После обеда мы совершили турне по заведениям для игр. Ее пристрастием оказалась рулетка, что меня с моим слабым соображением вполне устраивало. Я никогда не мог освоить как следует все эти более сложные способы проигрыша денег — например, кости. Я вообще не получаю удовольствия от игры, в которой теория вероятности против меня, — я, конечно, имею в виду игры на деньги. Я сделал несколько ставок, убедился, что не в этот вечер я стану богачом, после этого просто следовал за девицей, наблюдая, как моя спутница швыряется деньгами.

Ее мотовство меня не беспокоило, но она стала много пить, а я отнюдь не был уверен в том, что в столь юном возрасте она знает свои возможности в этом отношении. Я подумал, не предложить ли ей снизить темп, но почувствовал, что моя дама только и ждет, когда я начну играть роль строгого родителя, чтобы сообщить, что она — не юная девица и уж во всяком случае не моя юная девица, а ее способности к поглощению алкоголя — не моего ума дело. В таком возрасте все они чертовски чувствительны к покушениям на их недавно обретенную независимость. Поэтому я держал язык за зубами и пил вдвое меньше ее, чтобы хотя бы один из нас, когда придет время, оказался в состоянии найти путь домой.

— Мэтт, — резко окликнула меня Мойра. Дело было под самое утро.

— Да, милочка?

— Там, у колонны. Мужчина в темном костюме. Я так и думала, что мы на него наткнемся, если пошатаемся достаточно долго по городу.

Я не повернул головы. Взяв в руку ее белую сумочку, я вытащил из нее сигарету и зажигалку с инициалами. Затянувшись и пустив струйку дыма, я засунул сигарету в губы девушке.

— Благодарю, бэби, — сказала она, — Видишь ты его?

В зеркальце на крышке сумки я уже обнаружил субъекта, на которого Мойра обратила внимание.

— Вижу, — ответил я.

— Это он.

Она могла и не пояснять. Я смотрел на Мартелла. Как обычно, фотография и словесное описание мало чем походили на оригинал. У него были густые черные блестящие волосы, зачесанные назад с высокого лба, большой рот с толстыми чувственными губами — тут я вспомнил слабость Мартелла к женскому полу, которая дважды обошлась ему служебным взысканием.

Как и сказала Мойра, на нем был темный костюм — и мало на ком еще в этом огромном зале. На глазах — темные очки. Но это не имело ни малейшего значения: он мог бы надеть маску, а я все равно узнал бы его. Со временем просто начинаешь чувствовать присутствие коллег по профессии.

— Если бы вы работали в преступной организации, — говорил Мак, — вас бы называли боевиками… «Устранители» — хорошее слово…

Мартелл играл сразу обе эти роли, доказывая тем самым, что между ними мало разницы.

Я заметил, что он, следуя своему образу телохранителя Фредерикса, носил пистолет под мышкой. Судя по его досье, он был ловок в обращении с ним, по крайней мере настолько, насколько позволяла оснастка. Впрочем, это не имело значения. Мы не очень-то стремимся к схватке лицом к лицу. Если наступит момент, когда ему потребуется пистолет, чтобы иметь дело со мной, у него будет времени сколько угодно или вообще ни одной секунды.

— Очень приятная личность, — заметил я, защелкивая замочек сумки и возвращая ее владелице. Тут мне потребовалось сделать над собой некоторое усилие, так как я сидел к Мартеллу спиной и теперь не мог видеть его в зеркальце. Я невольно пожалел, что оставил свой 38-й в мотеле. Есть только один ответ для человека, хорошо владеющего пистолетом, и это — другой пистолет. Там, за океаном, в таких вещах разбираются не очень, если считают ручным оружием любое более или менее короткое ружье, их иногда (кто бы мог подумать?) выпускают даже со складным прикладом. В отличие от нас, в Европе нет давних, почтенных традиций по части действительно ручного оружия — пистолетов и револьверов. Но Мартелл достаточно долго разыгрывал в Штатах роль гангстера, чтобы к настоящему времени полностью акклиматизироваться.

— Давно он на службе у твоего отца? — спросил я.

— Не знаю, — ответила девушка. — Думаю, не очень давно, но он уже был здесь, когда я вернулась из… Не приставай, Мэтт. Я показала тебе его только потому… ну только потому, что в нем есть нечто такое, что меня до дрожи пугает.

— Да, — сказал я, — Знаю. Он напоминает тебе меня. От этого задрожит кто угодно.

Мойра состроила гримасу и попросила:

— Принеси мне выпить, бэби.

Я колебался. Голос звучал еще достаточно твердо, но по глазам было видно, что выпила она уже немало. Прическа, как и следовало ожидать, не выдержала испытаний и слегка растрепалась, но словно бы от ветра и очень мило. В других же отношениях моя дама выглядела вполне прилично. Но я не был уверен в том, что еще одна порция виски не окажется решающей, и не имел желания это выяснять. Трудно сохранить свои чувства к девушке, когда вам довелось приводить ее в порядок после пьянки.

Впрочем, она не была мне ни женой, ни дочерью, и я даже затруднялся назвать ее моей девушкой. Поэтому я пошел и принес ей виски, заметив по пути, что Мартелл исчез. Едва ли он мог меня узнать, если только не получил недавно соответствующей информации. Там у них еще не могло быть на меня подробного досье, так как я всего лишь год назад вернулся в организацию, а Мартелл уже давным-давно не рылся в архивах своего Центра. Он, конечно, пригляделся ко мне — это входило в его обязанности как Фенна: следить за субъектами, увивающимися вокруг дочери босса.

Когда я вернулся к столу рулетки, Мойра уже отошла от него и стояла неподалеку возле кадки с пальмой.

— Спасибо, — сказала она, поднеся стакан к губам и попробовав содержимое. Затем она ухмыльнулась мне поверх стакана и демонстративно вылила виски в песок у основания кадки.

— О’кей, бэби. С этим все. Можешь не беспокоиться.

— Что мы доказываем? — спросил я.

— В книгах пишут, будто это не наследственное, — ответила девушка, — но время от времени я вроде как проверяю утверждения медицины. Например, когда узнаю, что мой дорогой, любимый папочка — торговец наркотиками.

— Я не утверждал, — начал я, но она не обратила на меня внимания.

— Или я его оскорбляю подобной кличкой? И его положение в деле — исключительно административное? Он, может быть, даже не касается этих денег своими белыми ухоженными пальцами. Так, конечно, гораздо лучше. Просто замечательно!

Мойра слегка покачнулась, но удержалась на ногах и заговорила совершенно иным тоном:

— Бр-р… Теперь, поднявшись из-за игорного стола, я почувствовала… Как я выгляжу? Ужасно?

— Нет. Но гребень не повредит делу.

Девушка подняла руки к голове.

— Эта дурацкая прическа каждый раз разваливается на глазах. Сейчас вернусь. Ждите, чтобы доставить тело домой и оживить его с помощью галлона кофе, — Она взяла мою руку и повернула, чтобы взглянуть на часы, — Бог мой! Уже почти пора завтракать. Пища! Уф, какая жуткая мысль!

В нашем ночном турне мы передвигались от заведения к заведению на моем пикапе, так как ее аристократического вида белый «мерседес» был мало удобен для Шейка. Тот факт, что здоровенный лохматый зверь, комфортабельно устроившийся на моих спальных принадлежностях, может не вызвать у меня восторга, явно не приходил девушке в голову. Когда она вернулась с прической, реконструированной уже вторично за этот вечер, мы спустились на лифте вниз, молча пересекли автостоянку и забрались в машину.

— Где ты хочешь пить свой кофе? — поинтересовался я.

Она, поколебавшись, спросила:

— А в том ящике в кузове он у тебя есть? И какой-нибудь очаг?

— И вода, — добавил я. — Но твое одеяние едва ли подходит для пикника.

Девушка с сонным видом прислонилась ко мне.

— Сколько можно тратить время попусту, беспокоясь о моем платье! — прошептала она и ухмыльнулась своим воспоминаниям. — На словах, по крайней мере. Поверни направо — и вперед! Я скажу, когда надо будет повернуть снова.

Переход от аляповатой ночной жизни Рено к темной, тихой пустыне был ошеломляющим. Очень скоро мы катили по скудному ландшафту, который вполне подходил для поверхности Луны или Марса, тускло освещенному отблесками рассвета на востоке. Следуя инструкциям, я свернул на пыльную дорогу, ведущую к мрачным, низким холмам. Когда последние следы цивилизации исчезли из виду, я остановил машину и выключил двигатель вместе с освещением.

Я не ощущал любовных позывов, но простая вежливость обязывала, по крайней мере, к поцелую, и я потянулся к девушке. Но она отстранила меня, покачав головой.

— Это Фенн, да?

Я с трудом мог различить во тьме белый овал ее лица и темные глаза.

— Что Фенн? — спросил я.

— Человек, которого я тебе указала. Ты охотишься за ним?

— Иной раз вредно быть чересчур сообразительной, — заметил я.

— Ты заявил, будто мой отец тебя не интересует, и я поверила. Но если не отец, значит, Фенн. И именно поэтому я тебе его показала. Ты не очень выдал себя, бэби. Разве чуть-чуть, — Она облизнула губы, — Наблюдать за тобой было довольно жутко. Точно паук…

И тут она очутилась в моих объятиях, прижимаясь и пряча лицо у меня на груди. Голос ее звучал глухо.

— Ну почему мы не самые обычные люди? С обычными родителями и обычной работой? Почему получается так, что… Почему? Это мерзкий и бездарный мир, согласен? Тебе ведь и вправду не нужен мой отец, да? Но если он окажется на пути…

Девушке следовало отдать должное: у нее на все находился правильный ответ. Любому профессионалу потребовалось бы не меньше недели, чтобы выудить из меня всю ту информацию, которую она извлекла за один вечер. Но, как ни странно, чем больше она узнавала, тем больше я был уверен в том, что Мойра именно та, кем кажется. То, как она каждый раз приставала ко мне, наивно и непосредственно, убеждало меня, что мои подозрения беспочвенны.

Неожиданно Мойра, выпрямившись, села и уставилась в окно.

— В чем дело?

— Вон заяц, — сказала она. — Скорее!

Девушка указала рукой, и я увидел длинноногого зайца, пробегавшего между редкими кустами. Солнце еще не появилось, но стало уже достаточно светло. Мойра высвободила руку из-за моего плеча и потянулась к дверце машины.

— Что?..

— Я обещала кое-что тебе показать сегодня утром. Не забыл? Есть у тебя в этом караване бинокль? Да? Ну тогда доставай побыстрей, а я займусь собакой.

Взбалмошная девчонка. Тем не менее я выудил за сиденьем трофей военных лет: 7 х 50. Дома у меня есть пара легких, компактных биноклей, но их легко повредить в дороге, и, кроме того, у них не та светосила, что у этого оптического монстра.

Когда я обогнул пикап, то увидел, что Мойре удалось вытащить Шейка наружу, отделавшись только несколькими следами лап на платье. Пока она приводила себя в порядок, пес лениво потягивался, выглядя при этом крайне нелепо: со вздернутым кверху тощим задом и длинным телом, изогнувшимся, как лук Робин Гуда.

— Пойдем, — скомандовала девушка, — Посмотрим, пойдет ли он по следу.

Направляясь в пустыню, мы, наверное, выглядели несколько странно: Мойра в белых туфлях на высоком каблуке и такого же цвета платье; за ней диковинного вида собака и, замыкая шествие, я с биноклем в руке, осторожно ступая по камням в спортивных туфлях.

Не знаю, нашли мы того же зайца или другого, но неожиданно послышался как бы глухой удар, и у нас под носом выпрыгнул заяц. Мойра быстро нагнулась и, обхватив шею собаки, сняла поводок, прижала на мгновение пса к себе и отпустила.

— Вперед, Шейк! — скомандовала она. — Вперед, пес!

Афган не обратил особого внимания на эти призывы и как будто не очень заинтересовался исчезнувшим зайцем. Он немного постоял на месте, безразлично поглядывая по сторонам и пробуя носом ветер. К чему он принюхивался, я не знаю, так как считается, что афганские борзые плохо различают запахи и в погоне ориентируются по зрению. Может быть, ему никто этого не говорил.

Затем пес неторопливо тронулся с места той скользящей походкой, которую я описывал раньше. Сначала казалось, что он не ускоряет свой бег. Не больше, чем трогающийся от станции поезд, — так медленно, что движения и не чувствуется. К тому моменту, когда я понял, что у Шейка в поле зрения кто-то есть и он мчится к цели, его скрыл гребень ближайшего холма.

— Сюда! — крикнула Мойра. — Залезем на скалу! Надеюсь, мы оттуда все увидим.

Мы полезли наверх. Пустыня в Неваде — место довольно колючее (может быть, все пустыни такие, не знаю), и острые шипы то и дело протыкали кожаные подошвы моей обуви. Как управлялась девица в своих туфельках, мне и думать не хотелось. Задыхаясь, мы забрались на вершину и оглядели местность. Насколько я мог судить, никаких животных видно не было.

— Дай мне, — приказала девушка, забирая у меня бинокль, — Вон он где! — сказала она наконец, поводив трубками бинокля в разные стороны, — Смотри туда, вдоль той расщелины.

Действительно, пес оказался там. Я просто не смотрел так далеко. Сначала я нашел его без помощи бинокля, и казалось, будто он движется не так уж быстро, просто перебирает ногами. Но тут я навел на него окуляры, и у меня перехватило дыхание. Вам, наверное, случалось слышать, как прекрасен олень в быстром беге. Но на самом деле это демонстрация не красоты, а силы: мощные мышцы в непрестанных взрывах энергии. Этот пес мчался так, как и не снилось ни одному оленю, не затрачивая при этом словно бы никаких усилий.

Девушка сказала:

— Шейк еще не бежит всерьез. Афганов засекали и на шестидесяти милях в час. Подождите, когда он включит ускорители… Вот! Теперь он взялся за дело. Следите!

Я почти забыл о ее присутствии, но тут вспомнил о хороших манерах и протянул бинокль Мойре.

— Нет, — она отстранила мою руку, — я видела это и прежде. Лучше сяду и выдерну колючки из туфель. Скажи, когда все закончится.

Теперь я видел и зайца. Он несся, распростершись по земле, напрягая каждую мышцу в попытке спасти свою жизнь. А за зайцем бесшумно летела длинная серая тень с колышущейся на ветру шерстью. Голова вытянута вперед, длинные уши вьются по ветру. Ни напряжения, ни усилия — только блеклая смерть, стелющаяся по земле. Все закончилось в одно мгновение: щелчок челюстей и движение головы.

Я перевел дыхание и повернулся к девушке.

Мойра подняла на меня глаза.

— Догнал он его?

— Да, — сказал я, — догнал. Бог мой!

Она улыбнулась.

— Я же говорила, что сумею кое-что тебе показать, — Ее улыбка погасла, — Конечно, зрелище не из приятных, но его породу для этого и выводили, так? Чтобы охотиться на газелей и им подобных. Но у нас тут с газелями туго, а если он вообще для чего-нибудь предназначен от рождения, так это для такой вот охоты. Нельзя же… Я хочу сказать, нельзя же удерживать его нарочно от единственного дела, которое он умеет делать?

Девушка надела туфли и протянула руку, чтобы я помог ей встать.

— Пойдем к машине. Шейк вернется не сразу, и пока мы ждем, можно выпить кофе.

Чтобы нам было удобнее, я вытащил из кузова матрац. Есть Мойра не хотела, и я поставил на горелку воду только для кофе. Мы пили обжигающий напиток и следили за тем, как над пустыней встает солнце.

Моя дама неожиданно спросила:

— Ты ее все еще любишь?

Я вопросительно посмотрел на девицу, и она продолжала:

— Не разыгрывай дурачка, бэби. Тебе очень даже понятно, о ком я говорю. Я же видела вас там на ранчо, и как ты смотрел на нее, эту принцессу изо льда.

— Она не… — начал я и замолк.

— Не изо льда? — Мойра коротко рассмеялась, — Не притворяйся, бэби. Что, я не знаю этих прекрасных, благонравных леди, которые оделяют своими прелестями, словно золотом, и ограничивают их, как пользование частным пляжем?

Не имея желания обсуждать с девицей отношение Бет к сексу, я только сказал:

— Она вполне приличный человек, Мойра.

— Еще бы! — откликнулась девушка, — Проблема в том, что я терпеть не могу приличных людей.

— Особенно когда эти люди выгоняют вас из их дома, — заметил я с умышленным злорадством.

Она слегка разозлилась, но потом, ухмыльнувшись, сказала:

— О’кей. Возможно, я сужу предвзято, — Мойра вздохнула и прижалась ко мне, — Здесь так хорошо! Как бы я хотела остаться тут навсегда! Не знаю, сколько женщин говорили эти слова скольким мужчинам, но…

Помолчав, девушка промолвила:

— Тебе не обязательно говорить, будто ты меня любишь. Я просто хочу быть уверена… что ты будешь добр ко мне, ладно? Ну, настолько добр… насколько позволят обстоятельства.

И это тоже мне не очень хотелось обсуждать, поэтому я нарочито грубо спросил:

— Ты имеешь в виду прямо сейчас?

Она удивленно взглянула на меня, даже слегка покраснела. Затем рассмеялась.

— Ну, я не совсем это имела в виду, бэби. Но если хочешь…

Шейк отсутствовал как раз столько, сколько нужно. Мы только-только привели себя в более или менее относительный порядок, как появился он — рот до ушей и подошел, чтобы на него надели поводок.

Чтобы не пугать соседей следами охоты на собачьей шкуре, Мойра вытерла его влажной тряпкой, и мы поехали назад в город.

Я направился к мотелю, так как Мойре надо было взять свой «мерседес». Оставив пикап, мы вместе пересекли автостоянку, пес плелся сзади. Он, конечно, был специалистом по зайцам, но, очевидно, не испытывал никакого интереса к людям и не собирался нас охранять. Как сторожевая собака он был ноль и, вероятно, даже не подозревал о засаде, пока два каких-то субъекта не выпрыгнули на нас из-за кустов. Но и тут Шейк решил, что это не его собачье дело. Что ж, может быть, он и был прав.