нашей страны.

– Да ты шутишь, – ответил младший собеседник, столь же чисто выбритый, как и его начальник, и тоже в смокинге, но без белой розы в петлице.

– Вовсе нет, – молвил управляющий. – Сейчас в Золотой комнате состоится тайное совещание. В присутствии самого государственного секретаря. И при этом – никакого угощения, никаких напитков, только минеральная вода. Вопрос обсуждается очень серьезный. Час назад здесь побывали двое из госдепартамента и прочесали комнату электронными приборами, чтобы убедиться в отсутствии подслушивающих устройств.

– И кто еще там будет, кроме министра, Морис?

– Промышленные магнаты и прочие предприниматели, Роджер. В их числе – руководители таких компаний, как «Монарк-Макдоуэлл эйркрафт», «Петротоксик амалгамейтид», «Зенит болл-биарингз уорлдуайд» и «Смитингтон-Фонтини индастриз», чьи владения простерлись от Милана в Италии до Калифорнии.

– Вот это да! А кто этот тип?

– Король международных банкиров. Он из Бостона. В его руках больше ремешков от кошельков, чем у казначейства.

– Как ты думаешь, что они там решают?

– Если бы я знал, то, вероятно, был бы несметно богат.

– Муз! – приветствовал громко владельца «Монарк-Макдоуэлл эйркрафт» Уорнер Пиз и обменялся с ним у дверей сердечным рукопожатием.

– Твой левый глаз вылез из орбиты, Уорти, – ответил новоприбывший, быкоподобный мужчина. – У нас какие-то проблемы?

– Ничего такого, чего бы мы не смогли разрешить, приятель, – ответил нервно государственный секретарь. – Поздоровайся с ребятами.

– Привет вам, старые друзья! – произнес Муз, обходя стол и пожимая каждому руку. Одет он был в зеленого цвета почетный пиджак для гольфа, своего рода униформу Фонинг-клуба.

– Рад тебя видеть! – сказал Дузи из «Петротоксик амалгамейтид». Его синий блейзер был украшен не эмблемой клуба, а фамильным гербом.

– Ты опоздал, Муз, – заметил блондинистый Фрогги, владелец и глава администрации «Зенит болл-биарингз уорлдуайд». – А я спешу. Они там в Париже создали новый сплав, который позволит нам заработать миллионы на наших оборонных контрактах.

– Прости, Фрог Фейс, но не в моей власти было изменить погоду над Сент-Луисом. Мой пилот настоял на том, чтобы сделать крюк… Хэлло, Смити, как там дамочки в Милане?

– Они все еще чахнут по тебе, Муз! – отозвался облаченный в белый фланелевый костюм Смитингтон-Фонтини, полуангличанин-полуитальянец. Его свободного кроя блуза яхтсмена пестрела множеством ленточек – знаков его спортивных побед.

– Итак, Брики, – молвил Муз, здороваясь за руку с бостонским банкиром, – как там твой горшок с монетами? В прошлом году ты неплохо на мне заработал!

– Большая часть денег уходит на выплату налогов, старый приятель, – улыбнулся банкир из Новой Англии. – А у тебя что, все по-другому?

– Конечно же, нет, Брики, черт бы тебя побрал! Ты всегда ухитришься сказать что-нибудь приятненькое!.. Где мне садиться? Здесь?

– Да.

– Не задерживай нас, Муз! – проговорил требовательно Фрогги. – Я спешу: эти новые сплавы в Париже могут попасть в руки немецких промышленников. Давай же, Уоррен, выкладывай!

– Хорошо, я начну, – отозвался государственный секретарь, усаживаясь и яростно похлопывая по левому виску, чтобы заставить вечно прыгающий глаз занять положенное место в орбите. – Я уже вас всех информировал по каналам служб безопасности, что наш славный приятель и мой однокашник президент поручил мне заняться итальянской проблемой в ЦРУ.

– Думаю, кто-то должен был бы взяться за это, – изрек Дузи из «Петротоксик». – Как я представляю себе, этот тип становится опасным. Сообщения о его так называемых решительных действиях не более чем выдумки.

– И все же, – возразил Муз, – заняв этот пост, он проявил себя наилучшим образом. С тех пор как он появился в Лэнгли, у наших компаний нет никаких серьезных проблем с профсоюзами. Как только возникает с их стороны какая-либо угроза, появляются его старые дружки в своих лимузинах, и все разрешается.

– Да, лимузины – прекрасная вещь! – констатировал Дузи из «Петротоксик», стряхивая с пиджака крошечную ниточку, приставшую к его фамильному гербу. – И, должен сказать, иногда на него находит просто вдохновение… Ну, например, когда он в пику всем этим немытым-нечесаным борцам за чистоту окружающей среды вводит различные запреты, обосновывая их соображениями национальной безопасности. Мамочка и папочка чрезвычайно высокого мнения о нем.

– И хотя как светская личность он совершенно неприемлем, – добавил аристократ из бостонских банкиров, – благодаря его связям с некоторыми учреждениями за океаном финансовые ресурсы вашей корпорации значительно возросли. Мы все сохранили миллионы, уклонившись от уплаты налогов.

– В общем, он чертовски порядочный малый, – согласился Муз из «Монарк-Макдоуэлл эйркрафт». Челюсти его заходили ходуном, когда он энергично закивал головой.

– Слов нет, – откликнулся Дузи, – он и в самом деле понимает, что успех тех, кто ставит на него, означает и его собственное процветание. Обоснованность этой теории просачивания по капле была подтверждена убедительнейшим образом самой практикой.

– К кому можем мы обратиться за помощью, как не к нему? – вторил ему Смитингтон-Фонтини, получивший в наследство многонациональные компании. – А нас ведь немало. Он настоящий патриот Америки! Ему ясно, что любой оборонный проект, появляющийся на чертежной доске, должен во что бы то ни стало получать со стороны государства поддержку, поскольку, какими бы сомнительными они ни представлялись, все эти замыслы таят в себе возможности проведения ценных… хм!.. исследований… Именно – удачное слово – исследований!

– Да-да!

– Конечно!

– Подождите! – остановил восторженный хор госсекретарь Пиз, поднимая с помощью левой дрожавшую правую руку и снова опуская ее на стол.

– Те же самые великолепные качества, которые делают его столь ценным для нас приобретением, могут привести к тому, что он станет нам страшно мешать.

– Что?

– Почему?

– Потому что вы все ведете с ним какие-то дела, причем довольно крупные.

– Но это – как в могиле, Уоррен, – возразил Фрогги ледяным тоном. – Сокрыто в глубоких тайниках.

– Но он-то ведь знает обо всем этом?

– Что случилось? – поинтересовался Брики из Бостона, чье обесцвеченное долгим отлучением от солнечного света в результате длительного пребывания в помещении лицо стало еще бледнее.

– Это напрямую связано с кое-какими возникшими у нас проблемами, о которых я скажу чуть позже.

– Боже мой! – прошептал Дузи. – Дикари… суд с тремя выжившими из ума персонами левой ориентации и человеком-загадкой… Это дело все еще висит над нами!

– Да, – подтвердил Уоррен Пиз чуть слышно. – Пытаясь покончить поскорее со всей этой дурацкой историей, Манджекавалло проследил сумасшедших истцов до Бостона и затем вызвал своих убийц из Нью-Йорка. Настоящих, надежных профессионалов, которые бьют без промаха, а если что и не удается им, то сматываются, не оставляя следов. Но одного из них они все же сцапали.

– Гнусные вонючки! – возмутился Брики. – И это – в Бостоне?

– Я читал об этом, – заявил Муз. – Там еще была какая-то потасовка в каком-то отеле, и тот парень, которого схватили, утверждает, будто бы в роли его адвоката выступит сам президент.

– Не знал, Уорти, что твой однокашник по школьной комнате – юрист, – съехидничал Дузи.

– Он, конечно, не юрист. Но если имя моего старого товарища будет где-то упомянуто, Манджекавалло недолго удастся держаться в тени, ну, а уж когда начнется проверка всей его деятельности, то настанет и ваша очередь.

– А чего еще ты ожидал, господин секретарь? – заметил светловолосый Фрогги холодным, словно из морозильной камеры, голосом, оглядывая сидевших за столом. – Облекая головореза властью, ты несешь ответственность и за него, и за его подельников.

Воцарилась мертвая тишина.

– Боже милостивый, нам будет его так недоставать! – высказался Муз из «Монарк-Макдоуэлл», прерывая молчание обреченных.

– Значит, мы пришли к единому мнению? – решил выяснить Уоррен Пиз.

– Само собой, старый приятель! – заверил его Дузи, изгибая брови дугой и придавая лицу трогательное выражение невинности. – У нас нет иного выхода.

– Все дороги ведут в прекрасный мой банк на Бикон-Хилл! – воскликнул Брики. – Ну, а что касается этого типа, то он уже то же, что дохлая обезьяна!

– Его-то только и не хватало каждому из нас! – выкрикнул Смитингтон-Фонтини. – Барон преступного мира в самом сердце службы безопасности! И к тому же он знает нас и может с завязанными глазами составить наш список!

– Надо же наконец назвать вещи своими именами!.. Но кто, черт побери, возьмется исполнить это? – вопрошал Муз.

– Я, – проговорил Фрогги своим монотонным голосом. – Здравствующий ныне Винсент Манджекавалло должен как можно скорее стать покойным Винсентом Манджекавалло… Понятно, речь идет о несчастном случае без каких бы то ни было подозрительных обстоятельств.

– Но как это устроить? – снова заговорил госсекретарь.

– Не исключено, что я сумею ответить, – произнес Смитингтон-Фонтини, небрежно затягиваясь сигаретой в длинном мундштуке. – Я единственный владелец «Милано-Фонтини индастриз», а где, как не в итальянском городе Милане, всегда найдутся недовольные, которым мои неуловимые помощники смогли бы предложить несколько сот миллионов лир? Скажем так… мне не составило бы особого труда организовать все это.

– Крепкий малый!

– Славный человек!

– Чертовски интересно!

– Когда все это останется позади, – воскликнул Уоррен Пиз, чей левый глаз на этот раз не проявил почему-то обычного своего норова, – то сам президент наградит тебя почетной медалью!.. Но, разумеется, церемония будет весьма скромной.

– Как же ухитрился он пробиться на этот пост? – спросил бледнолицый представитель Новой Англии. – Я никак не ожидал, что все обернется таким образом.

– А я вот, например, не имею ни малейшего желания разбираться в этом, – отозвался однокашник президента. – Что же касается выдвижения на столь высокую должность этого умеющего хранить в тайне свою щедрость мистера Манджекавалло, то я могу вам напомнить, что это произошло в результате деятельности консультативного комитета при избранном, но еще не вступившем в должность президенте. Большинство членов этого комитета присутствуют за этим столом. Я уверен, что вы думали, что он не пройдет в сенате, но он прошел, и вот вам итог… Джентльмены, вы сами повинны в том, что кресло директора Центрального разведывательного управления занял крестный отец мафии.

– Это уж слишком круто, старина! – высказался гербоносный Дузи, ерзая и выставляя вперед челюсть. – В конце концов, мы с тобой учились в одном колледже.

– Бог свидетель, мне больно, Брики, старый приятель, но – ты, конечно же, сам понимаешь – я должен защитить «нашего парня»: это моя служебная обязанность, дело чести, долг мой и все в том же духе.

– Но он ведь не учился в колледже вместе с нами. И даже не входил в наше братство, поскольку никто не поручился за него.

– Жизнь несправедлива по отношению к большинству из нас, Брики, – молвил Фрогги, окидывая холодным взглядом государственного секретаря. – Но как сможешь ты защитить «нашего парня» в Овальном кабинете, возлагая на нас ответственность за Манджекавалло, что мы будем громогласно и решительно отрицать?

– Ладно, – проговорил, едва не задохнувшись, госсекретарь. Левый глаз его выпрыгнул из орбиты, будто стальной шарик, притянутый магнитом. – Получилось так, что совершенно случайно у нас оказались все протоколы заседаний консультативного комитета.

– Как?! – взорвался Брики, бледнолицый банкир из Новой Англии. – Там не было секретарей, и протокол не велся.

– Вас подслушивали, ребята, – сообщил шепотом глава государственного департамента.

– Что? – спросил кто-то из тех, кто не расслышал.

– Этот сукин сын, наш лояльнейший отпрыск благородной семьи, сказал, что нас записали на пленку! – гаркнул в ярости Муз.

– Объясните же, Христа ради, как могло произойти такое? – потребовал Дузи. – Я не видел там никаких приспособлений!

– Имеются микрофоны, которые включаются при звуке человеческого голоса, – произнес госсекретарь чуть громче. – Их нетрудно установить под любыми столами… где бы вы ни встречались.

– Как это так?.. И что это значит – «где бы вы ни встречались»?

Лица сидевших за столом окаменели в гневном изумлении. Потом, осознав трагичность своего положения, участники совещания затараторили наперебой:

– Выходит, микрофоны могут быть и у меня дома?

– И в моем коттедже на озере?

– И в моей усадьбе в Палм-Спрингз?

– И в моем кабинете в Вашингтоне?

– Да, их могли установить везде, – признал мертвенно-бледный Уоррен Пиз.

– Как ты, черт тебя возьми, допустил такое? – взревел угловатый Смитингтон-Фонтини. Галстук его перекосился, а мундштук принял положение сабли на изготовку.

– Вот оно – твои «дело чести» и «долг»! – заговорил блондинистый Фрогги. – Ты ублюдок, которому нет равных! Не рассчитывай больше играть в моем клубе!

– А я предупреждаю тебя, чтобы ты, презренный дегенерат, оставил всякие помыслы об участии во встрече выпускников нашего класса! – заорал Дузи.

– Начиная с этой минуты я жду от тебя заявления о твоем выходе из «Столичного общества»! – возгласил Муз с пафосом.

– Но я же его почетный председатель!

– Уже нет. К сегодняшнему вечеру у нас у всех будут отчеты о твоем чудовищном поведении во время пребывания в должности государственного секретаря. Там все будет сказано о твоих сексуальных домогательствах по отношению и к женщинам, и к мужчинам. А этого мы не потерпим! Среди нас такое невозможно!

– Мы не станем более держать в своем яхт-клубе твою жалкую однокаютную лодчонку! – не отстал от других и Смити. – Знай это, грязный алкоголик!

– Муз, Фрогги, Дузи и ты, Смити, как могли вы так обойтись со мной? Ведь вы решаете мою дальнейшую судьбу, лишаете меня всего того, чем я столь дорожу!

– Тебе следовало бы подумать об этом раньше…

– Но я не имею к этому никакого отношения. Ради создателя, не уничтожайте гонца только за то, что он принес дурную весть!

– В этом слышится что-то знакомое, – молвил Брики. – Вроде пропагандистского трюка этих комми и розовых.

– А по-моему, это скорее смахивает на стиль японцев, что еще хуже! – поделился своим мнением облаченный в зеленый пиджак Муз. – Они утверждают, будто наши холодильники слишком громоздкие, чтобы раскупаться, а машины – чересчур большие для их улиц. Почему бы им не строить жилье попросторней, а улицы – расширить? Одним словом, проклятые фанатики-протекционисты!

– Не о том вы ведете речь, старые друзья! – закричал госсекретарь. – Я же прав!

– О чем ты? – спросил Фрогги.

– Ну, о том, что гонец не должен отвечать за доставленную им весть. Это он подкупил официантов и садовников, чтобы установить подслушивающие устройства!

– О чем, черт подери, толкуешь ты там, Бенедикт Арнольд? – изрек язвительно «петротоксический» Дузи.

– Да о нем же, об Арнольде!

– Об Арнольде? Но о каком?

– Об Арнольде Сьюбагалу, руководителе аппарата президента!

– Никогда не мог запомнить его имени! Как, понятно, и никто другой из нас. Так что с ним такое?

– Это от него узнал я о микрофонах! Что я понимаю в этих штучках, включающихся от звука человеческого голоса? Боже милостивый, да я не знаю даже, как включается мой собственный видеомагнитофон!

– И что же сделал этот Субару? – вновь попытался понять хоть что-то бледнолицый банкир из Новой Англии.

– «Субару» – это автомобиль, – поправил финансиста министр. – Он же Сьюбагалу.

– Это ты о холодильнике? – поинтересовался Муз из «Монарк-Макдоуэлл». – «Суб-Иглу» – чертовски хорошая машина! Он должен быть в любой занюханной японской семье!

– Ты имеешь в виду «Субзиро». А я говорю о Сьюбагалу, руководителе аппарата!

– О, так ты об этом шустром парне с Уолл-стрит? – встрепенулся Смитингтон-Фонтини. – Он выступал по телевизору, и довольно забавно. Это было несколько лет назад. Я думал, что у него будет собственная программа на телевидении.

– Прошу прощения, Смити, но он умер. Еще при другом президенте.

– Ах, да! – согласился яхтсмен. – Помню его: славный малый из кинобизнеса. Из-за его улыбки моя жена буквально сходила с ума. Или это была моя любовница, маленькая шлюшка из Милана? Откровенно говоря, я ни слова не понимал из того, что он говорил, если только он не читал по бумажке.

– Да нет же, я говорю об Арнольде Сьюбагалу, руководителе аппарата президента!..

– Ясно, что не о ком-то из нас: у нас ни у кого не может быть такой фамилии!

– Он сказал мне, чтобы я сообщил вам о том, что ваши разговоры записаны. Это его рук дело!

– А зачем он пошел на это?

– Потому что он против всех и всего, что представляет хотя бы потенциальную угрозу для Белого дома, – заметил Фрогги. – Значит, во время смены президентов он, предвидя возможность возникновения различного рода проблем, принял собственные меры предосторожности…

– Однако сделал он это, черт возьми, совсем не по-джентльменски! – не выдержал Брики.

– Но зато он сможет заставить нас поступить так, как сочтет нужным, – продолжил светловолосый циник, сверяя время по своим золотым наручным часам «Жирар-перрего». – Ему же угодно, чтобы мы сами убрали Манджекавалло и разрешили таким образом проблему без участия президента… Этот Сьюбагалу – один из лукавейших сукиных сынов!

– Должно быть, собаку съел на стезе исполнительной власти, – промолвил Дузи из «Петротоксик». – Заседает, наверное, в дюжине советов.

– Хотелось бы мне ознакомиться с его послужным списком, когда истечет срок его полномочий, – признался Муз в зеленом пиджаке. – Все лукавые ниспосылаются с небес.

– Послушай, господин секретарь, – подал голос светловолосый Фрогги, – у меня мало времени, и, поскольку Смити уже покончил с одной животрепещущей проблемой, я предлагаю всем присутствующим перейти к рассмотрению другой, уже упомянутой нами проблемы. Само собой разумеется, я говорю об этом безумном и гнусном исковом заявлении в Верховный суд – том самом, из-за которого Омаха может быть отдана этим такобанни или как их там еще!..

– Уопотами, – отозвался министр. – Мне говорили, что они происходят от населявших берега Гудзона могауков, которые отреклись от них из-за того, что те не выходили из своих вигвамов, когда шел снег.

– Да наплевать, откуда взялись эти чертовы индейцы и чем они там занимались в своих грязных иглу….

– В вигвамах.

– Простите, но я только что слышал слово «иглу». Мы что, снова вернулись к вопросу о холодильниках?

– Речь шла не о них, а о начальнике штаба при президенте…

– А я думал, он играл за Чикаго…

– Что, эти япошки уже и Чикаго покупают?

– Когда же этому придет конец! Они и так ведь заполучили и Нью-Йорк, и Лос-Анджелес!..

– И закупили «доджеры»…

– А я слышал, что «рэйдеры»…

– Я думал, что «рэйдеры» принадлежат мне…

– Нет, Смити, тебе принадлежит «рэмз»…

– Да заткнетесь вы? – взревел Фрогги. – Ровно через семь часов у меня встреча в Париже… А посему позволь мне спросить тебя, господин секретарь, что предпринял ты, чтобы блокировать писульку и не допустить просачивания вовне каких бы то ни было сведений о ней? Стоит только общественности пронюхать про иск, как изучением вопроса займется одна из комиссий конгресса. Дело затянется на многие месяцы, и в течение всего этого периода психи, питающие слабость к национальным меньшинствам, до умопомрачения будут распинаться в их защиту в сенате и палате представителей. Перспектива не из блестящих! И обойдется нам все это в миллиарды!

– Позвольте мне сделать сперва сообщения не столь уж приятного свойства, – сказал государственный секретарь, ударяя с силой левой ладонью по голове, чтобы как-то унять неугомонный глаз. – Пытаясь оградить себя от напастей с помощью денег, мы наняли самых что ни на есть отпетых патриотов-мерзавцев, чтобы собрать хотя бы и незначительный компромат на всех этих психов и кретинов-судей, узревших какие-то там достоинства в насквозь пропахшем плесенью заявлении. Но наши усилия пошли прахом. Мы даже растерялись от неожиданности, так и не поняв, как это они, выпускники Школы права, сохранились вдруг в столь девственной чистоте: этого не удавалось еще никому.

– А вы пытались задействовать Голдфарба? – поинтересовался Дузи.

– С него-то мы и начали. Но он быстро бросил это дело.

– В «Супербоуле» он никогда не сдавал своих позиций. Конечно, он еврей, и я никогда бы не пригласил его пообедать в «Луковом клубе», но он был чертовски хорошим игроком. И что же, неужели и ему не удалось раскопать никакой грязи?

– Он потерпел поражение. Манджекавалло признал в беседе со мной, что Хайми Ураган «растряс – я цитирую его – все свои мозги». Голдфарб даже уверял Винсента, будто этот вождь Повелитель Грома в действительности не кто иной, как мифический канадский биг-фут или же гималайский йети – тот самый ужасный снежный человек.

– Золотой Голдфарб – это сама история! – произнес печально глава совета директоров «Петротоксик». – Я собираюсь продать свои акции компании по производству жевательной резинки «Ураган»: мамочка и папочка всегда учили меня предвидеть ситуацию на рынке.

– Ради бога, умолкните! – заорал блондинистый владелец «Зенита» и, снова взглянув на часы, обратился к госсекретарю: – Ну а как насчет благостных сообщений, если таковые имеются?

– Говоря без затей, – начал Пиз, водворив кое-как мятежный глаз на место, – наш отбывающий в ближайшее время в мир иной директор ЦРУ подсказал нам выход из создавшегося положения. Прежде чем Верховный суд вынесет окончательное решение, составителям искового заявления племени уопотами, а именно вождю Повелителю Грома и его поверенным, придется предстать перед судьями для устного опроса.

– И?

– Они там никогда не появятся.

– Что?

– Кто?

– Винни Бам-Бам использовал свои связи с мафией. А мы поступили и того лучше.

– Что?

– Кто?

– Как?

– Мы собираемся обратиться к услугам определенной части нашего спецконтингента, многие из которого пребывают в данный момент в тюрьме. Задание наши помощники получат достаточно четкое: уничтожить вождя Повелителя Грома и присных его… Видите ли, Манджекавалло, которому предстоит скоро стать покойничком, был прав, говоря: «Если вы устраните причину, то не будет и следствия».

– Слушайте, слушайте!

– Прекрасное шоу!

– Дьявольски чудесный сценарий!

– Нам известно, что этот сукин сын Повелитель Грома и его коммунистические прихлебатели находятся в Бостоне. Мы должны найти этого субчика и его насквозь прогнивших и начисто лишенных патриотизма коллег.

– Но под силу ли тебе сделать это? – спросил ледяным тоном спешащий в Париж Фрогги. – Пока что ты не слишком преуспел.

– Практически все на мази, – заверил его госсекретарь, полностью взяв под контроль свой левый глаз. – Этот ужасный человек, которого арестовали в Бостоне, Цезарь Непроизносимый, находится сейчас в изоляторе при клинике государственного департамента в Вирджинии и, как они говорят, «накачан под завязку» «сывороткой правды». К концу дня мы узнаем все, что известно ему. И, Смити, я думаю, тебе пора уже приниматься за работу.

– Сделаем все как надо.

Элджернон Смитингтон-Фонтини вышел из лимузина в самом, казалось бы, неподходящем для этой персоны месте – у жалкой бензоколонки на окраине Грейсонвилла, штат Мэриленд, представлявшей собою своего рода реликт, сохранившийся с тех времен, когда местные фермеры заполняли тут рано поутру баки своих грузовиков горючим или просто болтали по нескольку часов кряду о погоде и прочих вещах, ворчали по поводу падения цен на рынке на сельхозпродукцию и сетовали на проникновение в их отрасль специализированной техники, что было для многих из них подобно похоронному звону. Смити кивнул владельцу заправочной станции – он же и рабочий, – сидевшему на видавшем виды плетеном стуле у двери:

– Добрый день!

– Хэй, красавчик! Входи и пользуйся телефоном сколько душе угодно. Деньги можешь оставить, как всегда, на прилавке, и, как всегда, я тебя сроду не видел.

– Понимаете, старина, меры предосторожности из соображений дипломатии.

– Рассказывай, приятель, своей жене об этом, но не мне!

– Дерзость несовместима с твоим положением.

– У меня с этим проблем нет: любая шлюха – любое положение…

– Однако же!.. – Вот и все, что нашелся сказать Смитингтон-Фонтини.

Пройдя в крошечное помещеньице, он повернул налево, где возвышался треснутый, покрытый пластиком прилавок, заляпанный жиром и испещренный грязными пятнами. На нем-то и стоял телефонный аппарат, которому минул уже не один десяток лет. Подняв трубку, Смитингтон-Фонтини набрал номер:

– Надеюсь, я не помешал?

– Ах, синьор Фонтини! – откликнулся голос на другом конце линии. – Чем обязан я такой чести? Полагаю, в Милане все идет как по маслу?

– Совершенно верно! Как и в Калифорнии.

– Счастлив, что мы смогли вам услужить.

– Но решение, которое принято только что, не доставит тебе особой радости. Не считая всех прочих гадостей, отмене оно не подлежит.

– Послушайте, что кроется за столь зловещими словами?

– Esecuzione.

– Che coza? Chi?

– Tu.

– Me?.. Ax они, сукины дети! – взорвался Манджекавалло. – Мерзавцы!.. Тутти-фрутти… Ублюдки!..

– Мы должны обсудить план действий. Я предлагаю корабль или самолет: вопрос о возвращении на родину остается открытым. Билет у тебя будет в один конец.

В состоянии, близком к апоплексическому удару, Винни Бам-Бам нажимал яростно на кнопки своего тайного телефонного аппарата в нижнем ящике правой тумбы письменного стола. Дважды на суставах его пальцев появлялась кровь, когда он задевал рукою за острые края боковых деревянных панелей. Наконец он пролаял номер комнаты в отеле, куда пытался дозвониться.

– Да-а-а? – протянул сонно Крошка Джо по прозвищу Саван.

– Отрывай от постели свой ублюдский зад, Джо: сценарий изменился!

– О чем ты там?.. Ах, да это же ты, Бам-Бам!

– То, что это так, можешь побиться об заклад на могилы своих предков в Палермо и Рагузе! Эти гомики в своем шелковом исподнем только что решили убрать меня! После всего, что мы для них сделали!

– Ты что, шутишь? Наверное, это ошибка. Они изъясняются на столь вежливом языке, что невозможно понять, когда они хотят воткнуть тебе перо в спину, а когда – умаслить…

– Баста! – заревел директор Центрального разведывательного управления. – Я слышал то, что слышал, и это верняк!

– Вот проклятье! Что же нам делать?

– Только не паникуй, Крошка Джо. Я собираюсь на некоторое время – на недельку, а может, и на две – лечь на дно. Мы обдумаем все это чуть позже в деталях. А сейчас ты получаешь новое задание. И выполнишь его как надо, ты понял, Джо?

– Все будет в порядке, клянусь могилой матери!

– Придумай что-нибудь другое: у твоей мамочки еще много времени впереди.

– У меня есть племянница. Монашка…

– Забыл ты, что ли, как ее вышвырнули из монастыря? Вместе с тем чертовым слесарем?

– Ладно тебе! В конце концов, у меня имеется и тетя Анджелина… Она померла после того, как наелась моллюсков в Умберто. Свет не видывал женщины более благочестивой, чем она. Так что я, пожалуй, поклянусь ее могилой.

– Она была такой жирной, что ее могилы хватило бы на шестерых…

– Она была святая, поверь мне, Бам-Бам! Не расставалась с четками ни днем, ни ночью…

– Ей просто нечего было больше делать, но я согласен все же на твою тетю Анджелину. Итак, готов ты поклясться ее святой могилой?

– Клянусь выполнить все как надо! Если же я нарушу свою клятву, то пусть в меня вселится нечистый, что вполне вероятно, когда имеешь дело с этими нью-йоркскими ублюдками… Иногда мне кажется, что эти ирландские клоуны плутуют.

– Достаточно! – возгласил Винсент Френсис Ассизи Манджекавалло. – Заранее предполагаю, что дашь мне мысленно обещание молчать о том, что я скажу тебе сию минуту.

– Возблагодарю же я господа за то, что ты руководишь мною, Бам-Бам! Кому я должен укоротить дни?

– Напротив, Крошка Джо, ты будешь оберегать жизнь других!.. Я хочу, чтобы ты вступил в переговоры с этим Повелителем Грома и его приспешниками. Внезапно я понял, что горой стою за их дело. Нацменьшинства слишком часто и слишком много попирались. Этого нельзя больше терпеть!

– Ты, должно быть, выжил из ума!

– Нет, Крошка Джо, это они рехнулись!