Глава 9

– Пахом! – крикнула Дарена, высунувшись из дверей поварни. – Дык ты пришлешь кого-нито гусей резать?

Княжеский дворский набрал полную грудь воздуха, собираясь отругать глупую бабу. Потом шумно выдохнул и раздраженно сплюнул. С остатками язычества бороться было бесполезно. С этим и церковь не справлялась. «Куда уж мне преуспеть?» – подумал он. Здесь, в дремучих приокских лесах, народ и требы всякой бесовской нечисти творил, и разное другое. По одному из древних поверий, птица, забитая женской рукой, считалась нечистой.

Пахом огляделся, выискивая, кого бы послать с бабами в птичник, и увидел идущего от свинарника сутулого мужика с длинным ножом на поясе.

– Всемил, ты кабанчиков уже заколол? – обрадовался дворский. – Сходи тогда с поварихами, гусей порежь.

– Какое там заколол! – махнул рукой мужик. – Их же надоть соломой осмолить, а опосля сразу мыть и скоблить. А воды горячей нет!

– Как так нет! – взвился княжеский управитель. – Дарена!

– А че сразу Дарена? Не-е-е, Пахом, – покачала головой старшая повариха, – кипяток нам самим нужен. Щас гусей да кур щипать будем. А их же сперва ошпарить надоть.

Пахом приосанился, в такие минуты он чувствовал себя как воевода на брани. За то и любил свою службу. «Раз отец наш, Роман Ингваревич, повелел, чтобы после обедни все к пиру было готово, значит, так оно и будет! Если потребуется, то я всех слуг загоняю и сам костьми лягу, но волю княжью выполню», – гордо подумал дворский.

– Стало быть, так! – Пахом сурово сдвинул брови и ткнул подошедшего Всемила пальцем в грудь. – Бери своих помощников, и ступайте в пекарню. Там караваи только что вынули, и печи еще горячие. Ставьте туда горшки. Вам кипяток без надобности. Вам и теплая водица очень даже сгодится.

Роман Ингваревич, князь коломенский, нынче пребывал в приподнятом настроении. Беспросветная тоска, сжимавшая душу все последние дни, разжала холодные пальцы. Грозные тучи раздвинулись, и между ними блеснул лучик надежды. Он уже готовил город к осаде, считая ее неизбежной, а сегодня к Коломне подошли владимирцы и суздальцы в силах тяжких. Всеволод Юрьевич и Еремей Глебович привели девять тысяч пятьсот тридцать три воина. Еще с ними пришло девятьсот шестьдесят семь новгородцев. «С такой ратью можно с татарами силами померяться», – думал Роман. Одно только его смущало.

– Ведомо ли тебе, сколько войска у царя Батыя? – спросил Всеволод.

Коломенский князь взял со стола кубок со светлым медом, пригубил и поставил обратно.

– А как его счесть? – пожал он плечами.

– Нешто сам не знаешь? – удивился Еремей Глебович.

Был он дороден и уже в летах, в его черной бороде серебрилась седина, но воевода по-прежнему крепко сидел в седле. Пятнадцать лет Еремей Глебович водил владимирские полки. Ходил воевода и на булгар, и на мордву, и на немцев.

– Пленника надо было взять и расспросить, – заметил с покровительственной усмешкой Всеволод Юрьевич.

Старшему сыну великого князя владимирского на днях исполнилось двадцать шесть лет, а выглядел он еще моложе. Светло-русые волосы, голубые глаза, лицо румяное. Ни бороды, ни усов Всеволод не носил.

«Прямо красна девица, – подумал Роман Ингваревич, – молоко на губах не обсохло, а туда же, учить вздумал!»

Сам он в этом году вошел в возраст Христа. Князь коломенский был из тех, кого на Руси называли «муж битвы и совета». Роман был ростом высок, широк в плечах, с могучей грудью – настоящий русский богатырь! В битву он шел впереди своей дружины, стремясь первым преломить копье. Умом тоже был не обделен. Коломенцы любили своего князя за справедливость и за внимание к нуждам народным.

– А ты что, Всеволод, язык татарский знаешь? – спросил Роман, поглаживая черные густые усы, опускавшиеся до бритых скул. – Я вот, к примеру, нет. И в дружине моей никто сего языка не ведает. Так за каким лешим мне пленника ловить? Как я с ним толковать буду?

– А чего ж ты тогда с дядей и братом татарам навстречу-то вышел, сил супротивника не ведаше? – развел руками Всеволод Юрьевич. – Выходит, сунулись вы, не зная броду? И по дурости своей положили в степи все городовые полки: рязанский, муромский, пронский, коломенский и другие. Кто теперь без воев обученных города защищать будет? Смерды? Бабы с детишками?

– Коломенский и пронский полки не погибли, – возразил враз помрачневший Роман. – Мы с пронцами на холмах встали и весь день отбивались. А к вечеру пошли на прорыв. Татары лобового боя не приняли. Они вокруг скакали и стрелы пускали. А когда мы на них бросались, татарове в степь на конях уносились. Потом возвращались. Когда вороги поняли, что мы вот-вот уйдем, они опять на нас насели. Мы останавливались, отбивались и дальше шли. Потом стемнело, и татары от нас отстали. Четверть наших побили, и еще столько же поранили. Живые все ушли! И раненых, кто сам идти не мог, вынесли! – Коломенский князь гордо вскинул голову. – Мы, рязанцы, своих не бросаем! – отчеканил он. – А что к заставам за Пронском вышли, так это нас татары туда выманили.

– Это как? – подался вперед Еремей Глебович. – Ты, княже, нам все расскажи. Хитрости врага знать надобе!

– А чего тут рассказывать, – махнул рукой Роман, – второй раз такого случая уже не будет.

Князь взял со стола кубок, осушил его большими глотками и стукнул им об столешницу.

– Ладно, слушайте, – сказал он. – Татары же сперва послов к нам прислали. Двух воев и с ними бабу-толмачку. Послы те какие-то бездельные. Нечего с ними было обсуждать, потому как ничего они и сами не ведали. Эти послы только одно сказать могли. Потребовали с нас дани: десятины во всем. – Роман криво усмехнулся и покачал головой. – Не просят так дани. Это не переговоры, а насмешка. Потребовали они не просто десятую долю добра, а десятую долю во ВСЕМ! – князь особо выделил последнее слово. – Просили не просто каждого десятого коня, а десятины в черных, десятины в рыжих, десятины в пегих и так всех мастей. А еще запросили десятины в смердах: отдельно в женщинах, в мужчинах и детях. Ну и дальше то же самое: десятина в воях и их семьях, каждого десятого князя, каждую десятую княгиню, мальчика, девочку.

– Вот это да! – удивился Всеволод. – Батюшке они совсем другое говорили! И десятины во всем не просили. А это и вправду больше на насмешку похоже.

– Ты б дядю моего видел, когда он все это выслушал! – усмехнулся Роман.

– И что Юрий Игоревич им ответил? – заинтересовался Всеволод.

– Сказал, что, когда нас в живых не будет, пусть тогда забирают все!

– Достойно! Хорошо ответил! – важно одобрил Еремей Глебович. – Горд вельми Юрий Игоревич.

– А мы, рязанцы, все такие! Честь и доблесть воинскую мы превыше всего ставим, – сказал Роман будничным тоном, ничуть не рисуясь. Так говорят о чем-то само собой разумеющемся.

– Ну а дальше-то что было? – Всеволод нетерпеливо поерзал на широкой, застеленной шемаханским ковром лавке.

– Дальше дядя послал за помощью к твоему батюшке и начал войско собирать, – продолжил историю коломенский князь. – Только сперва надо было время выиграть. Поэтому Юрий Игоревич послал в стан татарский своего сына Федора с дарами богатыми. Федор должен был переговоры начать и по возможности затянуть их, на сколько получится. Он должен был сказать царю Батыю, что земля Рязанская готова ему покориться, вот только дань, что он запросил, больно велика. Дядя думал, что, пока Федор о дани торговаться будет, он рать исполчит и помощи от Юрия Всеволодовича дождется. А там уже можно будет и по-иному с царем Батыем потолковать. Да только татары все посольство наше перебили, сохранив жизнь лишь Апонице, слуге Федора. Они дали ему коня и в Рязань отпустили. Апоница в молодости был воем изрядным. Не мог он в стане врага побывать и сил его не сосчитать. Об том его дядя и спросил. Апоница ответил, что воев татарских в стане не более десяти тысяч. Потому мы и вышли им навстречу. Десять тысяч мы при удаче могли побить. Ну а если бы нам не повезло, то все одно, после такой битвы татары бы на нашу землю уже не пошли.

– Стало быть, их более десяти тысяч оказалось? – переспросил Еремей Глебович.

– Думаю, что поболее, – кивнул Роман. – А на сколько – бог весть.