Однажды в 1978 году я сидел вечером в одиночестве в роскошном баре в холле отеля InterContinental в Тегеране. Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулся: передо мной стоял коренастый иранец в темно-синем официальном костюме.

— Джон Перкинс! Не помнишь меня?

Бывший футболист изрядно набрал в весе, но голос его совсем не изменился. Это был Фархад, мой старый друг по Миддлбери. Мы не виделись уже больше десяти лет. Мы обнялись, потом сели. Очень скоро стало ясно, что он знает все обо мне и моей работе. Было ясно и то, что он не собирается рассказывать о своей работе.

— Ладно, давай перейдем к делу, — сказал он, когда мы заказали по второй кружке пива. — Завтра я лечу в Рим. Там живут мои родители. У меня есть билет для тебя на тот же рейс. Здесь все подходит к концу. Тебе надо выбираться отсюда.

Он тотчас вручил мне билет. Я не сомневался ни минуты.

В Риме мы ужинали с родителями Фархада. Его отец, отставной иранский генерал, когда-то своим телом заслонивший шаха от пули наемного убийцы, выразил разочарование своим бывшим боссом. Он сказал, что в последние годы шах показал свое истинное лицо, проявив себя заносчивым и жадным. Генерал возложил вину за ненависть, охватившую Ближний Восток, на политику Соединенных Штатов, в частности на поддержку ими Израиля, коррумпированных лидеров и деспотических правительств. Он сказал, что уже через несколько месяцев шаха не будет.

— Знаете, — сказал он, — вы сами посеяли эти семена бунта в начале пятидесятых, когда сбросили Моссадыка. Тогда вы думали, что поступаете очень умно. Я тоже так думал. Но теперь это обернулось против вас — нас.

Его заявления меня ошеломили. Я уже слышал что-то в том же духе от Ямина и Дока, но в устах этого человека подобные речи приобретали другое значение. К этому времени всем уже было известно о существовании фундаменталистского исламского подполья, но мы убедили себя, что шах необыкновенно популярен среди большинства населения и, соответственно, политически непобедим. Генерал, однако, был непоколебим в своем мнении.

— Запомните мои слова, — сказал он торжественно, — падение шаха станет только началом. Это покажет, в каком направлении движется мусульманский мир. Наша ярость слишком долго тлела под спудом песка. Скоро она вырвется наружу.

За ужином я много слышал об аятолле Рухолле Хомейни. Фархад и его отец ясно дали понять, что не поддерживают его фанатического шиизма, однако они явно находились под впечатлением от его нападок на шаха. Они рассказали, что этот священнослужитель, чье имя означало «вдохновленный Богом», родился в семье шиитских богословов в деревеньке недалеко от Тегерана в 1902 году.

Хомейни намеренно не участвовал в борьбе шаха и Моссадыка в начале 1950-х, но он находился в открытой оппозиции шаху в 1960-е, выступая с яростной критикой, за что его и выслали в Турцию, а затем в священный город шиитов в Ираке Ан-Наджаф, где он стал признанным лидером оппозиции. Он слал письма, статьи, аудиозаписи, призывая иранцев подняться на борьбу с шахом, низвергнуть его и создать духовное государство.

Через два дня после ужина с Фархадом и его родителями пришли сообщения из Ирана о взрывах и столкновениях. Аятолла Хомейни и муллы начали наступление, в результате которого контроль над страной должен был перейти в их руки. События развивались с нарастающей быстротой. Ярость, о которой говорил отец Фархада, вылилась в грандиозное исламское восстание. Шах бежал в Египет в январе 1979 года, а затем, после того как у него обнаружили рак, отправился в одну из клиник Нью-Йорка.

Последователи аятоллы Хомейни настаивали на возвращении шаха. В ноябре 1979 года воинственно настроенная толпа исламистов захватила посольство США в Тегеране с 52 заложниками и удерживала его 444 дня. Президент Картер попытался вступить в переговоры с целью освободить заложников. В апреле 1980 года, когда переговоры провалились, он отправил группу военных для проведения спасательной операции. Все закончилось катастрофой; это был последний гвоздь в гроб президентства Картера.

Огромное давление американских политических и деловых кругов заставило больного раком шаха покинуть Соединенные Штаты. Уехав из Тегерана, он безуспешно пытался найти убежище. Его бывшие друзья отвернулись от него. Однако генерал Торрихос проявил свою обычную симпатию к гонимым и предложил шаху убежище в Панаме, несмотря на свое личное неприятие его политики. Шаха поселили на том самом курорте, где не так давно было подписано новое соглашение по Панамскому каналу.

Муллы требовали возвращения шаха в обмен на освобождение заложников, удерживавшихся в посольстве США в Тегеране. Противники подписания соглашения по Каналу обвинили Торрихоса в коррупции и сговоре с шахом, а также в создании угрозы жизни гражданам США. Они настаивали на выдаче шаха аятолле Хомейни. Интересно, что еще несколько недель назад многие из них были самыми стойкими сторонниками шаха. Некогда надменный царь царей уехал в Египет, где и умер от рака.

Предсказания Дока сбылись. MAIN потеряла в Иране миллионы долларов, как, прочем, и наши конкуренты. Картер лишился шансов быть избранным на новый срок. Администрация Рейгана — Буша победным маршем вошла в Вашингтон, обещая освободить заложников, сместить власть духовенства, вернуть Ирану демократию и исправить ситуацию с Панамским каналом.

На мой взгляд, преподанные нам уроки были бесспорны. Иран, вне всяких сомнений, продемонстрировал, что Соединенные Штаты — страна, пытавшаяся изо всех сил скрыть правду о нашей роли в мире. Невозможно было понять, почему мы были настолько дезинформированы относительно шаха и ничего не знали о волне ненависти, поднимавшейся против него. Ничего не знали даже сотрудники таких фирм, как MAIN, имевших свой персонал в Иране. Я был уверен, что УНБ и ЦРУ должны были видеть то, что видел Торрихос еще во времена нашей встречи в 1972 году, но наша разведка намеренно заставила нас закрыть на это глаза.