Должность президента IPS в 1980-е и консультанта в SWEC в конце 1980-х и в 1990-е годы давала мне возможность получать информацию об Ираке, недоступную для большинства людей. Действительно, в 1980-е годы большинство американцев очень мало знали об этой стране. Она просто не находилась в поле их зрения. Однако я был заинтригован происходящим в Ираке.

Я поддерживал отношения со старыми друзьями, сотрудниками Всемирного банка, Агентства США по международному развитию, Международного валютного фонда и других финансовых организаций, а также с сотрудниками Bechtel (включая своего тестя), Halliburton и других крупнейших инженерных и строительных компаний. Многие инженеры, работавшие на субподрядчиков IPS, также имели отношение к проектам на Ближнем Востоке. Я прекрасно знал, что ЭУ усердно работали в Ираке.

Администрации Рейгана и Буша были намерены превратить Ирак в еще одну Саудовскую Аравию. У Саддама Хусейна было много веских причин следовать примеру Дома Сауда. Ему приходилось довольствоваться лишь созерцанием тех выгод, которые саудовцам принесла операция по отмыванию денег. С момента подписания сделки в саудовских пустынях выросли современные города, пожирающие мусор козы Эр-Рияда уступили место чистеньким грузовикам, а саудовцы наслаждались плодами самых передовых технологий в мире: современными опреснительными заводами, системами очистки сточных вод, системами связи, энергетическими системами.

Несомненно, Саддам Хусейн знал и о том, что к саудовцам было особое отношение и в вопросах международного права. Их хорошие друзья в Вашингтоне закрывали глаза на многие деяния саудовцев, включая финансирование фанатически настроенных группировок, многие из которых в мире считались радикальными и чуть ли не террористическими, а также укрывание международных преступников. Фактически Соединенные Штаты активно добивались от Саудовской Аравии финансовой поддержки для Усамы бен-Ладена в его войне против Советского Союза в Афганистане и получили ее. Администрация Рейгана и Буша не просто поддерживала саудовцев в этом отношении; она оказывала давление и на другие страны, вынуждая их поступать так же или, по меньшей мере, смотреть на происходящее сквозь пальцы.

В 1980-е в Багдаде было много ЭУ. Они полагали, что Саддам, в конце концов, поймет, что от него требуется; я был вполне согласен с этим предположением. В конечном итоге, если бы Ирак достиг с Вашингтоном таких же договоренностей, как саудовцы, то Саддам мог бы и дальше самостоятельно управлять страной и даже расширить сферу своего влияния в этой части света.

Неважно, что он — патологический тиран, что на его совести — массовые убийства, что своими манерами и жестокостью он напоминает Гитлера. Соединенные Штаты не раз мирились и даже поддерживали подобных диктаторов и раньше. Мы были бы счастливы предложить ему государственные ценные бумаги в обмен на нефтедоллары, на гарантии нефтяных поставок, на сделку, по которой получаемый доход от ценных бумаг шел бы на оплату американских подрядчиков, развивавших инфраструктуру Ирака, строивших новые города, превращавших пустыни в оазисы. Мы готовы были продавать ему танки и истребители, строить химические заводы и атомные реакторы, как это делалось во многих других странах, даже если эти технологии, как нетрудно было догадаться, могли быть использованы для производства современных систем вооружения.

Ирак был исключительно важен для нас, значительно более важен, чем это может показаться на первый взгляд. Вопреки расхожему мнению, Ирак — это не только нефть. Это вода и геополитика. Реки Тигр и Евфрат протекают через Ирак. Таким образом, Ирак — единственная страна в регионе, контролирующая важнейшие источники воды, потребность в которой все больше возрастает. В 1980-е годы значение воды — и в политическом, и в экономическом отношении — стало очевидным для тех из нас, кто работал в энергетике и в инженерно-строительном бизнесе. В приватизационной гонке многие крупные компании, положившие глаз на небольшие независимые энергетические компании, теперь задумались о приватизации водных систем в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке.

Помимо нефти и воды, стратегическую ценность представляет и само местоположение Ирака. Он граничит с Ираном, Кувейтом, Саудовской Аравией, Иорданией, Сирией, Турцией; ему принадлежит часть береговой линии Персидского залива. Расстояние до Израиля и до бывшего Советского Союза легко может быть преодолено ракетами. Военные стратеги приравнивают Ирак к долине реки Гудзон в период войн с французами и индейцами и в период Американской революции. В XVIII веке французы, англичане и американцы знали: кто контролирует долину Гудзона, тот контролирует континент. Сегодня всем известно: кто контролирует Ирак, тот держит ключ к контролю над Ближним Востоком.

В дополнение ко всему, Ирак представляет собой обширный рынок для американских технологий и инженерии. Тот факт, что в его недрах находится одно из крупнейших нефтяных месторождений в мире (по некоторым оценкам, крупнее, чем в Саудовской Аравии), гарантировал бы возможность финансирования Ираком гигантских программ индустриализации и развития инфраструктуры. Все крупнейшие игроки — инженерные и строительные компании; поставщики компьютерных систем, производители самолетов, ракет и танков; фармацевтические и химические компании — все сосредоточили внимание на Ираке.

Однако к концу 1980-х стало ясно, что Саддам не купился на сценарий ЭУ. Это вызвало огромное разочарование и замешательство у администрации Буша. Как и Панама, Ирак внес свой вклад в создание имиджа Х.У. Буша как слабовольного человека. Буш искал выход; Саддам сам помог ему. В августе 1990 года он вторгся в богатый нефтью соседний эмират Кувейт. Ответом Буша было осуждение Саддама за нарушение международного права, хотя еще и года не прошло со времени незаконного и одностороннего вторжения в Панаму, организованного им самим.

Неудивительно, что президент, в конце концов, пошел на решительную военную атаку. Американские части численностью 500 тысяч человек были направлены в страну в составе международной группировки. В начале 1991 года военные и гражданские объекты в Ираке подверглись бомбардировке с воздуха. За ней последовала сточасовая атака на земле, в результате которой войска Ирака, значительно уступающие в численности и вооружении, стремительно отступили. Кувейт был спасен. Настоящий деспот понес наказание, хотя и не попал в руки правосудия. Рейтинг популярности Буша у американцев подскочил до 90 процентов.

Во время вторжения в Ирак я заседал в Бостоне — это был один из немногих случаев, когда меня попросили действительно что-то сделать для SWEC. Я ясно помню, с каким энтузиазмом было встречено решение Буша. Естественно, сотрудники Stone&Webster были взволнованы, но не только потому, что мы дали отпор диктатору-убийце. Для них победа США в Ираке означала увеличение объема работы, огромные прибыли, продвижение по службе, повышение зарплаты.

Но радовались не только те, кому война напрямую приносила выгоду. Люди по всей стране жаждали увидеть доказательства военной силы государства. Думаю, для таких ожиданий было много причин, включая перемену в философии властей, обусловленную победой Рейгана над Картером на выборах; были освобождены заложники в Иране, и Рейган объявил о своем намерении пересмотреть соглашение о Панамском канале. Вторжение Буша в Панаму раздуло затухавшее пламя.

Думаю, однако, что за патриотической риторикой и призывами к действию крылись значительно более тонкие перемены в том, как американские корпорации — и, соответственно, все люди, работавшие на них, — оценивали мир. Движение к глобальной империи, втянувшее многие страны, стало реальностью. Идеи глобализации и приватизации глубоко внедрялись в наше сознание.

По большому счету это касалось не только Соединенных Штатов. Глобальная империя, наконец, стала самой собой, перешагнув все границы. Ранее считавшиеся американскими корпорации стали действительно международными, даже с юридической точки зрения. Многие из них были зарегистрированы или открыли свои филиалы в разных странах. Теперь они могли работать по тем правилам и предписаниям, которые сами выбирали из множества, а огромное количество международных торговых организаций и соглашений еще больше упрощали такую деятельность. Слова «демократия», «социализм» и «капитализм» почти что вышли из употребления, стали ненужными. Корпоратократия, став реальностью, прилагала все больше усилий, чтобы оказаться единственным фактором, влияющим на мировую экономику и политику.

Так получилось, что я уступил корпоратократии, когда в ноябре 1990 года продал IPS. Для меня и моих партнеров это была выгодная сделка, однако основной причиной послужило то, что Ashland Oil Company стала оказывать на нас сильное давление. Мой опыт подсказывал, что борьба с ними потребует очень больших затрат, тогда как продажа компании обогатит нас. По иронии судьбы владельцем моей фирмы, производившей альтернативную энергию, становилась нефтяная компания, — в чем-то я чувствовал себя предателем.

Работа в SWEC почти не отнимала времени. Иногда меня просили прилететь в Бостон для участия в заседаниях или помочь подготовить деловое предложение либо посылали в такие места, как Рио-де-Жанейро, пообщаться там с местными воротилами.

Однажды мне пришлось лететь в Гватемалу на частном самолете. Я нередко напоминал проектным менеджерам, что получаю у них зарплату и готов к работе. Мне было совестно получать такие деньги, почти ничего не делая. Я хорошо знал бизнес и стремился быть полезным. Но этого просто не требовалось. Меня преследовал образ человека, о котором обычно говорят «ни нашим, ни вашим». Я хотел как-то оправдывать свое существование, чтобы обернуть негативные стороны собственного прошлого в нечто позитивное. Я продолжал тайком — и урывками — работать над «Совестью экономического убийцы», хотя и не тешил себя надеждой когда-нибудь увидеть ее напечатанной.

В 1991 году я начал сопровождать небольшие группы людей в Амазонию, где они общались с шуарами и учились у них. Шуары были готовы поделиться своими знаниями о взаимодействии с природой и о древних методах лечения. В дальнейшем спрос на такие поездки резко возрос, приведя к созданию некоммерческой организации Dream Change Coalition. Пытаясь изменить взгляд людей из промышленно развитых стран на нашу планету и взаимоотношения с ней, Dream Change обрела последователей в мире и помогла создать организации с аналогичными задачами во многих странах. Журнал Time назвал ее в числе 13 организаций, чьи сайты в Интернете наилучшим образом отражают идеалы и задачи Дня земли.

На протяжении 1990-х я все больше втягивался в мир некоммерческих организаций: одни помогал создавать, в других состоял членом правления. Многие из них стали результатом самозабвенной работы сотрудников Dream Change. Они работали с местными племенами в Латинской Америке — шуарами и ачуарами в Амазонии, кечуа в Андах, майя в Гватемале — или рассказывали людям в Соединенных Штатах и Европе об этих культурах. SWEC одобряла эту филантропическую деятельность, будучи приверженной идеям United Way. Кроме того, я писал книги о туземных культурах, избегая любых упоминаний о своей деятельности в качестве ЭУ. Помимо того что эта работа скрашивала мою скуку, она позволяла мне поддерживать связь с Латинской Америкой, а также быть в курсе политических событий, которые меня всегда интересовали.

Но как я ни старался убедить себя в том, что моя некоммерческая деятельность и писательский труд в чем-то искупают вину за прошлую деятельность, мне приходилось все труднее. В глубине души я понимал, что перекладываю ответственность на свою дочь. Джессика унаследует мир, в котором миллионы детей, уже рождаясь должниками, никогда не смогут выплатить этот долг. И ответственность за это нес я.

Мои книги становились популярными, особенно одна: «Мир таков, каким ты его хочешь видеть». Успех этой книги привел к тому, что меня стали все чаще приглашать для проведения семинаров и чтения лекций. Иногда, стоя перед аудиторией в Бостоне, Нью-Йорке или Милане, я удивлялся ироничности ситуации: если мир таков, каким ты хочешь его видеть, то почему я хотел видеть его именно таким? Как я мог играть такую активную роль в претворении в жизнь этого кошмара?

В 1997 году Omega Institute пригласил меня провести недельный семинар на Карибах, на острове Сент-Джон. Я прилетел поздно вечером. Проснувшись утром, я вышел на маленький балкончик и обнаружил, что смотрю на тот самый залив, где 17 лет назад принял решение уйти из MAIN. Я повалился на стул и разрыдался.

Всю неделю я проводил большую часть свободного времени на этом балконе, глядя на залив и пытаясь разобраться в своих чувствах. Я понял, что не сделал следующего шага, хотя и уволился из MAIN, а мое решение оставаться «ни нашим, ни вашим» ежедневно и настоятельно требовало расплаты. К концу недели я пришел к заключению, что мир вокруг меня был не таким, каким я хотел бы его видеть, поэтому мне необходимо сделать в точности то, чему учил своих студентов: изменить свои мечты таким образом, чтобы они отражали то, чего я действительно хотел в своей жизни.

Вернувшись домой, я отказался от своей должности консультанта. Президент SWEC, принимавший меня на работу, к тому времени уже вышел на пенсию. Его место занял новый человек. Он был моложе меня, и его, по всей видимости, не волновали мои откровения. Он начал программу снижения расходов и был очень доволен, что ему больше не придется платить мне мою заоблачную зарплату.

Я решил закончить книгу, над которой так долго работал, и уже само это решение принесло мне чувство облегчения. Я поделился соображениями о книге со своими близкими друзьями, в основном из некоммерческого мира, которые занимались туземными культурами и сохранением ливневых лесов. К моему удивлению, они пришли в ужас. Они опасались, что мои откровения поставят под угрозу и мою преподавательскую деятельность, и некоммерческие организации, которые я поддерживал. Многие из нас помогали амазонским племенам защищать свои земли от нефтяных компаний. Твои признания, говорили мне, подорвут доверие к тебе и помешают всему движению.

И опять я прекратил работу над книгой. Вместо этого я стал сопровождать людей в дебри Амазонки, показывая им места и племена, еще не тронутые цивилизацией. Там я и был 11 сентября 2001 года.