10
Благороднейшее из искусств

М арио вытягивает свои длинные ноги и вздыхает, наблюдая за потопом.

– Это надолго, – мрачно предсказывает он.

– Ну и что? – откликается Эммануэль. – Почему вы так трагически относитесь к погоде? Вы планировали побыть на открытом воздухе?

– Быть пленником дождя или чего-то еще – все это рабство. А рабство угрожает моей свободе, а значит, дождь – мой враг. Ненавижу дождь.

Эммануэль беззаботно смеется. Звук дождя, который барабанит по островерхой крыше дома и по террасе, кажется девушке красивым. У нее хорошее самочувствие, поэтому она настроена положительно.

– Поиграем в свободных людей! – предлагает она.

Лицо ее гостя светлеет.

– Вы чувствуете себя свободной, Эммануэль?

– Думаю, можно становиться все более и более свободным, не так ли?

Он кивнул.

– Именно так надо понимать свободу: это благо в перспективе.

– До приезда в Бангкок я считала себя достаточно свободной и не могла представить большей свободы. Но, однако, сегодня я в десять раз свободнее, чем тогда. Но еще есть куда расти.

– Всегда есть куда расти. Всегда есть что искать.

– Но я не знаю что. Наверное, мне не хватает воображения. А вам?

– У меня не больше воображения, чем у вас, я всего лишь мужчина! Но я могу помочь вам: сделать так, чтобы вы никогда не были полностью удовлетворены.

– Вы посланы мне Небесами, чтобы внушить неутолимое желание! – смеется Эммануэль, однако нежность в ее глазах сбивает насмешливый тон. Марио не ошибся в своей ученице.

– Как чудесно вы выразились!

Эммануэль продолжает:

– Знаете, Марио, я должна рассказать вам о своих удивительных опытах. Меня насиловали!

Марио забавляется вместе с Эммануэль:

– Если услышишь, что Партенис изнасиловали, – декламирует он, – знай: она сама этого захотела, потому что никто не может владеть нами без нашего соизволения.

– Ах, как мне хорошо! – радуется Эммануэль. – Как я счастлива! Почему?

– Потому что мы вместе. И потому что у вас красивые ноги.

Марио смотрит на дождь уже с меньшим отвращением. Эммануэль наклоняется к нему, продолжая доверять секреты:

– А еще меня продавали!

Секунду Марио молчит, затем спрашивает:

– Вы готовы к следующему шагу?

– Конечно, если вы мне скажете, к какому.

– Вы должны сыграть свою роль до конца: согласиться на проституцию.

– Но я уже занималась проституцией, я же говорю! – восклицает Эммануэль.

– Я имею в виду настоящую проституцию. Не игру и не мимолетное развлечение ради шутки.

– Это приблизит меня к свободе? – удивляется Эммануэль. – Мне казалось, что проституция – форма рабства. Обычно женщину вынуждают заниматься проституцией – нищета, какое-то горе, неудачи. Женщина становится заложницей обстоятельств.

– Да, но когда женщину никто и ничто не вынуждает, она, напротив, демонстрирует свою свободу.

– Может быть. Но чем проституция отличается от того, что сделала я?

– Разница не принципиальная. Просто в проституции больше свободы. И разве не свободу вы ищете? Кроме того, вы выбираете мужчин, и это тоже ограничивает вашу свободу. Вы, наверное, считаете, что возможность выбирать дает свободу, но на самом деле вы – пленница, вам необходимо совершать выбор. Вот когда вы будете знать, что ваше тело – подарок для любого человека, которого пошлет вам случай, вот тогда вы обретете настоящую свободу.

Эммануэль неуверенно улыбается. Марио продолжает:

– Думаю, я вам уже говорил о том, что эротизм требует организованности. Это системная вещь. Чем лучше будет организована и упорядочена ваша жизнь, тем больший успех вас ожидает в эротике. Проституция на самом деле – это умная организация и использование своего тела. Иначе начинаются игры в предпочтения и капризы. Если упорядочить неожиданности, эстетическая сторона вопроса только выиграет. Рассматривайте все это как победу интеллекта над организмом. И дело не в том, возрастет ли ваше наслаждение. Не стану вам повторять, что искусство важнее удовольствия.

– Вы считаете проституцию искусством?

– Искусство – это прежде всего работа. Вы собираетесь всю жизнь не работать?

– Мне не надо работать. Жан богат.

– Вы считаете нормальным продаваться ему. Может быть, благороднее будет продаться для него?

– Правильно. Я была бы счастлива это сделать, если бы Жан попросил. Почему он не просит об этом?

– Семейные разговоры – тяжелейший процесс. И почему Жан должен начинать эту беседу? Если вы хотите быть хорошей женой, служите своей семье. Как служит Жан. Жан занимается строительством, вы – любовью. И ведь вы не дилетантка, а профессионалка. Так будьте ею!

– Но я хочу, чтобы любовь оставалась для меня удовольствием, а не превращалась в профессию.

– А разве Жану его профессия не приносит удовольствие? Он делает свою работу лишь ради денег? Или ему доставляет удовольствие по-мужски властвовать над плотью земли?

– Почему тогда архитекторов люди уважают, а куртизанок презирают?

– Быть может, те, кому доступна истина, просто боятся прокричать ее с крыш домов, тогда как глупцы трубят о своих небылицах направо и налево. Но даже две тысячи лет глупостей и низостей не определяют дальнейшее развитие борьбы добра и зла в мире. Люди уже созрели, чтобы понять: их так называемая мораль – столь юная и древняя одновременно – гроша ломаного не стоит. Не будем говорить, что эта мораль отвратительна. Лучше скажем, что она беззаконна и лицемерна – она привела к смешению ценностей и сыграла с обществом злую шутку. Люди спокойно смотрят на женщин, занимающихся тяжелым физическим трудом, и даже на моделей, которые и впрямь продают свою красоту и получают вознаграждение за услуги. Но почему-то благороднейшее из искусств, на которое способно человеческое тело, считается нелегитимным, постыдным, греховным, недостойным, мерзким, грязным, кощунственным! Неужели заниматься любовью более недостойно, чем печатать на машинке ордер на арест?

– Если бы все женщины были куртизанками, кто отвечал бы на телефонные звонки?

– А разве одно исключает другое? Я уважаю только секретарш-проституток.

– Для каждого дела нужны способности.

– Вот! Тут вы правы! Не будем укорять тех, кого природа наделила талантом сортировать папки и составлять досье. Но вы родились красавицей, вы – мечта любого мужчины, разве справедливо вас ограничивать?

– Другими словами – вы считаете, что все красивые девушки должны заниматься проституцией?

– В общем-то они этим и занимаются! К счастью, я констатировал, что современных девушек больше прельщают бордели, чем монастыри. И это верный признак того, что наша цивилизация становится лучше. Интеллект побеждает.

– В таком случае ваша Анна Мария отстала от жизни.

– А вам бы хотелось, чтобы она вас опередила?

– Ладно. Я все поняла, – сдается Эммануэль.

– Не расстраивайтесь так! – издевается Марио. – Я придумал для вас не слишком тяжелую работу.

– Если бы речь шла только о занятии, – вздыхает Эммануэль, – меня бы это не так смущало. Меня смущает именно название, слово, а не дело. Если бы вы называли это как-то иначе…

– Но я называю вещи своими именами. Я рассказываю вам о вашем женском предназначении и без всяких перифразов объясняю, что наилучший способ воплотить свое женское начало, использовать свою красоту – это заняться проституцией.

– Признайте, однако, что вы представляете мне лучшую сторону проституции. Но существует и другая сторона. Когда уродливый старик с кучей венерических заболеваний решит подчинить меня своим желаниям, я вряд ли вспомню о свободе.

– Дорогая моя, откажетесь ли вы от устриц только потому, что иногда вам попадаются тухлые? Подумайте лучше о приятных сюрпризах.

– Мужчинам, которые мне нравятся, не надо мне платить.

– А вам не кажется, что они, возможно, предпочли бы вам заплатить, а не беспокоиться о ваших вкусах?

– Значит, я должна себя продавать, чтобы мужчинам было легче жить? Это я уже где-то слышала.

– Отлично. Значит, вы могли все обдумать. Мужчина, которому не надо притворяться влюбленным, делает свое дело в постели куда лучше, чем тот, кто отвлекается на романтические бредни. Вы должны ценить таких мужчин.

– Значит, мужчины правда больше не испытывают ни гордости, ни удовольствия, когда соблазняют женщин по определенным правилам?

– В основном они чувствуют… скуку. Заставлять мужчин долго ухаживать и сгорать от страсти – хорошее дело, если больше нечем заняться, но мы не можем больше тратить время на бирюльки: Вальмон жутко устарел. Альфа Центавра в четырех световых годах от нас, и нас там ждут. Вы же не хотите, чтобы мы топтались на месте? Bis dat, qui cito dat! Если женщина не готова отдаться мне через полчаса общения, она хуже дождя! И я бы ни за что не пошел на второе свидание с той, которая не занялась бы со мной любовью при первой встрече.

Секунду Марио молчит, затем добавляет:

– Женщина должна быть инициативной!

– Вы меня почти пристыдили за мою леность, но вы хотите, чтобы мужчины не прикладывали никаких усилий ни к чему. Даже первый шаг вы оставляете за женщиной.

– Простое распределение обязанностей. Мужчинам – сила, женщинам – любовь. Суть вот в чем: больше всего на свете современные мужчины ценят ясность. Экивоки, аллюзии их пугают. Таинственность и загадочность почила среди музейных экспонатов, фиалок и длинных старомодных юбок. Современная любовь тянется губами к заветному органу и выставляет напоказ стройную ножку. Любовь будущего станет еще более откровенной. На смену гормонам придет разум, и любовь Тристана, Ромео, Абеляра, хрупкая и нестабильная, уступит место любви без клятв, без эмоций и без неловкости. Никто больше не будет сходить с ума по Изольде, читать романтические стихи и распевать грустные песни о любви. Настоящее, живое, откровенное, обнаженное, эротичное превращает в абсурд любовные напитки, ожидание, прелюдию, любовь до гроба, куртуазность, ухаживания. Очевидность одерживает верх над поверьями и традициями. От любовных обмороков, затуманенного сознания и романтических суицидов уже давно клонит в сон. Нам хочется смеяться и радоваться жизни, занимаясь любовью. Будущее принадлежит тем, кто способен узнавать и понимать, не страдая. У несчастной любви нет будущего. Эммануэль, мужчины устали, они больше не могут размахивать шпагой и бить себя в грудь, доказывая свои чувства – это в конце концов бесполезно и смешно. Мужчины хотят, чтобы любовь успокаивала разум, а не кружила голову и не превращала людей в безумцев. Мужчины ждут от вас искренности. Поэтому, говоря о проституции, я всего лишь предлагаю вам быть честной, открытой и прямой. Я предлагаю вам с достоинством нести флаг современной любви в эпоху разоблачения чувств.

Марио размахивает руками.

– Все, что я рассказывал вам раньше, подчиняется этому принципу.

– Отлично, – восклицает Эммануэль. – Тогда я последую ему.

Марио дружелюбно смотрит на Эммануэль. Но предупреждает ее:

– Мои представления не должны влиять на ваше решение. Вы не должны заниматься проституцией только потому, что я вас об этом прошу. Да я и не прошу. Я лишь сообщаю вам о том, что у вас есть такой шанс, и объясняю, в чем состоит интерес. Но вы свободны. Так что решайте сами. Я ни к чему вас не подталкиваю.

Эммануэль смотрит на Марио. В ее глазах горит особенный огонек. Марио поднимает руку, призывая Эммануэль к молчанию.

– Кроме того, вы не должны слушаться меня лишь потому, что испытываете при этом почти физическое удовольствие. Освободитесь от этого соблазна.

– И все-таки, – размышляет Эммануэль. – Разве было бы не эротично, если бы заниматься проституцией меня подтолкнул влюбленный в меня мужчина?

– Конечно! Если муж и жена довольствуются лишь друг другом, их отношения начисто лишены эротизма. Разве можно утверждать, что любишь кого-то, если не предоставляешь человеку свободы? Я верю лишь в любовников, продающих своих любовниц. Лишь безумные мужья не заставляют своих жен хотя бы иногда заниматься проституцией.

– Видите, вы себе противоречите! С какой стати кто-то должен кого-то заставлять? Мы ведь жаждем свободы!

– Иногда человека можно лишь принудить к свободе!

– Тогда почему вы меня не принуждаете?

– Я вам не муж и не любовник.

– По правде говоря, я не знаю, кем вы мне приходитесь.

– Я тот, кто высказывает ваши мысли вслух.

– Значит, вы меня ничему не научили?

– Нет. Я лишь научил вас сознавать свою гениальность.

– И когда я перерожусь окончательно, вы испаритесь?

– А вы переродитесь?

Эммануэль улыбается и вдруг спрашивает, уверенно и с апломбом:

– Вы любите меня?

– Сейчас – да, – отвечает Марио без тени смущения.

У Эммануэль перехватывает дыхание.

– Марио, – волнуется Эммануэль. – Я размышляла о том, влюблялись вы когда-нибудь и способны ли вы вообще на любовь. Женщины нужны вам для сексуальных отношений, но не для любви.

– А что для вас любовь? Вы до сих пор считаете любовью дар небесный, вневременную добродетель, таинственную и неконтролируемую? Вы считаете, что любовь поражает вас стрелой, воспламеняет по воле Господа? Любовь, по-вашему, должна ослеплять? Вы называете любовью ступор, из которого вас не выведет ни один психолог? Будем серьезны! Такая любовь существовала лишь в очень плохих книгах. Остерегайтесь! Если любовь приносят ангелы, что будет, когда это чувство покинет вас? Если вы любите человека не по здравой причине, если вы создаете себе иллюзию, волшебный сон, то внезапное пробуждение может вас убить. А стоит ли из-за этого умирать? Ведь в подобном случае вы умрете не за любовь, а за миф о любви. Умею ли я любить? Я говорю вам: любовь – это абсолютный разум, чья эссенция – эротизм. В этом смысле я владею искусством любви.

– Если есть причины любить, то и причины не любить существуют?

– Вы должны кое-что знать о любви, быть мудрой и осторожной: никто не должен вас любить, любовь надо заслужить. Не теряйте качеств, за которые вас любят. Вы всегда нравились мужчинам, потому что вы эротичны. Перестанете быть эротичной, и я разлюблю вас.

– А если я утрачу свою красоту?

– Ваш долг – оставаться красивой.

– А когда я постарею?

– Эрос не боится возраста. Постареете вы или нет, зависит только от вас.

– А если я стану исповедовать те ценности, которые уважает общество?

– Я возненавижу вас.

– А если я найду в жизни другой интерес, помимо любви к любви?

– Я забуду вас.

– Значит, такова ваша верность?

– Я должен быть верен предателям?

– Измениться – значит предать?

– Вы имеете право измениться лишь для того, чтобы стать более дерзкой и страстной. Возврат к прошлому подобен смерти.

– А если я однажды устану от эротизма и от этого бесконечного движения вперед?

– Тогда умрите.

На секунду Эммануэль замерла, словно погрузившись в тяжкие думы. И вдруг рассмеялась:

– Прежде чем умирать, я хочу попробовать.

– Что?

– Попробовать побыть куртизанкой.

Марио будто не слышит. Встает. Прохаживается по комнате. Дождь уже не беспокоит его.

– Марио! – восклицает Эммануэль. – Скажите мне еще раз: рискую ли я чем-то?

– Всем.

Она вздыхает, но без кокетства. Марио не оставляет ей времени, чтобы дать слабину.

– Но разве знание прельщало бы вас, если бы оно было лишено какой-либо опасности?

Девушка вызывающим тоном предупреждает:

– Думаю, я уже рисковала больше, чем вам кажется.

– Я знаю.

Она недоверчиво смотрит на него.

– И все-таки это странно!

Поскольку Марио не отвечает, Эммануэль продолжает:

– Я уже раза три сказала вам «да». Какие еще слова я должна произнести, чтобы вы поверили мне? Я разделяю ваше мнение!

Четко выговаривая каждое слова, Эммануэль произносит:

– Пребывая в здравом уме и доброй памяти, отдавая себе отчет в своих правах и статусе замужней женщины, я нахожу правильным и необходимым занятие проституцией. Отведите меня туда, куда считаете нужным.

Марио подходит к Эммануэль, сжимает в пальцах ее подбородок, смотрит ей в глаза и улыбается. Эммануэль воспринимает эту улыбку как поцелуй.

– Ну, так мы пойдем? – спрашивает она.

– Нет. Не сегодня. Я должен разобраться с делами. А пока приглашаю вас на обед. В дневной клуб.

– Никогда о таком не слышала.

– Представьте себе ночной клуб, который работает днем, ничего особенного. Но вас ждет сюрприз.

– Какой? Скорее говорите!

– Это не вещь. Человек! Ваш старый друг, которого вы будете рады видеть.

– О, Марио, прошу, не томите!

– Квентин. Полагаю, вы его помните?

– Квентин!

Она мечтательно смотрит перед собой: вечер на берегу реки, первый вечер с Марио, ночная прогулка, Дженджис Кан, благовония, храм с фаллосами, сам-ло… И этот англичанин, который молча ее разглядывал, прикоснулся лишь к ее ногам и отдал предпочтение каким-то странным молоденьким мальчикам… Она и не думала, что увидит его вновь.

– Прошло ровно два месяца, Марио. Это случилось 19 августа. Я не забыла.

Искренне улыбнувшись, Эммануэль добавляет:

– Он красив! Почти так же красив, как мужчина, заставший меня голой в самолете.

– В каком самолете? – удивляется Марио. – Про самолет я ничего не знаю.

– Слушайте, – говорит Эммануэль. – Жила-была девушка, прекрасная, как звезда, и о ней мечтали все мужчины…

Судя по темноте, клуб только назывался дневным. Понадобилось довольно длительное время, чтобы различить во мраке маленькие столики – примерно с десяток – вокруг крохотного танцпола. Все места были заняты. Царила не характерная для подобного места тишина. Оркестр состоял из трех юных девушек с короткими стрижками. Они были одеты в облегающие костюмы стального цвета, их ноги и лица выкрашены в голубовато-фиолетовый цвет, а ресницы и губы – в серебристый. Играли они так тихо, что казалось, будто бы они только изображают игру.

Щуплый метрдотель спросил у них, зарезервировали ли они места заранее. В это время кто-то за столиком поднял руку. Марио сказал:

– Это Квентин.

Эммануэль и Марио присоединились к Квентину. Эммануэль чувствовала себя взволнованной. Квентин выглядел еще более элегантным, чем раньше. Его удивительные синие глаза, словно сделанные из китайского фарфора, светились в темноте.

– Вы возвращались на ваши Муриа? – пошутила Эммануэль.

– No. Not this time. Too bad, isn’t it?

Эммануэль вежливо улыбнулась и сдержала вздох. «А вот об этом я забыла! – мысленно констатировала она. – Дальше придется изъясняться жестами… А жаль». Эммануэль очень хотелось пообщаться с Квентином. Марио пришел на помощь. Он никогда не был таким услужливым.

Они отведали сиамские блюда, выпили прекрасное вино. Много смеялись. В гробовой тишине помещения компания, конечно, выглядела исключительно шумной, однако скромные клиенты делали вид, будто не замечают гвалта.

– Просто невероятно! – заметила Эммануэль. – Здесь все женщины красивые.

Она и правда не заметила ни одной непривлекательной особы. И за каждым столиком кавалеры тянулись к дамам, напоминая бабочек, летящих на огонь. Одна из пар поднялась, чтобы потанцевать. Кое-кто последовал их примеру. Но немногие. Слегка напрягая зрение, Эммануэль рассматривала танцующих, мысленно раздевала их и представляла, что занимается с ними любовью.

В определенный момент к Эммануэль подошла девушка – она интересовалась, почему господа не танцуют. Марио и Квентин только улыбнулись, и девушка присела за их столик, разглядывая друзей с искренним любопытством. Ее белоснежную, удивительно чистую кожу оттеняли темные густые гладкие волосы с пробором посередине, собранные на затылке в пучок. Прическа казалась старомодной – особенно учитывая юный возраст девушки. Черное платье из полушелкового фая сидело так стильно, будто его изготовил парижский кутюрье. Тонкое бриллиантовое ожерелье и тонкие руки, сложенные на чудесных коленях, завершали изысканный образ, в котором чувствовались вкус и мера, едва ли присущие хозяйкам кабаре. Из этого Эммануэль заключила, что перед ней – клиентка, которая пришла в клуб одна и теперь скучает.

Она одинаково уверенно говорила по-французски и по-английски и спросила у друзей, кто они. Каждый держался с девушкой очень любезно; она сидела за одним столиком с Марио, Квентином и Эммануэль всего несколько минут, а им уже казалось – вечность, и они чувствовали, что могут доверять незнакомке. Она выпила кофе, затем ликер, заказанные новыми друзьями.

Квентин пригласил ее потанцевать. Марио и Эммануэль последовали их примеру, но за столик вернулись первыми. На танцполе осталось всего три пары. Квентин танцевал отлично, и партнерша от него не отставала. Оркестр, казалось, теперь играл с большим удовольствием, задавая ритм и любуясь двумя грациозными фигурами. Остальные танцоры держались немного в стороне, чтобы лучше видеть главных героев дня.

Девушка смеялась и кивала, разговаривая с Квентином. Внезапно ее пучок распался, и тяжелая черная шевелюра лавиной обрушилась на спину – до самых ягодиц. Затем, чтобы немного освежиться (для чего же еще?), девушка расстегнула верхнюю пуговицу платья на груди. Она продолжала танцевать, слегка отстранившись от партнера. Вскоре незнакомка расстегнула вторую и третью пуговицы. Эммануэль была заинтригована: она всматривалась все внимательнее. Совершенно спокойно, неторопливо, девушка расстегнула платье до конца, после чего с достоинством и грацией сняла его, подошла к столику, повесила наряд на спинку стула и вернулась к партнеру.

Подвязок она не носила. Чулки наверху переходили в гипюровые трусики, которые продолжались черным корсетом с широкими выемками на бедрах. Грудь закрывал корсет с бретельками.

Девушка была очень красива: Эммануэль ощутила желание обладать ею. Марио промолвил:

– Не знаю, входит ли такое шоу в регулярную программу ресторана или это импровизация, но в любом случае – я одобряю.

Квентин и танцовщица вернулись за столик. Эммануэль поздравила девушку с выступлением, но не осмелилась спросить, был ли то порыв неудержимой фантазии или профессиональный номер. Эммануэль, казалось, была смущена.

Ко всеобщему удивлению, незнакомка пригласила Эммануэль потанцевать. Взглядом Эммануэль спросила у Марио разрешения, тот знаком велел ей соглашаться.

Полуголая девушка приобняла Эммануэль, и они молча начали двигаться в такт – щека к щеке. Когда танец приблизился к завершению, Эммануэль призналась, что хотела бы заняться с девушкой любовью.

Незнакомка слегка отстранилась, смеясь взглянула на партнершу, словно Эммануэль пошутила, и спросила:

– В каком клубе вы работаете?

Эммануэль смутилась. Ей хотелось назвать адрес, но Марио не сказал, куда собирается ее отдать. «Это был мой шанс, – сокрушалась Эммануэль про себя. – Если бы она задала этот вопрос хотя бы завтра, я бы ответила. На кого я похожа?» Извиняющимся тоном она произнесла:

– Я только что приехала в Бангкок, пока еще ничего не успела.

– В каком вы жанре?

Эммануэль не знала, что ответить. Она даже не понимала смысла вопроса. К счастью, незнакомка поинтересовалась:

– Вы танцуете?

– Нет, – с облегчением ответила Эммануэль. – Я только занимаюсь любовью.

Незнакомка снова засмеялась. Кажется, она не воспринимала слова собеседницы всерьез.

– Простите, – сказала она. – Я сниму корсаж.

Она высвободилась из объятий Эммануэль, столь же ловко расстегнула невидимые крючки корсета, сколь и пуговицы платья, и небрежно, но по-прежнему с достоинством и грацией, бросила нижнее белье к ногам музыкантов.

Оказалось, что нейлоновые чулки образуют единое целое с прозрачным нейлоновым топом, закрывающим тело девушки до самой шеи. Сбросив с себя все, включая корсет, незнакомка оставалась тем не менее одетой. Крохотные кроваво-красные соски идеально круглых грудей торчали, не испытывая на себе, судя по всему, ни малейшего давления ткани. Гладкий лобок без единого волоска выглядел благородным и высоким, как лоб, венчающий плоский нервный живот.

– Вы просто умопомрачительны, – прошептала Эммануэль. – Наверное, я тут единственная вижу, что вы обнажены не до конца, но, по-моему, так даже сексуальнее.

Эммануэль усмехнулась:

– В таком костюме вы не можете заниматься любовью с мужчиной, а вот с женщиной – легко.

Незнакомка скорчила капризную гримасу, словно упрекая Эммануэль за неуместные предположения. Эммануэль показалось, что она покраснела.

Танцевали девушки долго. Эммануэль переживала своего рода пытку, поскольку даже не могла крепко прижать к себе желанное тело из страха оскорбить парадоксальное целомудрие. При мысли, что все вокруг наблюдают за объятиями Эммануэль и обнаженной девушки, возбуждение только усиливалось.

Вдруг танцовщица шепнула Эммануэль на ухо:

– Разденьтесь тоже.

Эммануэль отрицательно покачала головой.

– Идемте, – предложила удивительная девушка. – Разденетесь за своим столиком.

Они присоединились к Марио и Квентину. Клиенты ресторана, конечно, смотрели на странную компанию, но не с большим любопытством, чем перед раздеванием и без малейшего выражения похоти на лицах. Можно было подумать – публика до сих пор любуется изысканным черным платьем.

– Как вас зовут? – спросил Марио.

– Мечта.

Девушка сделала знак Эммануэль, напоминая о том, что ей тоже следует раздеться.

– Я сейчас разденусь, – объявила Эммануэль своей компании.

Марио и Квентин промолчали. На танцполе уже никого не было.

Эммануэль с легкостью избавилась от одежды.

– Теперь было бы неплохо, если бы вы сделали что-то достойное своей наготы, – произнес Марио.

Эммануэль взяла молодую русскую девушку за руку и повела ее обратно на танцпол. Какое-то время публика просто наблюдала за красавицами, затем парочки постепенно стали присоединяться к танцующим. Видимо, обнаженные девушки впечатляют куда больше, чем одетые.

– Я бы хотела подарить вас своим друзьям, – сказала Эммануэль. – Когда вы свободны? Я заплачу.

Впервые после ночи, когда Марио преподал ей «закон», Эммануэль возвращается в бунгало из древесных стволов с видом на канал. Теперь она лежит рядом с Квентином на мягком китайском ковре перед длинным низким столом, на котором стоит чайный сервиз. В «дневном клубе» компания провела много времени, и теперь уже смеркается – мягкий сумрак равноденствия окутал все вокруг. Мечта присоединится к друзьям за ужином. Вода в канале отливает тем же фиолетовым цветом, что и кожа музыкантов.

Марио сидит за письменным столом. Он пишет, время от времени прерывается, берет книгу, что-то уточняет, закрывает книгу, раскуривает длинную филиппинскую сигарету. Мальчик-слуга с щенячьими глазами приносит вечернюю газету.

Голос Марио нарушает тишину.

– Арестован врач, – читает он вслух первую страницу. – При загадочных обстоятельствах в квартире врача был найден труп девушки.

– В том, чтобы умереть у врача, нет ничего особенного, – замечает Эммануэль.

Марио ее поправляет:

– У Маре, по-моему, в последнее время часто умирали пациенты.

Эммануэль молчит. Марио продолжает читать про себя, затем говорит:

– Я за эротизм, который позволяет жить, а не умерщвляет.

Марио возвращается к своей писанине, повисает тишина.

На Эммануэль фиолетовая, слегка расклешенная юбка и шелковая майка того же цвета, но более бледного оттенка. Они с Квентином сидят друг напротив друга за чайным столиком. Их ноги, словно часовые стрелки, направлены в сторону Марио. Чайный столик и письменный стол Марио расположены так, что угол между ними составляет примерно сорок пять градусов.

Квентин пальцами расчесывает длинные волосы Эммануэль, отделяет пряди одну от другой, отбрасывает их со лба, касается ресниц девушки, целует ее глаза, скулы, носик и наконец губы. Эммануэль обвивает руками шею молодого человека, гладит его плечи, ласково ерошит ему волосы на затылке. Любовники целуются, не замечая, как проходит время.

Левая нога Эммануэль сгибается и ложится на правую ногу Квентина. Колено Эммануэль поднимается к паху Квентина, затем скользит вниз по бедру – и так несколько раз подряд. Юбка задирается все выше, и девушка все сильнее прижимается к молодому человеку. Голая ступня вытянута, словно у балерины, готовой к танцу: большим пальцем ноги Эммануэль умеет ласкать не хуже, чем рукой.

Постепенно нога Квентина оказывается между ног Эммануэль. Вторая нога молодого человека неподвижно лежит на коврике. Юбка взмывает еще выше, и теперь бедро оголено полностью. Марио про себя отмечает, что, возможно, это самое красивое бедро, которое он когда-либо видел, а повидал он немало. Несомненно, открывшийся участок тела самый завораживающий и эротичный: складочка между ногой и животом, гармоничные пропорции, мускулистый подъем и аппетитная упругая округлость, сухожилия и гладкая кожа, удлиненные линии и совершенные геометрические фигуры. Марио редко встречал в своей жизни красоту, подобную красоте этой ноги в эту минуту в этой идеальной позиции: подтянутая, но сексапильная, расслабленная, но в тонусе, золотистая, почти шафрановая под светом ламп, вытянутая и слегка согнутая, лежащая на бедре желанного мужчины, нога Эммануэль казалась совершенством! «Такая нога не менее эротична, чем грудь, – думает Марио. – Нога существует лишь под юбкой, потому что ведет к влагалищу, и если юбка задирается, то уже ничто не остановит мужчину».

Рука Квентина поднимается от колена по бедру до заветной точки и ласкает девушку под юбкой.

Эммануэль резко вскакивает, срывает с себя майку и грациозно, подобно балерине, вновь ложится рядом с Квентином, освобожденная от лишнего груза.

– Что вы делаете? – спрашивает она у Марио.

– Описываю вас.

Обнаженная грудь Эммануэль столь прекрасна, что Квентин долго любуется девушкой, не прикасаясь к ней. Затем Квентин берет Эммануэль за руки и кладет их ей на грудь. Девушка послушно ласкает себя, чтобы молодой человек насладился зрелищем, пока чувство нежности переполняет чашу страсти.

Они прижимаются друг другу так тесно, словно лежат в узкой траншее, прорытой, чтобы убежать из тюрьмы. Мужское тело, липкое, вымазанное в глине, отяжелевшее от усталости и напрасной надежды, трется о тело сообщницы. Беглянке пришлось снять мокрую рубашку, стесняющую движения: обнаженные груди теперь в объятиях густой каменистой земли. От полосатых штанов заключенной тоже пришлось избавиться: выбравшись на свободу, она наденет то, что собрала в узелок – вместе с картами и цианистым калием. Тело мужчины прижимается к ней, и ей неловко сгибать колени, прорываться вперед локтями, она полностью вверяет себя ему. Чувствует твердый живот, он поддерживает ее, а прохладные губы на ее губах приятно освежают. Часовые все равно выстрелят, так о чем сожалеть? Она девственница, но член, раскрывающий ее бедра, невероятно силен. Сопротивляться бесполезно. Мужчина кусает ее губы, и поцелуй заглушает крик. Рыхлая земля впитывает кровь. Такой момент – не время для нежностей, не время для того, чтобы быть внимательным или осторожным. Мужчина набрасывается на девушку как зверь. И она не понимает, счастлива или напугана. Она растерзана, переполнена, она стала женщиной. Крик мужчины выдаст их, но освобождение плоти уже произошло, и женщина стонет вместе с любовником.

На реке покачиваются джонки с высокой кормой, пронзая ночь.

– Я бы хотел, – говорит Марио по-английски, – чтобы сейчас ею по очереди овладели десять или двадцать выбранных мною мужчин.

– О чем вы говорите? – спросила Эммануэль.

– О вас. О том, чтобы отдать вас на съедение полчищу мужиков. Это было бы великолепно.

– Сегодня я предпочитаю заниматься любовью только с Квентином, Мечтой и вами.

– Знаю. Поэтому меня и возбуждает идея насладиться вами иначе.

– Я думала, для вас нет ничего важнее моего согласия.

– Оставим ваше согласие на завтра. Сегодня мне хочется кое-чего другого.

– Чего именно? Сделать из меня вещь?

– Вполне возможно. Но почему вы так говорите? Может быть, все наоборот… Я мечтаю о чем-то жестком, терпком, животном… Я мечтаю о том, чтобы целая армия, с моего дозволения, прошла через мою пленницу. Но я также хочу присутствовать при этом и контролировать ситуацию, чтобы ваше наслаждение соответствовало моим ожиданиям.

Тон Марио становится высокомерным.

– Достаточно об этом говорить. Я узнаю, чего хочу, лишь получив это.

Эммануэль умолкает. Но Марио сам себе противоречит:

– Существует ли в мире, спрашиваю я вас, сладострастие более возвышенное, даже божественное, чем то, поддаваясь которому мужчина нанимает самцов, чтобы те изнасиловали его любимую женщину?

Внезапно выражение страсти и безумия на лице Марио сменяется элегантной улыбкой. Он делится с друзьями своим заключением:

– Итак, можно сделать вывод, что мы любим друг друга!