Глава 20
НЕУДАЧИ
Несколько дней спустя Квинт сидел у костра в лагере со своими новыми товарищами. Был день, стояла холодная пасмурная погода. Порывистый ветер нес над лагерем низкие облака, из которых в любой момент мог посыпаться снег, испортив и так не слишком хорошее настроение.
— До сих пор поверить не могу, — простонал Лициний, болтливый тарентинец, один из соседей Квинта по палатке. — Проиграть первый же бой с гуггами… Какой позор!
— Это всего лишь стычка, — мрачно сказал Квинт.
— Возможно, — согласился Калатин, другой сосед по палатке. Он был на год старше Квинта, но все остальные считали их ровесниками. — Однако весьма серьезная. Думаю, все рады, что сейчас сидят здесь, а?
Товарищи согласно загудели, и Квинт тоже согласно кивнул.
— Видите, какие у нас потери! Погибла почти вся кавалерия и сотни велитов. Шесть сотен легионеров попали в плен, Публий тяжело ранен. Вряд ли можно назвать это хорошим началом, так ведь?
— Уж точно, — согласился Цинций, еще один сосед Квинта, дюжий мужчина с румяным лицом и копной рыжих волос. — И с тех пор мы отступаем. Что подумает о нас Ганнибал?
— Почему мы вообще отходим, во имя Гадеса? — требовательно спросил Лициний. — После того как мы разрушили мост, карфагеняне не смогут переправиться через Тицин. Они никогда до нас не доберутся.
Калатин огляделся, убеждаясь, что поблизости нет командиров.
— Мне кажется, что консул перепугался. И это не удивительно, учитывая, что он теперь не может идти в бой.
— Откуда вам знать, что думает Публий? — раздраженно возразил Квинт. — Он вовсе не дурак.
— Будто ты сам хорошо консула знаешь, новичок, — бросил Цинций.
Квинт помрачнел, но счел за лучшее не отвечать. Цинций явно был не прочь подраться, а размером он был вдвое больше него.
— Почему Публий не воспользовался шансом, когда Ганнибал вышел на битву перед нашим лагерем? — продолжил Цинций. — Какая прекрасная была возможность! А он все упустил…
Остальным ничего не оставалось, как мрачно согласиться.
— Я считаю это откровенной трусостью, — продолжал Цинций, радуясь, что оказался в центре внимания.
Квинт больше не мог сдерживаться:
— Лучше сражаться там, где ты выбрал, и тогда, когда ты выбрал! — заявил он, вспоминая слова отца. — И вы все это знаете! Сейчас мы не можем сделать ни того, ни другого и, поскольку Публий ранен, не сможем и в ближайшем будущем. Намного правильнее оставаться на безопасной позиции, здесь, в лагере. Представьте себе, что может случиться в противном случае.
Цинций гневно взглянул на Квинта, но видя, что остальные погрузились в мрачное молчание, решил последовать примеру товарищей.
Сейчас Квинта мало что могло обрадовать. Не сомневаясь в отваге Публия, он был совсем иного мнения о Флакке. Для того чтобы понять, что его будущий зять слишком далек от геройства, должно было произойти нечто совсем неординарное. Но реальность случившегося при Тицине трудно было отрицать. Флакк выехал с другими кавалеристами в тот злополучный разведывательный патруль по собственной инициативе. Квинт был в восторге, когда ему тоже разрешили в нем участвовать. Он и отец видели Флакка, когда началась схватка, но не после нее. Он появился лишь тогда, когда потрепанные остатки отряда переправились через реку Тицин и вернулись в лагерь римлян. Скорее всего, Флакк, увидев, что карфагеняне берут верх, отправился за подмогой. Естественно, старшие трибуны отказались выводить пехоту на временный мост. Там они столкнулись бы с вражеским войском, целиком состоявшим из кавалерии. И что же Флакк мог сделать в этой патовой ситуации?
Безусловно, не стоило подвергать сомнению правильность действий будущего зятя. События развивались слишком стремительно. Пришлось это просто принять. Хотя Фабриций особо не разговаривал с Квинтом по этому поводу, но юноша понимал, что отца серьезно беспокоит вероятность того, что Флакк струсил. Квинт чувствовал то же самое. Хотя в ходе боя он и испугался, но, по крайней мере, не оставил позиции и бился с врагом. Аврелия не должна выходить замуж за человека пусть и с хорошими связями, но при всяком удобном случае пытающегося избежать участия в боях. Поворошив угли палкой, Квинт постарался забыть об этом. С него и так хватало, что остальные возобновили свой унылый разговор.
— Мой конюх выпивал с легионерами, охраняющими шатер Публия, — сообщил Лициний. — Они говорили, что Лилибей на Сицилии атакован огромным карфагенским флотом.
— Нет! — воскликнул Цинций.
Лициний лишь мрачно кивнул.
— Так что теперь Семпроний Лонг не придет к нам на подмогу.
— Как ты можешь быть уверен? — требовательно спросил Квинт.
— Легионеры поклялись могилами матерей, что это правда.
Квинт с сомнением поглядел на него.
— Тогда почему мы это больше ни от кого не слышали?
— Это должно было остаться в полной тайне, — пробормотал Лициний.
— Ну, я слышал, что все племя бойев идет на север, чтобы присоединиться к Ганнибалу, — тут же вмешался Цинций. — Если это так, то нас зажмут в клещи, они и гугги.
Квинт вспомнил, что ему рассказывал отец. Из коровы, которая не могла разродиться, извлекли чудовищного теленка, будто вывернутого наизнанку, со всеми органами наружи. Это случилось на ферме неподалеку. Тем не менее уродец оказался жив. Командир, знакомый Фабриция, сам это видел, когда был в патруле. «Прекрати», — сказал себе Квинт, стискивая зубы.
— Давайте не будем пугаться раньше времени, — предложил он. — Все эти истории слишком надуманны.
— Так ли? А что, если боги разгневались на нас? — возразил Лициний. — Я вчера ходил в храм в Плацентии, чтобы сделать подношение, и жрецы сказали, что священные куры перестали есть. Тебе и этого недостаточно?
Квинт вышел из себя:
— Нам, что, пойти и сдаться Ганнибалу?!
— Нет конечно же! — краснея, ответил Лициний.
Квинт обернулся к Цинцию, сокрушенно качающему головой.
— Тогда заткните свои поганые рты! Такие разговоры подрывают боевой дух. Мы всадники, не забыли? Простые воины должны видеть в нас пример, а не заодно с нами наполнять сердца страхом перед Гадесом.
Пристыженные товарищи принялись внимательно разглядывать сандалии.
— Хватит с меня вашего нытья! — рыкнул Квинт и решительно встал. — Увидимся.
Не дожидаясь ответа, он решил разыскать отца. Может, Фабриций расскажет что-нибудь более утешительное, чем эти вояки. Квинт надеялся на это всем сердцем, потому что сам изо всех сил боролся с унынием. Он научился хорошо скрывать его, но жестокая стычка со смертоносными нумидийскими кавалеристами Ганнибала потрясла его до глубины души. Им повезло, что они вообще остались живы. Неудивительно, что его товарищи с готовностью обсуждают слухи, будоражащие лагерь. Квинту самому приходилось прилагать все силы, чтобы бороться со страхом.
Отца в палатке не оказалось. Один из часовых сообщил, что он направился к консулу. Хорошо, прогуляюсь, подумал Квинт, развею мрачные мысли. По пути он прошел мимо палаток кеноманов, местного галльского племени, воюющего на стороне Рима. Здесь их было больше двух тысяч, по большей части — пехота, и лишь немного конных. Они держались своих кланов, и языковой барьер этому способствовал, но между ними и римлянами сложились дружеские отношения, и Квинту это нравилось. Он окликнул первого увиденного воина, рослого здоровяка, сидевшего на табурете у палатки. К его удивлению, воин отвернулся, продолжая смазывать меч. Квинт не придал этому значения, но это повторилось секунду спустя. Несколько воинов, шагах в десяти от него, сперва окатили юношу холодными взглядами, а потом, с каменными лицами, и вовсе отвернулись.
Ничего, успокаивал себя Квинт. Вчера погибли десятки их товарищей. Наверное, каждый потерял в бою отца или брата.
— Аврелия! Аврелия!
Голос Атии вырвал Аврелию из приятных мечтаний о Ганноне и Квинте. Девушка была уверена, что сейчас самое важное, что они до сих пор все еще остаются друзьями, несмотря на всю абсурдность такого положения. Она уловила требовательность в голосе матери, но такое утро мало что могло испортить.
— Что такое, мама?
— Выходи быстрее!
Аврелия вскочила с постели. Открыв дверь, она с удивлением увидела Гая, стоящего в атриуме вместе с матерью. Оба выглядели очень серьезными. Метнувшись обратно, Аврелия накинула поверх шерстяной ночной рубашки легкую тунику и выбежала из спальни.
— Гай! — вскричала она. — Как здорово, что ты приехал!
Тот неловко поднял взгляд.
— Рад тебя видеть, Аврелия.
Его мрачный вид заставил живот Аврелии скрутиться в жесткий комок. Она быстро взглянула на мать и заметила, что у нее в глазах блестят слезы.
— Ч-что т-такое? — запинаясь, спросила Аврелия.
— Вести из Цизальпийской Галлии, — сообщил Гай. — Плохие.
— Наша армия разгромлена… — не скрывая удивления, пробормотала Аврелия.
— Не совсем, — ответил Гай. — Но несколько дней назад случилась крупная стычка у реки Тицин. Нумидийцы Ганнибала нанесли тяжелые потери нашей кавалерии и велитам.
Аврелии показалась, что мир покачнулся.
— С отцом все в порядке?
— Мы не знаем, — коротко бросила мать, не отводя от ее лица темных печальных глаз.
— Ситуация непонятная, — прошептал Гай. — Может, с ним все в порядке.
— Тяжелые потери… — медленно повторила Аврелия. — Насколько тяжелые, известно?
Ответа так и не последовало.
— Гай? — изумленно переспросила Аврелия.
— Они говорят, что из трех тысяч кавалеристов в лагерь вернулись сотен пять, — стараясь отвести взгляд, ответил Гай.
— Как же, во имя Гадеса, ты можешь говорить, что отец жив?! — вскричала Аврелия. — Куда вероятнее, что он погиб!
— Аврелия! — рявкнула Атия. — Гай пытается оставить нам хоть какую-то надежду.
— Простите… — сказал Гай, краснея.
Атия подошла и взяла юношу за руку.
— Не за что извиняться. Ты выехал с первыми лучами солнца, чтобы передать нам это сообщение. Мы очень благодарны.
— А я — нет! Как я могу быть благодарна за такие вести?! — завопила Аврелия и, разрыдавшись, побежала к дверям, не заметив изумленного привратника. Она распахнула двери и выбежала наружу, не обращая внимания на крики позади.
Ноги сами привели Аврелию в конюшню. Она приходила сюда всякий раз, когда ссорилась с матерью, и это место давно уже стало ее убежищем. Не глядя по сторонам, прямиком подошла к единственному коню, которого оставил отец. Сейчас этот крепко сложенный серый жеребец мало кого интересовал на вилле. Заметив ее, конь приветственно заржал. Отчаяние захлестнуло Аврелию душной волной, из глаз брызнули слезы. Долгое время она стояла, рыдая, представляя себе отца, которого она уже никогда не увидит. Лишь почувствовав, как конь тычется в ее волосы, она немного пришла в себя.
— Яблока хочешь, да? — прошептала она, гладя коня по носу. — А я-то, дурочка, с пустыми руками пришла… Подожди немного, принесу.
Благодарная коню за то, что он отвлек ее, Аврелия пошла к яблокам, хранящимся в углу конюшни, и, выбрав самое крупное, вернулась. Конь навострил уши и радостно заржал. Горе с новой силой обрушилось на Аврелию. Она успокоила себя единственным способом, каким могла.
— Хотя бы Квинт в Иберии, в безопасности, — прошептала она. — Может, боги смилостивятся над ним.
Фабриций совещался с Публием, поэтому Квинту до самого вечера не удалось повидаться с отцом. Когда он рассказал ему о паникерстве товарищей, реакция Фабриция была совершенно здравой.
— Что бы там ни судачили, Публий все делает правильно. Через пару месяцев он полностью поправится. Слухи насчет того, что карфагенский флот атаковал Семпрония Лонга, — грязные сплетни, уж это я знаю. Публий точно рассказал бы мне о таком. То же самое могу сказать и насчет сведений о восставших бойях. А по поводу плохих знамений… Хоть кто-нибудь из твоих товарищей это сам видел?
Когда Квинт покачал головой, Фабриций рассмеялся.
— Нет конечно же. Кроме того теленка, уродца, каприза природы, ничего и не было. Куры в храме Юпитера могли и перестать клевать зерно, но в этом нет ничего необычного. Эти нежные твари вечно болеют и дохнут, особенно в такую погоду, как сейчас. — Фабриций похлопал по голове, потом по груди, где сердце, и, наконец, по рукояти меча. — Доверяй только этому, прежде чем беспокоиться о чужих словах.
Квинта обрадовал настрой отца. Он также был ему очень благодарен за то, что тот больше не вспоминал о желании отправить его домой. Об этом даже не заходил разговор с тех самых пор, как римляне потерпели поражение у Тицина. Может, из-за количества погибших в бою кавалеристов, может, потому, что Фабриций передумал и согласился, чтобы сын служил в кавалерии. Квинт не знал этого, да и ему было все равно. Хорошего настроения прибавила и чаша вина под миску густой похлебки, которой накормил его отец. Обратно Квинт двинулся в куда более хорошем расположении духа.
Но его хорошее настроение не продлилось долго. Порывы ветра, старавшиеся сбить с ног Квинта на обратном пути, стали еще беспощаднее, чем утром. Они проникали сквозь плащ и пронизывали холодом до костей. Легко представить себе, что боги наслали такую погоду в наказание римлянам. Вот-вот пойдет снег. Беспокойство Квинта, только что утихшее, вернулось с новой силой.
Немногие воины, бывшие на улице, поспешно расходились по палаткам. Квинту и самому не терпелось забраться под одеяло и попытаться обо всем забыть. И тут он с удивлением увидел кеноманов. Те стояли вокруг зажженных костров, положив друг другу руки на плечи, и что-то тихо и печально распевали. Наверное, оплакивают погибших, подумал Квинт, вздрагивая. Пускай.
Когда юноша вошел в палатку, первым его заметил Лициний.
— Прости за то, что наговорил сегодня, — тихо сказал он из-под одеяла. — Мне не следовало открывать рта.
— Ничего страшного. У всех нас не слишком-то хорошо на душе, — ответил Квинт, сдергивая мокрый плащ, и подошел к тюфяку. Он был рядом с постелью Калатина, который тоже виновато посмотрел на него.
— Тебе, наверное, будет интересно узнать, что Публию ничего не известно о нападении карфагенского флота на Сицилию, — сообщил Квинт.
Калатин смущенно улыбнулся.
— Ну, если уж он не слышал, значит, нам не о чем беспокоиться.
— А что насчет бойев? — запальчиво спросил Цинций.
— Ничего. Хорошая новость, а? — ухмыляясь, ответил Квинт.
Запал постепенно оставил Цинция.
— Превосходно, — буркнул Калатин, садясь. — Значит, нам надо лишь дождаться прибытия Лонга.
— Думаю, нам следует выпить за это, — заявил Цинций и подмигнул Квинту, будто сразу забыв об их споре. — Кто за?
Раздался хор одобрительных возгласов. Квинт застонал.
— Я уже заранее предчувствую похмелье.
— Какая разница? Все равно пока никаких сражений не предвидится, это уж точно.
Цинций вскочил и направился к столу, где стояла еда и вино.
— Точно так, — пробормотал Квинт. — Тогда почему бы и нет?
Четверо товарищей отправилась спать затемно. Несмотря на опьянение, юношу начали мучить кошмары. Одним из самых скверных из них было зрелище нумидийских кавалеристов, преследующих их на открытой равнине. Обливаясь потом, он тут же проснулся и сел. В палатке царила кромешная тьма и пронизывающий холод. Но Квинт обрадовался обдавшему лицо и руки холодному воздуху, который отвлек его от барабанящей головной боли. Прищурившись, поглядел на жаровню, в которой догорали последние угли. Зевнув, откинул одеяло. Если бы сейчас горел костер, можно было бы подложить углей в жаровню, и тепло сохранилось бы до самого утра. Вставая, Квинт услышал снаружи еле различимый шум. Удивленно прислушался. Звук снега, хрустящего под ногами, ни с чем не спутаешь. Но то была не размеренная поступь часового, а шаги человека, пробирающегося тихо и осторожно. Кого-то, кто не хотел, чтобы его обнаружили.
Квинт инстинктивно подобрал меч. С обеих сторон и сзади в полудюжине шагов — палатки. Спереди узкий проход, расстояние шагов в десять. Вот оттуда и шел звук. Квинт босиком пошел вперед. Все его чувства обострились до предела. До него донесся еле слышный шепот. Кровь забурлила в жилах. Что-то не так. Поспешно вернувшись в кромешной тьме, он протянул руку и дернул за плечо Калатина.
— Просыпайся, — прошептал он.
Ответом ему был лишь раздраженное бурчание.
Шум снаружи тут же прекратился.
Сердце Квинта подпрыгнуло от страха. Видимо, он привлек внимание других, тех, кто по другую сторону кожаного полога палатки. Отпустив Калатина, юноша поспешно натянул сандалии. Пальцы скользили по ремешкам, и он одними губами грубо выругался. Но наконец-то обулся.
Выпрямившись, Квинт услышал тихий хрип. Потом еще один. Бормотание, сдавленный вскрик, тут же оборвавшийся. Рванулся к Лицинию. Может, хоть этот не испугается. Прикрыв тарентинцу рот рукой, он с силой тряхнул его.
— Просыпайся! — прошептал он. — На нас напали!
Увидел белки глаз товарища. Значит, проснулся. Лициний понимающе кивнул. Квинт убрал руку.
— Слушай… — прошептал он.
Мгновение ничего не происходило. А затем снова сдавленный стон, оборвавшийся через секунду. И знакомый чавкающий звук — звук меча, вонзившегося в тело и извлеченного обратно. Квинт и Лициний в ужасе переглянулись и вскочили.
— К оружию! К оружию! — хором заорали они.
Калатин наконец-то проснулся.
— Что происходит? — пролепетал он.
— Проклятье, вставай! Хватай меч! — заорал Квинт. — И ты тоже, Цинций. Быстро!
Он уже проклинал себя за то, что не поднял тревогу раньше.
В ответ на их крики кто-то спереди вонзил меч в палатку и резко рубанул вниз. Откинув разрезанную кожу, вошел внутрь. Квинт не раздумывал. Рванувшись вперед, он вонзил меч в живот врага. Тот сложился пополам, завывая от боли, но следом появился второй. Квинт изо всех сил рубанул ему по шее. Хлынула кровь, заливая все вокруг, и второй враг упал. К сожалению, за ним появился и третий. И четвертый. Громкие гортанные крики снаружи свидетельствовали о том, что это далеко не конец.
— Долбаные галлы! — заорал Лициний.
Квинт замер в изумлении. Что происходит? Карфагеняне заняли стены? Пригибаясь от удара, он сделал выпад гладием и с удовольствием услышал громкий крик раненого врага. Лициний встал рядом, и они вдвоем принялись отбивать натиск врагов, пытающихся ворваться в палатку. Долго они продержаться не смогут. Враги были вооружены, в руках щиты, а они в исподнем…
Слева от Квинта снова раздались звуки рвущейся кожи.
— Эти шлюхины дети кромсают нашу палатку! Калатин! Цинций! Режьте дыру сзади! — крикнул он через плечо. — Надо уходить.
Ответа не последовало, и Квинту сжало живот. Его товарищи мертвы?
— Пошли! — завопил Калатин мгновение спустя.
Квинт почувствовал громадное облегчение.
— Готов? — рявкнул он Лицинию.
— Да!
— Тогда отходим!
Сделав отчаянную серию ударов мечом по ближайшему врагу, Квинт развернулся и бегом бросился назад. Он чувствовал, что Лициний в шаге позади него. Ему понадобилось всего лишь мгновение, чтобы оказаться у порванного полога, нырнув в него, и с грохотом выкатиться к ногам товарищей. Они рывком подняли его на ноги. Обернувшись, Квинт в ужасе увидел, как Лициний, на расстоянии вытянутой руки от него, споткнулся и упал на колени. Квинт так и не успел ничего сделать: завывающие галлы накинулись на его товарища, как охотничьи псы на загнанного кабана. Мечи, кинжалы и даже один топор обрушились на римлянина. Даже в полумраке Квинт заметил, как хлынула кровь из многочисленных ран. Лициний рухнул лицом вперед, не издав ни звука.
— Ублюдки! — заорал Квинт и, отчаянно желая отомстить за товарища, рванулся вперед.
Его ухватили за плечи.
— Не глупи. Он мертв. Надо самим спасаться, — рыкнул Цинций. И вместе с Калатином быстро утащил его в темноту.
Их не преследовали.
— Отпустите! — заорал Квинт.
— Назад не вернешься? — спросил Калатин.
— Клянусь, — зло бросил юноша.
Его отпустили.
Квинт в ужасе огляделся. Вокруг царил сущий хаос. Некоторые палатки горели, освещая происходящее. Небольшие группы галлов бегали по лагерю, вырезая ошеломленных римских кавалеристов и легионеров, выскакивающих из палаток в исподнем на холодный ночной воздух.
— Не похоже на полноценную атаку, — тут же сказал он. — Их слишком мало.
— А некоторые шлюхины дети уже убегают, — выругался Калатин, показывая рукой.
Прищурившись, Квинт посмотрел в сторону горящих палаток.
— Что они несут? — спросил он, и к горлу подступила горькая слюна, когда он понял. Согнулся пополам, и его стошнило выпитым вином.
— Псы долбаные! — завопил Цинций. — Это головы! Они обезглавливают убитых!
Утерев слезы, Квинт поднял голову и увидел перед собой лишь кровавые следы, оставленные галлами на ослепительно белом снегу.
Цинций и Калатин застонали от еле сдерживаемого страха.
— Тихо! — собравшись с духом, прошипел Квинт.
К его удивлению, оба послушались. Два смертельно бледных человека не сводили с него глаз.
Квинт старался не обращать внимания на внутренний голос, твердивший ему, что надо искать отца. У него в руках жизни двоих товарищей. Сейчас это главное.
— Побежали к интервалу, — приказал он. — Скорее всего, там все и соберутся. И там у нас куда лучше получится биться с этими шлюхиными детьми.
— Но мы же босые, — попытался жалобно возразить Цинций.
Квинт вспыхнул, но понял, что если он не позволит товарищам обуться в калиги, сняв их с остывающих трупов, то они обморозят ноги.
— Тогда быстрее. И берите каждый по скутуму, — приказал он. Сейчас жизненно важно было обзавестись щитами.
— А как насчет кольчуги? — спросил Калатин, показав на мертвого легионера. — Он моего размера.
— Нет, дурак! Нет времени. Хватит и мечей со щитами.
Нетерпеливо притоптывая ногой, Квинт дожидался, пока товарищи обуются.
— За мной.
И, поглядывая на воинов-галлов, юноша стремглав бросился бежать.
Он вывел товарищей прямиком к интервалу — полосе свободной земли вдоль стен лагеря. Обычно здесь собирали легион, перед тем как выходить в патруль или на бой. А сейчас здесь могли собраться залитые кровью римляне, выжившие в ночной резне, чтобы наконец дать отпор галлам. Многим в голову пришла та же идея, что и Квинту. Здесь столпились сотни ошарашенных и плохо понимающих, что происходит, легионеров и кавалеристов. Мало у кого были нагрудники, но большинству римлян удалось подобрать оружие, когда они бежали от палаток.
К счастью, теперь все было в руках младших командиров, центурионов. Их было легко узнать даже без шлемов с поперечным гребнем, их спокойные и уверенные фигуры были видны повсюду. Они выкрикивали приказы, строя воинов к бою. Квинт и его товарищи присоединились к ближайшей группе. Сейчас ничего не значило, что они не из пехоты. Очень скоро центурионы собрали воедино большие силы. Каждому шестому дали в руку факел; их было мало, но и этого хватило, чтобы начать контратаку.
Римляне сразу же принялись очищать проходы и палатки от галлов. Но без особого успеха. К всеобщему сожалению, мстить было уже почти некому. Похоже, что, как только подняли тревогу, большая часть галлов сбежала. Но зачистка лагеря продолжалась, пока не обошли всю территорию.
Самым ужасным было огромное количество обезглавленных тел. Всем было известно, что галлы любили забирать с собой головы поверженных ими врагов в качестве трофея, однако Квинт еще никогда не видел подобного зрелища. Все вокруг было красным. Каждое тело лежало в луже крови, следы от которой шли вровень с отпечатками галльских ног.
— Юпитер всевышний, при свете дня это будет выглядеть сущей бойней, — еле слышно пробормотал Калатин.
— Бедняги, — ответил Цинций. — У большинства их не было ни единого шанса.
Мысль о спящем в палатке отце заставила Квинта снова согнуться в приступе рвоты, но в желудке, кроме желчи, ничего уже не было.
Калатин озабоченно глянул на него:
— Как ты?
— Нормально, — буркнул Квинт, сдержав новый приступ рвоты, и принялся внимательно разглядывать каждое тело, попадавшееся им по пути. Ему лишь оставалось молиться богам, чтобы не наткнуться на тело отца. Но, к его огромному облегчению, юноша так и не заметил никого, кто бы хоть как-то на него походил. Хотя это ничего и не значит. Они проверили лишь малую часть лагеря. Окончательно убедиться можно будет лишь с рассветом.
Центурионы всю ночь держали бойцов в полной боевой готовности. Единственное, что они позволили наспех собранным центуриям, так это по очереди сходить к своим палаткам, чтобы забрать одежду и оружие. Полностью готовые к бою, легионеры и кавалеристы ждали до рассвета, пока не стало ясно, что новой атаки не будет. Тогда им позволили разойтись и вернуться в свои части. Уборка займет весь день. Не обращая ни на кого внимания, Квинт отправился искать отца — и нашел его в его собственной палатке.
— Ты жив! — воскликнул он, входя; в глазах у него блеснули слезы.
— А вот и ты, — вместо приветствия произнес Фабриций, махнув рукой в сторону стола, на котором был разложен завтрак. — Хлеба хочешь?
Квинт ухмыльнулся. Несмотря на внешнюю беззаботность отца, он увидел, как его глаза просияли.
— Благодарю тебя. Умираю с голоду. Ночь выдалась нелегкая, — ответил он.
— В самом деле, — согласился Фабриций. — Больше сотни хороших воинов недосчитались, и все из-за этих ублюдков кеноманов.
— Уверен, что это именно они?
— А кто же еще? Никаких признаков того, что ворота пытались открыть, и часовые на стенах никого не видели.
Квинта осенило:
— Так вот почему они вчера были такие хмурые!
Увидев недоумение отца, он принялся выкладывать свои вчерашние наблюдения.
— Это многое проясняет. А теперь они сбежали в лагерь карфагенян. Несомненно, поднесут свои «трофеи» в подарок Ганнибалу, — мрачно заявил Фабриций. — В доказательство того, как они нас ненавидят.
Квинт попытался не вспоминать об обезглавленном трупе Лициния, который он обнаружил в их разорванной палатке.
— Что сделает Публий?
— Угадай, — скривившись, ответил Фабриций.
— Снова будем отступать?
Отец кивнул.
— Почему? — вскричал Квинт.
— Он считает, что слишком опасно оставаться на этом берегу Требии. После сегодняшней ночи с ним трудно поспорить.
Заметив отчаяние Квинта, Фабриций продолжил:
— И это еще не всё. Высокий берег реки, дальний отсюда, очень неровный, и это защитит нас от возможных атак карфагенской кавалерии. Кроме того, мы перекроем пути, ведущие на юг, через Лигурию и в земли бойев.
Квинт перестал протестовать. Причины были достаточно веские.
— Когда?
— Сегодня, когда начнет темнеть.
Квинт вздохнул. Их отступление больше походило на бегство, но он понимал, что это необходимо.
— А потом мы крепко обоснуемся? — догадался он. — Чтобы остановить карфагенян?
— Точно. Семпроний Лонг движется сюда со всей возможной быстротой. Его армия будет здесь в течение месяца. — Лицо Фабриция сделалось яростным. — Войску Ганнибала не устоять против двух консульских армий.
Во второй раз после нападения кеноманов у Квинта опять появился повод для широкой улыбки.
— Вот ты где. Твоя мать беспокоится. Подумала, что ты здесь.
При звуках голоса Элиры Аврелия обернулась. Иллирийка стояла в дверях конюшни. Аврелия улыбнулась.
— Гай еще здесь?
— Нет, уехал. Очевидно, его отряд скоро призовут на службу. Просил передать, что будет думать и молиться о тебе.
От этого Аврелии стало только хуже.
Элира подошла ближе.
— Я слышала новости, — тихо сказала она. — Все слышали. Все мы вам сочувствуем.
— Благодарю тебя, — ответила Аврелия, глядя на нее.
— Кто знает? Твой отец вполне мог остаться в живых.
— Не надо, — отрезала девушка.
— Прости… — поспешно сказала Элира.
Аврелия с трудом улыбнулась:
— По крайней мере, Квинт жив.
— И Ганнон.
Аврелия подавила приступ ревности, окативший ее жаркой волной после слов Элиры. Имя Ганнона сразу же заставило ее вспомнить о Суниатоне. Она уже четыре дня не носила ему еду. Скорее всего, его запасы подошли к концу. И в этот момент Аврелия приняла решение. Увидев Суни, она хоть немного поднимет себе настроение. Прищурившись, поглядела на Элиру:
— Тебе же нравился Ганнон, так ведь?
У иллирийки на щеках появились ямочки.
— Да… — прошептала она и залилась краской.
— Хочешь снова помочь ему?
— Конечно, — озадаченно ответила Элира и подняла взгляд на Аврелию. — Но он же уехал с Квинтом.
Аврелия улыбнулась:
— Сходи на кухню и набери в мешок еды. Хлеба, сыра, мяса. Если Юлий спросит, скажи, что мы с тобой отправимся на заготовки. И корзину возьми.
— Что, если госпожа спросит, где ты?
— Сообщи, что мы отправляемся собирать грибы и орехи.
Элира поглядела на нее с еще большим недоумением:
— Но как это поможет Ганнону?
— Узнаешь, — ответила Аврелия, хлопнув в ладоши. — Давай, приступай. Встречаемся на дороге, ведущей в горы.
Поглядев на нее с любопытством, рабыня спешно ушла.
Аврелии не пришлось ждать долго. Элира появилась меж деревьев, спеша к ней. В одной ее руке был кожаный мешок, в другой — плащ, такого же цвета, как у нее самой.
— Никто не спросил, что ты собралась делать? — беспокойно спросила Аврелия.
— Юлий спросил, но лишь улыбнулся, услышав, что мы собрались собирать грибы. Сказал, чтобы были поосторожнее.
— Как баба старая! — заявила Аврелия. Впрочем, тут же спохватилась, что не взяла ни кинжала, ни пращи, но немедленно выкинула это из головы, успокаивая себя тем, что их прогулка будет недолгой.
— Пошли, — уверенно сказала она.
— Куда мы идем? — попыталась выведать Элира.
— Туда, — сообщила Аврелия, небрежно кивнув в сторону ближайших холмов, возвышающихся над виллой, но тут же признала, что в ухищрениях больше нет нужды, и решила все объяснить: — Ты знала, что у Ганнона есть друг, который попал в плен вместе с ним?
Элира быстро кивнула.
— Суниатона продали в Капую, в гладиаторы.
— Ох, — скривилась рабыня, не смея выразить свои чувства, но интонация ее была красноречивой.
— Квинт и Гай помогли ему сбежать.
Иллирийка ошеломленно не сводила с нее изумленных глаз.
— Почему?
— Потому что Ганнон был другом Квинта.
— Понимаю, — пробормотала Элира, хмурясь. — Суниатон имеет какое-нибудь отношение к тому, куда мы сейчас идем?
— Да. Когда его освободили, он был ранен, и бедняга не мог самостоятельно отправиться в путешествие. Но сейчас, хвала богам, ему намного лучше.
— Где же он? — спросила Элира, сгорая от любопытства.
— В хижине пастуха, там, где Квинт и Ганнон победили разбойников.
— С тобой не соскучишься! — сказала Элира, хихикнув.
Дурное настроение слегка отпустило Аврелию, и она улыбнулась в ответ.
Оживленно болтая, они дошли до границ владений Фабриция. Поля по обе стороны были пусты, отдыхая до весны. Вокруг лишь летали галки, наполняя воздух резкими криками. Но вскоре они вошли в лес, и все звуки будто укрыли теплой шерстью. Аврелии казалось, что деревья будто навалились со всех сторон, не давая дышать. Она никогда не любила замкнутых пространств.
Когда на тропу вышел Агесандр, она испуганно вскрикнула. Как и Элира.
— Не хотел тебя напугать, — извиняющимся тоном сказал он.
Аврелия попыталась успокоить бешено бьющееся сердце.
— Что ты здесь делаешь? — требовательно спросила она.
Агесандр поднял руку, в которой держал лук. На тетиву уже была наложена стрела.
— На оленя охотился. А ты?
У Аврелии мгновенно пересох рот.
— Ищем орехи. И грибы.
— Понимаю, — Агесандр кивнул. — На вашем месте я бы не отходил так далеко от дома.
— Почему же? — с вызовом спросила Аврелия, из последних сил пытаясь выглядеть уверенной.
— Никогда не знаешь, на кого наткнешься. Разбойники. Медведи. Беглые рабы.
— Маловероятно, — уверенно заявила Аврелия.
— Возможно, и так. Но ты безоружна. Я мог бы пойти с вами.
— Нет!
Аврелия сразу же пожалела о своем быстром и категоричном отказе.
— Благодарю, но все будет в порядке.
— Если ты так уверена, — тут же согласился с ней Агесандр, делая шаг назад.
— Уверена, — сказала Аврелия, кивнув Элире, и прошла мимо него.
— Немного поздновато для грибов, а?
Аврелия тут же сбилась с шага.
— Еще есть, если знаешь, где искать, — наконец удалось ей подыскать ответ.
— Уверен… — задумчиво буркнул Агесандр, понимающе кивая.
Аврелия двинулась дальше, но у нее по коже бежали мурашки.
— Он знает? — прошептала Элира.
— Откуда бы… — одними губами ответила Аврелия, пытаясь добавить уверенности в голос, хотя и сама понимала, что может ошибаться.
Прошло много дней, и стало очевидно, что большого сражения так и не случится. Как объяснил Фабриций, командующий не начинает битвы, не выбрав нужного места и времени. Отказ Публия уходить с занятой позиции на высоком берегу реки и нежелание Ганнибала нападать на римлян, занявших удобную для обороны позицию, привели к патовой ситуации. Карфагеняне беспрепятственно перемещались по равнине к западу от Требии, а римляне держались поближе к лагерю. В настоящее время кавалерия Ганнибала во много раз превосходила численностью кавалерию римлян. Высылать патрули было настолько рискованно, что они стали редкостью. Несмотря на это, Квинт все сильнее тяготился вынужденным бездействием. Его до сих пор мучили страшные сны о том, что случилось с Лицинием, и юноша надеялся, что хоть в бою ему удастся избавиться от преследующих его кошмаров.
— Я с ума сойду, — попытался он пожаловаться как-то ночью отцу. — Сколько же еще нам ждать?
— Ничего не будем делать, пока не прибудет Лонг, — терпеливо повторил Фабриций. — Если мы сейчас выйдем на открытое место и соберемся биться, эти псы на куски нас порвут. Войско Ганнибала превосходит наше численностью, даже если не считать его тотального превосходства в кавалерии. И ты это знаешь.
— По всей видимости… — неохотно согласился Квинт.
Фабриций откинулся на спинку стула, удовлетворенный, что сын не перечит ему.
Юноша не отводил мрачного взгляда от углей в жаровне. «Что сейчас делает Ганнон?» — подумал он. То, что они стали врагами, до сих пор казалось ему чем-то нереальным. Квинт подумал и о сестре. Когда до нее дойдет его послание, отправленное им всего лишь день назад? Если им обоим улыбнется Фортуна, может, через пару месяцев он получит ответ. Так долго ждать… По крайней мере, все это время он будет нести службу вместе с отцом. А вот сестре повезло несравнимо меньше. У Квинта болело сердце, когда он думал о Аврелии.
— Вот вы где оба! — нарушил тишину знакомый громкий голос.
Фабриций сделал вид, что обрадован.
— Флакк. А где бы еще нам быть?
Квинт подпрыгнул и отдал честь. Что ему нужно? Со времени того отступления при Тицине они почти не видели будущего мужа Аврелии. Все трое знали, что причиной тому было поведение Флакка во время боя. Трудно отделаться от укоренившихся подозрений, подумал Квинт. Да он и не стал бы этого делать. Как и, похоже, его отец.
— Так-так. Кому не спится в ночь глухую, кроме часовых и безумцев? — проговорил Флакк и, усмехнувшись собственной шутке, поставил на стол небольшую амфору.
— Как любезно, — пробормотал Фабриций, принимая подарок. — Сам-то попробуешь?
— Как пожелаешь, — ответил Флакк.
Уверенным движением руки Фабриций открыл амфору.
— Квинт?
— Да, отец, сейчас.
Юноша быстро достал три глазированные керамические чаши.
Наполнив их вином, мужчины посмотрели друг на друга, ожидая, кто же произнесет тост. Через некоторое время Фабриций начал первым:
— За скорейшее прибытие Семпрония Лонга и его армии.
— И за последующую скорейшую победу над карфагенянами, — добавил Флакк.
— И за отмщение наших погибших товарищей, — сказал Квинт, подумав о Лицинии.
Кивнув, Фабриций поднял чашу выше.
Флакк просиял.
— Вот это разговор истинных воинов! Именно это я и хотел услышать!.. — Он заговорщически подмигнул обоим. — Я переговорил с Публием.
— Насчет чего? — спросил Фабриций.
— Насчет того, чтобы выслать патруль.
— А? — с подозрением переспросил отец Квинта.
— За рекой уже никого из наших не было больше недели.
— Потому, что это очень опасно, будь оно проклято, — тут же ощетинился Фабриций. — Враг целиком контролирует противоположный берег.
— А теперь послушай… — наставительно начал Флакк. — Когда прибудет Семпроний Лонг, понадобится самая свежая информация о противнике и о местности к западу от Требии. В конце концов, именно там состоится бой.
— Так что же плохого в том, чтобы подождать, пока его войска не прибудут на место? — требовательно спросил Фабриций. — Пусть его кавалерия и проделает эту неблагодарную работу.
— Надо сделать это сейчас, — начал настаивать Флакк. — Предоставить консулу всю необходимую информацию, что позволит ему действовать быстро. Просто подумай, насколько это подымет дух воинов, когда мы вернемся назад в целости!
— Мы? — медленно переспросил Фабриций. — Ты тоже отправляешься?
— Конечно же.
Не в первый раз Фабриций задумался, хорошей ли мыслью было просватать Аврелию Флакку. Однако как он может быть трусом, одновременно предлагая участие в такой сумасшедшей затее?
— Не знаю… — наконец, пробормотал он. — Это невероятно рискованно.
— Не обязательно, — возразил Флакк. — Я следил за карфагенянами с нашего берега реки. Каждый день в хора децима, десятом часу, последний их патруль исчезает из виду. И на следующее утро они возвращаются не раньше хора кварта, четвертого часа. Если мы перейдем туда ночью и уедем до рассвета, у нас будет пара часов на разведку. Переправимся через реку, когда нумидийцы еще будут вшей вычесывать.
Квинт рассмеялся. А вот Фабриций скривился.
— Не думаю, что это очень хорошая мысль.
— Публий уже дал разрешение. Я подумал, что нет лучшего командира для отряда, и он согласился, — сообщил Флакк. — Ну, что скажешь?
«Будь ты проклят», — подумал Фабриций. Его ловко обошли. Отказаться от предложения Флакка значит показать себя трусом перед самим Публием, а это неразумно. В ярости Фабриций поменял решение.
— Только небольшой патруль. Не больше турмы, — наконец согласился он. — И под моим личным командованием. Можешь отправиться с нами, но в качестве наблюдателя.
Флакк не стал возражать и повернулся к Квинту.
— Твой отец — блистательный пример римского армейского командира. Отважный, изобретательный и старательно исполняющий свой долг.
— Я тоже поеду, — встрял Квинт.
— Нет, тебя там не будет! — отрезал отец. — Это слишком опасно.
— Так нечестно! Ты делал такое, когда был в моем возрасте, — сам рассказывал! — Возмущению Квинта не было предела.
Флакк вмешался прежде, чем Фабриций успел ответить.
— Как можем мы запретить Квинту получить столь ценный опыт? Подумай о славе, которой покроют себя люди, принесшие Лонгу информацию, способную помочь ему победить Ганнибала!
Поглядев на воодушевленное лицо сына, Фабриций вздохнул.
— Ну, хорошо.
— Благодарю тебя, отец, — произнес Квинт, широко улыбаясь.
Фабриций широко улыбнулся, но внутри его будто сковало страхом. Это все равно что гулять рядом с семейкой львов, надеясь, что они тебя не заметят, подумал он. Но обратного пути уже не было.
Он дал слово возглавить операцию.
