Глава 24
Бедная, бедная Лиза
Этой ночью Максим долго лежал, не в силах уснуть. Он вновь и вновь прокручивал в голове события прошедшего вечера. И чем больше думал, тем больше запутывался. С одной стороны, она обманула его доверие, скрыв свою страшную тайну. С другой стороны, не то, чтобы он когда-то об этом спрашивал. Но и сейчас, когда правда всплыла наружу, Алена все отрицала. Точнее, отрицала, что она принимает наркотики. Может быть, когда-то принимала, а теперь завязала. Судя по виду синяков, вероятно, не предавалась своему пагубному увлечению с тех пор, как поселилась у него. Может быть, начала новую жизнь, порвала старые связи, бросила плохую компанию. А он, вместо того, чтобы помочь, оттолкнул. Максима захлестнуло чувство вины. Чем больше он рассматривал это предположение, тем более логичным его находил. Это объяснило бы энтузиазм Алены в поиске новых видов времяпрепровождения: все, что угодно, лишь бы отвлечься от самого страстного желания и прогнать призраки прошлого. У девушки не было друзей, она не поддерживала контакта с родственниками. Может быть, это они по вполне очевидной причине не хотели поддерживать с ней контакт? А теперь и Максим, единственный, кто пришел ей на помощь в трудный час, отвернулся от нее. Да что там отвернулся – выгнал в темную ночь! Ворочаясь с боку на бок в теплой постели, Максим не мог не думать о том, где сейчас Алена.
Но. Одно большое «но», постоянно заставлявшее чувство вины Максима вновь трансформироваться в обиду и раздражение. Он не верил, в то, что существует такое понятие, как «бывшие наркоманы». Это как СПИД или проказа совершенно неизлечимо. Сколько бы времени ни прошло, всегда останется гнетущее сомнение, недоверие, все разрушающее. Весь опыт Максима говорил в пользу этого, так же, как и опыт его коллег, как и статистика, в конце концов. Алена вполне могла продолжать предаваться саморазрушению и живя с ним под одной крышей. Это объясняло бы ее зачастую приподнятое настроение, блеск глаз, когда она возвращалась поздно ночью совершенно трезвая. От одной мысли о том, что Алена могла делать ЭТО здесь же, в его квартире, Максима бросало в дрожь.
Но то, как Алена ушла, заставляло задуматься. Без обид, выяснения отношений, не предпринимая отчаянных попыток обелить себя, но вместе с тем, не признав своей вины, с гордо поднятой головой и благодарностью за гостеприимство.
Алена сказала, что для веры нет никаких причин. И если посмотреть на вещи шире, она права. Максим верил в высшие силы, хотя никогда еще ни в жизни, ни в профессиональной деятельности не происходили с ним чудеса. Он верил во всеобщую справедливость, но все больше сталкивался со страданиями ни в чем не повинных людей. Максим верил в то, что настоящая любовь живет вечно, хотя все его немногочисленные романы заканчивались весьма печально и, как правило, очень для него болезненно. Но верить от этого не переставал.
Лишь в предрассветной полумгле Максим наконец-то погрузился в сон.
Следующий день был его выходным. Максиму предстояло выйти на работу лишь к вечеру, чтобы дежурить в ночную смену. Будь все по-прежнему, Алена наверняка потащила бы его в кино или на какую-нибудь выставку. Но Алены не было рядом. И Максим все так же не знал, как воспринимать ее отсутствие. В этот момент даже думать о ней не хотелось.
Максим мог бы повидаться с сестрой, но даже он не был настолько наивен, чтобы рассчитывать скрыть от нее произошедшее. Самодовольный и язвительный голос Вероники: «А я тебе говорила!» уже звенел в его ушах. К тому же, Максим все же не был уверен, готов ли он простить ей ложь. Раздумывая о сестре, он неожиданно вспомнил о данном ей обещании. Чтобы отвлечься от личной драмы, Максим решил разузнать о трагедии Лизы – загадочного двойника Вероники.
Купив предварительно в качестве гостинца коробку конфет, Максим направился в третью больницу в надежде увидеться со своей давней знакомой.
Это оказалось даже легче, чем он предполагал. Смутные воспоминания не подвели его, и сестринская оказалась именно в той части здания, где он и думал. Тетя Валя сидела там одна и пила чай. Это было вполне привычным зрелищем. По правде говоря, насколько Максим помнил, когда она не пила чай, то обедала или болтала с коллегами, и наоборот. За прошедшие несколько лет тетя Валя мало изменилась, разве что еще больше раздалась в талии. Сам Максим изменился, вероятно, еще меньше, потому что, когда он уже собрался начать объяснять, кто он такой, санитарка с радостным возгласом бросилась навстречу и заключила его в объятие костедробильной силы. Хотя женщине уже было хорошо за пятьдесят, она определенно не собиралась сдавать позиций. После почти получасовых воспоминаний о старых добрых временах и пересказе свежих сплетен (с ее стороны, конечно – Максиму почти что не пришлось открывать рот) и трех выпитых чашек чая вместе с содержимым коробки конфет (тетя Валя и здесь смогла обойтись без его помощи) молодой хирург все же решился задать интересующий его вопрос, изо всех сил стараясь, чтобы это прозвучало как-то невзначай:
– Я слышал, в вашем отделении лет двадцать назад работала молодая девушка, по имени Лиза. Миловидная, с короткими темными волосами.
Браво, Максим! Совершенно неподозрительно. Шпион из него вышел никчемный.
– Да, припоминаю, – заметила тетя Валя. – Если, конечно, это она. Как бишь ее фамилия? Лиза, Лиза, Лиза… Плотникова, так и есть. А тебе-то что, Максим?
Последняя надежда Максима на то, что его слова прозвучали неестественно лишь для его собственных ушей, рухнула как карточный домик.
– Да так, просили узнать… А вы хорошо ее знали, тетя Валя?
– Можно и так сказать. Такая девочка была славная, просто прелесть! Трудолюбивая, скромная, старательная – нынче таких не найдешь! И так у нее все плохо сложилось, врагу не пожелаешь! Такой юной ушла – ей бы жить да жить! И говорить-то об этом не хочется!
Осознав, что тетя Валя, вопреки своей обычной болтливости, и впрямь не собирается делиться подробностями, Максим понял, что ему ничего не остается делать, как перейти к тяжелой артиллерии. Он не хотел этого, но выбора не оставалось.
Максим достал из нагрудного кармана фотографию, сложенную пополам, и положил ее на стол перед тетей Валей.
– Это Лиза?
– Да, только…
Только она никогда не носила такой прически. И такой одежды. Двадцать лет назад такие вещи и купить-то было негде. И фотографию настолько хорошего качества в те времена можно было сделать разве что в фотосалоне, да и то вряд ли.
– Нет, это не Лиза, – спокойно возразил Максим, разворачивая фотографию так, чтобы она целиком была видна тете Вале. – Это моя сестра.
На второй половине снимка рядом с Вероникой стоял сам Максим.
– Поверьте, мне правда очень нужно знать про Лизу. Все, что вы помните о ней, – добавил проникновенно Максим.
Тетя Валя кивнула, видимо, от удивления не в силах выговорить ни слова. Потом, немного придя в себя, добавила:
– Хорошо. Вот дай только кой-какие дела доделать. Моя смена через полчаса кончается.
Дела свои тетя Валя, однако, доделала куда быстрее, чем можно было ожидать, потому что через полчаса они уже сидели в ближайшем кафе – тетя Валя доедала десерт (которому предшествовали еще несколько блюд), а Максим раздумывал о том, что в лучшие времена он приводил в подобные заведения дам как минимум лет на тридцать моложе тети Вали и, очевидно, совсем с иной целью.
– И все-таки по поводу Лизы… – напомнил Максим, когда тетя Валя, наконец, отставила в сторону пустую тарелку. – Что с ней произошло?
– Да чего с ней только не произошло! – вздохнула санитарка. – Она и работала-то у нас чуть больше года, но за это время столько всего приключилось, что с иными и за всю жизнь не бывает. Ей только восемнадцать исполнилось, когда она к нам медсестрой пришла, – начала историю тетя Валя с такой грустно-трогательной улыбкой, как будто говорила о собственном ребенке. – Сразу после окончания медучилища – она в других местах-то и не работала. И такая она хорошая была: приветливая, ласковая, для каждого у нее доброе слово всегда найдется! А какая прилежная и трудолюбивая: что ни скажешь, все сделает. Тут всякое случается: бывает, доведут так, что всех и вся поносишь, а она и голоса-то ни на кого в жизни не повысила.
Максиму стало чуть спокойнее: очевидно, сходство Лизы с его сестрой ограничивалось внешностью.
– А какая начитанная была, ученая! – продолжала тетя Валя. – Чуть выдастся свободная минутка – сразу за книги.
– Наверное, хотела поступить в медицинский институт, стать врачом, – предположил Максим.
– В институт поступить – это верно, – согласилась санитарка, – вот только не медицинский. Она все читала про разные страны, да народы, про веру их и про книги, про всякие разные знаки и мифические истории… Как бишь это называется?
– Культурология, – подсказал Максим.
– Вот-вот, именно так!
– Зачем же она тогда училась на медсестру?
– Так это, наверное, по семейной линии. Ее дядя у нас врачом работал, Василием звали. Приятный такой молодой человек. Когда он только к нам пришел… Не будь я тогда уже замужем, как пить дать бы охмурила!
Максим подавился глотком сока.
– Да что тут такого! – удивилась тетя Валя, заботливо хлопая молодого человека по спине. – Мне тогда и было-то только слегка за тридцать, а он, наверное, тебе ровесником был.
– И он был Лизе родным дядей? – удивился Максим, невольно произведя в уме несложную арифметику.
– Да, кажется, братом ее матери. Может, сводным. Я точно не помню.
– Так что же такого ужасного произошло с Лизой? – подошел к сути вопроса Максим. – Несчастливая любовь?
– Да, любовь была, – согласилась тетя Валя. – Ходил за ней один парень. Не бог весть какой красавец, зато бойкий такой, живой. А уж она-то как была от него без ума! Только и повторяла: «Лешенька то, Лешенька это…».
– Как они познакомились? – полюбопытствовал Максим.
– Тут, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Автобус, на котором он ехал, врезался в столб. Он, кажется, повредил плечо. Плечо-то зажило, но вот в больницу он ходить не перестал. Лизе он сразу понравился. Но девушкой она была неприступной, и очень строгих правил. Долго он за ней ходил, на свидания звал. И дозвался-таки.
– И сколько продлился их роман? – спросил Максим, уже ожидая несчастливый финал.
– Месяца два, я думаю.
– И он ее бросил?
– Да. Как бедняжка переживала! Смотреть было больно! Хотя я так и не поняла, что у них произошло, в чем была причина.
– Так все и закончилось? – уточнил Максим, боясь услышать про суицид.
– Да куда там! Это и не конец вовсе. Любимых бросают сплошь и рядом. А с Лизой все куда хуже было.
– Что же еще произошло?
– Василий пропал. Не вернулся домой с работы. А они с Лизой очень близки были – все равно что брат с сестрой. А еще была у нее лучшая подруга. Они в одном подъезде жили, с детства не разлей вода. Имени что-то не припомню… Она была, кажется, ровесницей Лизы или около того. Часто к нам заходила. Сдается вот только мне, что заходила она не столько ради Лизы, сколько ради Василия – уж больно он ей мил был. Люди говорили, дело к свадьбе шло. Вот только так и не дошло.
– Василия так и не нашли?
– Как же, нашли. В сточной канаве за городом. Какой изверг мог с ним это сделать – один бог знает. А лизина подружка и вовсе такого горя не снесла – наложила на себя руки.
«Без суицида все-таки не обошлось», – мрачно подумал Максим.
– Но ведь и это еще не все, – тяжело вздохнув, продолжала тетя Валя. – Вернулся ее милый. Иду на работу, смотрю: стоят прямо у входа в больницу, щебечут голубки.
– Он хотел продолжить отношения?
– Как знать? Лиза так и не рассказала, о чем они там говорили, но когда я ее увидела, выражение у нее было трогательно-взволнованное. И только зашла я в здание, слышу: шум какой-то. Выбегаю и вижу: он лежит весь в крови, а она над ним рыдает.
– Что произошло?
– Его застрелили. Вот только целью была Лиза, а он ее собой закрыл.
– Убийцу нашли?
– Да. И вот в чем дело было. Где-то за полгода до этого у нас тут такой случай произошел. Привезли по скорой одного наркомана, передозировка. А тогда о наркотиках и вовсе не слышали, не знали толком, что делать надо. А он буйный: схватил скальпель и размахивает им. К нему и подойти-то побоялись. Вот так он богу и отдал душу. А стрелком был его брат родной, только что вышел, отмотав срок.
– Но почему именно Лиза стала его мишенью?
– А кто его знает? Когда его брат умер, народу в отделении было много. Была и Лиза. Может, он потом все отделение собирался перестрелять. Вот только его поймали и дали пожизненный срок.
– А что сталось с Лизой? – затаив дыхание, спросил Максим.
– Она его пережила лишь на несколько месяцев.
– Она… – Максим так и не решился закончить фразу.
– Нет, – угадав невысказанный вопрос, – закончила тетя Валя. – Она не наложила на себя руки и не умерла от горя. Рак легких, как это ни странно. А ведь она в жизни сигареты в руках не держала. Бывают же несправедливости: некоторые дымят как паровозы, и хоть бы что, а она… – тетя Валя беспомощно развела руками. – Она думала поначалу, что кашель из-за затянувшейся ангины, а когда все стало ясно, было слишком поздно. Для медработника она на удивление неохотно обращалась к врачам. Бедняжка! Все ее близкие погибли, и, умирая, она была совсем одна.
– А как же ее мать?
– Мать была жива, но незадолго до смерти Лизы она на редкость неудачно упала с лестницы. Несколько тяжелых переломов, насколько я помню. Ее ожидали многочисленные операции и длительный курс физиотерапии. Когда Лиза умирала, она не смогла быть рядом, хотя очень хотела, конечно. Говорят, она так и не смогла пережить смерть дочери – выжила из ума.
Лизина печальная судьба очень волновала саму рассказчицу, обычно невозмутимую. Максим тоже не мог остаться равнодушным. Но выдвинутая некогда его сестрой идея о подмене детей в роддоме теперь уже не шла у него из головы. Чувствуя себя последним подлецом, он, запинаясь от смущения, все же спросил:
– А как вы думаете… как далеко… зашли отношения Лизы с ее молодым человеком?
– Что значит, «как далеко»? – изумилась тетя Валя. – Да он за нее жизнь положил!
– Нет, я понимаю… – Максим был вполне уверен, что его лицо приобрело пунцовый оттенок. – Как вы считаете, могла ли быть Лиза от него беременна? – выпалил, наконец, он.
– Да бог с тобой! Что ты такое говоришь? Да Лиза была такой хорошей девочкой, такой хорошей! Да и в те времена-то…
Далее последовала десятиминутная лекция об испорченности современных нравов. После тетя Валя заметила, что она несколько раз видела Лизу на протяжении последних месяцев ее жизни, и та совершенно точно не была беременна.
Хотя рассказ тети Вали и отличался присутствием подробностей, поистине поразительных, с учетом того, сколько лет прошло, он так и не позволил Максиму выявить хоть какую-нибудь взаимосвязь между Лизой и его сестрой. Поэтому он поинтересовался у своей собеседницы, кто еще из сотрудников больницы хорошо знал погибшую девушку.
– Был у нас тогда заведующий отделением, – начала, подумав немного, тетя Валя, – Дмитрий Петрович Воронков, достойный вполне человек. А уж к Лизе и вовсе с отеческой заботой относился. Вот только он уволился тогда же. Кажется, еще до смерти Лизы. Уехал на Кавказ, да, говорят, недолго там прожил – сорвался с утеса. Вряд ли ты кого найдешь, кто бы помнил Лизу лучше меня. И вот что я тебе скажу: если нужны фамилии и даты, спроси в архиве ее личное дело.
Когда Максим выразил сомнение в том, что ему согласятся предоставить необходимую информацию, тетя Валя посоветовала ему купить коробку конфет и смело идти в архив. И тут ему сразу вспомнилось, почему во время учебной практики в больнице тети Вали он так легко написал отчет.
Хотя до начала его ночного дежурства оставалось не так много времени, Максим поспешил в архив, желая как можно скорее разобраться в этой странной истории. Совет тети Вали не подвел. Служащая, правда, согласилась предоставить ему личное дело лишь на десять минут, ссылаясь на угрозу со стороны начальства, но этого времени вполне хватило, чтобы сфотографировать на сотовый пожелтевшие от времени страницы.
Ночное дежурство выдалось на редкость спокойным. Сидя в одиночестве в ординаторской, Максим просматривал на экране компьютера сделанные снимки, тщетно ища знакомые фамилии и адреса. И вот, когда он уже был готов отказаться от своих поисков, одно из последних предложений привлекло его внимание. Максим вздрогнул от неожиданности: дата смерти Лизы полностью совпадала с датой появления на свет его младшей сестры.
