Глава 6
Испания и Китай

В 1933–1938 годах стремительно менялся не только Советский Союз — так же стремительно менялся и окружающий его мир. Наша Вторая пятилетка началась в условиях мира и спокойствия — лишь где-то на Южно-Американском континенте шли непрерывные местечковые войны (в которых главными противоборствующими сторонами были США и Великобритания, действовавшие руками своих вассалов), да японцы переваривали отнятую у Китая Маньчжурию, — заканчивалась же, когда в мире уже здорово пахло порохом.

Не будем стращать читателя пугалом нацистской Германии, ее якобы неистовой жаждой войны — пусть этот штамп остается на совести советских пропагандистов; да, нам в те годы крайне нужен был весомый и зримый враг у наших рубежей, которого мы всегда могли бы предъявить своему народу. Но, помилуй бог, даже к 1938 году Германия как военная сила все еще представляла собой более чем незначительную величину!

Да, к власти в Германии 30 января 1933 года пришла Национал-социалистическая рабочая партия — это так. Но лишь воспаленное воображение советского агитпропа могло создать из этого факта реальную угрозу нашим рубежам — просто в силу маломощности и военной слабости новорожденного вермахта. Ибо немцам еще предстоит пройти весьма длинный путь от армии в сто тысяч штыков и сабель без авиации, тяжелой артиллерии, танков и подводных лодок — к более-менее конкурентоспособной армии; тогда как у нас в этом же 1933 году серийно строились танки Т-26 (лицензию на который мы в 1931 году купили у фирмы «Виккерс»), танки БТ-2, истребители И-5, штурмовики и разведчики Р-5, тяжелые бомбардировщики ТБ-1. В военном отношении мы были неизмеримо сильнее немцев — но, опять же, мир меняется. И делает это исключительно быстро.

Девять лет мы создавали могучую тяжелую промышленность, сняв для этого с нашего населения последние штаны — немцам же этого делать не пришлось, поскольку у них эта тяжелая промышленность уже была. И нацистам, пришедшим к власти, надо было лишь правильно организовать жизнедеятельность своей экономики — чтобы, почти шутя, догнать нас в производстве оружия и техники. Они смогли это сделать — и все наши успехи в двух пятилетках оказались весьма и весьма относительными. Конечно, советский народ совершил почти невозможное, создав тяжелую индустрию, — но в 1939 году наша выплавка чугуна и стали все еще была меньшей, чем у Германии.

Да, никто не спорит, зримые успехи нашей индустриализации были налицо: в канун первой пятилетки производство автомашин не превышало двух штук в день, а в 1932 году народное хозяйство СССР получило их уже в 30 раз больше; общая численность собранных автомобилей достигла почти 24 тысяч. Одновременно в 38 раз увеличилось производство тракторов, которое в 1928 году едва превысило тысячу штук.

Вторая пятилетка в плане своей результативности оказалась еще более значимой — валовая продукция машиностроения с 1913 года по 1938 год выросла в 30,6 раза; выработка электроэнергии увеличилась в 20,4 раза. По валовой продукции промышленности Россия в 1913 году занимала четвертое место в Европе и пятое в мире. В 1938 году СССР занимал по этому показателю первое место в Европе и второе в мире. По производству сельхозмашин, комбайнов, свекловичного сахара СССР вообще занял первое место в мире, по производству же машин, тракторов, грузовых автомашин, суперфосфата, добыче железной руды — первое место в Европе. Правда, немцы серьезно превосходили нас по добыче угля, выплавке чугуна и стали — зато мы изрядно обставляли их по добыче нефти (каковой у них вообще не было).

В целом промышленная продукция СССР за 1929–1933 годы увеличилась на 377,4 %. Добыча угля в 1938 году по сравнению с 1913 годом выросла в 4,5 раза, нефти — в 3,5 раза, торфа — в 3,8 раза, железной руды — в 2,9 раза. Выплавка чугуна за годы второй пятилетки увеличилась на 135 %, а с 1913 по 1937 год — почти в 3,5 раза; выплавка стали за эти же годы — на 199,1 % и на 317,1 %. То есть у нас был колоссальный относительный рост — хотя в абсолютных цифрах по многим показателям мы все еще уступали США, Германии и Великобритании.

Это хорошо видно, когда начинаешь сравнивать наше экономическое положение с положением США — все еще с трудом выпутывающихся из тенет Великой депрессии. В 1938 году СССР производил на душу населения меньше, чем США: электроэнергии — в 5,5 раза, чугуна — в 3,5 раза, угля — в 3,5 раза, цемента — в 5 раз, хлопчатобумажных тканей — в 3,5 раза, бумаги — в 9,5 раза.

Мы строили свой мир — но и окружающие нас государства (во всяком случае, те, о которых имеет смысл вести речь) тоже не сидели на месте. Победителям в Первой мировой войне очень хотелось навечно сохранить Версальскую систему, проигравшим же — также страстно жаждалось эту систему поломать к чертям собачьим. И те и другие пока не воспринимают всерьез Советскую Россию — для них это пока в политическом, экономическом и военном отношении величина неизвестная. В свою экономическую и военную мощь верим пока только мы сами — для остальных же наши великолепные экономические показатели кажутся красивым блефом, и не более того.

Нам требуется проба сил; мы должны понять, действительно ли затраченные на индустриализацию гигантские средства вложены с толком, или мы, как обычно, хотели как лучше, а получилось как всегда. И в 1936 году мы начинаем помаленьку действовать на международной арене — в Испании и Китае.

18 июля 1936 года радиостанция Сеуты (Испанское Марокко) передала прогноз погоды: «Над всей Испанией безоблачное небо». Прогноз как прогноз, обычное состояние атмосферы для Пиренейского полуострова в июле месяце. Но последствия этого невинного прогноза погоды оказались очень и очень серьезными. Вообще, в Испании еще задолго до рокового «прогноза погоды» начались процессы, которые ни к чему хорошему привести не могли — по определению.

Сначала там рухнула монархия. Впрочем, последние несколько лет до своего краха она и так влачила жалкое существование, и король Альфонс XIII (вот и не верь после этого в то, что число 13 приносит несчастье!) был всего лишь декоративной деталью диктатуры генерала Примо де Риверы. Затем в январе 1930 года на смену ей пришло правительство Беренгера, издавшее декрет о проведении 19 марта выборов в кортесы — с целью отвлечь наиболее политизированные слои населения от идеи превращения Испании в республику. Этот маневр не принес успеха его инициаторам, ибо в условиях революционного хаоса оппозиционные силы отказались участвовать в выборах и вынудили Беренгера подать в отставку (14 февраля 1931). Король Альфонс XIII назначил главой правительства вместо генерала Беренгера адмирала Аснара. Новое правительство сразу объявило о проведении 12 апреля выборов в муниципалитеты. Увы, это была лебединая песня правительства, назначенного королем, — выборы вылились в решительный антимонархический плебисцит. Во всех городах Испании в выборах в муниципальные советы победили республиканцы. За республику высказалось подавляющее большинство населения Испании. На другой день после выборов лидер каталонского национального движения Масиа провозгласил создание Каталонской республики. 14 апреля 1931 Революционный комитет (созданный лидерами буржуазно-республиканского движения на основе Сан-Себастьянского пакта 1930) собрался в здании Министерства внутренних дел и сформировал временное правительство, которое возглавил Алькала Самора (лидер Демократической либеральной партии). В этот день король отрекся от престола — монархия, просуществовавшая в Испании без малого пятьсот лет (с небольшими перерывами), прекратила свое существование (как тогда казалось — навсегда). 27 июня 1931 года собрались Учредительные кортесы, 9 декабря принявшие республиканскую конституцию.

То есть они думали, что республика — это панацея от всех бед; они ошибались. Вслед за провозглашением республики в Испании начался естественный для ситуации крушения мира бардак — причем усугубляющийся с каждым днем все больше и больше.

Сначала у власти оказались левобуржуазные круги в союзе с Социалистической партией. В декабре 1931-го ее наиболее р-р-революционно настроенные деятели выкинули из состава правительства лидеров двух самых правых политических партий правительственного блока: Консервативной (лидер М. Маура) и Радикальной (лидер А. Леррус). Руководство правительством оказалось в руках мелкобуржуазных республиканцев, которые тут же занялись любимым делом всяких калифов на час — дележкой портфелей. Ни о каких реформах (земельной, налоговой, социальной) речи уже не велось — главное было провести на должности во всей стране своих ребят.

У людей ответственных этот послереволюционный дележ должностей ничего, кроме отвращения, вызвать не мог — в результате вспыхнул военный мятеж 10 августа 1932, возглавлявшийся генералом Санхурхо, который, правда, был подавлен (генерал Санхурхо был вначале даже приговорен, сгоряча, к смертной казни, а затем к 30 годам тюрьмы — но впоследствии был благополучно освобожден пришедшими к власти правыми).

В сентябре 1933 года уже, в свою очередь, социалисты были выведены из правительства, и в результате очередного кризиса власти парламент был распущен. Новые выборы (19 ноября 1933) принесли победу Радикальной партии и правым профашистским силам. Социалистическая партия потеряла половину мест в парламенте.

К этому времени уже четко обозначились две силы — СЭДА, Конфедерация автономных правых, в союзе с Испанской фалангой и организацией «Обновление Испании» — и леворадикальные силы, в состав которых входила Коммунистическая и Социалистическая партии, Левореспубликанская партия, Республиканский союз, Всеобщий союз трудящихся и ряд мелких леворадикальных организаций (типа троцкистского ПОУМа). Правые стремились к сохранению традиционных этносоциальных, этнополитических, консервативных в своей основе ценностей, территориальной целостности Испании и ее традиционных конфессиональных пристрастий, а также к сохранению существующего экономического порядка. Левые своими целями ставили: ограничение господства крупных национальных и иностранных банков и монополий над экономической и социальной жизнью страны, реализацию права на самоопределение Каталонии, Страны Басков и Галисии, предоставление полной независимости Марокко с выводом всех испанских войск из Северной Африки. Кроме того, по мнению коммунистов, республика должна была осуществить демократическое обновление государственного аппарата — и в первую очередь командного состава испанской армии.

Иными словами — цели этих двух сил были диаметрально противоположны.

Так же четко две испанские политические силы разделились и на внешнеполитическом фронте. Фаланга и иже с ней обратились к своим единомышленникам на Апеннинах — в 1934-м в Риме представителями испанских правых было заключено соглашение с Муссолини, который обещал предоставить вооружение и денежные средства силам испанских националистов. Коммунисты и иже с ними обратили свои взоры к Москве — которая, надо отдать ей должное, на столь же решительные шаги не пошла, а ограничилась добрыми советами — испанским товарищам были предъявлены в качестве инструкции для дальнейшей работы решения 7-го конгресса Коминтерна (25 июля — 20 августа 1935 г., Москва), который порекомендовал Коммунистической партии Испании развивать успехи, достигнутые в деле создания Народного фронта — объединения сил левых. В декабре 1935-го Всеобщая унитарная конфедерация труда, находившаяся под влиянием коммунистов, вошла во Всеобщий союз трудящихся (ВСТ), руководимый социалистами.

Когда СЭДА 4 октября 1934 вошла в состав правительства, Социалистическая и Коммунистическая партии стали инициаторами всеобщей забастовки, которая в Астурии, в Стране Басков, Каталонии и Мадриде переросла в вооруженное восстание. Особенно широким размахом и наибольшей остротой отличалась борьба в Астурии. Правительство бросило против трудящихся подразделения иностранного легиона и марокканские части, причем, что характерно, репрессиями против повстанческого движения в октябре 1934 г. руководил генерал Франко.

Первая кровь пролилась. Теперь раскол Испании и Гражданская война были лишь вопросом времени. Компромисс между двумя политическими силами стал невозможен — вопрос о том, кому управлять Испанией, должен будет решиться на поле брани.

В декабре 1935 г. правительство правых было вынуждено подать в отставку. Было сформировано правительство во главе с буржуазным демократом Портела Вальядаресом, который распустил парламент и назначил новые выборы. 15 января 1936-го был подписан пакт об образовании Народного фронта, в который вошли Социалистическая партия, Коммунистическая партия, Левореспубликанская партия, Республиканский союз, Всеобщий союз трудящихся и ряд мелких политических групп. Вне рядов Народного фронта оставалась анархистская Национальная конфедерация труда (НКТ), хотя рядовые рабочие, входившие в нее, активно сотрудничали с рабочими других политических направлений вопреки сектантской тактике лидеров НКТ. На состоявшихся 16 февраля выборах демократические силы одержали относительную победу — из 480 мест в парламенте левые получили 268, что позволило им сформировать левореспубликанское правительство (хотя формально коммунисты и социалисты в него решили не входить).

В марте 1936 г., после победы Народного фронта, генерал Санхурхо (он должен был возглавить мятеж; после его гибели 20 июля 1936 г. в авиационной катастрофе главным руководителем мятежа стал генерал Мола, а после гибели последнего силы националистов возглавил Франсиско Франко) и вождь фаланги Хосе Антонио Примо де Ривера отправились в Берлин, чтобы окончательно уточнить детали участия Германии в борьбе против леворадикальных сил в Испании. Фюрер всю возможную помощь испанским националистам пообещал оказать — и, как позже оказалось, слово свое сдержал скрупулезно.

12 июля левыми был схвачен и убит депутат кортесов Х. Сотело — один из лидеров правонационалистического движения. Через четыре дня на Канарских островах левыми был убит генерал А. Бальмес — градус противостояния между антагонистическими политическими силами достиг максимума.

К 17 июля 1936 года карты участникам испанского пасьянса были сданы; генералы решили начать первыми…

16 июля генерал Мола оповестил всех участвовавших в заговоре генералов о том, что мятеж вспыхнет и будет развиваться последовательно 18, 19 и 20 июля. Военные, действовавшие в Марокко, выступили раньше установленного срока (утром 17 июля). Первые части, использованные мятежниками, в большинстве состояли из солдат иностранного легиона (11 тыс. чел.) и марокканских солдат (14 тыс. чел.). Мятежники, быстро и эффективно подавив отдельные попытки сопротивления, овладели городами Мелилья, Сеута и Тетуан в Испанском Марокко. 18 июля мятежники захватили города на европейской территории Испании — Кадис и Севилью. Впрочем, историю Гражданской войны в Испании мы рассказывать не станем. Ограничимся лишь констатацией того факта, что, пока законное правительство (вернее, правительства — ибо их было изрядно) занималось разруливанием политической ситуации со своими многочисленными союзниками, сторонниками, попутчиками и врагами, пока оно бросалось из стороны в сторону, часто принимая взаимоисключающие друг друга решения — генералы четко и планомерно делали свое дело, в котором им изрядно помогли союзные им государства — Италия, Германия и Португалия. Кроме них, немалый вклад в победу каудильо Франко внесли и США — их компании щедро снабжали националистов горючим: Франко получил в 1936 году от компаний США («Стандард ойл компани» и др.) 344 тыс. тонн топлива, в 1937-м — 420 тыс. тонн, в 1938-м — 478 тыс. тонн, в 1939-м — 624 тыс. тонн (по данным Х. Фейца — экономического советника посольства США в Мадриде). Не меньшее значение имели для мятежников поставки отличных американских грузовиков (12 000 от компаний «Форд», «Студебеккер» и «Дженерал моторс»). Но американцы работали из чисто прагматичных соображений — Франко платил наличными. Итальянцы же и немцы бросились на помощь Фаланге исключительно из идейных соображений.

Италия с первыми же выстрелами испанской войны твердо определила свою позицию — дуче однозначно встал на сторону националистов. Итальянская авиация, военно-морской флот и сухопутная армия приняли самое непосредственное участие в этой Гражданской войне, причем весьма активно, а на некоторых этапах — даже становясь едва ли не решающей силой испанских фалангистов.

Правда, несколько раз итальянский экспедиционный корпус попадал в тяжелейшее положение, нес серьезные потери (например, при Гвадалахаре 8 — 20 марта 1937 года) — но до декабря 1938-го (то есть до окончательного выполнения международного решения, принятого в июле 1938 года — «о прекращении участия иностранцев во внутрииспанском конфликте») он вынес на себе основную тяжесть боев с республиканцами. На испанской земле побывало более 150 000 итальянских солдат и офицеров, из которых более двадцати тысяч сложили там свои головы. Согласитесь, это более чем серьезная помощь другу и союзнику — при том, что бывали моменты, когда из двухсотпятидесятитысячной армии фалангистов пятьдесят тысяч составляли итальянцы, не говоря уже о том, что итальянцы сплошным потоком гнали фалангистам боевую технику, амуницию, боеприпасы, продовольствие — которых мятежникам хватило на то, чтобы, в отсутствие союзных войск (которые, напомню, отбыли из Испании в октябре — декабре 1938-го), одержать окончательную и бесповоротную победу над законным правительством.

Почти вся итальянская боевая техника, все вооружение, вообще все, что получил Франко от Муссолини, — поставлялось в форме товарного кредита, не говоря уже о том, что пенсии семьям павших на испанской земле итальянских военнослужащих платила Италия. Всего Франко получил от Италии около 2 тыс. орудий, 7,5 млн снарядов, около 240 тыс. винтовок, 325 млн патронов, 7633 автомашины, 950 танков и бронеавтомобилей, 1000 самолетов, 17 тыс. авиабомб, 2 подводные лодки и 4 миноносца. Муссолини израсходовал на свою испанскую авантюру четырнадцать миллиардов лир — при том, что шикарный спортивный кабриолет «Alfa-Romeo 6C2300B Gran Tourismo» с двигателем рабочим объемом 2,3 литра (нечто вроде сегодняшнего «Мазератти Кватропорте») стоил в мае 1938 года 44 500 лир, а уютный домик в пригороде Генуи в этом же 1938 году можно было приобрести за 21 тысячу лир!

Правда, часть затрат на помощь испанским националистам Муссолини попытался вернуть — подписав с Франко ряд кредитных договоров. Первым из них был договор «Франко-Фаджоли», подписанный 29 апреля 1937 года. Правительство Франко обязалось выплачивать Италии, начиная с 1 января 1938 года, ежегодно по 150 млн лир (деньгами или товаром), в качестве погашения стоимости поставленного к этому времени оружия (итальянского «железа» к этому времени испанцы нахапали аж на полмиллиарда лир). 11 августа 1937 года был подписан договор «Франко-Чиано», согласно которому был открыт дополнительный кредит на 125 млн лир, увеличенный 20 ноября до 250 млн лир. Несмотря на то что ответные поставки из Испании или вовсе не шли, или приходил явный неликвид, Муссолини своей волей увеличил кредит Испании до четырехсот миллионов лир, продолжая щедро снабжать националистов всем, чем были богаты итальянские арсеналы, а затем и вовсе перестал оформлять кредиты — уповая на честность каудильо. Который тут же запустил алчную лапу в итальянские арсеналы, выгребая их подчистую…

После окончания войны, в марте 1940 года, итальянские финансисты подсчитали общие испанские долги — и выяснилось, что испанцы должны королевской казне Виктора Эммануила III восемь миллиардов лир (в некоторых источниках эта цифра достигает 8 300 000 000 лир), не считая того, что шесть миллиардов лир ушло на содержание итальянских войск на Пиренеях и прочие чисто итальянские расходы. Муссолини проявил щедрость и широту души и скостил друзьям и союзникам долг до семи миллиардов, а затем, после многомесячных слезливых завываний с Иберийского полуострова — вообще снизил сумму до пяти миллиардов — увы, это итальянскому Минфину не помогло. С июня 1940 года, после того как Италия вступила в войну с Великобританией, Испания прекратила едва начавшиеся поставки товаров в счет погашения кредита — окончательно же вопрос о долгах был решен только в 1967 году, когда испанцы все же вернули Италии пять миллиардов изрядно полегчавших лир.

Гитлер, опять же, при первых же позывах с Пиренеев незамедлительно отправил на помощь Франко легион «Кондор» — всего на Иберийском полуострове успело побывать более двадцати пяти тысяч немецких солдат, офицеров и гражданских специалистов. В Испании прошли проверку боем такие новые виды вооружений вермахта, как 88-мм зенитная и 37-мм противотанковая пушки, истребитель «Мессершмитт Bf-109B», бомбардировщик «Хейнкель-111», легкий танк T-1.

Немцы в Испании воевали в составе немецких воинских частей — они и были отправлены на эту войну совершенно официально, как немецкие военнослужащие, выполняющие приказ своего командования, за который несет ответственность высшая политическая власть в Германии — то есть канцлер Адольф Гитлер. Соответственно, жалованье немецкие военнослужащие получали от немецкой казны — а равно оттуда же им шли командировочные, суточные, представительские и прочие суммы. То есть Гитлер, опять же, послал сражаться за Франко своих солдат за счет Германского рейха — что не стоило каудильо ни песеты.

Германия, правда, в течение марта — июля 1937 года добилась подписания трех испано-германских протоколов, по которым Франко обязался заключить торговый договор с Германией, без ее согласия не вести экономических переговоров с другими странами, отправлять в рейх сырье и различные товары для оплаты военных поставок, а также разрешить немецким монополистам разведку и эксплуатацию минеральных ресурсов метрополии и ее владений. Вскоре после этого германские компании приобрели концессии на 73 испанских горнорудных предприятия (нуждавшихся, правда, в капитальной модернизации) — но после начала Второй мировой войны Франко начал постепенный отход от выполнения договоренностей.

Правда, немецкие кредиты ему все же пришлось большей частью выплатить — но лишь потому, что немцы, зная аховое состояние испанской экономики (и с прискорбием обнаружив, что испанский золотой запас остался у республиканцев), кредитовали Франко и его шайку-лейку крайне осторожно. По состоянию на 30 июня 1939 года немецкие кредиты мятежному правительству, к тому времени ставшему законным правительством Испании, оценивались в сумму 590 млн марок. До начала Второй мировой немцам удалось получить с Франко 128 миллионов марок (сырьем, товарами и испанской валютой). В 1941 году в Германию было отправлено продовольствия на сумму 94 млн золотых песет, в 1942 году — на 84 млн, в 1943 году — на 129 млн. Несмотря на вычеты из долга расходов, связанных с участием Голубой дивизии в нацистской кампании в СССР, услугами испанских портов, лечением раненых и прочих малозначащих вычетов, в конце мая 1944 года, по оценкам немецкой стороны, испанский долг все еще составлял 100 млн марок. Всего же затраты Германии на испанскую войну составили около пяти миллиардов марок — из которых погасить удалось менее четырехсот миллионов…

Но, как известно, не все в этом мире меряется деньгами.

Италия и Германия пришли на помощь Франко в тот момент, когда под его командованием было жалких двадцать пять тысяч штыков и сабель — и ни боевой авиации, ни военных кораблей, ни финансовой базы для настоящей войны у него не было даже в проекте.

Немецкие Ю-52 перебросили марокканские полки на Европейский континент; итальянские истребители и крейсера обеспечивали эту переброску с моря и воздуха. Итальянские и немецкие арсеналы широко распахнули свои двери перед эмиссарами каудильо — бери что хочешь и в каких хочешь количествах! Германия направила генералу Франко 650 самолетов, 200 танков, 700 артиллерийских орудий.

На испанский фронт Гитлер и Муссолини отправили своих солдат и офицеров — причем если итальянцы просто получили приказ на погрузку и отправились в Испанию без всяких там глупостей вроде принципа добровольности, то немцы скрупулезно отбирали кандидатов в легион «Кондор» исключительно из числа военнослужащих, добровольно изъявивших желание пролить кровь за Франко и фалангу.

Немцы и итальянцы сделали для своего испанского союзника все, что было в их силах, — и вправе были рассчитывать на ответные шаги Франко — в будущем, когда им, в свою очередь, может понадобиться помощь испанского вождя и его подданных. Ибо они пришли на помощь испанским мятежникам исключительно из идейных соображений, а вовсе не руководствуясь какими-либо материальными стимулами. Правда, в меморандуме МИД Германии, подготовленном в октябре 1938 года, говорилось: «Заполнение военного и политического вакуума на Пиренейском полуострове, что уже в значительной степени достигнуто, означает коренное изменение в положении Франции… Связь Франции с ее колониальной империей станет проблематичной. Гибралтар потеряет свою цену, свобода прохода английского флота через пролив будет зависеть от Испании, не говоря уже о возможности использовать Пиренейский полуостров для операций подводных лодок, легких морских сил, а также авиации… Европейский конфликт, в котором ось Берлин — Рим будет противостоять Англии и Франции, приобретет совершенно иной вид, если сильная Испания присоединится к оси Берлин — Рим». Немцы рассчитывали хоть что-то получить с каудильо за те пять миллиардов марок, которые они потратили на «испанские дела»!

Очень скоро, в октябре 1940 года, помощь от Франко немцам понадобилась — причем очень и очень остро. Немцы к этому времени проиграли «Битву за Англию» — перед ними все реальней вырисовывался призрак войны на истощение, которая Германией — в случае, если Средиземное море станет английским «mare nostrum» — будет безусловно проиграна. Надежд на итальянский флот фюрер особо не питал — но он питал более чем серьезные надежды на помощь Испании в захвате немцами Гибралтара. А поскольку подобный захват, лишающий Великобританию ключевой позиции в Средиземном море, возможен был лишь по суше, то базовым условием этого варианта было присоединение Франко к Тройственному союзу и вступление Испании в войну против Англии.

Помог каудильо Франко своим спасителям? Выручил в трудный час? Протянул руку помощи там, где эта рука была жизненно необходима?

Нет.

Франсиско Франко предпочел играть в свои собственные политические игры. Бескорыстную помощь Германии и Италии он в свое время принял — но помочь былым союзникам в трудный час по ряду причин (большинство из которых были отчеканены Английским банком) не захотел. И все жертвы, понесенные итальянским и немецким воинским контингентом на испанской земле, остались напрасными; испанцы предали мертвых — так же бестрепетно, как и живых. Каудильо Франко этим предательством купил себе право править Испанией еще тридцать лет после того, как в Берлине и в Маньчжурии замолкли последние залпы Второй мировой войны.

Таким образом, можно констатировать печальный факт: Германия и Италия проиграли свою Испанскую войну.

А мы?

А мы — нет.

То есть как? — возмутится знающий читатель. Ведь Гражданская война в Испании для целого поколения советских людей была личной душевной трагедией! Мы всей страной остро переживали за судьбу Республики, мы напряженно следили за сражениями у Гвадалахары и Теруэля, Эбро и Уэски! Ведь мы так страстно желали победы этим славным ребятам — испанским республиканцам! Наши вожди писали друг другу страстные письма: в газете «Правда» № 286 опубликована телеграмма Центрального Комитета компартии Испании И. В. Сталину: «…Наш народ, жертвующий своей жизнью в борьбе против фашизма, хочет, чтобы вы знали, что ваша братская помощь подняла его энтузиазм, дала новую энергию бойцам и укрепила его веру в победу», а также ответная телеграмма: «Мадрид, Центральному Комитету Коммунистической партии Испании, товарищу Хозе Диас. Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а — общее дело всего передового и прогрессивного человечества. Братский привет! И. Сталин».

Весь наш агитпроп, все газеты и журналы, радио и кинематограф — все в один голос твердили, что дело республиканцев — это НАШЕ дело, что, сражаясь за свободу в горах Эстремадуры, испанские рабочие сражаются и за нашу свободу! Нам ведь был так ненавистен фашизм, протянувший свои костлявые руки к горлу гордого и неприступного Мадрида! Мы ведь вслед за пламенной Пассионарией миллионами голосов повторяли «Но пасаран!».

А никто и не спорит. Все так и было.

Давайте определимся в понятиях. Советский Союз вышел в октябре 1936 года из Соглашения о невмешательстве в испанскую междоусобицу — кроме всего прочего, ввиду неоднократных просьб о военной помощи со стороны правительства Испании. Решение же руководства СССР согласиться на эти обращения было оформлено на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) 29 сентября 1936 года.

Заметьте — речь идет только о поставках оружия и снаряжения законному правительству независимого государства; никто ни о каких военных союзах, пактах о взаимопомощи и прочих межгосударственных актах, долженствующих бы, как кажется, закрепить союз между левым правительством Испании и Советским Союзом, речи не ведет. Следовательно, такого союза ни де-юре, ни де-факто нет.

Советский Союз начинает поставки вооружения, кстати, еще до своего формального отказа от оружейного эмбарго — первый пароход с 15 танками Т-26 прибывает в порт Картахена еще 26 сентября 1936 года; всего же до конца Гражданской войны Советский Союз поставил республиканской Испании 297 танков этого типа (только однобашенных). Эти машины принимали участие практически во всех боевых операциях, проводившихся армией республиканцев, и показали себя с хорошей стороны. Немецкие Pz.l и итальянские танкетки CV 3/33, имевшие только пулеметное вооружение, были бессильны против Т-26.

Кроме «пехотных» Т-26, Советский Союз поставляет испанским республиканцам 50 крейсерских танков БТ-5 — впрочем, с таким же, как и у Т-26, вооружением, а ввиду отсутствия в Испании возможности применения его в «природном» качестве крейсерского танка — то и с такими же, как у Т-26, функциями непосредственной поддержки пехоты.

Кроме бронетанкового вооружения, мы продавали Испанской республике (с самого начала предполагалась именно продажа вооружений) еще очень много всего нужного и полезного для войны. Номенклатура этого нужного и полезного была огромна. Она включала истребители И-15 («Чатос», 85 машин) и И-16 («Москас», 455 боевых истребителей и 16 учебных двухместных машин было отправлено, 422 боевые и 4 учебные машины испанцами получены), средние бомбардировщики «СБ» («Катюшки», всего за два года войны продано 96 бомбардировщиков) и легкие бомбардировщики и штурмовики ССС, Р-5 и Р-Зет (всего около 50 машин) — общее количество поставленных самолетов составляло 648 единиц. Также поставлялись бронеавтомобили БА-3, БА-6 и ФАИ — общим количеством 120 единиц; различные артиллерийские системы — 1 186 орудий; стрелковое оружие — 20 500 пулеметов и более 500 000 винтовок, торпедные катера Г-5, различное снаряжение и оборудование — от радиостанций до звукопеленгаторов, авиабомбы, торпеды, порох, патроны и прочие боеприпасы. Кроме того, поставлялись запасные части и технологическая документация как для производства в Испании расходуемых частей, так и для налаживания выпуска ряда вооружений. К разряду военной помощи можно отнести и поставки нефтепродуктов и сырья для военной промышленности.

Но ведь республиканская Испания — страна крайне бедная. Как они умудрялись оплачивать наши поставки (очень немаленькие, кстати, поставки)?

Сначала мы отгружали оружие и технику за наличный расчет — увы, очень скоро эта лавочка закрылась. Ничего, правительство Хуана Негрина попросило у нас открыть ему кредит для оплаты поставок вооружений — что мы ему с удовольствием и сделали.

Странно, не правда ли? Испанские республиканцы держатся на честном слове, всем в мире (думаю, что и руководству нашего государства) очевидно, что раздираемое политическими противоречиями правительство Республики едва ли удержит власть в стране, — и тут вдруг мы открываем ему кредит! Нонсенс?

Отнюдь.

Никакого нонсенса здесь нет — сначала мы продавали оружие республиканцам за живые деньги, а когда у них начались перманентные трудности с оборотными средствами — под определенные гарантии мы решили им предоставить кредиты на закупку вооружений. Правда, на условиях кредита поставки мы стали производить лишь с марта 1938 года. Тогда было заключено первое кредитное соглашение на 70 миллионов долларов под 3 % годовых сроком на 3 года. В декабре 1938 г. был выделен новый кредит, уже в 100 миллионов долларов — также на аналогичных условиях.

Что же стало теми гарантиями, под которые Советский Союз согласился продолжать поставки вооружений?

Золото .

К 1936 году золотой запас Испании превышал 600 т, и в момент мятежа значительная его часть находилась в подвалах Банка Испании в Мадриде. Дошедшие до нас документы свидетельствуют, что достаточно рано испанское правительство обратилось к СССР с просьбой принять на хранение большую часть золота республики. Частично это, видимо, объяснялось серьезной угрозой захвата мятежниками Мадрида в октябре 1936 года. По крайней мере уже 15 октября премьер-министр Ларго Кабальеро и министр финансов Хуан Негрин официально обратились к Советскому Союзу с предложением принять на хранение около 500 т золота. Руководство СССР оперативно приняло решение о проведении операции по вывозу золотого запаса. В протоколах заседаний Политбюро ЦК ВКП (б) можно прочесть:

Таким образом, сопоставление дат позволяет также заключить, что перемещение золотого запаса рассматривалось параллельно с вопросами продажи оружия и виделось руководству СССР или как средство оплаты поставок, или как гарантии этой оплаты.

После принятия политического решения работа закипела — 20 октября в Испании была получена телеграмма о согласии на принятие золота, а 22–25 октября оно уже было погружено на советские суда в Картахене. Всего на борт было взято 510 т золота. Груз убыл в Советский Союз, а затем был зачтен в качестве оплаты за военные поставки и на родину уже никогда не вернулся.

Вот и вся разгадка нашей помощи испанским республиканцам.

Чистый бизнес. Ничего личного.

То есть с военными поставками все ясно — мы под многоголосый рев про «пролетарский интернационализм», «смертельную битву с фашизмом», «помощь подвергшейся агрессии Испании» провернули изящную коммерческую сделку. А поскольку поставляли мы не тушенку, не штапельные ткани, не стройматериалы — то эти поставки должны были послужить не только и не столько укреплению финансов СССР, сколько, главным образом, делу укрепления обороны Страны Советов.

Для чего в Испанию же были отправлены наши военные специалисты.

Итак, мы подошли к самому романтичному моменту нашей предвоенной истории, которая, наравне с эпопеей челюскинцев и дрейфом «СП-1», составляет главную мифотворческую составляющую этого периода — а именно, мы прочтем пару страничек светлой повести о наших добровольцах, сражавшихся в Испании.

Не будем сомневаться в их героизме и самопожертвовании — кто мы такие, чтобы топтаться на могилах героев? Не станем подвергать сомнению также и необходимость отправки наших военных специалистов в Испанию — такая необходимость была очевидна, тут и спорить нечего.

Пристально же мы рассмотрим всего два момента. Это, во-первых, состав и численность нашего «ограниченного контингента» в Испании и, во-вторых, правовая база его там нахождения.

И вот здесь, отбросив в сторону ненужные фанфары и неуместный пока шелест знамен, мы и найдем ответы на все доселе мучающие нас вопросы.

Всего фашистские государства (включая сюда и Португалию с ее несколькими батальонами) отправили сражаться за дело Фаланги на засушливые каменистые горные плато Испании, по разным подсчетам, от ста восьмидесяти до ста девяносто тысяч солдат и офицеров. Конечно, вся эта орда единовременно на стороне Франко не сражалась — тем не менее процент иностранных специалистов в армии мятежников иногда (бои при Гвадалахаре) зашкаливал за тридцать. За Республику же сражалось ТРИДЦАТЬ ОДНА ТЫСЯЧА иностранных добровольцев в рядах интербригад и непосредственно в составе испанской республиканской армии (военные инструкторы).

То есть мир свободы, равенства и братства отправил биться насмерть за свои основополагающие ценности под Мадрид в пять-шесть раз меньше людей, чем впавшие в тоталитаризм фашистские изуверы. Хорошо. Но нам число разных там американцев, французов, англичан и немцев (немцы на испанской земле сражались не только в составе легиона «Кондор» — их и с «нашей» стороны было изрядно) — без разницы. Примем к сведению более чем скромное (относительно союзных мятежникам войск иностранных государств) количество интербригадовцев, оставим в стороне тот факт, что уже через год после начала эпопеи интербригад они стали не нужны испанскому правительству (Димитров и Мануильский 29 августа 1938 написали Ворошилову: «Политбюро Испанской компартии и тов. Марти поставили перед Коминтерном вопрос о выводе добровольцев из Испании… Из общего числа интернациональных добровольцев в Испании, 31 тысячи человек, осталось только 10 тысяч, из них не более 5 тысяч активных штыков») — и приступим к следующему абзацу волнующей истории Испанской республики. То бишь — к вкладу в борьбу республиканцев наших родных советских военных специалистов.

И тут мы с разочарованием, даже с обидой на лице увидим цифру — ДВЕ С ПОЛОВИНОЙ ТЫСЯЧИ человек (584 военных советника и инструктора, 772 летчика, 354 танкиста, 77 моряков, 166 связистов, 140 саперов, 100 артиллеристов, 204 переводчика и в небольших количествах политработники и специалисты тыла).

НА КАЖДЫЕ ШЕСТЬДЕСЯТ с лишком иностранных фашистов, прибывших помогать фалангистам задушить Республику, мы послали в Испанию ВСЕГО ОДНОГО своего военного специалиста!

Конечно, мы посылали не просто пехоту и кавалерию, прислугу артиллерийских орудий, пулеметчиков и прочий рядовой состав. От нас в Испанию ехали только офицеры (пардон, командиры — офицеров в РККА в 1936–1938 годах еще не было), и только нужных Республике специальностей — летчиков, танкистов, моряков, саперов, связистов. Это все понятно. Но горечь от осознания сего факта остается, и убрать ее никакими оправданиями невозможно.

Ведь мы так страстно жаждали победы Республике! Ведь мы действительно сопереживали испанцам, их поражения были нашими поражениями, их победы — нашими победами! Мы дышали с ними одним воздухом свободы — а тут на тебе: две с половиной тысячи специалистов! Причем за все два года нашего активного участия в «испанском концерте»!

Передохнем от спершего в зобу дыхания. Покурим, поразмышляем.

Если бы товарищ Сталин хотел победы испанских республиканцев — стал бы он ограничивать советский воинский контингент в этой стране столь ничтожно малой цифрой? Если бы товарищ Сталин решил сражаться за Испанию с фашизмом решительно, бескомпромиссно и последовательно — ограничил бы он число своих военнослужащих в Испании столь смехотворно низкой цифрой?

Никак нет.

Летом 1939 года произойдут события на Халхин-Голе — и для защиты Монголии от внешних угроз (тот конфликт де-юре был пограничным спором между Монгольской Народной Республикой и Маньчжоу-Го, советские и японские войска просто пришли на выручку своим союзникам) товарищ Сталин посылает в отроги Хинганского хребта, помимо уже находившихся в Монголии войск 57-го Особого корпуса (36-я моторизованная дивизия, 7-я, 8-я, 9-я мотоброневые бригады, 11-я танковая и 6-я кавалерийская бригады), дополнительно 82-ю и 57-ю стрелковые дивизии, 37-ю и 6-ю танковые бригады, 126-й отдельный артиллерийский полк, 85-й зенитно-артиллерийский полк, 212-ю авиадесантную бригаду и несколько авиационных полков. То есть у японцев, располагавших двумя пехотными дивизиями и несколькими отдельными пехотными и кавалерийскими полками, вообще не было шансов на успешное сопротивление советскому бронетанковому кулаку (почти в девятьсот бронеединиц!).

ERGO: Товарищ Сталин за какой-то совершенно незначительный кусок пустыни на краю земли (причем на краю ЧУЖОЙ земли!) готов сражаться не на жизнь, а на смерть, для чего в затерянный в песках предгорий Большого Хингана, забытый богом уголок Монголии отправляется армия в 35 батальонов пехоты и 20 эскадронов конницы (вру; 12 эскадронов: из них, 6-я и 8-я кавалерийские дивизии МНР — это монгольская конница, ее никуда отправлять не надо, она там живет) при 2255 пулеметах, 216 полевых и 286 противотанковых орудиях, 498 танках, 346 бронеавтомобилях, которую с воздуха прикрывает 376 истребителей, 181 легкий бомбардировщик, 23 тяжелых бомбардировщика. Отмечу, что вся польская армия к моменту начала войны с Германией имеет в строю 220 танков и 410 танкеток — что меньше, чем бронетанковая мощь 1-й армейской группы товарища Жукова, предназначенной отбить у японцев клочок никому не нужной пустыни. Вот как поступал товарищ Сталин, когда ему нужно было драться за что-то всерьез!

А в Испанию мы не посылаем ни дивизий, ни бригад, ни полков, ни батальонов, ни рот, ни взводов — ни даже отделений. В Испанию мы посылаем военных специалистов, что называется, «россыпью». Но КАК мы это делаем?

Советские военные специалисты едут в Испанию тайком, по чужим документам, в гражданской одежде, иногда вообще такими кругами, что диву даешься — чуть ли не через Бостон! К чему весь этот маскарад? Ведь все (кому это положено, причем с обеих сторон) отлично осведомлены, откуда дровишки (пардон, военные специалисты)!

А затем.

Товарищ Сталин и Союз Советских Социалистических Республик никаких войск в сражающуюся Испанию не отправляет. Советский Союз позволяет (вернее даже сказать — не препятствует) отдельным своим гражданам в частном порядке завербоваться в Испанию в качестве военных специалистов. То есть летчики, танкисты и моряки, что едут из Парижа до Тулузы на поезде, а затем из Тулузы до испанской границы — на автобусах или местными средствами транспорта, — едут в Испанию исключительно на свой страх и риск. Советский Союз их туда не отправлял, Советский Союз за их жизнь, здоровье и свободу ответственности не несет. Это их сугубо личный выбор.

И оплачивает подобные вояжи вовсе не Наркомат финансов СССР. Все расходы по прибытию и пребыванию на испанской земле военных специалистов несет принимающая сторона — которая этих специалистов и наняла. Советский Союз, конечно, купит им билеты — но исключительно в счет кредитного соглашения с Испанией. То есть, в конечном счете, эти билеты будут оплачены золотом Банка Испании.

Абсолютно гениальный ход!

Мы продаем испанцам горы оружия — благо у нас заводы работают, оружие это с конвейеров идет непрерывно, и задержки в поставках (ну, за исключением некоторых видов, производящихся пока в небольших количествах или малыми сериями — типа бомбардировщиков СБ) нет и не предвидится.

Мы получаем за это оружие наличные деньги. Мы, правда, несем коммерческие риски по доставке (три наших парохода фалангисты захватывают, а три: «Комсомол», «Тимирязев» и «Благоев» — топят, но эти транспорты (по счастливой случайности) везли разный коммерческий гражданский груз); но в целом корабли с оружием (всего было сделано 66 «оружейных» рейсов) благополучно достигают Барселоны, Бильбао, Картахены и Сантандера.

И мы еще вдобавок обучаем боевым действиям на этой поставленной военной технике в условиях реальной современной войны своих офицеров — причем делаем это за счет испанского правительства!

Если товарищ Сталин не коммерческий гений — то уж во всяком случае великий предприниматель…

Сделаем вывод.

Товарищ Сталин ни в коем случае за Испанию биться насмерть не собирался. Да и ради чего? Чтобы господин Хуан Негрин удержался в кресле премьера? Или чтобы анархисты в Барселоне устроили территорию, свободную от всех и всяческих властей? А может, для того, чтобы троцкисты из ПОУМа окончательно вырезали всех еще оставшихся в живых католических монахов в Арагоне?

Никакой пользы победа левых сил в Испании ни товарищу Сталину лично, ни Советскому Союзу как государству не принесла бы — так зачем напрягаться? Оружие мы республиканцам продали, специалистов (на нем воевать) за испанский же счет им на подмогу отправили — но немного, без фанатизма.

И все!

А относительно испанской истерии, что была развернута в нашей прессе, — это был тоже очень правильный шаг. Народ должен знать, что враги не дремлют, что враги терзают прекрасную землю Испании, что фашизм становится реальной опасностью для нашей страны — мобилизационные информационные технологии не сегодня создавались.

В общем и целом, надо сказать, что наше вмешательство в испанские дела принесло нам столько много плюсов и так мало минусов, что можно утверждать — наше на первый взгляд проигранное сражение за свободу испанского народа оказалось более чем победным — для Советского государства.

Советский Союз, сполна и в звонкой монете получив за все поставленное в Испанию вооружение, тем не менее, превратился в глазах народов в бескорыстного защитника слабых и угнетенных — что было крайне полезно и для создания положительного имиджа нашей страны среди «прогрессивного человечества» и неслабо поднимало рейтинг руководителей страны внутри страны — ибо ничто так не облагораживает, как бескорыстная помощь людям, попавшим в беду!

Что характерно — и для национал-социалистической Германии испанская война стала таким же однозначно положительным информационным проектом — правда, с диаметрально противоположных позиций. Немцы на испанской земле выступили также в роли защитников слабых и угнетенных — хотя в роли последних выступали уже не горняки Астурии, а католические падре Кастилии — но это на самом деле не имело особого значения. Немецкая армия пришла на помощь силам закона и порядка против разрушительного урагана революции — и немцы (как, кстати, и мы) в подавляющем большинстве поддерживали своих политических лидеров в испанском вопросе.

Испанская война закончилась 28 марта 1939 года сдачей Мадрида. 1 апреля сложили оружие все подчиненные Республике войска. В руках франкистов оказались, кстати, и наши танки (65 исправных Т-26 и БТ-5 потом служили в танковой бригаде испанской армии), и самолеты — 22 исправных истребителя И-16 (и еще 28 машин удалось ввести в строй в 1941 году), 16 бомбардировщиков СБ (а затем удалось вернуть и улетевшие в последние часы Республики в Алжир три бомбардировщика), которые еще потом довольно долго служили в ВВС Испании (И-16, переименованные в С-8, — до 1953 года, СБ в составе учебной части 20W — до 1951–1952 годов).

Мы, кстати, извлекли из испанской войны не только финансовую прибыль, не только бездну боевого опыта для нашей армии — но и еще кое-что. Поставленные нами в Испанию истребители И-16 сыграли одну очень важную роль — выступив в роли главного «добытчика» трофеев, то есть новейших самолетов немецкой конструкции, знакомство с которыми представляло большой интерес для советской авиапромышленности. Так, 4 декабря 1937 года, после неудачно проведенного воздушного боя с двумя нашими И-16, вынужденную посадку совершил истребитель «Мессершмит Bf. 109B». Самолет попал в руки республиканцев. Через две недели аналогичная участь постигла бомбардировщик Не-111. Оба немецких самолета вывезли в Советский Союз, где их тщательно изучили и испытали.

Это было очень важно — в мире к этому времени уже очень четко обрисовывались контуры грядущей войны, и новейшие самолеты потенциального противника (каковым, кстати, тогда для нас были вообще все государства к западу от Негорелого и сразу за пирсами Владивостока) нам ох как пригодились.

Но оружие мы в эти же годы поставляли не только в Испанию. То же самое мы делали в Китае — правда, без лишнего пропагандистского треска.

Да и о каком треске могла идти речь? Это раньше, в романтический период нашей истории, мы считали дело китайских коммунистов своим делом, помогали им, чем могли (чуть было не вляпавшись в войну с Великобританией), учили у себя их военных и гражданских специалистов. Теперь же ситуация в корне изменилась.

В 1932 году были восстановлены дипломатические отношения между СССР и Китаем — чанкайшистским Китаем. Мы решили признавать Чан Кайши единственной легитимной властью в Поднебесной — по умолчанию продолжая считать Коммунистическую партию Китая своей «пятой колонной» в этой стране. Правда, прямые поставки оружия китайским коммунистам мы прекратили — все же положение обязывает.

В это же время японцы заканчивают покорение Маньчжурии и создание на ее территории марионеточного государства Маньчжоу-Го во главе с последним наследником китайских императоров — Генри Пу И. Отныне у Империи восходящего солнца есть отличный плацдарм для действий в Китае — очень скоро, через пять лет, с этого плацдарма начнется третий тур японо-китайского смертельного танго.

Чан Кайши понимает, что ситуация имеет тенденцию к изменениям — от плохого к еще худшему, и начинает лихорадочный поиск вариантов.

Еще летом 1934 года он договорился с профессором пекинского университета «Цин-Хуа», видным специалистом по истории международных отношений Цзян Тинфу о его поездке в Москву с неофициальной миссией — выяснить, согласится ли Советское правительство вести с Чан Кайши переговоры об улучшении китайско-советских отношений, ибо Чан Кайши хорошо помнил о резко враждебном к нему отношении в Советском Союзе — как к палачу революции в 1927 года и организатору карательных походов против КПК, Советских районов и китайской Красной армии — и предполагал, что мы все еще пребываем в тумане надежд на Мировую Революцию.

Министр финансов нанкинского (которое, в отличие от официального «пекинского», реально управляло Китаем и возглавлялось Чан Кайши) правительства Кун Сянси в беседе с советским полпредом в Китае Д. В. Богомоловым осторожно (чтобы, не дай бог, не обидеть русского полпреда) передал просьбу Чан Кайши «оказать содействие профессору Цзяну» в Москве. Опасения Чан Кайши оказались напрасными — принимая Цзян Тинфу в Москве, заместитель наркома иностранных дел СССР Б. С. Стомоняков рассеял все опасения китайских руководителей. Товарищ Стомоняков прямо и четко заявил (делая это, разумеется, с санкции своего прямого начальства): «При определении наших политических отношений с Китаем сегодняшнего дня и, в частности, отношений с Чан Кайши, который играет руководящую роль в Китае, мы, конечно, ни в какой степени не исходим из воспоминаний и чувств, а исходим из общности интересов наших стран и искренне желаем развития и укрепления отношений».

18 октября 1935 года состоялась конфиденциальная встреча советского полпреда Д. В. Богомолова с Чан Кайши, на которой обсуждался вопрос о заключении торгового договора и пакта о ненападении — раз уж русские не держат камня за пазухой, то, очевидно, согласятся помочь Китаю оружием и техникой (за наличный расчет), военными специалистами (аналогично) — а там, чем черт не шутит, может быть, и на военный союз согласятся.

Расчеты Чан Кайши и его окружения на то, что СССР вдруг ни с того ни с сего начнет таскать для китайцев каштаны из огня, было более чем странным. С чего бы это нам вдруг лезть в омут азиатской войны? У нас на Дальнем Востоке один солдат на километр границы, гражданского населения — на один уездный маньчжурский город, и все необходимое нам приходится волочь в Хабаровск с Урала — а мы с Китаем вдруг договор о совместной борьбе с Японией будем подписывать, подставляясь под удар за «спасибо»? Смешно и несерьезно.

Советский Союз не был готов заключить с Китаем не только пакт о ненападении, но и договор о взаимной помощи — Москва не желала спровоцировать Японию на агрессию и оказаться в состоянии войны в интересах Китая. Посему вместо двустороннего советско-китайского военно-оборонительного союза Советское правительство активно поддержало идею коллективной безопасности, выдвинутую австралийским правительством, предложившим всем государствам, заинтересованным в сохранении мира на Дальнем Востоке и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, заключить Тихоокеанский региональный пакт. Если и защищать мир на Дальнем Востоке — то всем колхозом! Чтобы потом самураи не нашли крайнего.

Этот вопрос обсуждался 11 марта 1937 года народным комиссаром иностранных дел СССР М. М. Литвиновым с китайским послом в Москве Цзян Тинфу. При этом М. М. Литвинов подчеркивал, что «только такой пакт может окончательно прекратить агрессию Японии и обеспечить мир на Дальнем Востоке. Япония не могла бы и не смела бы противопоставлять себя тихоокеанским государствам и рано или поздно сама присоединилась бы к ним».

Дальнейшие переговоры с правительством Китайской Республики было поручено вести послу СССР в Китае Д. В. Богомолову.

В мае — июне 1937 года советская дипломатия стремилась продвинуть идею Тихоокеанского пакта в Лондоне и Вашингтоне — причем совершенно безуспешно. США, по заявлению президента Ф. Рузвельта, сделанному в беседе с послом А. А. Трояновским, считали, что пакт без Японии не имеет смысла, а главной гарантией мира является «сильный флот, наш американский, английский и, может быть, советский». США уповали на то, что Япония не выдержит гонки вооружений. Продолжая свою мысль, Ф. Рузвельт заметил: «Вам трудно, вам нужно охранять много морей. На последней неделе выяснилось, что японцы не хотят ограничиться 14-дюймовыми пушками. Мы будем строить 16-дюймовые, англичане тоже. Посмотрим, как выдержат японцы морское соревнование».

Тихоокеанский пакт, так и не родившись, тихо скончался. Коллективные договоры о безопасности и в Европе-то оказались филькиной грамотой, в Азии, где все фигуранты политического процесса яростно и самозабвенно точили шашки к предстоящему бою, эта идея вообще оказалась нелепой своей абсурдностью.

Поэтому Советский Союз решил направить свои усилия в переговорах с Китаем по коммерческому руслу.

Переговоры Д. В. Богомолова в Пекине были трудными. Китайская сторона, видя резко отрицательное отношение к идее Тихоокеанского пакта со стороны США, Великобритании и других держав и не желая конфликтовать с ними, настаивала на заключении советско-китайского двустороннего договора. Представители СССР отказывались, всячески стараясь перевести переговоры из плоскости политического партнерства в плоскость чистой коммерции и чистогана. Китайцам, понятное дело, и платить наличными за военную технику не хотелось, и часть потенциальной военной нагрузки на чужие плечи переложить мечталось. Так что переговоры шли вяло.

Но тут случилась давно ожидаемая неожиданность.

После инцидента у моста Лугоуцяо (он же — мост Марко Поло) Япония 7 июля 1937 года начала большую войну против Китая. Чан Кайши снова начинает добиваться начала переговоров с Советским правительством — но теперь уже наши условия его вполне устраивают.

В конечном счете Советское правительство согласилось заключить с Китаем политический договор — но не о военном союзе или о взаимной помощи, как предлагал Чан Кайши, — а договор о ненападении. Исключительно в качестве базы для подписания договора о поставках вооружений.

Договор был подписан 21 августа 1937 года сроком на 5 лет с продлением каждый раз на 2 года. С советской стороны договор подписал полпред СССР в Китае Д. В. Богомолов, с китайской — министр иностранных дел Китая Ван Чжун-хай.

В статье 1 Договора стороны, как это принято среди приличных государств, осудили «обращение к войне для разрешения международных споров», отказались от войны «как орудия национальной политики в их отношениях друг с другом» и обязались «воздерживаться от всякого нападения друг на друга». СССР и Китай обязались не оказывать поддержки державе или державам, совершившим нападение на одну из сторон, и в течение всего конфликта воздерживаться от всяких действий или соглашений, которые могли бы неблагоприятно отразиться на стороне, подвергшейся нападению.

Было оговорено, что Договор не может быть истолкован таким образом, чтобы нарушить или изменить права или обязательства сторон, вытекающие из прежних договоров и соглашений, участниками которых были СССР и Китай.

Как видно из формулировок Договора, они были составлены таким образом, что не возлагали на СССР прямого обязательства помогать Китаю в войне против Японии, но и не лишали его такого права, не давая при этом Японии формального права для агрессивных действий против СССР. Главное значение Договора состояло в том, что, во-первых, в нем косвенно осуждалась японская агрессия против Китая и, во-вторых, Договором была заложена международно-правовая основа для дружественных советско-китайских отношений.

Тем не менее и после заключения Договора о ненападении Чан Кайши не прекращал попыток втянуть СССР в японо-китайскую войну.

С началом широкого наступления Японии на Китай, когда стало ясно явное нежелание западных держав оказать Китаю поддержку, гоминьдановское правительство начало активно добиваться подписания с СССР пакта о взаимопомощи. С июля 1938 года оно трижды (!) предлагало заключение подобного пакта. Принятие СССР такого пакта в условиях большой, хотя и не объявленной войны Японии против Китая привело бы лишь к дальнейшему расширению войны на Дальнем Востоке и способствовало бы осуществлению давних планов западных держав и гоминьдановского правительства втянуть СССР в войну с Японией. Вполне закономерно, что Советское правительство отрицательно ответило на явно провокационное предложение китайского правительства. Равным образом оно отклонило его неоднократное предложение о заключении пакта о взаимопомощи на случай нападения Японии на СССР, выдвинутые в июле — ноябре 1941 года.

Ничего нет удивительного в том, что правительство Чан Кайши стремилось подписать с нами хоть какой-нибудь союзный договор (в первую очередь пакт о взаимопомощи) для того, чтобы столкнуть СССР с Японией — в одиночку Китаю было воевать невыносимо трудно. Советское руководство понимало все те трудности, с которыми столкнулся Китай, сочувствовало ему — но подставлять свою щеку под японские удары не собиралось. Тем более — отношение чанкайшистов к «нашим» китайцам было отнюдь не дружелюбным.

После того как мы прекратили оказывать помощь китайским коммунистам (ну, или почти прекратили), — их дела с каждым днем становились все хуже и хуже. Войска Чан Кайши предпринимали один за другим походы против «наших» китайцев, с каждым разом все более и более уменьшая ареал их военного и политического влияния.

К осени 1934 года стало очевидно, что пятый поход чанкайшистских войск против китайской Красной армии может завершиться ее полным уничтожением. Поэтому в октябре 1934 года, прорвав блокаду, она начала отходить на запад. Проделав путь почти в 13 тыс. км, китайская Красная армия в 1936 году вышла к провинциям Шэньси и Ганьсу. Этот рейд впоследствии получил название Великого похода.

В результате непрерывных боев с гоминьдановцами, беспощадных бомбардировок с воздуха, изнурительного марша, голода и других лишений численность Красной армии сократилась с 300 тыс. до 30 тыс. человек.

1 августа 1935 года, во время Великого похода, КПК в поисках выхода из безнадежной ситуации выдвинула предложение прекратить гражданскую войну, создать объединенную антияпонскую армию и коалиционное правительство национальной обороны.

Чан Кайши понимал, что на это коммунисты пошли не от хорошей жизни. Но он также понимал, что, замирившись с КПК, он приобретет реальные шансы, если и не на подписание союзного договора с СССР — то на какие-то определенные преференции при поставке вооружений из Советского Союза в Китай.

18 сентября 1935 года Шанхайская антияпонская лига национального спасения обратилась с призывом прекратить гражданскую войну и совместно выступить против Японии. В июне 1936 года в Шанхае была создана Всекитайская ассоциация Национального спасения.

В феврале 1937 года началось урегулирование вопроса о реорганизации Красной армии в часть Национальной армии Китая — но переговоры шли вяло. По существу, единый антияпонский фронт был оформлен лишь в сентябре 1937 года, после того как японцы вторглись во внутренние провинции Китая.

Между вопросами об улучшении отношений с СССР и установлении единого фронта с коммунистами всегда была тесная связь, и это прекрасно понимали Чан Кайши и его окружение. Поэтому, согласившись, например, на восстановление дипломатических отношений с СССР в 1932 году, они одновременно сделали оговорку, что это вовсе не будет означать признания коммунистов.

Но идеологические разногласия — идеологическими разногласиями, однако тот факт, что, ведя войну на два фронта — против японцев и против коммунистов, правительство Чан Кайши мало того, что поставит себя в полную международную изоляцию, — но может элементарно проиграть войну, — заставил чанкайшистов пойти на союз с коммунистами.

В этой связи показательно, что после необходимых для «сохранения лица» проволочек нанкинское правительство почти одновременно сделало два ключевых шага, необходимые для продолжения войны с Японией, а именно — для улучшения отношений с СССР оно подписывает с ним в августе 1937 года пакт о ненападении, одновременно обратившись к нему за материальной помощью, и для установления единства действий с коммунистами официально объявляет в сентябре о согласии на единый фронт. По договоренности китайская Красная армия была преобразована в 8-ю национально-революционную армию.

Единый антияпонский фронт, который был установлен под влиянием СССР, сыграл важную роль в борьбе китайского народа против японских агрессоров. Благодаря единому фронту провалились планы «молниеносной» войны, на которую рассчитывали японские милитаристы, готовя широкое наступление на Китай.

Почти полная утрата Китаем возможностей постоянных сношений с внешним миром отвели провинции Синьцзян, расположенной в китайской глухомани, на самом окраинном Западе, первостепенное значение как одной из важнейших сухопутных связей страны с СССР и Европой. Именно поэтому в 1937 году китайское правительство обратилось к СССР с просьбой оказать помощь в создании автомобильной трассы Сары-Озек — Урумчи — Ланьчжоу для доставки в Китай из СССР оружия, самолетов, боеприпасов и т. д. Советское правительство ответило согласием.

Общая протяженность трассы составляла 2925 км. Начиналась она со станции Сары-Озек. Затем дорога проходила по территории СССР до поселка Хоргос, далее шла по территории провинции Синьцзян и далее до конечного пункта города Ланьчжоу.

Общее руководство перевозкой военных грузов в Китай осуществлял оперативный штаб, находившийся в Алма-Ате. Переброска первых партий военных материалов автотранспортом из Сары-Озека началась 17 октября 1937 года и закончилась 20 ноября 1937 года.

После первого рейса на всей автотрассе были произведены специальные дополнительные работы по расчистке и расширению перевалов, отремонтированы мосты.

К середине ноября 1937 года, несмотря на сложные условия, весь маршрут был полностью освоен.

Советский Союз направлял в Китай вооружение и морским путем. В течение ноября 1937 года — февраля 1938 года по морю было отправлено советское артиллерийское, авиационное, автобронетанковое снаряжение, пушки, гаубицы, пулеметы, боеприпасы. Между 1937 и 1939 годами из СССР через Одессу в Китай (главным образом через Рангун и затем по железной и автомобильной дороге до Лашо) поступило примерно 60 тыс. тонн оружия и боеприпасов.

Однако в условиях блокады морского побережья Китая сухопутная трасса из СССР через китайские провинции Синьцзян и Ганьсу оставалась главной артерией снабжения китайского фронта. По просьбе китайской стороны в 1938 году трасса была продолжена до Сяньяна, таким образом, ее общая протяженность составила 3750 км. Этот путь снабжения китайской армии был самым надежным, так как он пролегал в глубоком тылу, в значительном отдалении от линии фронта.

Коммуникационная линия была создана — теперь дело было за ее наполнением.

1 марта 1938 года между СССР и Китаем было подписано первое кредитное соглашение на сумму 50 млн долларов; отмечалось, что оно исчисляется с 31 октября 1937 года из 3 процентов годовых и подлежит возмещению в течение пяти лет.

В соответствии с кредитным соглашением были оформлены три контракта на поставку советского вооружения. Реализация первого контракта началась 5 марта и была завершена к 10 июня 1938 года. Общая стоимость военного имущества, полученного Китаем по первому контракту, оценивалась в 27 057 000 долларов.

По второму контракту, реализованному с 15 марта по 20 июня 1938 года, Китай получил из СССР вооружения на сумму 7 447 055 долларов.

По третьему контракту Китаю было поставлено с 25 марта по 27 июня 1938 года вооружения на сумму 8 789 166 долларов. Всего по первому кредитному соглашению было поставлено только авиационной техники — 94 истребителя И-16, 122 истребителя И-15, 8 учебных самолета УТИ-4, 5 учебных УТ-1, а также 62 легких бомбардировщика СБ, 6 тяжелых бомбардировщиков ТБ-3 и 40 боекомплектов.

В соответствии со вторым кредитным соглашением, подписанным 1 июля 1938 года на сумму 50 млн долларов, Наркомат внешней торговли СССР и Китайское посольство заключили два контракта. Начиная с 5 июля 1938 года и по 1 сентября 1939 года по этим контрактам были доставлены в Китай 320 самолетов и комплекты оборудования к ним (в том числе 100 новейших истребителей И-15 бис и 60 легких бомбардировщиков СБ), 2420 пулеметов и 5 100 000 патронов к ним, а также 200 полевых орудий.

1 марта 1939 года премьер-министр Кун Сянси писал Председателю Совета Народных Комиссаров СССР: «С тех пор как Китай начал вооруженное сопротивление японской агрессии, ваше правительство оказывало нам великодушную и ценную помощь в виде кредитов, выражавшихся в сумме до 100 млн американских долларов, для закупки боевых самолетов и прочего военного снаряжения. Этим самым мы получили возможность истощить агрессивные силы противника и продолжать длительную борьбу. За это китайское правительство и китайский народ глубоко благодарны. В качестве министра финансов я выражаю особую благодарность за эту помощь, так как она принесла существенное облегчение для напряженного положения с нашими финансами. Прошу принять мою глубочайшую благодарность за Ваше деятельное сочувствие и подлинную дружбу».

13 июня 1939 года было заключено третье кредитное соглашение на сумму 150 млн долларов.

По контракту, подписанному 20 июня 1939 года, в Китай было поставлено специальное оборудование и военные материалы на сумму 14,6 млн долларов.

Последующие три контракта обеспечили доставку в Китай более 300 самолетов, 350 грузовых автомашин и тракторов, 250 пушек, 1300 пулеметов и многого другого военного имущества.

В итоге с октября 1937 года по сентябрь 1939-го китайская сторона для борьбы с японским агрессором получила из Советского Союза 985 самолетов, 82 танка, более 1300 орудий, свыше 14 тыс. пулеметов.

Переведем дух от цифр.

Итого, мы поставили Китаю вооружения почти на 250 миллионов долларов. В кредит. И это несколько озадачивает — и вот почему.

Китай воюет с Японией. Правда, официально войны между этими государствами нет, Япония в качестве оправдания своего продвижения в глубь Поднебесной использует заезженную пластинку о «наказании» китайцев за инцидент у моста Лугоуцяо. То есть формально никаких захватнических целей не преследует (что, кстати, помогло американцам продолжить поставки нефти и металлолома в Японию и после сентября 1937 года — раз война Японией Китаю не объявлена, то и войны никакой нет, следовательно, на Японию ограничения по поставкам оружия и военных материалов не распространяются. А что по всему Китаю гремит артиллерийская канонада — так это так, «наказание китайцев». Чтобы больше не воровали японских солдат).

Китай — государство если не бедное, то уж, во всяком случае, не богатое. И как оно будет отдавать такие неслабые кредиты — еще очень и очень нужно посмотреть. Испанцам, например, которые нам не в пример ближе идейно, чем Чан Кайши со своей бандой коррумпированных генералов, мы и то открыли кредит лишь после того, как получили в залог пятьсот тонн золота. А Чан Кайши мы отправляем тысячи тонн оружия и боеприпасов лишь на основании его, Чан Кайши, честного слова, цена которого нам, к тому же, очень хорошо известна.

Нонсенс?

Ничуть не бывало!

Заваруха в Испании нам никаким боком не угрожала — Испания от нас далеко. Мы могли спокойно, обстоятельно отгружать испанцам оружие за наличный расчет или в кредит (под обеспечение золотом Банка Испании), могли за счет испанского правительства командировать к ним военных специалистов — ничем, по сути, не рискуя. Да, испанцы убивали итальянских и немецких военнослужащих с помощью советского оружия, а наши военные — летчики и танкисты, артиллеристы и моряки — принимали непосредственное участие в боях с итальянскими и немецкими войсками — но чисто юридически, как это ни странно звучит, Советский Союз никакого отношения к этим боям и смертям итальянских и немецких граждан не имел. Советские офицеры сражались с франкистами на свой страх и риск, как нанятые за деньги вольные кондотьеры, и к их подвигам ни товарищ Сталин, ни Советское правительство отношения не имели — во всяком случае, де-юре. Ну, нанялись ребята на испанскую службу, так что ж тут такого? Дело-то житейское, поправить финансовое состояние семьи всякому охота…

В качестве обоснования этого тезиса (который в обосновании, между нами говоря, не нуждается, но все же…) могу привести историю лидера эскадренных миноносцев «Ташкент».

Она началась в пору, когда мы с итальянскими фашистами яростно враждовали вербально — всячески порицая их общественный строй в наших газетах. К сожалению, итальянские кораблестроители в те времена наловчились спускать на воду чертовски быстроходные корабли — посему задание, разработанное советскими проектировщиками для очередного нашего лидера эскадренных миноносцев, было предложено итальянской фирме «Одеро-Терни-Орландо» из Ливорно. С ней и был в сентябре 1935 года заключен контракт на постройку лидера и оказание технической помощи при строительстве еще трех подобных кораблей в Советском Союзе.

Первоначально лидер эскадренных миноносцев «Ташкент» (получивший это название 11 января 1937 года) предназначался для Балтийского флота, но из-за испанской войны и трудностей с проходом через Гибралтар было принято решение передать его Черноморскому флоту — у мятежников в строю было два крейсера, «Канариас» и «Балеарес», не считая эсминцев и лидеров; эти корабли запросто могли утопить наш «Ташкент» с первого залпа.

Заметим — война в Испании идет между фалангистами, которых активно поддерживает Италия, и законным республиканским правительством, нанявшим со всего свету (в том числе и в СССР) военных специалистов; мы к этой войне никакого отношения не имеем, ругаемся с итальянцами по вопросу котлов и турбин, минно-торпедного вооружения и дальномеров строящегося для нас лидера эсминцев (по сути — легкого крейсера). На то, что где-то у Гвадалахары русские экипажи бомбардировщиков сбрасывают свой смертоносный груз на колонны итальянского экспедиционного корпуса — внимания ни мы, ни итальянцы не обращаем. Строим себе лидер и в ус не дуем. И совершенно не боимся того, что в один прекрасный момент итальянское правительство попросту реквизирует лидер как имущество противной стороны! Ибо мы ПРОТИВНОЙ СТОРОНОЙ в этом конфликте отнюдь не являемся…

Корабль получился действительно великолепным. При полном водоизмещении в 4175 тонн его максимальная скорость хода составила 43 узла (79,6 км/час!), дальность хода на 25-узловой скорости — 5030 миль. Размеры лидера — 139,7 х 13,7 м, осадка — 4 метра. Вооружение (смонтированное уже дома) составили шесть 130-мм орудий главного калибра в двухорудийных башнях, 6 37-мм зенитных пушек, 6 крупнокалиберных пулеметов, два трехтрубных 533-мм торпедных аппарата. Экипаж лидера — 344 человека.

18 апреля 1939 года был подписан приемный акт, и 6 мая корабль был передан советскому экипажу. Чтобы напрасно не раздражать командование турецкого флота, лидер провели через Босфор под видом пассажирского судна.

Но и это еще не все. 29 мая 1937 года, во время атаки республиканской авиацией франкистской эскадры в составе крейсеров «Канариас», «Балеарес» и легкого крейсера «Альмиранте Сервера», пара СБ с русскими экипажами по ошибке отбомбилась по немецкому «карманному линкору» «Дойчланд». Немцы якобы обстреляли из зениток республиканские бомбардировщики, посему командир отряда Н. А. Остряков (кстати сказать, переученный на СБ уже в Испании) решил, что это какой-нибудь испанский крейсер, и с высоты двух тысяч метров влепил ему пару ФАБ-100 (из шести сброшенных). На борту было убито 22 моряка и 83 ранено. (Замечу в скобках, что спутать «Дойчланд» с «Канариасом» очень трудно — у «немца» очень уж характерное артиллерийское вооружение, две башни по три 280-мм орудия на баке и юте, и он зрительно весьма и весьма отличается от испанских крейсеров.) Но, видимо, велика была ненависть советских летчиков к фашистским людоедам — вот и бахнули по «Дойчланду»… И что Германия? Ничего. То есть нам ничего — испанским же республиканцам немцы потом врезали по первое число.

Таким образом, факт неучастия Советского Союза (а равно и незаинтересованности его в результатах) в испанской войне очевиден. Это была наша первая попытка активно поучаствовать в европейских делах на равных с остальными «игроками» — но, желательно, без каких-либо последствий для нас. Попытка удалась — мы добились признания нашей равнозначности всем прочим европейским державам, заработали изрядно денег на поставках оружия, обучили своих военных современной войне — и умудрились не понести при этом никакого ущерба (правда, погибло около 200 наших добровольцев, но это уж такое дело — на войне убивают…).

А вот с Китаем — совсем другой коленкор.

Мы подписываем с Китаем договор о ненападении и выделяем ему кредиты на покупку нашего оружия отнюдь не в коммерческих целях. Здесь у нас интерес сугубо прагматичный, совсем (ну, или почти совсем) не связанный с желанием заработать еще на одной «горячей точке».

Мы не дружим с японцами, причем не дружим активно, и наша «недружба» время от времени прорывается ружейно-пулеметным огнем на пограничных рубежах. Особенно этот процесс обострился после того, как в 1932 году Япония аннексировала Маньчжурию, создав на ее территории марионеточное государство Маньчжоу-Го. От Посьета до станции Маньчжурия Китайско-Восточной железной дороги (а это — более трех тысяч километров) на наших границах вместо доселе находившихся там банд местных китайских «милитаристов» встала Квантунская армия Японии.

Это было более чем серьезно. С 1918 по 1925 год Япония оккупировала часть нашей дальневосточной территории; мало того, что в ее руках была половина нашего (до 1905 года) Сахалина, что ее Курильские острова запирали наше Охотское море — теперь ее армия находилась на расстоянии трех дневных переходов от Владивостока и в пяти — от Хабаровска!

А на Дальний Восток мы очень и очень (в экономическом плане) надеялись. Дальний Восток — это золото Колымы, это неисчислимые запасы рыбы, это экспортный лес, это уголь, это месторождения меди; одним словом, Дальний Восток — это гигантская кладовая, к которой у нас на тот момент не было надежного ключа.

Зато был Китай.

Мы восстановили с ним дипломатические отношения 12 декабря 1932 года — и не только потому, что это было нужно Китаю. Это в первую очередь было нужно нам. 23 марта 1935 года мы вынуждены были продать Японии свою долю КВЖД — вовсе не потому, что она нам оказалась не нужна; эта продажа была своего рода взяткой тем силам в японском правительстве, что жаждали повторить интервенцию на наш Дальний Восток — благо дорога эта им была известна. Мы были слабы — и поэтому тогда уступили.

Но больше мы никому и ничего уступать не будем.

Инцидент у моста Лугоуцяо, с которого начался второй (и наиболее масштабный) этап японо-китайской войны, был для нас даром господним! И в наших сугубых и исключительных интересах было — чтобы эта война (или «наказание китайцев», как называли этот военный поход генералы Страны восходящего солнца) продлилась как можно дольше! Китайские войска безнадежно отставали от японцев по вооружению? Ничего, этот момент поправить в наших силах — как говорил кот Матроскин в известном мультфильме, «у нас этого гуталина завались!». У китайцев нет денег, чтобы прикупить необходимое количество «гуталина» (сиречь оружия, военной техники и боеприпасов)? Ничего, мы товарищу Чан Кайши выдадим кредит — мы ж ему верим, как родному!

Верить мы ему, конечно, «верили» — но на всякий случай учредили в Китае одну хитрую контору, которая и занялась контролем хода возврата наших средств.

16 июня 1939 года между СССР и Китаем был подписан торговый договор. Договор касался торговой деятельности обоих государств, при этом каждая из сторон пользовалась режимом наибольшего благоприятствования на правах взаимности в вопросах ввоза и вывоза как сельскохозяйственных, так и промышленных товаров, обложения их таможенными пошлинами и т. д.

Так вот, согласно статье 11 договора, в Китае учреждалось Советское торговое представительство: «Ввиду того, что по законам Союза Советских Социалистических Республик монополия внешней торговли принадлежит государству, составляя одну из неотъемлемых основ социалистического строя, закрепленного Конституцией СССР, Союз Советских Социалистических Республик будет иметь в составе своего Посольства в Китае Торговое представительство, правовое положение которого определяется постановлениями, прилагаемыми к настоящему Договору. Это приложение составляет неотъемлемую часть Торгового Договора». Торговое представительство рассматривалось как составная часть посольства СССР в Китае, и, в соответствии с этим, ему предоставлялся дипломатический иммунитет. Деятельность Торгового представительства на территории Китая регулировалось китайским законодательством и подлежала рассмотрению китайскими судами.

Мы снабжали Китай оружием постоянно и непрерывно вплоть до 22 июня 1941 года — причем на самые последние предвоенные дни пришелся максимальный объем наших военных поставок: в 1941 году общее количество поставленных из СССР самолетов составило 1235; орудий разных калибров 16 000; автомашин и тракторов 1850.

Китай был нашей страховкой от японского вторжения на Советский Дальний Восток — и для дееспособности этой страховой фирмы нам надлежало не скупиться на оружие и патроны.

Но вскоре стало ясно, что одним «железом» нам не отделаться — китайский фронт потребовал от нас живой русской крови…

Надо сказать, что экономическое и политическое положение Китая, который был полуколониальной, полуфеодальной страной, неизбежно влекло за собой отставание в военной области. Китай имел не только скверно вооруженную, но и слабо обученную армию с низкой дисциплиной; мало того, в этой армии лишь номинально существовало единое командование. В армии, кроме того, отсутствовала единая структура воинских формирований (дивизии могли быть и по три, и по двадцать пять тысяч человек), что вносило путаницу и неразбериху в организацию снабжения войск, разработку и реализацию планов.

Командный состав китайской армии не справлялся с возложенными на него задачами. Представители высшего командования, получившие военное образование либо в Китае, либо за рубежом, не имели единых взглядов на стратегию и тактику, не обладали опытом ведения современной войны.

Посему, естественно, в наших отношениях наступил момент, когда китайское правительство обратилось к правительству Советского Союза с просьбой направить в Китай советских военных советников и инструкторов для оказания помощи китайской армии. Такая помощь была тем более необходима, что Китай стал получать военную технику из СССР.

Правительство Советского Союза согласилось выполнить просьбу Китая. В конце 1937 года в Китай выехала первая группа летчиков-добровольцев для работы на поставляемых одновременно с этим И-15 и И-16.

Вместе с поступлением соответствующего вооружения из Советского Союза в Китай прибывали в качестве инструкторов советские артиллеристы и танкисты.

В результате помощи Советского Союза китайское правительство построило важную в стратегическом отношении автомобильную трасу, по которой в Китай из СССР ввозилось военное вооружение. Кроме того, по кредитным соглашениям с 1937 по 1939 год китайская сторона получила от Советского Союза военной техники на сумму более 250 млн долларов. К сожалению, этого оказалось недостаточно для боевой устойчивости Китайского фронта — нам пришлось отправить в Поднебесную и военный персонал.

Замечу, что наши военные специалисты были отнюдь не первыми в деле подготовки китайцев к войне. Почти 10 лет в армии Гоминьдана подвизалась группа немецких военных советников, которая в первой половине 30-х годов активно помогала Чан Кайши в организации карательных походов против освобожденных районов, контролируемых КПК. В мае 1937 года число немецких военных советников составляло около 70 человек.

Но с началом большой японо-китайской войны статус аппарата немецких советников стал двусмысленным. Германия была связана с Японией «антикоминтерновским пактом» и, естественно, не стремилась помогать борьбе с японской агрессией. Поэтому Чан Кайши вынужден был выписать себе специалистов из России — ибо немцы сразу же после июльских событий 1937 года начали паковать чемоданы.

Первая группа советских военных советников и специалистов (27 человек) прибыла в Китай в конце мая — начале июня 1938 года (к октябрю 1939 года их число возросло до 80). Тогда же, в мае 1938 года, после отъезда миссии генерала Фалькенхаузена, на пост главного военного советника китайской армии был назначен комкор М. И. Дратвин, который прибыл в Китай еще в конце ноября 1937 года в качестве военного атташе при посольстве СССР и оставался им до августа 1938 года. В последующие годы главными военными советниками являлись А. И. Черепанов (август 1938 — август 1939 гг.), К. М. Качанов (сентябрь 1939 — февраль 1941 гг.), В. И. Чуйков (февраль 1941 — февраль 1942 гг.). В. И. Чуйков одновременно являлся и советским военным атташе. В 1938–1940 гг. военными атташе при посольстве СССР в Китае были Н. П. Иванов и П. С. Рыбалко.

В 1937–1940 гг. в Китае работало свыше 300 советских военных советников, то есть старших офицеров, приставленных к разного рода китайским главарям. Всего же в эти годы там работало свыше 5 тыс. советских специалистов. Среди них были летчики, преподаватели и инструкторы, рабочие по сборке самолетов и танков, авиационные специалисты, специалисты-дорожники и мостовики, транспортники, медики. Причем в случае с Китаем нашим специалистам не приходилось менять свои фамилии на китайские, наклеивать фальшивые бороды и добираться до Нанкина через Рангун — они вполне официально были откомандированы советскими властями для работы в Китае — кроме летчиков, разумеется: этим приходилось по-прежнему числить себя в добровольцах. Опять же, не потому, что Советскому Союзу жалко было валюты для выплаты им жалованья, — все равно все платежи шли в счет кредитов; летчики, в отличие от всех остальных военспецов, воевали с японцами — и чисто юридически должны были оставаться кондотьерами на китайской службе, людьми без флага и родины — в этом случае СССР никакой ответственности за их шалости в китайском небе не нес и, следовательно, стороной конфликта опять-таки не являлся.

Советский Союз направлял в Китай лучшие кадры своей армии; среди тех, кто работал в Китае, — будущие Маршалы Советского Союза П. Ф. Батицкий и В. И. Чуйков, маршалы родов войск П. В. Рычагов, П. Ф. Жигарев, П. С. Рыбалко, К. П. Козаков, генералы А. Н. Боголюбов, А. Г. Рытов, М. И. Дратвин, А. И. Черепанов, А. Я. Калягин, Р. И. Панин, И. П. Алферов, М. И. Блохин, Г. И. Тхор, Н. В. Славин и др.

В 1938 году — первой половине 1939 года по мере прибытия новых групп советников сформировался наш советнический аппарат, который охватывал своей деятельностью центральные военные органы и действующую армию (основные военные районы). В этом аппарате практически были представлены специалисты всех родов войск: общевойсковые, артиллерийские, авиационные, танковые советники, саперы, военные врачи, специалисты по связи, тылу, противовоздушной обороне и, наконец, разведке.

Нашим военным в Китае пришлось действовать в непривычной обстановке, в сложной внутриполитической ситуации. Наряду с правительственными войсками в Китае существовали вооруженные формирования различных местных воевод, «полевых командиров», как это принято сейчас называть, которые, так или иначе, враждовали с Чан Кайши и между собой, заботясь лишь об обороне своих провинций. К этому следует добавить сложности взаимодействия советских советников с китайскими генералами — нам пришлось иметь дело с разным уровнем и характером подготовки китайских военачальников (некоторые из них в свое время учились в США, Англии, Японии, Германии, Франции, Италии, Швеции), с различными школами, различными подходами к решению оперативно-тактических задач. Деятельности советников мешала «местечковость» китайского генералитета и связанная с ней пестрота организационных форм и взглядов на использование войск в бою.

К сожалению, нашим советникам, среди которых было довольно много танкистов, не удалось склонить китайское командование к активному использованию танковых соединений. Между тем уже к августу 1938 года на базе поступившей из СССР техники (82 танка Т-26) в Сянтане была сформирована первая в китайской армии 200-я механизированная дивизия (советник майор Чесноков), и с помощью советских специалистов шла усиленная подготовка танковых экипажей. Однако Чан Кайши запрещал использовать танки в бою, считая это слишком дорогим удовольствием. Только в конце октября 1938 года один танковый полк был выдвинут в район Пинцзяна и сыграл важную роль в сдерживании японских частей, наступавших к югу от Ханькоу.

К началу 1939 года благодаря усилиям военных специалистов из СССР резко упали потери в китайской армии. Если в первые годы войны китайские потери убитыми и ранеными составляли 800 тыс. человек (5:1 к потерям японцев), то за второй год они уравнялись с японскими (300 тыс.).

В 1939–1941 годах обстановка на Китайском фронте изменилась. Японцы прекратили широкомасштабные операции на театре — отныне все их силы начали подготовку к операциям в районах Южных морей. Наши военные специалисты и поставки нашей техники Китаю сделали свое дело — завязнув в китайской войне и не видя выхода из сложившегося положения, Япония начала планировать захват стратегических ресурсов Индонезии, Малайзии, Индокитая и островов Тихого океана — мы отодвинули угрозу вражеской агрессии от наших границ. Это произошло не вдруг.

В первые месяцы боев в Китае японцы считали, что победа у них в кармане. Но с каждым месяцем войны эта победа, которую генералы обещали правительству, уходила все дальше — японцы занимали все новые и новые населенные пункты, линия фронта растягивалась, плечо снабжения все удлинялось — и наступил момент, когда небольшие японские вооруженные силы большую часть своих усилий вынуждены стали тратить на преодоление энтропии враждебного пространства; иными словами, на поддержание боеспособности войск в Китае приходилось тратить все силы — на наступление их уже не оставалось.

Да и какова могла быть цель этого наступления? Занять еще одну провинцию? Отодвинуть линию фронта еще на десяток миль в глубину китайской территории? Убить еще десять тысяч китайцев? К началу 1939 года японцам стало ясно, что Китай, получающий помощь от СССР (через Синьцзян) и США (по Бирманской дороге), так же далек от капитуляции, как и в июле 1937 года. Следовало найти новые, необычные решения «китайского вопроса» — ибо военный путь себя исчерпал. Китай был неуязвим в силу, во-первых, своей территории и многолюдства — контролировать ВЕСЬ Китай японцам не по силам; во-вторых, — в силу постоянной подпитки китайского сопротивления оружием, техникой и амуницией со стороны двух стран, Японию в военно-промышленном отношении безусловно превосходивших: СССР и США. И, чтобы добиться победы над Китаем, японцам следовало исключить из списка актуальных хотя бы одну из этих проблем.

Соответственно, вариантов решения могло быть два.

Первый — это действовать против СССР, второй — против США.

Оба варианта были пограничными, на грани возможностей Японии — но третий выход из сложившейся ситуации, то есть заключение мира с Китаем, был невозможен в принципе.

Пришлось выбирать из двух зол наименьшее.

Вариант «разборки» с Советским Союзом на первый взгляд казался наиболее предпочтительным — но это именно на первый взгляд. Конечно, у СССР на Дальнем Востоке не такие уже и большие военные силы, слабо развитая инфраструктура, маломощный флот, уязвимые берега — но, с другой стороны, военная победа над силами Советов в Приморье и в Забайкалье приведет к затяжной, тяжелой, а главное — бессмысленной войне в сибирской тайге. Высадиться с моря в заливе Золотой Рог и взять Владивосток — можно. Удержать этот город — нельзя. Ибо, чтобы удержать Владивосток, японской армии требовалось бы взять Москву и заставить Сталина подписать мир в Кремле, что было делом малореальным.

Армия все же стояла за войну с СССР. Летом 1938 года она по своей инициативе развязала небольшой камерный конфликт на озере Хасан. Затем в течение осени 1938 года армия разработала два варианта плана наступательной войны против Советского Союза, называвшийся «Хати-го».

Вариант А этого плана предусматривал одновременный удар на восточном и северном направлениях. После этого намечались решительные действия против Забайкалья.

Вариант Б первоначальный главный удар планировал на западном направлении с целью выхода к южным берегам озера Байкал и перекрытия Транссиба. Забайкалье и Приморье таким образом отрезались от остального СССР, и у японцев появлялся шанс разбить ОКДВА.

Командованию Квантунской армии были предложены оба этих варианта. Маньчжурские генералы, тем не менее, решили планы Ставки отложить в сторону — и предложили свой собственный вариант. А именно — провести пробу сил там, куда русским будет наиболее проблематично доставить войска, в самом глухом углу маньчжурско-монгольско-советского приграничья. Этот район очень скоро станет Халхин-Голом…

К середине февраля 1939 года в Китае находилось 3665 советских военных советников, инструкторов, техников. Летом того же года туда прибыло более 400 летчиков-добровольцев и авиатехников. Трасса Сары-Озек-Урумчи-Ланьчжоу работала в эти месяцы с максимальным напряжением — в Китай сплошным потоком шло русское оружие. Японцам оставалось одно — грызть с досады локти: помешать процессу они были не в силах.

Но зато они были в силах (как им тогда казалось) нанести Советскому Союзу удар силами своей Квантунской армии, разгромить нашу дальневосточную группировку и заставить товарища Сталина прекратить помощь Китаю. Эти планы армии, правда, были в достаточной степени умозрительными — никто в Японии не знал, насколько сильны русские, на что они способны и каковы их боевые возможности. Посему японцы приняли решение сначала проверить нас маленькой локальной войнушкой в монгольской степи и, буде результат окажется положительным, — очень может быть, что и затеять большой серьезный конфликт с Советским Союзом по всему крайне уязвимому советскому Дальнему Востоку.

Сказано — сделано.

«Проба пера» произойдет на восточной границе Монгольской Народной Республики, у реки Халхин-Гол. Почему в Монголии? Потому что в этом случае внешнеполитическая ситуация для японцев оптимальна — необходимости во вторжении в пределы СССР, чтобы попробовать русских на излом, нет, потому что искомые русские войска, кои требуется проверить, в Монголии в наличии. Очень удачное (с точки зрения японских генералов) обстоятельство.

Кстати, как мы оказались в монгольской степи?

У Константина Симонова есть прелестные стихи, посвященные этому конфликту, — там указано, что мы пришли на помощь братскому монгольскому народу чуть ли не из-под Читы.

Это авторский изыск.

На самом деле наши войска сидели в Монголии уже два года — дожидаясь именно того, что японцы решатся немножко пошалить в нашем «мягком подбрюшье». Причем сидели на совершенно законном основании — 12 марта 1936 года в Улан-Баторе между СССР и МНР был подписан Протокол о взаимопомощи, в котором Советский Союз обязался в случае нападения на дружественное государство оказать ему любую, в том числе и военную, помощь.

В сентябре 1937 года на основании этого протокола на территорию МНР был переведен 57-й Особый корпус, всего 30 000 штыков и сабель, 280 бронеавтомобилей и 328 танков, 5000 грузовиков. Именно этот корпус (плюс две стрелковые дивизии, две танковые бригады и десяток отдельных полков и батальонов) и станет той силой, что проучит японских генералов.

Не станем описывать ход боев на реке Халхин-Гол — это и так хорошо известно (а если кто-то не в курсе — есть масса литературы об этом конфликте).

Посчитаем лишь нужным проанализировать политическую подоплеку этой гверильи.

Мы бросили на разгром двух японских пехотных дивизий и нескольких танковых, артиллерийских и кавалерийских полков втрое (а по танкам и бронеавтомобилям — вдесятеро!) превосходящие силы. Мы потратили на то, чтобы отбить у японцев кусок безжизненной полупустыни размером 70 на 20 километров сил больше, чем на всю испанскую войну. Мы пошли на любые потери для того, чтобы преподать чувствительный урок самураям, чтобы не просто отбить нападение — а чтобы разгромить и уничтожить вторгшиеся войска!

Было ли разумным напрягать все силы, чтобы одержать победу в таком локальном конфликте? Ведь мы на то, чтобы убить, ранить, контузить или взять в плен одного японского солдата (всего они потеряли 61 000 человек, из них 17 045 убитыми) — потратили более четырех тысяч рублей. И это при том, что квалифицированный рабочий в Советском Союзе получал тогда 350 рублей в месяц; то есть на одного выведенного из строя японца мы угробили годовой оклад токаря 5-го разряда! Всего наши расходы на эту войну составили порядка 240 миллионов рублей, не считая того, что нами было потеряно 6831 человек убитыми и около 11 700 солдат и офицеров ранеными; мы потеряли 207 самолетов (японцы — 157), более 450 танков и бронеавтомобилей (из них безвозвратно — 126 машин). То есть наши финансовые, людские и материальные потери были необычайно, даже чрезвычайно высоки, если принимать во внимание их видимый результат — а именно возврат под юрисдикцию МНР восточного берега реки Халхин-Гол общей площадью 1400 квадратных километров.

Значит, была какая-то другая, не военная цель этого конфликта? Не мог же товарищ Сталин просто так выбросить на ветер двести сорок миллионов рублей народных денег и смириться с потерей почти семи тысяч солдат и офицеров (я уж не говорю о сгоревших танках и самолетах)!

Была.

И она была с блеском достигнута!

Какова же была эта цель?

К вечеру 31 августа 1939 года стихли последние выстрелы на монгольской земле — и с этими последними выстрелами японская армия безоговорочно передала пальму первенства в решении вопросов войны и мира флоту. Отныне в японском руководстве победила линия апологетов войны в Южных морях, за захват стратегических ресурсов голландских, английских и французских колоний, за оккупацию американских Филиппин и редких островов в безбрежной дали Тихого океана. Планы оккупации Дальнего Востока были отложены в самый дальний ящик самого дальнего шкафа — японцы осознали, как сильны, а главное — как решительны бывают русские, если затеять с ними свару «по-взрослому». На фоне кровавых событий у Номонхана (как называется эта война в японских источниках) грядущие сражения с голландцами и англичанами (и, разумеется, с заклятыми американцами) представлялись сыновьям Ямато делом необременительным и в принципе несложным.

К тому же ресурсы Дальнего Востока были крайне сложны в добыче — русские не озаботились созданием инфраструктуры, и для вывоза чего-либо мало-мальски ценного японцам пришлось бы (при гипотетической и, как выяснилось к концу августа 1939-го, малореальной победе над Советами) строить дороги, причалы и мосты самим — что на вражеской территории весьма проблематично.

Район же Южных морей манил наличием развитой сети добычи нефти и олова, каучука и меди, радовал глаз обильными урожаями кофе и риса, избытком экзотических фруктов — и вообще, был по мнению командования флота идеальным полем деятельности японской колониальной администрации.

Теперь, после номонханского поражения, эта точка зрения стала в Японии главенствующей. Как было сказано в передовице газеты «Асахи» уже 4 сентября 1939 года: «Наши военные власти из этих событий вынесли поучительный урок о том, что в будущем военные приготовления нужно довести до совершенства. Военные власти достаточно глубоко продумали этот урок. Нужно до предела насытить армию моторизованными частями. В этом кроется глубочайший смысл событий последнего времени. До сих пор народ не знал, до какой степени оснащены моторизованные части Советского Союза. Теперь найдется немало людей, пораженных такой неожиданностью.

Нам нужно твердо усвоить урок, полученный в районе Номонхана. Нужно подготовиться, подтянуться и всеми силами стремиться к завершению обороны страны не только морально, но и материально. Мы почувствовали эту откровенную потребность».

Вот для чего Советским Союзом были потрачены двести сорок миллионов рублей и потерян Красной Армией 6831 человек. И, видит бог, эти потери были более чем минимальными — в свете достигнутых благодаря им результатов!

Завершим эту главу.

Советские историки (и, по инерции, современные исследователи левого направления) продолжают считать наши действия в Испании образцом «пролетарского интернационализма», примером бескорыстной помощи братьям по классу, достойным подражания, а также пламенного стремления утвердить идеи коммунизма на Пиренейском полуострове.

Это бред.

В Испании мы одержали колоссальный успех — но не в деле защиты завоеваний испанской революции (тем более никакой революции там и не было, была обычная грызня за власть между разными политическими силами), а в деле утверждения Советского Союза в роли серьезного игрока на мировой арене, поставщика оружия и техники, государства, имеющего рычаги влияния на ситуацию в любой точке земли. Конечно, жаль, что республиканцы проиграли, — но, если уж быть откровенным, нам ни от их поражения, ни от их победы не было ни холодно ни жарко. То есть морально мы, конечно, им сопереживали — но не более того. Из этой войны Советский Союз, единственный из неиспанских фигурантов событий, вышел с дивидендами — остальные государства, ринувшиеся на помощь своим единомышленникам, зазря выбросили свои деньги и угробили кучу своей техники, потеряли десятки тысяч своих солдат и офицеров.

В Испании мы опробовали все виды своего оружия, находящегося на вооружении у Красной Армии; бомбардировщики СБ были направлены в Испанию, кстати, даже раньше, чем были приняты на вооружение большинством полков наших ВВС! Когда товарищ Сталин 26 сентября 1936 года позвонил из Сочи Клименту Ворошилову и «предложил обсудить вопросы: 1) Продажу 80 — 100 танков «Виккерс» с посылкой необходимого количества обслуживающего персонала. На танках не должно быть никаких признаков сов.(етских] заводов. 2) Продать через Мексику 50–60 [бомбардировщиков] СБ, вооружив их иностранными пулеметами. Вопросы обсудить срочно» — бомбардировщиков СБ в строю советских военно-воздушных сил было едва сто штук! То есть это было новейшее вооружение — и его отправили в Испанию вовсе не для того, чтобы Республика с его помощью одержала верх над Фалангой. Бомбардировщики СБ отправили именно для обкатки в боевых условиях, чтобы уже точно знать, насколько этот самолет хорош в реальном бою. Не зря ВСЕХ пилотов СБ, вернувшихся на Родину, заставляли писать тщательный отчет о проделанной «работе».

Еще больших успехов советская внешняя политика добилась в Китае. Там мы, правда, вынуждены были поставлять свое оружие в кредит (в отличие от Испании, не обеспеченный золотыми слитками) — но зато в Поднебесной мы добились других, не менее важных, результатов. Там нашим оружием (и частично нашими военными специалистами) был устранен крайне опасный очаг напряженности у наших границ — мы создали боеспособный Китайский фронт, который принял на себя неистовый порыв японских самураев, поглотил почти все силы Императорской армии, заставил японцев вместо трехмесячной военной прогулки (как они обещали премьер-министру принцу Коноэ) затеять изматывающую войну по всем правилам военного искусства. Японская армия, до июля 1937 года не оставлявшая идеи японизировать советский Дальний Восток, к октябрю 1939-го поставила на этой затее большой жирный крест. Правда, немаловажную роль сыграл при этом и конфликт на Халхин-Голе, показавший японцам истинную картину их военной второсортности и ущербности; но, тем не менее, именно Китайский фронт по-настоящему обескровил японскую армию.

Сторонники конспирологических версий истории настаивают на том, что японцы отказались от планов вторжения в СССР лишь к октябрю 1941 года (о чем товарища Сталина предупредил легендарный Рихард Зорге) и одновременно с этим начали планировать войну с США и Великобританией (о чем, опять же, по версии разного рода историков, Зорге предупредил Сталина — и тот начал переброску войск под Москву). Ну что ж, людям, не служившим в армии, не знающим, что это такое — переброска хотя бы одной дивизии из Твери в Воронеж, и посейчас кажется, что такие решения принимаются (а главное, исполняются) в одночасье. Люди же знающие понимают, что войны планируются задолго до их фактического начала — Вторую мировую войну мировая закулиса, например, начала готовить задолго до первых выстрелов в польско-немецком приграничье, прозвучавших туманным сентябрьским утром 1939 года…