Августейшее семейство
Скажешь – военный лагерь, и сразу идет на ум римский честер – ровные ряды палаток, образующие четкие, строго параллельные улицы, в центре – шатер полководца, орел под охраной бдительных часовых. С левого края лагеря бодро пыхтит кухня, где неулыбчивые повара-нубийцы пекут ячменный хлеб и варят бобовую кашу, дымит полевая кузница, где латают пробитые панцири и пользуют застарелые солдатские мозоли. А еще (прошу прощения!) чуть в стороне от палаток, в совершеннейшем порядке имеются выгребные ямы, присыпанные золой. И все это хозяйство обнесено добротным частоколом, поставленным над глубоким, в рост человека, рвом!
Лагерь, где обитали солдаты верного сына католической церкви, короля Речи Посполитой Сигизмунда III Ваза, был похож на честер Римской империи так, как старый бродяга на юного вельможу – заметно, что оба принадлежат к роду человеческому и их тела прикрыты одеждой. На этом сходство заканчивается…
Военный лагерь начинается издалека, со столбов дыма. Днем они видны за пять миль. Ночью – за две. Зато в черном небе, пробитом серебряными звездами, словно шляпками гвоздей, отлично видны всполохи костров. Солдаты варят кулеш или кашу, запекают «дикого» поросенка или куренка (как повезет), а то просто – сидят и греются.
Человеку непривычному лучше завязать нос платком или дышать широко открытым ртом, пока не научишься вдыхать ароматы костров и кислого порохового дыма, несвежей еды и свежего навоза, человеческого пота и человеческого же дерьма.
Утешало, что сейчас стычэнь, а когда придут люты да мажэц, снег начнет таять, а запахи будут еще резче и пакостней – война закончится…
Шатры и палатки, шалаши и крытые телеги наставлены так, как хотели их обитатели – личная армия короля, магнаты из посполитова рушения и союзники – казаки гетмана Сагайдачного, татары Давлет-хана и русские холопы, набранные из покоренных земель. Будь у принца Владислава желание, разгромил бы армию отца, как когда-то Жолкевский разбил войско Дмитрия Шуйского. Но, как пошутил великий коронный гетман: «В таком бедламе можно не бояться врага – он сам заблудится!» Гетман, любивший порядок, предпочел разместить великопольских гусар поодаль от основного бивака. Так же поступил и великий гетман литовский Ян Кароль Ходкевич, в подчинении которого была тяжелая кавалерия и шляхта Великого княжества Литовского. Оба полководца помнили, что если свести вместе поляков и литвинов, начнется такое, что и враг не понадобится…
Его Величество Сигизмунд, король Польский, Великий князь Литовский, царь Московский и Всея Руси, князь Смоленский и прочая, сегодня пребывал в прекрасном настроении духа. От гонца, прибывшего из Вязьмы, он узнал, что с часу на час в лагерь прибудет легат Великого Понтифика папы Павла V. Сигизмунд надеялся, что посланник прибудет не только с благословлением Его Святейшества, но привезет чего-то более весомое…
Легата, проделавшего путь с берегов желтого Тибра до заледеневшей Жиздры, следовало принять достойно. Жаль, что сегодня не пятница и не среда – можно бы обойтись жареной рыбой и пареной репой. Теперь же следовало искать мясо. Зайцы на Московии дешевы, но клятые москали подсовывают ободранные тушки. Не разберешь – не скакал ли «заяц» по деревьям и не мяукал ли по подворьям? Скрепя сердце король утвердил меню, в котором значилась жареная баранина. Нет, король был не скуп, но в последнее время (да что там, в последние годы!) приходилось экономить каждый злотый. Казалось бы, реквизиции в русских городах пополнили королевскую казну, но деньги уходят, словно в бездонную бочку!
Его Величество долго решал – прилично ли предлагать легату русскую вудку или придется тратиться на вино? Будь это Польша – не было бы и забот, но в Московии маркитанты дерут за каждую бутылку такую цену, за которую в Европе можно купить бочонок! Нет, предлагать вудку – дурной тон…
Сигизмунд грустно закрыл шкатулку, из которой он только что отсчитал пять магдебургских иоахимстальгульденгрошенов (польские злотые торговцы не брали!). Увы, недавно за эти деньги можно было бы пировать неделю, а теперь…
– Юхан, ни в коем случае не берите зайчатину! – строго наказал король, вручая талеры слуге.
Старый камердинер, бывший с Его Величеством с тех времен, когда польский правитель был шведским королем, флегматично кивнул и уже собрался уходить, как снаружи послышался топот копыт по снегу, ржание коней и голоса.
«Неужели легат?» – расстроился король, но в шатер заскочил юный Збигнев Каменский, дворцовый маршалок.
Пан Збигнев, получивший придворную должность недавно, еще не успел наиграться – таскал на себе дивной работы зерцало, из-за которого постоянно простужался – на доспех невозможно натянуть шубу, а поддоспешник грел плохо.
– Государь, посланник от гетмана Ходкевича, – почтительно поклонился юноша, шмыгнув носом.
– Зовите, – немедленно распорядился король, сделав знак Юхану пока оставаться на месте.
Едва не зацепив заплечными крыльями столбики у входа и задевая шлемом перекладину, в палатку ввалился здоровенный литвин, обсыпанный снегом. Открыв рот, чтобы сообщить известие, гонец вспомнил о приличиях – снял с головы шлем (но оставив подшлемник) и соизволил поклониться королю.
– Лабас, понас кароль! – поприветствовал гусар короля.
«Словно в коровник ввалился!» – неприязненно подумал Сигизмунд. Впрочем, чего ждать от жмудина? Хорошо, что не сказал августейшей особе просто – «Свейки!». Мысленно посчитав до десяти, Сигизмунд ответил:
– Лабас диена!
– Понас гетман велел доложить, что понас принц движется в нашу сторону, – изрек гусар.
– В скольких милях отстоят войска принца?
– ??? – вытаращил литвин круглые глаза с короткими коровьими ресницами.
– Я спрашиваю – далеко ли армия Владислава? – подавляя гнев, спросил король.
– Понас гетман велел доложить, что понас принц Владислав движется в нашу сторону, – повторил гусар и добавил что-то по-жмудински.
Кажется, кроме вызубренной фразы, литвин не знал по-польски ни слова. Расспрашивать бесполезно – в тяжелую кавалерию рекрутировали крестьянских парней, выискивая тех, кто покрепче, – таскать стальную кирасу, крылья и шлем, способен не каждый! Соответственно, умом и сообразительностью гусары не отличались. Ну а коли бы отличались, то вряд ли бы попались на крючок рекрутеров! Зато рубаки были отменные! Обычно великий гетман литовский посылал донесения с кем-нибудь из офицеров. Видимо, на сей раз Ян Кароль спешил. Его Величество отпустил вестника милостивым кивком головы, а появившемуся маршалку приказал:
– Пан Збигнев, отправьте гонцов к военачальникам – пусть немедленно прибудут на совет.
Что ж, как ни важен приезд легата, но возникает более важное дело. Наконец-то можно поставить точку в затянувшемся рокоше! Мятеж, поднятый принцем, длится два года, и еще ни разу дело не доходило до крупных сражений. Да что там – и мелких-то не было! Противостояние, в котором не пролилось ни капли крови, выглядело смешным в глазах Европы!
– Ваше Величество, готовить вам полный доспех или ограничитесь кирасой? – почтительно поинтересовался ожидавший распоряжения Юхан.
– Полный, – важно кивнул король.
Августейшим особам нечасто требуются доспехи. Дело короля – стоять в сторонке, под развернутым знаменем и, взирая с бугорка, не мешать военачальникам делать свое дело! Но на военном совете королю положено быть в полном доспехе!
Легат Его Святейшества – рука и око самого папы – может иметь любой сан. Даже к простому монаху или прево мелкого монастыря земные владыки обязаны относиться с уважением! Когда же король Сигизмунд узнал, что отец Алонсо пребывает в сане епископа, он преисполнился гордости и по достоинству оценил доверие, оказанное ему Ватиканом. (Увы, денежное вспоможение от папы было настолько ничтожно, что не стоило и говорить…)
Его Преосвященство, имея сан, не имел епископства. По замыслу Его Величества, с которым согласился Его Святейшество, центром новой епархии должен стать Смоленск. Город, поврежденный штурмом и пожарами, сохранил несколько каменных зданий – в основном храмы. При некотором усилии, подкрепленном деньгами (где бы их взять?), русские церкви можно превратить в костелы. Кроме того, в Смоленске не осталось ни одного православного священника – кто погиб во время осады, кто получил заслуженное наказание от рук католических солдат! Стало быть, мешать обращению схизматиков в истинную веру будет некому.
Новая епархия должна охватить пределы Смоленского, Калужского и Тверского воеводств Московии. Со временем, как рассчитывал отец Алонсо, Его Святейшество произведет его в архиепископы, а то и в кардиналы.
Прибытие легата несколько омрачала неприятность – по вине нерасторопного проводника кортеж епископа заехал в лагерь казаков. Отец Алонсо попытался начать проповедь, но встретил насмешки. Более того – дикари избили телохранителей, а самого посланника вытащили из повозки и кинули в сугроб! К счастью, заслышав шум, появился гетман Сагайдачный. Атаман разогнал наглецов, пригласил епископа и свиту в свой шатер и, отпоив их вудкой с перцем, отослал королю под надежным конвоем. Особа епископа не пострадала, но часть багажа была испорчена!
Отец Алонсо, хотя и был огорчен, но не стал пребывать в грехе уныния. Напротив, перед началом сражения отслужил мессу, чтобы укрепить дух и даровать победу верным сынам церкви!
Его Величество наслаждался, внимая чеканной латыни. Удручало, что пришла едва ли половина воинства. Остальные (не хотелось об этом думать) были схизматики-православные, еретики-кальвинисты и язычники-мусульмане! Сигизмунд утешал себя тем, что в скором времени он войдет в историю как правитель, сумевший вернуть еретическую Московию в лоно матери-церкви! Спохватившись, Его Величество осенил себя крестным знамением, отгоняя суетные мысли – не в величии слава, а в торжестве истинной веры!
Слуги битый час пытались отыскать место, приличествующее не королю, а полководцу. Такое, чтобы с него было хорошо озирать поле сражения. Отыскали холмик, едва ли превышающий могильный… Его Величество уже приготовился разозлиться, но положение спас гетман Жолкевский. Старик, улыбаясь в густую бороду, приказал поставить в два ряда крестьянские телеги и засыпать их землей.
Копать мороженую землю было трудно, зато король получил прекрасный наблюдательный пункт, на котором хватило места и для штаба, и для порученцев.
Его Величество всецело доверял великому коронному гетману Жолкевскому. В иной битве он предпочел бы отдать командование ему или Ходкевичу. Но в этот день Сигизмунд обязан командовать сам!
С самого начала великий коронный гетман Жолкевский и гетман литовский Ходкевич не скрывали, что они против войны с Московией. Одно дело – тайно поддерживать самозванцев, вроде Димитриуса, и совсем другое – влезать в затяжную войну – дробить силы, которые скоро понадобятся для борьбы с Турцией и Швецией.
По-своему гетманы правы – силы Польской республики истощены давно, со времен Стефана Батория. Но, будучи простыми вояками, гетманы не понимали главного – польскому оружию суждено привести схизматиков в лоно истинной церкви! Впрочем, оба гетмана были надежным инструментом в руках католического короля: Жолкевский принес первую победу, разгромив войска Шуйского, а Ходкевич развеял под Москвой армию князя Пожарского!
Король покосился на гетмана. Пан Станислав молчал, теребя бороду – седую и огромную, словно у московского боярина! Удивительно, что старик сейчас рядом с королем, а не с принцем – он подписывал договор о приглашении на московитский престол Владислава. Если бы Жолкевский вместе с отборной кавалерией королевства перешел на сторону мятежников, то исход сражения был бы ясен до его начала…
Как доносили лазутчики, армия принца состояла из мятежников, недобитых при Гузове, и кальвинистов, мечтающих оторвать Речь Посполитую от римско-католической церкви. Кого еще сумел привлечь на свою сторону принц? Горстку русских бояр и дворян, что решили остаться верными «Ладиславу Жигимонтовичу». Ну а еще – вольница Александра Лисовского, которому самое место на виселице… Была и «темная лошадка» – пара шведских полков, присланных королем Густавом-Адольфом.
Сигизмунд вдоволь наслушался о реформах, что проводил его двоюродный братец Густав-Адольф. По слухам, юнец, не желая повторить судьбу своего неоднократно битого отца, делал ставку на пехоту и полевые орудия. Польский король относился к затеям родственника с изрядной долей скепсиса. Он и сам понимал, что на поле боя пушки играют не последнюю роль. Но юный кузен был лютеранином! А Господь, как известно, поддерживает Римско-католическую церковь, как самую правильную!
В расстановке войск король не был оригинален – по центру поставлены орудия и пехота из личных наемников Его Величества и русских стрельцов, на флангах размещена легкая кавалерия – татары Давлет-хана в кожаных панцирях и казаки, которые вообще панцирей и кольчуг не надевали.
Правое крыло, которое «держали» татары, казалось ненадежным. Потому король предпочел «подпереть» его гусарами Ходкевича. В резерве оставалась еще тяжелая кавалерия Жолкевского и отряды дворян из Смоленского и Черниговского воеводств.
К московитам Сигизмунд относился с легкой долей иронии. Их вооружение – луки и сабли, фитильные пищали, старинные кольчуги, весившие с добрый стоун, да стеганые тегелеи – вызывало смех.
Его Величество приложил к глазу новейшее изобретение – подзорную трубу, присланное Святейшим Понтификом, всмотрелся вдаль, хмыкнул…
– Что вы там увидели? – полюбопытствовал пан Станислав, косясь на новшество.
– Посмотрите, господин гетман – все как на ладони, – любезно сказал король, передавая трубу Жолкевскому. Великий коронный гетман неуверенно взял в руки трубу, приложил окуляр к глазу и, повертев ее, вернул владельцу.
– Все мутно… расплывается…
«Стареет гетман, стареет…» – снисходительно подумал король, наблюдая, как пан Стась протирает заслезившиеся глаза. Пожалуй, скоро гетман уже не сможет командовать войском…
Итальянское стекло не давало большого приближения, но было видно, как по заснеженному полю движется человеческая масса. Всмотревшись, король усмехнулся – войска противника строились так же, как и его собственные, – в центре пехота, а кавалерия по флангам.
Конница принца двигалась не спеша, приноравливаясь к шагам пехоты. Переведя трубу на собственные порядки, король рассмотрел, как на правом фланге суетятся татары, а гусары безо всякой спешки выстраиваются в несколько линий, с изрядным зазором между каждой, чтобы иметь замах для удара.
– Не стоит ли послать к Ходкевичу гонца? – отрываясь от окуляра, поинтересовался король.
– А что не так? – удивился Жолкевский. Без всяких стекляшек, засунутых в трубку, гетман приложил ладонь к глазам. Осмотревшись, пожал плечами: – Не пойму, что вас смущает?
– Гетману было поручено подпирать татар. Он же ставит гусар не сзади Давлет-хана, а сбоку… – пояснил король.
– Ничего странного, государь, – усмехнулся Жолкевский. – Гетман знает, что делает. Когда татары побегут, они сомнут тех, кто стоит за ними. Лучше ставить войска не строго сзади, а сбоку.
– А они побегут? – озабоченно поинтересовался король, который до этого не имел дела с татарской конницей.
– Разумеется, – уверенно сообщил пан Станислав. – Татары хороши, если нужно догонять бегущих. Но если они чувствуют силу, побегут сразу же… Смотрите, Ваше Величество – нас атакуют!
Левый фланг принца пришел в движение. Кавалерия, набирая скорость, помчалась на центр армии Сигизмунда…
Король, наблюдая за наступлением в подзорную трубу, не увидел среди конницы ни знамен, ни значков. Кто такие?
Кажется, свой вопрос Сигизмунд произнес вслух…
– Лисовский, – уверенно заявил гетман. – Пан Александр верен своей привычке наступать без хоругви или знамен. Говорит – враг должен сам угадать, что летит его смерть!
– А он самонадеян, – заметил король.
– Еще бы, – согласился Жолкевский. – Этот бандит всегда отличался наглостью и отсутствием малейшей тяги к дисциплине.
– Жаль, что он шляхтич, – вздохнул король. – Иначе я с таким наслаждением бы его повесил после боя… – Заметив, что гетман укоризненно смотрит на его, Сигизмунд позволил себе улыбнуться: – Полно, пан Станислав. Я прекрасно помню, что нельзя делить шкуру неубитого медведя. Только выражаю сожаление…
Польный гетман коронный Конецпольский, командовавший центром, имел крепкие нервы и терпение. Потому пушки заговорили лишь тогда, когда конница Лисовского выходила на рубеж атаки – сабли – высь! пики склонены!
Орудийные залпы выбили из седел весь первый ряд атакующих. К пушечному грохоту добавились ружейные выстрелы. Наемники-мушкетеры стреляли залпами – первая шеренга била с колена, вторая – поверх голов, а третья передавала заряженные мушкеты…
Его Величество пытался сохранить спокойствие, хотя душа ликовала – отставив трубу, он наблюдал, как смешались ряды наступавших. А вскоре рев фанфар скомандовал «лисовикам» отход…
– Что скажете? – повернулся король к Жолкевскому.
– Здесь командуете вы, государь, – хмыкнул гетман. – Но я на вашем месте не спешил бы давать сигнал к наступлению…
– Вы правы, – кивнул король. – Мне почему-то не понравилась спешка, с которой Лисовский увел войска. Нет ли здесь…
Король не успел договорить, а воздух наполнился воплями, визгом и ревом. Татарская конница, безо всякой команды, пошла вдогонку за отступающими мятежниками. Увидев скачущих татар, левое (казацкое) крыло присоединилось к атаке…
Его Величество и великий гетман наблюдали, как две конные лавы – справа и слева, устремились вперед, преследуя бегущих. Казалось, еще немного, и убегающая конница Лисовского врежется в собственную пехоту… Но в самый последний момент всадники отворачивали коней и уходили в сторону.
Гетман Жолкевский, сняв шапку, потер обритую наголо голову и выдохнул:
– Мышеловка…
Да, это была ловушка… Незатейливая, известная еще со времен нашествия Батыя – ложным отступлением выманить врага, увлечь его за собой, а потом, когда в азарте погони противник растянет ряды, резко обернуться и контратаковать, а для закрепления успеха бросить в ход свежие силы!
Гетман Ходкевич использовал этот трюк дважды – в битве под Кирхольдом, а потом под Пярну! Принц Владислав всегда был внимателен, слушая рассказы полководцев…
Сигизмунд нервно сжал в кулаке подзорную трубу – жалобно зазвенели стекла, а тонкая бронза, инкрустированная золотом и эмалью, с изображением подвигов Геркулеса, смялась, не выдержав натиска королевской перчатки…
Подзорная труба не требовалась, чтобы рассмотреть, как орудия мятежного принца загрохотали, выпуская клубы черного дыма, а татары и казаки, не доскакав трехсот (!) шагов, ударились, словно об стенку…
Падали кони, слетали с седел всадники, а справа и слева союзников короля уже зажимали верховые без хоругвей и всадники, скачущие под знаменем Радзивиллов – желто-черных труб в синем поле!
Ходкевич, не дожидаясь приказа, повел тяжелую кавалерию княжества Литовского на выручку погибавшим казакам, стараясь не столкнуться с убегавшими татарами…
– Пожалуй, пора и нам, – вымолвил коронный гетман и, повернувшись к королю, спросил: – Разрешите, Ваше Величество?
– Разумеется, пан гетман. Благослови вас Господь! – кивнул король, понимая, что Жолкевский задает вопрос только из вежливости.
Пан Станислав, помолодев лет на десять, прыгнул в седло, а вокруг короля сомкнулись телохранители и свита епископа Смоленского. У святого отца вместо фиолетовой мантии красовалась стальная кираса, поверх которой была наброшена грубая (зато теплая!) мужицкая доха. Правда, вместо шпаги служитель церкви держал большой крест.
Вид священника в доспехах развеселил короля. Умело упрятав улыбку в бороде – не столь окладистой, как у гетмана, а по-европейски изящной эспаньолки, Сигизмунд обратил свой взор на поле брани.
Пытаясь приложить к глазу окуляр подзорной трубы, Его Величество едва сдержался от крепкого словца – только теперь заметил, что сталось с подарком Его Святейшества! Хмыкнув, бросил остатки трубы Юхану, а сам, последовав примеру гетмана, приложил к глазам ладонь…
Пушки не палили, пороховой дым не застилал поле брани. До ставки доносился шум гусарских крыльев, крики и вопли, выстрелы и удары железа о железо… Но издалека было трудно понять, кто кого одолевает. Конные кололи друг друга пиками, рубили саблями и палашами, а те, кто остался без лошадей, либо пытались укрыться, либо стремились завладеть конем противника.
Все-таки королю удалось рассмотреть, что знамя с гербом Ходкевича – стрела и грифон в красном поле – начинают вытеснять «трубы» Радзивилла. Когда же на поле хлынула тяжелая кавалерия Жолкевского, над которой реял белый орел, «лисовики» принялись разворачивать коней и спешно покидать поле боя… На сей раз их отступление было непритворным!
Его Величество, осеняя себя крестным знамением, обернулся к епископу:
– Ваше Преосвещенство! Кажется, Господь подарил нам победу.
– Возблагодарим Господа! – торжественно заявил епископ Смоленский и, взмахнув крестом, затянул «Деус».
Слушая пение, Сигизмунд непроизвольно смахнул слезу. Казалось, сами ангелы спустились на землю, чтобы отметить победу над кальвинистами и схизматиками…
– Ваше Величество! – услышал король. Скосив глаза, Его Величество узрел пана Каменского. Кажется, маршалок принял участие в сражении – потное раскрасневшееся лицо, сбитый набок шлем.
– Государь! Ваше Величество! – повторил юнец. – Пора!
После боя полководцу положено объезжать поле сражения. Наверное, чтобы полюбоваться видом людей, погибших во исполнение Его воли…
На бывшем поле боя уже шла своя жизнь. Победители, коим повезло уцелеть, собирали тех, кому повезло меньше. Раны товарищи перевяжут, сломанные кости постараются сложить и увязать. Потом – каждому свое! Легкораненые, покряхтывая, поднимутся со стылой земли, побредут искать теплое место у костра, попытаются разжиться чаркой вудки. Раненые средне могут положиться на волю Всевышнего. Ежели не истекут кровью – выживут. Ну а тяжелораненым остается только надеяться, что от боли удастся потерять сознание и смерть будет легкой. Или что друзья окажут мизекордию…
С недавними врагами поступят по-разному. Тех, кто попроще, – либо добьют, либо отпустят. Тому, кто богато одет, можно не волноваться – грабить не станут (только оружие и кошелек!), раны перевяжут. От себя оторвут, но дадут глоток горячительного. Пленники – это живые деньги! Нищий шляхтич, кому удастся захватить такого же нищеброда, может взять коня, саблю, сапоги, а потом продать добычу кому-нибудь из магнатов. А повезет, можно разжиться пленником, за кого отвалят такой выкуп, что загоновый шляхтич окажется владельцем фольварка.
Его Величество с легкой завистью покосился на десяток гусар, пленивших самого Яноша Радзивилла. Что ж, будущее этих людей обеспечено. А обеспечивать его придется королю – князь Священной Римской империи и знатный магнат Радзивилл может быть лишь пленником особы королевской крови…
Гусарский офицер, отличавшийся от подчиненных волчьей шкурой, наброшенной поверх доспехов, деловито спросил:
– Ваше Величество, куда прикажете доставить пленника?
– Вас проводят, – хмуро изрек король, повернувшись к одному из офицеров свиты: – Проводите господ к моему шатру, и пусть казначей выпишет расписку на сумму, какую запросят эти господа.
– Прошу прощения, Ваше Величество! Хотелось бы получить за князя не распиской, а полновесным золотом. Или хотя бы талерами, – запротестовал офицер, а остальные гусары дружно загомонили.
– Сколько вы за него хотите? – поинтересовался король, досадуя, что Радзивилл – коронный пленник остался жив. Ну, почему пан Янош не погиб?
Гусар задумался, огладил вислые усы и, посмотрев на товарищей, важно изрек:
– Я полагаю, Ваше Величество, ясновельможный пан Янош стоит не меньше тысячи золотом.
– Я стою больше! – усмехнулся Радзивилл, презрительно посмотрев в глаза короля. – Думаю, моя свобода стоит не меньше пяти тысяч дукатов.
Сигизмунд Ваза мысленно простонал. Разумеется, все деньги, до последнего дуката, будут отсчитаны родней магната. Только когда это будет? А покамест в королевской казне осталось не больше пяти тысяч серебром, из которых еще нужно выплатить жалованье наемникам. Раздумчиво посмотрев на пана Яноша, король вдруг нашел решение:
– Хорошо, господа. Я заплачу вам пять тысяч цехинов. Отведите пана Радзивилла к моему шатру и ждите!
Трогая коня, Его Величество похвалил себя за выдумку – Ян Кароль Ходкевич с удовольствием отсыплет не пять тысяч золотых цехинов, а все тридцать, если Сигизмунд отдаст ему давнего врага. А что уж там сделает гетман с князем – его дело.
Король обвел взглядом поле сражения. Победители были заняты – ловили коней, снимали с поверженных врагов доспехи и оружие, стаскивали с мертвецов сапоги, срезали кошельки и выворачивали карманы. Что ж, собирая дань с трупов – военную добычу, солдаты были в своем праве. По крайней мере, мародерам, что следуют за армией, достанется меньше. Армия, как ей ни плати, живет грабежом – будь то вражеские деревни или новомодное изобретение – карманы мертвецов.
Потом сюда явятся падальщики. Вначале – крылатые. (Вороны уже облепили все близлежащие деревья, терпеливо ожидая, пока не уйдут живые.) Ночью прибегут четвероногие – волки и дикие собаки, которые непременно подерутся с двуногими – мародерами.
Задумавшись, король едва не наехал на наемников, возившихся около трупа. Судя по сверкающей байдане и позолоченному шелому, убитый был не из простых дворян! Пожалуй, где-то он видел эти доспехи…
Солдаты ругались, пытаясь развязать тугие кожаные шнурки и переворачивая тело так и эдак, сняли-таки шелом… Лицо было изувечено, но король уже догадался, кому принадлежит тело…
– Я забираю доспехи и оружие. Коронная добыча! – сказал король. И, опережая возражения, бросил кошелек.
Один из солдат, поймав на лету кошелек, развязал его, возмущенно закричал, демонстрируя содержимое товарищам:
– Здесь всего десять талеров…
– Довольно и этого, – оборвал Сигизмунд наглого наемника и поманил к себе верного Юхана: – Прикажи кому-нибудь взять оружие и доспехи…
– Ясновельможный пан! – преградил дорогу королю недовольный солдат. – Этот москаль убил трех добрых католиков. Он мог бы убить и больше, если бы не мой выстрел… Доспехи стоят не меньше двухсот талеров! Но из уважения к королю мы согласны на сорок!
– Да как ты смеешь, быдло! – гневно заорал один из придворных (из тех, кто любит покрасоваться в доспехах после сражения…), наезжая на солдата. – Не видишь, кто перед тобой?
Не стоит кричать на солдат на поле боя. Миг – и крепкая рука ухватила поводья, вторая, подцепив щеголя чуть выше шпор, сдернула на землю.
– Я – шляхтич Любичского герба! – гордо заявил наемник, наступая на прадедовский панцирь придворного. – Мы взяли эту добычу в бою, и никто, даже король, не смеет забрать ее у нас!
Король, хотя и привык к выходкам подданных, подобной наглости не ожидал. Рука Его Величества непроизвольно потянулась к эфесу. Но на шляхтича, разгоряченного сражением, жест короля не подействовал – солдат отпрыгнул и вытащил саблю, намереваясь защищать добычу. Рядом с ним, обнажая клинки, встали его товарищи.
Королевская свита, отрабатывая пышные звания, рьяно взялась за дело – оттеснив короля от смутьянов, ощетинилась клинками, а рейтары вытащили из кобур пистолеты и деловито взяли на прицел шляхтичей.
Его Величество, оценив ситуацию, решил уступить – к горстке солдат уже бежали их собратья по ремеслу. Конечно, рейтары и свита сумеют справиться с двумя десятками горлопанов, но дело пахнет новым мятежом, которого король хотел бы избежать.
Сигизмунд лихорадочно обдумывал линию поведения, когда отступать нельзя, а воевать глупо! Выручил подскакавший Жолкевский.
– Ваше Величество, – поклонился старый гетман королю и, уже собираясь что-то сообщить Его Величеству, с ходу оценил обстановку: – Что тут происходит? – строго спросил пан Станислав.
От подобного тона Его Величество почувствовал себя юнцом, застигнутым за непотребством, а наемники вытянулись в струнку.
– Я жду… – ласково-лениво сказал Жолкевский, поигрывая знаком власти – позолоченной булавой, украшенной драгоценными камнями.
– Ясновельможный пан… – начал излагать заводила.
– Шапку и саблю… – перебил гетман.
– А? – не сразу понял шляхтич, но сообразил – кинув клинок в ножны, снял траченную молью шапку с некогда красным, а ныне грязным верхом, тряхнул ею перед гетманом и снова надел на голову. Прочие также убрали оружие и обнажили головы перед начальником.
«Канальи! – проскрипел зубами король. – А ведь передо мной и не подумали преклонить колени!»
– Вот, теперь говорите, пан Кшиштоф, – разрешил гетман, удивив короля знанием имени безлошадного шляхтича (коль скоро воюет в пеших наемниках, а не посполитовом рушении).
– Его Величество решил забрать у нас воинскую добычу, – сообщил шляхтич, кивая на тело боярина. – Дал за нее только десять талеров! Вот! – с укоризной продемонстрировал пан Кшиштоф кошелек.
– А какую цену назначили вы? – поинтересовался гетман.
– Я хотел бы получить за доспехи хотя бы четыреста талеров! – отчеканил повеселевший шляхтич.
Его Величество, сгорая от стыда, решил, что гетман сам предложит солдату достойное вознаграждение! Однако старый военачальник оказался хитрее:
– Пан Кшиштоф, если вы взяли кошелек и развязали его, стало быть, вы приняли плату, – пожал плечами Жолкевский.
– Ясновельможный пан гетман… – вспылил Кшиштоф, но товарищи, прислушавшись к речам воеводы, ухватили его за плечи и что-то зашептали.
– Пан Кшиштоф, вам не следовало принимать кошелек, – наставительно произнес коронный гетман. – Но если вы приняли плату, то теперь эти доспехи – собственность Его Величества… И еще… – раздумчиво сказал пан Станислав. – Как старший в гербе, я скажу, что мне стыдно за родича, что спорит с королем о таких пустяках, как четыреста талеров.
Солдат-шляхтич, осмыслив сказанное, одобрительно хмыкнул, поклонился гетману и, проигнорировав короля, ушел, о чем-то радостно галдя со своими товарищами.
Его Величество, прекрасно поняв второе дно в словах старого гетмана, решил сделать вид, что он ничего не понял. Повернувшись к Жолкевскому, король сказал, пытаясь вложить в слова побольше сарказма:
– Благодарю вас, ясновельможный пан гетман.
– Пустяки, Ваше Величество, – усмехнулся пан Станислав, слегка склоняясь в седле. – Как я понял, вы решили взять в свое собрание доспехи князя Мстиславского?
– Вы узнали князя? – удивился король.
– Я узнал доспехи князя Федора, – кивнул гетман. – Стальная бармица, с эмалевыми пластинами и чистым золотом… Этот панцирь стоит тысячу талеров.
– Поверьте, я думал вовсе не о цене доспехов, – сказал король и поправился: – Точнее, не об их денежной цене…
– Они будут хорошо смотреться рядом с доспехами царя Василия Шуйского и регалиями русских царей. Покойный князь Федор Мстиславский – первый боярин Русского государства и первый претендент на царский трон.
– Который пришел на помощь принцу, – покачал головой король.
– Кстати, Ваше Величество, – церемонно поклонился великий коронный гетман. – Я приехал, чтобы сообщить вам, что принц Владислав отдал мне свою шпагу.
– Где Его Высочество? – поинтересовался король, и тут голос его слегка дрогнул: – Какой выкуп вы возьмете за принца?
– Я не торгую сыном своего короля и его шпагой, – слегка усмехнулся гетман. – Принц Владислав доставлен в ваш шатер.
– Благодарю вас, – от души поблагодарил Станислав гетмана и, разворачивая коня к ставке, повлек за собой свиту.
Как бы то ни было, но мятежный принц – родной сын, которому предстоит передать трон и титул короля Речи Посполитой! А чтобы передать титул в республике, где короля выбирают пьяные шляхтичи, для этого еще надо постараться!
Для полноты счастья Сигизмунду не хватало тепла. Костер, разведенный посередине шатра, и жаровня, о которую Его Величество грел руки и ноги, помогали мало. Король пил горячую воду и наблюдал, как ест его сын. Сам король решил обойтись без ужина – с утра предстояло отстоять мессу по случаю победы и исповедаться.
Владислав, начинающий полнеть красавец, сидел за походным столом и вяло ковырялся в жареной рыбе. Возможно, после пиршеств, которые закатывали ему мятежные вельможи, аскетический ужин отца казался чересчур скудным. Или принц Владислав еще не отошел от битвы.
Когда принц закончил трапезу и принял из рук лакея салфетку, чтобы обтереть пухлые губы, король строго спросил:
– Надеюсь, Ваше Высочество, вы посещали мессы и не забывали о святом причастии?
– По мере сил, Ваше Величество, – уклончиво ответил принц, которому не хотелось объяснять, что среди мятежников, половину которых составляли кальвинисты и православные, искать ксендза ему было недосуг. Однако король все понял сам.
– Завтра же я пришлю вам своего духовника, чтобы он наставил вас и подготовил к исповеди, – сурово изрек Сигизмунд III Ваза, нахмурив брови.
– Я сам приму исповедь у Его Высочества, – вмешался отец Алонсо, скромно сидевший в уголке. Епископ Смоленский, сняв доспехи, остался в скромной черной сутане, более приличествующей прево захолустного монастыря, нежели епископу. Только тяжелый золотой крест, усыпанный бриллиантами (подарок Его Величества!) указывал на его высокий сан.
– В таком случае мне не следовало ужинать… – сконфузился принц, указывая на тарелку с остатками рыбы, которую нерасторопный слуга еще не успел убрать.
– Ничего страшного, – благодушно изрек епископ, поглаживая крест. – Думаю, я смогу отпустить вам и этот грех. Его Величество, – поклонился отец Алонсо в сторону короля, – показывает нам образец христианского поведения, но от юноши не стоит требовать жесткого исполнения всех правил. Я вижу, что юный принц полон раскаяния. Сontritio cordis – первая составляющая святого таинства покаяния. Значит, я могу назначить и confessio oris, и satisfactio operis.
Сигизмунд только неодобрительно покачал головой, но оспаривать мнение епископа не стал – право индульгенции в руках матери-церкви. Сам король всегда постился накануне причастия и исповеди.
– Хотелось бы верить, что Его Высочество действительно полон раскаяния в своих грехах. Пренебрежение к святой молитве – страшный грех! – сказал король.
– Да уж, Ваше Величество, – вздохнул принц, откидываясь на спинку простого стула. – Отпущение грехов мне необходимо… В сущности, в течение двух лет я только и делал, что грешил.
– Вы хотите сказать, что два года вы не посещали мессы? – с ужасом спросил король.
– О, нет, Ваше Величество. Я о другом. Эти люди, которые пошли за мной, верили мне…
– Что такое, сын мой? – недоуменно спросил король. – Неужели вы считаете грехом то, что вы сделали как сын своего отца и как будущий король Речи Посполитой и Московии?
– Не знаю, Ваше Величество, – покачал головой принц. – Рассудком я осознаю, что все, что было сделано, сделано правильно. А сердцем…
– В вашем сердце, дорогой принц, должно быть одно – любовь к истинной вере! – наставительно произнес католический монарх. – Во имя этой веры можно совершить все, что в глазах иных людей кажется грехом!
– Так говорят иезуиты, – сказал принц и процитировал: – «Если римская церковь назовет белое черным, мы должны без колебания следовать ей…»
– Вы стали сомневаться в истинности слов великого Лойолы? – нахмурился король. – Неужели распространение и защита веры, воспитание добрых католиков не стоит трудов?
– Нет, Ваше Величество. Я ни на минуту не усомнился в этом, пока был там. Но сейчас, здесь, я в сомнении – правильно ли я поступил?
– М-да, два года пребывания среди еретиков не пошло вам на пользу… – хмуро сказал король. Посмотрев в глаза сына, Его Величество устало произнес: – Сын мой, вы сделали огромное дело. Вы сумели собрать вокруг себя всех недовольных, всех еретиков. Сегодня мы наконец-то сумели разгромить тайных и явных врагов истинной веры!
– Эти еретики – ваши подданные, – парировал принц. – А я вывел их под удары кавалерии и пушки, словно на убой!
– На убой… – хмыкнул король. – Милейший принц… Когда «лисовики» выманили наших «добрых» союзников, а ваша артиллерия принялась их громить, мне не казалось, что вы вывели войска на убой. Напротив, на какое-то время я даже усомнился – а не является ли рокош принца Владислава настоящим.
– Нужно же было соблюдать правдоподобие, – несколько смущенно ответил принц. – Проиграть сражение, еще не начав его, было бы странно… И потом, я предполагал, что первыми в бой вступят именно татары и казаки. Стоит ли жалеть мусульман и схизматиков?
– Вот теперь я вижу, что вы истинный сын своего отца! – обрадовался Сигизмунд. – Тогда к чему все эти разговоры о грехе?
Принц Владислав склонил голову, потом перевел взгляд в угол шатра – там, на деревянных козлах сушились доспехи князя Мстиславского…
Сигизмунд, проследив за взглядом сына, спросил:
– Бармица князя Федора вызывает у вас плохие воспоминания?
– Нет, – мотнул принц головой. – Просто я вспомнил, как князь Мстиславский пришел ко мне и сказал: «Ваше Величество, я уже не хочу, чтобы вы стали русским царем, но коли я клялся вам в верности, от своего слова не отступлю. Слово князя – золотое слово!» Получается, что слово польского принца – ничто?
Епископ Смоленский, внимательно слушавший беседу отца и сына, кашлянул, привлекая к себе внимание:
– Ваше Высочество, вы читали Макиавелли?
– Трактат о военном искусстве? – оживился принц. – Разумеется. Но этот трактат изрядно устарел…
– Почему вы так думаете? – заинтересовался король.
– Пан Николай писал о пушках, которые были в его время – тяжелых мортирах, которыми долбили стены крепостей, – пояснил принц. – Но он ничего не говорил об использовании орудий против пехоты и кавалерии.
– Естественно, – пожал плечами Сигизмунд. – Никколо Макиавелли не знал о гранатах и картечи. Стрелять каменными ядрами по пехоте – все равно что палить по воробьям. Кстати, что за картечь была в ваших пушках? Вы использовали гранаты?
– Увы, – развел принц руками. – Я не сумел найти литейщиков, которые сумели бы сделать полушария. Потому мы сделали вязаную картечь.
– Вязаную картечь? – недоуменно переспросил король.
– Картечь, связанную между собой, пушкари называют «вязаной», – улыбнулся принц. – В моем войске было два пушкаря-испанца. Когда они пришли наниматься на службу, то предложили не засыпать картечь в ствол, а увязывать ее в пучки – вязка летит дальше, чем куски железа! Я же решил, что для картечи лучше использовать не железо, а свинцовые пули. Они тяжелее и, стало быть, лететь будут еще дальше.
– Любопытно… – протянул король.
Окончательно воспрянувший Владислав, вытащив из ножен кинжал, принялся чертить прямо на столе:
– Примерно так, – изобразил принц окружность. – Берем деревяшку, раз в десять тоньше ствола, вбиваем в нее гвоздь, а вокруг плотно укладываем штук тридцать-сорок пуль. Потом нужно обвязать веревкой, чтобы плотнее входило в ствол. В полете веревка лопнет, и пули летят на неприятеля. При этом, Ваше Величество, они летят на триста шагов, а не на сто, как при обычной картечи!
– Хм, – хмыкнул король, покачав головой. – Мне докладывали, что у вас имелось десять орудий. Представляю, что бы вы сотворили с моей кавалерией, если бы их у вас было хотя бы тридцать.
Августейшие родственники питали особое расположение к артиллерии и могли бы беседовать долго. Но отец Алонсо, с кротостью мученика слушавший непонятный ему разговор, начал скучать.
Когда епископ зевнул в третий раз, Его Величество спохватился:
– Прошу прощения, Ваше Преосвященство. Вы начали говорить о книге Макиавелли. Кажется, я слышал о ней. Вы имеете в виду трактат «Государь»?
Епископ Смоленский с удивлением посмотрел на короля и почтительно склонил голову:
– Я преклоняюсь перед вашими знаниями, Ваше Величество.
– О, нет, – с грустью в голосе отозвался король. – Если бы «Государь» был написан на латыни, как и трактат о воинском искусстве, то я, безусловно, прочел бы его. Но увы – он напечатан на итальянском языке, которым я не владею. Но мне известно, что многие государи Европы черпают из этой книги бездну мудрости!
– Именно так, – важно кивнул отец Алонсо. – Рассуждения флорентийца о правителях очень любопытны. Мне кажется, трактат «Государь» должен стать главной книгой августейшей особы… После Священного Писания, разумеется, – торопливо поправился епископ. – Синьор Никколо Макиавелли полагает, что к государям нельзя подходить с обычной меркой. Истинный правитель радеет за все государство. А если ставить целью интересы государства, то эта цель оправдывает любые средства… Вы, принц, ставили своей целью не только благое дело Речи Посполитой, но и благое дело католической церкви. Вы – наследник престола, будущий государь! А кто такой герцог Мстиславский? Всего лишь один из нобилей Московии…
– Вы думаете? – неуверенно спросил принц.
– Именно так, сын мой, – подтвердил свои слова отец Алонсо самой доброй из архипастырских улыбок, какой ее изображают на гравюрах, рассылаемых в католические миссии Нового Света, где добрый священник держит в одной руке крест, благословляющий паству, а в другой – отрубленную голову язычника.