Торрихос погиб, но Панама продолжала занимать особое место в моем сердце. Живя в Южной Флориде, я имел возможность пользоваться разнообразными источниками информации о текущих событиях в Центральной Америке. Дело Торрихоса продолжало жить, хотя оно и воплощалось в жизнь людьми, не наделенными в такой же степени состраданием и силой характера. Попытки сгладить противоречия в Западном полушарии продолжались и после его смерти. Панама была намерена заставить Соединенные Штаты жить в соответствии с условиями Панамского соглашения.

Преемник Торрихоса, Мануэль Норьега поначалу казался преисполненным желания следовать путем своего наставника. Я не был знаком с Норьегой лично, но, судя по всему, сначала он пытался поддерживать бедных и угнетенных Латинской Америки. Одним из его важнейших проектов оставалось продолжение изучения возможности строительства нового канала. Предполагалось, что финансирование и само строительство будет осуществляться японцами. Естественно, он встретил сильное сопротивление со стороны Вашингтона и частных американских компаний. Сам Норьега писал:

«Госсекретарь Шульц в прошлом был одним из руководителей международной компании Bechtel; министр обороны Каспар Уайнбергер был вице-президентом Bechtel. Bechtel изо всех сил стремилась заполучить миллионные прибыли от строительства канала. Администрация Рейгана и Буша боялась, что проект получит Япония; дело было не только в якобы заботе о безопасности; речь шла о конкуренции в бизнесе. Американские компании могли потерять миллиарды долларов».

Но Норьега — это не Торрихос. В нем не было харизмы и прямоты, которыми обладал его бывший руководитель. Со временем он приобрел нехорошую репутацию человека, связанного с коррупцией и наркоторговлей. Его даже подозревали в организации убийства своего политического соперника, Уго Спадафоры.

Норьега приобрел известность как руководитель группы G2 Вооруженных сил Панамы. Это была группа военной разведки, взаимодействовавшая с ЦРУ. В этом качестве полковник Норьега установил близкие отношения с директором ЦРУ Уильямом Дж. Кейси. ЦРУ использовало эту связь для продвижения своих интересов в Карибском регионе и в Центральной и Южной Америке. Например, когда администрации Рейгана понадобилось в 1983 году предупредить Кастро о готовящемся вторжении США в Гренаду, Кейси обратился к Норьеге, попросив его передать это сообщение. Полковник помогал ЦРУ внедриться в колумбийские и другие наркокартели.

К 1984 году Норьега занял пост главнокомандующего Вооруженными силами Панамы. Говорят, что Кейси, приземлившись в том году в аэропорту Панамы и будучи встреченным шефом местного отдела ЦРУ, воскликнул: «Где мой мальчик? Где Норьега?». Когда генерал приезжал в Вашингтон, он не раз бывал дома у Кейси в гостях. Много лет спустя Норьега признавался, что благодаря его тесной связи с Кейси он чувствовал себя неуязвимым. Он считал, что ЦРУ, как и G2, была сильнейшей государственной организацией. Норьега был убежден, что Кейси защитит его, несмотря на его позицию в отношении Панамского соглашения и военных баз в зоне Канала.

Торрихос был символом справедливости и равенства не только для панамцев, Норьега стал символом коррупции и упадка. Это еще раз подтвердилось 12 июня 1986 года, когда газета New York Times опубликовала на первой полосе статью под заголовком «Сильный человек Панамы замешан в торговле наркотиками и отмывании денег».

Эта разоблачительная статья, написанная журналистом — лауреатом Пулитцеровской премии, утверждала, что генерал тайно и незаконно сотрудничал с частными компаниями Латинской Америки. Кроме того, она уличала Норьегу в том, что он занимался шпионажем в пользу и Соединенных Штатов, и Кубы, то есть, по существу, был двойным агентом; что G2 по его указанию обезглавила Уго Спадафору; что он лично управлял крупнейшим наркосиндикатом в Панаме. В дополнение к статье газета поместила портрет генерала, отнюдь не льстивший ему. На следующий день, в развитие темы, последовало еще больше подробностей.

Помимо внутренних проблем, у Норьеги появились и проблемы с президентом США, который усиленно старался подправить свой имидж. Журналисты объясняли происходящее «фактором слабохарактерного человека». Это приобрело особое значение, когда Норьега твердо отказался оставлять Школу двух Америк на своей территории еще на 15 лет. Интересно об этом пишет сам генерал:

«Мы были намерены продолжать дело Торрихоса, но США стремились не допустить этого. Они хотели либо продлить пребывание Школы двух Америк, либо пересмотреть соглашение с целью оставить ее в Панаме, указывая на ее необходимость в связи с расширяющимися военными приготовлениями в Центральной Америке. Но Школа двух Америк мешала нам. Мы не хотели иметь на своей земле тренировочный лагерь для эскадронов смерти и военные силы правой ориентации».

Возможно, поэтому последовавшие события не должны были стать неожиданностью, однако мир был потрясен, когда 20 декабря 1989 года Соединенные Штаты атаковали Панаму. Это была крупнейшая воздушно-десантная операция со времен Второй мировой войны. Ничем не оправданное нападение на мирное население. Панама и ее граждане не представляли абсолютно никакой угрозы ни для Соединенных Штатов, ни для других стран. Политики, правительства и пресса во всем мире объявили односторонние действия США явным нарушением норм международного права.

Если бы эта военная операция была направлена на страну, в которой совершались массовые убийства или другие преступления против прав человека, скажем, на Чили во времена Пиночета, на Парагвай при Стресснере, на Никарагуа при Сомосе, на Сальвадор при Д’Обюиссоне, на Ирак при Саддаме, то мир, возможно, понял бы эти акции. Но Панама всего лишь осмелилась сказать «нет» горстке влиятельных политиков и руководителей корпораций. Она настаивала на том, чтобы соглашение по Каналу уважалось; она вела дискуссии и обсуждения с теми, кто хотел реформировать общество; она изучала возможность строительства нового канала с помощью японских инвестиционных и строительных компаний. И в результате она столкнулась с ужасающими последствиями.

Как пишет Норьега:

«Я хотел, чтобы всем было предельно ясно: кампания по дестабилизации, начатая Соединенными Штатами в 1986 году и закончившаяся вторжением в Панаму, была результатом отказа от любого сценария, при котором Панамский канал находился бы в руках независимой, суверенной Панамы, поддерживаемой Японией… Тем временем Шульц и Уайнбергер, прикрываясь положением официальных лиц, действующих в интересах общества, и пользуясь неосведомленностью о влиятельных экономических интересах, которые они представляли, наращивали пропагандистскую кампанию, направленную на мое уничтожение».

Официальное объяснение Вашингтона по поводу нападения на Панаму сводилось к одному человеку. Единственной причиной, по которой Соединенные Штаты послали своих молодых мужчин и женщин рисковать собственными жизнями и совестью, убивая невинных, включая так никогда и не посчитанных детей, и сожгли половину панамской столицы, был Норьега. Его называли порождением зла, врагом народа, наркодельцом, и в этом качестве он представлял собой достаточное основание для массового вторжения в страну с двумя миллионами жителей, которая при этом случайно оказалась расположенной на одном из самых дорогих участков Земли.

Меня настолько взволновало вторжение, что я впал в депрессию, которая продолжалась много дней. Я знал, что у Норьеги есть телохранители, и все-таки не мог удержаться от мысли, что шакалы смогут дотянуться до него, как смогли они дотянуться до Рольдоса и Торрихоса. Большинство его телохранителей наверняка обучались у американских военных. Возможно, им заплатят за то, что они в нужный момент отвернутся или попросту сами устранят генерала.

Чем больше я думал и читал о вторжении, тем яснее понимал, что оно доказывало следующее. Политика Соединенных Штатов вернулась к старым методам строительства империй; администрация Буша была намерена пойти еще дальше, чем администрация Рейгана, и продемонстрировать миру свою непоколебимую решимость достичь собственных целей любыми средствами. Кроме того, стало ясно, что акция в Панаме была нацелена не только на замену последователей Торрихоса марионеточным правительством, действовавшим в интересах США, но и на запугивание таких стран, как Ирак, чтобы добиться их подчинения.

Дэвид Харрис, редактор New York Times Magazine и автор многочисленных книг, делится интересными наблюдениями. В своей книге «Стреляя в луну», изданной в 2001 году, он пишет:

«Из многих тысяч правителей, властителей, сильных личностей, хунт и военных диктаторов, с которыми американцам приходилось иметь дело в различных уголках мира, генерал Мануэль Антонио Норьега — единственный, за кем американцы пришли таким образом. Впервые за все 225 лет своего существования Соединенные Штаты вторглись в чужую страну и вывезли ее правителя в Соединенные Штаты, чтобы предать суду и заключить в тюрьму за нарушение американских законов, допущенное этим правителем на своей родной земле».

После бомбежек Соединенные Штаты внезапно оказались в деликатной ситуации. Какое-то время было ощущение, что сейчас начнется ответный огонь. Администрация Буша могла сколько угодно поправлять имидж «слабохарактерного» президента, но теперь она стояла перед проблемой легитимности, перед обвинением в террористическом акте.

Выяснилось, что военные запретили журналистам, Красному Кресту и другим независимым наблюдателям в течение трех дней появляться там, где были бомбардировки, пока солдаты сжигали или закапывали тела убитых. В газетах задавались вопросы о том, сколько доказательств преступного и недостойного поведения было уничтожено и сколько было погибших из-за того, что им своевременно не была оказана помощь. Однако на эти вопросы никто так и не ответил.

Мы никогда не узнаем всей правды о вторжении в Панаму, никогда не узнаем истинных масштабов той бойни. Министр обороны Ричард Чейни сообщил о 500–600 погибших; независимые группы наблюдателей, контролирующих соблюдение прав человека, называют цифру от 3 тысяч до 5 тысяч погибших, при этом еще 25 тысяч остались без крыши над головой. Норьегу арестовали, вывезли в Майами и приговорили к 40 годам заключения; на тот момент он был единственным в США человеком, официально числящимся военнопленным.

Мир был разъярен этим нарушением международного права, бессмысленным уничтожением беззащитных людей самыми могущественными вооруженными силами на планете. Но в самих Соединенных Штатах почти никто не знал ни об этой ярости, ни о преступлениях, совершенных Вашингтоном. Пресса очень мало писала об этих событиях. Этому способствовало многое, в том числе политика правительства в данном вопросе, указания Белого дома издателям и телевизионному начальству, конгрессмены, которые не осмелились возражать, чтобы «фактор слабохарактерного человека» не стал проблемой и для них. И журналисты, которые считали, что публике нужны скорее герои, чем правда.

Исключением стал Питер Эйснер, редактор Newsday, репортер Associated Press, который писал о панамских событиях и потом в течение многих лет продолжал заниматься их анализом. В книге «Мемуары Мануэля Норьеги — американского пленного», опубликованной в 1997 году, Эйснер пишет:

«Смерть, разрушение и несправедливость, сопряженные с борьбой против Норьеги; ложь, вокруг этих событий стали угрозой основным американским принципам демократии… Солдатам было приказано убивать в Панаме — и они убивали, поскольку им сказали, что они спасают страну от лап жестокого диктатора; когда они начали действовать, люди в их стране (США) зашагали с ними нога в ногу».

После длительного изучения материала, включая беседы с Норьегой в его тюремной камере в Майами, Эйснер приходит к выводу:

«Что касается главного, я не думаю, что предъявленные доказательства подтверждают обвинения против него. Я не думаю, что его действия как руководителя вооруженных сил другой страны или главы суверенного государства оправдывают вторжение в Панаму, или что он представлял угрозу национальной безопасности США».

Эйснер заключает:

«Мой анализ политической ситуации и мои статьи из Панамы до, во время и после вторжения позволяют заключить, что американское вторжение в Панаму было ужасным злоупотреблением властью. Это вторжение служило интересам самонадеянных американских политиков и их союзников в Панаме путем ужасающего кровопролития».

В Панаме было восстановлено правление семей Ариас и олигархов, правивших до Торрихоса, которые были американскими марионетками еще тогда, когда страну оторвали от Колумбии, и оставались ими до тех пор, пока власть не взял Торрихос. Много споров вызвало новое соглашение по Каналу. По сути, Вашингтон вновь стал контролировать водный путь, вопреки тому, о чем говорили официальные документы.

Размышляя о случившемся и о тех испытаниях, которые выпали на мою долю в MAIN, я поймал себя на том, что задаю себе снова и снова одни и те же вопросы. Сколько решений, включая решения величайшего исторического значения, затрагивающие интересы миллионов людей, принимаются на самом деле кем-то в своих корыстных интересах, а вовсе не из желания принести какую-то пользу. Сколько чиновников правительственного уровня руководствуются в своих решениях собственной жадностью, а не интересами государства. Сколько войн начинается только потому, что президент боится показаться своим избирателям слабохарактерным человеком.

Разочарование и бессилие, охватившие меня из-за вторжения в Панаму, побудили меня возобновить работу над книгой; несмотря на мои обещания президенту SWEC, правда, на этот раз я решил сосредоточиться на Торрихосе. Рассказывая о нем, я хотел поведать о несправедливости, воцаряющейся в нашем мире, — и избавиться от чувства собственной вины. И я был намерен молчать о том, что делаю, а не обращаться за советом к друзьям и бывшим коллегам.

Работая над книгой, я был ошеломлен масштабом деятельности ЭУ в разных точках планеты. Я пытался сконцентрироваться на нескольких особо ярких примерах, но список мест, в которых мне довелось работать и положение в которых после этого ухудшилось, поражал воображение.

Меня ужасала и степень моей собственной коррумпированности. Я очень часто пытался разобраться в самом себе и теперь, уже пройдя половину своего жизненного пути, понимаю, что я был настолько погружен в каждодневные дела, что не воспринимал картину в целом. Например, когда я был в Индонезии, меня заставили задуматься над этим наши беседы с Говардом Паркером и то, о чем говорили друзья Рейси. Меня глубоко взволновало то, что я увидел во время нашей с Фиделем поездки в трущобы, в зону Канала и на дискотеке. В Иране мое душевное спокойствие было надолго нарушено беседами с Ямином и Доком. Сейчас же работа над книгой дала мне возможность взглянуть на все это в целом. Я понял, как легко научился не видеть общей картины и, соответственно, не осознавать истинного смысла своей работы.

Каким же простым все это кажется теперь, каким самоочевидным, и при этом насколько же непроста сущность этих событий! Это похоже на то, что происходит с солдатом на войне. Поначалу он наивен. Его может беспокоить моральная сторона убийства, но прежде всего ему приходится думать о себе, подавляя собственный страх, о том, чтобы выжить самому. После убийства первого врага он мучается, думая о его семье и испытывая угрызения совести. Но чем больше он воюет и убивает, тем более жестким становится. И тогда он превращается в профессионального солдата.

Я стал профессиональным солдатом. Это сравнение помогает разобраться в том, как совершаются преступления и строятся империи. Теперь я мог понять, почему многие люди способны на ужасающие злодеяния. Как, например, славные, чадолюбивые иранцы могли работать в известной своей жестокостью тайной полиции шаха? Как хорошие немцы могли исполнять приказы Гитлера? Как добропорядочные американские мужчины и женщины могли бомбить столицу Панамы?

Будучи ЭУ, я не получил ни единого пенса от УНБ или какого-либо другого государственного учреждения; мне платила зарплату MAIN. Я был гражданином, работающим на частную фирму. Это понимание помогло мне более четко увидеть нарождающийся тип служащего корпорации — ЭУ. На мировой сцене появлялся новый тип солдата, и эти люди становились некритичными и нечувствительными по отношению к своим собственным поступкам. В своей книге я писал:

«Сегодня мужчины и женщины едут в Таиланд, на Филиппины, в Ботсвану, Боливию и другие страны, где много безработных. Они едут в эти страны с четкой целью: эксплуатировать несчастных людей, чьи дети не получают качественного питания или даже голодают; людей, живущих в трущобах и потерявших надежду на лучшее; людей, которые даже не мечтают о другой жизни. Из своих шикарных офисов на Манхэттене или в Сан-Франциско и Чикаго эти мужчины и женщины разлетаются по континентам в роскошных самолетах, останавливаются в первоклассных отелях, ужинают в лучших местных ресторанах. А потом они отправляются на поиски отчаявшихся людей.

Сегодня у нас по-прежнему существуют работорговцы. Им уже нет необходимости забираться в леса Африки, чтобы отобрать лучших особей, за которых дадут высокую цену на аукционах в Чарльстоне, Картахене и Гаване. Они просто набирают отчаявшихся людей и строят фабрику, производящую пиджаки или джинсы, или кроссовки, или автомобильные и компьютерные комплектующие и многое другое, что они могут продать на рынках, выбранных по своему усмотрению. Им даже не обязательно самим управлять фабрикой: они могут нанять местного бизнесмена, который будет делать всю черную работу за них.

Эти мужчины и женщины считают себя честными и порядочными. Они привозят домой фотографии живописных мест и античных руин, чтобы показать их своим детям. На семинарах они похлопывают друг друга по плечу и обмениваются советами, как обходить таможенные препоны в дальних странах. Боссы нанимают им адвокатов, чтобы придать их деятельности видимость законности. В их распоряжении — психотерапевты и другие специалисты, убеждающие их в том, что они помогают этим бедным, отчаявшимся людям.

Работорговец прошлого убеждал себя в неполноценности своего живого товара, которому он предоставляет возможность стать христианами. Кроме того, он понимал, что рабы — это залог выживания его общества, основа экономики. Современные работорговцы уверяют себя в том, что отчаявшимся людям лучше получить один доллар в день, чем вообще ничего, при этом они интегрируются в мировое сообщество. Они также понимают, что эти отчаявшиеся люди — залог выживания его (ее) компании, основа его (ее) собственного образа жизни. Они ни на минуту не задумываются о более отдаленных последствиях того, что делают с миром они сами, их образ жизни и вся стоящая за ними экономическая система, или о том, как в конечном итоге все это влияет на будущее их детей».