Холмс прибыл на кладбище Рок-Крик незадолго до семи часов и велел извозчику не ждать, зная, что, так или иначе, кеб ему не понадобится. Солнце только что спряталось за лесом на западном краю кладбища, но впереди оставался по меньшей мере час мягких весенних сумерек.

Сыщик двинулся прямиком к памятнику Кловер Адамс. В руке у него была трость-шпага, в кармане – револьвер, однако Холмс понимал, что против Лукана Адлера со снайперской винтовкой и то и другое бесполезно. Он специально выбрал вечер вторника, чтобы Ирэн Адлер успела связаться с Луканом и сообщить тому о встрече.

По страшному опыту в Гималаях он знал, что человек и впрямь не слышит пули, входящей в его тело, поскольку пуля летит быстрее звука. В данном случае было три резких хлопка, и сразу – три невероятно сильных удара в спину и в бок. А поскольку дело происходило в горах, три выстрела раскатились эхом.

Боль от тех ран мучила до сих пор. Холмс сделал вторую инъекцию жидкого героина перед самым выходом из гостиницы. И еще он знал, что здесь, на кладбище, эха не будет.

Он благополучно дошел до просвета между деревьями, окружающими мемориал, и на целую минуту остановился здесь, где его силуэт в косых закатных лучах вырисовывался особенно четко. Затем вошел на площадку.

Там еще никого не было. «Хорошо», – подумал Холмс и зашагал к той части треугольной бетонной скамьи, которая располагалась ближе всего к памятнику и одновременно дальше всего от просвета между деревьями, так что увидеть ее снаружи в оптический прицел было невозможно. Если Лукан Адлер хочет убить Холмса сегодня, ему придется подойти на расстояние негромкого разговора.

В двадцать пять минут восьмого в просвете между деревьями возникла темная фигура и двинулась к Холмсу в голубых сумерках, напоенных ароматом свежескошенной травы.

Холмс встал. Годы, прошедшие с их последней встречи, ничуть не состарили Ирэн Адлер в его глазах. И не убавили ее красоты. Она была куда прекрасней оперной дивы на фотографии, которую он показывал другим. Вопреки моде она была без перчаток; рукава доходили только до локтя, оставляя открытыми бледные руки. В руках у нее была матерчатая сумочка. «Куда вполне поместился бы двухзарядный дерринджер», – подумал Холмс и тут же отогнал все подобные мысли. Сейчас ли, позже – уже не имело для него значения. Он знал лишь, что юноша в черном был прав, когда сказал: «Готовность – это все».

– Шерлок, – проговорила Ирэн, и от звука ее голоса у него дрогнуло сердце.

Она подошла и протянула ладонь – по-американски, для рукопожатия, но Холмс поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Здравствуй, Ирэна. – Холмс произнес ее имя, как она научила его в первую встречу.

Внезапно он понял, что слишком долго держит ее руку, смутился, отступил на шаг и указал на скамейку:

– Ты посидишь со мной?

– Конечно, – ответила она.

Они сидели молча, рядом, но не совсем соприкасаясь, минуты три или четыре. Холмс чувствовал, что листья на деревьях у него за спиной мокры от росы. Сумерки сгустились, но звезды еще не зажглись.

Наконец Адлер сказала:

– Сперва поговорим о нас, Шерлок? Или об игре, в которую нас втянули?

– Это не игра, – ответил Холмс суровее и резче, чем намеревался.

– Да, конечно. – Ирэн Адлер глянула на свои руки, сложенные поверх сумочки на коленях.

– Давай сперва поговорим о личном, – сказал Шерлок куда мягче.

– Хорошо. Кто из нас должен начать?

– Ты, Ирэн.

Она сделала притворно-строгую гримаску и глянула на него в вечерних сумерках:

– Отчего ты целых два года не ехал искать меня в Америку?

У Холмса кровь прилила к лицу. Он тоже глянул на свои руки:

– Никто не сказал мне, что ты вернулась в Америку. Никто не сказал мне, что ты беременна. Я почти целый год работал в британских труппах, пытаясь тебя отыскать.

– Идиот, – сказала Ирэн Адлер.

Холмс мог только кивнуть.

– И это после того, как ты все детство практиковался, чтобы стать первым и лучшим сыщиком-консультантом мира, – сказала она, но уже другим тоном, почти подтрунивая.

Холмс вновь кивнул, но теперь он поднял на нее взгляд:

– И в Америке я тебя тоже отыскать не сумел. – Голос прозвучал глухо даже на его собственный слух.

Она положила ладонь на обе его руки:

– Это потому, что, как только до меня через других актеров дошли слухи о твоем приезде в Нью-Йорк и Бостон, я села на первый же пароход во Францию.

– С младенцем, – почти беззвучно прошептал Холмс.

– Да. – Ее ответ был еще тише.

– Когда полковник Моран забрал его у тебя? – спросил Холмс.

– Когда Лукану было четыре, – сказала Ирэн Адлер. – Сразу после его дня рождения.

– Как ты позволила… этому… этому негодяю… – начал Холмс и умолк.

– Потому что полковник Моран имел надо мной власть, – ответила Адлер. – Ту же власть, что теперь Лукан.

Холмс, забывшись, схватил ее за плечи, как будто хотел притянуть к себе… или задушить.

– Ирэн, ты сильнее, отважнее всех, кого я знал. Как этот подонок Моран мог забрать над тобой такую власть, что ты отдала ему сына… нашего сына? – Последние два слова вырвались как стон.

– Полковник Моран угрожал убить тебя, если я не буду выполнять его требования, – бесцветным голосом проговорила она. – Как теперь угрожает Лукан.

Холмс, утративший дар речи, выразил свои чувства единственным доступным ему способом: сильнее сдавил ее плечи. Наверное, ей было больно, но она не сделала попытки освободиться.

Наконец Ирэн Адлер повернулась к Холмсу и тоже положила руки ему на плечи: со стороны могло показаться, что два человека утешают друг друга.

– Ты так беспечен, Шерлок Холмс! – проговорила она яростно, без тени извинений в голосе. – И всегда таким был. Этот идиот-доктор, твой друг… или Конан Дойл, я не знаю, кто из них… расписывает в печати твои маленькие салонные расследования и восхищается тобой, будто ты – Ахиллес. Но ты сидишь у окна на виду у всех. Ты ходишь по улицам в задумчивости, не видя ничего вокруг. Твой адрес и твои повседневные привычки известны каждому встречному и поперечному. Полковник Моран… или другие – они давно убили бы тебя, если бы я не выполняла их требований.

Холмс уронил руки и долго сидел в мрачном раздумье. Затем начал:

– Но мальчик…

– Мальчик был чудовищем от рождения, – резко ответила Ирэн Адлер.

Голова Холмса мотнулась назад, словно его ударили по щеке.

– Бога ради! Ребенок не может быть плохим от рождения. Требуются… годы… воспитания… дурного влияния…

– Ты не держал его у груди и не видел его поступков, – ледяным голосом ответила Адлер. – Чуть ли не первое, что он сделал, – оторвал крылья бабочке, которую я показывала. И ему понравилось. Как будто я родила нового Кориолана.

– Но даже Кориолан стал таким из-за… – Он осекся.

– Своей матери! – воскликнула Ирэн Адлер так, будто ее терзала нестерпимая боль. – Волумния хвасталась мегерам-подругам, что ее маленький сын обожал мучить живых существ. Однако за четыре года Лукан не видел от меня ничего, кроме любви, и я учила его одному: уважать и любить других.

Она отвернулась и отсела подальше.

Шерлок вновь придвинулся к ней.

– Я собирался сказать, что Кориолана сформировали искаженные римские ценности, – прошептал он. – Мне всегда представлялось, что именно это хотел выразить Шекспир.

Ирэн Адлер рассмеялась горьким смехом:

– Помнишь, Шерлок? Мы познакомились в Лондоне, когда труппа Генри Ирвинга ставила «Кориолана». Я, старожил сцены, в свои преклонные двадцать три года играла дряхлую мегеру Волумнию. Ты, зеленый восемнадцатилетний мальчишка, только-только сбежал из Кембриджа и грезил о первых ролях.

– Я начисто позабыл пьесу, – сказал Холмс, – но помню каждую минуту с тобой.

Она тронула его щеку тыльной стороной пальцев:

– Ты был таким юным, милый.

Холмс обнял ее. Ирэн Адлер попыталась было вырваться, потом приникла к нему. Однако в следующий миг она уперла ладонь в грудь Шерлока и отодвинула его.

– А теперь поговорим о той игре или не игре, в которую нас втянули? – спросила она.

Шерлок смог ответить не сразу.

– Хорошо, – сбивчиво выдавил он.

– Какой из ужасов первым? – Она явно хотела взять шутливый тон, но голос прозвучал так же сдавленно, как перед тем у Холмса.

– Ежегодные машинописные открытки на шестое декабря.

Он тут же понял, что она не знает, о чем речь. Ирэн Адлер была превосходной актрисой, но Холмс десятилетиями изучал глаза и лица людей, когда те лгут. Она не разыгрывала недоумения.

– Какие открытки? Я каждое шестое декабря кладу на могилу Кловер цветы – белые фиалки, она их любила. И такой же букетик я отправляла Генри Адамсу, но никогда не прикладывала открытку.

– Нед Хупер, брат Кловер, посетил меня в Лондоне два года назад. Кстати, его уже нет в живых, – сказал Холмс. – Он предложил мне две тысячи долларов за расследование загадки. Каждое шестое декабря, начиная с восемьдесят шестого года, все оставшиеся члены «Пятерки сердец» получали одинаковые машинописные карточки с одним и тем же текстом… «Ее убили».

Ирэн Адлер глянула на него округлившимися глазами:

– Чудовищная жестокость! Я бы никогда так не поступила. И у Лукана не было никаких причин… Нет, он бы не стал.

Холмс кивнул:

– Я не подозревал ни тебя, ни его. Однако память о Неде и взятый у него в девяносто первом доллар залога обязывали спросить.

– В тот год газеты сообщили, что ты погиб, – тихо проговорила Ирэн Адлер. – В Швейцарии, в схватке с каким-то профессором Мориарти, о котором никто никогда не слышал.

Холмс снова кивнул.

– Я тогда не поверила, – сказала Адлер. – И год назад не поверила Лукану, когда тот хвастался, будто убил тебя в Тибете.

Холмс улыбнулся:

– Ему это почти удалось. Он всадил мне в спину три пули с расстояния почти в милю.

Она изумленно встрепенулась:

– Я была уверена, что он лжет. Как ты мог выжить после трех пуль из Лукановой винтовки?

– Не знаю, – ответил Холмс. – Но давай вернемся к Ребекке Лорн. – Каждое слово звучало как щелчок затвора, загоняющего патрон на место. – Это был шантаж?

– Разумеется.

– Почему Кловер и Генри Адамс?

– Они были богаты. А тогда, в восемьдесят пятом, Лукану требовались деньги на то, что он собирался делать в Европе. Адамсы сами шли в руки. Кловер была так одинока и несчастна, что я за два дня стала ее лучшей подругой.

– Но ты продолжала изображать дружбу еще семь месяцев, – резко произнес Холмс.

– После первых же дней это было уже не притворство, – тихо сказала Ирэн Адлер. – Я и впрямь полюбила Кловер. Она была невероятно талантлива – и как человек, и как фотограф. Я ценила это куда больше, чем ее гордый, занятый лишь собой муж. Он не упускал ни единого случая принизить Кловер. Сделать так, чтобы она почувствовала себя менее значительной. Менее одаренной. Вообще не ровней ему. Ты читал его роман «Эстер», напечатанный незадолго до ее смерти?

– Да, – сказал Холмс.

– Это очевидно портрет бедняжки Кловер. Она выведена глупой и слабой в искусстве, бестолковой в жизни, не способной ничего достичь без мужской помощи. Мужа, который написал бы обо мне такую книгу, я бы застрелила дважды… второй выстрел, в голову, избавил бы его от мучений в той части тела, куда бы я всадила первую пулю.

– Да, – сказал Холмс. И улыбнулся.

– Так ты спросил, почему я выбрала жертвой именно ее, – продолжала Ирэн.

Холмс кивнул.

– Я подумала, что это – самый быстрый способ убрать Лукана из жизни Кловер, – горько проговорила она. – Мой милый кузен Клифтон. Совсем мальчик. – Белые руки сжались в кулаки. – Совсем мальчик, который был раковой опухолью… требующей тысячи долларов на то, чтобы отправиться в Европу к своему кумиру, великому охотнику на тигров Себастьяну Морану, и вместе с ним кого-нибудь убить.

– Как он… Лукан… узнал про любовное письмо Генри Адамса Лиззи Камерон? – спросил Холмс. – Полагаю, ваш шантаж основывался на этом письме.

Из горла Ирэн Адлер вырвался звук, который издает подавившаяся болонка.

– Да, конечно. Адамсы принадлежали к очень тесному близкородственному кругу. Даже Лукан, несмотря на свои юные годы, понимал, что в таком обществе, чуть копни, обнаружится скандальная история. А как только я, сделавшись задушевной подругой Кловер, вошла в здешний высший свет, Лиззи Камерон сама мне похвасталась этим письмом от Адамса. Лукан ожидал чего-то подобного, однако в итоге нам даже не пришлось искать. Лучшая – в кавычках – подруга Кловер сама со смехом вручила мне отравленный кинжал.

– За тридцать шесть часов до смерти Кловер ты вместе с нею навещала больную Лиззи Камерон. Зачем? – спросил Холмс.

– Я хотела, чтобы Лиззи опровергла существование письма, – сказала Адлер. – Я умоляла ее об этом несколькими часами раньше, и она наконец согласилась.

– И она исполнила обещание?

– Нет. Она болела инфлюэнцей и находилась в самом скверном расположении духа. Лиззи мучила бедную глупенькую Кловер: то притворялась, будто ничего не понимает, то фактически признавала, что получила такое письмо. Я чуть не задушила эту гадину в ее постели под шелковым балдахином. Кловер вернулась домой, убежденная, что была плохой женой своему Генри. Плохой настоящей женой, как она выражалась в разговорах на эту тему. Понимаешь, Кловер страшилась физической близости, которая всегда была для нее пугающей и болезненной. И она убедила себя, что сама виновна во всем, в том числе – в ухлестываниях своего мужа за Лиззи Камерон.

– Я не понимаю, какая была выгода тебе или Лукану доводить Кловер до самоубийства, – сказал Холмс. – Эта загадка с самого начала ставила меня в тупик.

– Загадка не слишком сложна, – ответила Адлер. – Лукан нашел другой источник финансирования для своего списка убийств. Постоянный источник, который снабжает его деньгами по сей день. Лукану больше незачем было ждать, пока невротичка поможет нам шантажировать ее мужа.

– Это Лукан отравил Кловер Адамс? – спросил Холмс.

Казалось, от долгого молчания тьма сгустилась еще сильнее.

– Не знаю, – сказала наконец Ирэн Адлер. – Мне известно одно: в то воскресное утро он принес в ее спальню яд… и стакан с первого этажа. Я подозревала, что он попробует от нее избавиться… а Кловер не ждала ничего дурного от милейшего «кузена Клифтона»… Так что в то утро я прибежала к ней, но застала Кловер уже мертвой на полу. Я слышала шаги на черной лестнице – это уходил Лукан. Однако я не думаю, что он насильно влил яд ей в горло. Вряд ли он вообще показался ей на глаза. Просто необъяснимое появление стакана и склянки с цианидом стало для бедняжки последней каплей. Возможно, Кловер усмотрела в этом послание от мужа… или от Бога. – Адлер надолго умолкла. – И все равно я так же повинна в смерти Кловер Адамс, как Лукан, вне зависимости от того, что он сделал или не сделал. Я даже спрятала стакан в сумочку, прежде чем выбежать навстречу Генри Адамсу.

– Когда ты сказала про источник финансирования, кого ты имела в виду? – спросил Холмс. – Анархистов?

Ирэн Адлер рассмеялась – на сей раз почти весело. Холмс вспомнил, что у нее всегда был красивый смех.

– У анархистов нет сколько-нибудь серьезных денег, милый. Они же анархисты. Многих даже не берут на фабрики, где работали их отцы, – настолько они ленивые, или пьющие, или со свихнутыми мозгами.

– Тогда кто… – начал Холмс.

– Я видела Лукана в субботу, – сказала Ирэн Адлер. – Он хвастался, что следил за тобой и за тем писателем, которого ты таскал по всей Чикагской Всемирной выставке. Вы были в пятидесяти ярдах от павильона компании, финансирующей полковника Морана и Лукана Адлера – ее руководство составило список жертв, – и даже не заглянули в здание!

– Крупп, – сказал наконец Холмс.

– Разумеется.

Полковник Райс довольно долго рассказывал, что главной звездой Всемирной выставки – по крайней мере, для мужчин и мальчишек – будет «Малышка Круппа», пушка весом двести пятьдесят тысяч тонн, такая большая, что для нее потребовалось отдельное здание; его втиснули между озером и Павильоном сельского хозяйства. Пушка, выстроенная Эссенской фабрикой Фрица Круппа, стреляла снарядами в тонну на расстояние двадцать миль и пробивала железную броню. Поскольку здание не находилось на линии прямой видимости от Административного корпуса, Холмс им не заинтересовался.

– Зачем им столько не связанных между собой убийств? – спросил Холмс.

Двусложный ответ возник в его голове за долю секунду до того, как Ирэн Адлер произнесла слово вслух:

– Война.

– Где?

– Где угодно, – сказала она. – Лишь бы участвовали крупнейшие европейские страны. Судя по списку, который упоминал Лукан, больше всего они рассчитывают на Балканы.

– Тогда чего ради убивать американского президента? – спросил Холмс.

– Маленькая проверка. К тому же несложная. Американские президенты всегда такие… доступные… Не правда ли?

– Знаешь ли ты, откуда Лукан будет стрелять? Какое место он выбрал?

– Нет.

Холмс схватил Ирэн за руку выше локтя и стиснул так, что сильный мужчина взмолился бы о пощаде. В последнем свете апрельских сумерек еще можно было разобрать выражение ее глаз. Она не лгала.

Холмс выпустил ее руку и сказал:

– Извини.

– Я знаю: он рассчитывает, что ты вычислишь это место, – тихо сказала Ирэн.

Холмс отметил, что она не потерла руку, хотя там почти наверняка остался синяк.

– Откуда ты это знаешь?

– Он еще раньше сказал мне, что убьет тебя почти одновременно с президентом Кливлендом.

– Ты знаешь, когда он собирается убить президента?

– Он не сказал мне, но я знаю Лукана, – ответила Ирэн Адлер. – Он застрелит Кливленда во время короткой речи. Когда все будут смотреть и внимать. То будет ярчайшая рампа для Луканова гения. Он даже говорил об этом в таких выражениях.

– Известно ли тебе, как он намерен скрыться? – спросил Холмс.

– В подробностях – нет, – ответила Ирэн. – Но он говорил, что фирма-спонсор приобрела быстроходное судно «Зефир», и оно будет ждать Лукана недалеко от берега. По его словам, «Зефир» с его парусами, немецкой гоночной командой и новыми паровыми винтами уйдет от любого полицейского катера на Великих озерах.

– Спасибо, – сказал Холмс. – Спасибо тебе за все.

Ирэн Адлер открыла медальон и в последнем угасающем свете показала его Холмсу. Тот на миг подумал, что внутри будет его дагеротип или прядь его волос, но там оказались лишь миниатюрные часы.

– Наше время вышло, мистер Шерлок Холмс, – тихо произнесла она.

– «К добру ли эта встреча при луне»? – спросил он.

Ирэн улыбнулась, и Шерлок вспомнил, как она улыбалась, когда ему не было девятнадцати лет.

– О нет, то не изменчивая луна над древесными кронами, мой влюбленный Ромео, а газовый фонарь над мощеной кладбищенской дорогой.

Он поднялся вслед за Ирэн и замер, она тоже. Потом она зашагала к просвету в кольце деревьев, и Холмс двинулся в полушаге за ней.

– Я провожу тебя до экипажа, – сказал он, подавая руку.

Они прошли по росистой траве. В гаснущих сумерках могильные памятники белели зыбкими, немного зловещими очертаниями.

По бокам ее изящного закрытого экипажа горели огни. Холмсу отчетливо представилось, как Лукан Адлер, выставив руку в дверцу, стреляет ему в грудь из кольта сорок пятого калибра.

Он мотнул головой, давая расторопному кучеру понять, что сам усадит даму, и помог Ирэн Адлер забраться в пустой экипаж.

– Когда мы встретимся снова? – спросил Холмс, по-прежнему держа дверцу, покуда она устраивалась на сиденье.

– На твоих похоронах или на моем повешенье, скорее всего, – ответила Ирэн Адлер.

– НЕТ! – выкрикнул Холмс так громко и властно, что лошадь испуганно махнула хвостом, а кучер обернулся с козел.

Ирэн Адлер подалась вперед и страстно поцеловала Шерлока в губы. Затем, не отнимая ладони от его щек, прошептала:

Холмс тут же схватил ее руки в свои и крепко сжал.

Она захлопнула дверцу и крикнула:

– Гони, кучер!

Холмс постоял в темноте, затем вернулся к могиле Кловер Адамс, остановился у задней стороны памятника и стукнул по граниту кулаком.

Каменная дверь отворилась, и вышел глава секретной службы Эндрю Л. Драммонд.

– Вы всё слышали? – глухо спросил Холмс.

– Да, всё. Это очень нам поможет. – Драммонд с мужской грубоватой силой стиснул ему плечо. – Холмс, что до личного… клянусь честью, жизнью моих детей… никто не услышит от меня ни слова.

Холмс пожал плечами, словно говоря, что понимает, насколько он теперь наг и уязвим.

– Мы немедленно разыщем «Зефир» и возьмем его под наблюдение, – сказал Драммонд.

Холмс устало кивнул.

– Но не мешайте ему встать на якорь рядом с Колумбовой выставкой, – произнес он тем же ровным, безжизненным тоном. – Лукан Адлер не должен знать, что нам известны его планы.

– Нам придется взять мисс Адлер под стражу, – сказал Драммонд.

– Бога ради, не сейчас! – взорвался Холмс. – С тем же успехом можно отправить Лукану Адлеру телеграмму, что мы его ловим. Установите за ней слежку, если можете сделать это аккуратно. Я хочу сказать, настолько аккуратно, чтобы даже такой змей, как Лукан Адлер, не заметил хвоста. А еще лучше – вообще не трогайте ее, пока… – Он не закончил фразу.

– Пока что? – спросил Драммонд.

– Пока я не скажу, – ответил Холмс и зашагал прочь.

У него за спиной Драммонд дунул в полицейский свисток. Из-за дальних деревьев, надгробных памятников и монументов выступили полтора десятка теней и подошли к своему начальнику. К входу в парк подъехали фургоны. В их свете Холмс видел, что почти все агенты, как и Драммонд, вооружены револьверами, но у некоторых в руках винтовки. Они не остановили бы Лукана Адлера, вздумай тот застрелить Холмса из укрытия: план состоял в том, чтобы схватить убийцу, когда тот роковым выстрелом выдаст свою позицию.

Холмса и Драммонда ждала отдельная открытая коляска.

Холмс припомнил интонацию Ирэн Адлер и слегка ошарашил Драммонда возгласом:

– Гони, кучер!