9
Птицы без масок

М ари-Анн вернулась на пляж, а Кристофер – в Малайзию. Он так и не признался в своем желании жене друга и так и не осмелился к ней прикоснуться.

После того как Анна Мария нарисовала глаза Эммануэль, она принялась за скульптуру. Эммануэль позировала обнаженной, как должна была позировать Мари-Анн, но художница об этом, вероятно, забыла. Эммануэль не пыталась соблазнить Анну Марию. Пока девушка работала, Эммануэль не говорила с ней ни о любви, ни об удовольствии, ни о нравственности нового времени.

Прекрасная итальянка была влюблена в Эммануэль, и Эммануэль это знала. Но она не хотела, чтобы Анна Мария могла упрекнуть ее в соблазнении. Поэтому Эммануэль занималась любовью с Арианой или с сиамками, чья матовая шелковая кожа так ее восхищала.

Ей не хватало Марио. Она не видела Марио после ночи в Малигате. Он преподал свой урок и пропал. Уехал в далекое путешествие. Эммануэль получила от него такое письмо:

«Почему я не могу осматривать Грецию, не думая о вас и не желая вам всего наилучшего? На этот раз на Пелопоннесе нет снега. Его кожа, покрытая вздувшимися венами, словно упаковка сердца. Еще недавно море вокруг Кефалонии и Занте было совершенным, но тучи раскапризничались, и я лишен прекрасного коринфского йони. Это похоже на кокетство. Все сложилось так, чтобы я не мог поделиться с вами…

Я лечу. А небо всем своим весом опирается на горизонт. Три столетия подряд на наковальнях этих гор для меня изготавливали железные крылья. Ветер, который меня несет, дыхание богов. Моя жизнь, мой полет и моя свобода – подарок их гуманизма в ответ на мое неверие. О боги, обладающие прекрасным чувством юмора, боги, полные скепсиса, боги этой земли, как замечательно вы понимаете нас, людей, которые никогда не жертвовали ради веры! Вы с самого начала знали, кому принадлежит это земное королевство, вы, завидовавшие нашим войнам, нашим любовным завоеваниям и нашей способности любить.

Эммануэль, когда я смотрю в это ясное небо, наша судьба представляется мне вполне определенной: счастье существует, и мы, люди Прометея, отцы Елены, способны обрести это счастье перед лицом вселенной. Скаредность, трусость, страх – не все, что у нас есть. Послушайте меня: встаньте и покажите себя! Вы должны дать миру понять, что он сам хозяин своего счастья. Мир еще не знает об этом. Мир – ребенок, а уже устал. Надежду он превратил в тревогу. Воздух почернел от денег, болезней и праха. Среди всех, у кого не было времени любить, всех, кто не задумывался о любви, я имел честь познать любовь, но уныние порой овладевало и мною. Быть может, я был всего лишь мечтателем, а жизнь представляла собой лишь ком в горле, странный расчет, постоянную неуверенность. Но сейчас, здесь, над дорической землей, которая уже, наверное, далеко от меня, в лазурном небе мне видится чистая истина: человек есть бог».

Следующие недели были заняты подготовкой увеселений для дня рождения Арианы. В Сиаме, где возраст определяется особыми циклами, не так, как во всем мире, завершение каждого из циклов – повод для особого торжества. Подруги Арианы и сама Ариана очень хотели, чтобы праздник полностью соответствовал традициям. Для начала запланировали бал-маскарад.

Приглашенные сами делали себе маски. В этом удивительном искусстве их направляла Мерве, которой секреты мастерства передала Леонор Фини.

Сам процесс изготовления стал настоящим праздником. Девушки проводили у Арианы долгие часы, рассыпая по полу перья лебедей, канареек, горлиц, попугайчиков, соколов, малиновок, славок, соловьев, синих соек, чаек, козодоев, танталов, лирохвостов, райских певчих и ярко-красных осоедов.

Дело двигалось постепенно, переменки занимали больше времени, чем уроки. План несколько раз менялся и уточнялся, обсуждения приносили огромное удовольствие. В результате было решено, что маски должны полностью закрывать лицо, волосы и шею и прилегать очень плотно. Даже глаза собирались спрятать под искусственными ресницами и шелковыми веками. Никто не должен во время бала снимать маску. Таким образом, никто никого не узнает и сможет действовать в соответствии со своими желаниями, на которые открыто бы никогда не осмелился.

Что касается костюма – то достаточно облегающего трико. Оно будет сделано из тончайшей, абсолютно прозрачной шерсти. Мерве (кто же еще!) знала, где достать такой материал. Она планировала сделать десять черных и десять кроваво-красных костюмов. Женщин-птиц должно было быть не больше двадцати. Предполагалось, что костюмы подойдут всем, вне зависимости от роста и телосложения, за счет волшебной эластичной ткани. Тем не менее не всякая грудь выглядела в этих костюмах упругой и высокой, поэтому несколько кандидатур пришлось отклонить. Многие согласились на роль зрительниц, чтобы хоть как-то участвовать в празднике.

Рукава планировались длинные, до самых запястий: стоило ли дополнить наряд перчатками? Главный консультант по организации торжества счел, что прикосновение тонкого шелка может быть более приятным, чем прикосновение голой руки, и было решено изготовить перчатки – красные для черных костюмов и черные для красных. Перчатки, так же как и маски, не разрешалось снимать в течение всего бала.

Ариана и Эммануэль сначала думали, что костюм сделан по тому же принципу, что и у танцовщиц – из цельного куска ткани, покрывающего все тело. Однако оказалось, что наряд состоит из топа и колготок в крупную сетку. Поскольку трусики не составляли часть наряда, а чудо-колготки не прикрывали любовный треугольник, не оставалось никаких сомнений в том, что полет женщин-птиц продлится недолго и очень быстро настанет час оргии. С другой стороны, колготки при этом придется порвать либо снять – первое испортит наряд, второе – против правил маскарада. Если уж гостей попросят не снимать перчатки и маски, то не для того, чтобы они сняли все остальное. Идея колготок Мерве была отвергнута.

– Нет, – сказала Эммануэль. – Единственный выход – это попросить гостей являться с оголенной нижней частью тела. Остались ли у Марии перья? Ими можно при надобности закрыть пах.

– В принципе это необязательно, топы и так доходят до уровня паха, – возразила костюмерша.

– Отлично, в таком случае пускай будут просто топы! – обрадовалась Эммануэль.

Впрочем, такой костюм не очень-то легко носить. И первый вопрос: кого нарядить? Конечно, красивых тел можно найти много, но смысл не в том, чтобы организовать дефиле статуэток. Настроение и расположение духа гораздо важнее физического совершенства. Участники программы должны были не только обладать умом, но и разделять одни и те же ценности, сопереживать друг другу. Речь шла о дне рождения Арианы, и для нее готовили не шоу, а праздник дружбы.

Организационный комитет составил списки – каждый день кого-нибудь вычеркивали: одному не хватало интеллекта, другому изобретательности, третьему смелости. Дефекты отвергались, таланты поощрялись. Наконец набрали нужное количество участников. Времени было достаточно, чтобы для каждого изготовить маску. Вечер обещал пройти блестяще.

Когда дело дошло до обсуждения мужчин, начались споры. Стоит ли надевать костюмы на мужчин? Нет, зачем? Пускай только женщины привлекают к себе внимание. Женщины будут загадочными феями, птицами в масках, закрытыми, драгоценными, таинственными. Зачем женщинам соперники? Мужчины в этот вечер будут служить женщинам, а женщины предстанут богинями. И только богиням будет позволено разгуливать в обнаженном виде. Мужчины придут в смокингах.

В каком количестве? Сколько женщин, столько и мужчин? Ну уж нет! Они должны соперничать, чтобы заполучить одну из фей, каждый должен ждать своей очереди. И чтобы не следовать каким-либо законам математики, пусть мужчин будет просто больше, чем женщин – не вдвое, не втрое, просто больше.

Приглашать ли женатых мужчин?

– Нет, – отрезала Мерве.

– Почему же? Пусть придут те, кто этого заслуживает, – возразила Ариана. – Например, Жан.

– Нет, – вмешалась Эммануэль, сбив подруг с толку. – Не надо приглашать Жана. По крайней мере до тех пор, пока Анна Мария не сможет к нам присоединиться.

Где логика? Эммануэль ничего не объяснила, и вопросов ей больше не задавали.

В последний раз подруги Арианы собрались вечером накануне праздника, чтобы примерить наряды.

Они были прекрасны в черных бархатных плащах в пол. По плану они должны были немного заинтриговать зрителя, возбудить его любопытство. Девушки долго стояли перед зеркалом, мечтательно вглядываясь в свои птичьи лица, столь непохожие на лица смертных.

У Эммануэль была маска коринфской совы – с рыжеватыми перышками на голове, пронзительным ледяным взглядом и длинными ресницами, на которых подрагивали жемчужные слезы. Однако Эммануэль не узнавала в своем облике сову и называла птицу выдуманным словом: секуму.

Большая пушистая тиара янтарного цвета, высокомерный взгляд и голубой клюв птицы-садовника делали Ариану похожей на героиню древних легенд. Могут ли женские черты так очаровывать?

У Мерве была бирюзовая шейка и манишка и черный гребешок: или это чудесная инкская корона райской птицы?

У африканки голова торчала из перьев, словно из зарослей папоротника: сверху перья возвышались, как рога, они были такими длинными, что металлическими кудрями ниспадали до самого пола и слегка позвякивали, казалось, эту маску доставили прямиком с другой планеты, из другой галактики.

Интригующий кортеж артисток, влюбленных в свои уникальные наряды, расчерчивал паркет, как шахматную доску, на красное и черное, а под потолком на уровне ламп диковинные конструкции из перьев сверкали, превращая пустынные залы в мир фантазий. Голые ягодицы, выставленные напоказ, казались одинаковыми – наверное, по сравнению с разнообразием масок. Лишь по оттенку – более темному у сиамок и более золотистому у блондинок – гости могли различать волшебные длинные ножки. Лишь коричневые ноги африканки, мелькающие то здесь, то там, отличались от всех, придавая экзотики райскому островку желаний.

Прекрасная нимфа с нимбом из перьев, покрытых перламутром, выставляла напоказ свой прекрасный лобок, светлый, как морская пена, с густой растительностью, в чьих таинственных дебрях прячутся удивительные организмы, полурастительные-полуживотные – их обычно оставляет на скалах прилив, и порой они являются символами плотской любви. Птичка-нимфа и сама до того восхищалась своим прекрасным животом и волосами, подобными водорослям, что ее лапки в перчатках то и дело тянулись к завораживающим кораллам. Вскоре, упав на бархатные подушки, половые губы чудесной птички познали ласки, которых оказался лишен рот, превращенный в клюв.

Глядя на птичку, Эммануэль думала о том, что море в процессе божественного генезиса могло вместо двуногого существа, жадного до приключений, сделать из нее просто влюбленную водоросль, преданную глубинам океана. Интересно, обрела бы она счастье, не ведая о других жизнях, играя роль любовницы какой-нибудь сирены, вылизывая ее соленое влагалище, чувствуя на языке йод и молоко оргазма, а под руками – чешую удивительных грудей?

Доверчивый взгляд, рыженькая шейка дикого петуха, выпуклый лоб и сферические груди; бархатный череп, пушистые пурпурные ушки, богатое оперение и невероятный шлейф; миндалевидные веки, почти вертикальные, жеманный клюв, словно поджатые губы, вилообразный синий хвост, на вид острый, как лезвие: все это было не просто маскарадом, а спектаклем сюрреализма, в котором мужчинам представлялась загадочность женщины во всей ее красе. Неудивительно, что этой ночью пугающие клювы привлекали сильнее, чем тела возлюбленных.

Птицы пообещали себе продлить чудо из чудес как можно дольше. Они не поддавались ни на какие эмоции, ни на смех, и грациозно, величественно дефилировали в своем таинственном оперении, неразгаданные, близкие, готовые исполнить самые безумные желания и одновременно далекие, далекие до слез.

Метаморфозы были настолько невероятными, что даже друзья и родственники не приняли бы этих птиц за своих знакомых. Груди какаду, покрытые красным пушком, нежные плечи красновато-желтого длиннохвостого попугая, забавный и величественный конусообразный череп с четырехцветным оперением – кто узнал бы в этом прелестном фазане шестнадцатилетнюю свободолюбивую алжирку с густой шевелюрой, утверждавшую, что, несмотря на возраст, уже переспала с тысячей любовников. Даже тем, кто боготворил дочь принца, как боготворят мало кого из смертных женщин, понадобилось время, прежде чем побороть сомнения, поддаться искушению и броситься в ноги длинношеей колибри с синими глазами и чувственным профилем, скрывавшим неподвижное лицо женщины-сфинкса.

Конечно, некоторые мужчины – этого стоило ожидать, и волшебные птички на это даже надеялись – специально, не без задней мысли, путали женщин. Таким образом, внезапно обнаруживались никому не ведомые до сего дня симпатии – Лору путали с Мерве, Джамилу называли Малини, в Марайе узнавали Эммануэль, Дафну – в Мариам, Маите – в Ариане, Нилу – в Инге. Одолеваемые запретными желаниями, мужчины могли претвориться, что никогда не встречали ту или иную девушку и никогда не видели подобной красоты. Позже иные кавалеры делали удивленные лица, узнав, что многократно встречались с теми, кто неистово сжимал их в объятиях.

Девушки весь день провели, предвкушая ночные игры и заранее прощая своим будущим кавалерам их слабости. Только Эммануэль переживала, что мужчины зря потратят время, если отнесутся к фантастическому шоу как к простой сексуальной игре и станут заниматься любовью с тем же чувством, с той же страстью и с теми же мыслями, что и обычно. Эммануэль считала, что вечеринка – повод испытать совершенно новые эмоции. Мужчинам выпал шанс испытать неземное сверхъестественное божественное наслаждение: неужели они станут думать о женщинах, занимаясь любовью с чистым гением?

Ближе к концу праздника феерические птицы объявили о том, что готовы снять маски.

Откуда ни возьмись, сверху появился экран из белого шелка, делящий огромный зал пополам. До того момента никто не замечал позолоченный рулон под потолком. Свет в зале погас. Остались только прожекторы за экраном.

В темной части помещения в глубоких креслах устроили гостей, подав им напитки, какие только душа пожелает. Среди гостей были мужчины и женщины, пришедшие с открытыми лицами. Атмосфера была пропитана любопытством, ожиданием, смущением. Постепенно воцарилась тишина.

На белом пустом экране одна за другой появляются фантастические силуэты: девушки несут, сжимая в тонких длинных пальцах, фаллосы разных форм и размеров и цветы; два силуэта, четыре, восемь – все они танцуют медленную павану вокруг фантома с вытянутыми руками – фантома девушки, чье реальное тело живет в запретном пространстве, между прожекторами и шелком…

Тень девушки томно сгибается, разрывается, опускается: теперь она едва видна. Лишь груди образуют рельеф: и почему она только не сохранила чудесные пики и гребешки своего птичьего облика! Никто не узнает ее теперь, когда она стала женщиной.

Рука тени рисует в воздухе параболу, ложится на невидимый живот. Кисть остается приподнятой, и видно, как палец снует в том месте, где должно находиться влагалище. Танец фаллических призраков постепенно ускоряется, превращаясь в безумную джигу. Внезапно рука делает решительный заход. Все тело в напряжении, изогнуто, словно лук, лишь затылок и пятки касаются поверхности. И в следующую секунду – спазм, мышцы расслабляются, силуэт становится мягким, свет гаснет – любовная картина исчезла.

Когда свет вновь зажигается, на белоснежном экране появляется тень профиля, груди с острыми сосками, длинные ноги, пышная прическа, высокая, словно оленьи рога. В следующую секунду появляется второй силуэт, он слегка пританцовывает под едва слышную музыку: тень мужчины вырисовывается четко, словно на стене этрусской пещеры.

Формы сливаются воедино. Один призрак поднимает другого так, словно тот ничего не весит. Стоя, выгнув спину, тень мужчины с силой проникает в хрупкую тень женщины, которая грациозно сгибается, изображая полумесяц. Совокупляющуюся пару окутывает тьма. Затем свет искусственной зари падает на растерянное лицо женщины: той же или уже другой? (Проще было бы узнать райскую птицу!) Она сидит, подогнув одну ногу под себя, другую, согнутую, поставив перед собой. Появляется мужчина (фавн?). Он подходит к женщине, опускается на колени. Женщина кладет ногу на плечо мужчины. Его голова исчезает в тени между ног красавицы. Женщина берет свои груди, приподнимает их, запрокидывает голову. Свет гаснет.

Четвертая сцена – сидящий мужчина. Тень с невероятной грудью, с легкой пышной прической выплывает из небытия, танцует и падает в ноги мужчине. Мощный фаллос медленно поднимается и вскоре исчезает где-то на уровне невидимого туманного лица партнерши. Член вырывается изо рта девушки, затем снова погружается во тьму, двигается быстро и ритмично, затем происходит взрыв – затмение, девушка исчезает. Полубог остается в одиночестве.

Однако на горизонте видна уже новая тень – она подобна черному парусу. Мужчина тянется к новой жертве, приподнимает ее и пронзает своим членом: прекрасные изгибы женского тела на фоне крепких мужских ягодиц смотрятся особенно привлекательно. Руки обвивают шею мужчины, губы – на его губах. Медленно и плавно гибкое женское тело колышется, тянется к химерической поверхности, сгибается и вновь парит. При каждом движении женщины член то появляется, то снова исчезает в глубинах ее вагины.

Зрители чувствуют как кровь приливает к вискам, как вздуваются вены, как пульсирует в голове, как напрягаются животы, как наливаются чудесным соком половые органы, как счастье совокупления затуманивает разум. Сцена продолжается. Наконец, девушка содрогается, бьет руками по воздуху, ее груди будто готовы взорваться, прическа разваливается, и густые волосы теперь лежат на полу.

Живот мужчины пульсирует. Зрителям кажется, что они видят сперму.

Героиня следующей сцены – женщина на высоком ложе. Ее плечи и лицо закрыты волосами. Груди невероятно тяжелые. Ягодицы приподнимаются, женщина сводит колени, встает на них, опираясь на ладони, будто дикое животное, готовящееся к схватке.

Появляется мужчина. Резко притягивает к себе женщину за бедра, входит сзади. Входит до конца. Любовники замирают. Женщина будто каменеет.

Вскоре с левой стороны экрана появляется другая женская фигура. Она ходит кругами, не решается приблизиться, наконец, подходит к парочке… Увидев выпуклый лобок девушки, женщина, чей зад уже во власти мужчины, отбрасывает со лба волосы, открывает лицо и языком тянется к заветному треугольнику.

В этот момент мужчина оживает. Он изо всех сил сжимает ягодицы своей пленницы и делает несколько резких толчков. Вдруг женщина с криком вырывается и убегает. Исчезает в ночи.

После длительного перерыва экран вновь освещен. Двое мужчин стоят друг напротив друга. Их твердые члены, толстые, словно руки, смыкаются, образуя единое целое. За каждым из мужчин стоит стол (или это алтарь?).

Слева и справа на экране – нубийские барельефы. Над плоскими животами изображенных женщин торчат езидские груди. Сферические ягодицы вдруг оживают – женщины стремятся к центральной группе. Правое изображение на некоторое время на полпути замирает. Другое оказывается между двумя мужскими профилями, чьи тени сливаются с новой тенью. Надо обладать особым воображением и быть внимательным, чтобы понять – изображение проходит сквозь мужские тела и поглощает, если это возможно, сдвоенный член. Затем женщина медленно и ритмично движется к столу, ложится на спину. Голова не опирается на поверхность, а висит без опоры, она запрокинута и расположена на уровне мужских ягодиц, но слишком далеко от них.

Вторая женщина в точности повторяет ритуал и принимает ту же позу, что и первая. Тогда мужчины, разрушив свое единство, подходят к женщинам и вкладывают женщинам в рот свои члены.

Появляются две тени, у них на шеях между упругими грудями висят символы мужественности. Грациозно и аккуратно девушки снимают с шей искусственные фаллосы и прикрепляют их к телам девушек, лежащих на столах, затем опускаются на колени над животами новоиспеченных гермафродитов и начинают высасывать нектар, которым наполнены искусственные фаллосы.

Появляются еще двое мужчин: они слева и справа подходят к женщинам, сидящим на коленях. Те на минутку оборачиваются, отрываются от идеальных членов своих любовниц, пробуют настоящие члены, однако, по всей видимости, мужской сперме предпочитают принесенный с собой божественный нектар. Женщины отворачиваются от мужчин, а мужчины приподнимают ягодицы равнодушных красавиц и входят в них сзади.

С двух сторон в пространстве, отделенном от сцены совокупления, возникают двое мужчин. Они идут навстречу друг другу и вскоре оказываются в центре экрана, чтобы построить ту же фигуру, что до них изображали мужчины, чьи достоинства теперь пребывают в раю.

Стоит только мужчинам занять позиции, как вдруг из ниоткуда появляются четыре женщины. Первые располагаются вдоль столов, целуют женщин в груди, а мужчин щекочут за яйца. Две другие женщины садятся на корточки перпендикулярно женщинам, сосущим искусственные члены, и начинают пальцами ласкать их влагалища, поскольку мужчины выбрали задний проход. Свободной рукой женщины ласкают груди.

Еще шесть теней выплывают с двух сторон: по одному мужчине и по две женщины. Каждый мужчина берет женщину за талию и кладет на спину, прямо на пол, так, чтобы ее голова оказалась на носках мужчины, который предается содомии с женщиной – любительницей искусственных членов. Затем вторая женщина располагается так, чтобы ее влагалище оказалось во рту у первой, а руки могли обхватить живот и яйца того самого мужчины, который предается оргии.

На двух столах происходят одинаковые зрелища. Мужчины, которые привели четырех последних девушек, разлеглись по разным сторонам и совокупляются с двумя оставшимися свободными вагинами. Одновременно мужчины руками ласкают груди женщин, чьи влагалища оказались во рту у их партнерш. Мужские и женские языки сплетаются, лаская вагины.

Все совокупляются синхронно, в одном ритме, каждый любовник – инструмент в оркестре: мужчины ласкают женщин членами, руками и губами, а те, в свою очередь, ласкаются между собой и доставляют удовольствие мужчинам всеми возможными способами. Женщины, вылизывающие влагалища других женщин, обнимающие за талию мужчин, которые ублажают прекрасных любовниц, высасывающих нектар из искусственных членов, – все они живут одной жизнью с теми, кто предается содомии, глотают сперму и ненасытно лижут яйца. Картина завораживает синхронностью и гармоничностью движений.

Свет, однако, потускнел, и теперь с трудом можно разобрать, что происходит на экране. Постепенно тьма окутывает силуэты, заполняет пробелы, но спектакль не заканчивается. Тонкая игра теней оставляет пространство для воображения. Театр словно уступает место реальности, фантазии обещают сбыться; теперь настал черед гостей воплотить в жизнь свои мечты.