Глава пятнадцатая. 14 июня 2002 года. Это вам за Порт Артур!
Забота у нас простая,
Забота наша такая:
Жила бы страна родная —
И нету других забот.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет…
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет.
«Песня о тревожной молодости»
Стихи Л. Ошанина, музыка А. Пахмутовой.
14 июня 2002 года Сергей явился к стадиону «Экопа» (Япония, префектура Шизуока, Фукурои-сити) с лицом, разрисованным в цвета российского флага. Образ дополнял приобретенный в сувенирной лавке шарфик «Расия» с перевернутой буквой «с». Но, издали поглядев, что творится у стен японского стадиона, Пепел поменял планы. Вокруг тусовки земляков вертелось слишком много подозрительных типов. Одиночный же российский болельщик вообще бросался в глаза, как голая женщина на сборище гомиков. Надо было придумывать новый типаж, и Пепел подвалил к бельгийцам.
— Бельгийцы! — сказал им Пепел на английском. — Братья и сестры! Я разочарован. Наши не умеют играть. Ваши играть умеют. Долой Романцева! Да здравствует одна восьмая «Бельгия-Бразилия»!.
Предателя родины заключили в жаркие бельгийские объятия. Рыхлые, некрасивые и очень шумные бельгийки полезли целоваться. Пеплу во имя легенды пришлось отвечать на липкие засосы. Потом из пластиковой двухлитровки перебежчику полили на руки минералку, и он под одобрительные похлопывания по спине смыл с лица российский флаг. Далее Сергею пришлось вынести еще одну душевную муку — позволить нанести себе на лицо краски вражеского флага. Раскраску взяла на себя пухлогубая бельгийка. При этом она слишком часто касалась Пепла напряженными сосками, чтобы можно было говорить о какой-то случайности. Или, может быть, у них в Бельгии обычаи такие?
— Бельгийцы! — вопил на ухо Сергею, поднимая общий боевой дух самый рьяный фанат, — Наши футболисты за этот матч получат по 24789 евро!
— Ура! — орали бельгийцы.
— За участие в четвертьфинальном матче игроки нашей сборной получат по 57015 евро, а полуфинал принесет им по 126425 евро!
— Ура! — орали бельгийцы.
— А за выход в финал бельгийцам выплатят по 176004 евро!
— Ура!!! — орали бельгийцы.
В довершение Пеплу выдали красно-черно-желтую шапку с рогами, шарфик тех же цветов, футболку с фамилией вражеского нападающего «Sonk» и трещотку. Тут же вокруг захрустели вскрываемые банки пива («А вот пиво у них доброе», — отметил справедливый Пепел), а пухлогубая бельгийка скинула лифчик и стала закрашивать верхние прелести цветами родного ей флага.
В толпе шныряли билетные спекулянты. Полицейские неторопливо рассекали толпу, задерживаясь по любому поводу, то и дело вертя головой. Вечная игра «полицейский-вор» регулировалась предварительной и, понятно, оплаченной договоренностью. Но если перекупщик наглел, переставал обращать внимание на представителей закона и давал полицейскому к себе подобраться вплотную, то жулик проигрывал в этой игре, и его уводили в направлении коричневых фургонов.
«ФИФА не может взять в толк, почему все билеты на матчи раскуплены, а на трибунах остаются свободные места. То ли дурку валяет ФИФА, то ли футбольные чиновники тоже в доле» — думал Пепел, наблюдая за тем, как из спекулянтского кармана появляется очередная перетянутая резинкой пачка билетов. Перекупщик вытянул из другого кармана некий предмет, уместившийся в небольшой азиатской ладошке, и скрытно от клиента в ладошку заглянул. Потом перевел взгляд на покупателя.
Пепел прошел мимо и заглянул спекулянту через плечо. Взгляда мельком хватило, чтобы опознать собственную паспортную фотографию, увеличенную раза в два. Это уже была конкретная засада, и Сергею, наивно рассчитывавшему взять билет с рук, теперь предстояло изобрести нечто новое.
Невдалеке пели родные славянские голоса:
…Фудзияма — не яма, гора
Над священной и бурной рекой.
Ямомото — такой генерал,
Харакири — обычай такой…
Грустных лиц пока не встречалось. Они появятся позже — когда закончится матч. Сейчас же вокруг стадиона пенилось веселье и оживление, пузырилось возбужденное ожидание. Бойко раскупались российские и бельгийские флажки и гримерная краска: синяя, белая, красная, черная и желтая. Драла горло горстка английских болельщиков, занесенных бесшабашным ветром футбольного чемпионата мира. Примкнувшие к ним два шотландца дули в волынки и сами же под них отплясывали — зажигательно взвивались клетчатые юбки, обнажая кривые волосатые ноги. Однако в драку британцы вопреки своей репутации не лезли.
Там, где звучала песня про Ямомото, над головами хлопало трехцветное полотнище, укрепленное на длинном гибком шесте. Шест передавали друг другу — из уставших рук в отдохнувшие. Под флагом собирались российские болельщики для совместного, в национальном духе коллективизма, прохода на трибуны. Боевой болельщицкий настрой тоже подогревался пивом. Следом за «Про Ямомото» не первый раз сегодня затянули актуальную песню про то, что «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки».
— Душевнее, — попросил кто-то из певцов. Запели душевнее, почти интимно:
«…Но разведка доложила точно.
И пошел отвагою силен
По родной земле дальневосточной» —
И уж тут вжарили во всю мощь луженых российских глоток —
«Броневой ударный батальон…»
Судя по нулевой реакции японцев, песня им была незнакома. Невысокие желтолицые люди чему-то улыбались, без конца друг другу кланялись и очень мало между собой разговаривали. Вели они себя совершенно одинаково. Будто их император издал указ проходить на стадион не иначе как: организованно двигаться к стадиону от остановок и парковок, купить по дороге футболку и флажок, ненадолго притормозить возле группы фанатов-гейдзинов, загадочно улыбаясь, некоторое время поглазеть, как готовятся к матчу большие белые люди, купить мороженое и продолжать движение.
Огромный надувной мяч с эмблемой мундиале-2002 рвал не пускающие его в поднебесье тетивой натянутые тросы. Выше барражировали полицейские вертолеты. Нынче они летали поодиночке, а не стаями, как во время матчей сборной США — сегодняшний матч органам японского правопорядка не представлялся особо опасным. По внушительным, величиной с футбольные ворота экранам, гоняли рекламу. Любой антиглобалист исплевался бы, глядя на преобладание рекламы транснациональных фирм. Раз в пять минут, видимо, для тех, кто еще не понял, куда попал, крутили ролик, анонсирующий сегодняшний матч — «Бельгия-Россия».
И тут Пепел услышал русскую речь, усиленную мощными динамиками. И если бы просто говорили по-русски, эка невидаль. Но обращение было адресовано именно ему — Сергею Пеплу…
* * *
Витась походил босиком по циновкам, попереключал каналы. Так и не найдя в эфире славянскую речь, вырубил телевизор — достойный агрегат, плоский экран и все такое, Витась не отказался бы иметь похожий. Раздвинув жалюзи, поглядел в окно, конечно же, с видом на уже набившую оскомину Фудзияму. Где-то там в дымке прятались горные хребты с горячими источниками, скалистое океанское побережье, озеро Хамана, водопады Ширато, а также замки Сумпу и Какегава, некогда противостоявшие Токио. Потом взгляд перекочевал на станцию Токайдо линии железнодорожных экспрессов «Синкансен». Все опрятненькое и чистенькое, будто игрушечное.
В дверь поскребли.
— Ху из ит? — спросил белорус.
— Пришел отель-бой, мистер, — ответили Витасю на том же языке с чудовищным акцентом. — Ваша всем довольна?
— Нормально, — сказал Витась. — Жить можно.
— Ваша хочет что? Мистер хочет виски, женщина, кушать в номер, наркотика, другое для мистер? — слащавым голосом перечислил соблазны гостиничный служка.
Мистер белорус задумался. Кушать в номере он не хотел. А вот женщина… Загадочное и манящее слово «гейша» всплыло в голове вместе с кадрами из скандального фильма «Империя чувств». Витась помнил, что гейша — это не просто шлюха, а нечто более возвышенное, что-то там и для души. Кажется, сначала она должна поговорить, поиграть на инструментах, потанцевать, нарисовать на рисовой бумаге иероглиф, а уж потом показать познанное в совершенстве искусство любви.
Пепел строго настрого наказывал порог номера не переступать, смотреть футбол, болеть за Россию. Но Пепел ничего не говорил про удовольствия, не требующие переступания порога, так сказать, про доставку удовольствий на дом.
— Один раз живем, — вслух по-русски подумал Витась. — Один раз живем.
— Что мистер сказать?
— Мистер хочет гейшу. Сможешь организовать?
— Гейша, гейша… Я понял ваша, мистер. Очень быстро. Гейша, окей. Ваша правильно делать.
Не успел Витась вдоволь наиграться в компьютерную стрелялку, встроенную в телевизор, как в дверь вновь поскребли. Давешний отель-бой, оказавшийся сморщенным старичком, впустил в номер легендарную гейшу. Она была такой, какой Витась себе их и представлял: упакованная в кимоно, с деревянными заколками в волосах, с белилами на лице. Короткими покорными шажками она прошла на середину номера, остановилась, потупив взор. Музыкального инструмента у гейши при себе не было.
— Ты по-английски говоришь? — спросил Витась, обходя гейшу по кругу.
— Да, хозяин, — не поднимая глаз, ответила гостья.
Витась нашел приятным, когда женщина тебя называет хозяином:
— А что ты умеешь?
— Я умею искусно любить, — сказала жрица японской любви с видом полнейшей невинности.
И от горючего коктейля «целомудрие-распущенность» с добавлением экзотики волчком закрутился внутри организма генератор, вырабатывающий киловатты мужской энергии.
— И все? — Витась удивился, откуда вдруг взялись хрипы в его голосе.
Девушка помрачнела:
— Хозяин мною не доволен?
— Нет, нет, — поспешил заверить хозяин, продолжая ходить кругами. — Просто… Я тут слышал, кроме искусной любви гейши могут… э-э кое-что…
Ее лицо прояснилось, набеленные круглые щеки раздвинула улыбка, похожая на взошедшее солнце:
— Я умею делать массаж. Знаменитый японский массаж. Хозяин хочет?
Хозяин захотел. Витась нашел до чрезвычайности эротичным то, как избавляется от кимоно японская женщина. Ее тело оказалось вовсе даже не хрупким, а крепко сбитым и гибким. Похоже, для нее не существует недоступной, акробатически невыполнимой позы. И от сладкого предвкушения огонь в белорусском теле разгорелся еще жарче.
— Хозяин должен лечь на живот, — ему под халат скользнули прохладные пальчики.
Витась хотел было сказать, что пусть массаж немного подождет, но ее руки, стянув халат, мягко, но требовательно направили мужчину на циновки. Вдыхая соломенный аромат циновок, белорус почувствовал, как его оседлали, как ласково погладили спину ладошками, как, наклонившись и что-то прошептав на японском наречии, провели по его коже маленькими крепкими грудками.
После чего гейша приступила собственно к массажу. Массаж оказался точечным и состоял всего из одного касания. Из выверенного, резкого, мгновенно отключающего удара костяшкой среднего пальца в подзатылочную область…
* * *
Пепел знал, что ролик должны повторить. Так и вышло. После рекламных сказок про машину «шевроле» и фотопленку «Кодак» снова запустили злополучный клип.
На экране появился человек, привязанный к стулу, и зазвучал замогильный закадровый голос, причем, на русском: «Этот человек боится воды. Но у него перхоть. Его перхоть осыпается как пепел. И под этим пеплом хоронятся надежды человека на карьеру, на встречу с хорошей девушкой, на будущую счастливую жизнь». На экране к пленнику подошли двое ниндзя, облили жертву водой и стали мыть бедовую белорусскую голову. «Покупайте мыло „Лопес“»! — отчеканил замогильный голос и продиктовал номер телефона. Картинка сменилась, пошел знакомый ролик «Пепси».
— Эх, Витась, Витась, — прошептал Пепел.
Сергей понимал, что ему не предлагают сдаться в обмен на свободу белоруса. Не столь уж наивны лопесовские братки, чтобы всерьез рассчитывать, будто Пепел немедленно побежит отдавать свою жизнь за чужого человека. Хотя телефончик для переговоров они на всякий случай сообщили.
Нет, главное, для чего они это все затеяли — напугать, выбить из колеи. Вот, мол, до одного из вас мы добрались, и тебя, Пепел, ожидает тоже самое, дрожи, у нас здесь все схвачено, нами все здесь перекрыто, так что ты, парень, лучше откажись от продолжения игры, убегай в леса и прячься там до конца дней.
Пепел огляделся еще раз, теперь обращая внимание на то, что раньше совсем не трогало — на уличные экраны. Столько экранов необходимо лишь на время чемпионата, потом их быстренько уберут. Пепел, проигнорировав зазывания друзей-бельгийцев, развернулся и стал пробираться к ближайшему экрану. Ну конечно, так и есть — под бетонную опору с металлическими стойками асфальт не вскрывали, конструкцию водрузили поверх. И, главное, — кабели брошены по земле.
— Русского человека злить не стоит, — тихо проговорил Пепел. — Не напугаешь, но заведешь.
Кабели от уличных экранов сходились в одной точке. Одноэтажное здание — железный вагончик без колес — располагалось на краю сквера. Пепел прошуршал подошвами по песочным дорожкам, огибающим газоны с сакурами и затейливо разложенными камнями. Взошел на крыльцо из трех ступенек. Подергал дверь. Заперто.
Дверь украшал даже не глазок — застекленное окошечко, поэтому стучаться и давать себя разглядывать Сергей не рискнул.
— Врешь! Чтоб русский да что-нибудь не придумал? — под нос пробормотал Пепел. Люди, которые затеяли игру с заложником, не учли такой простой фигни, что они имеют дело не со своими прямолинейными соотечественниками. Никто так не умеет находить обходные пути, как русский человек. Потому что с самого детства рожденный в России врубается в простую истину местного значения — честно, прямиком ничего путного не добьешься.
С тусовавшимися на травке весьма колоритными, увешанными сувенирными значками, японскими хиппи Пепел договорился при помощи английского и покупки двух упаковок пива. Пиво и трещотка — в подарок, английский — чтобы наплести про розыгрыш друзей, «таких же бельгийцев», и растолковать, что ему нужно. Еще Сергей приобрел у лоточника кульки с орешками в твердой скорлупе.
Хиппи передислоцировались на другую сторону здания, Пепел остался на крыльце. Отсюда он и услышал, как орешки забарабанили по металлу стены и по оконным стеклам.
Сперва на той стороне здания звякнуло распахнутое окно и раздался грозный мужской окрик. Предупрежденные о такой возможности похожие на Бенов Ладенов и Леннонов японцы как ни в чем не бывало продолжали свои хулиганские выходки. Не исключено, высунувшемуся в окно мужику досталось орехом в лоб. Потому что дверь распахнулась быстрее, чем прикидывал Пепел.
На порог выскочил низкорослый широкоплечий японец с перекошенным от злобы лицом. И только уличный свет коснулся его узких глаз, охранник получил ногой в пах, а потом кулаком в переносицу.
Пепел захлопнул дверь, опустился возле нокаутированного и обшарил. Из оружия нашлись только нунчаки. Еще Пепел заметил, что на левой руке японца не хватает мизинца. «Якудза, ядрена корень. Вот кого Лопес подключил».
Японский мафиози зашевелился, и Сергей вернул его в забытье кулаком. Дело происходило в коридорчике, который упирался в дверь, сейчас приоткрытую на ширину ладони. Сквозь щелку можно было рассмотреть засилье приборов, мигающих лампочками, угол стола и серый ковролин. Оттуда доносилась негромкая музыка в стиле джапан-фольк. Оттуда же что-то, не жалея голосовых связок, крикнули, вероятно, окликают того парня, что сейчас отдыхал на полу.
Нарочито громко топая (пусть думают, что возвращается их дружбан, которому незачем таиться) Пепел двинулся к двери. Не притормаживая, выдрал из крепления на стене огнетушитель, размерами родственный нашему автомобильному. (Кстати, а вернее, некстати припомнились байки Витася про европейскую гуманность по отношению к грузчикам и прочим работягам. Жалостливые европейцы не используют упаковок тяжелее двенадцати килограммов, даже цемент так фасуют. Когда им рассказываешь про пятидесятикилограммовые мешки, имеющие широкое хождение в России, — не верят). Под эти несвоевременные мысли Сергей толкнул плечом дверь, одновременно срывая на огнетушителе пломбу и отгибая рычаг.
Первым делом, еще не успев осмотреться, Пепел швырнул огнетушитель на середину помещения. Баллон завертелся, как фугас, с ядовитым шипением захлестала бурлящая струя пены, заливая аппаратуру и офисную мебель, и забрызгивая по уши четырех человек.
Сергей учел поднимающегося из-за стола человека в белой рубашке — подхватил ближайший факс и опустил его на голову поднимающемуся. Потом развернул стул на колесиках и пнул его навстречу набегающему япошке. Япошка споткнулся, нырнул головой вперед и получил наотмашь деревянными нунчаками по темени. Развернувшись к следующему противнику, Пепел увидел утолщенный глушителем вороненый ствол в вытянутой руке и, не размышляя, метнул в том направлении нунчаки. Следом сам тут же нырнул под стол, над которым возвышался стрелок. Где-то над головой хлопнул выстрел. Пуля полетела куда-то своей дорогой, главное, что мимо.
Сергей не стал хватать стрелка за ноги, просто поднялся, поднимая на плечах и стол с оргтехникой: процессорами, мониторами, видео, аудио и прочей хитрой аппаратурой. И обвалил эту гору техники на любителя приглушенной стрельбы.
Крякнул расколовшийся монитор, что-то куда-то покатилось, затрещала замкнувшаяся проводка, прыснули искры. Японец судорожно копошился под грудой приборов, путаясь в электрических шнурах. Мучения японца преумножил телефонный форсистый аппарат из прозрачного пластика, с открытыми на обозрение электрическими внутренностями — который вдребезги расколошматили о его лоб.
Пепел отшвырнул стол, подобрал оброненный пистолет и… Чутье подсказало — он резко отпрянул в сторону, упал на пол, перекатился, ушел под защиту стойки с аппаратурой. Очередь посшибала со столов какую-то мелочь, высекая пластиковую крошку, проковыряла в стене, обитой чем-то мягким, круглые черные дыры, звякнула о металл стойки и прервалась. Автоматную очередь не смягчал глушитель. (Холодный рассудок отстучал: снаружи выстрелы не должны быть слышны: во-первых, звукоизоляция первоклассная, это же не хрущевка, во-вторых, музыка на улице гремит повсюду)
Пепел толкнул стойку с аппаратурой. Та обрушилась с грохотом, достойным двух стоек, и тотчас снова заработал автомат. Но Сергей уже перекатился на два метра в сторону, подхватился на ноги и дважды выстрелил по вспышкам. Готово. Повернувшись, Пепел еще раз нажал на курок и пистолетная пуля нагнала пытавшегося скрыться в коридоре японца, кого он несколько секунд тому огрел нунчаками (да, видать, недостаточно).
Все, активное сопротивление вроде бы подавлено. Теперь привести в чувство «языка» и устроить допрос с пристрастием. Ба! В горячке боя Пепел не разглядел, что японец, у которого он отобрал ствол с глушаком, — вовсе и не японец никакой, а в старый знакомый.
— Экий ты неугомонный. — Пепел поднял с пола стул, переставил его ближе к середине комнаты, в самую гущу оседающей желтой пены, чтобы держать под контролем заваленных, но недобитых врагов.
Андреас зашевелился в свалке аппаратурных развалин, попытался встать, его качнуло и сел, прислонившись спиной к стене.
— Если б не трюк с огнетушителем, быть тебе трупом. Я попался, — натурализованный немец кисло усмехнулся, — подумал, бомба влетела, грохнулся на пол, упустил момент.
— Где мой кореш?
— Смотрю, ты трупы кладешь налево и направо, — ушел от ответа Андреас. — Уже ничего не боишься.
— Нормальная война, — пожал плечами Пепел. — Был бы выбор, я бы никого не трогал, ходил бы, всем конфеты раздавал. Но некогда мне с тобой лясы точить. Ты сам про трупы совершенно справедливо подметил, тебя ждет тоже самое плюс предсмертные муки, если быстро не ответишь, где мой приятель.
— Так ты из-за него сюда припожаловал, геноссе Пепел?
В дальнем углу комнаты защелкали неведомые тумблеры и реле внутри аппаратуры, что-то тревожно запиликало, с мягким дивидишным жужжанием приподнялась некая крышка, зажглись какие-то новые лампочки. Японская техника жила своей, обособленной от операторов жизнью.
— Как говорят мои немецкие друзья, аллес вундершён, их бин поражен, удивлен, — процедил Андреас, промокая платком окровавленный лоб и болезненно морщась. — Зря ты время тратил. Дейн фройнд Витась далеко отсюда.
— Где именно?
— На окраине этого азиатского городишки. Местечко называется Кодзуоки, дом на отшибе, сразу за ним начинаются чайные плантации. Знаешь, что префектура Шизуока дает чуть ли не половину японского чая? Отсюда на машине даже без пробок добираться час. Если ты рванешь туда сию минуту, то железно проиграешь Лопесу пари. Если рванешь туда потом, то будь готов к встрече в пять стволов.
— Ты, никак, за меня беспокоишься? — Пепел внимательно вгляделся в лицо собеседника.
— Хочешь верь, хочешь не верь, я уже и сам не знаю, чего хочу, — Андреас закрыл глаза. — Мои немцы кончились, как и мои обязательства по отношению к ним. Эти же уроды, хм… Они действительно уроды. Немцами хотя бы двигала идея… Потом, эти уроды, которых поднимает Лопес, никогда не поперлись бы себе во вред освобождать товарища, чего уж говорить про какого-то случайного попутчика. Потом, я вроде русский, а не латинос, не негр и не азиат…
— Вспомнил наконец? — пришла пора усмехнуться Пеплу.
— Брось. Ты намекаешь, что я стараюсь за деньги? Плевал я на них.
— Так за что же ты стараешься?
— Тебя достать… хотел. По личным мотивам.
— И куда мотивы вдруг делись?
— Да не вдруг… — Андреас отбросил пропитавшийся кровью платок, вытащил из-под факсоподобного ящика бланк с иероглифами, приложил его к ссадине на лбу. — И какая тебе разница!?
— Ну, допустим, — задумчиво протянул Пепел, — допустим… Не грохнут Витася, пока я управляюсь на стадионе, как полагаешь?
— Без приказа Лопеса Клементес его точно не грохнет, — без раздумий ответил Андреас, а немного подумав, добавил: — А с Лопесом он вряд ли будет выходить на связь, пока ты не покинешь Японию. Кстати, и я наш разговор этой обезьяне пересказывать не буду.
— Почему я должен тебе верить?
— Ну не верь! И вообще, спрашивай обо всем у моих желтых дружков, они уже, небось, приходят в себя. Только сомневаюсь, что тебе удастся разговорить людей из якудзы. Да! — Андреас отлепился от стены, полез в задний карман брюк. — Только не стреляй, убедительно тебя прошу, там нет запасного пистолета… Вот, держи! Кажется, тебе это должно пригодиться.
И человек с немецким паспортом протянул Сергею пачку билетов на сегодняшний матч.
— Мне теперь из игры не выйти, не выпустят, — Андреас устало привалился к стене. — Либо с Лопесом, либо с тобой. Так что, не обессудь, если мы снова встретимся дулом к дулу. Или можешь пристрелить меня прямо сейчас.
— Сложно с тобой, я погляжу. Вот она в полный рост загадочная славянская душа, которой так умиляются на Западе, — Пепел отправил билеты в свой задний карман. — «Спасибо» говорить не буду. В знак благодарности я тебя сейчас не пристрелю. Ну, бывай, землячок!
Навстречу Пеплу попался якудза номер один. Попался в коридоре, по которому брел, пошатываясь, опираясь о стену рукой. Пришлось Сергею еще раз употребить кулак для возвращения бедолаги в нокаут. Как бы у этого якудзы не развилась после сегодняшнего дня болезнь Паркинсона. Чтобы наверняка никакая болезнь не развилась, можно было бы пристрелить бедолагу, но русские, как известно, зря не убивают.
Пистолет Сергей выкинул в урну, приделанную к стене возле самой двери. На стадион все равно с оружием не пускают. Между прочим, потребители уличной рекламы заметили разве застывание картинки продолжительностью секунд в десять, после чего все наладилось. Управление экранами автоматически взяла на себя запасная аппаратура.
* * *
— Какой Тайвань! — не по чину разгорячился букмекер Дима. — Натурально японская техника! Мы балды не держим. Вот, пожалуйста, бирка «маде ин джапан». Осечек не будет.
— Смотри, кролик, отвечаешь, — пригрозил Перец, в третий раз пересаживаясь. Теперь не отсвечивало, но угол обзора получался чересчур острым.
Сколько уж слышал брокер Дима это «отвечаешь» и каждый раз нешуточно пугался.
— Я-то что, не я же покупал, — заблеял он. — Мое дело включить-выключить.
— Так и включай! — отвел от лица газету Ильдар. В последнее время он подсел на газеты из мест, по которым прошелся Пепел. Статьи татарину переводили (даже с суахили и эсперанто) головастые профессора. Ильдар любил толковать вычитанные происшествия с точки зрения присутствия поблизости Пепла. Дескать, поезд сошел с рельс в Алжире — дело рук Пепла; в Чекаго подстрелили копа — Пепел постарался; в Японии сегодня утром прошло землетрясение силой в четыре балла — проделки мистера Пепла…
— Рано же еще, — робко возразил Дима. — До начала двадцать минут.
— Главное, чтоб была доказуха, — веско произнес невысокий крепкий паренек из образованных по кличке «Адвокат-3». — Если эта дорогущая фигня, — он показал на нагромождение приборов, среди которых можно было разве что распознать телевизор, компьютер и колонки, — сработает, как нам тут напели, и мы получим фотку Пепла в хорошем качестве, ни один Лопес не отвертится. Никто не обговаривал, что Пепел должен попасться крупным планом. Условие — попасть в прямой эфир. Хоть при съемках с дирижабля, когда объективом хапают весь стадион. Наша задача раскопать в толпе Серегу и увеличить до узнаваемости.
— Лишь бы Пепел пальбу на поле не устроил, — серьезно сказал Ильдар. — Нашим засчитают поражение…
* * *
На первом кордоне всего лишь проверяли билеты. Не суровые старушки с повязками на рукавах, а молодые вежливые волонтеры. Причем, они даже не смотрели на билет, а сразу опускали его в щель прибора, смахивающего на портативный принтер. Билет исчезал из виду секунды на две и, проверившись по всем степеням защиты, бодрячком выскакивал обратно. Когда умная машина отлавливала фальшивку, зажигались лампочки, и радостно гудел зуммер.
«Смешно получится, — подумал Пепел, — если Андреас подсунул паленые билеты. Вот уж подивятся волонтеры, когда бельгиец выудит из кармана пачку и начнет пробовать картонки одну за другой».
Но обошлось без эксцессов.
Второй радиус оцепления специализировался на выявлении взрывчатки и оружия. Пепла заставили поволноваться японцы в штатском, прохаживающиеся между металлическими барьерами первого и второго кордонов. Очень уж они пристально рассматривали граждан европейской наружности. Однако Пеплу, по-свойски держащемуся в бельгийской тусовке, стражи уделяли не больше внимания, чем остальным рогатым, буйным, трещащим, дудящим фанатам. Не зря все-таки Сергей хоть и наспех изменил… точнее будут сказать, подкорректировал внешность.
Металлоискатели и детекторы взрывчатки пропустили группу бельгийских болельщиков без оглушительного звона и надсадных завываний. Но подходя к третьему кордону, Пепел обнаружил, что здесь его поджидает испытание гораздо серьезней предыдущих.
На подступах к третьему рубежу проход делился барьерами на рукава шириной со среднестатистического болельщика. За турникет на резиновый коврик входили по одному, и пока предыдущий болельщик не сойдет с коврика, турникет блокировался. Если тут заловят, то хана.
Процедура сверки занимала некоторое время, поэтому Пеплу пришлось выстоять небольшую очередь. Он проследил, как выводят со стадиона англичанина. Тот упирался изо всех нетрезвых сил, возмущался и хватался за трубки ограды. Из громкоголосой перепалки Пепел понял, что британец напроказничал в Корее, попал в черный список, но думал, что хотя бы в Японии просочится на трибуны. Ан нет, у полиции двух стран черный список был общим.
Турникетная вертушка на вход провернулась едва ли не сама. Дескать, заходи, дорогой, проверяйся, пожалуйста, не жалко. На этом ребристом коврике, огороженном со всех сторон барьерным металлом, Пепел ощутил себя голым новобранцем перед медкомиссией. Годен или не годен? Объективы видеокамер, берущие болельщика анфас и в профиль, отсканировали физиономию соискателя на вход и вбросили ее в базу данных. Экран небольшого монитора разбился на десяток, а то и более окошек, и в каждом замелькали лица, лица, лица.
Изображения мельтешили так, будто перелистывают книгу. Взгляду не удавалось зацепиться ни за что конкретное. «Наверное, — подумалось Пеплу, — точно также выглядит Книга судеб людских, которой будет перед тобой шуршать апостол Петр, решая, какой режим вечного содержания тебе назначить». Кроме техники на этом КПП, понятно, торчали и люди. Один — за монитором, другой — без дела. Этот второй, который, пялился жестче видеокамер, готов был в любой момент подать сигнал переминающимся вотдалении ребятам в касках, с дубинками, шокерами и пластиковыми щитами.
И вдруг мельтешение прекратилось. Одно из окошек укрупнилось на весь экран. Мониторное пространство заполнила одна-единственная фотография. И очень неприятно, что умная машина из всей колоды вытащила как раз его, Пепла, паспортную фотку. Сразу показались глупыми ухищрения, предпринятые им, чтобы обмануть электронику последнего поколения. И рисовые шарики за щеками, и клеем суженные глаза, и двухсантиметровой толщины стельки в туфлях.
Ну и куда рвать?! На стадион с боем? Заломают, навалившись скопом, пока скачешь через эти рогатки, как лошадь. Назад? Та же фигня. Чтобы смешаться с толпой, надо еще до нее добежать, и эти гады, думается, к подобным фортелям готовы.
А за барьерами раздражающе счастливыми ручьями стекались в полноводные колонны везунчики, прошедшие компьютерную проверку. Спортивная чаша, к которой топали запаздывающие, взорвалась воплями и аплодисментами. Должно быть, команды вышли на разминку. Кому-то повезло, кто-то может сейчас любоваться, как Бесчастных с Ковтуном пинают мячик, а Нигматуллин этот мячик ловит.
Мгновения двигались так медленно, словно это никакие не мгновения, а тяжело груженые самосвалы. Пепел вдруг ощутил, что у него взмокла спина. Он был уверен, что снаружи ничем себя не выдал, но задавить все рефлексы трудновато даже при его умении и жизненном опыте. И затекли напряженные, готовые взорваться немедленным действием мышцы.
А с экрана все так же смотрела на Пепла его собственная неулыбчивая фотография. Изображение накрыла сетка каких-то линий, побегали по контуру лица шустрые стрелки, в верхнем углу экрана возникали-пропадали столбцы цифр. И замигала лампочка на процессоре, что означало — компьютер думает.
Наконец, компьютер думать закончил.
После чего укрепленный прямо перед Пеплом фонарь зажегся зеленым светом. Сергей ждал иного продолжения, и взведенная в нем пружина помешала вовремя сообразить, что путь-то свободен. Помог один из японских вертухаев, замахавший рукой, мол, проходи, не задерживай.
Только когда Пепел вновь очутился внутри галдящей толпы, и вокруг снова захихикали бельгийки, он окончательно понял, что прошел-таки фейс-контроль. Все же японцы слишком полагаются на свою электронику. Они верят ей, как Будде. Они думают: «Как смеют простые смертные не доверять высоким технологиям и проверять их работу? Как смеет отдельно взятый человечек ставить под сомнение выводы машины, над которой трудились целыми корпорациями?». И в этой слепой вере зарыта их японская беда.
Под такие вот раздумья, навеянные благополучным пересечением кордонов, Пепел отделался от своих друзей из солнечной Бельгии. Бельгийцы сделали свое дело — бельгийцы могут отдыхать…
…В мусорное ведро отправились шапка с рогами, красно-черный парик и прочее бельгийское барахло. Краска смывалась так же легко, как морской песок, налипший на лицо. Клей же вообще не смывался, приходилось соскабливать его ногтями. Зато Пепла никто от рукомойника не отталкивал — этого сантехнического добра в японском сортире хватало.
В нужднике, который так и тянуло поименовать как-нибудь возвышенно, например, Храмом Нужды, под потолком был установлен телевизор. И работал, настроенный, разумеется, на футбол. Собственно игра еще не началась, команды только вышли на построение. Лица соотечественников были сосредоточенны и суровы, с такими лицами в советских фильмах комсомольцы уходили на Гражданскую войну. С таким лицом, как его отражало японское зеркало над рукомойником, Пепел вполне мог бы стать в строй российских футболистов. Но у Пепла имелись свои задачи на ближайшие полтора часа. Тем временем после Российского зазвучал гимн государства Бельгия. Комментатор по телевизору диктовал расклад, невидимый переводчик вторил на инглише:
— Поражение отправляет россиян домой. Ничья или победа гарантируют российским футболистам путевку в следующий раунд, но с различными последствиями. Теоретически у сборной России есть шанс попасть даже на первое место в группе. Для этого надо побеждать Бельгию и рассчитывать на ничью в игре Япония — Тунис. Россиян устроит и поражение японцев в случае, если сами они разойдутся с бельгийцами миром. Однако победа Туниса с разрывом в два мяча может привести к тому, что придется считать забитые мячи. Не исключен даже вариант того, что африканцы окажутся в группе первыми, а россияне — вторыми. В любом случае, команда, занявшая в группе H первое место, сыграет против сборной Турции (второе место в группе C). Команда же, занявшее в нашей группе второе место, выходит на лидера группы C — сборную Бразилии, для которой групповой этап был, судя по всему, лишь легкой разминкой к основным матчам чемпионата…
Нет, Пепел отправился не на народные трибуны, куда, казалось бы, ему прямая дорога. Он был бы не прав, если бы не пролистал всю пачку билетов, подаренную Андреасом. Среди картонных допусков на все мыслимые трибуны и сектора он обнаружил также виповский билет. На контроле Сергей не стал его предъявлять, потому как виповский человек не должен выглядеть простым болельщиком. Размалеванная особо важная персона могла вызвать совсем ненужный пристальный интерес. А вот сейчас билет и следует пустить в дело. Судейский свисток застал Сергея поднимающимся по лестнице.
Через минуту Сергей добрался до входа в виповский сектор. И вот вам здрасьте! Еще один кордон. От парней, которые дополнительно проверяли билеты и окидывали взглядом вип-гостей, за версту разило профессионалами самого высокого полета. Да других на такой пост и не определили бы. Эти работали без компьютерной поддержки. Разве провода от наушников тянутся за воротник — вот и все их техническое подспорье. Но не приходится сомневаться, что вся база нежелательных лиц заучена ими, как рецидивистом — статьи УК.
Пепел импровизировал с самого начала своего личного сегодняшнего матча, как импровизировали на поле Марадона или Давид Кипиани или, в конце концов, Ривальдо в лучших своих матчах. Свой первый тайм Пепел, считай, выиграл. И не собирается упустить победу во втором. Сергей отвернул от прежнего курса на гул трибун, пошел фланирующей походкой по просторному фойе, где приоткрытые двери заманивали в бары и кафе.
— Спорим, наши пропустят до двадцатой минуты, — услышал он родную речь. — По тысяче?
Сергей скосил глаза и признал Колоскова, который выходил из бара под ручку с человеком, похожим на Кирсана Илюмжинова. А может, и с самим отцом калмыков.
Пепел даже не стал обдумывать возможные комбинации с участием Колоскова, не любил этого ответственного товарища. Купил мороженое и поп-корн. Мороженое для собственного удовольствия, а кукурузную отраву, чтобы замотивировать простой. Человек, который ест — торчит на месте законно, и не вызывает лишних подощрений, не то, что человек, который стоит просто так.
По лестнице еще тянулись важные персоны, хотя фигурки футболистов стали перемещаться по полю. В общем, понятно, випам главное себя друг другу показать, а не насладиться незабываемыми мгновеньями великой игры. С трибуны звучал хорошо поставленный голос соотечественника, он давал интервью корреспонденту Рейтера:
— Наша сборная играет так, как мы о ней думаем. Она отражает состояние наших мыслей. А в наших головах сейчас полный хаос. Мы разучились договариваться между собой, потеряли единство. Поэтому и наши игроки перестали быть единой командой, каждый из них играет только за себя. Когда сегодня наша сборная будет играть с бельгийцами, мы должны думать только о них, и молиться. Может быть, тогда все и сложится благополучно.
Среди опаздавших к началу матча Пепел высмотрел Иозефа Блаттера, которого показывали чуть ли не во всех репортажах накануне чемпионата. Нет, Блаттер — это будет чересчур дерзко…
Ага, вот кто сгодится в самый раз! По лестнице торопливо поднимался Мишель Платини, шлепками по попе подгоняющий спутницу — наголо бритую девицу моложе Платини лет на двадцать и выше на целый футбольный мяч.
Прием, которым воспользовался Пепел, вовсю практикуют опера, чтобы завести «случайное» знакомство с разрабатываемым фигурантом. Этим же приемом пользуются на поле футболисты — сами подставляются под набегающего игрока, чтобы судья свистнул на противника нарушение.
Платини поверил, что это он — именно он, известнейший футбольный француз, звезда семидесятых, мастер мягких нацеленных подач и обводящих штрафных ударов — напоролся на какого-то человека, сбил его с ног, да так сбил, что тот шваркнулся головой о лестничные перила и голову раскровянил. Умение пустить самому себе кровь, незаметно содрав ногтем тонкую полоску кожи, — это уж скорее из набора тюремных навыков. Но не объяснять же такие тонкости старине Мишелю.
Платини сбежал по ступеням к несчастному, склонился над ним.
— С вами все в порядке?
— Не все! — прохрипел Пепел, страшно вращая глазами. — Доктора! Скорее! У меня гемофилия, сэр. Я истеку кровью. Быстрее, будь ты проклят!
Мишель оказался добрым и отзывчивым малым, на что Сергей и рассчитывал. Великий футболист, отправив бритоголовую спутницу на трибуну, потащил жертву своей «торопливости» в медпункт. Платини пропустили в зону служебных помещений без проверок, досмотров и расспросов. Второго человека, повисшего на руках великого француза, трудно было рассмотреть, но кто-кто, а Мишель Платини внушал полное безоговорочное доверие во всем, в том числе и по части своих спутников.
Завидев стеклянные двери с нарисованным на них большим красным крестом, «больной» вдруг повел себя странно. Он отпихнул благодетеля:
— Сам, сам дойду. Уходи-проваливай. Ты сделал уже свое черное дело, чуть не убил меня. Видеть тебя не могу. Ты напоминаешь мне о пережитой боли.
Платини настаивал не долго, совсем даже не упорствовал. В конце концов, он выполнил свой долг честного самаритянина. Дождавшись, когда француз скроется за поворотом, Пепел отпустил дверь медпункта, за которую держался. Ну что же, так оно гораздо лучше. В коридорах служебных помещений безопасней. Его враги ждут, что он будет лезть в объективы телекамер на стадионе, совать деньги операторам, попробует обратить на себя внимание неординарным поступком. Короче, ждут от него простых решений, потому что возможности Пепла ограничены временем и средствами.
Служебные коридоры были на удивление пусты. Впрочем, чему тут удивляться? Все смотрят матч. Одной охране не положено смотреть, вот она и мается на входе.
Чувствовать себя древним греком в лабиринте Минотавра, мешали висящие на каждом шагу указатели. Иероглифы под стрелками были переведены на английский. Администрация. Тренажерный зал. Служба дренажа. Раздевалки. Служба стрижки газона. Табло. Не забраться ли на табло, как в каком-то фильме поступил Брюс Уиллис и, помнится, еще танцевал для всего стадиона джигу? Но вообще-то у Пепла имелась идея получше, чем табло Брюса Уиллиса.
Своды над головой содрогнулись от воплей. Этому могло быть только одно объяснение — кто-то забил. Но кто, кто? Приблизительно, восьмая минута матча. Волнуйся теперь… Сзади послышался нарастающий топот. Пепел быстро оглянулся. И от увиденного не пришел в хорошее настроение. Его догоняли трое японцев, одетых в одинаковые черные облегающие джемперы.
Сергей ускорил шаг. Ему надо дойти до очередного поворота, скрыться с глаз, попробовать оторваться или спрятаться. Амулет Баны под рубашкой стучал в его сердце. Из подвешенного на стене радиорепродуктора брызгала захлебывающаяся речь комментатора:
— …Вообще, арбитры очень любят игроков японской сборной. Они вежливы, предельно корректны, в отличие от игроков европейских команд с судьями не спорят…
«Лучше б за полем следил» — мельком подумал Сергей. Его окликнули на японском. Пепел сделал вид, что не понимает, к кому относится окрик, и наддал. Окликнули на английском. И тут же — стало слышно, что преследователи перешли на бег. Побежал и Сергей.
Завернул за поворот. Дернул первую попавшуюся дверь — ничего другого не придумаешь. Дверь оказалась открыта. Пепел заскочил внутрь. И попал в гимнастический зал.
Сергей быстро осмотрелся. Зал использовали и как хранилище бесполезного на время кубка мира спортинвентаря. В скупом свете поблескивали тренажеры, штанги, курган мячей в огромной сетке, бейсбольные биты, упоры для спринтерских ног, клюшки для гольфа и прочая сволочь. На другом краю зала можно было различить контуры нескольких дверей. Не иначе, туалеты, сауна, раздевалки. Но вряд ли имеется еще один выход отсюда.
Пепел схватил первый подходящий предмет, попавшийся под руку. Им оказался легкоатлетический диск. Крутнувшись вокруг своей оси, как учит фигура дискобола, Сергей метнул снаряд в тренажерный угол, а сам шастнул за ближайшее укрытие.
Пять секунд спустя дверь зала вновь распахнулась. На пороге замерли три тени. И еще не стих звон потревоженного тренажерного железа,
С порога отрывисто прокаркали фразу, и две плечистые фигуры сорвались в сторону тренажеров. Они побежали, перепрыгивая стопки матов, огибая стойки для шестов, подныривая под брусья. Один же остался у дверей. Вытащил из чехольчика на поясе мобильный телефон, нажал кнопочку. Облегающий джемпер позволял убедиться, что в тренажерные залы этот парень попал не впервые в жизни. На джемпер с мощной шеи свешивалась толстая цепь, не золотая, как лет семь назад было принято в России, а серебряная.
Притаившийся за боксерской грушей Сергей держал в руке клюшку для гольфа. От японца Пепла отделяло три шага.
Раз шаг. Двое поисковиков на том конце зала громыхали отодвигаемым железом. Два. И три. Расплющенный кончик клюшки нырнул под цепь. Ухватив клюшку за края, Сергей повернул ее, будто ворот. Японец, взревев, развернулся. Но вместе с ним развернулся и Пепел, продолжая держаться у японца за спиной. И еще раз провернул клюшку.
Цепь натянулась, сдавливая горло, точно так же на железных дорогах России крепят автомобили к платформам, натягивая проволоку арматурой. Японец упустил момент, когда можно было просунуть пальцы под цепь. Теперь он мог только брыкаться, лягаться, хрипеть и пытаться обо что-нибудь ударить Пепла.
В результате всех его стараний оба рухнули, причем русский сумел извернуться так, чтоб с полом встретилась физиономия японца. После чего Пепел поднял оглушенного и придушенного противника и потащил к шведской стенке. Сергей просунул клюшку в зазор стенки и развернул ее там поперек перекладин. Японец задергался, замолотил руками по деревянным поперечинам. И это была уже агония.
Оставшиеся двое бегом возвращались к двери, перепрыгивая маты, подныривая под брусья и огибая стойки. А Пепел не драпал.
Первый из подбежавших японцев взвился в классическом каратистском прыжке, метя пяткой в голову. Его нога зря вспорола воздух, а бок сшибся с выброшенным навстречу атлетическим молотом. Японец падал уже без сознания, со сломанными ребрами. А Пеплу пришлось выпустить молот, чтобы тот не оторвал ему руки. Снаряд отлетел за связки прыжковых шестов.
Последний японец не торопился. Он обходил Пепла по кругу, ухмыляясь и разминая плечи. Вот он изогнул ладони кобрами, зашипел и с визгливыми выкриками прорубил воздух серией выпадов.
Хренов самурай запугивал противника. Короткой демонстрации показалось мало. Еще боец изобразил, как умеет работать ногами. А умел, скотина. Он взвихрился в воздух и, пока опускался, его ноги нанесли пять воображаемых ударов. И японца, казалось, нисколько не волнует, что противник, используя паузу, вооружается подручными предметами.
Когда японец наконец пошел в реальную атаку, ему навстречу вылетело легкоатлетическое копье, брошенное русской рукой. Самурай увернулся от него играючи. Так же легко уклонился от ядра. А клюшку для хоккея на траве просто перехватил, вырвал из рук Пепла и отбросил в сторону. И с разворота заехал славянину ногою в лоб.
Быть Пеплу в жестоком ауте, не отклонись он в последний миг и не отскочи назад. Правда, это мало помогло. Следующий прыжок каратиста, перешедший в выпад пяткой в грудь, отбросил Сергея на какие-то корзины.
Японец решил поставить красивую точку в схватке. Он взлетел над полом, обернулся вокруг своей оси… Сергей вскочил, опрокидывая корзину, за которую держался, прыгнул куда попало, ожидая кувалдного удара в спину.
Но вместо него раздался хруст на фоне мягкого постукивания и следом громкий вопль. Сергей обернулся. По полу, выкатываясь из корзины, скакали теннисные мячики. Приземлившийся на мячики японец извивался на полу, держась за вывихнутую ногу.
— Фортуна сегодня играет в моей команде, — сказал Пепел. — Будем надеяться и за всю Россию тоже.
Японец, кривясь от боли, что-то грозно выкрикнул. Подергал себя за нос, видимо, обещая Пеплу самые невыносимые ужасы на языке японских жестов.
— Фу-у, утомил ты меня. И на лбу теперь будет шишка.
Пепел снял со стойки не самую тяжелую штангу.
— Попытаюсь тебя не убить, самурай. Но это как повезет. — Пепел не имел права оставлять за спиной такого врага…
* * *
— Оле! Оле-оле-оле! Россия вперед! — сами для себя пели в это время на Манежной площади московские болельщики.
А впору было бы петь другое. Что-нибудь вроде «Мама, мама, что ж я буду делать…»
Уличный монитор снова окутал плотный дым от дымовых шашек, когда Хохлов, видимо, все-таки в душе желая только хорошего, отдал точную передачу прямо на ногу Мбо Мпензе. Если бы опешивший чернокожий бельгиец не потерял мгновение, опуская взгляд на бутсу «а правда ли мне так крупно повезло?», он вышел бы один на один с Негматуллиным. Но Мпенза промедлил и был сбит налетевшим Ковтуном, как кеглю сбивает городшная бита.
Над площадью стоял неслышный, иллюзорный скрип милицейских зубов. Легионы правопорядка недоумевали и злились — откуда взялось столько дымовых шашек, когда они д в а ж д ы ощупывали каждого болельщика, не делая скидок ни женскому полу, ни почтенному возрасту? И это когда народу тут собралось не больше полутысячи, и это когда милиции гораздо больше! Однако даже милиционеры, косящие взглядами на экран, не стали бы отрицать, что цветной дым хоть как-то скрашивает тухлую игру российской сборной.
Японские режиссеры, словно специально издеваясь над Манежной площадью, крупно дали на экран текущий счет — «2:1» в пользу Бельгии. И в ответ получили свист, надсадные вопли «Позор!», «Россия, вперед!», «Романцева в отставку, Колоскова на пенсию!» и новую порцию дыма.
Болельщики из числа спокойных обсуджали футбольные страсти с соседями по площади.
— Глаза не горят, патриотизму нет. Видели, как гимн пели? Никто не пели кроме Онопко и Ковтуна. Руку на сердце не клали.
— Титов с Бесчастных рот открывали.
— Какой внутренний чемпионат, такова и сборная. Развалили страну, детский футбол извели, «Кожаный мяч» запинали и еще хотят, чтоб одиннадцать человек бились за честь страны. Нету этой чести, не за что им на хрен биться!
— Даешь тренера-иностранца на место Романцева!
— Пускай нефтяники скинутся по лимону зелени и купят нам Фергюссона. Чего им «лимон», все равно что тебе — десятка на пиво.
— Это ты про мою десятку?
— Они чего: быстрее напоследок побегать не могут!
— Они уже все старенькие, им вредно переутомляться. Молодых надо было выпускать.
— Почему, ну почему Романцев не выпустил до сих пор хотя бы Сычева!?
— Сборная суть отражение нашей ментальности, искривленной сегодняшним днем. В наших мыслях о самих себе сейчас полный бедлам, бедлам имеем и на поле. Мы не можем договориться друг с другом, так как же мы можем отдать точный пас своему игроку. Наша страна не может защитить свои интересы и не может защитить своих граждан, чего ж удивляться, почему у нас такая дырявая оборона?
— Ты что, интеллигент?
— А тебе какое дело, мудила?
— Повезло нашим парням. Каким-нибудь немцам и бразильцам еще бегать и бегать, ноги ломать, а наши могут ехать в Сочи, жопу на пляже греть, смотреть хороший футбол по телеку.
Все чаще слышалось слова «безнадега» и «позор». Некоторые уже уходили с Манежной площади. А милицейские овчарки рвались с поводков и тявкали им вслед…
* * *
Пепел шепотом выругался. Совсем япошки сбрендили на безопасности! Вход к раздевалкам и судейским комнатам охранялся дополнительно. Сколько ж можно преодолевать кордоны, так же и устать недолго!?
Этот рубеж стерегли люди европейской расы. Россиян можно было распознать без труда — особой вырубки лица, а на них выражение безмерного презрения. Презирать все вокруг без всяких на то оснований могут только наши люди. И только наши умеют так неподражаемо жевать жвачку — словно выполняют тяжелую, плохо оплачиваемую работу. Вторая караульная двойка была бельгийской, о чем докладывал такой знакомый Пеплу нашитый на карманы пиджаков флаг.
Сергей решил воспользоваться избитым советским приемом, применявшимся против вахтерш: скорчить рожу позначительнее и переть как ни в чем не бывало, будто имеешь на то полное право.
Дорогу ему перекрыли и свои, и бельгийцы.
— Куда прешь? — как партизанское бревно на лесной дороге, встала на пути рука соотечественика.
— Извините, ваш пропуск пожалуйста, — попросили бельгийцы, закрывая доступ за дверь телами.
Пепел внутренне тяжко вздохнул и приготовился нести пургу.
— Пепел! — вдруг закричал один из отечественных бугаев. — Пепел, он!
Сергей подобрался, отступил на шаг, выстраивая дистанцию, достаточную для маневра.
— Гляди, Сема, точно Пепел! — продолжал надрываться охранник. И вроде как радовался. — Я на него стошку баксов поставил. А ты, Сема?
— Одну тысячу четыреста двадцать рублей, — без выражения произнес Сема.
— Про Пепла в охране только и базарят. Чего там чемпионат! С ним все ясно, наши в пролете. Я на нашу сборную так вообще ни хрена не ставил. А ты, Сема?
— Ни рубля, — отозвался Сема.
— Слушай, Пепел, покажи какую-нибудь бумажку, чтоб отлепились эти черти, — и охранник ткнул пальцем в сторону бельгийцев, от чего старательно отучают преподаватели изящных манер.
Сергей, не долго думая, достал краснокожий паспорт, выданный ему давным-давно советскими мусорами в торжественной обстановке.
— Во, отлично, — первый охранник насуплено полистал документ, мельком по достоинству оценил вложенную между страниц картинку: миниатюру работы дряхлого, но сластолюбивого византийца. — Посмотри, Сема.
Сема тоже заглянул в паспорт. После чего первый охранник неожиданно отдал Пеплу честь. И тайно от бельгийцев подмигнул:
— Скажем чертям, что ты полковник ФСБ.
В этот момент сразу у обоих бельгийцев на поясах запиликали рации.
— Проходи шустрее на всякий пожарный, — первый охранник, отодвинув плечом бельгийца, открыл дверь. — Давай, Пепелыч, борись там!
— Постараюсь, братцы, что ваши денежки не гикнулись, — сказал им Сергей.
— Это наш человек. Из службы внутренней безопасности, — донеслось из-за закрытой двери на плохом английском. — Полковник Пожарский.
— Но он же не показал пропуск. Не положено без пропуска, — на хорошем английском скулили бельгийцы.
Никто ему не мешал, все ушли на футбольный фронт. Понятно, что дверь раздевалки с табличкой «Russia» и с гербом СССР, нашаренным отставшими от ситуации япошками в пыльных запасниках, была на запоре, но это был не запор. Пепел открыл его заколкой чешского значка «Jsem velmi unaven».
Раздевалка пропахла сигаретами. Понятно. В перерыве между таймами по ней бродил, дымя одну за другой, призывал поднажать, вашу мать, постоять за честь России, мать вашу, тренер Романцев. На стене висела доска для стратегических занятий в виде футбольного поля. Ворота, подписанные мелом «Бель», напористо осаждали красные фишки. Белые фишки трусливо жались к своей штрафной площадке, но никаких шансов спастись у них не было.
Пепел, переодеваясь, с любопытством озирался по сторонам. Не доводилось ему раньше бывать за футбольными кулисами вообще, а в футбольной гримерке и подавно.
Экран, подвешенного на кронштейнах телевизора, закрывала приставленная к нему икона. Темная, закопченная, явно раскольничья. В центре раздевалки стоял стол, а в центре стола — бутыль со странной этикеткой такого типа, из каких хлестали самогон махновцы. Пепел не удержался и рассмотрел этикетку. На ней мелкими буквами был напечатан бредовый текст про белую магию, энергетику страстей и коррекцию кармы. Под текстом имелась подпись — Алан Чумак.
На многих лавках перед шкафчиками лежали фотографии жен, детей, собак, плюшевый медведь с оторванной лапой, бычий рог (перед шкафчиком игрока испанской «Сельты» Карпина) или рушник с вышивкой «Егорушке Титову от мамы». Суеверный народ — футболисты. Несмотря на гнет ответственности нашлось место и шутке. Ботинки у шкафчика Измайлова были связаны между собой шнурками, на пузатой сумке красовалась надпись мелом: «Бесчастных-мазила», а к лавке, на которую должен был вернуться Онопко, была прилеплена изжеванная жвачка.
Сергей на всякий случай переложил паспорт в карман на трусах. Ну, все. Свою одежду Пепел повесил на крюк рядом со шкафчиком третьего вратаря Черчесова.
Пепел не собирался обворовывать своих. Он всего лишь имел намерение взять с последующей отдачей из запасных комлектов бутсы и трусы. Футболка у него имелась своя, сделанная вчера на заказ в японской лавке…
Цокая шипами бутс по полу, Сергей одолевал финишную прямую — пятидесятиметровый туннель, заканчивающийся просветом, в который вливался гул футбольного прибоя. Пепел шел по этому коридору и гул нарастал, как бывает, когда приближаешься к водопаду. И хоть Сергей был готов к потрясению, этот водопад света и рева обрушился на Пепла мощно и внезапно, как атомная бомба на жителей Хиросимы.
Завороженный, он стоял у выхода из туннеля рядом с волонтерами и бригадой медпомощи. Да, ядрен батон! Когда находишься на трибуне, ощущаешь себя атомом термоядерной человеческой энергии, а здесь, внизу она придавливает тебя мегатонным прессом.
Справившись с потрясением, Сергей перевел взгляд на табло, чтоб быть потрясенным вновь…
…Матч «Бельгия-Россия», как и прочие матчи кубка мира по футболу, транслировался в прямом эфире на планету. В комментаторских кабинах, похожих на пчелиные соты, на все языки изгалялись хорошо оплачиваемые люди разных разрезов глаз и темпераментов: вскакивали и заламывали руки, тускло уведомляли о перемещениях мячика, зачитывали по бумажке подготовленные шутки, брызгали слюной, зевали, выключая микрофон.
Комментатор из Бангладеш Суд Раджан болел за Бельгию и не скрывал этого от своей аудитории, понимающей язык бенгали. Потягивая в кабинке, пропахшей ароматом сандаловых палочек, кокосовое молоко, он отправлял в прямой эфир торжествующие караваны слов:
— Двадцать минут до конца матча, мои великолепные зрители! Три один в пользу железного бельгийского легиона. Русский медведь не сможет победить бельгийского тигра, потому что на чайном кусте никогда не вырастет цветок лотоса!
Спортивный канал «Мегхгна» требовал от своих комментаторов, чтобы их речь походила на распушенный павлиний хвост — это нравится бангладешским зрителям.
— Русский тренер готовит замену. Вам не показывают, но я-то из кабинки вижу игрока, готовящегося к выходу на поле. Он разминается за воротами, идет к угловому флажку. Я пока не могу разглядеть его номер, но разве вам хочется знать его номер и фамилию? Разве воды, которую может на себе привести один слон, хватит, чтобы потушить пожар в джунглях? А тем временем русские вновь теряют мяч, который держится в их ногах так же хорошо, как хорошо держится утюг на поверхности реки Брахмапутра…
…За воротами и мимо углового флажка проходил никто иной как Пепел.
— Это еще кто такой, — массажист по прозвищу Годзилла первым увидел идущего к скамейке человека в форме сборной России. — Глянь, Семеныч!
— Отстань! — рявкнул на него доктор сборной. — Болеть мешаешь!
Пепел прислонился к прозрачной стенке скамейки запасных, за которой прикуривал сигарету от сигареты Романцев. Сергей подождал, пока, накатившись, откатится от бельгийских ворот волна атаки, и наступит короткое затишье. Настало. Пепел наклонился.
— Кремль велел передать… Кремль, Олег Иванович, Кремль.
Конечно, не необходимость попадания в прямой эфир погнала Пепла к скамейке, а счет на табло.
— Что? — Романцев не мог не среагировать на магию слова «Кремль».
— Кремль велел передать, Олег Иванович… — Пепел говорил лениво, спокойно, тихо, как и должен говорить посланец Кремля. Не вина посланца Кремля, что его не услышат, а беда того, кто не расслышит. — Кремль велел передать, чтоб выпускали молодых, — Пепел выпрямился. Он никуда не ушел, он остался стоять, подпирая плечом скамейку запасных.
Пепел знал, что уже выполнил японский пункт пари. Если ни одна из камер не зацепила его до сих пор хотя бы краем верхнего плана, то это все равно случится за оставшиеся минуты матча. Пепел смотрел репортажи из Японии. Скамейку запасных и главного тренера обязательно давали в эфир хотя бы раз в пять минут и, конечно, тогда, когда забивали голы.
* * *
— Пепел! — завопили за тысячи километров от префектуры Шизуока, когда выпущенные за двенадцать минут до конца матча молодые российские футболисты Сычев с Кержаковым организовали гол бельгийцам, а японские телережиссеры показали радость на скамейке запасных. Аппаратура, установленная в казино «Три шестерки», остановила изображение. Размытый сперва стоп-кадр был подкорректирован компьютерной техникой. Люди в казино (а значит, теоретически и весь мир, прильнувший к экранам) могли увидеть номер «21» и поверх него фамилию игрока — «PEPEL». Потом человек в удивительной футболке повернулся к камере лицом и тут уж не осталось никаких сомнений, что в прямом эфире побывал именно Пепел…
* * *
Настроением автобус напоминал катафалк. Со стадиона на вокзал везли более двух десятков побежденных людей и одного победителя. Победитель Пепел не нарушал атмосферу всеобщего траура. Он сидел в кресле экскурсовода рядом с шофером, правда, повернувшись лицом к дороге, а не к сборной своей страны. Правда, Пеплу тоже было о чем жалеть. Эх, на пять минут раньше ему бы подойти к Романцеву — молодые футболисты соорудили бы и третий, спасительный гол…
Никому из сборников не было дела не то что до Пепла, а даже до японских красот за обзорными окнами. Тренерский штаб думал о том, как он будет оправдываться дома, футболисты размышляли о возможных изломах своих карьер. Точно так же никто не спрашивал у Романцева, а что это за человек, почему он вошел в нашу раздевалку, почему он садится с нами в автобус. Все сборники с финального свистка пребывали не в реальном времени, а снова и снова проживали три сыгранные матча чемпионата, два из которых продули.
Когда сборная плелась от стадиона к автобусу, Пепел кожей ощущал вражеские взгляды, жгущие его, как капли серной кислоты, из-за сетчатой ограды. Ясно, что перед журналиистскими камерами никто в него не палил и тем более не захватывал. Думается, эти радости враги перенесли на высадку сборной на вокзале или на поезд.
— Останови, драйвер, у въезда на путепровод, — сказал Сергей водителю-японцу. — Понимаешь по-английски?
— Нельзя, уважаемый руский-сан, — испуганно завертел головой шофер. — Правила строго запрещают.
— Леха! — обратился Пепел к охраннику, которому возле раздевалок предъявлял паспорт и с которым почти сдружился по дороге к автобусу. — Посодействуй в проблеме!
— Сделаем, Пепелыч, — заверил Леха. — Сема, помоги!
Понятно, автобус остановился. Только чуть дальше того места, которое наметил Пепел. Бросив прощальный взгляд на футбольные сливки России, которые не заметили за пеленой горя, что транспорт притормаживает, и отметив, что нападающий Сычев уже весел, единственный из всех улыбается, слушая плейер, Пепел покачал головой и сошел.
— Хоть ты не подведи, — напутствовал его охранник Леха.
Пепел ничего не ответил. Пепел уже окунулся в царство выхлопных газов и шуршания шин. Чтобы попасть на лестницу, ведущую с верхнего моста на нижний, требовалось пересечь один ряд автомобилей и пройти около ста метров по пешеходной дорожке путепровода. На нижней дороге останется поймать такси и махануть на нем в Кодзуоки.
Пепел остановился на линии, разделяющей автомобильные потоки. Он пропускал машины, дожидаясь просвета. Сзади дико завизжали тормоза. Стук, звон, завывание клаксонов, хлопанье дверей. Пеплу не надо было оглядываться. Неверующий Пепел, мысленно перекрестившись, замахал руками и шагнул наперерез «тойоте», под завязку набитой японцами. Добрые японцы не стали давить Сергея. Машина вильнула вбок, вырулила на пешеходную дорожку и впилилась в ограду путепровода. Следовавший за «тойотой» трейлер ударил по тормозам.
А Пепел, опять же повинуясь только одному звериному чутью, упал на асфальт и перекатился так, чтобы оказаться под брюхом у накатыващего, дымящего шинами трейлера. Где-то совсем рядом знакомо зацокали по асфальту пули. Пепел прижался лицом к горячему покрытию автобана, инстинктивно накрыл голову руками. Все вокруг трещало, скрежетало, стучало, визжало и сигналило.
Первый помощник главного тренера Гершкович затряс шефа за рукав.
— Олег Иванович, вы только посмотрите, что происходит. Оглянитесь, Олег Иванович. — Он хотел, чтобы шеф увидел чудовищный затор на мосту, по которому они только что проехали. Увидел, как там ударил вверх столб огня, как аварию тут же окутал черный дым, как какая-то легковуха подлетела в воздух, перевернулась, упала на ограду, но не свалилась на нижнюю дорогу, а зависла, покачиваясь. Гершкович хотел, чтобы шеф увидел и понял, что вот она настоящая трагедия, а не футбольный проигрыш.
Но не внял шеф помощнику, не оглянулся. Олег Иванович лишь болезненным голосом проговорил из-под закрывавших лицо ладоней:
— Все самое страшное уже произошло, Гершкович. Ты хоть понимаешь, что сегодня случилось?
— Я… это… — помощник не знал, что ему говорить.
— Сегодня выиграла не Бельгия, а Газаев. Газзаев сегодня сделал нас всухую…
…Выползая из-под трейлера, Пепел не мог взять в толк только одного — кто в кого продолжает самозабвеннно палить. В черном дыму пылающих бензобаков шла отчаянная перестрелка.
Пепел скользил между искореженными машинами, стонущими и мечущимися людьми, выскочившими из кабин. И никто его не преследовал, не пытался его подстрелить.
Загадку Пепел разгадал, уже когда добрался до спуска на нижнюю дорогу. Среди автомобильного железа сверкали две полицейские мигалки. Службы правопорядка, конечно, сегодня усиленно патрулировали важную трассу и, завидев людей с оружием, японские копы, ясен бубен, рефлекторно бросились выполнять свой долг. Они знать не знали, что тем самым прикрывают отход некого Сергея Пепла.
Славянину пришлось пройти около двухсот метров, прежде чем он поймал такси.
— Кодзуоки, — выдохнул Пепел, плюхнувшись в кресло слева от водилы. — Курить есть?
Японец не сохранил на лице хваленую азиатскую невозмутимость.
— Да есть у меня бабки! — по-русски выпалил Сергей. Успокоившись, вытащил из кармана мятые йены и перешел на английский. — Видишь? На, держи. Деньги есть, а сигарет нет. Бывает такое. И не такое бывает, друг мой. — И добавил по-русски — А Курилы хрен вы от нас получите, этому не бывать…
* * *
Личный самолет Лопеса пропахал край грозового фронта и оставил непогоду позади. Впрочем, Лопес этого не знал. Не он же сидел за штурвалом. Наркобарон вообще не умел водить самолеты. Лопес даже никогда не смотрел в иллюминаторы. Поэтому «окна в небеса» всегда были занавешены.
Кокаиновый король любил футбол. Но сейчас по экрану телевизора, перед которым на широченном диване раскинулся Лопес, бегали не футболисты, а хорошие парни и террористы. Наркобарон успокаивал нервы проверенным способом — пересматривал «Захват» со Стивеном Сигалом.
Телефоны не звонили. И это Лопесу нравилось. Потому что до конца матча «Россия-Бельгия» он оставил не отключенным всего один аппарат — тот, номер которого знал только Родриго Клементес и никто больше. Пусть Родриго не может доложить о поимке Пепла, главное — что он не докладывает о попадании Пепла в прямой эфир.
Задумавшись, синьор Лопес проглядел половину своей любимой сцены — боя между Сигалом и Томми Ли Джонсом в рубке авианосца. Он взял в руки пульт, чтобы отмотать запись назад…
Зазвонил телефон. Тот самый.
Лопесу не понравилось, что пульт дрогнул в его ладони. Нервничать не из-за миллиарда долларов, а из-за какого-то русского — это ли не позор? Если об этом прознают его конкуренты…
— Да, — наркобарон поднес телефон к уху.
— Он попал в прямой эфир, — услышал Лопес то, что боялся больше всего услышать. — Вас интересуют подробности, синьор Лопес?
— Да задавись ты своими подробностями, — наркобарон едва сдержался, чтобы не проорать эти слова.
— Мы возьмем его на пути со стадиона, — пообещал Родриго. — Что делать с его другом, которого мы взяли в плен?
— Убить, — коротко приказал Лопес.
Родриго Клементес, однако, не довольствовался коротким приказом.
— Убить быстро или медленно?
— Средне, — рявкнул кокаиновый король и вырубил телефон.
Лопес остановил запись любимого фильма. Даже он теперь не успокоит нервы. Как?! Как такое может быть, чтобы один человек бесконечно ускользал от людей, чья профессия — выслеживать, захватывать и убивать?
А под крылом личного самолета Лопеса замелькали лазурные воды Атлантики. Бесконечной Атлантики. Могучей Атлантики. Таинственной, мистической, непознанной Атлантики. Атлантики, равнодушной к человеческой суете…
* * *
Пеплу не пришлось напряженно разыскивать начало чайных плантаций и расспрашивать местных жителей, где расположен дом, облюбованный якудзой под криминальные нужды. Когда до Кодзуоки оставалось около пяти километров, впереди показалось зарево пожара. Тут же их обогнала специфическая машина красного цвета. Как выяснилось вскоре, это была припозднившаяся пожарная машина. Более проворные пожарные уже присоединяли шланги к цистернам с водой. Первая струя обрушилась на пламя, когда Пепел выбирался из таксомотора.
Дом можно было и не тушить. Огонь пожирал конструкции так жадно, словно их возводили из пропитанных порохом материалов. Как и в России, на пожар сбегались-съезжались зеваки. Сбившись в кучи, люди делились мнениями и предположениями. С дороги сворачивали все новые машины.
Делать здесь было нечего. Когда-нибудь, может, и удастся выяснить, что произошло в доме с видом на чайные поля и Фудзияму, но сейчас отсюда надо сматываться.
Пепел взялся за дверцу такси.
— Эй, приятель, не скажешь, как закончился матч?! — громко произнесли за спиной по-русски.
Сергей повернул голову на голос. Положив локти на крышу «мазды» кетчупового цвета, на него смотрел Андреас.
— Три два. Наши проиграли, — ответил Пепел.
В приоткрытую дверцу «мазды» высунулся живой, лыбящийся белорус с неразлучной отцовской бритвой в руке.
— А ты за какую команду сегодня играешь? — в свою очередь спросил Пепел.
— За твою, — сказал Андреас…
…Шоссе отсюда было не видно и не слышно. «Мазда» переводила бензиновое дыхание на обочине проселочной дороги. Ее пассажиры, сидя на теплой земле, любовались закатом в стране Восходящего солнца. Вызывающе пламенели горы, в которые, как в плохо подстриженный газон, опускался кровавый мяч солнца. Вокруг в тишине и беззвучии медитировали непривычного вида поля и редкие леса. Пепел вертел в руках выкидуху, когда-то отобранную Андреасом, а теперь им же и возвращенную.
— Вернемся в Россию, надо будет выпить за упокой души секретаря Лопеса синьора Клементеса. Я же тебе сказал, что мне теперь из игры выхода нет. Последнее, что мне было оставлено, перейти из команды в команду. Скажем, как из «Боруссии» перейти в «Баварию».
— Или как из «Зенита» в «Спартак», — вырвалось у Пепла.
— Или как из минского «Динамо» в… — вторую белорусскую команду Витась так и не смог вспомнить.
— Так чего ж в сборной Лопеса было не доиграть? — Сергей нажал на кнопочку, выпуская на волю лезвие.
— А, надоела мне эта иностранная шушера. Русским словом не с кем перекинуться. Да и вообще… Долго рассказывать и слишком много высоких слов потребуется: «чувство Родины», «наши», «переосмысление»… И незачем рассказывать. Даже если я вдруг пойму, что ошибся, снова передумаю, меня в команду Лопеса не вернут. Сегодняшнего расстрела пятерых якудза, смерти Клементеса и поджога их логова мне не простят.
— Как с островов выбираться будем? — сменил тему пожевывающий травинку Витась.
— Проще пареной репы, — зевнул и потянулся русский немец. — Здесь швартуется куча российских браконьерских судов. Им не привыкать перевозить запрещенный груз.
— Кстати, о морепродуктах. Меня как раз перед тем, как ты ворвался, садя из двух пистолетов, кормили суше, — сытым котом сощурился Витась. — Я его из-за тебя не доел. А до того меня вообще не кормили в этом застенке. Но время не прошло даром. Я сложил хокку. А может, танку.
— Откуда ты знаешь про хокку и танка? — спросил, не скрыв ехидства, Андреас.
— Ты меня за идиота держишь, да?! — выплюнув травинку, взвился Витась в непритворной обиде.
— Ладно, ладно, я пошутил. Прочти.
— Не буду, — надул губы Витась.
От обиды белорус отошел секунд за десять.
— Была у меня одна сербка из города Нови-Сад, работала посудомойкой в ресторане «Триглав», а по вечерам училась на курсах японского языка. Она говорила, что настоящий самурай должен складывать стихи так же ловко, как управляться с мечом. Она хотела, чтобы и я полюбил японскую поэзию, потому что я казался ей настоящим самураем. Слушайте!
Витась прокашлялся и прочел:
Карате, дзюдо, барицу
Ты усвоил, Киндзабуро.
Джиу-джитсу знаешь также
И владеешь им вполне.
Но скажи, зачем все это,
Если ты без рук, без ног?
— Да, — сказал Адреас. — Пожалуй, тебя стоило спасать. Иначе от кого бы мы это услышали. Пропал бы шедевр…
