Глава 12
Скрываясь за присыпанными снегом лапами ели, Горчаков рассматривал противоположный берег Оки в бинокль, который дома брал на охоту. Ширина реки здесь была метров четыреста, в морозном воздухе висела туманная дымка, быстро сгущались сумерки. Олег щурился и напрягал зрение, чтобы рассмотреть все детали.
Берег на той стороне был пологий и низкий, переходящий в слегка волнистую равнину. В полусотне шагов от реки на едва заметной возвышенности стояла высокая квадратная церковь с маленькой башенкой над двускатной крышей. Башенку венчал «луковичный» купол с деревянным крестом. Рядом с храмом торчала похожая на вышку часового колокольня. За церковью просматривался обширный пустырь, а за ним в один неровный ряд выстроились пятнадцать огороженных жердями подворий с избами и хозяйственными постройками. Ограды охватывали не только строения, но и примыкавшие к ним огороды. Дворы не теснились один к другому, расстояние между ними, как показалось Горчакову, было никак не меньше сорока или даже шестидесяти метров. Там были посажены яблони, на которые Олег старался не смотреть, уж больно жуткие плоды висели на них. Слева пустырь ограничивала боярская усадьба, окруженная частоколом выше человеческого роста.
С трех сторон село Спасское окружали луга, а за огородами широкой полосой тянулись поля. По ним прямо за селом бродили сбитые в огромный табун кони. В самом селе их тоже хватало. Лошади были везде. Они стояли в крестьянских дворах, топтались по огородам. Много их было на пустыре перед церковью и у боярской усадьбы.
– Это плохо! – Горчаков досадливо поджал губы. – Конь при виде чужого может заржать, а здесь для хозяина лошади – это как сработавшая автосигнализация у нас. Значит, действовать придется быстро – стремительный бросок и штурм. Короче, то, чему меня в армии учили.
Олег проходил «срочную» в морской пехоте Балтийского флота, и теперь он старательно припоминал все когда-то слышанное на занятиях. Проникнуть незаметно в лагерь, аки ниндзя, и поснимать часовых было нереально. Монголы играть в поддавки не собирались. Местность вокруг села была совершенно открытой и хорошо просматривалась. Один часовой торчал на колокольне у церкви. В боярской усадьбе имелась такая же башня, как и во дворце коломенского князя, и там, на дозорной площадке, над срезанным верхом тесовой кровли, виднелись голова и плечи второго стража. А еще за селом, шагах в тридцати от леса, на значительном расстоянии один от другого, горело два костра. И у каждого грелось по пять воинов, которые, надо полагать, охраняли табун запасных лошадей.
«Этих, с вышек, надо будет снять прямо отсюда. И здесь мой «тигренок» скажет свое веское слово», – с теплотой подумал Горчаков, относившийся к оружию так, как иные мужчины не относились и к женщинам. Оружие Олег любил, ласкал и вожделел заполучить в свои руки чего-нибудь еще.
Базовой моделью охотничьего карабина «Тигр» являлась знаменитая снайперская винтовка Драгунова. В магазинах «Тигры» продавались укомплектованные прицелами от СВД. Но среди охотников попадались такие привереды, что армейская оптика их не устраивала. Во-первых, она казалась им слишком тяжелой. «Угу, – покивал Горчаков, – пятьсот восемьдесят грамм, куда как не тяжесть. Зарядку по утрам делать надо!»
Во-вторых, многим не нравилась сетка в прицеле, она им, видите ли, целиться мешала!
«Хреновому танцору всегда что-то мешает», – прокомментировал это дело Олег. Лично его армейский ПСО-1 М2 устраивал по всем параметрам. И сетка, рассчитанная на дальность стрельбы до 1300 м, и дальномерная шкала с расчетом на цель высотой 1,7 м Горчакову нисколечко не мешали, а наоборот, помогали.
Поэтому он не стал, как другие, менять проверенную в боях вещь на заграничную фигню, которая, ко всему прочему, была еще и в несколько раз дороже. «Я лучше денежки с большей пользой потрачу», – решил Олег и купил вместе с карабином ночной прицел ЮКОН.
«Далекие выстрелы вряд ли потревожат спящих за толстыми бревнами людей, – размышлял Горчаков, – но как быть с теми, что греются у костров?»
– Неждан, – повернулся он к стоявшему рядом приятелю, – там, на краю поля, десяток монголов. Наши новгородцы сумеют тихо подобраться к ним по лесу и перестрелять из-за деревьев?
– Обижаешь? Они же все охотники! Подкрадутся так, что никто и не заметит! – Неждан поправил мешавший ему узел белого платка под подбородком.
В нем он был похож на молодую, круглолицую и довольно симпатичную, голубоглазую бабу. Это если не принимать во внимание спускавшиеся на скулы усы. А вот топтавшийся позади друзей Вадим издали точно сошел бы за девку.
Олегу вспомнился эпизод из фильма «Джентльмены удачи». Тот, где Леонов, Вицин и Крамаров щеголяли в женских платках. Сам Горчаков тоже был ничего, только высоковат для дамы. Это он всех так вырядил. Собираясь в разведку, Олег просто не мог не подумать о маскировке. Поэтому в Коломне он купил три куска отбеленного холста. Перед тем как они втроем покинули деревню Калиновую, Горчаков со товарищи просунули головы в дыры, прорезанные в этих простынях, прихватили их на талиях поясами, и получилось что-то типа рыцарских накидок. Головы поверх низких шапок повязали косынками из белой ткани.
– Отлично! – кивнул Горчаков. – Только стрелять надо будет всем разом, залпом. Чтобы и пикнуть никто не успел. Теперь ты, Вадим.
Паренек, ставший дружинником Олега, прежде служил боярину в усадьбе, только не холопом, а «слугой вольным» за еду, кров и скромное жалованье. Но росший сиротой Вадим был рад и этому.
Горчаков хотел узнать от него расположение комнат в усадьбе Федора Ивановича. Окруженные тыном здания стояли по сторонам неправильного прямоугольника, что-то вроде удлиненной трапеции, развернутой основанием к Олегу. У правой стороны он видел два длинных строения.
– Что находится напротив хором? – спросил Горчаков парня.
– Конюшня и хлев, – ответил тот.
– Угу, – кивнул Олег и перевел взгляд на самую короткую сторону трапеции.
Там жались к тыну два низких домика и один высокий.
– А что у дальней стены? – Горчаков опустил бинокль и повернулся к Вадиму.
– Овин, гумно и баня, – ответствовал юноша.
Сами хоромы состояли из трех зданий. Ближе к высокому овину располагалась трехэтажная башня с дозорной площадкой на чердаке и шпилем над ней. Со стороны реки к башне примыкало короткое двухэтажное здание, а к нему длинное. Оно тоже было срублено в два этажа, но много выше, чем первое, чуть ли не вровень с башней.
– В башне что находится? – продолжил расспросы Горчаков.
– В самом низу клеть для разных съестных припасов, – пояснил Вадим, – выше кладовая для кож, сбруи, посуды, железных поделок разных и всякого такого, что в хоромах хранить ни к чему. Самый верх пуст.
– А в большой постройке что?
– Внизу гридница для дружины боярской и горница для слуг, над ней большая трапезная и боле ничего.
– Ну а в хоромах меж башней и трапезной? – Олег подумал, что там должны располагаться спальни, и не ошибся.
– Там сразу светлица, где боярыня с боярышней да холопками рукодельем всяким занимались, а сбоку три опочивальни, – подтвердил его догадки Вадим. – Одна для гостей, другая супружеская Федора Ивановича и Пелагеи Дмитриевны. Третья опочивальня боярышни Ксении Федоровны. Она, может, тоже еще жива. Ее вместе с тремя девками воеводы татарские в хоромы увели.
– А почто они в Коломну-то не сбежали? – удивился Горчаков.
– Так ведь не ждал никто здесь ворога, – развел руками Вадим. – Боярин с Романом Ингваревичем в поход выступил, сказывал, что вернется вскорости. Говорил: побьют они татар за Пронском и воротится он. А мы от поля далеко, чего нам бояться было?
– Ладно, – кивнул Олег, – возвращаемся в Калиновую. Там я тебе, Вадим, дам листок, изобразишь мне, как горницы расположены.
Пока трое разведчиков делали крюк по лесу, окончательно стемнело. Хорошо хоть снег белый, иначе лбы о сосны понабивали бы. Далее шли по льду, тут хоть и темно, но не заблудишься. Привыкшему к освещенным улицам Горчакову темнота в этом мире казалась какой-то особенной. Морозный воздух, хруст снега под ногами, мрак, наползавший со всех сторон, бездонное небо над головой, усыпанное яркими звездами. Олег на миг ощутил себя космонавтом, бредущим по чужой неприветливой планете. «Впрочем, если верить Роману, то так оно и есть, – подумал Горчаков, – это не наша Земля, это ее двойник».
В деревне Олег собрал свой отряд и начал ставить боевую задачу. Делал он это не в общих чертах, а четко распределив обязанности, с подробными разъяснениями каждому бойцу, что и как ему надлежит делать. Людей у Горчакова было мало, поэтому успех операции зависел от быстроты и слаженности. Он разбил тридцать «детских» на пары, нарисовал на листе принтерной бумаги план села и каждой паре назначил дом.
– Прямо сейчас заготовить колья, – говорил Олег командирским тоном, – по сигналу бегом несетесь к избам. Один подпирает колом дверь, другой приколачивает его к доскам, чтобы не сполз. Потом два гвоздя забиваете наискось, чтобы пришить двери к брусьям, дальше тащите солому, кладете под стены и поджигаете. Не думаю, что монголы будут стрелять в окна, но все равно остерегитесь, старайтесь не подставляться.
Волоковые оконца в избах располагались высоко, если стрелять, то только с лавок, которые, к слову, тянулись вдоль всех стен. Но чуть выше окон, также по всему периметру, были приделаны широкие противосажевые полки. Печи в избах топились по-черному, лохматые нити сажи свисали с кровли и падали на головы. Полноценных потолков не было, только полки над лавками, и с луком под ними было не развернуться.
«Но кто их, этих монголов, знает, – подумал Горчаков, – вдруг как-то приспособятся?»
Гвоздей в деревне нашлось всего пять штук и к ним один молоток. Здесь все строили топором! И им тоже можно было забивать гвозди, запас которых у Олега имелся с собой.
Большую часть плана Горчаков не придумал здесь, на месте, это была «домашняя заготовка». Он с самого начала не исключал операции против неприятеля, расположившегося на ночлег в избах. По вполне понятным причинам: надо быть полными идиотами, чтобы мерзнуть на улице, имея под боком теплое жилье.
Еще пятерых дружинников Олег отрядил заблокировать двери в церкви, только вместо кольев велел заготовить бревнышки.
– Вам ничего прибивать не надо, – наставлял он подчиненных, – подопрете бревнами – и ладненько.
Закончив раздавать указания, Олег занялся изготовлением «химического оружия». Это тоже была «домашняя заготовка», поэтому все необходимое он имел с собой. В Коломне Горчаков раздобыл несколько килограммов селитры, которую в Средневековье применяли в качестве консерванта при изготовлении колбас и разных копченостей. Уголь без проблем можно было найти в любой кузне. В прихваченной из дому аптечке лежала пластиковая баночка с пятьюдесятью таблетками американского аспирина. Тяжело вздыхая, Олег отсыпал три десятка таблеток и принялся толочь их в порошок.
Не все это знали, но аспирин был не таким уж и безобидным лекарством. Зажженная смесь угля, селитры и ацетилсалициловой кислоты давала густые клубы белого дыма, который вызывал кошмарный, до рвоты, кашель, а при высокой концентрации судороги и остановку дыхания.
Когда подготовка к операции, которую Горчаков окрестил «Возмездие», была завершена, пришло время занимать исходные позиции. Сначала весь отряд шел вдоль левого берега. А когда до Спасского осталось около километра, Олег, Вадим, Неждан и Берислав отделились, пересекли реку и углубились в лес. Брать парней с собой было не обязательно, но Горчаков не собирался вот так сразу терять первого в этом мире друга и первых дружинников. Неждану он вообще выдал на время похода свои старые латы. «Как обернется дело на том берегу, пока не ясно, пусть лучше побудут со мной», – решил Олег.
К позиции для стрельбы группа вышла по своим вчерашним следам. Здесь началось невыносимо долгое ожидание. Время ползло, как тягучая вязкая смола. Горчаков нетерпеливо посматривал на небо. Наконец оно начало светлеть. «Пора!» – Олег снял чехол с ночного прицела и вскинул винтовку. Светлело пока только вверху, а на земле еще царил сумрак, но Горчаков отлично видел цель. Убивать людей ему еще не доводилось, но, как это ни странно, ничего такого особенного он не испытывал.
Олег поймал в перекрестье голову стоящего на дозорной площадке монгола и плавно нажал спусковой крючок. Оглушительно хлестнул выстрел, приклад толкнул в плечо, и Горчаков вспомнил любимую шутку американских стрелков: «Вернувшего из Ирака снайпера спросили: что вы чувствовали, убивая гражданского? А бравый вояка ответил: только отдачу приклада».
Не теряя времени, Олег перевел карабин на колокольню и увидел, что часовой всматривается в лес, пытаясь сообразить: что это за странный хлопок долетел оттуда. Горчаков не дал ему осмыслить ситуацию. Выстрел! С монгола слетела меховая шапка, а самого его швырнуло назад. Олег снова дернул винтовку и увидел в прицел костер. Сидевшие у огня воины тоже услышали далекий грохот. Они все вскочили и повернулись к реке. Горчаков не успел выстрелить, он не успел даже прицелиться, потому что в этот момент в спины монголов ударили тяжелые новгородские стрелы, и они повалились мордами в снег. У второго костра – то же самое. Новгородцев было тридцать, и никто из них не промахнулся, а монголов – всего десять, на открытом месте. Тут, как говорится, без вариантов.
Олег заволновался: сейчас все решится – удача или провал? Он провел прицелом туда-сюда, но выскакивавших из помещений врагов не увидел.
– Ух, блин! – Горчаков утер вспотевший от волнения лоб. – Кажись, пронесло! Крепко дрыхнут! А может, это рефлексы?
Где-то Олег читал, что спящего воина могли разбудить тихие шаги и не потревожить более громкий звук, если человек этого звука никогда прежде не слышал.
– Веселье только начинается, – обернулся Горчаков к своей маленькой дружине, – шевелитесь, парни, не то опоздаем!
Подавая пример, он рванул по скрипучему снегу к далекому берегу.
Чтобы не потревожить раньше времени коней, весь отряд собрался у леса слева от усадьбы. К ней Олег направился только с «гвардией», состоявшей из Неждана, Берислава, Вадима и пяти новгородцев, которые среди своих товарищей считались лучшими кулачными бойцами.
Горчаков очень надеялся, что привыкшие к не запиравшимся юртам монголы не станут вставлять в петли дубовые засовы. Но полностью такой вероятности он не исключал. На этот случай Олег приготовил лестницу и доску в виде удлиненной буквы «Г», которую плотники использовали на крутых крышах.
По лестнице надо было подняться до второго этажа среднего здания и просунуть наверх доску, а по ней уже взобраться на крышу. Ее конек проходил как раз под сточным желобом башенной кровли, и с него можно было попасть на дозорную площадку.
Двигаясь вдоль частокола, «гвардейцы» добрались до ворот и нашли их открытыми, что вселило в Горчакова новые надежды.
– Стойте, – тихо сказал он, заметив, что товарищи собрались идти через двор напрямую.
По двору бродили кони, которые запросто могли испортить все дело.
– Жмемся к частоколу, – распорядился Олег, – идем не спеша, тихонечко, без резких движений, до угла хором. А дальше так же тихо вдоль стеночки.
Кони фыркали, косились на чужаков, принюхивались, но пока не ржали тревожно.
– Лошадушки, миленькие, – шептал Горчаков, – не коситесь на нас. Мы хорошие, мы просто мимо идем.
В боярский дом вели четыре крыльца. Одно находилось на первом этаже под трапезной. Правее было второе крыльцо с дверью в поварню. И еще имелось два красных крыльца с лестницами, по которым можно было подняться сразу на второй этаж. Одно из них находилось в торце дома, к которому приближались «гвардейцы». С противоположной стороны такое же крыльцо вело на второй этаж башни.
Двигавшийся первым Олег наконец добрался до двери в гридницу и осторожно надавил.
– Фу-у-ух, – выдохнул он с облегчением, – не заперто! Обойди хоромы, поднимись и проверь двери в трапезную, – прошептал Горчаков одному из новгородцев. Посылать на разведку «своих» он не захотел.
Дверь в поварню тоже была открыта. Олег дождался возвращения воина, который доложил, что в трапезную можно войти свободно. После этого Горчаков уже не сомневался, что и в башню он попадет легко. Примерно так оно и вышло, если не считать, что вся операция едва не провалилась.
Олег смело открыл дверь и столкнулся взглядом с обернувшимся на шум часовым. Дальше все решали даже не секунды, а их доли. И монголу их не хватило. Он изначально находился в проигрышной позиции – стоял сонный, расслабленный в ожидании, что скоро покинет опостылевший пост. А у Горчакова кровь кипела от адреналина и уже подрагивали мышцы, готовые взорваться серией молниеносных ударов.
Выпучивший от удивления глаза монгол еще только набирал в грудь воздуха для крика и тянулся рукой к сабле, а Олег в это время одним стремительным рывком преодолел разделявшие их пять шагов. Когда он успел выхватить кинжал, Горчаков сгоряча и сам не понял. Налетев на часового, Олег с разгона вогнал ему длинное лезвие наискось, под подбородок. Стресс придал Горчакову дополнительные силы, и удар получился страшным, кончик клинка высунулся у монгола из затылка. Крикнуть он уже не успел. Олег подхватил обмякшее тело и осторожно опустил на пол. Когда он выпрямился, его затрясло. Но это была не реакция на убийство ближнего, многократно описанная в романах. Просто у Горчакова после такой встряски адреналин в крови уже зашкаливал.
Олег был уверен, что монгольские сотники разместились на ночлег в боярских опочивальнях. А переводчик? Вот кто был нужен ему живым, так это толмач.
За слюдяными окнами посветлело и в помещениях началось что-то вроде предрассветных сумерек.
Горчаков приоткрыл створку и заглянул в щель. «Есть! – обрадовался он. – Сегодня мне что-то подозрительно везет, ой, не к добру это».
В комнате Олег увидел спящего на широкой лавке бородатого мужчину, укрытого лисьей шубой. Рядом на сундуке лежала меховая шапка, обвитая чалмой. Больше в светлице никого не было. Некоторое время Горчаков размышлял: а не повязать ли переводчика сразу? И решил не рисковать. Оставалось последнее дело. Спальни было три, а сотников четверо, и нужно было выяснить, как они разместились, чтобы распределить людей. Олег осторожно приоткрыл дверь шире и, стараясь ступать как можно тише, проскользнул в комнату. Двери во все опочивальни были распахнуты, потому что единственным средством отопления всех четырех комнат служила стоящая посреди светлицы печь.
Отправив Вадима подать сигнал, Олег впервые после Франции надел свои латы. На отполированной и хромированной кирасе все еще красовался наклеенный в Монбазоне логотип турнира – хищный сокол, расправивший черные крылья. И Горчаков не собирался сдирать эту наклейку, теперь это был его герб.
Вздев брони, воины прокрались в светлицу и рассредоточились.
– Начали! – негромко скомандовал Горчаков.
Переводчик за его спиной подскочил на лавке, но Олегу не было до этого дела. Все роли были распределены, и каждый должен был сыграть свою. Ему досталась самая трудная, потому что не хватало людей.
По плану тридцать суздальцев должны были заблокировать двери и поджечь избы со спящими монголами, после чего собраться у церкви. К этому времени пятеро рязанцев забросят туда ядовитые дымовые шашки и перекроют выход. Потом с помощью двух лестниц будут швырять в поднятые высоко над землей церковные окна новую отраву и затыкать их мешками с соломой.
В то же самое время на первый этаж усадьбы с двух сторон ворвутся пятнадцать рязанцев и двадцать три новгородца. Они будут рубить ошеломленного бездоспешного противника. Горчаков сказал им, что если возьмут сколько-то пленных, то хорошо. А если не получится, то невелика потеря. Еще двое новгородцев должны были заблокировать наружные двери трапезной и бежать к Олегу.
Итого на «зачистку» второго этажа у Олега остались: он сам, Неждан, Берислав, Вадим и пятеро отборных кулачных бойцов. Плюс еще двое новгородцев подтянутся.
Пацанов Горчаков решил поберечь. Тем более что у них не было ни оружия, ни доспехов. Вадим в этом бою будет оруженосцем Олега. Неждан, который тоже не дурак насчет подраться, вместе с Бериславом «упакуют» переводчика и побегут вязать монгольских сотников.
Горчаков проинструктировал кулачных бойцов примерно так: «Будить дорогих гостей нежно – оплеухой со всего маха. В зубы не бейте, воеводы татарские нужны мне способными к общению, то есть с нормальной дикцией. Лучше по уху цельте, да так чтоб в голове зазвенело, и сразу же под дых, сплеча! По носу тоже полезно, от этого на несколько секунд ориентация теряется. Нет, не сексуальная, а пространственная. Потом захват за кисть, и делаете так, как я вам показывал».
Еще в деревне Олег обучил новгородцев болевому приему, от которого «пациент» принимает позу «мордой в пол».
Горчаков ворвался в трапезную с мечом в левой руке и почти метровым дубовым засовом в правой.
– Блин, а народу! – едва не растерялся Олег.
На полу на кусках черного войлока спали десятки монголов. Точнее, уже не спали, а начали просыпаться. Ближайший к Горчакову противник сел на своей подстилке, и его узкие глаза при виде закованного в сталь великана приобрели нормальный размер. Олег уложил его обратно ударом дубового бруска по темени и тут же наотмашь отвесил оплеуху следующему. Третьего на ходу пнул носком армейского берца в зубы. Развернулся и треснул по затылку отвернувшегося в поисках сабли очередного «пассионария». Шагнул дальше и ударил по руке, которой тянул оружие из ножен еще один противник. Крутанув свою дубину, Горчаков звучно впечатал ее монголу в лоб. Потом резко сместился в сторону и оглушил не успевшего поднять меч кочевника. Заметив боковым зрением летевшего на него героя с поднятой саблей, Олег прыгнул ему навстречу и в прыжке ударил ногой в грудь. Низкорослого монгола унесло, как ураганом. В нем и весу-то было, наверное, с полцентнера. Бедолага едва из своих гутул не выскочил. Правда, улетел ворог недалеко, он врезался в своего товарища, и оба повалились на пол. «Низко пошел, должно, к дождю», – прокомментировал полет Горчаков.
На этом шутки закончились. Другие монголы успели вскочить, обнажить оружие и, мешая друг другу в тесноте, поперли на Олега.
– В очередь, сукины дети, в очередь, – прорычал Горчаков. Страха у него не было совсем, только веселая злость. Доспехи у Олега были прочные, руки длинные, а меч еще длиннее. К тому же здесь и у русских средний рост сто шестьдесят пять, а эти чумазые «багатуры» и вовсе – метр с кепкой.
О высоком искусстве фехтования монголы, похоже, и не подозревали, потому как махали саблями и палашами, будто оглоблями. Отступив к двери, чтобы не зашли сзади, Горчаков легко отводил неуклюжие удары и тут же контратаковал стремительными глубокими выпадами. За несколько секунд он уложил шестерых, остальные отпрянули и стали подбирать с пола луки. «Ага, так я вам и дал себя расстрелять!» – усмехнулся Олег и, выдернув левой рукой из ножен похожий на короткий меч кортик, рванулся в атаку. Он вломился в толпу, как медведь в малину, – рубил, колол, бил с разворота локтями, толкал плечом. Горчакова сумели достать только один раз, голову он успел убрать, и чужой палаш, звякнув, отскочил от наплечника, а следом согнулся его владелец, получив укол в живот. Олег прикончил еще шестерых и отступил к двери, продержаться в окружении больше пары минут было почти невозможно. Прилетевшая откуда-то стрела ударила в правую сторону кирасы так, что Горчакова слегка развернуло. «Ну ни фига себе!» – удивился он силе удара.
– Вадим! – проорал он, отступая в светлицу.
Олег стащил с правой руки латную перчатку, взял у подскочившего оруженосца карабин «Сайга»-«Тактика» двенадцатого калибра и один за другим выпустил в толпу монголов все восемь патронов, заряженных картечью. Из трапезной донеслись вопли и стоны. Горчаков сменил магазин и тут же его расстрелял. Тел на полу заметно прибавилось. В ответ на его выстрелы летели стрелы – две ударили в правый наплечник, третья снова в грудь. Четвертая чиркнула по шлему.
Олег отпрянул в сторону от двери, увидев, сколько народу в него целится.
– Олег Иванович, – услышал он позади голос Неждана, – мы управились. Всех повязали! Шлемы надели, щиты из башни забрали. Готовы вдарить на нехристей.
– Какое там вдарить! – возмутился Горчаков. – Они опомнились и луки похватали. У меня доспехи добрые, а вас перестреляют. Вадим, сумку подай!
Олег загнал третий магазин, передернул затвор, показался в дверном проеме и тут же запрыгнул обратно. А стена напротив двери тотчас превратилась в подобие дикобраза. Горчаков выглянул снова и открыл огонь. Расстреливать монголов, как в тире, больше не получалось, они рассредоточились вдоль стен и взяли дверь на прицел. Несколько человек рубили топориками проход на улицу. Высовываясь из-за стены, Олег расстрелял третий магазин. И получил еще две стрелы в наплечник и две по шлему, они ушли в рикошеты, но удары по голове были чувствительными.
Горчаков попробовал стрелять из пистолета, буквально на секунду показывая врагу правую руку, плечо и голову. Получалось скверно. Монголы не давали прицелиться. Впрочем, на такой дистанции этого особо и не требовалось. Олег свалил еще семерых, но и у него прибавилось отметин на наплечнике, а одна стрела ударила по забралу, чуть ниже смотровой щели, да так, что Горчаков покачнулся и едва не сел на пятую точку. Впечатление было таким, будто он пропустил на ринге прямой удар. Про правую ногу, которую тоже видит противник, Олег как-то забыл, а монголы напомнили, и Горчаков заработал себе болячку. Ножные латы были вдвое тоньше шлема, грудной пластины и наплечников. Узкая и тяжелая бронебойная стрела пробила отличную закаленную сталь. Правда, не навылет, ее кончик воткнулся в голень где-то на сантиметр – не опасно, но неприятно.
Атаковать никто не мог, и ситуация складывалась патовая, но время работало на славян.
Из трапезной вдруг донеслись крики, топот и грохот.
– Ну вот, – обрадовался Олег, – а теперь и мы ударим!
Он отдал Вадиму «Грач» и натянул на руку латную перчатку.
– За мной! – скомандовал Горчаков, поднимая меч.
Дверь на втором этаже не была забита гвоздями, ее просто подперли бревном. Проведя внизу «зачистку», рязанцы и новгородцы убрали бревно и атаковали монголов с улицы. Кочевники смешались, и им стало не до стрельбы по дверям, из которых выскочил сначала Олег, а за ним восемь новгородцев, включая подошедших на помощь и Неждана.
Горчаков до этого уже уполовинил число неприятеля, а теперь силы сравнялись. Привыкшие к конному бою и учившиеся только маневрам и стрельбе, монголы не выдержали рукопашной. Один за другим они валились на залитые кровью войлоки.
– Пленных берите! – крикнул Олег, подавая пример и обезоруживая одного из немногих еще уцелевших.
Горчаков провел стандартную связку, не сделав ни одного лишнего движения. Сначала он взмахом меча справа налево отшвырнул слегка изогнутую саблю монгола в сторону и вниз. Затем обратным движением наотмашь хлестнул его по уху и щеке, развернув клинок плашмя. Продолжая движение, Олег отвел руку до предела и изо всех сил резко ударил сверху по оружию ошеломленного противника, которое тот еще не успел поднять. Пальцы монгола не удержали рукоять, и сабля, совершив красивый пируэт, улетела в сторону. Швырнуть врага на пол и скрутить его – это уже было делом техники. Горчаков кроме бокса занимался еще вольной борьбой и самбо. Потому что без борцовской подготовки в ИСБ вообще ловить нечего.
Олег осмотрел поле боя. Подчиняясь приказу, воины убивать монголов уже не пытались, но и взять – подойди, попробуй!
Врагов на ногах осталось только девять. Шестеро стояли полукругом у стены, а троих загнали в угол, что было еще хуже.
– Неждан, – Горчаков повернулся к вертевшемуся поблизости приятелю.
Одной рукой он держал выкрученную кисть монгола, а второй никак не мог дотянуться до пряжки его пояса. Больше связать супостата было нечем. Олег не успел еще закончить просьбу, а новгородец уже сам обо всем догадался и начал снимать ремень с ближайшего трупа. В старых доспехах Горчакова он выглядел экзотически и угрожающе.
В миланских латах, выполненных по образцам конца шестнадцатого века, которые носил Олег, человек был похож на робота с гладкой изогнутой пластиной вместо лица. А Неждан напоминал сейчас железного дятла с острой макушкой и клювом.
Первые доспехи Олега тоже были миланскими, но ранними, такие носили, когда Жанна д’Арк освобождала Орлеан.
К «позднему Милану» полагался шлем «армэ», который раскрывался на две или три части на навесах и защелкивался на голове. А в начале пятнадцатого века носили обычный конический шлем – «бацинет» с «шейной» кольчугой и съемным забралом, которое немцы прозвали «собачья морда». По мнению Горчакова, ничего собачьего там не было, а вот «дятел» или «буратино» – самое подходящее название.
– Давай остальных вязать, – сказал Олег приятелю, когда они закончили возиться с пленным. – Шубу возьми.
Монголы спали на толстых войлоках и укрывались длинными, до пят, тулупами. Одеваться у них времени не было, и теперь по полу были разбросаны постели кочевников, одежда и оружие. А поверх всего этого в алых лужах остывали десятки трупов. В трапезной висел острый запах свежепролитой крови, вонь немытых тел, мочи и тяжелый смрад пробитых внутренностей.
– Вот он, «вкус победы»! А также и запах, – прошептал Горчаков, криво усмехнувшись.
– А шубу-то зачем? – не понял Неждан.
– Сейчас быстро идем к тем троим, что в углу, и с ходу кидаем им на головы шубы, – поделился планом Олег, – я среднему, а ты тому, что справа.
Стоящий в центре монгол инстинктивно вскинул круглый щит, но тулуп накрыл его, на секунду заслонив обзор. Этого оказалось достаточно, потому что вслед за одеждой вперед метнулся Горчаков и ударом ноги впечатал противника в угол. Бросок Неждана вышел не таким удачным, монгол отскочил назад, шуба упала на его саблю, зато сам он, отступая, подвернулся под руку Олегу и тут же получил латной перчаткой в щеку. Горчаков бил наотмашь и не сумел «вырубить» противника с одного удара. Монгол отлетел, ударился о стену, и тут подскочивший Олег поставил в этом деле точку, длинным боковым ударом, который англичане называют «свинг». Третий противник хотел воспользоваться тем, что Горчаков повернулся к нему спиной, но не успел и только подставился сам. Один из новгородцев ударил его мечом плашмя по руке и выбил оружие.
– Опять шубы берем? – спросил Неждан, когда они шли через комнату.
– Не будем мелочиться, – ответил Олег, – берись за тот край! – Он указал рукой на широкий дубовый стол длиной метра под три.
Новгородец только фыркнул в ответ и мотнул головой так, что на лицо с лязгом свалилось носатое забрало.
На то, как друзья изображали бульдозер, стоило посмотреть. Горчаков, правда, получил при этом концом палаша по шлему, да так, что в глазах сверкнуло. Но дело они сделали: одного монгола сбили с ног, троих отбросили и прижали к стене. Неприятельский строй был разорван, со всех сторон на помощь кинулись свои, и в два десятка секунд все было кончено.
Потом Горчаков осмотрел монголов, которых оглушил дубовым бруском в самом начале. Четверо пребывали без сознания, но, судя по пульсу, должны были очнуться. Пятый…
– М-да, перестарался я, – констатировал Олег летальный исход. – Итак, что мы имеем? – начал подводить он итоги. – Десять связанных здесь плюс четыре сотника там и к ним переводчик. А внизу сколько пленников? – громко спросил Горчаков, обращаясь ко всем сразу.
– Мы, эта, погорячились малость, – повинился один из новгородцев, – двоих взяли только, а остальных того… порубили.
– Ладно, – махнул рукой Олег, – с кем не бывает.
Назначив людей стеречь пленных, он повел остальных к церкви. На улице воинов ждала печальная картина – село Спасское заканчивало свое существование. Сначала погибли жители, а теперь полыхали их дома. Пламя гигантских костров гудело и рвалось ввысь. В серое зимнее небо поднимались клубы черного дыма, в воздухе кружились хлопья сажи. Кроме изб горели и примыкавшие к ним постройки.
– Черт! Да это же хлева! – дернулся Горчаков и тут же успокоился, заметив в стороне от пожарищ стадо коров. – Лоханулся я, – признал Олег, – а суздальцы молодцы! Обо всем позаботились.
Среди коров Горчаков разглядел несколько овец и коз.
– Ага! – обрадовался он. – Не всю живность монголы поели, будет и нам шикарный обед.
Тридцать пять воинов Олег оставил в селе на тот случай, если монголы выломают церковные двери, но этого пока не случилось.
– Ну что здесь, Ратмир? – спросил Горчаков старшего над суздальской дружиной.
– Сначала вороги в дверь колотились, – ответил воин, – а мы бревна придерживали, чтобы в сторону не сползли. А потом невмоготу стало, из-под дверей дым полез, до того ядреный! Кто его вдохнул, насилу прокашлялись. А заодно и эти, – Ратмир указал на резные двери, – стучать перестали.
– Бойцы! – гаркнул Олег командирским тоном. – Тьфу, блин! Опять армию вспомнил, – прошипел он и тут же поправился. – Вои! Слушай меня! Стрелкам взять луки и встать перед храмом, полукругом, в тридцати шагах! Остальным встать позади новгородцев!
Дождавшись выполнения команды, Горчаков послал шестерых воинов открыть церковные окна, по человеку на окно. Этот момент он продумал заранее, поэтому мешки с соломой были обвязаны веревками, концы которых свисали вдоль бревенчатых стен, как крысиные хвосты.
Как только выдернули затычки, из узких окон повалили густые клубы белого дыма.
Олег прохаживался перед строем и поглядывал на церковь. Мороз жал вовсю. Под ногами поскрипывал снег. Края шлема от дыхания покрылись инеем. Горчаков надел под дублет толстый свитер, а под штаны теплое трико, но все равно закоченел в своем железе и мечтал о куцей крестьянской шубейке, которую так и не успел сменить на что-то более подходящее и приличное воеводе.
Наконец клубы дыма сменились туманными струйками.
– Приготовиться к бою! Открывайте двери! – скомандовал Олег и опустил глухое забрало.
К ручкам церковных дверей тоже привязали веревки, которых теперь было полно – у каждого монгола имелся прочный аркан из конского волоса. Ратники оттащили бревна и потянули за концы веревок, створки дверей распахнулись, и на улицу вместе с редким дымком потекли многоголосый кашель и хрип. В полумраке храма висел белесый туман, и разглядеть издали, что там происходит, было невозможно. Вскоре из дверей стали появляться монголы, их корчило от кашля, они уже не могли стоять на ногах и передвигались кто на четвереньках, а кто и вовсе ползком. О сопротивлении никто из них даже не помышлял. Выбравшись на улицу, кочевники скрючивались на снегу, хватали свежий воздух раскрытыми ртами и снова заходились надрывным кашлем.
И Горчакову было совсем их не жаль, потому что за его спиной на деревьях все еще висели тела изнасилованных и убитых женщин и совсем еще девочек.
– Заканчивайте здесь без меня, – распорядился Олег, когда воины повязали большую часть ночевавших в церкви супостатов.
Ее строили на деньги боярина, а на Руси щедро жертвовали на храмы, поэтому здание вышло просторным. Здесь разместилось сто четырнадцать монголов. Они в нескольких местах взломали полы и развели большие костры, а потом закрыли двери и легли спать у горячих углей, как у себя в юртах. Горчаков не рассчитывал, что тридцать таблеток аспирина дадут смертельную концентрацию, ему всего лишь надо было вывести противника из строя на время, необходимое для «зачистки» боярской усадьбы. Но зелье получилось убойным. Не все монголы сумели выползти из церкви, у многих не хватило сил, некоторые потеряли сознание, а восемь вражин и вовсе загнулись.
– Итого, – начал подсчеты Олег, – пленных у нас рядового и… – Он замялся: – А десятники это кто? Ладно, скажем так: рядовых и младшего командного состава взято в плен сто двадцать два человека. Плюс четыре сотника и переводчик. Неплохо!
Сам Горчаков сегодня застрелил тридцать два человека, семнадцать зарезал, одному проломил голову и не испытывал при этом ни малейшего раскаяния или каких-либо мук совести. Наоборот, он радовался и гордился тем, что сумел спланировать и провести операцию так, что вверенное ему подразделение практически не понесли потерь. Только одному новгородцу разрубили руку пониже локтя, остальных от монгольских сабель уберегли щиты, кольчуги, чешуйчатые брони и усиленные металлом стеганки. Не последнюю роль сыграли внезапность нападения и растерянность противника. Победа была сокрушительной, четыре монгольские сотни перестали существовать!
