Глава 11

Наутро погода выдалась как по заказу: солнце, легкий ветерок, тепло. Стояла уже середина марта. Обычно в южной Польше в эту пору царит распутица, и дороги на неделю, а то и на две становятся непроезжими. Но в этот год весна выдалась ранней, и хотя до Пасхи было еще далеко, снег с полей уже сошел и дороги подсохли.

Трое путешественников ехали в открытом ландо, которое Углов нанял в самом начале, как только приехал в Радом. Управлял им кучер Станислав – степенный мужик с длинными усами. Дорога шла то вдали от реки, среди полей и перелесков, то по вершинам холмов вдоль Ниды, и тогда внизу сверкала гладь реки.

Спустя два часа впереди показалась островерхая верхушка костела, потом стоящий на пригорке помещичий дом, а чуть позже и село, раскинувшееся на другом берегу реки. Ландо въехало в чугунные ворота и покатило по длинной еловой аллее к желтевшему в конце дому.

Хозяин имения, пан Вацлав Гронский, ждал гостей у крыльца. Он приветствовал графа, с готовностью подал руку выходившей из коляски графине и с некоторым удивлением взглянул на спустившегося вслед за ней инженера. Однако граф представил своего друга, пана Томашевского, и хозяин тут же расплылся в улыбке.

– Идемте, я познакомлю вас с супругой и со всем своим семейством, – сказал Гронский, провожая гостей к дверям. – Ваш визит для нас – такая честь! Вы не представляете, как много говорят о вас в нашем обществе!

Миновали вестибюль, украшенный мраморными статуями римских императоров и трибунов, поднялись по устланной толстым ковром лестнице, вошли в сверкавший позолотой и хрусталем зал. Здесь гостей ждала дама, и рядом с ней – двое детей. Супруга Вацлава Гронского, пани Юлия, оказалась брюнеткой, еще сохранившей черты красоты, которая, видимо, отличала ее в молодости. Она легко изъяснялась по-французски, легче, чем ее муж и дети.

– Мы счастливы приветствовать в нашем имении такого прославленного героя борьбы за независимость, как вы, господин граф, – сказала пани Юлия. – Мы рады принять также пани Пшибельскую и друга господина графа. Мы не так часто выбираемся в город, как нам хотелось бы, и встреча с вами для нас – истинный праздник. Вас ждет отменный обед – наш повар постарался показать свое искусство. Однако садиться за стол еще рано. Возможно, муж покажет вам имение?

– Да, мы будем рады немного пройтись после долгой дороги, – согласился «граф Пшибельский».

Они прошли по парку, осмотрели теплицы, еще не освободившийся ото льда пруд, конюшни, где хозяин обратил их внимание на двух особо породистых скакунов.

– Вот, смотрите на этого гнедого, – сказал он. – Это настоящий текинец! Я назвал его Араб. Ни одна лошадь за ним не угонится. Вот этот каурый, по кличке Бедуин, чуть менее резвый, но тоже очень хорош.

– Я вижу, вы гордитесь своими лошадьми, – заметил граф.

– О да! – кивнул хозяин. – Лошади – это моя страсть! Но я не забываю и остальное хозяйство. Могу без преувеличения сказать, что мое имение является образцовым. Мои собственные поля обрабатываются и засеваются по всей агрономической науке. К сожалению, крестьяне остаются глухи к зову прогресса и на своих землях все делают по старинке. Поневоле пожалеешь, что у нас дела обстоят не так, как у проклятых московитов: ведь у них, я читал, до половины всей земли является помещичьей, и помещик там – полный хозяин. Да, кстати, о московитах. Представьте себе, у меня в селе объявился самый настоящий казак!

– Казак? – с удивлением спросила графиня. – Откуда?

– Понимаете, сын местного пономаря шесть лет назад поступил на военную службу, – принялся рассказывать Гронский. – Я совсем об этом не знал! И вот только на прошлой неделе мне рассказали, что этот иуда вернулся в село. Видно, горьким показался ему царский хлеб, и он оставил службу. Но мне все равно, оставил он ее или нет! Он добровольно служил врагу! Я поговорю со священником; пусть он сделает так, чтобы этот пономарь убирался на все четыре стороны, вместе со своим сыночком и его девкой.

– Что за девушка? О чем вы говорите? – продолжала расспрашивать графиня.

– Видите ли, ясновельможная пани, этот мерзавец не только сам явился сюда, но и привез соблазненную им девку! Рассказывают, что она служила в императорском дворце и прислуживала самому Николаю! Но мне все равно! Я не потерплю у себя такого позора!

При этих словах хозяина имения граф, графиня и инженер обменялись быстрыми взглядами. После чего графиня Пшибельская сказала:

– Мне кажется, вы слишком суровы к этому молодцу. В конце концов, он ведь оставил царскую службу. Впрочем, вы здесь хозяин, вам и решать.

Наконец осмотр имения был окончен, и гости вернулись в дом. Здесь их уже ожидал прекрасно сервированный обед. Когда садились за стол, граф спросил у хозяина:

– Кажется, вы обещали мне какой-то сюрприз. Где же он?

– Немного запаздывает, – отвечал пан Гронский. – Непредвиденные обстоятельства помешали ему прибыть вовремя. Но он будет, я вам обещаю. И это действительно будет сюрприз!

У хозяина имелся даже собственный небольшой оркестр, так что обед проходил под музыку. Правда, графиня Пшибельская не задержалась за столом. После первой перемены блюд она сказала:

– Мне что-то душно, хочется на воздух. С вашего позволения, я немного пройдусь. Возможно, дойду до села, посмотрю, как живут ваши крестьяне.

– Разумеется, как вам будет угодно, графиня! – воскликнул Гронский. – Я пошлю несколько слуг, они будут вас сопровождать.

– Ах, нет, не надо слуг, – заявила графиня. – Вот Игнатий меня проводит – правда, Игнатий?

– Конечно, Кити, я с удовольствием составлю вам компанию, – отвечал инженер. – Но мы не навсегда вас покидаем. Думаю, к десерту мы вернемся.

Графиня надела соболью пелерину, инженер – свое модное пальто, и они вышли из дома, оставив хозяина в некотором недоумении.

– Ты думаешь, это Возняк? – спросил Дружинин, как только они вышли в парк и их никто не мог услышать.

– А что еще можно думать? Парень служил в царской армии, сбежал, привез девушку, которая находилась во дворце… Они это, они!

– И ты хочешь его допросить? Сама? Может, следовало подождать Кирилла? Это все-таки по его части…

– А как, скажи на милость, он сможет это сделать, чтобы хозяин не узнал? Никак. А допрос в присутствии хозяина – вообще полный абсурд, сам понимаешь. Это можем сделать только мы. В конце концов, мы ведь не какие-то пришлые люди в следствии. Ты ведь не только краны умеешь устанавливать да почерки подделывать…

– Да, ты права, – согласился Дружинин. – Надо взять это дело на себя. Кирилл, я думаю, все понял, что мы хотим сделать. Наверняка у него самого руки чешутся к нам присоединиться, да нельзя. Ладно, будет играть свою роль «народного героя», отвлекать внимание.

Они шли быстро, как только могли. Выйдя из парка, свернули направо, под гору, перешли мост и спустя какое-то время уже входили в село. У первого же встреченного мужика Дружинин спросил, где живет пономарь Возняк.

– А вон там, за костелом, – отвечал селянин. – Не бойтесь, ясновельможный пан, не ошибетесь. Там теперь такой шум стоит! Как же, к свадьбе готовятся…

– К какой свадьбе? – удивился Дружинин.

– Как к какой? Пономарев сын, Петр, что недавно вернулся, женится, – объяснил мужик. – Так вы тоже, небось, на эту свадьбу прибыли? Ну, понятно, такому человеку, что русскому царю служил, не чета с земляками знаться! Идите туда, панове, а то у них гостей не так много, только родня. Никто из местных на эту чертову свадьбу не пойдет.

– Почему же так? – спросила Катя.

– Почему? А из-за невесты! Не хватало Возняку наших красавиц, так он русскую девку привез. Говорят, из самой столицы ихней, самому царю прислуживала, горшки за ним выносила. А теперь с польским парнем решила судьбу связать. Нехорошее это дело, право, нехорошее. Уж не знаю, как они ксендза Тадеуша уломали, что он согласился их венчать.

– Так невеста, наверное, в католическую веру перешла, вот препятствий и не стало, – заметила на это Катя.

– Да, говорят, приняла эта девка истинную веру, – кивнул мужик. – Да что толку? Веры настоящей ей все равно нет…

Расставшись со словоохотливым мужиком и отойдя на несколько шагов, Катя и Дружинин остановились.

– Ну что, вернемся и расскажем Кириллу, как обстоят дела? – спросил капитан. – Главное мы выяснили. Теперь надо брать этого Петра и допрашивать, все выяснять. А это лучше всех умеет делать Углов.

– Нет, не нравится мне это! – сказала Катя. – Во-первых, Кириллу будет трудно придумать причину, по которой он вдруг отправится в деревню говорить с каким-то пономаревым сыном. А во-вторых, что же, мы будем людям такой праздник портить? Давай лучше продолжим нашу вылазку. Может, нам и самим удастся все выяснить.

– Хорошо, давай попробуем, – согласился Дружинин.

Они прошли мимо деревенского костела (там уже горели свечи, перед входом раскатывали дорожку из дешевых ковриков), свернули в указанную улицу. Дом пономаря и правда легко было найти: он тоже был освещен, дверь то и дело открывалась, какие-то женщины то вбегали в дом, то спешили в другие два дома, напротив. Как видно, там жила родня пономаря, принимавшая участие в приготовлениях к свадьбе.

Подойдя к дому, Катя остановила одну из таких женщин, несшую мешок с лентами, и спросила:

– Где мне найти Анну Лоскутову? Я приехала из Петербурга, чтобы ее увидеть.

– Из Петербурга?! – переспросила баба, от удивления широко открыв глаза. – Чтобы, значит, Ганну увидеть? Да тута она, Ганна, тута, ясновельможная пани, во флигеле. Вы пройдите, пройдите! А вот пану туда нельзя, мужчинам к невесте никак невозможно…

– Ничего, я тогда пойду, с женихом поговорю, – сказал Дружинин.

Катя вслед за женщиной вошла в низкую дверь и оказалась в небольшой комнате, освещенной несколькими свечами. Посреди перед старым тусклым зеркалом стояла девушка лет двадцати с открытым приятным лицом. Она, как видно, только что надела пышное платье невесты и теперь крутилась перед зеркалом, стараясь разглядеть, как оно выглядит с боков. Вокруг невесты хлопотали две девушки, без умолку дававшие ей разные советы.

– Ну-ка, милые барышни, ступайте отсюда, подождите за дверью, – властно сказала Половцева. – Мне нужно поговорить с невестой.

А затем, повернувшись к Анне, сказала уже по-русски:

– Я специально приехала сюда из Петербурга, чтобы тебя увидеть. Нам надо поговорить.

При звуках родной речи Анна побледнела и во все глаза уставилась на незнакомую даму в дорогой пелерине. Ее подружки поклонились и бочком выбрались наружу. Дверь за ними закрылась.

– Кто вы, ваше… ваша светлость? – тихо спросила Анна. – Вы приехали, чтобы меня забрать? Вернуть? Хотя нет, такая дама не может… Тогда бы прислали жандармов…

– Да, ты права, чтобы тебя вернуть, прислали бы жандармов, – кивнула Катя. – У меня другая цель. Разговор у нас будет, я думаю, не очень долгий, но важный. Поэтому давай присядем.

Как выяснилось, сидеть во флигеле можно было только на низкой лежанке, укрытой лоскутным одеялом. Обе женщины сели, и Катя спросила, пристально глядя на Анну:

– Скажи, ты ведь с самого начала знала, что твой возлюбленный – поляк?

– Да, ваша милость, знала, – призналась девушка. – Петя мне сразу открылся. Сказал, что обманывать меня ни в чем не хочет. Всю историю свою рассказал, всю душу открыл!

– Очень хорошо, – кивнула Катя. – А теперь ты должна так же честно открыть всю правду мне. От того, насколько ты будешь откровенна, зависит и твоя судьба, и судьба твоего возлюбленного. Не спрашивай меня, кто я – тебе это не нужно знать. Но поверь – власти у меня хватит. Так что ты должна говорить мне все, как на духу. Скажи: Петр говорил тебе, что имеет задание отравить императора?

– Что вы говорите?! – воскликнула Анна. Глаза ее широко открылись, она в ужасе глядела на свою визави. – Петя – отравить?! Кто такую напраслину придумал?! Так вот вы зачем приехали!

– Нет, я приехала не затем. Но я знаю, что император Николай был убит, и должна выяснить, кто это сделал. Факты говорят о том, что это сделал твой возлюбленный. Он скрыл от военных властей, что он поляк. Скрыл это, когда его направили на службу во дворец. Скрыл третий раз, когда сделался царским денщиком. А когда император умер, тут же сбежал. О чем это говорит? О том, что именно он и убил императора.

– Нет, Петя не убивал, не убивал! – горячо воскликнула девушка. – Клянусь вам!

– Ты можешь клясться только в том, что делала сама, – заметила Половцева. – Откуда ты знаешь, что делал и чего не делал Петр Возняк?

– А оттуда, что у Пети от меня тайны ни в чем не было! Он все мне открывал! У нас с ним все как у жены с мужем было! Все чисто было!

– Нет, тут уж надо выбирать: или как у жены с мужем, или чисто, – усмехнулась Катя. – Что же, ты хочешь сказать, что ты с ним до сих пор и не спала?

Ее собеседница запнулась и густо покраснела.

– Грех вам так, барыня, – упрекнула она. – Целоваться мы, верно, целовались, и миловались разно, но ничего такого не было…

– Что же, и здесь не было?

– Здесь – да, – покраснев еще гуще, призналась Аня. – Здесь случилось разок. Не удержались мы… Но ведь к тому времени уже твердо было решено, что поженимся, так что уж не так важно… А что я про жену с мужем сказала, так то слово верное. Я хотела сказать, что он от меня ничего не скрывал, как хороший муж от жены не скрывает. Я все его мысли знала, до последней складочки!

– Ну, раз до последней складочки, тогда скажи: почему он решил сбежать из Петербурга сразу после смерти императора? Я так думаю – потому что он был в этой смерти виноват!

– Нет, не поэтому, совсем не поэтому! – вскричала девушка. – Мы давно готовились бежать, давно собирались! Потому что у нас планы свои были. И потом, горничные про нас с Петей узнали, разговоры пошли. И управляющий Семен Никитич начал догадываться. Так что оставаться дольше было никак нельзя. И меня могли назад в деревню отправить, и Петю из денщиков выгнать. И все наши планы бы порушились.

– Планы? Какие еще планы? – недоверчиво спросила Катя.

– Понимаете, он сразу знал, что здесь, в деревне, меня не примут, всегда будут косо смотреть, – объяснила Аня. – А уж в Россию, ко мне на родину, и вовсе ехать нельзя – там я крепостная. И вот Петя задумал… Я, правда, ему обещала никому про то не говорить…

– Придется рассказать, – неумолимо заявила Катя.

– Петя задумал в Америку уехать, – сообщила Аня. – Там, говорит, всех беглых принимают. И там все равно, какой ты веры, какой нации. Там даже землю задаром раздают! Я, правда, в это поверить никак не могу, но Петя говорит, что слух верный. Так что мы свадьбу справим – и сразу туда отправимся. Одно плохо…

– Что? Что сначала ему надо в какую-то из столиц наведаться, отчет сдать? – спросила Катя. – И деньги, наверно, получить…

– Это вы про что? – не поняла Аня. – Нет, ни в какую столицу мы ехать не собирались. А препятствие у нас одно: денег нет. Ведь на пароход, который через океан перевозит, деньги нужны. Отец Петю, конечно, любит и поможет чем может. Только у него денег тоже нет. Так что мы будем, наверно, где-то работать. А как заработаем – так и поедем.

В это время за дверью послышались шаги, она распахнулась, и во флигель, держась бок о бок, как братья, ввалились Дружинин и не знакомый Кате парень. Очевидно, это и был Петр Возняк. Взглянув на него, Катя поняла, чем императорский денщик пленил сердце Анны Лоскутовой. Петр был высок, строен, черные волосы открывали широкий лоб, глаза смотрели твердо. В нарядном шелковом жилете, с красным бантом на шее он был очень красив.

– Вот, доставил жениха, – сообщил Дружинин. – Ему тут шепнули, что его Аню какая-то барыня допрашивает, так он на месте усидеть не мог, сразу к ней стал рваться. Что ж, я подумал, что можно их вместе допросить.

– А что он тебе успел сказать? – спросила Катя.

– Что-что! Все отрицает. Заявляет, что императора он почитал и даже привязался к нему, потому что Николай был к нему добр.

– Да, так и было! – твердо заявил Возняк. – Я почитал Его Величество императора Николая и никогда не покусился бы на его жизнь. Но я хотел сказать не это. Я хотел сказать вот что. Я знал, что меня будут искать, и, если найдут, дорога мне одна – на каторгу. А сейчас, от этого господина, я узнал и другое – что император не умер от болезни, а был убит, и вы ищете убийцу. Конечно, я очень подхожу, чтобы меня записать в убийцы. И что бы я ни говорил, мне не поверят. Ладно, пусть я попаду на каторгу или даже на виселицу. Но Аня-то точно ни в чем не виновата! Отпустите ее, и я во всем признаюсь. Напишу, как зарезал, или отравил, или задушил императора, от кого получил деньги. Все подпишу, только ее не троньте!

– Признаешься? – спросила Катя, подходя к жениху. – Все расскажешь?

– Сначала ее отпустите, – потребовал Возняк. – Я уговорю отца, он даст денег, сколько есть, даст лошадь, и Аня сможет уехать в Варшаву. А там… там не знаю.

Он бросил на невесту взгляд, полный любви и жалости, затем вновь твердо посмотрел на Половцеву.

– Все расскажешь, кто тебя научил убить Его Величество? – продолжала допрашивать Катя.

– Конечно, скажу, почему нет.

– И кто же это?

– Кто? Англичане, конечно.

– Почему же англичане? Ты встречался с их представителем? Кто это? Как он выглядит?

– Я же сказал: отпустите Аню, дадите ей уехать, тогда расскажу, – упорствовал жених. – Пока это не сделаете, никаких подробностей не будет.

– А деньги? Где деньги, которые ты получил за убийство? – не отставала Катя.

– Деньги… – протянул Возняк. – С деньгами хуже. Нету их, денег. Ну, вы напишите, что я их, мол, пропил. Или нет – отдал пану Гронскому, вот что! Он такой кровопийца, что его не жалко. Пускай он отвечает, куда деньги дел. Загонят его в Сибирь – деревня мне спасибо скажет. Так что, ваше благородие, договорились? Отпускаете Аню?

Половцева еще минуту сверлила его глазами, затем отвернулась, прошла по комнате. Остановившись перед Дружининым, она произнесла:

– Он не виноват.

– Что? – не сразу понял капитан. – Почему ты так решила?

– По его «признанию». Типичный самооговор. Никакого задания на убийство он не получал, яда не давал, и денег у него нет. Это, кстати, согласуется с показаниями его невесты – она мне сообщила, что основное препятствие в их планах – отсутствие денег. Нет, киллеры так себя не ведут…

– И какие же у них планы? – недоверчиво спросил капитан.

– В Америку податься. Но это сейчас неважно. Важно другое…

Половцева вернулась к Возняку, который продолжал стоять посреди комнаты, с удивлением прислушиваясь к разговору, ведшемуся на каком-то совсем другом русском языке, не том, к которому он привык. Вновь остановившись напротив жениха, она спросила:

– Хорошо, допустим, я поверю, что не ты убил императора. Тогда кто? Ты был с ним все последние дни, многое видел. Неужели ничто не показалось тебе подозрительным?

Трудно передать, как изменилось лицо юноши при этих словах. Было такое впечатление, что стоял человек, придавленный упавшей на него горой, – и вдруг эта гора исчезла и ничто больше его не давило.

– Так вы мне верите?! Верите, что я не убивал?! – воскликнул он. – Матерь Божья, как это отрадно слышать! Но… вы что-то спросили?

– Я спросила, кто в таком случае убил императора Николая? – повторила Половцева. – Неужели ты не заметил ничего подозрительного?

– Кто, кто… – в раздумье произнес Возняк. – Среди прислуги многие думали на лекаря Мандта. Но я не согласен. Лекарь он, мне кажется, неважный, человек очень упрямый, но не убийца. Он очень переживал, когда императору становилось все хуже и хуже.

– Может, другие врачи?

– Нет, они тоже… Хотя подождите! Енохин!

– Что Енохин? – спросил Дружинин.

– Он из всех врачей был самый умный, самый знающий, – принялся объяснять Возняк. – Но вот что странно. 11 февраля императору стало значительно лучше. Казалось, он начал выздоравливать. В тот день его, среди других врачей, посетил и Енохин. А потом, выйдя из дворца на площадь, он встретился с каким-то иностранцем и говорил с ним о болезни Его Величества. Я как раз в этот день получил увольнительную на три часа и шел мимо них. Енохин меня не заметил, а я слышал часть их разговора…

– Почему ты думаешь, что это был иностранец? – резко спросил Дружинин.

– Потому что они говорили по-английски!

– Откуда ты знаешь? Ты что, понимаешь английский?

– Уже немного понимаю, – отвечал Возняк. – Так я знаю три языка: польский, русский и французский. Последний я выучил, пока служил во дворце. А когда я решил, что нам с Аней надо бежать в Америку, стал учить английский. Книжку на развале купил и учил.

– И о чем же они говорили? – спросила Катя.

– Незнакомец спросил: «Как он?» А доктор ответил: «Очень плох, как я и говорил». Тот снова спрашивает: «Когда это произойдет?» А Енохин отвечает: «Дней через шесть-семь, не больше». А последний вопрос, который я услышал, был такой: «И когда вы приедете?»

– А ответ? Что он ответил? – с нетерпением спросила Катя.

– Вот этого я уже не слышал, – с сожалением признался Возняк. – Не мог же я возле них стоять и слушать! Я и так шел еле-еле, стараясь ничего не упустить.

– Что, ты уже тогда подумал, что речь идет об убийстве? – недоверчиво спросил Дружинин.

– Нет, ничего такого я тогда не подумал, – признался парень. – Просто мне было интересно послушать английскую речь. А потом я забыл об этом разговоре. У меня тогда голова другим была занята – я все время о нас с Аней думал. Только сейчас вспомнил, когда пани спросила.

Несколько минут прошли в молчании. Половцева о чем-то напряженно размышляла. Затем, повернувшись к Дружинину, сказала:

– Больше здесь делать нечего. Возвращаемся в имение. А вы…

Тут она повернулась к Анне, которая внимательно слушала их разговор, и закончила:

– А вы можете продолжать свадьбу. Больше вам никто, я думаю, не помешает.

С этими словами она вышла из флигеля и на секунду остановилась, поджидая Дружинина. И тут со стороны усадьбы вдруг донесся выстрел. За ним – еще один, а затем последовала целая череда выстрелов.

– Что это? – с тревогой спросил Дружинин. – Это не охота! Ночью никто не охотится…

Они стояли и напряженно прислушивались. Вскоре они услышали стук копыт – он доносился оттуда, со стороны усадьбы. Кто-то во весь опор гнал лошадь к деревне. Катя выбежала на улицу, и вовремя – всадник, который вел в поводу второго коня, уже готов был проскакать мимо. Увидев Катю, он резко затормозил. Это был Углов.