Глава 17
Без него
И теперь… Денис пошевелился и застонал от боли, когда все его тело пронзили тысячи иголок. Он открыл глаза, но ничего не увидел. И Денис не знал, находится ли он в кромешной тьме или ослеп. Он попытался вскочить с места, но не смог: что-то удержало его. Денис закричал – дикий бессловесный крик страха, боли и отчаяния – но никто не ответил ему. Вокруг стояла мертвая тишина. Единственный в ней звук – биение его собственного сердца – четкие удары, учащающиеся с каждой секундой.
Кругом сумрак, беспроглядная мгла, будто глаза его закрыты, и ничто не в силах поднять отяжелевшие веки. Его обволакивал липкий страх, цепляясь за душу и пробуждая к жизни все самые жуткие кошмары, смущавшие покой Дениса с самого детства. Страх темноты, одиночества, безумия, смерти, ощущение полного бессилия – окатило его волной, грозя навеки затянуть на дно.
Денис стал прислушиваться: не донесется ли ответа на его зов – но напрасно. Где-то, причем в нескольких местах сразу, капала вода, да и воздух был очень влажным. Его мучила жажда, но он не мог ее утолить. Вдруг раздался мышиный писк, и Денис невольно вздрогнул. С детства он помнил историю о том, как на окраине их городка, в подвале старого заброшенного дома нашли скелет ребенка, дочиста обглоданный грызунами. Судя по костям, мальчик провалился сквозь прогнивший пол и, сломав ногу, был не в силах выбраться. На протяжении долгих лет Дениса волновал вопрос: был ли ребенок еще жив к тому моменту, как крысы устроили свой пир. Сегодня судьба уготовила ему возможность проверить это на своем опыте.
Пытаясь справиться с одолевающим его ужасом, Денис стал вглядываться в темноту. Постепенно глаза начали свыкаться с мраком. Тьма, окружающая его, была не кромешной, как казалось вначале. Где-то позади него Денис боковым зрением различил слабый источник света. В узкое круглое отверстие попадали, как он мог предположить, первые лучи солнца. Судя по звукам мышиной возни и капающей воды и характерному запаху гниющих овощей, Денис находился в подвале. Теперь он мог разглядеть множество ржавых труб, что-то вроде закрома справа от него, откуда и доносилось зловоние, стены из неотесанного камня и кучи какого-то хлама по углам. Сам Денис сидел, некомфортно прислонившись к камням. Руки его были скованны наручниками, цепь которых была перекинута через широкую трубу, проходящую у самой стены на уровне чуть ниже человеческого роста. Будь эта высота чуть меньше, он мог бы спокойно сидеть, прислонившись к стенке, а так лишь благодаря нижнему сильно выступающему камню, отчасти служившему ему сиденьем, вес его тела не приходился полностью на запястья, и без того уже липкие от крови.
Стремясь сменить крайне неловкое положение, Денис подобрал под себя ноги и присел сначала на корточки, а потом стал постепенно подниматься вверх, отчаянно цепляясь онемевшими пальцами за влажную от конденсата поверхность трубы. Даже когда Денис оказался в вертикальном положении, его запястья находились лишь на уровне груди, а склоненная голова упиралась в потолок. Этого, впрочем, оказалось достаточно для того, чтобы кровь прилила к занемевшим пальцам, пронзив их тысячей острых иголок. Вместе с резкой переменой положения на Дениса нахлынула волна головокружения. Зажмурившись, он переждал ее, а затем вновь открыл глаза. Глухая боль в затылке все еще напоминала о печальном окончании вчерашней драки, но, по крайней мере, мрачные стены темницы не двоились перед глазами Дениса, давая надежду, что удар не причинил слишком серьезного вреда.
Вскоре чувствительность вновь вернулась к рукам Дениса. С ней пришла и боль, исходящая от кровоточащих запястий. К тому же только теперь он ощутил в полной мере, как сильно замерз. Судя по ставшему куда более ярким снопу света, проникающему внутрь, уже рассвело. Вряд ли было больше восьми утра, а первые заморозки были не за горами. Пиджак его бесследно исчез вместе со всем содержимым его карманов, в том числе и сотовым, а тонкая рубашка, влажная то ли от пота, то ли от подвальной сырости, не давала особой защиты от холода.
Пытаясь отвлечься от мыслей, что убьет его раньше: холод, жажда, голод или крысы, чей писк, казалось, с каждой минутой становился все более и более отчетливым, Денис стал раздумывать над тем, как освободиться от наручников.
Протянуть металлическое кольцо через одну из рук не представлялось возможным. Ладони Дениса, и без того никогда не бывшие слишком узкими, сильно опухли. А сломать ради этого большой палец или какую-либо другую кость в руке по примеру героев боевиков он был определенно не готов. Денис сомневался, что смог бы такое проделать, даже если бы знал наверняка, что это его единственный шанс на спасение.
Это оставляло ему возможность открыть наручники с помощью… скажем, скрепки, которую он почему-то не имел обыкновения носить с собой. Вот и еще одна причина, почему Денис не годился в герои боевиков. Разве что триллеров, учитывая его нынешнее положение. Когда-то ему, впрочем, удалось на спор за несколько минут вскрыть крохотный замок на шкатулке сестры с помощью сего нехитрого инструмента, однако здесь все вряд ли было бы так же просто.
Вдруг Денис услышал шаги. Громкие и отчетливые, прямо над его головой. Это не могло быть ошибкой или игрой воображения. Вот еще, уже в другом месте. Наверху не один человек. Двое, может быть, даже трое. До Дениса стали доноситься звуки их голосов. Ему не удалось уловить содержание разговора: до пленника подземелья долетело лишь несколько ничего не значащих слов. Но если он мог слышать их голоса, значит…
– Эй! Кто-нибудь! Помогите! Я здесь, внизу! – закричал Денис, неистово гремя наручниками по трубе.
– Спасите! Я внизу! – кричал пленник вновь и вновь, но стенанья его не были услышаны.
Точнее, это было не совсем так. Денис знал наверняка. В тот момент, когда он начал свою тираду, голоса наверху замолкли, но после непродолжительного перерыва стали раздаваться снова. Они все прекрасно знали. Были в курсе того, что он томится в холодном и сыром подземелье. Может статься, сами заточили его туда. И им было все равно, абсолютно все равно.
Жизнь шла своим чередом. Там, наверху, взошло солнце. Отсветы его лучей, проникающие в темницу сквозь крохотное окошко, обещали погожий денек. Где-то там, наверху, ветер шевелил листья деревьев, а скупое осеннее солнце покрывало их кроны первым золотом.
Там, наверху, ходили люди, занимались своими делами. Жизнь продолжалась. Без него. Через пару часов проснется Оксана (она всегда спит до обеда по выходным) и, наверное, не удивится, что его нет дома, посчитав, что он возвратился поздно ночью, после праздника, а утром уехал куда-то организовывать новый. Ни Злата, ни Кирилл, ни кто-либо другой из TGIF его не хватятся, потому что на самом деле на сегодня торжеств не запланировано, хотя и воскресенье. Да и в понедельник ничего важного не предвещается – никаких праздников. Никаких больше праздников для Дениса.
Сидя в темном сыром подвале, Денис представлял все то, что находится где-то там, наверху: трасса, по которой он ехал накануне, теперь уже освещенная лучами утреннего солнца, Воронеж, позолоченный красками осени, разукрашенная граффити скамейка в сквере неподалеку от его дома, где они с сестрой часто ели мороженное, купленное в соседнем киоске, и обшарпанный переулок, по которому он иногда срезал путь на работу, пересекая двойную сплошную. Жизнь продолжается. Будет продолжаться, даже если он умрет взаперти. Кто-то другой будет ехать по шоссе. И живописная скамейка пустовать долго не будет: может быть, на ней будет сидеть и Оксана со своим другом; как бы его сестра это ни скрывала, Денис знал, что она с кем-то познакомилась. И правила дорожного движения будет нарушать какой-нибудь другой отчаянный мотоциклист. Не он.
В первый раз в жизни Дениса крутой волной накрыло сознание того, что если он уйдет, ничего не изменится. Мир не станет ни лучше, ни хуже. Какое-то время его будут помнить, но скоро забудут. Его недолгая жизнь канет в лету. Пройдет какой-то срок, и уже ничто не будет напоминать о том, что он ходил по этой земле.
И в момент этого откровения Дениса охватила ярость, жгучая злоба и досада. В исступлении он тряс трубу, гремя по ней цепью наручников, вырывался как зверь, измученный неволей. Но все попытки освободиться были тщетны. Напрасно его занемевшие от холода пальцы ощупывали шероховатую поверхность ржавой трубы. Металл был по-прежнему холоден и стоек.
В изнеможении и полном отчаянии Денис опустился на корточки. Все то немногое, что позволяло разглядеть тусклое подвальное помещение, расплывалось перед глазами, и к горлу подкатывала предательская волна тошноты. Сил больше не было. Не оставалось сил, чтобы бороться, чтобы терпеть холод и боль и тем более, чтобы надеяться на благополучный исход.
