Б.Н.
Я вывел Тимкина на немцев контрабандистов, которые благополучно провели его через границу, а сам вернулся в Карлхорст.
Сразу по возвращении получил отписанный мне начальником документ. Суть его в том, что некий перебежчик из Западной Германии во время опроса сообщил интересную информацию о своем коллеге, который тоже хотел перейти границу, но заявил, что нет смысла делать это просто так, потому что «к новым боссам нужно прийти с чем-то».
Последняя часть фразы было подчеркнута красным карандашом, а резолюция гласила: «Изучить возможности».
Встречаюсь с перебежчиком, но больше того, что он уже сказал, выяснить не удается. Разве что тот, о котором шла речь, имеет фамилию Фишер и хорошо говорит по-русски.
Возвращаюсь обратно, выписываю установочные данные возможного источника. Итак, что мы имеем? Некто Хельмут Фишер изъявляет желание жить в Восточной Германии, но перед этим хотел бы поработать на ее интересы. Мотивы такого желания пока не известны, разведывательные возможности Фишера тоже.
— Как дела по Фишеру? — спросил меня начальник отдела, вызвав через день на доклад.
— Пытаюсь определить его возможности, а также мотивы высказываний.
— Медленно, медленно пытаетесь, — заявляет начальник и дает мне справку по Фишеру.
— Кто ее подготовил? — спрашиваю я.
— Надежные и проверенные источники, — безапелляционно заявляет начальник.
Внимательно читаю справку в кабинете. Все как в учебнике. Передо мной Фишер, брат которого — большой босс, симпатизирующий правым, а сам Фишер в пику ему, с юности отдал свои симпатии левым. Ранее работал на заводе начальником цеха, но был уволен во время кампании охоты на коммунистических ведьм.
Еще раз беседую с перебежчиком, уточняю детали, места, где можно встретиться с Фишером. Пишу рапорт, в котором прошу санкции на установление личного оперативного контакта с Фишером в месте, где он проживает. А это небольшой городок с длинным названием Бад-Зальцунген в Тюрингии.
Приезжаю в Бад-Зальцунген. Курортный городок, сонный до невероятности, и сразу же возникает чувство, что будущий мой источник такой же сонный. А какие могут быть разведывательные возможности у сонного человека?
Гуляю по городу, осматриваю бюветы с минеральной водой. Снимаю номер в гостинице «Панорама». Небольшая такая двухэтажная гостиница номеров на двадцать.
Случайно встречаю Фишера на улице, передаю привет от его друга, который убежал в ГДР.
Фишер начинает страшно волноваться, просит меня встретиться в другом месте, возле бювета с минеральной водой.
Расходимся и снова встречаемся у бювета. Долго говорим о лечении холецистита, между делом он спрашивает о судьбе своего друга. А узнав, сразу же заявляет, что в ГДР он не поедет, но готов, если надо помочь делу объединения двух Германий. Правда, он полагает, что такое объединение возможно только на базе ГДР, а не ФРГ. В своих рассуждениях он весь правильный и говорит так, как говорили бы наши замполиты на очередной политинформации.
Наконец мы расстаемся, в качестве некоего учебного задания я предлагаю ему составить список связей его брата.
Вернувшись в Карлхорст, я доложил свое мнение о Фишере. В двух словах оно выглядело так: не представляет интереса, так как не вхож в эмигрантские круги, не имеет связей, представляющих интерес для других подразделений разведки. Тщеславен, болтлив, весьма стереотипен, поверхностен в суждениях. Желание сотрудничать с разведкой ничем не обосновано. Кроме некоей абстракции объединить две Германии.
Начальник со мной не согласен. Он говорит мне, что не так часто западные немцы заявляют о желании сотрудничать с советской разведкой. Что тут главное не сам Фишер, а возможности его брата. Что в ходе работы с таким человеком можно более детально узнать его возможности и направить его для выполнения наших заданий.
— Так что, не тяни, как с Тимкиным, — говорит мне начальник. — Тем более что часто ездить за кордон никаких средств не хватит, в следующий раз можно делать ему конкретное предложение.
Даю начальнику остыть и через три дня снова возвращаюсь к теме разговора о Фишере. Но в начальника словно бес вселился, он с жаром говорит о том, какие возможности можно реализовать, сделав Фишера источником информации. Так продолжается еще три дня, и я мало-помалу заражаюсь его, начальника, оптимизмом.
«Бог с ним, — думаю, — из глины создают шедевры, а из Фишера тоже можно сделать что-нибудь путное. Раз уж он сам проявляет желание сотрудничать с нами».
Проходит еще неделя. От Фишера — звонок. Собираюсь в командировку.
Тот же городок. Встречаемся накоротке у бювета. Фишер заявляет, что список связей брата подготовил, но не решился взять его с собой. Я приглашаю его зайти вечером ко мне в отель. Он отказывается.
— После девяти вечера, — говорит он, — приходите ко мне домой. Я буду один, и мы спокойно поговорим.
Мне не нравится его инициатива, он очень напряжен и, видимо, опасается шага, который собирается сделать.
Выхожу их отеля в восемь вечера, гуляю по городу, проверяюсь. Наблюдения за мной нет. Делаю круг возле фишеровского дома. Тоже все тихо, немцы, те которые не на отдыхе и лечении в Бад-Зальцунгене, рано ложатся спать. Впрочем, встают они тоже рано.
Звонок у квартиры Фишера механический, кручу его несколько раз. Он тут же открывает дверь и нарочито внимательно смотрит на лестничную площадку. Затем приглашает меня в квартиру и предлагает осмотреть ее.
Я отказываюсь от этого, оказывая Фишеру доверие, однако про себя вновь отмечаю его напряженность.
Пытаюсь расслабить его разговорами ни о чем. Но это плохо помогает.
Он идет в соседнюю комнату и возвращается со списком связей своего брата-правого.
Смотрю список и опять говорю ни о чем. Тут он не выдерживает и произносит:
— Давайте скорее покончим с этим.
— Да мы еще не начинали, — пытаюсь пошутить я. — С чем же мы должны покончить?
— Ну, с этим… вербовкой.
Причем слово вербовка он произносит по-русски.
— Вербуют шпионов, — говорю ему я. — А вы сами изъявили желание поработать на благо объединенной Германии…
— И вы не будет заключать со мной контракт?
— Какой контракт?
— Который заключают в таких случаях?
— Кто вам сказал, что это происходит именно так?
— Да это все знают.
— Я, во всяком случае, не знаю, — говорю я. — Для меня достаточно факта наших отношений.
— Нет, нет, — начинает беспокоиться он, — мне будет спокойнее, если мы такой контракт подпишем.
— Если это вас так беспокоит, может, лучше не продолжать наше… сотрудничество, — забрасываю удочку я.
Он ничего не отвечает, а потом как в воду бросается и снова говорит:
— Без контракта работать невозможно. Я его уже составил, — Фишер сходил в соседнюю комнату, принес лист бумаги и, отставив одну ногу вперед, попытался зачитать текст.
— Нет, — говорю я. — Никаких декламаций, я прочту его сам.
Текст, написанный Фишером, гласил, что он, Фишер, согласен сотрудничать с советской разведкой во имя объединения Германии. Уточнение того, что это объединение должно состояться на базе ГДР, отсутствовало.
«Ладно, — подумал я, — пусть будет так, как он хочет. Возможно, потом, когда все это уложится в его голове, с него может выйти толк. Сейчас же его надо оставить в покое».
— Пусть будет так, — сказал ему я. — Мы найдем вас при необходимости.
— А вы не будет давать мне задание? — спросил он, окончательно поразив некими познаниями основ агентурной деятельности.
— Нет, — сказал я.
Он разочарованно вздохнул.
— Рад был нашей встрече, — сказал я. — Посмотрите, нет ли кого на площадке.
Он с готовностью бросился выполнять эту просьбу, открыл дверь, выбежал на лестничную площадку, вернулся и подобострастно доложил, что все в порядке.
Я вернулся в отель, закрылся в своем номере и никак не мог освободиться от чувства неудовлетворенности встречей с Фишером. В конце концов, чтобы избавиться от этого ощущения, я принял душ и лег спать, помня, что утро вечера мудренее, и завтра наверняка я пойму причины столь непонятного поведения будущего источника информации.
И хотя я был утомлен, спал, как всегда за кордоном, вполглаза.
Щелчок с оконное стекло я услышал сразу.
Некоторое время я лежал в постели с открытыми глазами, пока не услышал второй щелчок по оконному стеклу. Кто-то бросал камешки в мое окно на втором этаже.
Я вскочил с кровати и подошел к окну. Внизу стоял мужчина в пиджаке и шляпе. Он развел руками. Я понял его и открыл окно.
— Тебе привет от дяди Жени, — сказал он. — Спускайся сюда по простыне.
Когда тебе предают привет от дяди Жени, все, что следует потом, можно считать исходящим из уст самого дяди Жени.
Я мгновенно оделся, связал между собой две простыни, прикрепил один конец этой связки к раме и стал спускаться вниз. Разумеется, этой длины мне не хватило и пришлось прыгать. Но расстояние было небольшое, и лишнего шума я не наделал. Мы прошли по гостиничному садику, перепрыгнули через забор. Там нас ждал автомобиль, в который мы сели и поехали по ночным улицам Бад-Зальцунгена.
И я, и водитель, и мужчина в шляпе молчали до тех пор, пока не выехали из города.
Когда огни Бад-Зальцунгена исчезли из вида, незнакомец в шляпе сказал:
— Приятно все-таки работать в Германии. В Союзе тебя бы арестовали ночью в гостинице. Но в отличие от спецслужб их телевизионщики ночами не работают.
— А при чем здесь телевизионщики? — спросил я.
— Потому что в вестибюле тебя пасли и ждали утра, чтобы не только арестовать, но и снять все это на телекамеру.
— Так я мог стал телезвездой?
— Боюсь, что ты ей уже стал, — ответил мужчина в шляпе. — Все подробности потом, когда вернемся в Карлхорст.
Перед погранпереходом с Восточной Германией он протянул мне мои новые документы.
— Изучи, пока подъезжаем, чтобы не ошибиться при проверке.
Я открыл паспорт, оттуда на меня смотрела моя фотография, но с другими установочными данными.
Когда мы приехали в Карлхорст, было уже утро. Мой спасатель связался со своим руководством, и передал мне распоряжение дяди Жени: отдыхать до завтрашнего дня.
Я пришел домой. Жена только что встала с постели.
— Приготовить тебе завтрак? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — мне надо сначала выспаться.
Я уже натягивал на себя одеяло, когда она сказала:
— Спи, — а потом добавила: — А мы вчера у соседей смотрели телевизор, Западную Германию
— Ну и что? — уже засыпая, спросил я.
— Там тебя показывали, ты кого-то вербовал.
Сон у меня как рукой сняло, я попросил жену приготовить мне кофе, выпил его, позавтракал, но усталость все же сказалась, и я лег-таки спать, понимая, что завтра мне предстоит трудный день. Что делать: у победы тысяча отцов, поражение — всегда сирота.
