Глава 12
– Что случилось? Кто стрелял? – воскликнула Катя, обращаясь к нему.
– Потом расскажу! Нам надо бежать! – ответил статский советник. – Садитесь с Игорем на второго коня, на Бедуина.
Товарищи больше ни о чем не стали спрашивать своего руководителя. Дружинин быстро снял с себя пальто – в нем было неудобно сидеть на коне, – скатал, бросил на луку, затем сам взлетел в седло и наклонился, подавая руку Кате. Однако она почему-то замешкалась. Достала из пелерины кошелек, из него – несколько ассигнаций и протянула их Анне.
– На, возьми, – сказала она. – Чтобы добраться, куда вы решили, много денег надо. Да бери скорее, видишь, времени нет! А, черт, бери все!
Она сунула в руку невесте весь кошелек, после чего сама легко села на лошадь позади Дружинина. Углов уже тронул поводья, когда Петр Возняк неожиданно произнес:
– Погодите, панове! Не езжайте на мост – там вас догонят! Езжайте лучше этим берегом, там есть тропка. Версты две проедете, тропка свернет к реке. Вы езжайте, не бойтесь – там брод. Выйдете на шлях – а там можете ехать до самого города.
– Кто этот парень? – спросил Углов у Кати. – Ему можно верить?
– Можно, можно! – ответила Половцева. – Он дело говорит! Поехали!
И всадники, набирая скорость, поскакали в указанном юношей направлении.
Ночь была темная. Иногда ветер разгонял тучи, показывалась половинка шедшей на ущерб луны, и тогда беглецы различали слева от себя гладь реки, а справа – цепочку холмов. Они прислушивались, но погони не было слышно.
Когда проехали обещанные две версты, тропа действительно свернула к реке. Всадники вошли в воду и спустя несколько минут выбрались на западный берег. Перед ними белела дорога, по которой несколько часов назад они ехали в коляске. И здесь, на дороге, они отчетливо услышали стук копыт и различили группу своих преследователей – они находились менее чем в полукилометре.
– Ходу, ходу! – крикнул Углов, пришпоривая своего коня. Дружинин поступил так же с Бедуином, и они понеслись во весь опор.
Бешеная скачка продолжалась почти час, и Бедуин, несший двойной груз, начал отставать. Но в это же время впереди показался огонек, потом еще несколько – это был Радом. Стало понятно, что они успеют доехать до города, прежде чем их настигнет погоня. Видимо, это же поняли и преследователи. Обернувшись, друзья убедились, что сзади на дороге больше никого нет. Тогда они дали отдохнуть своим коням и поехали шагом. Теперь наконец Катя и Игорь могли расспросить Углова о том, что произошло в имении.
– Так почему ты бежал? – спросила Половцева. – И кто стрелял?
– Это все тот самый сюрприз, о котором говорил почтенный пан Гронский, – отвечал Углов. – Я, как вы помните, разок спросил про этот сюрприз, а потом и забыл о нем. И вот мы сидим, ужинаем, одно блюдо сменяет другое, я слегка расслабился… И тут входит слуга, склоняется к уху хозяина и что-то ему шепотом докладывает. Хозяин расплывается в улыбке, вскакивает и спешит к двери. И уже на бегу говорит: «Вот, господин граф, приехал тот самый сюрприз, который я вам обещал! Сейчас увидите!»
И тут я соображаю, что «сюрприз» – это, очевидно, человек, раз он сам приехал. И как-то мне становится тревожно, и я начинаю вспоминать, где я оставил пистолеты и сколько времени прошло с тех пор, как вы ушли, и где вы сейчас находитесь. Но не успел я обо всем этом подумать, как дверь отворяется, и входит хозяин, а за ним – невысокий такой человек, плохо одетый, лет около пятидесяти. И пан Гронский торжественно говорит: «Вот, пан Рогинский, ваш боевой товарищ граф Пшибельский! Вот та самая долгожданная встреча, которую я вам обещал!» Этот самый Рогинский смотрит на меня, и я вижу, как на лице у него сменяют друг друга совсем разные выражения: вначале ожидание, потом недоумение и растерянность, а затем и гнев…
– То есть Гронский где-то нашел старого боевого соратника графа Пшибельского! – воскликнула Катя, не утерпев до конца рассказа. – Так вот в чем заключался «сюрприз», о котором он говорил…
– Ну да! И сюрприз, надо сказать, удался! Правда, не с тем результатом… Я сразу понял, что разоблачен, и никакие объяснения невозможны: надо бежать. Я встал и, не говоря ни слова, двинулся вокруг стола к двери. Я стремился воспользоваться тем, что хозяин и Рогинский уже сделали несколько шагов к столу и проход был свободен.
Гронский был в растерянности: он не понимал, что происходит, почему «старые боевые друзья» не обнимаются, не приветствуют друг друга, а вместо этого «граф Пшибельский» собирается куда-то идти. Тут Рогинский воскликнул: «Но это не граф! Кто этот человек?! Это самозванец!»
Дальше изображать, будто ничего не происходит, уже не имело смысла. Я бросился бежать со всех ног. Рогинский попытался меня перехватить, но я ударил его по руке, и он отлетел в сторону. Я сбежал вниз, схватил свое пальто. Потом сообразил, что оно будет мне мешать, и бросил его – только пистолеты из кармана взял. Позади хлопнула дверь, раздался голос Гронского: он призывал слуг, требовал меня задержать.
Но я опять оказался быстрее их. Я уже выскочил на улицу и помчался к конюшне. Я вспомнил обход поместья, который мы совершали перед обедом, и рассказ хозяина о его замечательных лошадях Арабе и Бедуине, быстрее которых нет во всей округе. Лошади были необходимы: иначе я не мог бы вывезти вас и скрыться от погони. А что погоня за нами будет, я не сомневался.
Я подбежал к конюшне. Ворота были закрыты, но я пару раз ударил по засову рукояткой пистолета и сбил его. В конюшне было темно, но из окон дома падал свет, и это было мне на руку – кое-что можно было разглядеть. Я помнил, где стояли Араб и Бедуин, и сразу отыскал их. Со стороны дома ко мне бежали несколько человек; я выстрелил два раза. Один упал, остальные отступили. Это дало мне возможность оседлать коней. Но когда я попробовал вывести их за ворота, меня встретили выстрелами: слуги Гронского окружили конюшню. Я уже не знал, что делать, когда внезапно с противоположной стороны, из кустов, кто-то начал стрелять по полякам. А потом оттуда раздался крик: «Казаки, в атаку, вашу мать!» Мои противники поспешно отступили к дому. Я воспользовался этим моментом, быстро вывел лошадей за ворота и поскакал в сторону деревни, ведя Бедуина в поводу. Сзади раздались выстрелы, несколько пуль просвистело у меня над головой, но ни одна не попала. Ну, а дальнейшее вы знаете.
– Подожди, а казаки? – спросила Катя. – Разве они не пошли в атаку?
– Нет, никаких казаков я не видел, – покачал головой Углов.
– Вот загадочная история! – воскликнул Дружинин. – У нас появился таинственный покровитель, который приходит на выручку в решающую минуту. Кто бы это мог быть?
– Понятия не имею, – признался руководитель группы. – В ту минуту я подумал, что это ты, Игорь, но потом понял, что голос у кричавшего был совершенно другой.
– Может, это губернатор Радома приставил к нам своего человека? – предположила Катя. – Ведь ты же ему представился, верно? Раскрыл свое инкогнито?
– Да, представился, и письмо Орлова показал, но у меня было впечатление, что он вряд ли что-то понял, – ответил Углов. – И вообще он показался мне человеком глуповатым и безынициативным.
– Да, странная история! – сказал Дружинин. – Что еще раз подтверждает, что весь этот план с «графом Пшибельским» был чересчур рискованным. Помните, я предупреждал, что что-то подобное может случиться?
– Да, что-то такое могло случиться, – согласилась Катя. – Но я согласна с Кириллом, что риск был оправдан. Ведь мы узнали все, что хотели.
– Так вы узнали?! – воскликнул Углов. – Что? Вы встретились с Возняком?
– Да, встретились, – ответила Катя.
И она пересказала начальнику разговор с Аней, а затем с Петром.
– Я пришла к убеждению, что Возняк непричастен к смерти императора Николая, – завершила она свой рассказ. – Его рассказ не противоречит тому, что рассказала его невеста. А когда люди лгут, противоречия обязательно вылезут. И потом, у него нет денег! Если он убил за вознаграждение, то где оно? Если убил по заданию националистического подполья, без вознаграждения, то почему подполье ничего о нем не знает? В общем, от этой версии придется отказаться. Зато Возняк дал нам другую…
– Вот как? Интересно, какую? – спросил Углов, которому было жаль расставаться с «польским следом».
– Он пересказал странный разговор, который профессор Енохин имел с каким-то англичанином, – отвечала Катя. – Этот разговор состоялся как раз накануне смерти императора.
И она передала рассказ Возняка о разговоре на Дворцовой площади.
– Да, действительно странно… – пробормотал Углов, выслушав ее рассказ. – Скажи… – он повернулся к Дружинину, – Енохин тебе ничего не говорил о каких-либо контактах с английскими коллегами? Может, он у них консультируется?
– Нет, ничего такого он в разговоре не упоминал, – решительно заявил Дружинин.
– Интересно, с кем это наш профессор беседовал? – задумчиво произнес Углов. – И куда он собирался приехать? Боюсь, что все это мы сможем выяснить, только вернувшись в Петербург. В крайнем случае – в Варшаве.
– Да уж, в Радоме нам вряд ли удастся что-то узнать, – кивнула Катя. – Тем более при нынешних средствах коммуникации.
– Да, из Радома надо уезжать сегодня же, – сказал Углов. – Можно даже обойтись без оркестра и провожатых. Только вот как у нас насчет денежных средств? Игорь, ты у нас в группе за барона Ротшильда; скажи, что у нас в кассе?
– Касса похудела, но кое-что еще есть, – отвечал Дружинин. – За границу я бы с такими деньгами не поехал, но в Варшаве пару недель пожить можно. А за это время я еще что-нибудь принесу. В конце концов, ведь не только в Питере требуются инженерные расчеты…
– Пару недель я тебе не дам, – заявил Углов. – Ты что, забыл, что мы должны уложиться до 12 мая? У нас уже март на дворе! Задержимся на неделю. Я получу нужные сведения, ты заработаешь деньги – и вперед.
– И куда теперь? – спросила Катя.
– Скорее всего – в Лондон, – ответил Углов. – В нынешнюю столицу мира. Хотя…
– Хотя что? – спросила Катя.
– Хотя мне так и не дает покоя этот лакей-самоубийца, – признался майор. – Помните Григория Кругликова? Точнее, мне не дает покоя его пропавший сундучок. Ведь ты, Игорь, уже держал его в руках… Ну да ладно, чего нет – того нет. Надо проверить профессора. Вперед, в Лондон!