Глава шестнадцатая. 1 июля 2002 года. Я люблю тебя, жизнь
Летят перелетные птицы в осенней дали голубой,
Летят они в жаркие страны, а я остаюся с тобой.
А я остаюся с тобою, родная навеки страна!
Не нужен мне берег турецкий и Африка мне не нужна.
Немало я стран перевидел, шагая с винтовкой в руке,
Но не было большей печали, чем жить от тебя вдалеке.
Немало я дум передумал с друзьями в далеком краю,
Но не было большего долга, чем выполнить волю твою.
«Летят перелетные птицы»
Музыка М. Блантера, слова М. Исаковского
За свои сорок два года Лопес встречал русских редко, потому что большую часть жизни провел в колумбийских джунглях. Но первое знакомство с русскими Лопес не забудет никогда.
Испокон веку считавшийся самым криминальным городом Колумбии, Медельин мало изменился за последние тридцать лет. Разве другие вырывались из окон и дверей мелодии, в других машинах богатые парни катали своих девчонок, да еще волосы прежде стремились отрастить подлиннее. Ну и конечно квартал от улицы Санчеса до улицы Конкистадоров перестал быть окраиной, за которой начиналась городская свалка.
Пятеро братьев, две сестры, отец до вечера работает на стекольном заводе, до ночи сидит в баре Химентеса. Мать в памяти Лопеса осталась вечно развешивающей белье во дворе или судачащей с подругами возле колонки. Еще от детства остались в памяти футбол, рейды на свалку и драки. Бесконечные драки со своими и чужими.
Воспоминания…
Лопесу шестнадцать. Возвращается из Боготы старший брат Энрико. Его не было дома год. Приезжает на неделю, в хорошем костюме и с деньгами. Еще через год придут вести, что Энрико убит в перестрелке с полицией. Но пока он жив и выглядит шикарно, особенно для их квартала.
Лопес дерется с двумя парнями из другого квартала, цеплявшимися к его девчонке. Энрико покуривает неподалеку, не вмешиваясь. Лопес выходит победителем, зарабатывая несколько синяков. Синяки для него, как для девчонок накрашенные губы. Энрико уходит, ничего не говоря.
Вечером Энрико протягивает Лопесу бумажку с адресом:
— Завтра в пять. Спортивный клуб. Я договорился. Будешь заниматься боксом. Потасовки на улице бросай. Еще увижу с сигаретой — убью. Я буду звонить в клуб, узнавать, как у тебя дела. Ты понял, что это значит?
Это были последние слова, слышанные Лопесом от Энрико.
Тренировки. Бег, скакалка, отжимания, «груша» приняла не меньше миллиарда ударов. Тренировочные бои. Первые бои на ринге спортклуба. Полутяжелый вес. Победы местного значения. Больше половины их них — нокаутом. Первые деньги, которые кажутся невероятными. Его авторитет в квартале растет как на дрожжах.
После одного из боев в раздевалку протискивается человек с огромными плечами и животом, с сигарой в зубах, опаляющей роскошные усы. Присаживается рядом на лавку. Та скрипит. Аромат настоящей и ужасно дорогой гаванской сигары так не похож на табачные запахи, плавающие по его кварталу.
— Я — Пабло Гомес. Слышал про меня?
Конечно, Лопес слышал. Это Гомес тренировал Кастильо-молотобойца и Симона Диаса.
— У тебя неплохие задатки, сынок. Тебе нужна школа. Пойдешь ко мне?
Отказываться было глупее глупого. Подвернулся настоящий шанс. В то время пределом мечтаний юного Лопеса было войти в бар Химентеса, щелкнуть пальцами, облокотясь на стойку: «Мне как обычно, Гучо». И, потягивая виски (обязательно виски «Single malt Cragganmore» — напиток людей, нашедших в жизни место), обводить взглядом заведение. Отвечать на кивки и приветственные взмахи рук. У Химентеса всегда хватает посетителей. Под потолком жужжат вентиляторы, лениво проворачивая огромные лопасти. Табачный дым, смех и звон посуды.
Потом оставить виски на стойке, подойти к выбранной девице. Но чтоб та обязательно была со своим парнем. И увести ее, обняв за талию, из бара (та счастлива, что Лопес ее выбрал). И чтоб ее парень дернулся вдогон, но его дружки удержали бы его, хватая за руки и торопливо объясняя, кто это был.
И вдруг с сигарой в зубах и с животом, свешивающимся на ремень появилась возможность шагнуть в эту мечту…
Со следующего дня в другом зале, в другом районе Медельина, Пабло Гомес начал на тренировках выдавливать из Лопеса сок, как из винограда.
— Много таких, как ты, сынок, тянет руки из канав. Чтоб тебя оттуда вытащили, надо самому попотеть.
Так говорил Пабло Гомес. И Лопес потел.
Его начали ставить в бои. Ринги, на которых он теперь выступал, были не так зашарканы ногами, канаты не протерты до волокон, залы чище и просторнее, скамьи для зрителей со спинками и публика заметно поденежнее. Лопес подавал надежды. О нем стали хорошо отзываться знатоки.
Однажды, навалившись на канаты, Пабло Гомес свистом остановил спарринг. Подозвал Лопеса, отправив с ринга его партнера.
— Сынок, я тебе приготовил подарок. Едешь со мной на Кубу, на любительский турнир. Это тебя научит кое-чему новому.
В то время отношения с Кубой ненадолго потеплели, и Гомес воспользовался личным знакомством со знаменитым тренером кубинской сборной Саганой (о котором отзывался как о лучшем тренере мира), чтобы включить в турнир своих медельинских парней.
Чуть позже Пабло Гомес сказал:
— На сегодняшний день в мире существуют три ведущие боксерские школы: американская, кубинская и русская. Американская — это обмен тумаками, у кого рука тяжелее, кто первый упадет. Кубинская — постановка работы ног и чувства дистанции. Ты увидишь, как во всех весах ребята Саганы похожи друг на друга: высокие, жилистые, длиннорукие и дьявольски подвижные. Русская школа, сынок, — это ставка на реакцию, ошибки противника и акцентированный удар. Мы, к сожалению, чаще подражаем американцам. Тебе, сынок, желательно попробовать себя со всеми. Для того и едем. И еще, сынок. Ты не думай, любительский ринг — это очень серьезно. Собраться раз в месяц на восемь-десять раундов проще, чем через день настраиваться на три. И ребята там не слабее профи. Особенно кубинцы и русские, у которых нет профессионального ринга.
Лопес готовился к поездке на Кубу не просто серьезно, а так, будто отправляется биться за звание абсолютного чемпиона мира.
И вот он в Гаване. До этого Колумбию он не покидал. Когда и на какие шиши?
В ожидании багажа Лопес ходил по аэропорту, как по храму, с благоговением. По окончании турнира он обязательно выпьет кубинского рому и отведает любовь местной девчонки. Может, ему повезет, и он увидит знаменитого Фиделя.
Лопес завернул в багажное отделение. У вертящегося круга с чемоданами, нечаянно, но весомо наступил на ногу какому-то недоноску. Уже хотел извиниться, но в ответ услышал что-то вроде «хэй». Лопеса услышанное развеселило. Этому мучачесу на ногу наступают, а он выпаливает приветствие. Надо же быть таким трусливым? Потакая своему игривому настрою, щелкнул недоноска по носу. Щелкая, разглядел нос и понял, что перед ним тоже боксер. И увидел кулачок, летящий в лицо.
Будто по лбу залепили молотком.
Лопес понял, что погружается в нокаут. Такая знакомая слабость в коленках, туман в глазах, будто все глубже уходишь под воду… Последнее, что он услышал — еще одно приветствие «хэй»…
Когда очухался, разглядел над собой незнакомое негритянское лицо. Лопес сел. Негр был в униформе.
— С вами все в порядке? — спросил тот по-испански. Лопес кивнул. Хотя порядка не наблюдалось. Левую щеку залило кровью из рассеченной брови. Голова гудела.
Недоноска и след простыл. Зато на Лопеса надвигался Пабло Гомес. Он нес сумку Лопеса.
— Первый раунд, ты проиграл, сынок, — сказал, подойдя, Пабло Гомес. — Теперь тебе придется весь бой думать о защите брови, она не сможет нормально зажить до турнира. А на любительских рингах, сынок, с рассечением быстро снимают с ринга.
Лопеса сняли во втором раунде первого боя. Жеребьевка свела его с неуклюжим марокканцем, которого бы Лопес сделал одной левой, неударной рукой. Но марокканец провел два точных прямых в левую часть лица. Будто сам дьявол нашептывал ему куда бить.
А недоноска будущий кокаиновый король увидел в тот же день и тоже на ринге — тот оказался русским боксером наилегчайшей, «петушиной» категории. Лопес сидел уже на трибуне и смотрел остальные бои дня. Русский проиграл свою встречу с венгром по очкам. И дрался недоносок средненько, весь бой провел в защитной стойке, выжидая подходящего шанса для контрудара. Так и не дождался.
Лопес не восторжествовал. Наоборот, еще больше расстроился. И уже хотел поскорее убраться с проклятой Кубы.
С тех пор Пабло Гомес все меньше работал с Лопесом. С тех пор левая бровь стала уязвимым местом Лопеса, кровоточила после малейшего прикосновения к ней. С тех пор Лопес стал все раньше уходить из спортклуба, все чаще пропускал рюмку-другую рома и пристрастился к кубинским сигарам. Через год после кубинского турнира Пабло Гомес сказал ему:
— Ты никогда не станешь Мохаммедом Али или Пабло-Молотобойцем. Ты уткнулся головой в свой потолок, сынок. А мне это неинтересно…
И Лопесу пришлось оставить ринг и стать членом медельинской преступной группировки в Боготе. Да, он достиг небывалых, гималайских высот в мире наркоденег и беспощадных автоматных стволов. Но от того времени, с неудавшейся боксерской юности осталась у Лопеса неисстребимая любовь к поединкам на рингах и в кино и неискоренимая ненависть к русским.
А теперь какой-то русский уголовник почти точь в точь повторил эту историю со Стивеном Сигалом. Кажется, судьба подарила Лопесу шанс отомстить за прошлое. Но опять проиграл Лопес раунд за раундом, из пяти условий пари славянин уже справился с четырьмя — выкрал трубку Гашека в Праге и череп Левинсона в Африке, устроил так, чтобы в ООН заговорили о российской доле антарктических территорий…
* * *
В десять двадцать к покачивающемуся на невских волнах дебаркадеру Английской набережной причалила «Ракета» из Петергофа. Не битком набитая, как в советские времена, но и не пустая, как бывало в годы мрачной перестройки.
Заскрипел, заходил под ногами трап. Первой на питерский гранит сбежала молодежь, сжимая в несовершеннолетних ладонях пивные бутылки. Следом потянулась степенная семейная публика. А на берегу уже ждали своей очереди, зажав в кулачках потные билеты, какие-то итальяшки, и галдели, словно обрызганные святой водой черти.
Одним из последних покинул борт «Ракеты» малый в расцвете мужских лет, одетый в светлые джинсы и пепельного цвета рубашку навыпуск. Посмотрев на иностранцев и устало поморщившись, словно надоели ему забугорные физиономии горше редьки, человек ступил подошвой кроссовки на разгоряченный асфальт набережной.
— Питер! Прямо не верю! — завел руки за голову человек. — Фу, какая жара!
— И это еще утро! — подхватил русый, с округлыми щеками и широким носом, спутник. Он разглядывал воспетые еще Пушкиным достопримечательности со скрупулезностью провинциала. — А сколько тут смазливых девчонок! Серега, вот ответь, я, вроде, парень видный. Но почему всю дорогу подруги только на тебя западали? Дороти в Вене, Мальма в Ливии, Бана с Лоттой из-за тебя грызлись, потом эта ирландка из Айдахо? А те близняшки в Иркутске?
Пепел прикинул, что Витась пропустил пани из Чехии, вьетнамочку Мэй, Катю и Джейн на круизном лайнере, но решил на этом не акцентировать внимание. Третий и последний член компании тоже сказал свое слово:
— Дас ист фантастиш! А мне ТАМ стало казаться, что я уж никогда не вернусь в Питер.
Пепел столь же внимательно, как Витась Медного всадника, разглядывал заторы на Дворцовом и Лейтенанта Шмидта мостах. Потом проводил взглядом катер с мигалкой на носу и с человеком в камуфляже за рулем. Катер рулил к стрелке Васильевского острова.
— Видишь ли, дружище… — думая о совершенно другом, ответил Сергей Витасю, — Кому принадлежат все самки в конском табуне, слоновьем стаде или волчьей стае? Вожаку. Зато вожак чаще под смертью ходит.
— Чего-то подобного ты и ждал? — спросил Андреас.
Пепел кивнул. Так враждебно родной Питер не встречал его с времен охоты за золотом Акелы.
— Слушайте, мужики, а это что за собор? — Витась некультурно ткнул пальцем.
— Исаакиевский, — сообщил бывший немец и бывший лопесовец.
— Мне б такой загородный особняк… Ексель-моксель! Матка боска! — воскликнул белорус и хлопнул себя по лбу, заставив приятелей оглянуться. Нельзя же так бурно в Питере реагировать на каждый памятник культуры.
— Бритву папашину забыл, — с трагическим надрывом произнес Витась. — Осталась в пакете с книгами. Наверное, уже сперли.
— Ну так беги живей! — Пепел развернул белоруса лицом к причалу и подтолкнул в спину. — Мы тебя подождем на той стороне, под деревьями, в тенечке.
Растолкав последних пассажиров, перебирающих ногами трап, Витась пробежал дебаркадер, но у «Ракеты» его тормознул матрос:
— Билет.
— Слышь, мореман, я забыл тут кое-что. Не узнаешь?
Вообще-то матрос сразу узнал человека, простоявшего на открытой палубе от Петродворца до Питера, просто может он себе позволить, имея такую зарплату, слегка повыдрючиваться, или нет? Слегка повыдрючивавшись, морячок пустил забывчивого пассажира на борт.
Пакет с книгами и бритвой висел на подлокотнике кресла. Белорус вытащил бритву с актуальным названием «Ленинград» и рельефом фонтана «Самсоном», который вчера он наконец-то увидел воочию. Правильно Пепел придумал обойти засады врагов именно таким способом — попасть в Питер из Петергофа по воде.
Книги, которые Пепел предпочел забыть на борту, Серега скупал, двигаясь по России, и внимательно прочитывал. Последние книги были накуплены в Петродворце: «Памятники архитектуры Санкт-Петербурга», «Сто вопросов о Петропавловской крепости» и «Узники Нарышкинского бастиона». Просмотрев их сегодня в кресле «Ракеты», Пепел объявил: «Теперь я знаю про Петропавловку не меньше, чем профессор истории, и всяко больше, чем краевед-любитель»…
…— А я укуренный иду по переулочку, и, улыбаясь на ходу, кусаю булочку, — подпевал радиошансону человек по кличке Диагноз за рулем «форда».
На его месте другой не пел бы, а скулил, но Диагноз шагал по жизни несгибаемым оптимистом. Вот сегодня, казалось бы, никаких поводов для оптимизма нет: он безбожно проспал время общего сбора на Петропавловке, а Диагноз все-таки бандит, не работяга, который может отмахнуться от мастера купленным за пару стольников бюллетенем. Но Диагноз уже придумал отмазку — типа его перепутали с Пеплом и задержали на мосту менты.
На приборной доске, куда обычные шоферюги приляпывают фотки с грудастыми девками, у водителя «форда» красовались три мужских фотопортрета: Пепла, какого-то белоруса и какого-то полурусского-полунемца. Ишь, ловок! И команду успел сколотить!
А ведь полтора месяца назад Диагноз не предполагал, что ему вновь придется поработать на кокаинового короля. Он думал, все закончится стараниями не выпустить Пепла из города и обработкой какого-то Пакета, с которым они малость переусердствовали…
Он не ударил по тормозам только потому, что имел железную выдержку. Проехал еще метров сто, до места, где разрешено парковаться, и там прижал «форд» к тротуару. Здесь Диагноз проанализировал ситуацию и понял, что особо суетиться незачем. Бегун, так похожий на свою фотографию, держал курс на пристань, откуда ему никуда не деться. Если только уплывет на корабле. Так и черт с ним тогда…
Бандит не забыл поставить любимый «форд» на сигнализацию — озорников в городе хватает. Затем пересек дорогу и пружинистой походкой оптимиста направился к дебаркадеру, вертя ключами на пальце левой руки. Правая в кармане грела оружие. Прекрасная отмазка перед Лопесом. Гораздо лучше задержки на мосту…
…Пепел и Андреас взлетели по трапу, отшвыривая всех, кто попадался на пути.
— Убили! Убили! — вопила женщина на пристани. — Ой-ей-ой, что же это делается! Горе то какое! Убили!!!
Под навесом, где висит большая карта Санкт-Петербурга, столпились люди. Громко, с истерическими взвывами звучал мужской голос:
— Налетели, орут, руками машут! Я ж не понимаю, чего они хотят. Они ж не русские. Если б я сразу понял… Может, и увидел бы гада…
Пепел и Андреас узнали матроса с «Ракеты». Под «нерусскими» тот имел в виду притихших, напоминающих стайку испуганных воробушков, итальянцев. Лишь слышался их тихий шепот: «мафия», «мафия».
— Я ничего не видела, ничего не знаю, — ненужно оправдывалась перед всеми кассирша, выскочившая из будки.
— Он же приплыл на нашей «Ракете». А потом вернулся. Пусти, говорит, друг, забыл кое-что. Я и пустил, мне не жалко, — от нервного перевозбуждения матрос не мог заткнуться.
Пепел раздвинул зевак, присел на корточки. Осознавая бесполезность действия, проверил пульс. Витась был заколот в область сердца. Застывший взгляд придавал лицу выражение искреннего детского непонимания. Ножа не было, наверное, бросили в воду.
— Как накаркал, — скорее простонал, чем прошептал Сергей. Слез не было, была сосущая боль за всех тех простых людей, которые помогли Сергею пройти дьявольски опасный маршрут, иногда погибая сами. За портье в Венецианском отеле, отца Баны, сторожа портовых складов во Владивостоке, и вот теперь за самого родного из всех, ставшего верным другом белорусского парня. Сергей преодолел все преграды благодаря им, простым людям разных стран.
— Что у него в руке? — забеспокоился кто-то за спиной Пепла.
— Никак, старинная бритва, — подключился другой голос.
— Механическая, у меня такая же на даче. В шестидесятых мы все такими брились.
— В шестидесятых этот парень мог разве только родиться.
— Когда я подбежал, он был еще жив, — матрос не умолкал ни на миг. — Он бормотал. Я запомнил слово в слово: «Передай Бажене, что ее проклятие сбылось».
— Бредил, — хмыкнул кто-то из толпы.
Пепел закрыл белорусу глаза, поднялся с корточек и молча пошел прочь. Андреас последовал за ним.
* * *
Утреннее солнце жгло немилосердно, последний хилый ветерок сдулся час тому. Поэтому не слабо заплативший, чтобы сегодня оказаться на стенах и бастионах Петропавловской крепости, народ предпочитал из-под зонтов носу не казать. Жара царила неимоверная, до звона в ушах.
Зонты свезли со всех кафешантанов города: разного размаха, с рекламами «Бочкарева», «Спрайта» и даже вездесущего «Чупа-Чупса». Лишь на одном было выведено название неизвестной широким массам фирмы «Шрам». Здесь под вызывающе черным парусиновым тентом веселились потные молодцы и на голову выше парней девицы из модельного агентства «Прима». Если с другого берега Невы бабахнут из гранатомета Шрамовы враги, то положат именно эту никчемную компанию. Сам же Шрам и его ближайшие подручные укрывались под красно-белым кока-коловским зонтом.
Грязноватый пляж у Петропавловки сегодня пустовал. На перегораживающем крепостной мост шлагбауме висела табличка: «Закрыто на дезинфекцию. Завтра крепость работает по обычному расписанию». В дополнение к табличке у полосатых будок и вдоль шлагбаума прохаживалась и прела угрюмая охрана. Все как на подбор черноволосые, смуглые и непробиваемо молчаливые. На их салатного цвета жилетках были прошлепаны трафареты: в желтом круге желтая же крыса, как символ дезинфекции.
Тяжелее всего переживали закрытие Петропавловки экскурсоводы. Эти не уходили просто так. Они прежде подолгу возмущались, трясли официального вида бумагами, упирая на печати и подписи, пугали фамилиями городского и федерального значения. Но не добивались от хмурых дезинфекторов в ответ ни слова.
По Неве в акватории Петропавловской крепости курсировал катер водной милиции.
— А я уж думал, их всех сократили, — прошамкал дед, выгуливающий внука по набережной Кутузова.
— Деа, деа! — сорванец, затряс старика за пиджак, показывая пальцем на Троицкий мост. — Посмотри, сколько дяденек ментов на мосту! Я тоже хочу быть ментом. Как Шерлок Холмс и Дукалис!
Ментов сегодня действительно высыпало до фига. И не только на Троицком, а и на всех тех, что перекинуты через Неву, Малую и Большие Невки, и ведут на острова Петроградской стороны. Въезды на мосты перекрывали рогатки, за которыми тоже толпились люди в погонах. Гаишники, словно дирижеры симфонического оркестра, размахивали палками, тормозя КАЖДУЮ машину, доставалось даже автобусам с трамваями. Ясен череп, образовывались жуткие пробки.
«Особо опасного преступника ловим, двоюродный брат Чекатило», — апатично отмазывались милиционеры. Их жертвы стихийно сбивались в толпы, чтобы костить-материть власть в хвост и гриву.
На круглощеких чиновников Смольного сегодня должна была напасть поголовная икота, должны были перегореть телефоны горячих линий. Потому что не с одной Петропавловкой и мостами творилось неладное, метрополитен бил по городу ниже пояса. Электропоезда со свистом пролетали мимо станций: «Горьковская», «Петроградская», «Спортивная» и «Чкаловская». Машинисты бубнили в микрофоны текст с бумажек, которые им выдавали на планерках: «По техническим причинам поезд проследует без остановок…»
Антигубернаторские силы потирали ладони, придумывая заголовки для ангажированной ими прессы — «Губернаторская засада на дорогах», или вот еще лучше — «Губернатор перерезал городу артерию! Транспортную!!!». А телекомпании засылали виртуозов камеры и микрофона добывать информацию про чуднЫе дела, творящиеся в северной столице в разгар лета.
«Вести» в десятичасовых новостях сообщили, что в Питере, в связи с приближающимся трехсотлетием города, начался строительный аврал, но строители все равно не успеют. По каналу «НТВ» в одиннадцать утра прошел материал, где всерьез заявлялось, что в Петербургском метрополитене случилась очередной глобальный размыв. На этот раз, мол, подводное озеро прорвало в районе «Петроградской»…
…Лопес коснулся лафета, горячего, как музыка карнавалов в Медельине, и отдернул руку. Ствол тянулся к синему русскому небу поверх шеренги домов на противоположном берегу реки. Или Пепел придет в Петропавловскую крепость за оставшийся час, или не придет. Вот и весь карнавал.
Из пяти условий пари славянин уже справился с четырьмя — устроил так, чтобы в ООН заговорили о российской доле антарктических территорий, и был зафиксирован телекамерами на матче Россия-Бельгия чемпионата мира по футболу. Оставался последний пункт пари…
Лопес гадал, чего ему хочется больше: чтобы Пепла подстрелили на подходе, или чтобы он поднялся на бастион, и можно было убить славянина своей рукой, видя налитые болью глаза. Нет, сначала ранить. И вырезать сердце.
Зазвонил телефон.
— Прекрасно, — сказал Лопес, прослушав сообщение. — Аста ла виста (до свидания(исп.)).
Ла квадрилья де лос фантасмос уменьшилась на того ублюдка, которого предатель-немец освободил в Японии. Значит, Пепел в городе. Может быть, уже в крепости. Лопес на его месте так бы и поступил. Вылез бы из шкуры, но прибыл на день, лучше на два раньше, спрятался бы на территории этой гасиенды и вылез из норы незадолго до назначенного времени. Поэтому Лопес заставил своих людей с утра тщательнейшим образом обшарить весь остров, особенно саму крепость. Заглянуть в каждую щель, с щупами пройти песочный пляж, облазить все казематы…
Но кто знает, нет ли здесь тайных укрытий или подземных ходов? Вот что здесь, в этой чертовой крепости, точно есть — так тот же Монетный двор куда не пускают людей Лопеса, не смотря на деньги и связи наркокороля…
…А Пепел сейчас находился в магазине снаряжения для подводного плавания «Ихтиандр».
— Самой подходящей маской считаю Samurai, выпускаемую французской фирмой «SPORASUB», и Samurai Elite с зеркальными стёклами. У вас есть?
— Есть, — равнодушно ответил продавец.
— Мне две штуки. Теперь трубки. Мне нужны с минимальным сопротивлением при движении в воде, то есть они должны не просто не срывать маску с лица при ускорении, но и не вызывать вибрации. Желательно мягкой, изогнутой «по голове» формы.
— Классная охотничья трубка Tubair от BEUCHAT, — чуть ожил продавец, — У нее мягкая нижняя часть и очень удобный загубник. Хорошая трубка для охоты SPORASUB Samurai. Интересна и «мнущаяся» трубка от OMER с длинным названием ZOOM PRO SOFT.
— Мне две любые без клапанов. Теперь гидрокостюмы. Мне нужны типа «сухие». Самое лучшее.
— Ласты с открытой пяткой?
— С закрытой.
— Куканы и буйки?
— Не требуется, а вот ножи нужны обязательно. Что у вас есть?
— Очень хорошие отзывы охотников получили OMER и MARES Compact. Практически не тупятся, удобны в руке, имеют «пилу» и стропорез. Многие охотники используют удобные и надёжные дайверские ножи типа SPORASUB Spada, BEUCHAT Ocean legend и другие похожие на них модели, — продавец был не против пространной беседы со знатоком.
— Мне по охотничьему стилету Snake и Murena от SPORASUB, — заглянул торопящийся Пепел за спину продавцу, — обоюдоострые с «пилой» на одной из сторон. Теперь, подводные ружья.
Проникшийся уважением к клиенту продавец на этот запрос печально вздохнул:
— В наличии только одно ружье. Жара — бешенный спрос. Обещали завезти завтра.
— Какое? — Пепел только зло хрустнул костяшками пальцев.
— Арбалет с направляющим жёлобом для гарпуна, пять бендов, есть возможность крепления катушки с линём, для удобства зарядки присутствует «пятка». Еще патентованная примочка SPORASUB в виде суппорта тоже для облегчения зарядки…
…По дороге к Летнему саду они один раз все-таки остановились. Пепел подошел к старушке на лавочке, сунул ей в карман вязаной жилетки последние нерастраченные деньги.
— На, мать, сходи в церковь, поставь свечку за упокой раба божьего Витася.
— За кого? — переспросила бабка.
— За Витася.
— Ты напиши на бумажке, сынок. Имя какое-то не наше.
— Не на чем писать. Постарайся запомнить, мать. А имя белорусское. Забудешь его, просто помолись за невинно убиенного белоруса…
…На отданной зрителям стене, из-под зонтов выбирались только по нужде. Все прочие вопросы решали при помощи телефонов и официантов.
— Сколько на твоих? — спросил Ильдар.
— Одиннадцать десять, — ответил Перец.
— На моих восемь минут. Мои не могут врать, у меня «Роллекс».
— А у меня «Картье». Ты понял, что не прав?
— Не врубаюсь, почему вы, мужики, сходите с ума по этой Курниковой, — фыркала рядом со Шрамом его подруга на сегодня — Клешнева Юлия, фотомодель русского варианта мыла «Сефгард». — У нее же груди совсем нет. И стерва еще та. Паши Буре ей мало!
Юлька не случайно была так эмоциональна. Курникова — настоящая, живая, — сидела через два зонтика.
— И в теннис она не тянет, — никак не могла успокоиться Юлька. — Ей этот корт нужен только для одного — чтобы было где задницей вилять перед камерами. И что в ее заднице такого, вот скажи мне? На что там глядеть?
— Пока не знаю. Когда мимо пойдет, разберусь, — пообещал Шрам.
— Больше ставок не принимают? — интересовались под зонтом с рекламой «Степан Разин навсегда».
— Не принимают. Я думаю, уже не на кого принимать. Но это, подчеркиваю, мое личное мнение…
Под зонтами, не уставая, вливали в себя напитки разной крепости и рекламной раскрученнности. Это в точности соответствовало врачебным рекомендациям — в жаркую погоду следует употреблять как можно больше жидкости.
* * *
Дизельный катер «Везувий» водоизмещением двенадцать тонн, длиной четырнадцать метров, высотой борта два метра с четвертью и осадкой один метр пятнадцать сантиметров дрейфовал возле Троицкого моста, там, где Нева распахивает объятия вокруг Заячьего острова.
Катер сносило по течению. Когда он оказывался напротив дальнего края Иоановского равелина, заводился двигатель, и малое судно вновь возвращалось на исходный рубеж. Экипаж «Везувия» насчитывал двух человек в форме речной милиции. Один в кресле рулевого курил, забросив ноги на штурвал. Второй исполнял боевое расписание на корме возле пулемета.
Станковый пулемет системы Дегтярева был стеснительно закрыт брезентовым чехлом. Для нужд экстренного реагирования у обоих «матросиков» лежали под рукой автоматы Калашникова. Но оба полагали, что их активная работа на Лопеса ограничится прошлыми заслугами: попыткой перехватить Пепла на старте и выводом из игры приятеля Пепла. А сегодня бойцы просто досыта покатаются на катере.
Дежурящий на корме завидовал рулевому — лысину подельника прикрывала от жары крыша рубки, а не жалкая фуражка, и боролся с соблазном забросить в невскую воду удочку на окушка из семейства нефтестойких. Человека на корме примиряло с действительностью одно — скоро все закончится. Закончилось все и в правду скоро.
У кормового борта из Невы вынырнула обтянутая капюшоном гидрокостюма голова. Лицо скрывала маска для ныряний. Потом аквалангист отплыл от катера метра на два, и над водой появилось заостренное жало гарпуна. Подводное ружье нацелилось в широкую спину человека, сидящего на корме.
Гарпун с яростной мощью вырвался из канала ствола, стальной молнией сверкнул на солнце и вошел бойцу, мающемуся на корме, между лопаток. Сдавленный вскрик, глухой удар о деревянную палубу. Аквалангист, подтянувшись за край и навалившись грудью на борт, дотянулся до лежащего на кормовой банке «калашникова». И срезал очередью рулевого, как раз схватившегося за оружие.
Человек в акваланге, в маске и без ласт, которые он заблаговременно скинул в воде, забрался в катер. Переступая через сраженного гарпуном часового, больно ударился коленкой о выступ под брезентом, выматерился, отбросил ткань, присвистнул и произнес прежнее ругательство уже с другой интонацией — радостного удивления…
…— Пепел! — взревела Невская куртина от Государева до Нарышкина бастионов. Радостно завизжали женщины. По всей стене из-под зонтов заблестели окуляры биноклей.
Бинокли приблизили палубу «Везувия». Гости разглядели на борту речного судна две фигуры: один человек сидел в кресле рулевого, второй на корме возился с пулеметом, его лицо скрывала маска аквалангиста. Катер тихо чапал по течению вдоль Петропавловки, вскоре он должен будет поравняться с занятой гостями Невской куртиной.
— Который из них Пепел?
— Почему он не снимает маску, в ней же от жары свихнуться можно?
— Как начнется плотный огонь, он сразу нырк в Неву, только его и видели. А потом вынырнет уже в другом месте.
— Он собирается плавать вокруг крепости и отстреливать охрану. Умно!
— Умно? А если нас зацепит?..
Враги тоже не прохлопали появление Пепла. Радиоэфир в окрестностях Петропавловки всполошено заголосил на испанском, арабском и русском языках. И тут с борта катера «Везувий» заговорил пулемет.
Скошенный первой же очередью скатился по каменному откосу в Неву часовой возле Государева бастиона. Другие охранники заметались в поисках укрытий…
…— Да спустись в метро, зайди в любой вагон. Там каждая вторая баба, приодень, подкрась, навсегда затмит вашу Курникову, — зудела мухой Юлия Клешнева. — А загони свою Курникову в баню, смешай с голыми бабами, замучаешься разыскивать.
Идея с Курниковой в бане Шраму понравилась.
Под другими зонтами красавицы расспрашивали кавалеров про лихого и загадочного Сереженьку Пепла. Кто такой, сколько лет, женат или свободен.
— В Чечне неизвестный освободил двадцать четвертого июня трех заложников из плена боевиков! — шелестел газетными вырезками и горячился Ильдар, споря с собеседником о предполагаемом маршруте Сергея, — Если «неизвестный», значит Пепел. Кто ж еще?
И в этот момент внизу сухо протрещала автоматная очередь. Мужские руки инстинктивно дернулись к подмышкам. Но там было пусто.
В последнем пункте пари обговаривалось условие: никакой стрельбы на территории Петропавловской крепости, та сторона, что применит огнестрельное оружие внутри крепости, считается проигравшей. Иначе кто из уважаемых людей привел бы сюда, под пули, своих девочек? Да и самим уважаемым людям подставляться под шальной свинец не было никакого резона.
— Вы же обещали, что никакой стрельбы! — Курникова втягивала голову в плечи, а в ее голосе явственно нарастала истерика.
— Значит, было это в Америке. Пепел со своими кентами зашел в бар и заказал водку. А ему, значит, туда кубиков льда насыпали. Ну он, значит, попросил у бармена чайную ложку, все кубики выловил нафик, а водку выпил. А на следующий день, значит, пошли разговоры. Что русские водку чайными ложками жрут, — очень серьезно рассказывал девицам боец под зонтиком «Шрам».
— Это за стеной. Внутри стрелять не станут. Вам нечего бояться, Аня, — успокаивал теннисистку ее телохранитель…
…По расписанию его место было на катере «Везувий», но Диагноз опоздал. И, поощрив за убийство белоруса, Диагноза с автоматом поставили в самое безопасное место, но на самый солнцепек — охранять участок от бастиона Головкина до бастиона Меншикова. Через канал — красные стены Артиллерийского музея и парк, далеко влево на сегодня вымерший плавучий ресторан «Парус» и плешь вертолетной площадки.
Бульбаша Диагноз развел на дешевую фразу: «Улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой», и когда доверчивый лох, распахнув рот, зашарил глазами по сторонам, Диагноз не мешкал.
В десятый раз проходя вдоль канала, Диагноз даже споткнулся от неожиданности. Глаз кольнул яркий блеск. На каменной кладке откоса возле самой воды лежал предмет, с силой неоновой лампы преломляющий солнечный свет. Таких солнечных зайчиков пускают драгоценности в кинофильмах и на витринах ювелирных магазинов.
Сердце в груди бойца заработало паровым молотом. А вдруг и правда это алмаз? Тут собрались такие люди, что могут себе позволить алмазами «блинчики» пускать. «Почему же я его раньше не видел?» — подумал Диагноз. И тут же нашел ответ. Наверное, сюда падала тень, а сейчас солнце переместилось.
Диагноз огляделся по сторонам. Никого. Может, с бастионов кто-то из колумбийской братвы следит за ним, ну и плевать. Мало ли что могло насторожить патрульного?
И боец изменил предписанный маршрут. Он сбежал по каменному откосу. Перевесил автомат из положения «на груди» в положение «за спиной». Наклонился и протянул руку к предмету, который все и больше и больше напоминал алмаз.
Показалось, будто против здравого смысла сама вода взмыла вверх двумя темными щупальцами. Щупальца вцепились в охранника и рванули вниз. Вместо дневного света глаза застлала серо-зеленая муть. Тело окутала холодная невская вода. Охранник вцепился в чьи-то скользкие руки, пытаясь отодрать их от себя. И… Что-то острое, длинное и беспощадное впилось со спины под сердце.
Невыносимо яркая, внутренняя вспышка ослепила глаза, вода хлынула в распахнутый беззвучным криком рот. И мир захлопнулся, как крышка гроба…
…На ходу пристегнув штык-нож к стволу трофейного «калашникова», Пепел отщелкнул магазин и, передернул затвор. Патрон из патронника кувыркнулся в траву. Пепел избавлял себя даже от малейшего соблазна нарушить один из параграфов последнего пункта пари.
Откуда только не фотографировали Петропавловку. С вертолета, с Дворцовой набережной, со стрелки Васильевского острова, изнутри, с крепостных стен, с башни Петропавловского собора, со стороны зоопарка… Пепел изучал фотографические виды Петропавловской крепости, иногда даже вооружаясь лупой, и теперь знал наперечет уязвимые с точки зрения преодоления стен места. Их было полно: раскидистые и высокие, выше куртин, тополя, зачастую растущие впритык к стенам; ниши и окна Петровской, Невской, Екатерининской куртин, с которых легко перебраться на стены. И вдобавок несколько водосточных труб. Одна из таких труб торчала на изгибе Кронверкской куртины, там, где стена переходила в Меншиков бастион.
Марш-бросок по открытому пространству до водостока. На бегу Пепел заметил, что выставленный на этом бастионе часовой его засек и играет тревогу. Проблему быстрого подъема по трубе помогли решить часто расположенные крепежи. Амулет Баны под гидрокостюмом стучал в его сердце. Короткая пробежка по стене, и вот Сергей на Меншиковом бастионе. Где уже ждут.
Коренастый, черноволосый, с тонкой щеточкой усов над губой часовой не спешил атаковать врага в одиночку. Сергей, пока не поспела подмога, попытался поразить бойца классическим штыковым выпадом в живот. Латинос проворно отскочил, уходя от острия штык-ножа. Второй выпад Пепла ему пришлось отразить, подставляя наваху. И тут, к облегчению колумбийца, подоспели двое его запыхавшихся дружков.
Сталь длинных складных ножей — навах скрестилась с военной сталью отечественной ковки. Пепел прикладом блокировал колющие, секущие, режущие удары, подставлял под испанские ножи ствол, просто уворачивался. И бил сам. Штыком и прикладом.
Хорошо достал как раз того, со щеточкой усов. Раненый колумбиец отступил к внутреннему краю стены, опустился на колени и выронил нож. Приложил ладонь к груди, потом отнял ее, испачканную в крови, посмотрел на кровь помутневшими глазами и снова прижал ладонь к ране. Пепел краем глаза углядел, как по пологому подъему на бастион несется еще один персонаж. Араб, одетый в белые просторные куртку и шаровары, с узкой зеленой полосой на лбу и непонятно почему — пустыми руками.
Теперь, когда Сергею противостояло всего двое, стало сказываться преимущество в длине холодного оружия. Пепел атаковал, теснил колумбийцев, и те отступали к противоположному выступу стены.
Вдруг один из латиносов что-то выкрикнул по-испански, и оба противника Пепла со всех ног бросились наутек в разные стороны. Сергей опешил, а на него уже налетал человек восточный внешности в развевающихся белых одеждах. Правая рука араба сжимала продолговатый черный предмет.
Как фотовспышка в ночи, полыхнуло озарение, и в голове мгновенно сложилась цепочка: араб — без оружия — зеленая повязка на голове — коробочка в руке. Забросив автомат на спину, Сергей ухватил за рубаху и пояс зажимавшего рану ладонью латиноса, и швырнул безвольное тело в объятья приближающегося шахида. А сам перемахнул через каменный выступ стены на оцинкованный скат и заскользил по нему.
Сзади рвануло. Взрыв заложил уши, посыпался дождь из каменной крошки, мимо пролетели белые тряпичные ошметки. Пепел удержал себя на краю оцинкованного ската, вцепившись в отгиб последнего кровельного листа. Можно было вновь карабкаться наверх. Но выйдет долго, и наверху ему успеют организовать встречу двое латиносов. Сергей увидел внизу под собой газон и отпустил руки…
…Стоило прогреметь взрыву, как одинаково истошно завизжали Курникова и Юлька. Обе красавицы нырнули каждая под свой столик.
— В Чите сотрудник МЧС спас от завала пятерых шахтеров. Если имени эмчеэсовца не назваер, значит, это Пепел, — не замечая ничего вокруг, упоенно тасовал вырезки Ильдар.
Вскочил, бросился к краю стены, перегнулся через стену Ридикюль, вернулся оттуда, страшно ругаясь. В сердцах раздавил жестянку с недопитым пивом, и шипящая жидкость плеснула ему на руку.
— А бомбы и гранаты — это не огнестрелка, это боеприпасы.
— Так это ж прошлогодняя заметка! — возмутился Перец, спорящий с Ильдаром о возможном маршруте Сергея.
— Ну и что? Все равно это Пепел, — не терял веры в кумира татарин.
Шрам тоже выматерился:
— Так-перетак, провел нас Лопес со своим адвокатишкой. Ловко состряпали бумагу.
— Тогда ж никто не думал, что дело дойдет до финала.
— Как, никто не думал! Я думал! Уж ты-то знаешь, сколько я поставил на Пепла!
И вместе с этими словами к Шраму внезапно пришла еще одна запоздалая догадка. О том, что делают тут, на территории Петропавловки, сразу показавшиеся ему странными лица арабской наружности…
Если уж быть точным, то палестинцев и иранцев, Лопес выкупил формально у шейха Иссина, понимая, что на самом деле покупает людей Бен Ладена. Все эти бойцы являлись шахидами. Их готовили, то есть религиозно-идеологически обрабатывали и обучали самовзрывному делу в организациях «Джаль Кашмир» и «Воины ислама», для терактов на территории Израиля и Йемена. Шахидам было все равно, где именно им придется подорвать тротил, которым их увешали. Лишь бы после героической смерти во имя Аллаха они попали в обещанный рай, лишь бы их семьям были выплачены обещанные деньги…
…Андреас полосовал из станкового «дегтярева» залегших за стенкой между Иоановским равелином и Государевым бастионом, укрывшихся за деревьями, перебегающих с места на место бойцов наркокороля. Те отвечали щедрыми автоматными очередями.
Окна рубки разлетелись от первых же пуль. Тело рулевого, привязанное к сиденью возле закрепленного штурвала, вздрагивало и вздрагивало от попаданий. Пули рвали деревянную обшивку речного суденышка в щепу. Пули свистели у Андреаса над головой, одна по касательной зацепила плечо.
Мотор «Везувия» продолжал молотить на малых оборотах, двигая катер вдоль крепости. Почти не умолкал пулемет, безостановочно пожирая матерчатую ленту с патронами. Когда одна заканчивалась, Андреас заправлял следующую, доставая ее из цинковой коробки. Русский немец не видел, уложил он еще кого-нибудь или нет. Кажется, попал, но это значения не имело. Главное — отвлечь на себя как можно больше вражьих сил со всех бастионов и крутин. Чтоб у Сергея на пути остались единицы.
Андреасу было наказано продержаться на катере пять минут с момента, как плавсредство окажется в его руках. Пять минут истечет — акваланг на спину, прыгай за борт и уплывай хоть в Финский залив, главное — подальше от кровавой Петропавловки. Пять минут давно прошло, но Андреас не покидал катер. Чем больше врагов отвлечено, тем легче Пеплу. Пока есть возможность держаться, он будет держаться, рана пустяковая…
Стоило подумать о ране, как левое плечо онемело от нового попадания. Это уже серьезно. Опустившись на дно катера, Андреас сорвал с лица аквалангистскую маску — теперь маскировка ни к чему, Пепел уже должен находиться внутри крепости — и, вытащив нож, отсек резиновые стяжки маски. Одной рукой с помощью зубов он перетянул плечо примитивным жгутом. Однако с такой раной ему до спасительного берега все равно не доплыть. Значит, нечего и пытаться. Ладно, чему быть того не миновать, зато похоронят в родной земле.
Андреас перевел пружинный буфер, находящийся в затыльнике пулемета, в режим максимального темпа стрельбы — тысяча двести выстрелов в минуту. Чтобы успеть израсходовать как можно больше патронов. А из-за дальней оконечности Заячьего острова, на которой стоит Алексеевский равелин, навстречу «Везувию» выдвигался еще один, быстроходный катер…
* * *
Первого июля операторы мобильной связи могли подслушать много любопытных звонков. Из Смольного и в Смольный, из милицейского главка и в милицейский главк.
— Что у вас там происходит? Мне сигнализируют подчиненные, дескать, стрельба, с катера бьет пулемет. И с самого верха тоже уже звонили. Волнуются, требуют объяснений.
— Так и объясняйте. Все же заранее обговаривали. По просьбе уважаемых правительственной делегации Колумбии Петропавловская крепость арендована для проведения на ее территории игры в пентбол. В игре принимает министр энергетики Колумбии, а также наши российские бизнесмены и политики. Оснащение для игры используется самое современное, в точности имитирующее грохот настоящего оружия. Плюс приглашены киношники для создания спецэффектов, дающих ощущение реального боя.
— Хорошо, хорошо, я так… просто волнуюсь. Всех успокою, извините, если отвлекаю. Подождите! Скажите, как там Пепел? Жив еще? Хе-хе, нет, я ставил против него…
…Нет ничего упоительного в ситуации, когда за тобой гонятся пять шахидов, которым всего и нужно-то оказаться рядом, лучше, конечно, для верности схватить тебя за рукав, и нажать на кнопочку. Регби со смертельным исходом. Одно преимущество на стороне убегающего — смертники утяжелены весом тротиловых шашек.
Двое шахидов выскочили из-за угла Прокурорского дома. Двое рванули наперерез от здания великокняжеской усыпальницы. Последний сел на хвост возле собора, появившись со стороны здания казначейства.
Выбирать не приходилось. Пепел свернул к Петропавловскому собору.
Главную достопримечательность крепости загодя готовили к трехсотлетию северной столицы, для чего забрали в идущие от фундамента до шпиля строительные леса. Пепел подтянулся на руках и побежал по пахнущему сосновой смолой деревянному настилу. Сзади незамедлительно затопали преследователи. «Тут в клещи и коробочки не возьмешь, тут вам гуськом придется побегать».
Оббежав первый круг, обливающийся потом Сергей добрался до деревянной лесенки, ведущей на второй ярус. Потом на третий. С лесенки на лесенку, с яруса на ярус, хрипящий от усталости Пепел забирался все выше. В такт бегу монотонно бил по спине автомат с пристегнутым штык-ножом. Только наверх. Отсюда уже как на ладони были видны пестрые зонтики со зрителями, отдающий неслышные приказы в рацию Лопес у задравших жерла сигнальных пушек, и гордо противостоящий превосходящим силам врага катерок. Зря ты это, Андрюха.
Шахиды ломали ногти, рвали одежды о гвозди, но упрямо преследовали Сергея. Наверное, они заранее торжествовали победу — куда неверный денется? Он заберется на самый верх и ему останется только превратиться в птицу.
Но не зря Сергей так скрупулезно изучал все входящие в этот музейный комплекс достопримечательности. За балками и перекрестьями лесов промелькнули башенные часы. Куранты показывали тридцать пять двенадцатого. Как мало времени!
Не утяжеленному взрывчаткой Пеплу повезло обогнать преследователей на целый ярус. Наконец, Сергей добрался до яруса лесов, огибающего башенку соборной звонницы. Оставалось только перенести ногу за подоконник звонницы, и он внутри, за прочной стеной старинной кладки.
Пепел, мягко ступая по скрипучим доскам, вернулся к отверстию в полу — выходу с лестницы на этот ярус. И лег на заляпанные краской и цементом доски. Как человек, будь хоть гедонист, хоть смертник, карабкается через люк наверх? Правильно, первым делом просовывает в отверстия руки.
Руки первого шахида выдвинулись из люка. В правой ладони, как и предполагал Пепел, была зажата смертоносная коробочка пульта. Сергей захватил кисть шахида в «замок» и со всей силой сжал пальцы смертника на красной кнопке.
И ласточкой бросился к башенке.
Каких-то три шага, а словно марафонский забег.
Пепел перевалился внутрь звонницы в тот самый миг, когда на высоте в сто десять метров от петропавловской земли лопнул воздух.
Разнесло в клочья голубей, гадивших на крыше собора. Собор окутала бело-серая пыль. Взрывной волной качнуло колокола, и тревожный набат поплыл над Петербургом. В окно зашвырнуло обожженные обломки досок, одной головешкой Пеплу досталось по скуле. И долго, долго гремели обваливающиеся строительные леса.
Черта с два Лопес поверит, что Пепел погиб. Поэтому медлить было нельзя, Пепел сбросил чуть ли не хлюпающий от стекшего пота гидрокостюм — так осьминог меняет цвет при помощи пигментных клеток. Может, это хоть на десять секунд обманет уцелевших преследователей. По винтовой лестнице башни бегом спустился в собор. Пронесся сквозь красоты внутреннего убранства и выбежал на улицу через обращенные к Комендантскому дому двери.
* * *
Катер «Везувий» окутывал густой приторно сладкий дым. Подстреленный двигатель заглох, и речное судно продвигалось по Неве со скоростью течения. Закончились патроны к «дегтяреву». Раскаленный ствол пулемета потрескивал, остывая. «Увидеть Питер и умереть! Увидеть Питер и умереть! Увидеть Питер и…» — мантрой повторялось в колеблющемся на грани яви и небытия мозгу Андреаса.
Рубка и борта превратились в решето, и в дырки било по глазам слепящее солнце. Андреас, держа палец на курке «калашникова», лежал в луже крови и груде пулеметных гильз калибра 7, 62. Не смотря на то, что в теле застряло не меньше пяти свинцовых пуль, Андреас еще каким-то образом цеплялся за жизнь и ждал, когда второй катер подойдет поближе.
Ясно, что лопесовские парни не захотят рисковать и, прежде чем перепрыгнуть на борт «Везувия», польют его пулевым ливнем.
«Ну давай, давай, еще немного», — шептал русский немец… вернее сейчас уже снова и навсегда просто русский человек по имени Андрей.
Вот уже тарахтение мотора слышится совсем близко. Доносятся фразы на испанском и бряцанье оружия. Андрей, опираясь рукой на банку, из последних сил приподнял себя над бортом:
— Ну что, не ждали? Налетай по одному на русского матроса, — ему показалось, что он крикнул эти слова. На самом деле едва прошептал окровавленными губами.
В единый треск слились его очередь и автоматные очереди с вражеского катера…
…У входа в казематы Нарышкина бастиона стоял шахид. Все в тех же белых одеждах и зеленой повязке на лбу. С короткой бородкой.
Смертник улыбался, по-паучьи разведя руки. Наверное, ему мерещился близкий рай и заждавшиеся гурии. Пропуск в рай, неверный по имени Папел… или Пелеп?.. или Пелп?.. короче, этот гяур бежал прямо на араба и, похоже, не собирался сворачивать.
Пепел не собирался сворачивать, «куриный бог» стучал в его сердце. Сергею необходимо было попасть в казематы Нарышкина бастиона, потому что там существовал лаз наверх по вентиляционному отводу. Но сначала следовало разойтись с шахидом, и техника регби здесь уже помочь не могла. Когда до смертника оставалось метра три, Сергей коротко размахнулся и дротиком метнул автомат Калашникова.
Широкое лезвие пристегнутого штык-ножа с вкусным хрустом пробило смуглую грудь. Под белыми одеждами на связки шашек плеснулась густая, почти черная кровь. Араб с искаженным беспредельным изумлением лицом, выронил пульт, схватился двумя руками за ствол автомата и осел на асфальт.
Пепел подхватил выпавший пульт и вволок мертвеца в дверь бастиона. Затем Сергей запер дверь на мощную щеколду, отрезая от казематов набегающих отовсюду колумбийцев с навахами.
Минут пять колумбийцы безуспешно бились плечами в дверь и царапали ее ножами. Наконец, появился вызванный по рации от Васильевских ворот последний шахид. Колумбийцы, заметив его, дружно закричали, чтоб тот поторапливался. Но взрывчатка с пояса смертника не пригодилась. Нарышкин бастион сотряс взрыв изнутри.
Двери сорвало с давно проржавевших, но добросовестно выкрашенных петель, их створки взрывом швырнуло в столпившихся людей. Кого-то сшибло, кого-то придавило, кого-то размазало по стенке.
Пусть Петропавловка и крепость, но эту крепость никто за ее почти трехсотлетнюю историю не штурмовал. Ни, когда она служила форпостом, ни, когда она являлась политической тюрьмой. Сегодня музейный комплекс «Петропавловская крепость» впервые на своей каменной шкуре испытал, что это такое — штурм…..Потянуло легким ветерком, и Лопесу в доказательство победы принесли рваную и окровавленную рубашку пепельного цвета, но он не верил. Доложили, что русского погребло обрушившимися стенами в казематах Нарышкинского бастиона, но он не верил. А наверху, на смотровой площадке этого бастиона, как ни в чем не бывало, остались стоять две пушки, нацеленные в сторону Эрмитажа. Действующая и запасная, чтобы выстрел раздался обязательно.
Лопес погладил горячий выкрашенный в хаки ствол, русский притаился где-то в толще каменных стен, но время работает на Лопеса. Последний пункт их спора — Пепел должен, потратив на кругосветное путешествие семьдесят девять дней, дать залп из сигнальной пушки Петропавловки именно 1июня, именно в двенадцать ноль-ноль, причем на территории крепости обоим сторонам запрещено использование огнестрельного оружия.
Лопес не верил, что русский погиб, но время работало на Лопеса. Благодаря его кошельку, сегодня залп состоится, но должна произвести официальный выстрел (под контролем инструктора) только что принятая в почетные граждане Петербурга теннисистка Анна Курникова. Это символично, как плевок в могилу — вместо русского мужика русская баба. Вот уже какой-то щедро оплаченный местный майор за ручку сопровождает даму к пушке от зонтиков.
Сзади раздалось поскрипывание, треск, что-то с грохотом упало и покатилось.
Лопес обернулся, выплюнул нервно измочаленный зубами огрызок сигары и хищно оскалил зубы в улыбке. Ну конечно, он не верил, что русский мертв. В глубине души он желал именно такой предстоящей развязки.
Сорванную полоску жести, прежде закрывающую вентиляционный воздухоотвод, переступал ОН — русский. Почти тот самый, что в Гаванском аэропорту ударом кулака погубил Лопесовскую карьеру боксера. И только что прилетевший со стороны Ладоги слабый ветерок трепал рваный тельник на торсе противника.
Щедро оплаченный майор под ручку с Курниковой замерли на полпути. Русского надо во что бы то ни стало убить. И тогда старый тренер Пабло Гомес положит тяжелую ладонь на плечо и произнесет: «Ты хорошо поработал, сынок». Кто сказал, что тренер давно умер? Нет, он жив, он придет, он похвалит. А похвала Пабло Гомеса стоит больше всей прожитой жизни.
Лопес нагнулся, вжикнул «молнией» на сумке, которую у него на входе никто не проверял — еще бы посмели проверять самого Лопеса! — и достал из нее автомат Калашникова со складным прикладом. Пусть русского убьет хорошее, надежное оружие его собственной страны. Лопеса уже не волновал такой пустяк, что он нарушает условие пари, под которым ставил свою подпись. Нет ничего в этом мире кроме жары, автомата в руках и русского боксера из гаванского аэропорта по имени Пепел.
Под финал путешествия фортуна заставила Сергея испробовать на собственной шкуре и самые экстремальные виды туризма. Сначала дайвинг, теперь спелеологию. Грязный, как краб-костюмер, исцарапанный острыми выступами камней и малость ослепший от ударившего по глазам после мрака завала солнца Сергей выкарабкался из воздуховода. «Так я и знал, — подумал Пепел, увидев, как Лопес выпрямляется с автоматом в руках. — Это всего лишь жирный шулер. А шулеров наказывают беспощадно».
За взрослую жизнь Лопес так и не научился подавлять странное волнение, которое вызывало в нем прикосновение к оружию. Приклад автомата, пистолетная обойма, рукоятка гранаты пушечный снаряд так тяжело и властно ложились в ладонь, словно вливали через нее слепую и безжалостную силу, заключенную в них. И сила эта незаметно начинала пьянить, заполнять грудь, напрочь вытесняя повседневные тревоги, тоску одиночества, горечь разочарования и прочие смутные порывы. Лопес развернул складной приклад. Палец наркокороля сдвинул предохранитель.
Пепел чуть ускорил шаг.
Правый указательный Лопеса лег на спусковой крючок.
Пепел перешел на бег.
Лопес упер приклад в плечо, прищурился, повел стволом и нажал на спуск.
Пепел прыгнул и перекатился под защиту накрытых брезентом ящиков со снарядами. Брезент кашлянул облачком выколоченной пыли. Стеклянно звякнули пули о латунь снарядов, пронзительно зажужжала отрикошетившая пуля.
Очередь прервалась, и Сергей услышал, как звенят, прыгая по камням, гильзы. Между ящиками и пушкой пролегали метров десять открытого пространства. Последние десять метров кругосветного марафона. Такие же последние, как минута, что осталась до урочного часа — двенадцати ноль-ноль дня по Московскому времени. Сергей достал из кармана тротиловую шашку, снятую с шахидского пояса.
Лопес торжествовал. Коррида окончена, измотанный, утыканный бандарильями бык завалился на песок. Осталось нанести завершающий удар тореадора. Удар милосердия, отправляющий безмозглое животное пастись на изумрудных равнинах заоблачных пастбищ. Удар на публику, под грохот аплодисментов.
Лопес медленно и устало шаркал подошвами к ящикам, откуда русскому бежать было просто некуда.
Пепел бросил взгляд на часы. Двадцать девять секунд. Если искать аналогию поднявшемуся на торговле кокаином колумбийцу в зверином мире, то это тварь, паразитирующая на человеческих удовольствиях. Лобковая вошь, поражающая человека в сладчайшую из минут. И Сергей должен раздавить гниду. Быстро выглянув из-за ящиков, русский швырнул шашку за спину наркобарону.
Лопес узнал пролетевший мимо предмет. Взрывная шашка. Пор Диос! Лопес понесся к пушке, чтобы спрятаться за железным щитом… Но ведь запал не горел! Синьор бросил взгляд на продолжающую катиться по граниту шашку. Не горит, Мадре де Дио! Не проведешь, русский недоносок, как ты провел меня однажды в багажном отделении аэропорта! Лопес развернулся, готовясь поливать и поливать из автомата ящики и того, кто за ними…
И горло вдруг пронзила невыносимая боль… Такая невыносимая, что онемели руки. Такая невыносимая, что ноги перестали держать и тело стало заваливаться назад. Почему? Почему сейчас?!!!
Промахнуться Пепел права не имел. Из горла Лопеса торчала выкидуха.
Наркокороль выронил автомат, сделал несколько шагов назад, пытаясь удержать равновесие, и упал под пушечным стволом.
Сергей быстро прошагал к орудию. Оставалось пятнадцать секунд. Снаряд для залпа в зарядном устройстве пушки отсутствовал.
До полудня оставалось десять секунд. И пусть Лопес уже тем проиграл пари, что нарушил одно из его условий, но Сергей намеревался доиграть честно. Чтобы никто не смог вякнуть.
На раз Сергей достал снаряд из ящика, на два с лязгом кинул снаряд в лоток, на три снаряд исчез в стволе. И Пеплу еще пришлось некоторое время ждать. Целых пять томительных секунд.
Ровно в полдень, или в «адмиральский час», как говорили во времена, родившие традицию стрелять из пушки, горожане услыхали привычный залп. Все нормально, так и должно быть, жизнь катится привычным порядком. Залп ударил по перепонкам сидящих под зонтиками и заложил уши ватой.
А за миг до выстрела Сергей Пепел увидел, как издыхающий Лопес нашел силы оторваться от земли, подтянулся за ствол и оказался напротив дула… Холостой пороховой шквал швырнул кокаинового короля долой со стены русской крепости. На вечно холодные камни Петербурга…
…Две фотомодели проводили взглядами потряхивающую короткой юбчонкой блондинку и понимающе переглянулись. Блондинка сердито раздвинула помехи в виде пожимающих друг другу руки людей и встала перед Шрамом.
— Меня могли ранить, меня, Курникову, вы это понимаете!? Кто оплатит моральный ущерб!?
— Тот, кто вас пригласил, — ответил Шрам, — уже ничего оплатить не сможет.
Все после пушечного грохота, не говорили, а почти кричали. Того, кто пригласил Курникову и снял на сегодняшний вечер четыре ресторана гостиницы «Невский Палас», этого самонадеянного богача сейчас «соскребали» с камней молчаливые дезинфекторы. На их салатного цвета жилетках были прошлепаны трафареты: в желтом круге желтая же крыса, как символ дезинфекции.
— Программа вечера остается в силе, Анечка, — одновременно обворожительно и нагло, как только он умел, улыбнулся красавице Шрам. — «Невский Палас» до утра, и лучшие люди города у ваших кроссовок.
— Если хотите, можете выстрелить из пушки. Ведь я воспользовался вашей очередью? — сказал слово приме и Пепел.
— Вы так считаете? — Курникова пальнула в Пепла заинтересованным взглядом. — Стрелять не хочу. И так все уши заложило. А вот…
— Сегодня поставим на уши «Палас», а потом куда? — от радости не переставал хлопать Пепла по плечу Ильдар. — Наверное, захочешь отдохнуть? Отдых за мой счет, который здорово пополнился с твоей победой. Канары, Сейшелы, Ямайка?
— НАШИ турагенства, — выступил вперед Ридикюль, незаметно оттирая Ильдара, — из патриотических соображений готовы предложить бесплатно двухнедельный тур в любую точку Земного шара!
— Текилы выпьешь со мной на брудершафт? — от радости не знал, чем еще угодить победителю татарин Ильдар, — Ты ведь любишь!
— Теперь как отрезало, — устало улыбнулся герой. — Только водки. Русской водки!
— Может быть, в Таиланд? — предложила Клешнева. — У нас с девочками из агенства… модельного агенства, — поспешно добавила она, — через неделю начнется турне по Таиланду, будем демонстрировать русские меха. Там есть на что посмотреть.
Хотя Пепел намек понял, виду не подал.
— Я рекомендую Флориду, — со значением кокетливо сообщила вьющаяся рядом Курникова. — Пляжи, море. Я тоже через недельку туда вернусь. Вы хотите во Флориду?
— Нет, — признался Пепел, — уж лучше вы к нам. Айда со мной на Валаам?
Поскольку Лопес был мертв, означенную в пари атомную сумму требовать стало не с кого. Скромными приобретением Сереги за вояж оставались последний неограненный алмаз и портрет красавицы кисти венецианского сластолюбца. Портрет красавицы Сергей подарит приятелю Пакету. Кстати, где он, почему не поздравляет? Неужели не пришел, потому что не верил в мою победу? Сергей даже немножко обиделся на друга.
А алмаз можно прокутить, хоть с теннисисткой, хоть с любой другой подругой. Да ведь Пеплу и не нужны были грязные деньги Лопеса. Уже хорошо, что пусть всего на месяц, на неделю или день Сергей сломал слаженный процесс движения ядовитых кокаиновых рек. По Колумбии, по России, по миру. «Куриный бог» больше гневно не стучал в его сердце.
КОНЕЦ ВТОРОЙ КНИГИ
