ФРАГМЕНТ 4 ГЕКСАГРАММА СЮЙ «НЕОБХОДИМОСТЬ» ОЖИДАНИЕ НА ПРИБРЕЖНОМ ПЕСКЕ
Вторник. Весам придется обратить внимание на свою репутацию, которая может оказаться под угрозой. Стрельцам рекомендуется подумать о потенциальных соперниках, проанализировать прошлые ошибки и просчеты. Окружающие будут вмешиваться в замыслы и планы Водолея. Несчастливые числа дня 9, 24 и 60. В Древнем Риме весталкам полагалось питаться в этот день только молоком и куриными яйцами, как символами производящей силы. Если, выходя из дома, споткнешься — скоро опять там быть.
Одного взгляда на не до конца задернутое занавесками окно хватило, чтобы тут же расхотеть выбираться из-под одеяла. Светлана снова закрыла глаза, пытаясь понять, в хорошем или плохом настроении проснулась. И хотя особых причин для оптимизма не было, решила, что, кажется, все же в хорошем. Вот и ладушки, вот и будем вести себя паинькой. Откинув край килтового одеяла, она на ощупь ножкой поискала тапочки, встала, сладко потянулась и подхватила со стула халат. Батареи еще не топили, но она не стала унижать себя тем, чтобы зябко ежиться. Не дождетесь.
Утренний визит в туалетную комнату. Ой, как классно, что на скрип половиц не высовывает нос из персональных апартаментов Мироновна, и не приходится держать испепеляемую порицанием спину ровно и гордо. Но скорее всего сегодня свобода и закончится. Мироновна имеет скверное обыкновение наезжать к условленной дате и поселяться в угловой комнатушке. Пока жильцы не заплатят. А в кошельке у Светланы, коль вчера оставалось что-то около тридцатника, сегодня гуляет не больше двадцати рублей. Давненько ее парусник не садился на столь безнадежную мель.
Cвершив ритуал с зубной щеткой и плеснув в лицо пригоршню воды, Света только воспоминанием виденной за окном непогоды отогнала соблазн тут же нырнуть под душ. Пару раз взмахнула, как дирижер палочкой, кисточкой с тушью. Потом расческой. Потом, подышав на зеркало, оставила на замутнившемся пятне пятерню, и это было похоже, как рисуют солнышко. Вышла на кухню и энергично задернула штору на окне, чтобы не лицезреть вселенскую слякоть. Вот так мы, девушки, обычно закрываем глаза на проблемы.
К сожалению, в отведенном ей шкафчике и на полках холодильника было хоть шаром покати. Чтобы не растратить настроение, она даже не стала ни туда, ни туда заглядывать. Просто высыпала в кофейник остатки радующего ноздри пороха из кофемолки — на две чашки должно хватить, залила кипяченой водой из чайника и поставила на газ. Загадала: если включит радио и услышит мужской голос, все будет хорошо. Женский — и рыпаться не стоит. Но из радио заструилась музыка композитора, кажется, Доги к фильму «Мой ласковый и нежный зверь». Вальс без слов.
Конечно, готовить кофе на водопроводной воде было дурным тоном. Но на всякие там «Росинки» и прочие артезианские развесные порции тратить последние шиши, наверное, не стала бы даже английская королева. Томно потянувшись, Света подхватила алюминиевый ковшик с длинной ручкой, отвернула фырчащий кран и полила понурую герань — в рамках обязательств жилички. Марья Мироновна обязательно ткнет в землю пальцем — сырая ли? Повернулась к зеркалу, хотя смотрелась минуту назад, и опять осталась довольна, не обнаружив намеков на мешки под глазами.
Света чуть не прозевала момент, когда золотисто-коричневая пена, зашипев, попытается дать деру. Поставила на поднос две позвякивающие серебряными ложками чашки, банку с засахарившимся медом вместо сахара и, гордая собой, отправилась обратно.
Толкнула дверь шлепанцем. Закрыла тоже ногой и только после этого водрузила поднос на стол — коммунальная, черт ее забери, привычка. А он продолжал себе дрыхнуть, сладко посапывая. Он, увлекший ее вчера кавалер, лежал на правом боку, натянув одеяло до самого подбородка. И ей вдруг захотелось выщипнуть из сухого букета на столе соломинку и пощекотать кавалеру ухо.
Что она тут же и проделала с усердием.
Кавалер рывком оторвал голову от подушки, затряс головой, как выбравшийся из лужи доберман, и, разглядев Свету, улыбнулся. Несмотря на волевой, чуточку оплывший подбородок, улыбка вышла милая. Значится, и у хлопца хорошее настроение. Значится, консенсунс удался.
— А у тебя шея лебединая, — вдруг выдал он потрясающий комплимент.
— И змеиный язык. Кофе хочешь? — спросила она и почувствовала, что и на ее лицо сама собой наплывает улыбка. Именно та обворожительная улыбка, от которой все мужики балдеют. Честное слово — не нарочно.
— Кофе? В постель? — со сна голос у него получился хриплый. На правой щеке краснел отпечаток рубца от подушки.
— Если поклянешься не пролить на подушку, — это она сказала, чтобы он не слишком задавался. А то мордаха у него стала, как у сытого хитрого тюленя.
— Не будем рисковать, — покладисто согласился кавалер, поворочался под разноцветными ромбиками лоскутного одеяла с аппликационным лебедем сверху и выкарабкался из кровати уже в трусах. Лет ему было под тридцать, и он явно следил за телом при помощи тренажеров и кварцевых ламп. И правильно, раздавшиеся мужики вызывали у Светланы одну только брезгливость.
— Классный кофе, — вежливо сказал кавалер.
Стол был застелен украшенной по периметру скупыми кружевами скатертью. И за вчерашнее приключение на скатерти не появилось ни одного пятна. Отрадно. Гость тоже не удосужился положить в чашку мед — тоже не был сладкоежкой. Еще один плюс.
— Все для тебя, милый! — фыркнула она, пытаясь не рассмеяться и все же почти смеясь, потому что он чуть не опрокинул стоящую на полу пустую бутылку «Поль Массона». Свидетельство вчерашнего грехопадения.
Он заметил свою оплошность, переступил, высоко поднимая босые пятки — слава Богу, у нее царила чистота — на более безопасный участок дощатого, не паркетного, пола и вдруг с неодобрением уставился на свои наручные часы:
— У-у-у, как все запущено! — только и произнес.
— Cколько там? — из вежливости поинтересовалась Светлана. Спешить самой ей было особо незачем. На полновесный день лишь одно, скажем так, дельце. И торопиться не следует. Куда-куда, а туда Светлана всегда успеет. И кроме того, она не то чтобы предполагала, но была бы не против дополнительного — утреннего секс-сеанса. Но не набиваться же.
— Труба зовет, — серьезно свел брови кавалер, как бы намекая, что он и рад зависнуть, да не может. И принялся сосредоточенно натягивать подхваченные со спинки стула джинсы.
Света осторожно поднесла чашку к губам и совершила робкий глоток. Боялась обжечься. Коль так, прежде чем отправиться на это самое одно, скажем, дельце, она прошвырнется по магазинам. Хотя нет — на улице дождь и слякоть. Тогда она… Примет душ и завалится в кровать с какой-нибудь книжкой. Что бы такое почитать? Вроде на полке забыт путеводитель по Эрмитажу года издания эдак сорок девятого.
— И все таки подумай, авось, и соберешься кольцо продавать. Я хоть цену нормальную дам… — многозначительно оборвал фразу кавалер, деликатно отворачиваясь, чтобы застегнуть джинсы. Очевидно, многозначительные паузы были его коньком.
Она не кокетничала. Действительно забеспокоилась, что гость с присущей мужикам непосредственностью испортит впечатление о себе:
— Ну что ты, Стас, как герой с Кондратьевского рынка? Так славно с тобой поамурничали, я сразу объяснила, что колечко продавать не собираюсь. А ты, вместо поцеловать на дорожку, клянчить начинаешь… — ее глаза поменяли цвет, из карих стали непроглядно черными.
— Ладно, Светка, не ворчи. Лучше дай еще раз поглядеть.
Cвете захотелось сладко зевнуть. Она встала, вынула кольцо из шкатулки и протянула на ладони. Стас аккуратно взял двумя пальцами, спрятал в кулак и приставил к глазу. Признаться, и в столь нелепой позе он все равно годился на титул «Мистер Очарование».
— И все-таки оно светится, — с некоторым даже разочарованием протянул он. — И это не фосфорная краска.
— Фигни не держим, — довольно улыбнулась она и отпила из остывшей чашки. Заранее тешась, как откроет путеводитель там, где морализаторы-искусствоведы образца сорок девятого года трактуют творчество Родена.
— Но если не хочешь продавать, зачем звонила в «Третий глаз»?
— Не будь занудой, я же не тебе звонила, — она выглянула в окно, загадав: если узрит четное число пешеходов, то из угнетающего ее «дельца» выйдет толк. Если нечетное — капут. За окном моросил дождь. И никого.
Мимоходом его взгляд измерил и шкатулку, но явно измерил невысоко:
— Ты говорила, что осталась без денег. — Ой, каким он стал сразу серьезным. Очевидно, этот парень мог шутить на любую тему, кроме финансовой.
— Денег мне пока своих хватает, спасибо, — беззаветно соврала Света. — Давай прекратим этот бессмысленный треп. Кстати, ты вроде торопишься?
Стас застегивал рубашку:
— Слушай, как-то вчера разговор не зашел, так и не знаю, чем ты занимаешься, кем работаешь? — рубашечка его была весьма респектабельная. Из грубого, по нынешней моде, материала, цвета спелых пшеничных колосьев. С подлинным, никак не турецким ярлычком на изнанке воротника. И сей ярлык не преминул неаккуратно выбиться наружу.
— О! — Светлана приняла гордую позу, явно копируя какую-то знаменитую «древнегреческую» скульптуру. — У меня редкая профессия. Я выращиваю для зоомагазинов ядовитых рыбок, шустреньких скорпиончиков и прочих гадючек. Одна из них как раз вчера сбежала и наверняка заползла в твой карман. Тебе не страшно, милый?
— Страшно, аж жуть! — кое-как подыграл натягивающий через голову свитер кавалер. Сам неоднократно вравший одноразовым девицам, будто пашет ветеринаром в зоопарке. — Так вот почему у тебя дома не летает ни единой мухи!
— Глупый, — Cвета, притворяясь обиженной, поджала губы. — Просто осенью все мухи засыпают. — Она заглянула в его чуть тронутую чашку. — Я так понимаю, продукт переводился зря! — Развивать тему про насекомых не хотелось. Имелись причины.
— И все таки очень странное кольцо, — Стас опять держал его на ладони, далеко отведя от глаз. Рубашка и джинсы были уже застегнуты. Воротник рубашки был освобожден от горловины свитера. Свитер был разглажен по фигуре. — Я слыхивал о древних индийских боевых браслетах-швадамштра, которые носили женщины-кшатрии. И это кольцо, вроде, оттуда. Эти шипы называются «собачьи клыки», серебро очень грубое, чтоб прочнее было. Но о боевых кольцах я ничего не слыхал. Интересно, Светка, какого ты роду-племени, если это кольцо тебе досталось по наследству?
— Уважаю дотошных мужиков! — Светлана бухнулась на незастеленную кровать, следя, чтобы полы халата вели себя скромно — не любила разнузданности. Вообще-то вопрос слишком касался ее тайны, и отвечать не хотелось. — Ну ладно, не по наследству. Это премия за некую работу, которую мы выполнили с мужем.
— Е-мое! Так ты замужем? — Стас, уже было намерившийся допить кофе, невольно глянул на свои туфли у порога, словно немедленно собрался в них впрыгнуть и как можно быстрее ретироваться.
— Успокойся, милый. — Светлана расхохоталась. — Неужели думаешь, что если бы у меня с мужем сохранялись отношения, ты провел бы ночь в этой кровати?
— Ну…
— Стас, ты вчера был такой душка, неужели тебе нужно все испортить?
— Ладно, извини. Кстати, ты не против, если я не куплю, а просто возьму это кольцо на время? Надо бы его хорошенько изучить.
— Ну если надо… — неожиданно беззаботно согласилась Светлана, взлетела с кровати, подступила к кавалеру и заправила колом торчащий из-за воротника его рубашки ярлычок.
Пока Стаса провожали до входной двери, он гадал, спросит или не спросит она, когда гость намерен появиться в следующий раз. Как минимум чтобы вернуть кольцо. Она не спросила. Поцелуй вежливости, и они расстались. Cтас в незастегнутой куртке сбежал по ступеням и, морщась от летящих в лицо мелких дождевых капель, издалека пиликнул брелком, отрубая сигнализацию в «девятке».
Рулить ему было всего ничего — два поворота. Затем выскочить под дождь и в прихожей редакции «Рекламы-Шанс», благо — по пути, опустить в дежурный ящик несколько загодя заполненных купонов бесплатных частных объявлений: «Продаю настенные часы Gustav Bekker (конец 19в) в рабочем состоянии, 1 тыс. у.е., вышлю фото…»; «Куплю абажур, часы морские, авиачасы, секстан, ПНВ-57Е, дорого…»; «Куплю антикв. мебель, старинные картины, люстры, скульптуру, изделия из серебра, бронзы, дорого…»
Потом еще поворот на распоротый полозьями трамвайных рельс Греческий проспект и парковка у служебного входа огромного здания цвета мокрой охры. В это время дня свободного места — хоть танковую дивизию дислоцируй.
Cтас поднял воротник куртки, зябко ежась, оббежал вокруг «девятки» и достал из багажника потертый дипломатик. Еще в багажнике покоились, дожидаясь своего часа, удочки и рюкзак — типичная маскировка охотника за иконами в глубинке. Проверил, надежно ли захлопнулся багажник, походя снял, чтоб не искушать местную гопоту, дворники, цыкнул брелком сигнализации и засеменил по скользким гранитным ступенькам к подъезду namber two — служебному входу Большого Концертного Зала «Октябрьский».
Сквозь щель в жалюзи посетитель увидел, что сегодня на вахте Родинский. Это была добрая примета.
— Посмотрите в списках, на меня должен быть заказан пропуск. Мое имя — Стив Уандер.
— Негров велено не пущать! — привычно отшутился старик и мотнул головой: дескать, не маячь, проходи, не отвлекай. Видишь — интересную газету читаю. На столе лежала никакая иная газета, а «Третий глаз».
Стас сразу направился по ступеням вниз, во внутренний артистический буфет.
— Станислав Витальевич, есть что-нибудь новенькое? — углядела его спину курящая на верхней лестничной площадке местная завсегдатая Лидия Николаевна. Дама, склонная к полноте и алкоголизму, а в миру неплохая портниха — и неплохо зарабатывающая.
— Из нового — пианино «Братья Дитрих». Сборка 1899 года, выпуск 1900-го, идеальное состояние, идеальный звук. То, что вы просили. — Было забавно слышать рождающееся в обычно оглохших от гама стенах всполошенное одинокое эхо. Увы, жизнь наполняла эти стены гораздо ближе к вечеру.
— Вообще-то я заказывала брошь с агатом.
— C брошью придется подождать, — многозначительно прогудел Стас, обходя подавившуюся со вчерашнего дня мусором урну.
— А вообще вы здесь к кому? — ничего подозрительного, ничего особенного. Женское любопытство. От безделья и скуки.
— К гастролерам.
— К «Методу», что ли? А к Алле Борисовне заглянете?
— Не с чем, — скрывшись с глаз портнихи, Стас стер неприятную американскую белозубую улыбку.
По коридору, похожему на предбанник спортивного бассейна, Стас вышел к полуподвальной общепитовской точке. Действительно, гастролеры обретались здесь, сидели, сдвинув воедино два хилых столика на паучьих ножках. И кроме них в буфете никого не было. Даже из-за стойки с устаревшим сверкающим кофеварочным агрегатом не выглядывало отважно суровое лицо буфетчицы тети Глаши.
У застолбившего место спиной ко входу клиента на толстой шее дрожала от напряжения родинка. Ослепительный расшитый драконами и мандаринами шелковый вьетнамский халат облегал пышные формы поверх босяцкого спортивного костюма. Гневный дискант рикошетил от потолка и наверное дохлестывал до посудомойки:
— Короче, хватит про Дворжака! Что ты микшируешь и микшируешь: «Дворжак, Дворжак, Дворжак…» Смени компакт! — это говорил команданте Шурик. Главный по «Методу». Легко впадающий в истерику бабник-неудачник.
— Да ты не включился! Для тебя что Дворжак, что Мендельсон, — дразнил его откинувшийся с театральной плавностью на спинку стула Денис. Концертный костюм Дениса — китель без ворота, но с объемными ватными плечами, косоворотка-апаш и просторные тонкого сукна брюки были беспардонно измяты.
Валентин и Зиновьев шушукались о своем. Виктуриан, Гена и Шигин внимали. Родинка буквально заходила ходуном:
— Это я-то Мендельсона не отличу?! Я трижды под этот марш в ЗАГСе отсвечивал! Ах ты — сраный фоногорамщик, это я-то не включился!? — тут команданте усек, что внимание соратников сместилось на кого-то за спиной, и оглянулся. — О! Здорово, Стас, садись, пива хочешь? A ты лабухнешь еще раз что-нибудь подобное — услышишь последний в своей жизни спиричуэлс.
Стас придвинул от соседнего столика стул и по свойски на нем устроился рядом с Шуриком, прижав свой дипломат ногой к ножке стола. На столе стояла одна откупоренная и две нетронутые бутылки «Советского шампанского», а рядом из декларируемого вне сцены плебейства патронташ банок пива «Невское». Видимо, в буфете другого не оказалось.
Cтас подумал-подумал и молча придвинул холодную на ощупь, черно-синюю банку с пивом. Затем левой рукой под столом нащупал соседское колено, постучал по нему пальцем и в скользнувшую навстречу руку Валентина сунул горсть пуговиц. Валентин как ни в чем не бывало говорил в это время рядом сидящему Зиновьеву:
— Нет, все эти чайфовые футболочки, бравошные пиджачки и нанайные маечки — не то! Нужно свое искать. Я спрашивал у Макара, не порекомендует ли он молодого начинающего визажиста. Чтоб не дорого драл…
Виктуриан наметил выдать какую-то тираду своим знаменитым громовым голосом, но его опередили. Сидящий по диагонали от Стаса и до сих пор молчавший Шигин пьяно, но красиво, с цыганским надрывом, затянул:
— Четыре татарина!.. — кажется, дальше он не знал слов, поэтому заглох, будто в магнитофоне зажевало пленку.
Драконы на халате оскалили зубы. Шурика перекосило, словно он хотел сказать: «Чего орешь, как на сцене!?». Но сказал он другое:
— Вот сраные фонограмщики, я же просил без песен! Вот, даже Стаса спросите, прикидывается ли ему Дворжак? — Шурик считал, что в споре Стас обязан принять его сторону. Шурик вообще думал, что Стас сегодня появился только ради него. Большая ошибка.
— Ну ты полный Дитер Болен! Ты сперва спроси: придет ли вечером Стас на наш концерт? — Виктуриан, кажется, себя уже не очень контролировал.
Стас правой рукой поднес к губам банку и сделал второй — последний глоток. Затяжной. В это время его левая рука под столом передала Валентину упаковку со струнами. В принципе обыкновенные струны. Как и пуговицы. Разве что и над струнами, и над предназначенными для концертного костюма пуговицами пошептала на удачу одна старушка. Ни в коем разе не шишага.
Как ни в чем не бывало Валентин продолжал увещевать Зиновьева:
— Вот Жанне в Штатах легко. Там тетки не пыжатся. Пофиг в чем перед залом попой вертеть. А у нас такая штука — все на имидж завязано. Но я же — не попса оголтелая. Им легко, подсолнечным маслом натерся, рубаху белоснежную до пупа расстегнул…
— Сначала вы меня заводите на Дворжака, а теперь, сраные фонограмщики, не желаете об нем говорить?!
Решив, что пора, Стас плюхнул на столешницу туго набитый конверт. Команданте притянул конверт, попутно задев и размазав скромненькую пивную лужицу. Ловко прошелестев обнаружившимися фотографиями, будто он раскладывает пасьянс, Шурик оставил поближе к себе и к пиву три штуки, остальные рубашкой вверх отложил подалее, к бутылкам шампанского.
— Сколькo? — правдоподобно серьезно спросил Шурик, как будто действительно собирался покупать. Как будто не было у него другой страсти в жизни, кроме гробить бабки на коллекционирование эскизов и полотен художников из «Бубнового валета».
— А это что за байкер? — попытался подогнать к себе пальцем одну из отобранных команданте Шуриком фоток Денис. Но Шурик непреклонно не допустил чужую руку к фотографии.
— Это Ларионов. Эскиз к «Солдату на коне». Десятый год, — ласково, как ребенку, объяснил Стас и, вполоборота поворотясь к Шурику, добавил: — Дорогое удовольствие. — Вообще-то продавец доподлинно знал, что минимум два из предлагаемых эскизов — паленка. Но продать работы искусников «Бубнового валета» в Питере по настоящей цене было настолько нереальным предприятием, что Стас даже не удосужился запомнить, какие картинки настоящие, а какие нет. Нынче коллекция принадлежала вдове популярного в пятидесятых поэта. Стас взялся посредничать, только чтоб придать себе в определенных кругах дополнительный вес. Ну и конечно чтобы всегда иметь повод отозвать любого из клиентов на конфиденциальную беседу.
— Ладно, пусть ребята репетируют спокойно. Отойдем в сторонку. Поторгуемся, — поднялся со стула команданте Шурик, считая, что их дальнейшая беседа тет-а-тет достаточно залегендирована.
Поднялся и Стас, привычно подхватив дипломат. Фотографии и конверт ему подал Денис. На второй и третьей отобранных лидером фотках плясали бородатые мужики. В оранжевых рубахах, в коричневых шароварах, округлых, как крупы у гнедых коней. Или росли из вазы на фоне розовых обоев вихрастые подсолнухи. Лицо у Дениса выражало мнение, что каждый сходит с ума по своему. То есть, как минимум, Денис в сказку о внезапно проклюнувшейся страсти команданте к творчеству холстомазов из «Бубнового валета» поверил.
Шурик шел к выходу из буфета не оглядываясь. Родинка на его шее писала восьмерку, халатные мандарины перекатывались на ягодицах. Уже в дверях Стас вдруг повернулся к спаренному столу и окликнул одного из бражников:
— Валентин, ты вроде «Кэмел» куришь? Не угостишь ли сигаретой?
Валентин, вместо того, чтоб просто выложить пачку на стол — тебе надо, ты и возвращайся — поднялся, на что никто из соратников не обратил внимания, сделал полновесные двенадцать шагов, загородил собой Стаса от зрителей и протянул сигарету. А с ней двести баков. Так, чтоб соратники не видели. Плата за пуговицы и струны.
— Успехов, — попрощался Стас, пожал руку и поспешил вдогонку за Шуриком. Стас Валентину симпатизировал. Валентин юрайхиповал, временами на него находила беспросветная пинкфлоидовщина с вайтснейковинкой. А еще он был законченный клептоман.
— Ну где ты ходишь? — с лестницы нетерпеливо притопнул обутой на босу ногу кроссовкой Шурик, и они, не сговариваясь, побрели на пахнущий кулисами и опилками задник сцены.
— Какой-то ты нынче подавленный, — заговорил Стас на отвлеченную тему.
— Да вроде опять развожусь. Завели, понимаешь, щенка. А однажды заглянула подружка, и пока продолжали кувыркаться, отработанный презерватив бросил под диван. А щен, собака такая, его сожрал. А когда супружница вернулась, нагадил в прихожей. И презик лежит аккурат посреди какашек…
Стас хмыкнул:
— У меня тоже было однажды. Неопытная приятельница резинку в унитаз выбросила. Смывает, а она всплывает. Смывает, а она не тонет. А вот-вот ее старики должны нагрянуть. Ну не руками же доставать?
— И чем кончилось? — Шурик принял историю очень близко к сердцу.
— Пришлось руками лезть, — глухо вздохнул Стас.
Шурик, порывшись в отвисшем кармане халата, ч-ч-чиркнул зажигалкой и протянул огонек Стасу. Язычок пламени придал происходящему ненужную торжественность. Видно стало меньше, но тени стали контрастней.
— Я попозже, — нашелся Стас и сунул мешающую сигарету за ухо. Прежде на сцене «БэКэЗэ» он бывал только однажды. Из-за закулисных дел все было недосуг.
Здесь горело только тусклое дежурное освещение. И под душераздирающий скрип настила лохматые тени разбегались с проворством перепуганных крыс. На опущенной крышке концертного, маслянисто блестящего как майский жук, рояля Стас звонким щелчком открыл дипломатик. В одинаковых гнездах покоились запаянные в полиэтилен пятиграммовые пакетики сушеной желто-салатной травы. Ногу Шурика с алчностью песчаной кобры оплела кем-то брошенная басовая гитарная струна.
— Товар-то качественный? — Шурик склонился над открывшимся богатством, нервно теребя в разом вспотевшей руке стобаксовую купюру. Его крассовка отпечатала узор на запутавшемся вокруг ножки рояля школьном девичьем банте. У другой ножки на прогнувшейся доске сцены ждал уборщицу граненый стакан с окурками и пластиковым тюльпаном. Вот и все, что осталось от вчерашнего выступления Саши Розенбаума.
— Обижаешь, до самых мозгов прошибает, — как заправский купец, ответствовал благодушно улыбающийся Стас. Звук голоса пересчитал уходящие во мрак ряды кресел и смог вернуться обратно. Но в остальном стояла мертвая тишина.
— Как договорились — сотку за дозу? — Шурик почему-то решил, что сейчас неожиданно взвинтятся цены, и с него сдерут три шкуры. Привычный к сцене, говорил он громко, ничего не боясь, никого не таясь.
— Как забились, — успокоил продавец. — Тебе брюнетку или блондинку? Cтройную или пампушку? И сколько ей лет? От шестнадцати до двадцати? От двадцати до двадцати шести? Или еще старше? Или от четырнадцати до шестнадцати? — последний вопрос был скорее шутливым.
— А это важно? — почесал нос команданте, такой маленький на бескрайней сцене.
— А по-твоему на кой ляд я засветиться рискую — с собой целый чемодан таскаю? Случайно к ментам попаду — год буду доказывать, что это не для косяков. — Стас вгляделся в зал. Показалось, кто-то стоит у дверей под истошно-синей лампой «Выход». Нет, показалось.
— Тогда на тридцать два года. Брюнет. Не толстый.
— Брюнетка?
— Нет, брюнет.
— Вот тебе, бабушка, и юркни в дверь. Шурик, вы в своей Москве нереститься скоро начнете. Неужели ты стал гомиком?
— Не пори муру, — усмехнулся команданте Шурик. — Просто тут Валентина один продюсер стал обхаживать. Есть подозрение — человек Айзеншписа. И если Валька от нас свалит, сольника придется по новой искать. Столько мороки… Проще уж Валентину приворотное зелье подсыпать, чтоб не мучился: уходить — или оставаться.
— Оригинально, — хладнокровно сказал Стас. Ему действительно стало жалко Шурика, у которого сманили уже двух солистов. Заработают имя и отчаливают без спасибо.
Продавец выбрал третий справа во втором ряду пакетик. Сунул в потную руку клиента. Вынул из другой потной Шуриковой руки стодолларовую купюру. Звонко щелкнул замками дипломата и направился к выходу, насвистывая «Глаз в небесах» из «Алан Парсонс Проджект». Сцена подыграла сухим немелодичным деревянным скрипом.
— Cлушай, а серьезно, твоей отравой можно четырнадцатилетнюю закадрить? — догнал Стаса запоздалый вопрос.
— Это будет вдвое дороже, — ответил продавец приворотного зелья, не поворачиваясь и не сбивая шаг. И ответ с удовольствием подхватило эхо.
Через минуту, ежась под не утихомиривающимся дождиком, он прилаживал дворники к лобовому стеклу «девятки». Посидел за рулем, не заводя. Полистал распухшую от частого трепыхания записную книжку. Вычеркнул две фамилии. И хотя удобней было отсюда вырулить на площадь Восстания, а потом на Невский, он, когда наконец двинул, свернул на ближайшую — 4-ю Советскую, еще раз свернул и еще. И проехал мимо подъезда, где провел ночь, с расчетом вырулить в конце концов на набережную.
Зачем он выбрал этот путь, он и сам не знал. И также не был уверен, что когда-нибудь в обозримом будущем позвонит Светлане. И что когда-нибудь вернет кольцо.
И вдруг… Или ему показалось? Или действительно на перпендикулярной улице мелькнул знакомый силуэт? Светлана, или очень похожая девушка, входила в подъезд дома через квартал от ее жилища. Или ему показалось?
А почему бы и нет? Например, она могла отправиться по магазинам. Cтас потянулся почесать затылок и наткнулся на забытую за ухом сигарету. Открыв окно, попал сигаретой в лужу.
Или очень похожая девушка, или Светлана — действительно не усидела дома и отправилась по магазинам. Но долго оттягивать предрешенный визит духу не хватило. Подбросила рублик, доверив орлу удачу, а неудачу решке. Но монетка, цыкнув, подпрыгнула и булькнула в водосток.
Войдя в подъезд, девушка взглянула на список жильцов. Обитателем квартиры номер «сто девяносто пять» значился некто «Магниев И. Д.». Эта фамилия сама по себе ни о чем не говорила. Девушка вздохнула и стала подниматься ступеньками на четвертый этаж. Она не воспользовалась лифтом. Она принципиально не ездила лифтом с тех пор, как давным-давно, года три, или уже четыре назад, застряла в лифте с однокурсником, и он сделал ей предложение. Черт бы ее побрал! Она тогда дала согласие.
Она отметила, что слишком часто чертыхается. Явный признак неуверенности в себе.
Дом был старый, но чистенький «cнутри и внаружи», чопорный был дом, по неясным причинам обходимый бомжами десятой дорогой. И хотелось… плюнуть, что ли?.. на чистые ступеньки. И хотелось вернуться, не дойдя до квартиры номер «сто девяносто пять» два?.. один этаж.
"А может быть действительно вернуться? И не нажимать бело-грязную кнопку дверного звонка рядом с массивной, почти сейфовой, дверью. И уйти, не сделав последнего шага, после которого (она имела достаточный опыт в подобных делах) назад будет уже не вернуться? Но это значило, что в лучшем случае ее ожидает возвращение в банальный мир банальных людей. А в худшем? «Даже гадать не хочется».
Поэтому Светлана, еще раз вздохнув, заставила себя потянуться к дверному звонку.
Через две двери от нее — железной входной и застекленной, в комнату — молодой человек в халате, развалясь на пышном диване, читал Плутарха и чиркал на полях книги отточенным карандашиком какие-то свои мысли. Для него это было важно — свои мысли. Халат был — само совершенство, не «Восток — дело тонкое». Махровый, ворс толщиной в вермишель, нежный, с запахом бани и названием отеля «Redisson» во всю спину. Молодой человек читал уже пять минут. У ножки дивана валялись апельсиновая кожура, несвежие носки и растрепанный номер журнала «Наука и религия» за девяносто первый год.
Тренькнул дверной звонок. Молодой человек потянулся, зевая, нашарил шлепанцы, ловко зафутболил кожуру и носки подальше под диван и побрел открывать, не выпуская Плутарха из рук. Ринувшийся встречать гостей ухоженный кот был безжалостно отброшен с дороги. Перед самой дверью хозяин квартиры снял очки и отложил на полочку у трюмо.
— Здравствуйте…
— Здравствуйте, вам кого? — сквознячок с лестничной площадки проник в квартиру. Хозяин квартиры неосознанно обмахнул тремя пальцами короткую опрятную челку.
— Извините, у меня к вам такое дело… Оно может показаться несколько странным… Только не смотрите на меня, как на дуру!
— Да я и в мыслях не… Я даже совсем иначе смотрел. Да вы проходите. В дверях правды нет.
— Это каламбур?
— Гусары каламбурами не бросаются, — улыбнулся наконец молодой человек в халате.
— Это вы так шутите? — она почувствовала себя в своей тарелке.
— Имею честь представиться…
— Магниев И. Дэ, — опередила она.
— Игорь, — уточнил он.
Она вошла. Молодой человек отложил книжку на тумбу трюмо так, чтобы гостья видела — Плутарх это, а никто иной — и галантно помог снять плащ.
— Я к вам по несколько странному делу… — она отметила, что успела на улице озябнуть.
— Чай или кофе?
— Кофе.
Игорь широким жестом разрешил даме не снимать сапожки, провел в комнату, усадил в кресло, а сам, шаркая шлепанцами, отправился на кухню, предъявив название отеля на спине.
Комната была обставлена роскошно. Действительно роскошная комната. Правда, рождающая впечатление, что всю эту великолепную мебель грузчики приволокли буквально вчера, в крайнем случае, позавчера. Темные ореховые шкафы стремились к потолку. На бронзовых ручках и в стеклах стеллажей играли зайчики. Будуарный диван рождал нескромные мысли. Там, где в советские времена преуспевающие граждане расставляли хрусталь, теперь дремали бирюзовые китайские вазы под эпоху Минь-Финь. Свободную боковую стену занимал распятый штандарт с облезлым от позолоты двуглавым орлом при скипетре и державе. А еще, где только можно, громоздились явно не дешевые мелочи. Собрание мужских одеколонов, колода карт таро, кальян, стрелки для дартса…
Света в рамках аутотренинга: «Я спокойна, я совершенно спокойна…» сделала по комнате несколько шагов туда-сюда.
…Солидные переплеты пузатых книг, прямо на полу у сидюшника игрушечный город из сложенных в небоскребы компакт-дисков. Света, чтоб занять паузу, стала их перебирать, и, к своему огорчению, обнаружила: сплошь классика. Вагнер, вездесущий Моцарт, опять Вагнер, Григ, еще два Вагнера, Чайковский… Хотя нет, пара знатных коробок нашлась: Братья Блюз и… Она не знала, как точно произносится по-русски.
Правда, пахло в комнате, словно у заклятого холостяка, несвежими носками.
Томно мурлыча, подошел ухоженный кот и потерся об ногу. Перс экзот, белый как песец зимой. Ленивый буржуин, весьма вероятно, кастрат. Вернулся хозяин с подносом, уставленным фарфоровыми кофейными чашками, блюдечком с наломанным пористым шоколадом и (Бог мой!) графинчиком, наполненным на треть коньяком лепой золотистости.
Если бы Светлана присмотрелась к посуде, то заметила бы блеклые разводы кофейной гущи по кромке фарфора. Словно чашки простояли немытыми неделю, а потом их не оттерли дочиста, а так, слегка ополоснули кипятком. Но Света обратила внимание на другое: Магниев И Дэ явно ради нее мазнул по голове расческой, приведя в порядок русую стрижку «демократку», и пшикнулся одеколоном. Вообще, парень был ничего. Ничего особенного, но ничего. Не худой и не толстый, не высокий и не низкий. Нормальный парень. Правда, чуть-чуть какой-то «прилизанный». Наверное, ему бы пошли очки.
— Так что же вас, Прекрасная Дама, привело в мою унылую келью? — высокопарно полюбопытствовал Игорь. Но Свете хотелось попробовать коньяк, и она стала затягивать разговор.
— У вас какие-то странные лазерники. Одна классика. Из привычного я нашла только…
— А я не люблю рок-н-ролл. Разве что Грегори Инча. И еще отечественную такую группу. «Метод» называется. Знаете? — хозяин разлил коньяк по рюмкам.
— Странный какой-то у вас вкус, — гостья кокетливо подняла рюмку.
— Меня вообще нельзя причислять к обычным людям, — распустил хвост Игорь и чуть-чуть стал похож на своего кота.
— А что это за флаг такой странный? Вы моряк? — Света ладошкой притормозила вьющегося у сапожек мурлыку и стала щекотать тому за ушами. Кот сомлел.
— Нет, это знамя 11-го гренадерского Фанагорийского полка. Я в прошлой жизни в нем служил. Штабс-капитаном.
— За то, чтоб в этой жизни вы стали полковником.
— Лучше: магистром. — Игорь характерно тремя пальцами обмахнул рассыпающуюся челку. Самодовольно загнул вверх уголки губ.
Они чокнулись. Гостья запила глоток коньяка глотком кофе. Игорь поставил на сидюшнике французский шансон.
— Я к вам по весьма странному делу, — допила коньяк Света и прикусила шоколадинку. — Дело в том, что мой муж исчез.
— Вам повезло, — улыбнулся Игорь, принявший на диване раскованную позу.
— Да нет, он мне, вообще-то, не мешал, я даже к нему привыкла. Просто он странно как-то исчез. — Она, подыскивая слова, опустила глаза на мурлычущее животное. — По-кошачьи. Третью неделю не появляется, хотя знакомые говорят, что периодически где-то его видят. Знаете, мы давно все поняли друг о друге, и у нас были не такие отношения, чтобы ему просто так сбежать. К тому же, вещи остались нетронутыми.
— Вам можно только позавидовать, — пригубил коньяк Игорь. — Но вы, к сожалению, пришли не по адресу. Я — не «Чип и Дейл спешат на помощь».
— Да нет же, вы не так поняли, — стала смотреть только в кофе Света. — Знакомые подсказали… Дело в том, что его видели у вас позапозавчера.
— Поза… — хозяин наморщил лоб, — поза… поза… А! Впрочем, нет… А! Ну конечно. Вспомнил. Позапозавчера у меня тут была большая пьянка, шлялась уйма народа, и, честно признаться, большинство я не узнал бы, встреть на улице.
— Ну вот. Всегда так со мной, только зря ходила, зря беспокоила, — печально молвила раскрасневшаяся от коньяка Света. — Извините.
— Да нет, что вы, может, еще посидим?
— Неудобно, я лучше пойду.
— Да посидите.
— Лучше пойду.
— А знаете, оставьте хоть телефон, вдруг ваша пропажа снова нагрянет ко мне.
Еще можно было просто уйти. Ее бы не отыскали. Эти люди не умеют всерьез искать человека не из их круга. Но Светлана, отдавая себе отчет в том, на что решилась, продиктовала Игорю номер телефона.
