Книга: Великие романы великих людей
Назад: Из простых наложниц – в драгоценные
Дальше: Императоров меняют как перчатки

Как стать начальником императора

Впрочем, эта самая большая страна вовсе не была самой сильной и влиятельной. Что гораздо хуже, она категорически не желала этого признавать. Китайское отношение к иностранцам в те времена легко описать тремя словами – недоверие, неприязнь и презрение. Когда в конце ХVIII века император Цянь Лун получил подарки от британского короля Георга III, он не удивился ни диковинным устройствам, ни не существующему в Китае огнестрельному оружию. Он ответил: «Я не придаю цены необычным и хитро отделанным предметам и не нуждаюсь в изделиях вашей страны. Трепеща, повинуйтесь и не выказывайте небрежности!» Естественно, с тем же презрением относились и к европейским армиям, поскольку были уверены, что китайцев слишком много, чтобы кто-то их победил… Но воюют не числом, а умением! Китай как раз потрясало восстание тайпинов – китайцы пытались освободиться от маньчжурского ига. Государство было в расстройстве и слабости, а французам и англичанам очень хотелось добиться свободы торговли с Китаем (в том числе и опиумом – вот кто, оказывается, основывал наркомафию!). Повод для войны всегда найдется, все эти «опиумные войны» были Китаем вчистую проиграны, и Цы Си увидела, как войска «янь-гуй», «заморских чертей», – именно так в Китае столетиями называли иностранцев, – вошли в Пекин, ворвались в «Запретный город», пребывание в котором для простых людей кончалось смертной казнью, и сожгли летний императорский дворец, просто в отместку… Что могла испытывать Цы Си к европейцам, кроме ненависти? Да ничего! Впрочем, это не имело большого значения. В принципе она всех ненавидела.

 

Раннее изображение Цы Си с сыном

 

А император Сяньфэн во время постыдного бегства из собственной столицы и унизительных переговоров о кабальном мире совершенно подорвал свое здоровье, и вскоре его жизнь пришла к концу.
Кому быть наследником престола, ни у кого сомнений нет – шестилетнему Цзай Чуню, сыну императора и Цы Си. А кто будет при ребенке регентом, то есть практически императором на долгое десятилетие? Тут все не так просто. Великие князья Гун и Чунь, братья императора, и все до единого евнухи – за регенство Цы Си, они ее хорошо знают и надеются на ее благосклонность. А высшие сановники империи, на наши деньги это Совет Министров, и особенно самый влиятельный из них, Су Шунь, категорически против Цы Си – они ее слишком хорошо знают и понимают, что начнется после ее воцарения. Су Шунь наносит удар почти непреодолимой силы – он собирает у постели умирающего императора совещание восьми высших чиновников и добивается подписания трех императорских указов. Один из них образует регентский совет с Су Шунем во главе. Другой запрещает матери императора контролировать его действия. Третий, который то ли был, то ли нет (вроде бы если он был, то зачем второй, однако его просто могли добавить позже, для верности), дарует Цы Си величайшую милость императора, приказывая ей совершить самоубийство, чтоб прислуживать императору и на том свете. Китайские императоры не злоупотребляли смертными приговорами, но пожаловать сановнику смерть – то ли клинок, то ли смертельную дозу опиума, то ли красивую желтую веревку (императорские цвета!) – было делом обычным. Умирающий император подписывает указы, Су Шунь кладет их под его подушку, чтоб никто не подумал о подделке, Цы Си и всем ее сторонникам наступает малоизвестная в Китае небольшая полярная лисичка. Что они могут сделать против императорского указа?
Оказывается, могут – без большой императорской печати все эти указы являются обыкновенными клочками красивой рисовой бумаги с каллиграфически выведенными на ней иероглифами, смысл которых никого не интересует. А печать неведомо где, и в последний раз ее видели у Цы Си, и где она сейчас – неясно. Более того, Цы Си уже знает о принятых против нее ужасных решениях – нет уголка дворца, в котором не скрывался бы евнух, и один из них уже донес ей о заговоре против нее, а другой, еще совсем молодой евнух Ань Дэхай (мы о нем еще поговорим), по ее поручению смог сообщить эту информацию князю Гуну. Как только император умирает, его вдовы входят в его опочивальню, сразу же вынимают из-под подушки опасные для них указы (они знали все заранее!) и тут же сжигают их на свечке – кощунство, конечно, но кто об этом скажет? Тут же выходит указ законных регентш-императриц, приказывающий Су Шуню сопровождать гроб с покойным императором, а его ближайшим помощникам Дуань Хуа и Цзай Юаню – отбыть в столицу немедленно. Вам непонятно, почему заговорщики просто не послали кого-то прирезать так мешающую им императрицу? Отчего же, послали, но путь убийцам преградили воины маньчжурской гвардии, которой командовал ее сердечный друг с юных лет Жун Лу – вот уж воистину старая любовь не ржавеет. Вскоре отряд гвардейцев врывается в палатку Су Шуня, путешествующего в составе процессии с телом покойного императора, и, о ужас-ужас, застает его развлекающимся с наложницей (или не застает, но кто же посмеет возразить?). Его немедленно тащат на столичную Западную базарную площадь и отрубают ему голову – такому развратнику даже не хотят пожаловать смерть от императорских щедрот. Больше повезло Дуань Хуа и Цзай Юаню – по прибытии в столицу каждому из них вручают по красивой желтой веревке. Как и положено, их же ближайшие родственники благодарят власть за неслыханную милость, привязывают веревки к потолочной балке, ставят лауреатов императорской премии на столы, затягивают на их шеях петли и с пением молитв вытаскивают столы из-под их ног. Награда Цзай Юаню оказалась меньше – он повис сразу. Тучный Дуань Хуа оборвал шнурок и упал на пол. Но ведь несколько раньше в далекой, холодной и дикой России похожие обстоятельства не спасли декабристов – тех, у кого оборвались веревки, повесили снова! Вы же сами понимаете, что там, где не спасовали северные варвары, мудрый Китай точно найдет выход из положения. Пришлось Дуань Хуа получить и применить императорскую награду вторично – не правда ли, великая честь? И как теперь с таким замечательным аргументом в пользу женского руководства, как доброта и мягкость? Боюсь, что имеется убедительный контрпример.
Назад: Из простых наложниц – в драгоценные
Дальше: Императоров меняют как перчатки