Мало бить себя в грудь и рвать тельняшку, доказывая свою крутость. Авторитет вора должны признать люди, в том числе и отдаленные от криминального мира. В авторитете Виталия Михайловича никто не сомневался, поэтому его и позвали вершить суд.

Директор строительный фирмы взял в банке кредит, но отдавать его не собирался. Оказывается, когда-то давно владелец банка кинул его на «бабки» – взял в долг сорок тысяч долларов, а когда пришло время возвращать, «послал лесом». Мужик отплатил ему тем же. Взял в кредит сто десять тысяч и забил на выплаты, а когда ему предъявили, обратился за содействием к своей «крыше», попросил Карьяла вывести спор на Каучука. Сорок тысяч и сто десять – суммы несовместимые, но за восемь лет накапали проценты. И еще бизнесмен собирался с этих денег отстегнуть воровскому арбитру – за справедливый суд. Во всяком случае, Виталий Михайлович так понял. А деньги ему были нужны. К тому же у бизнесмена осталась расписка восьмилетней давности, гражданский суд этот клочок бумаги замечать не хотел, но у воров свои понятия о справедливости. Печати, нотариусы – это дело десятое, главное, чтобы все было по понятиям.

– Это что? – Он положил слегка пожелтевший лист бумаги на стол, разгладил его пальцами.

– Не по форме, – покачал головой банкир.

Холеный тип, кожа нежная, как у шестнадцатилетнего пацана, еще не бравшего в руки бритву. А ведь он уже в годах. Моложавый, смазливый, статный, стильный, одет с иголочки. Виталий Михайлович не без зависти посматривал на него. Хотел бы он выглядеть так в свои годы, а у него морщины на лице, кожа на щеках и подбородке дряблая, живот выпирает. Может, потому Лариса и ушла. Он-то, конечно, постарается вернуть, но получится ли? Может, и не нравится он ей вовсе.

– По форме в реальной жизни бывает только гроб, – с упреком глядя на него, сказал Каучук. – Снимут мерку, сколотят ящик, и закроют в нем вместе со всеми долгами, расписками. Какая там уже форма?

– Это угроза? – нахохлился банкир.

– А если угроза? – удивленно посмотрел на него Виталий Михайлович. – Думаешь, ты сможешь со мной бодаться? Я вор, за мной весь воровской ход. Тебя раздавят, как орех, и никакая скорлупа не поможет… Или хочешь потягаться со мной?

Банкир опустил голову. Зря он выдернулся, нет за ним силы, способной противостоять воровскому гневу. Так, служба безопасности, которая только и могла, что долги выбивать. Если бы он чувствовал за собой силу, на воровской суд идти бы не согласился.

– Решение такое: истец возвращает кредит со всеми процентами. – Каучук пристально смотрел на банкира. – Но после того, как ты возвратишь сорок тысяч, с реальным процентом за восемь лет. И двадцать штук за судебные издержки…

Банкира такое решение не устраивало, но возразить он не осмеливался. Виталий Михайлович сам по себе серьезная личность, а еще с ним Карьял, с головорезами которого лучше не связываться.

Решение принято, ставки определены, все, разговор окончен. Но вопрос не закрыт, пока банкир не подвезет назначенную сумму. И с истца причитается, но это можно не озвучивать, и без того уже все определено.

Спорщики разъехались, в малом зале ресторана остались только Каучук и Карьял. Дело сделано, можно перекусить. А потом уже можно ехать к Ларисе. Виталий Михайлович всю ночь не спал, думая о ней. Надо же было так на бабу запасть на старости лет. Да и какая это старость – сорок девять лет. Лицо в порядок привести, фигуру подправить, да и здоровьем заняться, и еще сто лет можно будет жить.

– Тут еще ко мне один подъезжал, хотел, чтобы я с Егорычем их развел, – в раздумье сказал Карьял. Он, казалось, колебался, нужно было об этом говорить или нет. – Может, надо было к вам обратиться?

– А конкретно?

– Да у Егорыча любовь новая, а один хрен ее обидел. Егорыч его на счетчик поставил. Триста штук ему выставил. «Терпила» подъезжал, жаловался, хотел, чтобы я ему помог.

– Кто такой?

– Ченцов его фамилия. Торговая база у него на Кирова. Одно слово, «терпила».

– Ты отказался?

– Если бы там в тему, а то из-за бабы… Западло из-за бабы. Да и с кем! Егорыч в законе, он может на правило поставить.

– И что там с бабой?

– Ну, Ченцов ее на героин пытался подсадить.

– Бабу Егорыча?! На героин?! И «терпила» до сих пор жив?

Виталий Михайлович озадаченно поскреб щеку. Или Егорыч не очень дорожил своей женщиной, или слабина в нем прорезалась. Может, пригнуло его в зоне, может, не хочет он больше рисковать своей свободой – все в жизни бывает. А если в нем слабина, значит, не такой уж он и опасный, как раньше… Но это все гадание на кофейной гуще, а устраивать реальную проверку как-то не очень хочется. Егорыч и «ответку» может организовать, кому это нужно?

– А что за баба?

– Да из Новорудного девчонка… С Никой он уже не живет… Хотя кто его знает…

– Это его право, – усмехнулся Каучук.

Слышал он про Нику, первой шалавой в городе была, а Егорыч с ней жил. И ничего, никто его за это не осуждал. Ника, говорят, от смерти его не раз спасала, а это дорогого стоит. А сможет ли Лариса от пули своим телом закрыть? Вряд ли. Хотя всякое возможно.

– Так никто ничего и не говорит, – пожал плечами Карьял.

Больше о Егорыче речь не заводили. Да и засиживаться Виталий Михайлович не собирался. Пообедал и отправился к Ларисе – в салон красоты, где она работала. Савва навел о ней справки – да, промышляла проституцией, в прошлом году арендовала помещение под салон красоты, занялась делом. И квартирка у нее своя на улице Щорса – можно только догадываться, на какие деньги она куплена.

Салон находился почти в центре города, но в неприметном месте, может, потому клиенты не баловали его своим вниманием. Две женщины в дамском зале – одной волосы красят, другой маникюр наводят. Свободные мастера скучают…

Возможно, здесь был еще и мужской зал – в кабинете у Ларисы. Может, она там клиенту сейчас услуги оказывает?

А кабинет у Ларисы крохотный, квадратов пять-шесть. Там она и находилась. Пила чай с какой-то девушкой в синем фартуке – за досужими разговорами. Им и вдвоем здесь тесно, а тут еще гость незваный… Но Лариса гнать его не стала – улыбнулась, обласкала взглядом. Девушка все поняла и вышла.

– Чай? Кофе? – предложила Лариса.

– Может, лучше в ресторан?

– Легко! – Она и не думала отказываться.

А в машине он предложил ей поехать к нему домой.

– С Анжелой все, она там больше не живет.

– Да я знаю, – усмехнулась Лариса. – Приходила сегодня утром! Выясняла! Как это я посмела?! Она мне сказала, кто вы такой. Я уже знаю, Каучук – вор очень авторитетный.

– И что? Ты меня боишься? – Он взял ее за руку, чтобы хоть как-то успокоить.

– Нет. Но я не могу быть с вами. Возможно, вы знаете почему.

– Я не знал тебя в прошлом, мне даже не нужно ни о чем забывать.

– А я знала. Я знала в прошлом Егорыча. И знаю его в настоящем.

– И что? – нахохлился Каучук.

– Я знаю Беляка и попросила его организовать с Егорычем встречу. Мы провели с ним чудесную ночь.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Затем, что я люблю Егора… Может, это и не любовь, но я ни с кем никогда так не хотела быть, как с ним…

– Я тебя не понимаю.

– У Егора любовь с молоденькой. Я ему не нужна… Это по факту. И вы, возможно, в курсе.

– Нет, не в курсе.

– Ну, рано или поздно тайное станет явным.

– И что?

– А между вами и Егорычем нет никаких недоразумений?

– Ну, это не важно.

– А если я нарочно пришла к вам вчера домой и втерлась к вам в доверие? Может, я собираюсь следить за вами?

Виталий Михайлович с досады закусил губу. Он битый волк, матерый зверь, а так и не понял, к чему клонит Лариса. А ведь она права, с Егорычем у него, мягко говоря, не все гладко, и он действительно мог взять его под наблюдение через нее.

– Откуда ты знаешь о наших с ним отношениях? – недобрым тоном спросил Каучук.

– Ну вот, началось, – усмехнулась Лариса.

– Я спросил.

– Так спросили, что я не могу не ответить… Если вы думаете, что Егорыч жаловался на вас, то зря, он не такой… А знаю, потому что с братвой общалась. С новорудненской братвой, с той, которая тяготеет к Егорычу, куприяновские же тяготеют к вам. А всем известно, в каких отношениях новорудненские с куприяновскими, так что можно делать выводы… Я вас не утомила?

– Много знаешь.

– Знаю. Поэтому и боюсь остаться с вами. Вы мне вчера предложили, а я отказалась.

– Ты все правильно понимаешь.

– Вот я и говорю, что не надо нам. Я жить хочу, – серьезно произнесла Лариса. – Так что я лучше без вас, чем судьбу пытать…

– Ты меня озадачила, – покачал головой Виталий Михайлович.

– Лучше сразу, чем потом… когда уже поздно будет… Вы мужчина суровый, зальете бетоном. Еще и дом на моих костях поставите. Оно мне нужно?

– А ты в сговоре с Егорычем?

– Какой сговор?! Я его ненавижу!

– А говорила, что любишь…

– Он меня на какую-то дешевку променял! С ней живет!

– А почему она дешевка?

– Да потому что таскалась за одним, как последняя!

– Это ее на иглу хотели посадить?

– Ну вот, вы все знаете! И про меня бы узнали…

– Так любишь или ненавидишь Егорыча?

– А если и то и другое? Одно знаю точно, он меня к вам не подсылал. Могу доказать!

– Как?

– А не надо нам встречаться. Жили же вы как-то без меня, и дальше живите. У вас свои дела, у меня свои…

Виталий Михайлович в раздумье цокнул языком. Ни одна женщина не заводила его так, как Лариса, но при этом ему не однажды приходилось иметь дело с коварной женской сущностью. Возможно, Лариса пыталась сейчас впарить ему легенду, состряпанную на добровольном признании. Да, она все понимает, поэтому все и рассказала, и ему решать, как быть дальше. Он поплывет, поведется на ее уловки, приблизит к себе, а в один прекрасный момент получит удар в спину. Или даже нож под лопатку… Нет, женщинам доверяться нельзя. Тем более проституткам, даже если они бывшие…

– Да, ты права, – кивнул он. – Пока дело не зашло далеко, надо расходиться. У тебя своя дорожка, у меня своя.

Нелегко ему далось это решение. Он уже точно знал, что без Ларисы жизнь лишится красок, и еще у него были планы на этот вечер. Но Егорыч – это серьезно, шутки с его «телкой» могут дорого встать. Поэтому с планами нужно повременить. Он должен выставить Ларису за дверь и установить за ней наблюдение. Или подождать, когда она сама закинет удочки – на встречу с ним. Логика простая и надежная – если Лариса в сговоре с Егором, она из кожи будет лезть, чтобы запрыгнуть в койку к жертве. На этом ее и можно будет поймать…

Каучук подвез Ларису к салону, попрощался с ней – как будто навсегда, высадил из машины и позвонил Карьялу. Пусть он подведет к нему Ченцова, надо бы с ним поговорить…

Триста тысяч долларов – очень большие деньги, чтобы так просто расставаться с ними. Но все-таки зря Ченцов обратился за помощью к Каучуку. Деньги-то он, может, и отстоит, но жизнь потеряет. Именно это и хотел донести Егор, гнетуще глядя на подлеца. А тот пытался выдержать его взгляд. Гнулось в нем что-то, сжималось, но все-таки он смотрел прямо и твердо. Неужели верил в свою неуязвимость? Похоже, Каучук собирался подложить Егору свинью, поэтому и наобещал Ченцову с три короба, а тот поверил.

– Дело серьезное, триста штук на полу не валяются, – с важным видом начал Каучук. – Надо решать.

Он поступил неправильно изначально. Надо было предупредить Егора о предстоящем разборе, а он просто позвал его в свой ресторан – чисто за жизнь поговорить. Все бы ничего, но в ресторане его уже ждал Ченцов, Егор оказался в роли ответчика, а Каучук без всякого зазрения совести изображал из себя верховного судью.

Егор молчал. Пусть вор говорит, пусть решает, все равно его постанова не будет иметь реальной силы. Хочет Каучук того или нет, но Егор стоял с ним вровень, а он обошелся с ним как с каким-то сявкой. Нельзя так.

Глянув на Егора, Каучук обратился к Ченцову, движением руки давая ему слово.

– Да, я виноват. Заморочил девчонке голову, выставил ее на улицу. А зачем она мне мстить начала? Опозорила перед женой! Я хотел поговорить с Мариной, но она слушать меня не хотела, вот я и решил ее успокоить… У меня был героин… Да, я не должен был так делать! Но я же ее не насиловал!..

– Если бы ты ее изнасиловал, тебя бы здесь не было, – с важным видом изрек вор. – А так – тебя поставили на деньги.

– Но триста штук – слишком много!

– Егорыч, ты что скажешь?

Егор хмуро глянул на Ченцова и кивком головы показал на дверь. Он не подсудимый и оправдываться не собирается. А слово он скажет, но только после того, как этот фуфел исчезнет.

Надо было видеть глаза беспредельщика. Он-то думал, что будет тягаться с Егором на равных, а его пнули под зад как паршивого шакала. Но и упираться не стал: ему ведь и в самом деле могли навешать…

– Триста штук – слишком мало, – сказал Егор, когда за Ченцовым закрыли дверь. – Я голову хотел с него снять, а перевел все на деньги.

– Ну и снял бы.

– Нельзя. Слово дал.

– Кому?

– Марине. Она не хочет, чтобы кто-то из-за нее погиб.

– Блажь.

– Не спорю.

– Ченцов к Карьялу обратился. Карьял – его «крыша». Тот обратился ко мне. Ты должен меня понять, – обосновал Каучук.

– Предупреждать надо.

– Зачем? Дело пустое. Ну, скинем цену до четвертного, какие дела?

Егор усмехнулся, косо глянув на вора. А он-то думал, с чего это Каучук на елейный тон перешел, подумаешь, каких-то пятьдесят тысяч в минусе… Да, но этот минус пойдет в плюс Каучуку. Он решил, а Егор принял его волю – как младший перед старшим.

– Триста штук. А с завтрашнего дня проценты пойдут… Чем больше с этого урода сниму, тем больше на «общак» пойдет. – Егор глянул на Каучука с плохо скрытой каверзой во взгляде. – Половина мне, половина в кассу, все как положено.

– А сколько ты с «Норда» заносишь? – нахмурив брови, спросил Каучук.

В отличие от Егора, он не смог удержать язык за зубами и нарвался на пронзительный, кинжальной остроты взгляд. Триста штук с Ченцова – это чистой воды криминал, с этих денег он, как честный вор, обязан отстегивать половину. А «Норд» – предприятие легальное, с его доходов снимаются налоги, люди получают зарплату и содержание, и расклад «фифти-фифти» здесь неуместен. Каучук это прекрасно знает. Тем более он со своих бензоколонок половину точно на «общак» не снимает.

Заискрило между ворами, затрещало, задымило, но срываться никак нельзя. Это понимал и Каучук. Напряжение понемногу стало спадать.

– Триста штук с «терпилы» снимешь. С процентами, если он затянет с выплатой, – выдержав долгую паузу, сказал старый вор. – Твое право.

– Ты ему сам потом скажешь, – кивнул Егор.

– Я тебя понимаю… Я тут тоже с одной закрутить хотел. Седина в бороду, бес в ребро…

– Какой бес? Ты человек не женатый. – Егор расслабился, и голос его повеселел.

– Ну, не то чтобы… Была у меня баба… А Лариса ее перебила. – Каучук как-то странно посмотрел на него. – Как увидел – все, пропал!

– Даже не знаю, поздравлять тебя или соболезнования приносить, – усмехнулся Егор. – Говоришь так, как будто умереть на ней боишься. Молодая?

– Молодая. И умереть не боюсь… Да как-то не получается. Боюсь всерьез, проститутка она, как я с такой могу?

Егор стиснул зубы, волком глянул на него и процедил:

– Ника не была проституткой.

– Ника?..

– Да, Ника. И я с ней жил… Я мог с такой жить, а ты не можешь. Ты правильный, да?

И все же дело до греха доводить никак нельзя. Егор поднялся и, не прощаясь, вышел из кабинета. Пусть после него останется напряжение, пусть оно пощекочет Каучуку нервы…

Ченцов сидел на скамейке перед рестораном. Какой-то громила в кожаном пиджаке с ним, еще какие-то дегенераты рядом. Важные, грозные, и сам Ченцов держался как большой босс. Только никто не посмел перегородить Егору дорогу, когда он подошел к нему и посмотрел на Ченцова как палач, который собирался набросить петлю на его шею. Приговор вынесен, апелляция отклонена, остались только чисто технические детали – просунуть голову в петлю, выбить из-под ног табуретку… Ченцов пытался держаться бодрячком, но голова его все равно вжалась в плечи. Не хотел он, чтобы петля затянулась на его шее. А ведь затянется, если Егор еще хоть раз услышит о нем…