Музхэд-лодж в Брэндоне доблестно сражался за то, чтобы иметь старомодный, деревенский вид, но архитектура под «хижину в лесу» явно не удалась, и сквозь прибитые тут и там оленьи рога и головы проглядывал современный мотель. Чтобы ознакомиться с обстановкой, я проехал мимо, оставил машину в паре кварталов от мотеля и вернулся пешком, так как не хотел рекламировать мой визит к Элайн.

Интересующий меня номер можно было легко заметить еще издали по большой цифре 12 на двери, выходившей к плавательному бассейну. Перед входом стоял «форд», прошлогодняя модель, маленький, изящный, но с мощным двигателем В-8. Я позавидовал. День был у меня что надо! С утра и до самого вечера я тащился за Женевьевой Дриллинг по автостраде Транс-Канада. Она управлялась со своим тандемом с решительностью и умением, удивительными для женщины, и у меня сложилось впечатление, что, маневрируя, она не перестает следить за мной в боковое зеркальце, стремясь, насколько это в ее силах, отравить мне существование.

Канадские водители неутомимо вносили свой вклад в ее усилия. Ни один из них не желал сдаваться без борьбы, пропустив вперед маленький «фольксваген», тем более «фольксваген» с номером США. Я не встречал такой агрессивной компании жокеев на колесах с тех пор, как последний раз участвовал в автомобильных гонках. К тому же мой «жучок» был слабоват для скоростных соревнований на автостраде. Отсюда и зависть при виде маленького экзотического «форда» с модной мельницей в носовой части.

Я лениво прошелся вдоль бассейна. Маневр предназначался для возможных наблюдателей, но частично объяснялся еще и тем, что я тянул время, колеблясь между стремлением увидеть Элайн и нежеланием снова лгать ей в первый же момент нашей встречи. Наши цели были противоположны. Моя — обеспечить передачу документов по назначению. Ее — их задержать. По крайней мере, она так думала, а мне запретили рассказывать ей, что она здесь только для того, чтобы хитроумный план выглядел правдоподобно. Оставался еще маленький вопрос об убийстве, но это меня мало волновало. Если Мака данное обстоятельство не беспокоит, то меня — тем более. Грегори никогда не числился среди моих друзей. Тем не менее это была еще одна сфера неопределенности и возможного конфликта.

Никто, казалось, не следил за мной, когда я проходил мимо номера двенадцать, и я готов был обнаружить свои намерения и подойти к двери, когда краешком глаза увидел, как дверная ручка чуть-чуть повернулась — как будто кто-то внутри хотел открыть дверь, но, услышав мои шаги, передумал. Где-то на контрольной панели в моем мозгу вспыхнули предупреждающие огни и завыла сирена. Пришлось напомнить себе, что я агент на задании, а не школьник, несущий букет цветов своей девушке. Конечно, это могла быть сама Элайн, готовая распахнуть дверь и заключить меня в свои объятия. Но если так, почему же она этого не сделала? Я прошел не задерживаясь к автомату с напитками, который стоял в углу дворика, долго искал мелкую канадскую монету и еще дольше извлекал бутылку на свет и вынимал из нее пробку. Дверь номера двенадцать оставалась закрытой.

Я намеренно вернулся тем же путем, время от времени отпивая из бутылки (какой-то местный продукт, напоминающий по вкусу сироп от кашля, которым меня поили в детстве, только растворенный в соленой воде). За углом была контора мотеля с большим окном. Я вошел внутрь и встал возле стенда с журналами. Я стоял, попивая свое снадобье, и дождался: перед окном появился мужчина. Он прошел мимо, не глядя по сторонам.

Конечно, это мог быть кто угодно, из любого номера мотеля, но данный субъект соответствовал описанию, недавно мною полученному. Рост — пять футов одиннадцать дюймов. Около тридцати пяти лет. Темные вьющиеся волосы с сединой на висках. Правильные черты лица. У него еще оказались аккуратные темные усики, не включенные в словесный портрет, но их так легко отрастить.

Когда он прошел мимо, я отвел взгляд от журнала и проследил за тем, как он пересек автомобильную стоянку, обслуживающую контору и находящийся по соседству ресторан. Оглянись он — и увидел бы меня через окно. Но я знал, что если это — Ганс Рейтер, то он не оглянется. Он был профессионалом. Не из их верхушки, сказал Мак, но компетентен. И не ему делать такие, ошибки, как попытаться глянуть украдкой через плечо (особенно если у него были причины, чтобы смотреть украдкой). Он подошел к лимузину, вполне гармонировавшему с его солидной внешностью, — большой золотистый «мерседес», чей безупречный вид был несколько подпорчен маленькими округленными закрылками, поставленными немецкими дизайнерами в запоздалом подражании американским моделям четырех-пятилетней давности. Я записал номер: штат Калифорния. Что ж, если вам надо затереться среди туристов, то на любой автостраде континента заводите себе калифорнийский номер. В этом штате, по-моему, никто никогда не сидит дома.

Я подождал, пока он плавно укатит в своем дорогом импортном авто, но не сделал попытки поехать следом, тем более что моя машина находилась в двух кварталах отсюда. Кроме того, откуда частный детектив Дэйв Клевенджер мог знать мистера Рейтера? Что же касается Мэтта Хелма, агента правительства США, то он имел строгие указания держаться как можно дальше от него. Тот факт, что мне хотелось остаться и выяснить, чем он занимался в комнате Элайн, не повлиял, я надеюсь, на мое решение, так как это было более или менее моим личным делом.

Я дождался, пока «мерседес» не исчез за углом, купил журнал, который изучал у стенда, допил смесь в стакане и спросил даму за конторкой, куда бы ей хотелось, чтобы я дел бутылку. Она любезно согласилась позаботиться о ней, и я медленно направился к двери в номер двенадцать, около которой уже проходил дважды. В общем-то, я едва ли ожидал услышать ответ на мой стук. В походке Ганса Рейтера была какая-то напряженность и подчеркнутая естественность, ясно показывавшие, что вот идет человек, ожидающий, что за его спиной через мгновение разверзнется ад, но надеющийся быстро убраться на приличное расстояние до того, как это случится.

Ни ответа на мой стук, ни движения за дверью. Я перевел дыхание и непринужденно огляделся по сторонам. Вокруг — никого. Вытащив из кармана бумажник, я извлек из него кусочек пластика, один раз уже использованный здесь в Канаде. Прикрывая замок корпусом, я старался не думать о том, как недавно тем же нелегальным способом открывал такую же дверь и что обнаружил по другую ее сторону. По крайней мере, пытался на думать.

Замок оказался несложным, дверь легко открылась, но я принял дополнительные предосторожности, когда заходил внутрь. То, что один человек только что вышел из этого номера, не гарантировало его безопасности, а пистолета со мной не было. Он остался в «фольксвагене» в таком месте, где никто в мире не нашел бы его, не разобрав машину на части. В чужой стране, на автостраде, забитой полицейскими, занятыми охотой за сбежавшими заключенными (мы встретили два кордона), было слишком опасно носить при себе оружие, не имея на него разрешения. У меня, однако, имелся при себе не совсем обычный маленький ножик, который я держал наготове, когда входил, — очень быстро. Но ничего не случилось. Я закрыл дверь и в очередной раз проделал ритуал проверки стенного шкафа и ванной. Затем я сложил нож, спрятал его в карман и подошел к двери, на которой она лежала.

Не скажу, что я этого ждал, но после встречи с Рейтером не удивился. Поэтому у меня не было оправдания для болезненного шока, который я испытал, глядя на нее. Картина, в общем-то была мирной: никакой кислоты на лице, а в руке — пистолет небольшого калибра, едва ли способный прострелить толстое пальто, на виске — темное пятно, и больше ничего. Кожа, как всегда бывает при выстреле в упор, слегка обожжена порохом, немного крови, но ничего похожего на кровавый кошмар, неизбежный при использовании оружия большого калибра.

Сегодня она надела платье — может быть, для меня: яркий ситец, по контрасту с которым ее лицо казалось бледным. Пара белых лакированных туфель стояла возле кровати. Глаза были закрыты. Если бы не бледность, пистолет и рана, можно было бы подумать, будто она просто сбросила туфли и прилегла отдохнуть. Он тщательно обставил сцену: портативная машинка, очевидно, ее собственная, стояла на длинном столике у стены. В нее был вставлен листок с напечатанной фразой: «Сожалею. Я, должно быть, сошла с ума. Простите». Рядом с машинкой — пустая бутылочка со стеклянной пробкой. Наклейка подпорчена струйкой едкой жидкости, но можно разобрать: «Серная кислота, концентрированная». Рядом с бутылкой лежал шприц с остатками какой-то гадости, той же, конечно, что была использована для убийства Грегори.

Я не поверил ни на мгновение, но для полиции картина вполне убедительная: не вынося сознания своей вины, Элайн выставила на вид все вещественные доказательства, напечатала прощальную записку и застрелилась. По крайней мере, они, если бы захотели, могли поставить на этом точку и не заниматься более загадочным убийством или самоубийством иностранца в мотеле Реджины. Что ж, как очевидный кандидат она логично напрашивалась на подобную подтасовку, коль скоро таковая потребовалась. Я и сам ее подозревал.

Я вернулся к постели. Шок прошел. Я вообще не должен был его испытывать. Когда работа будет выполнена, я могу напиться и выплакать свою тоску в пиво, виски или джин. Сейчас же у меня было много других дел. Я извлек из кармана испачканную белую перчатку и примерил на руку девушки. Она оказалась не по размеру: снималась и надевалась свободно. Что ж, и на том спасибо, проверка не доставила мне удовольствия. Я смотрел на поврежденную перчатку, пытаясь реконструировать убийство, в котором она была лишней, и убийство, в котором она играла какую-то роль, а также цепь событий, ведущих от одного к другому. Правдоподобный вариант предложить труда не составляло, если игнорировать возможность подтасовки и считать перчатку тем, чем она казалась: вещественным доказательством, оставленным убийцей на месте преступления, — назовем его для удобства рассуждения Женевьевой Дриллинг.

Спохватившись, она забыла в номере Грегори перчатку, Женевьева вошла в контакт со своим сообщником Рейтером, чтобы объяснить ему, как она попалась. Тот согласился прибрать за ней место происшествия, дав полиции такое простое и ясное решение вопроса, что они там на радостях не придадут значения маленькому противоречию — несоответствию руки и перчатки. В любом случае, каковы бы ни были его побуждения, он приходил сюда с очевидной целью: замести следы одного убийства совершением другого.

Конечно, ни Женевьева, ни ее Ганс не знали, что полиция не нашла потерянной перчатки. Перчатку нашел я, и, может быть, Элайн осталась бы жива, если бы они это знали. И возможно, она осталась бы жива, если бы не ожидала меня, и потому, несмотря на предупреждение, была не так осторожна с дверями, как следовало. Я поморщился и засунул перчатку в карман. В любой момент, когда захочется, можно взвалить на свои плечи все грехи мира. Многие так и делают, но как раз сейчас у меня не было времени на власяницу и мешок с пеплом.

Телефон зазвонил, как только я направился к выходу. Я заколебался, но казалось полезным узнать, кто звонит, поэтому я достал носовой платок и с его помощью на третьем звонке взял трубку.

Молодой мужской голос, который я уже слышал ранее в зарослях, произнес:

— Элайн? Нам только что сообщили из Денвера о том типе Клевенджере, с которым ты встречаешься сегодня вечером. Он, похоже, о’кей. Частный детектив без подделки… Элайн? Кто у телефона?!

Решение принять было нетрудно. Я мог повесить трубку, и пусть Ларри Фентон и Маркус Джонсон гадают о том, что случилось. Элайн, очевидно, сообщила им, что ждет меня (кстати, ответ на один из вопросов Мака — действительно, все трое работали вместе), и при сложившихся обстоятельствах знакомая мне парочка, услышав о том, что произошло с Элайн, тут же помчится меня допрашивать. Лучше было создать впечатление детской искренности.

Я сказал:

— Это Клевенджер. Если вы — тот самый тип Ларри, дуйте быстрее сюда и захватите лопату. Пригодится. Захотите потом поболтать со мной — я буду в кемпинге. Если не знаете где, то самое время поинтересоваться.

— Слушайте, вы! Не двигайтесь с места и…

Я повесил трубку, посмотрел на постель, но там не было никого, с кем можно было бы поговорить. Я имею в виду, что, сентиментально прощаясь с убитой девушкой и драматически обещая отомстить, вы просто разговариваете сами с собой — и ничего больше. Кроме того, мрачно подумал я, мне платят не за красивые жесты с мечом возмездия. Наоборот, мне дан строгий приказ помочь убийцам остаться целыми и невредимыми.